Увертливый Морочко Вячеслав
– Вы же забрали звуковую аппаратуру, а я без музыки не могу.
– В консерваторию – что ли?
– Ну да, – в Большой зал.
– А что – там сегодня?
– Концерты Моцарта для фортепьяно с оркестром.
– Любите Моцарта?
– Да. Сегодня играют двадцать первый концерт. Мой любимый.
– Откуда известно?
– У нас в институте – афиша.
– Что ж, поехали в отделение. Расскажите, почему, имея машину, вы просили вас подвести? И почему для этого выбрали именно «Ниву»?
– Разумеется, все расскажу. Мне брать машину?
– Вы на стоянку шли за машиной?
– Наоборот, только поставил.
– Тогда брать не надо. Поедим со мной.
Пока добрались до отделения, Галкин все рассказал. «Странно, – вздохнул капитан, выслушав Петю, – мы никакой „наружки“ не выставляли».
– Но ведь есть номер машины! Можно установить владельца.
– В данном случае это ничего не дает, только больше запутывает.
– Не понимаю, как это может быть.
– Я пока – тоже. Ну, давайте, не будем терять времени. Я отведу вас к экспертам.
Галкина усадили перед монитором, попросили «включить» память и сосредоточиться на конкретном лице. На экране появилась «усредненная» физиономия. Далее началась забавная игра: по Петиной команде то сужались, то расширялись, то углублялись глаза, то расширялись, то утончались, то поднимались брови, то удлинялся, то укорачивался нос, менялась форма лба, губ, подбородка, ушей и так далее. Сначала был сделан фоторобот Ивана, затем – Тарана. Потом эксперт «залез» в физиономическую базу министерства, проверить, нет ли у фотороботов преступных прототипов. Но это история долгая, и пока суд да дело он позвонил следователю, чтобы забрали готовые копии. Капитан пригласил Петю к себе. И в этот момент в отделение ворвался Чернов.
Проскочив в кабинет следователя и увидев Галкина, Виталий, переменившись в лице, громко спросил: «Ну, что, Петя, сдаваться пришел?»
– Боюсь, Виталий Андреевич, сдаваться придется вам.
Капитан погрозил ему пальчиком, дескать, не нарывайся.
«Не понял!» – удивился Виталий.
– Вы устроили за мной слежку?
– Это моя обязанность, Петр Иванович!
– Устраивать на улице стрельбу?
«Кто стрелял? Какую стрельбу!?» – Чернов разразился бранью.
«Стрельбу устроила ваша „наружка“ на зеленой „Ниве“» – доложил Петя.
«Виталий Андреевич, – спросил капитан, – кого вы задействовали?»
– Кого надо, того и задействовал!
– А именно?
– Общественных помощников следователя прокуратуры!
В дверь постучали. Вошел эксперт: «Разрешите? Я проверил по базе. Есть результаты». «Давайте сюда». – потребовал следователь. Он протянул руку. Эксперт принес не фотороботы, а копии настоящих фото вместе с «послужным» списком каждого из персонажей. Чернов вырвал листки из рук эксперта и, глянув, в бешенстве начал рвать. «Хреновиной вы тут занимаетесь, дорогие товарищи. А ты… – он повернулся к Петру. – Я думал, ты просто увертливый, а ты к тому же – вязкий, как жвачка! От тебя не отвяжешься!
„Простите великодушно…,“ – хотел возразить Галкин.
„А вы помолчите, – попросил Петра следователь и обратился к Чернову. – Простите, Виталий Андреевич, так кого вы привлекли для наружного наблюдения?“
– Я сказал уже: Общественных помощников следователя прокуратуры! Имею право! Это друзья покойного Воронова. В прокуратуре не хватает людей для наружного наблюдения.
„То есть подельников Воронова“, – уточнил эксперт.
– Что вы болтаете!? Какие подельники? Где доказательства?
„Они были в ваших руках. Вы их только что разорвали!“ – информировал эксперт.
„Вас не спрашивают! Идите отсюда!“ – рявкнул Виталий. Но эксперт не двинулся с места.
„Все ясно! Ты их спровоцировал на стрельбу, – заорал Виталий на Галкина, – а потом увернулся“.
– К сожалению, не увернулся. Пуля прошла вот здесь, зацепив пальто.
– Под мышкой?
– Именно!.
– Гвоздиком проковырял?
