Траектория судьбы Калашников Михаил

В конце 1958 года, за несколько месяцев до принятия на вооружение армии автомата АКМ и ручного пулемета РПК, в самое напряженное для нашей группы время нас в срочном порядке привлекли к новым работам по созданию единого пулемета.

Несколько лет тому назад военными были разработаны тактико-технические требования на создание унифицированного (единого) пулемета под винтовочный 7,62 мм патрон, которому предстояло заменить все пулеметы, находящиеся на вооружении армии в различных родах войск. В конструкторских коллективах оружейных заводов начались работы над созданием единого пулемета.

Задача была непростая: единый пулемет должен совмещать в себе все основные качества ручного, станкового, танкового и бронетранспортерного пулеметов. Требовалось спроектировать и создать такой унифицированный образец, в котором могли бы сочетаться высокие маневренные свойства ручного и мощность огня станкового пулемета, простота в эксплуатации, надежность и безотказность в работе.

Идея создания такого пулемета принадлежала В. Г. Федорову. Еще в начале 1920-х годов наш выдающийся оружейник предложил различные варианты пехотного пулемета. Оружие в зависимости от установки – либо на сошки, либо на легкий полевой станок – могло использоваться в качестве ручного или станкового пулемета. И разрабатывал Федоров этот образец на базе автомата своей конструкции образца 1916 года. Опережая события, скажу, что почти через сорок лет мне довелось воплотить его идею в жизнь, только на базе автомата собственной конструкции образца 1947 года…

В то время, как многие оружейные КБ участвовали в конкурсе на создание этого нового оружия, наш небольшой конструкторский коллектив занимался отработкой унифицированного комплекса под промежуточный патрон. Конечно, мы были в курсе и всех новых работ. Знали, что многое сделано в этом направлении на Тульском оружейном заводе, что по итогам конкурсной борьбы уже определился образец-лидер тульских конструкторов Г. И. Никитина и Ю. М. Соколова и что промышленность уже приступила к изготовлению большой партии их пулемета.

Вот как вспоминал об этом конструктор Г. И. Никитин в письме автору книги «Советское стрелковое оружие» Д. Н. Болотину: «В 1953–1958 годах мною совместно с Ю. М. Соколовым проводилась работа по созданию единого пулемета. Были спроектированы, изготовлены и испытаны несколько образцов. В результате этих работ и испытаний был решен ряд спорных вопросов о том, каким должен быть будущий образец. Были решены вопросы о прикладе, стволе, магазинных коробках, о станке, спусковом механизме. В 1958 году единый пулемет нашей конструкции проходил войсковые испытания. Он получил положительную оценку, после чего была изготовлена большая серия таких пулеметов».

В этот конкурс по созданию единого, унифицированного пулемета под винтовочный патрон я включился неожиданно для себя в 1958 году. В тот момент и соревнования-то, как такового, уже не было. Единый пулемет Никитина-Соколова проходил войсковые испытания. Тульские конструкторы, работавшие над ним пять лет, создали оригинальную систему, совершенно новую по сравнению с ранее принятыми образцами конструкции Горюнова: СГ-43 и СГМ.

Мы же последние пять лет у себя на заводе занимались разработкой автомата АКМ, ручного пулемета РПК и созданием унифицированных образцов на их базе. Хлопот нашей небольшой группе хватало. Я и не помышлял о переключении на решение каких-то других опытно-конструкторских тем, пока мы не доведем до конца свою работу. К тому же мне было известно, что Никитин и Соколов сделали действительно очень хороший образец.

Но однажды вечером, когда я уже собирался уходить домой, в моем кабинете раздался междугородный звонок. Взяв трубку, я услышал знакомый, чуть протяжный голос инженер-полковника В. С. Дейкина из Главного артиллерийского управления.

Коротко обменялись приветствиями, и Владимир Сергеевич тут же перешел к деловой части разговора:

– Звоню тебе по поручению заместителя начальника ГАУ генерала Смирнова, – официально произнес Дейкин.

Я насторожился. Первая мысль: что-то затормозилось с моими новыми образцами, которые должны были принимать на вооружение армии.

– Не беспокойся, речь не идет об автомате и ручном пулемете. Тут все в порядке, – словно угадав мои мысли, успокоил Владимир Сергеевич. – У нас есть к тебе предложение или даже настоятельная просьба – словом, как хочешь, так и понимай – срочно включиться в одну работу.

– А с чем она связана?

– С разработкой единого пулемета под винтовочный патрон.

– Да вы что? – вырвалось у меня, когда услышал эти слова Дейкина. – И кому это нужно, если Никитин со своей конструкцией уже прошел войсковые испытания?

– Нам это необходимо. Понимаешь, нам, главному заказчику, – мой собеседник выделял голосом каждое слово.

– Но зачем? – продолжал я упорно недоумевать. – Да и работы у меня невпроворот. Ведь разработку-то надо начинать с нуля. Сами понимаете, не до единого пулемета мне сейчас.

– Да ты подожди, не горячись, – уже более мягко произнес Владимир Сергеевич. – Дело в том, что в изделии Никитина-Соколова есть недостатки. Мы просим их устранить, а разработчики не торопятся. Знают, что конкурентов у них нет, и не спешат. Нам очень важно их подхлестнуть.

– И вы выбрали меня в качестве кнута?

– Не обижайся на неудачное слово. Просто начни работу и сделай так, чтобы Никитин и Соколов узнали об этом. Появление конкурента, я думаю, заставит их завершить доработку образца. Договорились?

Я молчал. Дейкин, видимо, воспринял мое молчание как знак согласия и произнес:

– Значит, договорились. Срок – два месяца. Удачи тебе! – И положил трубку.

Я не удивился бы, если бы такое предложение поступило в начале конкурса, при проектировании образцов. На начальном этапе в соревновании участвуют до десятка и более конкурентов. В данном же случае ситуация складывалась по-иному. Мне предложили начать работу в тот момент, когда образец конкурирующей стороны уже прошел войсковые испытания и промышленность приступила к изготовлению большой партии этих изделий…

На следующее утро первый совет у меня состоялся с моим самым близким помощником Владимиром Васильевичем Крупиным. Я очень сомневался. Мне казалось, что наш «порох» может быть растрачен впустую. По сути, ситуация складывалась так, что я практически не имел шансов на успех. Да и в ГАУ, судя по тону Дейкина, не очень верили, что мы на самом деле успеем что-либо сделать. Для них было важно другое: подтолкнуть Никитина и Соколова к завершению работ. Ведь смысл предложения-просьбы главного заказчика ГАУ был однозначным: как только в Туле узнают о начале работ у нас, они тут же серьезно займутся устранением присущего их пулемету недостатка, который был выявлен в ходе войсковых испытаний. Что же, иногда и такие методы полезны для нашего брата конструктора…

И все-таки мы с Крупиным решили рискнуть, попробовать свои силы и в этом трудном деле.

