Сосны. Заплутавшие Крауч Блейк
Уставился сквозь зеркальное стекло в лабораторию.
Там находились двое мужчин в белых халатах и Дэвид Пилчер.
Они сгрудились вокруг аберрации.
Существо было пристегнуто к стальной каталке на колесах. Крепкие кожаные ремни были застегнуты поперек его ног, под коленями и выше колен. Один – поперек туловища. Еще один – поперек плеч. А пятый удерживал голову.
Толстые запястья и лодыжки были прикованы к сторонам каталки тяжелыми с виду стальными браслетами, и тварь билась в конвульсиях в кожаных путах, как будто по ней пропускали электроток.
– Вам нельзя здесь быть, – сказал Маркус, скользнув к Итану.
– Что они с ним делают?
– Бросьте, пойдем. Мистер Пилчер не обрадуется, если увидит…
Итан постучал по стеклу.
Маркус сказал:
– Вот же блин.
Люди обернулись. Двое ученых нахмурились.
Пилчер сказал им что-то и подошел к лабораторной двери. Когда дверь открылась, вопли абера зазвучали громче, эхом отдаваясь в коридоре, как будто кто-то взывал из ада.
Двери быстро закрылись.
– Итан, чем я могу вам помочь?
– Я уже уходил. И услышал крики.
Пилчер повернулся к зеркальным дверям. Абер успокоился или просто выбился из сил. Только голова его моталась под ремнем, а вопли перешли в хрипы. Итан видел, как неистово бьется массивное сердце под прозрачной кожей. Деталей было не рассмотреть – только цвет, форма и пульсация, размытые, как за матовым стеклом.
– Отличный экземпляр, а? – сказал Пилчер. – Самец весом в триста семнадцать фунтов. Один из самых больших, каких мы когда-либо видели. Он мог бы быть альфа-самцом большой стаи, но мой снайпер заметил его нынче утром, когда абер спускался по каньону один-одинешенек. Понадобилось четыреста миллиграммов телазола[22], чтобы его уложить – доза, достаточная для взрослого самца-ягуара. И к тому времени, как мы до него добрались, он был лишь слегка вялым.
– И долго длился седативный эффект?
– Эти транквилизаторы действуют всего часа три. А потом лучше его запереть, потому что, дружище, они приходят в себя очень сердитыми.
– Большой парень.
– Больше, чем тот, с которым вы сцепились, уж это точно. Думаю, не совру, если скажу: если бы вы повстречались с этим самцом в каньоне, мы бы сейчас не разговаривали.
– Что вы с ним делаете?
– Готовимся убрать железы у основания его шеи.
– Зачем?
– Аберы общаются с помощью феромонов. Это сигналы, которые переносятся по воздуху, передают информацию – и порождают ответы.
– А разве люди не делают то же самое?
– Да, но у нас это происходит на куда более инстинктивном, обширном уровне. Сексуальное притяжение. Узнавание матерью ребенка и наоборот. А аберы используют феромоны так же, как мы используем слова.
– Так зачем вы, по сути, отрезаете этой твари язык?
– Потому что меньше всего хотим, чтобы он рассказал своим друзьям, что он в беде. Не поймите меня неправильно. Мне нравится ограда. Но несколько сотен аберов по другую ее сторону, пытающихся выяснить, как спасти своего собрата, заставляют меня слегка нервничать… – Пилчер посмотрел на пояс Итана. – Вы до сих пор не носите револьвер.
– Я здесь. В горе. Какое это имеет значение?
– Это имеет значение, Итан, потому что я просил вас его носить. Это ведь просто, разве не так? Носите револьвер все время. Вот, взгляните на этот чертов момент…
Итан снова посмотрел сквозь стекло.
Один из ученых наклонялся над лицом абера и светил фонариком-карандашом ему в глаз; абер шипел.
На вид создание было шести-семи футов ростом. Руки и ноги – как переплетенные стальные жилы. Итан не мог отвести от него глаз. Его черные когти были такой же длины, как и пальцы.
– Они разумны? – спросил Итан.
– Господи, ну конечно.
– Так же смышленые, как шимпанзе?
– Их мозг больше нашего. В силу очевидных коммуникационных барьеров проблематично испытывать их разум – в том смысле, в каком мы понимаем слово «разум». Я попытался провести ряд социальных и физических тестов, и не то чтобы они не смогли с ними справиться. Они просто отказались их делать. Все равно как если бы я пытался провести тест с вами, а вы бы сказали, чтобы я засунул его себе в задницу. Вот такой они дают ответ. Несколько месяцев назад мы поймали довольно сговорчивый экземпляр. Она в камере номер девять. Низкий процент враждебности. Мы зовем ее Маргарет.