„Проверяйте!“ – Петя скинул пальто и протянул эксперту. Капитан кивнул ему, дескать, берите. Захватив „вещдок“, эксперт удалился.
Галкин не мог привыкнуть к метаморфозе, произошедшей с Виталием. Готовый прийти на помощь, толковый, добродушный и даже веселый человек, неожиданно, превратился в истерика.
„Почему они стреляли в меня? – спросил Галкин и сам же ответил. – Это вы, Виталий Андреевич, им сообщили, что я убил Воронова“.
– И что!?
– Стреляя, Таран, указав на меня, крикнул: „Шериф“ говорит, это он кокнул Ворона!»
«И что!» – повысил голос Чернов.
– А то, что выходит, «Шериф» – это вы!
Чернов побледнел. Но в эту секунду у следователя на столе зазвонил телефон. Очкарик поднял трубку: «Румянцев слушает! Понятно! Никого не задело? Ах так?! Мы выезжаем!» Бросив трубку, он сообщил: «Их только что задержали! Таранов отстреливался! Опять кто-то ранен!» «Где?» – спросил Виталий. Капитан назвал адрес. «Сволочи!» – заорал Чернов и рванулся на выход. «Догоняйте! Он сам не свой! Он их пристрелит!» – крикнул Петр вдогонку.
7.
Оставшись в кабинете один, Петя хотел бежать за ними, но спохватился: раздетым не побежишь. Он зашел к эксперту, спросил, когда можно взять пальто, ведь на улице – снег. «Извините, это теперь – „вещдок“. Если будет оружие, понадобится сравнительный прострел», – обрадовал эксперт. «Хотите сказать, еще одну дырку прострелите?» – поразился Петя. «Как минимум одну», – успокоил эксперт.
– Надо же, у меня сейчас и дома нет ничего подходящего. А есть здесь поблизости магазин, где можно что-то купить?
– Есть то есть, а как вы туда дойдете?
– А далеко это?
– Одну остановку проехать – большой магазин.
– Я знаю. Вы не одолжите пальтишко? Мы с вами – одной комплекции. Я никуда не денусь – до магазина и обратно.
«Ну и наглец», – верно, подумал эксперт, глядя, как подозрительный тип по-хозяйски снимает с вешалки и надевает его пальтишко.
Большой магазин он отыскал в один миг. Рассмеялся, обнаружив такое же кожаное итальянское полупальто, что сгорело в Венеции. Не было только девицы, которая заботливо подбирала хламиду и обхаживала клиента. Не заметно было вообще никого, кто бы стремился продать. Ленивая дама, блуждавшая между вешалками, казалось, следила только за тем, чтобы ничего не стибрили. Встретившись с «ненавязчивым сервисом», Петя почти что обрадовался: «Наконец-то я дома!» Он даже манерно отвернул сзади ворот. В этот раз ему некому было, кокетливо выгнув ладошку, сказать: «Benissimo!»
Галкин вернулся в отделение. Он успел так примелькаться, что дежурные, уже принимали его за своего и не останавливали. Вернув эксперту пальто и поблагодарив, он сел в троллейбус и проехался до ближайшей метростанции. Потом спустился в подземку и вышел только на «Охотном ряду». После аскетического римского метро, московское – казалось полноценным и разнообразным, правда, – чуточку шумным. Но как в большом городе обойтись без большого шума? Пройдя по Маховой между зданиями манежа и университета, он свернул на «Большую Никитскую» и до самой консерватории уже никуда не сворачивал. Шагая по центру, и вспоминая центральные улицы Рима (Корсо, Национале, Виа Венето) он думал: «Все-таки Москва – это настоящий, а не какой-нибудь музейный город!»
Несмотря на свою начитанность, в душе он оставался восторженным, импульсивным ребенком. Он мало общался с умудренными личностями. Они его почему-то недолюбливали. Он казался им подозрительным излишне самостоятельным чужаком. Чего стоила его любовь к серьезной музыке. Такое увлечение воспринималось бывалыми людьми, как ненормальность, вроде коленки вспять.
Это не значило, что в Большом зале консерватории, куда он скоро поднялся, сплошь собирались чокнутые. В подавляющем большинстве здесь были свои люди, выросшие в музыкальной, артистической, интеллигентской среде, впитавшие классику, как говорится, с молоком матери и посещавшие эти концерты не потому, что они им были нужны, а по традиции, из чувства солидарности, чтобы поддержать исполнителя или, просто, компанию.