Работали мы все так же: в заводском конструкторском бюро отдельной группой. Все, можно сказать, молодые конструкторы. Я был старейшим из них, уже ветераном, хотя было мне тогда менее сорока лет. Тем не менее, очень сильный создался коллектив. Боевой, одержимый, грамотный – все это почти в одинаковой мере. К тем из моих соратников, кого я уже называл ранее – Крупину, Пушину, Крякушину, Старцеву добавились Камзолов-младший, Коряковцев, Юферев. В опытном цехе нашими основными помощниками были все те же мастера-оружейники: Бухарин, Богданов, Габдрахманов.

Конечно, это далеко не все, кто трудился вместе с нами, а, так сказать, ядро нашего коллектива, его цвет. С ними-то я и продолжал работы по унификации, и с ними же включился в соревнование по созданию единого пулемета.

Мы начали думать, с чего начать, как подступиться к этому делу. Оно для нас новое, так как под винтовочный патрон мы не проводили еще разработок, не пробовали тут своих сил.

Для правильного выбора пути в разработке новой системы нам было необходимо хотя бы в общих чертах знать, чем сильно оружие нашего конкурента. Сделать это не составляло труда, поскольку образец Никитина-Соколова уже прошел войсковые испытания. Их единый пулемет по принципу действия автоматики принадлежал к системам с отводом пороховых газов через поперечное отверстие в стенке ствола, как это было у станкового пулемета СГ-43. Затвор запирался поворотом его с помощью паза на затворной раме. Ленточное питание пулемета осуществлялось из металлической коробки на 100 и 200 патронов. Интересным был подающий механизм – в виде рычага с подающими пальцами, работающего от скоса затворной рамы. Конструкторы применили оригинальную отсечку газа, обеспечивающую равномерное воздействие на раму на большом пути ее перемещения.

Достоинств у образца Никитина-Соколова было немало. Но имели место и недостатки, выявленные в ходе испытаний. Одна «особенность» пулемета отмечалась представителями главного заказчика как недопустимая при эксплуатации в боевых условиях. Стоило после стрельбы замочить пулемет в воде, как после этого первые два-три выстрела шли только одиночным огнем. Стреляющему после каждого одиночного выстрела приходилось перезаряжать оружие, то есть вручную ставить его на боевой взвод не менее двух-трех раз.

Мы знали, что при создании единого пулемета все конструкторы, участвовавшие в соревновании, вели работы в двух направлениях. Одно из них – создание конструкции на базе состоящих на вооружении пулеметов. Многим этот путь казался привлекательным. Предполагалось выиграть во времени за счет сокращения срока проектирования системы, ее освоения промышленностью. Еще один плюс – не требовалось переучивать войска.

И все-таки, как показал опыт, наиболее целесообразное направление работы – проектировать новую систему, выйти на новый качественный уровень в разработке единого пулемета, опираясь на последние достижения в оружейном деле. По нему пошли Никитин с Соколовым и еще несколько конструкторов.

Этот же путь выбрали и мы. За основу взяли схему автоматики и принцип работы принимаемых на вооружение армии новых систем автомата и ручного пулемета, простых в изготовлении и обслуживании, надежных в эксплуатации. Все эти качества мы решили сохранить и в едином пулемете.

Сделали эскизы, чертежи. Главный конструктор завода В. И. Лавренов дал нам возможность в любое время подключать к работе над расчетами аналитическую группу. С согласия главного инженера А. Я. Фишера мы могли привлекать необходимых нам специалистов.

Основная нагрузка легла, конечно, на наши плечи. Исходя из опыта предыдущей работы, разделили на первом этапе разработки опытных образцов зоны ответственности. Крупин отрабатывал вопросы питания пулемета. Пушин занимался стволом и его оснащением. Крякушин – всем, что было связано с прикладом и сошками.

Конечно, такое распределение носило условный характер. В нашей группе каждый был готов к переключению на работу, связанную с изготовлением, разработкой, испытаниями любой детали, любого узла. И подобная универсализация для конструктора-оружейника имеет весьма серьезное значение.

Молодому инженеру Коряковцеву я поручил заняться проверкой теоретических расчетов по таким параметрам, как скорострельность, баллистика и прочность отдельных ответственных деталей. У нас были подобные расчеты по автомату, но требовалось посмотреть эти параметры и для пулемета.

Разработку мы начали с того, что продумали, какой будет ствольная коробка, в которой разместятся механизмы автоматики. Зная, что у пулемета Никитина ствольная коробка фрезеруется из тяжелой кузнечной поковки, решили непременно сделать ее из листовой штамповки с приваркой и приклепкой арматуры по подобию автоматной.

Главные и определяющие надежную работу механизмы мы также спроектировали по подобию тех, которые хорошо зарекомендовали себя в других моих изделиях. Применяли и новые конструкции, не используемые ранее. Тщательно проверяли их, отвергая те, которые в чем-либо не удовлетворяли нас. Так незаметно проходили дни за днями. Увлеченные работой над различными вариантами единого пулемета, мы сутками не уходили с завода: ночью делали чертежи, а утром спускались в опытный цех и сами помогали рабочим делать детали. Часто случалось встречать рассвет нового дня на заводе.

За два месяца мы успели не только разработать документацию, но и сделать четыре опытных образца пулемета и провести их заводские испытания.

Не ладилось, пожалуй, больше всего с решением проблемы питания. Каких только схем, исходя из практики оружейного дела, я ни придумывал. Идеи рождались одна за другой. Пробовали варианты в металле и без сожаления выбрасывали, убеждаясь, что сделанное не обеспечивает необходимой надежности в стрельбе. И снова приходилось ломать голову, проводя ночи без сна.

Долго возились с так называемым гусем, обеспечивавшим подачу патрона из ленты. Механизм оказался кинематически довольно сложным, однако надежной работы от него мы не добились. «Гусь» – своеобразные двухпальцевые щипцы наподобие клюва – брал патрон из ленты, опускал его на уровень ствола и при движении вперед освобождался от патрона. «Клюв» «мотался» в ствольной коробке вверх-вниз да еще взад-вперед, порой перекашивая патрон, что вызывало задержки.

Отказались мы от него. Остановились на несложном в изготовлении и простом, если подходить с позиций кинематики, извлекателе. Посадили его на затворную раму, двигался он только прямолинейно. Рычаг, обеспечивавший подачу ленты, крепился к ствольной коробке. Проверили весь механизм в действии много раз – ни одной задержки.

Казалось бы, на этом можно и успокоиться. Ведь в нормальных условиях питание пулемета не подводило. Но мы, как и при отработке АК, АКМ и РПК, старались еще в заводских условиях проверить работу деталей, узлов, механизмов на предельных нагрузках. Скажем, имитировали высокие температуры, работу пулемета при жарком солнце, палящем зное, когда смазка практически исчезает, не держится в оружии. Для этого мы делали детали сухими, промывая в бензине и протирая ветошью насухо. После чего начинали стрельбу. Вот где нас выручал принцип «вывешивания» трущихся деталей автоматики в ствольной коробке.