– Насколько низкий?
– Я провел с нею тесты на память, сидя напротив нее за столом в ее камере. Правда, за мной стояли два охранника, направив ей в грудь ружья, заряженные патронами двенадцатого калибра. Но все равно – она не выказывала никаких признаков агрессии.
– И какие тесты вы с ней проводили?
– Простая детская игра на запоминание. Пойдемте со мной.
Пилчер постучал по стеклу и показал ученым один поднятый палец.
Он и Итан зашагали по коридору в сторону стеклянных дверей в дальнем конце. Маркус тащился в десяти шагах за ними.
– Я пустил в ход маленькие картонные карточки. Одна сторона – пустая. На другой – фотография: лягушка, велосипед, стакан молока. Я кладу их на стол картинками вверх и даю Маргарет на них посмотреть. Мы начинаем с легкого уровня. Пять карточек. Потом десять. У нее уходит две минуты, чтобы их рассмотреть. Потом я переворачиваю их, чтобы она не могла видеть картинку. Сую руку в пакет с копиями картинок. Например, я показываю ей картинку со стаканом молока. Он прикасается когтем к соответственной карточке на столе, и я переворачиваю карточку, чтобы посмотреть, угадала ли она.
– И как у нее получалось?
– Итан, под конец мы работали уже со ста двадцатью карточками, и у Маргарет уходило всего тридцать секунд, чтобы запомнить их расположение.
– И она все время угадывала?
Пилчер кивнул и с гордостью сказал:
– Феноменальная память.
Он остановился и показал на маленькое окошко в двери. Похоже, проникнуть в комнату за этой дверью можно было лишь с помощью ключ-карты.
– Я держу ее здесь. Хотите познакомиться с Маргарет?
– Не имею ни малейшего желания.Горящие над головой флуоресцентные лампы отбрасывали блики на стекло. Итан приложил ладони к лицу слева и справа и вгляделся в камеру.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал Пилчер. – Но я не верю, что она – аномалия. Я имею в виду ее смышленость. У нее просто другой темперамент. И это не значит, что она не вырвала бы мне глотку, если бы думала, что ей это может сойти с рук.
В камере не было ничего, кроме пола, стен, потолка, монстра.
Тварь по кличке Маргарет сидела в углу, подтянув колени к груди. Она наблюдала за окошком в двери маленькими, темными, немигающими глазами.
– Я уже научил ее пятидесяти двум знакам. Она схватывает все на лету. Хочет общаться. К несчастью, ее гортань устроена не так, как наша, и отличия столь велики, что сформировать звуки речи (по крайней мере, в том смысле, в каком мы их понимаем) для нее невозможно.
Судя по виду аберрации, она чуть ли не медитировала. Итана поразило, что вид неподвижно сидящей, покорной твари выбивает его из колеи неизмеримо сильнее, чем вид сопротивляющейся.
– Не знаю, видели ли вы мой отчет нынче утром, – сказал Пилчер.
– Нет, я сразу явился сюда.
– Мы выводим из консервации потенциального жителя города, Уэйна Джонсона. Это его первый день. В данный момент он, наверное, уже приходит в себя в больнице. Руководит операцией Пэм. Посмотрим, как все пойдет, но, возможно, в ближайшие дни вас вызовут для содействия.
– Хорошо.
– Надеюсь, Тед со своими наблюдениями оказался для вас полезным.
– Так и есть.
– Итак, вскоре вы свяжетесь со своей бывшей напарницей?
– Сегодня вечером или завтра.
– Великолепно. У вас есть план игры?
– Я работаю над этим.
– Будете каждый день докладывать мне о своем прогрессе.
– Дэвид, насчет вашего телефонного звонка прошлой ночью… – сказал Итан.
– Забудьте про это. Я просто подумал, что вы должны знать.
– Я хотел сказать вам снова, как я сожалею о вашей потере. Если вам что-нибудь понадобится…
Пилчер уставился на Итана – глаза его пылали, но голос был холодным.
– Выясните, кто сделал это с моей дочуркой. Вот и все, что мне от вас нужно. И больше ничего.
Глава 10
Пэм сидела в ногах кровати, одетая в классическую форму медсестры, когда Уэйн Джонсон очнулся.
Он давно лежал без движения под стеганым ватным одеялом, глядя в потолок и моргая.
Он был без рубашки.
Лысеющий.
Сорока двух лет.
Никогда не состоявший в браке.