Концерты Моцарта были одними из тех лакомств, которыми Галкин любил себя тешить. Особенно нравился двадцать первый концерт. В частности – вторая часть его. Когда от зыби оживленной первой части музыка переходила к плавной баюкающей волне анданте, в нем все замирало. Это было похоже на диалог: тихий робкий вопрос, обращенный к небу, и пронзительный трагический ответ из поднебесья. Там, плавно размахивая крылами, кружила большая белая птица. Цепляясь друг за друга, звуки со стоном и всхлипами падали в Петино сердце и там словно кровью наливались печалью. Рядом с этим все начинало казаться и мелким, и пресным.
Сегодня нота трагического предчувствия звучала особенно сильно. То ли это зависело от исполнителя, то ли от настроя души самого слушателя, но никогда раньше сумрак сгустившийся над головой не казался таким беспросветным. Музыка подтверждала догадку, что во многих несчастьях виноваты мы сами, ибо нам свойственно притягивать на свои головы беды.
Когда по дороге к дому, Галкин проходил темное пустынное место, он услышал за спиной шаги, даже не шаги, а присутствие соглядатая, столь же искусного, как тот, что шел за ним в Риме. Петр натянул перчатки, «включив пропеллер», повернул назад и увидел того, кого ожидал увидеть, кто по всем расчетам должен был оказаться здесь. Находясь под впечатлением концерта, Галкин немного расслабился, но быстро собрался: на припорошенной дорожке, держа наготове пистолет Макарова, стоял Виталий.
По заведенному правилу, в таких случаях необходимо было разрядить оружие, что Петр не замедлил сделать. Осторожно разжав пальцы Виталия, он взял из его руки пистолет, вынул обойму, извлек и пересчитал патроны. Не хватало двух штук. Это значило, что один патрон был использован, а другой – оставался в патроннике. Передернув затвор, Петя разрядил оружие, поймав блестящую «куколку» в воздухе, расстегнул у Чернова пальто и, дотянувшись до висевшей под мышкой кобуры, извлек запасную обойму и опустошил ее. Собрав все «куколки» в горсть, размахнувшись, бросил на обочину. Со страшной силой патроны ушли в снег до самой земли. Затем он совершил обратные действия: вставил запасную обойму в кобуру, а рабочую – в пистолет, застегнул Чернову пальто, всунул в руку оружие и прижал пальцы. Отойдя на прежнее место, – «вышел из пропеллера» и направился к дому.
Очень скоро за спиной послышались щелчки, а потом – брань. Догадавшись, что обезоружен, Чернов еще не думал сдаваться. Он стремительно приближался, пытаясь совместить несовместимое: максимальную скорость и скрытую поступь, рассчитывая воспользоваться рукояткой пистолета, как молотком. Только теперь Галкин догадался, что у его «приятеля» – хитрые подошвы. Но, если прислушаться, их все равно было слышно. Петр все рассчитал: в нужный момент он развернулся, сделал «невидимый» выпад и упал на одно колено.
Он не хотел зла Виталию, только пытался погасить агрессию. Галкин боялся, что «приятель» ударится головой. Слава богу, этого не случилось. Чернов продемонстрировал класс: он не упал, а мягко (профессионально) кувырнулся через голову на припорошенном снегом асфальте, и вскочил на ноги. Для поседевшего мужика сорока пяти лет это само по себе было круто. Он допустил лишь одну оплошность: выполняя трюк, не сумел удержать оружия. Галкин подошвой прижал пистолет к асфальту. Мгновение они без звука смотрели друг другу в лицо. Затем Петр ногой швырнул пистолет вперед: «Возьми игрушку, Шериф».
«Хочешь сказать, ты меня не боишься?» – спросил Чернов, подбирая оружие.
– Не желаю тебе ничего дурного.
– Верится с трудом.
– Объяснись.
«Баркову и Фабио, ты тоже не желал ничего дурного!?» – спросил Виталий, поднимая оружие.
– Ничего. Хотел только, чтобы Бульбу вернули домой.
– И поэтому обоих засадил в каталажку?
– Я их предупреждал, убеждал и словами, и делом: это кончится плохо. Мне казалось, в отношении с Фабио ты действовал со мной за одно.
– Когда он схлестнулся с Барковым!
– В ваших разборках я не участник.
– Ты всегда был сам по себе.
– Откуда ты знаешь?
– Это я уж давно разыскал тебя в городе и по просьбе Барклая наблюдал за тобой. Ну ладно. А что ты сделал с Ворониным? И ему ты тоже не желал дурного?