Мы сумели добиться того, что и без смазки пулемет действовал безотказно. Но нас не удовлетворяло то, что при интенсивной стрельбе, особенно после включения третьего «газа», лента с трудом шла через приемник. Возрастало трение.

– Надо соорудить треногу метра в три высотой, а к ленте прицепить пятикилограммовую гирю, чтобы подтяг был с нагрузкой, – предложил я на одном из наших частых технических совещаний.

– Лучше всего сделать ее из бревен, наверху с перекладиной, – откликнулся Крупин. – Пулемет установим на перекладину и будем стрелять.

– Что ж, давайте попробуем. Евгений Васильевич, – обратился я к слесарю-отладчику Богданову, – чтобы не откладывать надолго, займись, пожалуйста, завтра же этим сооружением. Если потребуется помощь, скажи.

Назавтра громоздкое сооружение, прозванное сразу же не очень благозвучно – виселицей, было сооружено. Крупин залез на верхнюю ступеньку лестницы и стал вести огонь, постепенно прибавляя «газ». Лента, туго натянутая висящей на ее конце гирей, с трудом поступала в приемник. В конце концов – случилась задержка.

– Есть идея! – вырвалось у меня, когда я наблюдал за действиями Крупина и работой частей пулемета. – Нам надо уйти от трения скольжения рычага подачи ленты, заменив его на трение качения.

– Каким образом мы это сделаем? – спросил спустившийся с лестницы Крупин.

– Введем на рычаге ролик, за счет его взаимодействия с криволинейным пазом затворной рамы усилится подтяг ленты. Принимается такое предложение?

– Только треногу не будем убирать, пока не испытаем работу пулемета после введения ролика, – предостерег Богданов. – А то опять придется строить.

– Конечно-конечно, – согласился я с Евгением Васильевичем. – Мы даже попробуем при повторном испытании увеличить вес груза.

Введенный ролик снял в нашей дальнейшей работе многие проблемы. Система питания обрела стабильность, надежность, безотказность. Подача патронов не вызвала нареканий в последующих полигонных и войсковых испытаниях. Как многие решения, так и это – пришло неожиданно. Но оно было подготовлено всей предшествующей напряженной работой над образцом.

В те лихорадочные дни мы не вспоминали об отдыхе, не думали об отпуске. Понимали, что разработка единого пулемета – это как раз тот самый случай, когда день, неделя, тем более месяц задержки могли обернуться отставанием от Никиткина и Соколова на многие годы.

В нашей конструкторской деятельности без самоотверженности, полной отдачи сил, без работы на опережение едва ли можно выйти на новое качество изделий. Мы постоянно помнили, что стену на песке не построишь, а оружие не создашь на одних, пусть и великолепных, идеях и замыслах. Все должно быстро воплощаться в металл и многократно испытываться на прочность, живучесть, простоту устройства.

Именно эти качества мы закладывали непосредственно в заводских условиях в первые, еще опытные, образцы, понимая, что любые недостатки, обнаруженные в нашем пулемете на этапе полигонных испытаний, а тем более, войсковых, обрекут нас на неудачу. Ведь у Никитина и Соколова изделие уже прошло этот круг, и им оставалось только доводить пулемет.

Еще один недостаток, обнаруженный на заводских испытаниях, не давал нам покоя. Во время интенсивной автоматической стрельбы нередко прихватывало гильзу и шла задержка. Что мы только ни делали, чтобы понять, отчего подобное происходит. Гильза вылетала наружу за доли секунды, и определить визуально, на каком отрезке ее прихватывает, было практически невозможно.

Не спали с Крупиным ночь, делая расчеты, размышляя, сопоставляя. Активно подключили к работе и других конструкторов, в частности Крякушина и Пушина. Утром собрались в тире и попросили зайти туда главного технолога завода М. И. Миллера. Он, понаблюдав за работой пулемета, предложил:

– Могу дать один совет – попробуйте использовать во время стрельбы скоростную киносъемку.

– Мы уже думали об этом, – отозвался Крупин. – Только где взять аппаратуру? У нас-то, на заводе, к сожалению, ее нет.

– Адрес, где она имеется, подсказать могу. – Михаил Иосифович подошел к Крупину. – Владимир Васильевич, сделай еще несколько очередей.

Крупин вновь лег за пулемет, чуть поводил стволом и выпустил несколько очередей.

– Да, определенно тут может помочь лишь скоростная киносъемка, – еще раз подтвердил Миллер. – Аппаратуру вы можете взять в механическом институте. Я позвоню туда, чтобы вам не чинили препятствий, да и специалиста выделили.

Киносъемка нам сразу открыла глаза на то, что мы не могли заметить в обычных условиях. Выяснилось, нет согласованности вылета гильзы с работой щитка, который автоматически открывался, пропуская стреляную гильзу, и снова закрывался. Это буквально мгновение, а вот синхронности недоставало, и следовала задержка за задержкой.

Решение пришло тут же, в тире. Попросил Богданова, слесаря-отладчика, сделать небольшие скосы на рычаге, толкавшем щиток. Отработали и пружину, определявшую возврат щитка в исходное положение. Восстановили синхронность в действиях деталей, и о такой задержке в едином пулемете, как «прихват гильзы», больше никогда не шла речь.

По роду своей деятельности конструкторы находятся, я бы сказал, в особом положении. Они соединяют науку с производством, постоянно обращаясь к последним научно-техническим достижениям, проверяя теорию практикой.

Участвуя в разработках оружия, мы непременно взаимодействовали с научно-исследовательскими институтами (НИИ), высшими учебными заведениями (в одном из них позже я защищал докторскую диссертацию, в другом долгое время был членом ученого совета). Постоянный контакт с наукой помогал совершенствовать образцы как на стадии проектирования, так и в процессе их отработки в заводских условиях, на испытаниях, при освоении в производстве.

В НИИ, например, работало немало ученых, прошедших школу конструирования в различных КБ. Большинство из них наряду с научными исследованиями продолжали заниматься и практическими разработками систем, добиваясь значительных успехов. Как, например, К. А. Барышев – тот молодой конструктор, с которым мы вместе в 1945 году работали в КБ полигона и участвовали в конкурсе проектов на автомат.

Что же касается собственно конструкторского становления, достижения качественно нового уровня в разработке оружия, то без опоры на современную науку, на передовую техническую мысль трудно осуществить прорыв вперед.

Такую опору мы находили в одном из подмосковных научно-исследовательских институтов, где долгое время работал теоретик оружейного дела В. Г. Федоров. Часто приходилось консультироваться с В. М. Сабельниковым, отвечавшим за проведение научного исследования по особо сложным техническим проблемам. Без консультации с ним и инженерами, работавшими под его началом, я ни разу не обходился, начиная с разработки своего первого автомата АК-47.

В. М. Сабельников, будучи крупным специалистом в области боеприпасов, принимал непосредственное участие в практических разработках. К примеру, в творческом содружестве с другими конструкторами разработал специальный патрон для снайперской винтовки.