Бездетный.
Уэйн, странствующий продавец энциклопедий, приехал в Заплутавшие Сосны, штат Айдахо, 8 августа 1992 года. Он прибыл поздно и постучался в восемь домов. Вечером, заключив всего одну сделку, он вселился в отель «Заплутавшие Сосны», а после отправился в семейный ресторанчик.
По дороге на пешеходном переходе его сбил мотоцикл: идеальный наезд с последующим бегством виновника с места происшествия. Травма головы была достаточно серьезной, чтобы Уэйн потерял сознание, но недостаточно серьезной, чтобы убить его или вызвать необратимое повреждение мозга.
Принимая во внимание смерть Питера Маккола две ночи назад возле ограды, город был готов принять нового жителя.
Кожа Уэйна Джонсона все еще выглядела сероватой. Всего десять часов назад ему сделали переливание крови после вывода из консервации, но к концу дня к нему вернется нормальный цвет лица.
Пэм улыбнулась и сказала:
– Привет.
Он прищурился на нее. Наверное, у него все еще плыло перед глазами, пока его организм перезапускался.
Взгляд его метнулся по комнате.
Они находились на четвертом этаже больницы. Окно было слегка приоткрыто, и белые льняные занавески то выдувало за окно, то вдувало в комнату: ветерок то затихал, то усиливался в таком ровном ритме, будто это дышала сама комната.
– Где я? – спросил Уэйн Джонсон.
– Заплутавшие Сосны.
Он натянул одеяло до шеи, но не из скромности.
– Я… замерзаю.
– Это совершенно нормально. Вы почувствуете себя лучше к концу дня, честное слово.
– Что-то случилось, – сказал мужчина.
– Да. Что-то случилось. Вы помните – что именно?
Он сощурился.
– Вы знаете, как вас зовут? – спросила Пэм.
Полная амнезия, особенно в течение первых сорока восьми часов, случалась в тридцати девяти процентах случаев.
– Уэйн Джонсон.
– Очень хорошо. Вы помните, что вас сюда привело?
– Я приехал продавать энциклопедии.
– Да. Хорошо. Вы продали что-нибудь?
– Я не пом… Одну. Мне так думается. Да. Продал одну.
– А что произошло потом?
– Я шел на обед и…
Пэм увидела, как на него нахлынуло воспоминание о ранении, увидела страх и тень страха, промелькнувшие на его лице.
– Что-то в меня врезалось. Не знаю, что именно. После этого больше ничего не помню… Это больница?
– Да. И теперь это ваш город.
– Мой город?
– Правильно.
– Я здесь не живу. Я живу в Скоттсблаффе, штат Небраска.
– Вы и вправду жили в Скоттсблаффе, но теперь вы живете здесь.
Уэйн слегка приподнялся на кровати.
Для Пэм это было самой-самой любимой частью интеграции.
Наблюдать, как новый житель начинает уяснять, что его жизнь – или чем там является его новое существование – безвозвратно изменилась. Ничто не сравнится с «красными днями», но такие моменты тихого, опустошительного откровения были – по крайней мере, для нее – почти столь же хороши, как и «красные дни».
– И что именно это значит? – спросил Уэйн Джонсон.
– Это значит, что теперь вы живете здесь.
Иногда они сами соединяли точки в узор. Иногда ей приходилось подталкивать их через черту.
Она подождала минуту, наблюдая за глазами мистера Джонсона и видя, как отчаянно крутятся шестеренки в его мозгу.
Наконец он сказал:
– Тот несчастный случай… Я был ранен?
Пэм потянулась через кровать и похлопала его по укрытой одеялом ноге.
– Боюсь, что так.
– Тяжело ранен?
Она кивнула.
– Я был?..
Он оглядел больничную палату.
Посмотрел на свои руки.
Она чувствовала, как надвигается вопрос.
И хотела, чтобы он был задан.
Он на цыпочках приблизился к краю этого вопроса.
– Я был?..
Пэм думала: «Задай его. Просто задай».
То был решающий фактор. Почти всякий раз, когда житель сам добирался до вопроса и находил храбрость озвучить его, его интеграция проходила без проблем. Но неспособность задать вопрос была пугающе точным предвестием скептиков, бойцов, беглецов.
Уэйн закрыл рот.
Проглотил вопрос, как горькую пилюлю.
Пэм не подталкивала его. В этом не было смысла.
Еще рано.
Оставалось еще много времени, чтобы заставить мистера Джонсона решить, что он мертв.
Глава 11
Итан сидел у окна за столом в «Ароматном парке», прихлебывая капучино и наблюдая за магазином игрушек на другой стороне улицы. Магазин назывался «Деревянные сокровища» и примыкал к мастерской, в которой человек по имени Гарольд Бэллинджер по выходным мастерил игрушки. Его жена, Кейт Бэллинджер (бывшая Кейт Хьюсон, бывшая напарница Итана по секретной службе), работала в магазине игрушек.
После того как Итан появился в Заплутавших Соснах, он разговаривал с ней всего один раз – в разгар своей ужасающей интеграции. Но с тех пор, как он стал шерифом, они не сказали друг другу и пары слов: он ухитрялся полностью ее избегать. А теперь внимательно рассматривал ее сквозь стекло.
Кейт сидела за кассой в пустом игрушечном магазине, погрузившись в книгу. Стояло позднее утро, и свет, проникавший сквозь застекленный фасад магазина, воспламенял ее раньше времени поседевшие волосы, превращая их в копну почти ослепительного блеска.
Словно кучевое облако, просвеченное солнцем.
Итан прочел ее личное дело. И несколько раз перечел.
Кейт жила в Заплутавших Соснах почти девять лет.
Когда Итан приехал сюда, чтобы ее разыскать, ей было тридцать шесть. Теперь, спустя три недели, ей должно было исполниться сорок пять. В своей прежней жизнион был на год старше ее. Теперь она была старше его на восемь.
В ее личном деле говорилось о жестокой интеграции. Она боролась, пыталась бежать и настолько исчерпала терпение Пилчера, что он чуть не приказал устроить для нее «красный день».
Потом… Она просто сдалась. Обосновалась в выделенном ей доме. И два года спустя, когда поступило распоряжение от тогдашнего шерифа, вышла замуж за Гарольда Бэллинджера и переехала к нему без единого слова протеста.
В течение пяти лет супруги были образцовыми жителями.
Первый рапорт наблюдения был вызван аудиозаписью с микрофона над их кроватью. Фразой, сказанной шепотом, которая едва вписалась в диапазон улавливаемых децибел.
Голос Кейт: «Инглеры и Голдены в игре».
Потом – ничего в течение месяца, до тех пор, пока микрочип Кейт не засекли однажды в два часа ночи на кладбище.
Шериф Поуп выследил ее. Нашел, блуждающую в одиночестве. Допросил, но она прикинулась дурочкой. Принесла извинения. Сказала, что разругалась с Гарольдом и ей нужно было подышать свежим воздухом.
А два дня спустя был еще один, последний, инцидент – Гарольд и Кейт исчезли на час внутри чулана в своей спальне, который, между прочим, был одним из немногих «слепых пятен» в доме.
Отснятый материал был помечен, составили рапорт, но за этим ничего не последовало.
В течение полутора лет не было больше никаких рапортов, до тех пор, пока Тед из группы наблюдения не послал докладную Пилчеру и Пэм.
Итан прочитал ее, прихлебывая капучино.
День № 5129
От кого: Теда Апшоу
Кому: Дэвиду Пилчеру
Объект: жители 308 и 294, они же Кейт и Гарольд Бэллинджеры.
Последние несколько месяцев я таил растущие подозрения, и теперь чувствую себя обязанным ими поделиться.
Каждую пару недель после полуночи в одиннадцати известных нам домах (жилищах Бэллинджера, Инглера, Кирби, Туриеля, Смита, Голдена, О’Брайена, Найсвангера, Грина, Бранденбурга и Шоу) внутренние камеры ничего не запечатлевают в длительные промежутки времени – приблизительно от четырех до семи часов. Типичные ночные съемки, показывающие, как человек два часа крутится и ворочается в постели, вкупе со всем его неактивным бодрствованием, – отсутствуют. Единственное, что может послужить причиной таких длительных периодов бездействия камер, – полное отсутствие движения микрочипа. Другими словами, нет никакого движения, которое включило бы камеры.
Но это невозможно. Ведь для того, чтобы камера выключилась ночью на несколько часов подряд, требуется, чтобы объект спал совершенно неподвижно. Или был мертв. Камеры высокочувствительны и запрограммированы на то, чтобы переходить в активный режим при малейшем движении, даже при поднимании и опадании чьей-нибудь груди, связанной с тяжелым дыханием.
Камеры не были выведены из строя. Если бы то был единичный случай в одном доме, я мог бы списать его со счета как случайность. Но целый ряд длительного бездействия камер, повторение таких случаев и тот факт, что это происходит одновременно во многих жилых домах, подводит меня к следующему умозаключению: за нашими спинами происходит нечто большое, тайное и скоординированное.
Я полагаю, что вышеназванные жители – и, возможно, не только они – не просто обнаружили свои микрочипы, но и нашли способ вынимать их в любое время чуть ли не в поле зрения камер. Очевидно, без микрочипов жители могут передвигаться незамеченными, без возможности их обнаружить, в своих домах, по городу, даже за оградой.
Возможность растущего контингента жителей, встречающихся друг с другом втайне, – это тревожное открытие, и я считаю, что требуется немедленно принять меры.
Итан осушил остатки кофе и вышел из кафе на улицу.
Колокольчики звякнули над дверью, когда он отворил ее и шагнул в магазин игрушек.
Бёрк глубоко дышал, переходя через Главную, и все равно сердце его билось, как безумное.
Кейт подняла глаза от потрепанной книги в бумажной обложке: последний роман Ли Чайлда о Джеке Ричере[23].
Это копна белых волос на расстоянии заставляла ее выглядеть старше. Вблизи она была молодой. Несколько морщинок смеха, но все еще чертовски хорошенькая. Не так давно (по крайней мере, с его точки зрения) он был влюблен в эту женщину. Их роман длился три самых напряженных, самых безрассудных, самых ужасающих, счастливых и живых месяца его жизни. Вот так – воображал он – и можно было бы чувствовать себя на наркотиках, если бы при этом эйфория никогда не кончалась, если бы каждый шприц не таил в себе возможность смерти.
В то время они были напарниками и одну неделю провели вместе в дороге в северной Калифорнии. Каждую ночь они брали два номера. Каждую ночь в течение пяти суток Итан оставался с нею. В ту неделю они почти не спали. Не могли держать свои руки подальше друг от друга. Не могли удержаться от разговоров, когда не занимались любовью; и в дневные часы, когда им приходилось притворяться профессионалами, это делало все еще более прекрасно-мучительным. Итан больше никогда и ни с кем не испытывал такого полного отсутствия смущения. Даже с Терезой. Такого безоговорочного принятия. Не только телом и умом, но и чем-то большим, чем-то не имеющим названия, но его.
Итан еще никогда ни с кем не вступал в связь на таком уровне. Самое щедрое благословение и разрушающее жизнь проклятие – все завязалось на этой женщине, и, несмотря на боль вины и осознание того, как это сокрушит его жену, которую он все еще любил, мысль о том, чтобы отказаться от Кейт, была сродни тому, чтобы предать собственную душу.
Поэтому она сделала это за него.
Холодной и дождливой ночью на Капитолийском холме.
В отдельной кабине за стаканами бельгийского пива в темном шумном баре под названием «Оступающийся монах».
Итан готов был оставить Терезу. Отбросить все прочь. Он попросил Кейт прийти сюда, чтобы сказать ей об этом, а она вместо этого протянула руку через обшарпанный деревянный стол, сглаженный десятью тысячами пинтовых стаканов, и разбила его сердце.
Кейт не была замужем, не имела детей. И она не готова была прыгнуть вместе с ним с обрыва, когда у него было столько всего, что оттаскивало его от края.
Две недели спустя она была уже в Бойсе – перевелась туда согласно личной просьбе.
Год спустя Кейт пропала в Айдахо, в захолустном городишке под названием Заплутавшие Сосны, и Итан отправился на ее поиски.
Восемнадцать столетий спустя, когда почти все, что они знали, превратилось в пыль, было разъедено эрозией и перестало существовать, они стояли друг перед другом здесь, в магазине игрушек в последнем городе на земле.
Когда Итан увидел ее лицо вблизи, все мысли на мгновение вылетели у него из головы.
Кейт заговорила первой.
– Я все гадала, заглянешь ли ты когда-нибудь.
– Я сам об этом гадал.
– Мои поздравления.
– По поводу?..
Она протянула руку через прилавок и постучала по его блестящей медной звезде.
– Твоего повышения. Приятно видеть, что шоу заправляет знакомый человек… Как привыкаешь к новой работе?
Она была асом. Во время этой короткой беседы стало ясно, что Кейт отлично овладела искусством поверхностной беседы, которую лучшие жители Заплутавших Сосен могли вести без напряжения.
– Все идет хорошо, – ответил он.
– Держу пари, приятно заниматься чем-то конкретным, требующим мобилизации твоих способностей.
Кейт улыбнулась, а Итан невольно услышал подтекст и подумал – слышат ли его остальные? Если эти слова вообще были подтекстом.
«Это не то, что бегать по городу полуголым, пока все мы пытаемся тебя убить».