– Абсолютно! Водитель не справился с управлением.
– Откуда ты знаешь?
– Я был вместе с ними в машине, когда ты звонил, требуя высадиться.
– Я это чувствовал! Но тогда почему же ты цел?
– Повезло. Посчастливилось выскочить.
– Гнида поганая, врешь ведь!
– Зачем же мне врать? Как прокурору тебе здесь не к чему придраться. Но, как у «Шерифа», у тебя могут быть претензии. Впрочем, как и у меня к «Шерифу».
В это время у Пети зазвонил телефон.
– Я слушаю!
– Галкин?
– Да.
– Это Румянцев. Вы где сейчас?
– Возвращаюсь с концерта домой.
– Вы все-таки были в Консерватории!?
– Ну да! Разве я не сказал?
Услышав это, Шериф разразился проклятьями: «Ну и сука же ты! Даже если придет конец света – не пропустишь удовольствия!»
«Будьте осторожны! – продолжал Румянцев. – Вас может поджидать Чернов. Он опасен. Он успел пристрелить Таранова после того, как того задержали.»
– Я же предупреждал!
– Мы не ожидали! Но теперь я предупреждаю вас!
– Спасибо!
«У меня все. Ну, пока», – следователь положил трубку.
«Румянцев?» – спросил Чернов, расстегнул пуговицу и полез рукою за пазуху.
– Он самый. Ты это зря.
– Что зря?
– Зря ищешь: вторая обойма – тоже пустая.
– Ты что, меня раздевал? Нет, честное слово, ты – дьявол!
– Ты разве не знал?!
– Не до такой же степени!?
Виталий попятился. Потом повернулся и побежал, временами оглядываясь.
Петя ухмыльнулся, хотелось по киношному разразиться «дьявольским» хохотом, развлечься: «улететь» вперед «на пропеллере», чтобы окликнуть или подставить ножку. Но он не тронулся с места, вспомнив, как в Венеции, когда стало плохо, Виталий взял его за руку, потащил в «тратторию», на площади Святого Джеремия успокоил и накормил, как отец родной. Хорошее трудно забыть. Ужасно другое: там был человек, имеющий имя. Здесь был незнакомый, утративший юмор, мстительный тип по кличке Шериф. Метаморфоза произошла на глазах. Словно актер вышел на сцену и, вдруг, забыл роль.
8.
Петя повернул к дому. Но не успел сделать пары шагов, как заиграл телефон. Галкин взял трубку: «Я вас слушаю!» – телефон молчал. «Кто это? Это ты, „Шериф“?»
– Это я – Виталий. Нам надо поговорить.
«Надо так надо, коли, не шутишь. Идем ко мне» – сказав это, Петя спрятал телефон и направился к дому. Неожиданно, почувствовав тревогу, он ускорил шаги и сходу перешел на «пропеллер». Рядом с подъездом Галкин заметил милицейский наряд и так же «пропеллером» понесся обратно. Он появился «из воздуха» прямо перед Черновым.
«Черт!? Не могу привыкнуть, как это тебе удается?!» – проворчал Виталий.
– Сам не понимаю.
– Да иди ты, знаешь куда!
– Ну, хватит рычать!
– Я вижу, ты хочешь сказать, что к тебе нельзя, там – милиция.
– Верно! Как ты догадался?
– Я не догадывался. Ты мне передал свои мысли.
– Каким образом?
– Не знаю. Наверно, внушением или гипнозом.
– Чепуха!
– Не ври! Я чувствую.
– Что ты чувствуешь?
– Когда на меня воздействуют, то на тыльной стороне ладоней, как иголки покалывают.
«Этого еще не хватало!?» – подумал Галкин.
– Ну, допустим, я передал тебе мысли. А я объяснил, почему нельзя? Разве мы боимся милиции?
Чернов задумался, потом неуверенно сказал: «Вроде бы, не объяснил».
«Господи, что с ним происходит?!» – дивился Галкин.
– Опомнись, Виталий! Они поджидают тебя!
– Почему!?
– Разве не ты застрелил Тарана?
– Кажется, я.
– Зачем ты это сделал?!
– Он был бандитом. На его совести – не одна жизнь.
– Поэтому ты поручил ему следить за мной?
– Я и тебя хотел кокнуть. Разве ты не такой же, как он?
– Я кого-нибудь убил?