Позже, в конце 1960-х годов, когда я взялся за проектирование нового комплекса оружия 5,45-мм калибра, впервые в мировой практике решая проблему широкой (межвидовой) унификации не только в пределах одного калибра, но и при переходе на другой, с Сабельниковым нас объединила тесная творческая связь. Именно под его руководством группа инженеров-конструкторов НИИ разрабатывала патрон уменьшенного 5,45-мм калибра с пулей со стальным сердечником и с трассирующей пулей.

Не стала исключением с точки зрения консультаций и рекомендаций и наша работа над единым пулеметом. Здесь нам немало помог сотрудник НИИ И. И. Бабичев, позже удостоенный Ленинской премии.

О том, что мы работаем над опытными образцами единого пулемета, конечно же, быстро узнали в других КБ. Эти сведения дошли и до Никитина с Соколовым. Возникшая было у них встревоженность скоро сменилась спокойствием: мол, ничего Калашников не успеет сделать, ситуация, дескать, не та, пройдена уже стадия войсковых испытаний, выпускается большая партия пулеметов.

Непосредственно в нашем родном Министерстве оборонной промышленности на эту работу прореагировали весьма болезненно. Как-то раздался звонок одного ответственного сотрудника:

– Вы что, серьезно взялись за разработку единого пулемета?

– Решили сделать для пробы несколько опытных образцов, – отвечаю спокойно.

– Прекратите заниматься самодеятельностью, – раздраженно прозвучал голос на другом конце провода. – Тем более что в план ваших опытно-конструкторских работ эта тема не заложена. Никто не позволил вам средства, выделенные на решение конкретных плановых задач, тратить не по назначению.

– Но мы надеемся, если наша работа пойдет удачно, вы выделите нам определенную сумму для ее продолжения, – попробовал я уточнить позицию.

– И не надейтесь. – В голосе моего собеседника зазвучали металлические нотки. – Деньги вложены в изготовление большой партии уже отработанных изделий. Конструкция получила по многим параметрам положительную оценку. И нечего вам сейчас вмешиваться.

– Но Главное артиллерийское управление попросило начать работу, и я не мог не прислушаться к мнению главного заказчика, – попытался я сослаться на авторитет Министерства обороны.

– Хочу напомнить – вы работаете в нашем ведомстве и слушайте, что вам говорим мы, – резко прозвучало на другом конце провода. – Словом, еще раз повторяю: продолжение вашей работы над образцом не желательно.

Можно было, конечно, после такого разговора и руки опустить. Командно-волевой стиль ломал немало конструкторов, заставляя их порой отказываться от интересных разработок или отправлять в музей уже готовые изделия. Запрет на творчество, на поиск, пожалуй, худшее, что можно придумать для конструктора под флагом заботы о якобы государственных интересах.

И может быть, запрет подействовал бы и на нас, отступи мы тогда. Или не поддержи наши усилия главный заказчик – Министерство обороны и руководство нашего завода.

С директором завода И. Ф. Белобородовым наши отношения складывались не совсем просто. На мой взгляд, он порой был слишком крут с людьми, под горячую руку принимал не всегда продуманные решения, иногда не считаясь с мнением, разумными предложениями других.

Но в тот период, когда шла разработка опытных образцов единого пулемета и создалась сложная ситуация с продолжением работы над ними, Иван Федорович пошел нам навстречу, не побоявшись никаких министерских авторитетов, ни санкций сверху.

Самое главное, что могло нас сдерживать в дальнейшей работе, – это, конечно же, отсутствие средств, денег и материалов. Да был и другой момент, очень беспокоивший меня. Чтобы включиться в сравнительные испытания образцов, предстояло, «всего лишь», задержать испытания, на этап которых вывели вновь свой пулемет после доработок Никитин и Соколов. Приостановить испытания мог только министр обороны СССР.

Я позвонил директору завода и попросил о встрече. Получив согласие, зашел к нему. У Белобородова в кабинете находились главный инженер А. Я. Фишер и главный конструктор В. И. Лавренов. Они оба уже знали о звонке из министерства и, видимо, перед моим приходом успели обменяться мнениями.

– Сколько вы сделали опытных образцов? – спросил меня Иван Федорович.

– Четыре.

– У вас есть уверенность, что ваша новая система не подведет?

– Если бы не был уверен в ней, Иван Федорович, я не настаивал бы на включении пулемета на сравнительные испытания.

– Хорошо, – Белобородов негромко побарабанил пальцами по столу. – Какое время потребуется для изготовления опытной серии?

– По нашим подсчетам, месяца полтора, – подал голос главный конструктор.

– Сколько изделий вы намерены включить в серию? – опять повернулся ко мне директор завода.

– Думаю, двадцати пяти будет достаточно, – уточнил я и добавил: – Только министерство отказало нам в финансировании этой работы.

– Знаю, – подтвердил Иван Федорович. – Я полагаю, мы можем изготовить образцы за счет средств, отпущенных на модернизацию автомата. Тем более, как мне доложил главный конструктор, опытные темы вы выполнили с опережением и при этом сэкономили деньги и материалы. Так, Василий Иванович?

Лавренов кивнул головой и сказал:

– Группа в ходе модернизации поработала хорошо. Есть возможность поощрить людей материально.

– Подумаем и о материальном поощрении, – согласился директор завода. – Но на данном этапе, считаю, самое важное для них поощрение – моральное. Дать возможность довести образец и выйти на сравнительные испытания.

Белобородов окинул нас взглядом и повернулся к столику, где стояли телефоны, взял трубку телефона ВЧ.

– Прошу соединить меня с маршалом Малиновским, – представившись телефонистке в Москве, попросил директор.

Через некоторое время абонент на другом конце провода вышел на связь. Короткий обмен приветствиями, и Иван Федорович изложил министру обороны суть дела.

– Родион Яковлевич, нам необходима ваша помощь. Прошу приостановить дальнейшие испытания единого пулемета Никитина-Соколова. У нас отработан аналогичный образец конструкции Калашникова, и мы готовы его выставить на сравнительные испытания.

Белобородов, послушав, что говорил Малиновский, утвердительно произнес:

– Да-да, опытные образцы изготовлены по просьбе Главного артиллерийского управления.

Снова пауза. Видимо, министр что-то уточнил и потом вновь вышел на связь с директором.

– Спасибо, Родион Яковлевич. Мы все представим в срок, – ответил Белобородов на последние слова Малиновского и положил трубку.

– Вы все слышали и, надеюсь, поняли, что вопрос будет решен положительно. – Иван Федорович опять внимательно посмотрел на всех и остановил свой взгляд на главном инженере. – Абрам Яковлевич, ваша задача – оказывать всемерную помощь в изготовлении образцов. Сроки жесткие. Сделайте все возможное. С товарищами из нашего министерства по принятому решению я буду разговаривать сам. Вопросы есть у кого-нибудь?

Не знаю, что за разговор состоялся у директора с представителями нашего министерства, но, полагаю, он был не из приятных… Пришлось, видимо, Белобородову выслушать немало нелестных слов о самоуправстве, о нежелании считаться с мнением ведомства. Сужу об этом по короткой фразе, которую однажды произнес Иван Федорович, когда мы вспомнили ситуацию, сложившуюся в ходе моей работы над единым пулеметом:

– Мне пришлось выдержать с ними настоящий бой.

К сожалению, противодействие нашей работе, преодоление барьеров, искусственно ставившихся перед нами, довелось выдержать и при отработке пулемета в заводских условиях, и в ходе его испытаний на полигоне, и в войсках. Причем особо усердствовали в этом некоторые сотрудники нашего министерства. И тому была веская причина. Единый пулемет Никитина-Соколова еще не приняли на вооружение армии, а ведомство затратило немалые средства, выпустив на одном из оборонных заводов большую партию этого оружия. Таким образом, создалось довольно щекотливое положение.

Но последнее слово оставалось за главным заказчиком, и не прислушаться к его мнению, заключениям и предложениям изготовители вооружения не имели права. Наши образцы допустили к сравнительным испытаниям.

Опытную серию пулеметов изготовили на заводе в рекордно короткий срок.

Образец единого пулемета требовалось представить на испытания как на сошках (как ручной пулемет), так и на станке (как станковый пулемет). Вариант пулемета на сошках мы успешно отработали. Сложнее оказалось с постановкой изделия на треножный станок – станка у нас просто не было.

С просьбой выделить нам один станок конструкции Саможенкова (именно на него поставили свой образец Никитин с Соколовым) мы обратились к своим конкурентам. Однако получили отказ. Понять их позицию в данном случае, вероятно, можно: не хотелось делиться материальной частью, которую, кстати, они лично не разрабатывали, с нами, их соперниками, так неожиданно вставшими на их пути. Но принять ее сердцем я до сих пор не могу, потому что сам никогда так не поступал и не поступаю.

Тогда мы, пожалуй, впервые столкнулись с явным нежеланием конкурентов содействовать нам в честном соревновании, если у нас возникала сложная ситуация.

Перед нами встала проблема: где взять станок? Изготовить новый? Нет времени…

Вскоре мне пришлось быть в Москве в Главном артиллерийском управлении по делам, связанным с принятием на вооружение унифицированных систем под промежуточный патрон. При разговоре со своим старинным другом инженер-полковником Дейкиным я, делясь нашими заботами по отработке единого пулемета, обмолвился о возникшей проблеме. Высказал тревогу, что мы не сможем выйти на полигонные испытания, если не найдем треножный станок.

Владимир Сергеевич поднялся из-за стола.

– Идем, я проведу тебя в одну комнату. Может, там ты на первый случай и подберешь для своего пулемета что-нибудь подходящее.

Мы прошли в кабинет, напоминавший собой небольшой музей с коллекцией оружия и несколькими образцами принятых на вооружение треножных станков.

– Вот посмотри, – обвел рукой Дейкин. – Здесь есть и станок конструкции Саможенкова. Понимаю, нагорит мне за самовольство, но другого выхода помочь тебе не вижу, кроме того, чтобы отдать этот станок. Хотя он теперь и музейный экспонат, но, полагаю, интересы дела превыше всего. Так что забирай и работай.

– А как же с разрешением?

– Не волнуйся, я все улажу. Предвижу, конечно, что не избежать жалоб от твоих конкурентов, да не заваливать же твою конструкцию еще до испытаний. – Владимир Сергеевич помог мне собрать станок, и мы вышли. – Мой тебе совет – свяжись с Саможенковым, поговори с ним сам. Возможно, потребуется некоторая переделка станка, чтобы приспособить его под ваш образец. Личная твоя договоренность с конструктором, а я думаю, он пойдет навстречу, позволит снять все вопросы, если конкуренты вдруг запротестуют.

Дейкин словно в воду глядел. Узнав, что у нас появился треножный станок, выделенный ГАУ, наши соперники выразили протест и пожаловались на самоуправство Дейкина. Я по совету Владимира Сергеевича связался с Е. С. Саможенковым и объяснил ситуацию, в которой мы оказались. К тому же, нам требовалось немного убавить «рост» станка, чтобы из пулемета было удобно стрелять. Евгений Семенович не возражал. Я поблагодарил его за поддержку.

Забегая вперед, уточню, что принятый позже на вооружение армии наш единый пулемет ПК более пяти лет, вплоть до его полной модернизации, обеспечивался треножным станком конструкции Саможенкова. А сам конструктор в 1964 году вошел в число лауреатов Ленинской премии за разработку единого пулемета. Нашего пулемета.

И вот мы впервые встретились на полигоне с тульскими конструкторами Г. И. Никитиным и Ю. М. Соколовым в очном соревновании. Григорию Ивановичу Никитину тогда было за пятьдесят, и тридцатилетний Юрий Михайлович Соколов выглядел рядом со своим старшим коллегой, можно сказать, юношей. В их творческом содружестве проявился сплав конструкторской мудрости и молодой напористой инициативы. У Григория Ивановича, потомственного оружейника, был богатый опыт работы в конструкторском бюро, куда он пришел после окончания института в начале 30-х годов. Многое ему дало общение и совместная работа с такими известными разработчиками оружия, как Ф. В. Токарев, С. А. Коровин. Никитин наряду с интересными конструкторскими разработками занимался исследовательским поиском. Соколов же участием в разработке единого пулемета, пожалуй, впервые заявил о себе как конструктор с большими потенциальными возможностями, что он позже доказал своими работами, став, как и Никитин, лауреатом премии имени С. М. Мосина.

В ходе испытаний конкуренты предъявляли нам все новые претензии. Они опротестовали внесенное нами изменение в конструкцию станка. Главный заказчик не нашел в этом никакого криминала, и протест отклонили, уточнив, что на это изменение мы получили согласие конструктора.

Обстановка во время испытаний была весьма напряженной. Нервозности хватало. Часто приходилось, как когда-то говорил, попадая в трудные ситуации, Цицерон, не только выбирать из двух зол меньшее, но и извлекать из них то, что могло быть полезным. Ведь мы разрабатывали свой образец вовсе не для «подстегивания» работы тульских коллег – нам хотелось сделать конкурентоспособный пулемет, показать свой класс работы. Да и – обогнать туляков.

В итоге, на полигонных испытаниях наш образец, равно как и образец Никитина-Соколова, получил положительную оценку и был рекомендован на войсковые испытания.

Министерство обороны образовало специальную проверочную комиссию, в обязанности которой входило проведение сравнительных испытаний в различных по климатическим условиям военных округах и в различных родах войск. Составили специальные программы, учитывающие самые тяжелые методы испытаний. Определили равное количество представителей от каждого соревнующегося КБ. Особо оговорили, чтобы не допускались какие-либо различия в испытаниях, – все должно быть на равных, все должно быть идентично.

Войсковые испытания начались. Проводились они в нескольких военных округах, в том числе Туркестанском, Одесском и Прибалтийском. От каждого конструкторского бюро выезжали на места проведения испытаний равное количество представителей.

В. В. Крупина, хорошо изучившего специфику, климатические условия жаркого юга еще во время испытаний автомата и ручного пулемета, мы делегировали в Среднюю Азию. В. Н. Пушина – к Черному морю, Л. Г. Коряковцева – в Прибалтику. Это были самые сложные и ответственные округа.

Мои сподвижники разъехались по военным полигонам. Я же остался в Ижевске – на так называемой «оперативной» работе: получал от них сведения о ходе испытаний, давал им рекомендации и советы. Помогал мне в этом А. Д. Крякушин, который при необходимости тоже выезжал в войска.

Заранее договорились по телефону открытым текстом не разговаривать, поскольку это была секретная информация и она не должна быть понята спецслужбами. В противном случае неприятностей не оберешься… Придумали свой особый шифр, которым и пользовались. На мой домашний адрес в разное время приходили очень «странные» телеграммы: «ПЫЛЬ ДОЖДЬ ПРОШЕЛ ТРЕТЬЕМ ГАЗЕ НОРМАЛЬНО=ЖЕНЯ», «ВТОРЫЕ БОЛЬШИЕ УДАРЫ ОТЛИЧНЫЕ ДЕЛА ИДУТ НОРМАЛЬНО=ПУШИН», «СЧЕТ ДВА ШЕСТЬ НАШУ ПОЛЬЗУ ТЕЛЕФОНА НЕТ СВЯЗИ=ПУШИН», «ЗАКОНЧЕНЫ ОБА ОТЛИЧНО=ПУШИН». Таким образом, я полностью был в курсе проводимых испытаний.

В экстренных случаях я сам срочно выезжал в «неблагополучный» округ. А что делать? То одно не учли, то о другом не подумали… Да и как создать на заводе все разнообразные «климатические» и все «эксплуатационные» условия? К примеру, мутную арычную воду, песок и жару? Так и переезжали мы с конструктором Никитиным из округа в округ до конца всех испытаний: то в пески Средней Азии, то к соленой морской воде. Много раз, перебираясь из одного места в другое, ижевчане и туляки вместе коротали время в аэропортах и на вокзалах.

Хочу рассказать о некоторых неожиданных проблемах, которые возникли при войсковых испытаниях нашего образца.

Пулеметы, хорошо показавшие себя в условиях средней полосы России, стали капризничать в жарких климатических условиях Узбекистана. Испытания проводили в Самарканде. Наше КБ там представлял, как я уже говорил, один из сильнейших инженеров, ведущий конструктор В. В. Крупин. С ним был опытнейший отладчик. О результатах испытаний они информировали меня почти ежедневно.

На одном из этапов испытаний выявилась неприятная закономерность: после интенсивного «отстрела» образцов почти докрасна разогретый ствол отделялся от ствольной коробки лишь с помощью молотка. И все усилия со стороны Крупина и нашего отладчика по устранению этого неприятного явления – задержки-пригорания ствола к внутренней полости вкладыша ствольной коробки – были напрасны.

Наконец получаю от них телеграмму: «Сделали все, но результатов нет. Срочно выезжай».

Да, положение у Крупина, видимо, складывалось отчаянное; если он, очень находчивый человек, не смог на месте принять меры сам. Я немедленно связался с директором завода, доложил обстановку и свое решение вылететь в Самарканд на испытания. Белобородов сразу понял, что дело нешуточное, спросил, чем необходимо помочь.

Но чем он мог помочь? Мне надо лишь быстро добраться до Самарканда…

Это сейчас, на современных авиалайнерах, можно долететь до любого уголка страны за несколько часов, а в те годы (испытания проходили в июле-августе 1960 года) не так-то просто было попасть с Урала в Узбекистан самолетом. Мне пришлось лететь с несколькими пересадками.

Через день я был на испытательном полигоне в Самарканде, и мы уже вместе с Крупиным стали решать эту нелегкую задачу. Наконец, убедившись, что в полевых условиях этот недостаток не устранить, я пишу заявление в испытательную комиссию с просьбой выдать мне несколько стволов на доработку – подобные случаи оперативного вмешательства разрешаются для любой из соревнующихся сторон.

Выданные мне стволы я аккуратно сложил в чемодан, из которого Крупин вытряхнул в гостинице свои личные вещи. Вместе с членом комиссии, работником военной приемки нашего завода подполковником Малимоном, мы поехали в город на военную базу.

Получив «добро» от начальника базы, мы с чемоданом стволов пришли в мастерскую, к оружейным мастерам. Надо сказать, что это был конец последнего рабочего дня недели и мы едва успели застать людей на месте. Я обратился к ним с нижайшей просьбой: выручить нас в этот трудный момент, поработать с нами сегодня вечером и, если можно, завтра. Надо нанести декоративное хромированное покрытие на посадочные места стволов.

Работать действительно пришлось до утра. Не было опыта хромирования именно посадочного места. Конечно, эта была непростая работа. Но только отхромировав стволы по требуемым размерам, я мог надеяться, что «пригорание» больше не повторится.

Утром следующего дня мы, уставшие и довольные, возвратились к месту испытаний, бережно неся в руках чемодан с доработанными стволами – решение одной из неожиданных для нас проблем. Приступили к повторным испытаниям. Думаю, что большая часть членов комиссии, да и всех участников испытаний, не верили в возможность быстрого устранения нашей недоработки.

В тот день с самого утра стояла знойная духота, и даже обычно прохладный ветерок, дувший с гор, не приносил свежести. Стволы изделий после нескольких сотен выстрелов начинали краснеть, становились раскаленными. Шло испытание тем самым «горячим» патроном. «Пригорания» не было обнаружено ни у одного из испытывавшихся образцов.

Все сомнения присутствующих рассеялись после первых же проверок: ствол стал отделяться очень легко! Как будто и не было с ним никаких проблем. Стало совершенно ясно, что хромированное покрытие раз и навсегда устранило пригорание по посадочным местам.

Напряжение на испытаниях все возрастало. Количество выстрелов росло до 20–30 тысяч. Все наши пулеметы работали нормально. Впрочем, и у наших конкурентов ни один из образцов не дал сбоя, пока условия испытаний не усложнили.

Солдатам, стрелявшим из пулеметов, дали команду опустить пулеметы в арык, в воду, в которой было больше ила, чем воды. В притопленном состоянии оружие поволокли. Потом последовала команда «На берег, огонь!» И солдаты вновь начали стрельбу. Из наших образцов сразу открыли автоматический огонь, а у конкурентов пулеметы зачихали одиночными выстрелами.

Представитель тульского КБ начал заметно нервничать. Замочку в арычной воде повторили. И вновь чихание образцов у них и нормальная автоматическая стрельба у нас.

Вроде бы все складывалось для нас удачно. Но я не обольщался результатами. Случай с «пригоранием» стволов при стрельбе «горячими» патронами наводил на серьезные размышления. Пусть мы быстро устранили этот недостаток, задержек больше не происходило, однако минус в работе нашего пулемета на том этапе испытаний комиссия все же зафиксировала.

Недостаток есть недостаток. И хотя не обошлось без задержек и у системы Никитина-Соколова, я понимал, что нельзя успокаиваться.

Самые сложные испытания проходили именно в Туркестанском военном округе, где сами по себе климатические условия часто экстремальны, где в жесточайших условиях оружие проверяется на надежность, живучесть, безотказность.

После купания в арыке пулеметам предстоял экзамен на поведение в условиях запыленности. А проще – волочение за танками в густой пыли, как это было при испытании автомата и ручного пулемета. Наши образцы сравнительно успешно преодолели и этот сложный барьер. Вновь нас выручил эффект «вывешенности» трущихся деталей в ствольной коробке.

Далее испытания продолжались своим ходом, а мы облегченно вздохнули… Да, пока только «вздохнули».

Но после такой напряженной работы, накануне нашего отъезда из Самаранда, мы могли позволить себе небольшую передышку. Расслабиться, снять накопившуюся за эти дни усталость, отвлечься. К тому же все эти дни не спадала дикая среднеазиатская жара…

И вот, в конце рабочего дня, мы с Александром Андреевичем Малимоном решили поехать на реку Зеравшан, окунуться в прохладную воду и пару часов отдохнуть на природе. Проезжая мимо базара, купили огромный арбуз и ехали, опьяненные предвкушением двух удовольствий сразу: холода реки и сладости арбуза. Но не пришлось насладиться ни тем, ни другим…

Перед самым въездом на мост из прибрежных кустов выскочил велосипедист, и солдат-шофер, увертываясь от столкновения, крутанул руль так, что наша машина пошла под откос. Через мгновение, с оборванным о деревья тентом и изуродованными крыльями, она оказалась метрах в десяти ниже дороги. Мы ничего и понять не успели, кроме того, что, слава Богу, остались живы и здоровы. Но арбуз наш разбился вдребезги, осыпав нас всех своими черными мелкими семечками.

Малимон достал из-под сиденья уцелевший кусок арбуза, откусил и предложил мне попробовать: «Надо же, какой оказался вкусный, не зря мы его так долго выбирали!» Так вот, шуткой, снял шок, в котором мы оба пребывали. Понятно, что отдых наш на этом был закончен…

Правда, на следующий день командование части, узнав о нашем вчерашнем неудачном купании, а также о предстоящем отъезде домой решило поправить дело. И мы все-таки смогли убедиться, что не зря стремились к Зеравшану: он того стоит!

Накануне своего отъезда из Самарканда я получил телеграмму из Прибалтийского округа от Л. Г. Коряковцева: «Связь прервана. Дела идут хорошо. Отр. друзей выдержал только 7,5. Упражнение, скорость, эффект выиграли. Позднее попытаюсь связаться. Получением телеграфируйте. Всего хорошего. Ливадий».

Весть эта очень порадовала меня. До поездки в Самарканд я уже побывал в Прибалтике и убедился, что наши образцы показывали на испытаниях лучшие результаты. Хотя пришлось мне поволноваться и там…

По условиям испытаний стрельба из пулеметов велась так: сначала следовали в 3–4 выстрела короткие очереди, потом несколько длинных – в 10–12 выстрелов. И вот во время одной из длинных очередей у наших конкурентов произошла задержка – перехлест ленты. Потом еще такая же задержка. А дальше стрельба пошла нормально.

И вдруг через какое-то время на экстренное заседание собралась комиссия, проводившая испытания. Оказалось, представители конкурирующего с нами КБ пошли на хитрость: чтобы избежать перехлеста ленты, они предупредили всех, кто стрелял: длинные очереди давать не более 10 выстрелов. Этот маневр заметил офицер, член комиссии, и привел все в соответствие с условиями испытаний. И тогда сразу у нескольких пулеметов случились задержки, связанные с перехлестом ленты.

Сам факт попытки представителей конкурентов облегчить установленные правила получил очень суровую оценку. А тут вдруг у них еще одно чрезвычайное происшествие: из-за сильной отдачи одному из солдат ушибло скулу лица. Отдача на затвор шла с весьма большим давлением и передавалась на приклад, который бил в скулу. Если в спокойной обстановке стреляющий мог прижать приклад как ему удобнее и обуздать отдачу, то в бою выбирать такое положение будет некогда и неизбежно может последовать травма лица.

Все эти факты и рассмотрела комиссия на своем заседании. Представителей наших конкурентов строго предупредили о недопустимости каких-либо вмешательств в действия стреляющих.

Но вернемся к телеграмме, полученной из Прибалтийского округа. За долгую дорогу из Самарканда в Ижевск я неоднократно ее перечитывал, «расшифровывал», анализировал. О чем же она? «Связь прервана» – значит, Коряковцев несколько раз пытался выйти со мной на телефонный разговор, но не смог. «Дела идут хорошо» – тут все ясно. «Отр. друзей выдержал только 7,5» – произошла поломка отражателя гильз у пулемета наших конкурентов после 7,5 тысячи выстрелов. Недостаток серьезный, требующий времени для устранения. «Упражнение, скорость, эффект выиграли» – выполнение «упражнения», или стрельба по мишеням на кучность боя, – важнейший параметр при определении боевых преимуществ образцов. И то, что наши пулеметы на испытаниях в Прибалтийском военном округе показывали лучшие результаты, не могло не радовать.

А что крылось за словами «скорость, эффект»? Быстрота и качество разборки и сборки оружия. Солдаты, сержанты и офицеры, испытывавшие образцы, должны были показать, насколько быстро и эффективно они могут разобрать и собрать каждый пулемет. Любая, даже небольшая, усложненность в конструкции, как правило, замедляла этот процесс. Максимальная простота устройства нашего образца дала возможность обойти конкурентов и по этому показателю.

В Ижевск я вернулся довольный текущими результатами, но отнюдь не успокоенный.

Уверен, проектируя, разрабатывая оружие, конструктор не должен обольщаться результатами, достигнутыми при испытаниях в заводских условиях, на полигоне и даже в войсках, какое бы удовлетворение они ни приносили. Мой принцип: при разработке образцов исходить не из результатов двухнедельных и месячных испытаний, а думать о том, как поведет себя оружие при длительной эксплуатации в войсках, хватит ли ему надежности и живучести при использовании в дождь и снег, в мороз и жару, в горах и пустыне, после ударов и падений.

Вскоре после возвращения из Самарканда мне пришлось вылететь в Одессу. Как я уже упоминал, в Одесском военном округе представлял нашу группу конструктор В. Н. Пушин. Он и сообщил мне о предстоящем купании пулеметов в соленой морской воде. Присутствуя на этом этапе испытаний, я еще раз убедился, что наши образцы по ряду показателей превосходят конкурирующие с ними изделия. Морские ванны не изменили их поведения: пулеметы работали нормально.

Через несколько дней после возвращения в Ижевске я получил от Пушина телеграмму: «Закончены, все отлично».

Испытания подошли к концу. Все те, кто участвовал в них от нашей группы, возвратились домой. Нам оставалось только дождаться сообщения о решении проверочной комиссии. В те дни мы подолгу засиживались на заводе, обсуждая все случаи сбоев в работе нашего пулемета во время испытаний и все серьезные претензии к нам, высказанные членами комиссии, военными, испытателями.

Мы предполагали, что будут приняты положительные для нас решения везде, кроме Средней Азии. Так и случилось. Лишь в Туркестанском военном округе комиссия не дала однозначного заключения ни по системе Никитина-Соколова, ни по моей конструкции. Мнения членов комиссии разделились. Одни отдавали предпочтение нашим конкурентам, другие – нам. Тогда вопрос поставили по-другому: какая из систем единого пулемета обеспечила наиболее перспективный результат и может быть доработана в ближайшее время и с наименьшими затратами. Вот тут-то чаша весов и перевесила в нашу пользу.

Когда окончательные выводы комиссий из всех округов были обобщены, главный заказчик остановил выбор на нашем едином пулемете ПК (пулемете Калашникова). Но развитие дальнейших событий приняло совершенно неожиданный поворот.

В правительство поступило письмо от руководителей завода, где еще до наших сравнительных испытаний изготавливалась большая партия пулеметов системы Никитина-Соколова. В нем, насколько мне известно, обращалось внимание на то, что на освоение этого образца в производство вложены немалые средства и во многом уже отработана технология серийного выпуска. А тут вдруг предпочтение отдают иной конструкции. Но это же неоправданные расходы, новые материальные затраты. То есть совсем не государственный подход…

Правительство приняло решение создать специальную комиссию, куда вошли и представители Министерства оборонной промышленности, и Министерства обороны. Ей поручалось сделать окончательный вывод, решить, какую же систему рекомендовать на вооружение армии. Члены комиссии с пристрастием изучили все документы, касающиеся отработки изделий и их испытаний. Подключили сотрудников научно-исследовательского института. На его базе и состоялось заседание комиссии.

На заседание пригласили нас, конструкторов систем единого пулемета. Первому выпало докладывать мне. Рассказал, в чем вижу преимущество нашего образца, что и в какие сроки предполагаю в нем доработать, исходя из результатов испытаний. По предложению одного из членов комиссии разобрал и собрал образец. Многих удивило то, что неполная его разборка и сборка осуществлялись мной без применения принадлежности (набора инструментов), свидетельствуя о простоте конструкции. Словом, провел своеобразную защиту своего образца.

Это же самое после меня сделал Г. И. Никитин. Правда, в ходе разборки пулемета Григорий Иванович замешкался и к нему на помощь вынуждены были прийти его помощники. Общими усилиями оружие разобрали и собрали.

Не буду вдаваться в подробности долгих дискуссий, состоявшихся после наших докладов. Сторонники системы Никитина-Соколова главным аргументом в пользу принятия ее на вооружение выдвигали все то же, что и прежде: на освоение пулемета уже затрачена немалая сумма, с чем, мол, нельзя не считаться.

Военные, среди которых были представители Генерального штаба, Сухопутных войск, Главного артиллерийского управления, вполне резонно заявили, что не заказывали Министерству оборонной промышленности недоработанный пулемет и не просили выпускать его большими партиями еще до принятия на вооружение. А для войск больше подходит простой в устройстве, надежный в работе, живучий в любых условиях и технологичный в изготовлении единый пулемет ПК.

Итогом работы комиссии стало постановление Совета Министров СССР от 20 октября 1961 года о принятии на вооружение Советской Армии единого пулемета ПК и его разновидностей.

В последующие годы наряду с доработкой самого пулемета ПК, мы разработали на его базе пулеметы для оснащения танков – ПКТ и бронемашин – ПКБ. Работа над ними проходила все по тому же замкнутому кругу: чертежи – производство – испытание… и так до момента принятия образцов на вооружение.

Расскажу о том, как мы работали над ПКТ. Это была еще одна крупная конструкторская задача – создать танковый пулемет, сохранив большинство деталей, принцип разборки и сборки такими же, как у базового пулемета ПК.

Поставив задачу сохранить высокую степень унификации, мы облегчали обучение личного состава, упрощали условия эксплуатации и ремонта оружия, сокращали время постановки его на производство. Но все-таки нам пришлось внести в конструкцию серьезные изменения. Как и прежде, каждая новая доработка детали, узла проверялась нами досконально в заводских условиях.

Первые неприятности обнаружились при испытании электроспуска: начали ломаться болты, крепящие электроспуск к ствольной коробке. Затем при продолжительном настреле стали часто ломаться шпильки на возвратном механизме…

Вот так и шли мы от решения одной задачи к другой, от частных технических вопросов к принципиальным, касающимся не только судьбы наших образцов, но и тех, кто помогал мне их доводить, совершенствовать, запускать в производство.

Начало 1960-х годов больно ударило по нашей спецгруппе, по мне, по моим соратникам. Взятый тогда в связи с сокращением армии и флота курс на уничтожение самолетов, кораблей, целого ряда вооружений и ставка на ракеты стратегического назначения привел к тому, что стрелковое оружие причислили к так называемой «пещерной технике»…

И как следствие этого курса – одна из первых ласточек – расформирование и ликвидация подмосковного научно-испытательного полигона. Быстро начал падать и престиж разработчиков оружия. У инженеров-конструкторов стало возникать все больше сомнений в целесообразности продолжения работы в КБ нашего профиля.

Первым об этом сказал вслух мой ближайший помощник В. В. Крупин.

– Как вы смотрите, если я буду подыскивать себе другое место работы, – поделился он со мной, когда мы по устоявшейся привычке поздно вечером вместе возвращались с завода домой. – Не вижу я для себя перспективы, на глазах меняется к нам отношение.

Что я мог ответить человеку, первым пришедшему в мою группу и с которым долгое время мы были в одной рабочей связке? Отругать? Так не за что. Даже вынашивая мысли об уходе, он продолжал трудиться, как раньше, с полной отдачей, с творческой инициативой. Попробовать удержать? Но что может дать ему работа в нашем коллективе для дальнейшего творческого роста, если то, что мы делаем, стали называть «пещерной техникой»? Да к тому же, я хорошо знал, что его семье нужна квартира, а я никак не могу ему в этом вопросе помочь…

– Спасибо за откровенность, Владимир Васильевич. Понимаю, как нелегко ты пришел к такому решению. – У меня перехватило горло, говорить было трудно. – Не стану задерживать. Ты волен в выборе, где трудиться. Единственно, что прошу, не уходить, пока не доработаем танковый пулемет. Осталось ведь совсем немного.