– Возможно, физически – нет. Но ты был дьявольским злом. Ты подводил людей к краю пропасти – им оставалось только самим броситься вниз.
– Каких людей?
– Вот здесь мы не поймем друг друга! Я о тех, кто способнее и удачливее остальных, о тех, кому больше дается и кому больше нужно!
– Кончай философию! Раз «физически» не убивал, то и не о чем говорить. Лучше скажи, как объяснишь Румянцеву, почему застрелил Таранова.
«Разве ему объяснишь! Он такой же урод, как и ты!» – в голосе Чернова звучал пафос безумия.
– А ты – не урод?
«В известной степени тоже.» – ухмыляясь Чернов потирал руки.
– Что, иголочки покалывают?
– Чувствую, ты мне что-то внушаешь!
Галкин, вдруг, вспомнил записанные на диктофон, сказанные какому-то Прокопьичу слова Баркова о «Шерифе», «Он мне, как младший братишка. Только после аварии с ним не все ладно. Да, до сих пор».
«Ну, вот что, поехали!» – предложил Петр: у него зрело решение.
– Куда?
– Ко мне мы с тобой не пойдем.
– Почему?
– Там ждут.
– Кого ждут?
– Не понял!?
– Постой! Хочешь сказать, у подъезда Румянцев поджидает меня!?
– Наконец-то дошло!
«Что же мне делать?» – по-детски спросил Виталий. При этом он выглядел совершенно беспомощным. Казалось еще немного, и расплачется. Было очевидно, на человека волна за волной накатывало помутнение разума.
– Ты сам сказал, надо поговорить. Идем на стоянку. Возьмем машину, прокатимся по городу, а заодно и поговорим.
Они взяли чуточку левее и, обойдя несколько домов, подошли к платной стоянке. Через несколько минут они уже выезжали за ворота. «Виталий, ты чувствуешь, что тебе сейчас трудно работать?» – спросил Петя.
«Работать!? – удивился Чернов. – После Италии я еще, можно сказать, не работал. Пока числюсь в отпуске. А ты?»
– Работаю. Сегодня уже кое-что сделал. И завтра предстоит кое-что.
– Хочешь сказать, что тебе надо выспаться? Дескать, баиньки пора?
– Ничего сказать не хочу.
– Твои ахламоны довольны, что никто больше не лезет их крышевать?
– Довольны.
– Не повезло Ворону: не ждал, что нарвется на такого, как ты!
– Думаешь, я радуюсь?
– Во всяком случае, не больно печалишься.
«Вот сейчас он, как будто нормален», – отметил про себя Петя, выезжая на Дмитровское шоссе.
– Это от меня не зависит. Что я могу поделать?
– Самое лучшее, что ты мог бы сделать… не родиться совсем!
– Может, ты прав. Но раз уж такое случилось, надо терпеть.
– Терпеть-то приходится не тебе!
– Ты всерьез предлагаешь исчезнуть?
– Почему бы и нет. Это было бы гениально!
– Как ты себе это представляешь? Хочешь, я сейчас выеду на встречную полосу?
– Нет, не надо! Я тебя знаю, ты успеешь выскочить. А я еще пожить хочу!
– Чернов, ты – эгоист.
– Не отрицаю! Вообще, это совсем неплохо.
Они уже выехали на Бутырскую улицу, потом – на Бутырский вал (у Савеловского вокзала), а у Белорусского – на Первую Тверскую-Ямскую.
Опять позвонил Румянцев: «Извините, это опять – я. Мы ждали вас у подъезда на случай, если явится Чернов. А вас нет и нет. Вы же направлялись домой?»
– Спасибо за заботу, но вы не предупредили, что будете ждать. После вашего звонка, я изменил планы. Решил не рисковать. Пошел на стоянку, взял машину и поехал в центр. Я соскучился по Москве. Решил, перекантуюсь в машине: покатаюсь по городу, может быть, где-нибудь встану, вздремну, а к рассвету вернусь. Или прямо на работу поеду. В общем, как получится. Я свободный человек.
– Вы сейчас в центре?
– Можно так сказать.
– Тогда всего лучшего. Мы снимаем наряд.
– Еще раз спасибо!
«Опять Румянцев?» – поинтересовался Виталий, когда Галкин выключил телефон.
– Да, он.
– Какой заботливый!? Чем ты его приворожил?
– Он просто делает свое дело.
– Ментовское дело!
– Пусть так.
Читать бесплатно другие книги:
