Траектория судьбы Калашников Михаил
– Конечно, сначала его доработаем. Это дело моей чести. – Чувствовалось, Крупину нелегко было справиться с волнением, с переживаниями, связанными с этим разговором. – Вы намечали отправить меня в командировку на танковый завод. Когда выезжать?
– Дня через два. Туда должен приехать конструктор танков Морозов, и надо согласовать с ним ряд вопросов, связанных с установкой пулемета. Несколько позже и я подъеду на завод.
Мы попрощались и разошлись по домам. А я еще долго не мог успокоиться, думая о будущем всей нашей группы, о людях и судьбах…
Забегая несколько вперед, скажу: вслед за В. В. Крупиным КБ покинули еще несколько творчески интересных конструкторов. Но, несмотря на потери, конструкторское бюро сумело сохранить свое лицо, свой костяк. К нам пришли молодые сильные специалисты, и мы продолжали разработку новых систем оружия. А вскоре изменилось к лучшему и отношение к нам, конструкторам-оружейникам.
А пока мы все вместе продолжали отрабатывать танковый пулемет. Надо сказать, танкостроители без большого энтузиазма восприняли наше стремление установить на машины новое изделие. Система Горюнова СГМТ устраивала их больше: отработаны технология производства, сопряженность оружия с пушкой, система питания патронами, гильзоулавливатель…
Так что мы со своим пулеметом сразу же почувствовали «прохладное» к себе отношение. Впрочем, не только со стороны производственников, но и конструкторов нового танка.
Да тут еще приехавший к ним в командировку Крупин «подлил масла в огонь». Встретившись с главным конструктором танка А. А. Морозовым, он попросил его дать команду на новую отливку раструба башни.
– Вы что, рехнулись? – резко оборвал нашего представителя Александр Александрович. – Вы понимаете, что значит новая отливка? Это же изменение конструкции башни, технологии изготовления, немалые затраты! Ищите другой путь установки вашего пулемета.
– Понимаю, – отступил Крупин. – Но нам отливка необходима всего лишь для проведения эксперимента.
– Об экспериментах поговорим, когда встречусь с главным конструктором системы. Он собирается сюда приехать?
– Будет здесь завтра, – ответил Крупин.
Худой, порывистый в движениях Морозов обычно вел разговор, полуприсев на стол, внимательно слушая собеседника. Кабинет на заводе у него был маленький, в деревянном домике. В нем буквально негде было повернуться. Но Александр Александрович этим не тяготился.
Морозов стал для нас одним из первых конструкторов танковой техники, сумевшим уловить, что мы со своей разработкой можем стать ему союзниками. Он нервничал в то время, видимо, потому, что не все у него ладилось с доводкой машины. А тут еще мы со своим пулеметом и со своими требованиями…
При нашей личной встрече я сразу сказал:
– Мы не собираемся просить изменить конструкцию башни. Свою задачу видим в другом – установить изделие в гнездо для СГМТ без коренного переустройства. Работать будем с пулеметом, а не с башней.
– Ну, так это же совсем другой разговор, – улыбнулся Морозов. – Если потребуется какая-то помощь или мой совет – всегда к вашим услугам. Тем более вы сами – бывший танкист. Нам ли не понять друг друга?
Разговор у нас тогда получился откровенный, доверительный. Вспомнили предвоенные годы. Я даже признался в том, что сочинил стихи, посвященные его танку Т-34. Морозов тут же попросил меня их прочитать. Что я и сделал, вспомнив свое далекое солдатское прошлое:
- Мы шли сквозь туман и засады,
- И грозно гремела броня.
- Сметали врагов без пощады
- Могучей лавиной огня.
С Александром Александровичем Морозовым с той первой нашей встречи меня связывали прочные деловые и товарищеские отношения. Он был одним из выдающихся конструкторов советского танкостроения, обладал неутомимой жаждой знаний, не мыслил себя без постоянного творческого поиска. Начав работать с пятнадцати лет копировщиком на паровозостроительном заводе, Морозов в 36 лет стал главным конструктором, одним из создателей прославленного в годы войны советского танка Т-34.
Когда лет через десять мы встретились с ним на торжественном мероприятии в Кремле, я впервые увидел на его пиджаке две золотые медали «Серп и Молот» и четыре лауреатские: одна – лауреата Ленинской премии, три – Государственной премии СССР – признание его выдающихся заслуг перед Родиной.
Наша совместная работа продолжалась. Вопросов для решения было достаточно. Если учесть, что танковый пулемет не снабжался индивидуальным прицелом, а вместо него использовалась сетка прицеливания, находящаяся в прицеле пушки, пришлось удлинить ствол ПКТ, чтобы обеспечить сопряженность траекторий. Удлинили ствол, и пришлось по-другому, чем у ПК, крепить его в коробке, предусмотреть улучшение теплоотвода. Конструкция газового регулятора, аналогичная пехотному варианту, в танковом пулемете была неприемлема.
Военные были заинтересованы в том, чтобы наша работа шла быстро и качественно. Прибывший на танковый завод начальник бронетанковых войск Советской Армии маршал П. П. Полубояров, встретившись со мной, предложил:
– Для согласования усилий, для более оперативного решения всех проблем, если не возражаете, будем подключать к вам специалистов нашего управления, ГАУ и бронетанковой промышленности. А с Морозовым, вижу, у вас контакт прочный, что очень важно в работе конструкторов, чьи интересы не должны быть разобщены или противоречить друг другу.
Маршал подметил верно – разобщенности или противоречий между конструкторами-оружейниками и конструкторами танков принципиальных не было. Но возникали иногда разногласия по техническим вопросам, и довольно острые.
Как-то получил телеграмму из министерства: срочно отправить на один из заводов нашего представителя. У танкостроителей возникло восемь вопросов, дающих им основание сомневаться, есть ли смысл менять в выпускаемых ими машинах пулемет СГМТ на ПКТ. Сам я в тот момент выехать к ним не имел возможности. Отправил в командировку ведущего конструктора В. Н. Пушина, человека уравновешенного, умеющего разобраться в обстановке.
Через несколько дней получил от него телеграмму: «Счет два шесть нашу пользу». Значит, Виталий Николаевич снял в основном возникшее напряжение, ответил на шесть из восьми вопросов. Но оставалось еще два, касавшихся установки пулемета. С телеграммой Пушина в кармане я тогда срочно вылетел в Москву – вызвали в министерство по другим делам. Оттуда предполагал выехать на завод. Вечером позвонил в ГАУ заместителю начальника Главного управления Е. И. Смирнову. Поскольку времени у меня было в обрез (рано утром уходил поезд), Евгений Иванович попросил меня подъехать к нему домой.
– Очень важно вам самому на месте во всем разобраться. – Евгений Иванович пододвинул поближе ко мне чашку с чаем. – Одним поездом с вами выедут на завод инженер-полковник Дейкин и представитель бронетанкового управления. Я связывался с маршалом Полубояровым, он уточнил, кого направит в командировку. А теперь расскажите обо всем подробнее.
Я вытащил из кармана телеграмму, показал ее Смирнову.
– Ваш Пушин, видимо, ни к футболу, ни к хоккею отношения не имеет, – улыбнулся Евгений Иванович. – Настоящий болельщик обязательно сказал бы: шесть два в нашу пользу, а не наоборот.
– Виталий Николаевич, наверное, торопился, вот и поменял цифры местами, – попытался я защитить своего конструктора.
– Ладно-ладно, не защищайте, – улыбнулся Смирнов. – Пушин сделал большое дело, сняв часть вопросов. А в чем еще загвоздка?
– Главная проблема с гильзоулавливателем.
– А горюновский нельзя доработать? – уточнил генерал.
– Пытались. Но он дает сбои, и порой гильзы разлетаются по боевому отделению танка.
– Это недопустимо, – предостерег Смирнов. – В башне находятся люди, она начинена приборами, и не попавшая в специальное устройство гильза в бою может натворить беды.
– Мы уже все оценили, – успокоил я Евгения Ивановича. – Приняли решение сделать свою конструкцию гильзоулавливателя. Сейчас испытываем ее у себя на заводе. Думаю, что и этот вопрос уладим с танкостроителями…
Беседа наша затянулась далеко за полночь, и Вера Александровна, жена Смирнова, несколько раз меняла нам остывавший чай. Но все проблемы, связанные с дальнейшей доработкой танкового пулемета и его установкой мы обсудили в деталях. Евгений Иванович был человеком конкретного дела, чутко улавливавшим перспективу развития вооружения. Его советы и помощь носили всегда конструктивный характер, что для разработчика оружия было очень важно.
И вот, наконец, пулемет ПКТ в 1962 году приняли на вооружение армии и стали осваивать в массовом производстве, устанавливая на новые танки и бронемашины. Ведь в каждой вновь разрабатываемой машине требовалось найти оптимальное местоположение пулемету и обеспечить герметизированный вывод ствола наружу.
Ни у конструкторов танков, ни у танкостроителей к нам вопросов вроде бы не возникало. По мере появления новых машин мы продолжали им помогать в установке оружия и быстро реагировали на любые возникавшие у них вопросы, выезжая непосредственно на место.
И вдруг в один из ноябрьских дней я получил телеграмму, подписанную министром оборонной промышленности С. А. Зверевым: «5 ноября 10 часов на заводе… состоится заседание коллегии по изделию… Ваша явка обязательна…»
Посмотрел на индекс объекта, по которому должно было состояться заседание коллегии: он относился к разработке, которую осуществляли и ставили на производство конструкторы танка. Почему в таком случае моя явка обязательна?
Недоумевая, я спросил об этом министра при встрече.
– Понимаете, в КБ Морозова ссылаются на то, что их изделие задерживается с выходом из-за не доработанного вами до конца пулемета, – объяснил Сергей Алексеевич.
– Как же так, лично к нам с их стороны не предъявлялось никаких претензий? – Моему возмущению не было предела.
– Вот так и бывает, – встал из-за стола Зверев. – Не успевают сами вовремя что-то доработать и стараются вину на кого-то переложить, авось пройдет. Хитрят, словом, время пытаются выиграть. А чтобы не хитрили, я и решил пригласить вас на коллегию. Полагаю, вам и выступать не придется. Увидят разработчика пулемета – и, думаю, сами сразу сообразят, о чем говорить надо. Глядишь, и истинные причины задержки работ узнаем. Так что вы просто присутствуйте на заседании.
Докладывать предстояло Морозову. Перед этим, увидев меня на заводе, он тут же подошел.
– Значит, и вас пригласили на коллегию? – пожал мне руку главный конструктор танков. – Вы уж извините великодушно, что мы, ссылаясь на вас, прикрыли образовавшуюся у нас брешь – не хватало времени доработать один узел.
На заседании Коллегии никто не кивал на задержку работ из-за конструкторов-оружейников. Но министр Зверев, когда Морозов закончил доклад, задал ему вопрос:
– Так что, Александр Александрович, выходит, разработчики пулемета вас не задерживали и не мешали совершенствовать вашу конструкцию?
– Нет, не задерживали, – ответил Морозов. – Калашникову я уже принес свои извинения…
Несмотря на подобные, скажем так, издержки производственного характера, между конструкторами разных изделий, видов техники, будь то разработчики стрелкового оружия или танков, артиллерийских систем или самолетов, всегда существовала тесная творческая взаимосвязь. Не обходилось, конечно, и без конфликтных ситуаций. Но не они определяли нашу совместную работу. Когда дело доходило до окончательного, принципиального решения, руководствовались, прежде всего, государственными интересами, интересами повышения обороноспособности страны.
Но вскоре для многих из нас наступили неприятные времена. Тогда вся наша работа на какой-то момент потеряла свою ценность. Я имею в виду взятый Хрущевым курс на перевооружение армии. Много негативного он принес нам, конструкторам военной техники, да и всей армии.
Появление наших новых образцов в армии всегда встречалось с большим одобрением. Мне приходилось не раз убеждаться в этом, бывая в войсковых частях и встречаясь с личным составом. Каждая такая поездка свидетельствовала о том, как бережно и с любовью относятся солдаты к отечественному оружию. Каждая такая встреча давала дополнительный заряд для дальнейшего совершенствования новых, еще более мощных, образцов оборонной техники.
Конечно, с началом развития ракетной техники многое изменилось в оценке значимости нашего труда, труда оружейников. Так бывает всегда: новое направление развивается бурными темпами и как бы вытесняет своих предшественников. И только после некоторого времени их «соперничания» оказывается, что оба направления должны развиваться параллельно, дополняя друг друга, а не вытесняя и изживая одно другое. Но пока понимание этого придет, уйдут годы и годы. И за эти годы чего только не приходится услышать и пережить…
Приведу случай из жизни, подтверждающий это печальное правило.
Главных конструкторов-разработчиков оружия – меня, Симонова, Владимирова, Стечкина и Макарова – пригласили на Высшие офицерские курсы «Выстрел» для встречи со слушателями и преподавательским составом курсов. Каждый из нас коротко рассказал о своей работе. После нас выступали преподаватели. И вот один из них, обращаясь к нам, говорит: «Спасибо, что вы нам так хорошо рассказали о своих работах. Но ответьте, пожалуйста, кому нужна в нынешние времена эта ваша пещерная техника?»
Сразу мы даже не нашлись, что ответить. Правда, следующий оратор тут же попытался исправить ситуацию, назвав выступление своего коллеги ошибочным, но термин «пещерная техника» был как бы показателем складывающегося нового мышления молодых офицеров, да и немолодых тоже…
И вот вскоре после этого случая в очередной раз на наш завод приехал секретарь ЦК КПСС Дмитрий Федорович Устинов. Мы с ним встречались при каждом его появлении в Ижевске. Встретились и на этот раз.
Тут и рассказал я ему о случае на курсах, о «пещерной технике». Он улыбнулся и, обращаясь к присутствующим, сказал:
– Ну, конечно же, это пример очень неправильного отношения преподавателя к этому важному виду оружия. Он не понимает, что, отдавая предпочтение какому-нибудь одному виду оружия, будет бит другим! Следует строго спрашивать с тех офицеров, кто так считает. Тем более с преподавателей!
Его слова подбодрили меня, сняв штамп «неперспективности» с моего творчества. Ведь в это время происходил резкий отток хороших специалистов из нашей оружейной сферы. Уходили и в автомобилестроение, и в ракетостроение, в электронику. Они для себя сделали выбор, разубеждать их было бесполезно.
Мотивы ухода часто были и житейские, квартирные, но очень насущные. Как ни тяжело мне было расставаться с некоторыми из коллег, я по-человечески их понимал: семья, дети… И не их вина в том, что не смог я настоять на особом отношении дирекции завода к специалистам нашей группы. Не удержал я тогда и лучшего из них – моего ближайшего помощника и друга Владимира Васильевича Крупина. Предложили ему должность заместителя главного инженера Ижевского автозавода с условием предоставления квартиры, и он согласился. А что я мог ему предложить?..
Как обидно и жалко было терять грамотных соратников! Но остались энтузиасты нашего дела, да и вскоре к нам в КБ пришло молодое пополнение, выросшее сейчас в хороших оружейников.
Через год после всех этих событий мы узнали, что наша работа выдвинута на соискание Ленинской премии. Когда все материалы уже были в комитете по премиям, меня вызвали в Москву. Мне предстояло рассказать о созданном нашей группой комплексе, подчеркнув особо то новое, современное, что в нем заложено. Все «образцы» были привезены с собой для демонстрации.
Я очень волновался, но, к счастью, все прошло хорошо: члены комитета слушали с интересом, вопросы задавали по существу. Кроме того, одним из них оказался мой Учитель-наставник, академик Анатолий Аркадьевич Благонравов. Мы не виделись с ним более двадцати лет и вот, надо же, встретились при таких удивительных обстоятельствах…
Возвратившись домой, я собрал всех своих товарищей по работе, всех соратников и рассказал им о своем выступлении на заседании комитета, о своей удивительной встрече со знаменитым академиком, старейшиной оружейной науки А. А. Благонравовым. И высказал свое предположение: все должно закончиться хорошо и премию нашей работе присудят.
Предчувствие меня не обмануло: за разработку этого комплекса в 1964 году была присуждена Ленинская премия группе из семи человек: М. Т. Калашникову, B. C. Дейкину, В. В. Крупину, А. Д. Крякушину, В. Н. Пушину, Е. С. Саможенкову (создателю станка к пулемету), Е. Ф. Драгунову (за винтовку СВД).
С Евгением Федоровичем Драгуновым мы работали вместе в отделе главного конструктора Ижевского машиностроительного завода. Не скажу, чтобы были близкими друзьями, но нас связывали деловые, творческие контакты. В середине 1950-х годов Е. Ф. Драгунов начал проектирование и разработку винтовки, активно включившись в конкурс по ее созданию. Талантливый конструктор, он обладал особыми творческими способностями, отличался оригинальностью конструкторского мышления. Настоящей его удачей, результатом упорного труда стало создание принятой в 1963 году на вооружение самозарядной снайперской винтовки СВД – системы, и поныне у нас являющейся наиболее совершенной из всех образцов этого типа.
Вручение Ленинской премии пятерым конструкторам завода стало большим событием и для города, и для республики. К сожалению, и тут не обошлось без некоторых интриг. Связаны они были с директором нашего завода Иваном Федоровичем Белобородовым.
Когда составляли список кандидатов, мы с Владимиром Васильевичем Крупиным, не сговариваясь, оба включили в него И. Ф. Белобородова: его участие в деле было несомненным. Но директор, узнав об этом, резко запротестовал. Неизвестно, из каких соображений он сделал это? Может быть потому, что Иван Федорович всегда привык подставлять свое плечо и не считал свое участие в любом деле чем-то из ряда вон выходящим. А, может быть, не захотел быть вычеркнутым партийными руководителями республики, с которыми у него были довольно напряженные отношения…
Тем не менее, мои «доброжелатели» на заводе пустили слух, будто бы именно я был против внесения фамилии директора завода в список кандидатов на соискание Ленинской премии. Что абсолютно не соответствовало действительности.
За более 55-ти лет работы на Ижевском машиностроительном заводе («Ижмаше») мне приходилось регулярно встречаться с разными директорами этого предприятия. Всего их за это время было шестеро. Но именно И. Ф. Белобородов был особо яркой и оригинальной личностью и руководил заводом дольше всех – почти четверть века (1957–1980). Приехав на машзавод в 1935 году после окончания Тульского механического института, он начал работать мастером в кузнечном цехе. В годы войны был признан лучшим начальником цеха: несмотря на тяготы и лишения военного времени, цех выполнял напряженные задания по выпуску поковок и штамповок для пушечного и оружейного производств. Вскоре после окончания войны был назначен ЦК КПСС парторгом на заводе, а в 1957 году – директором.
Два раза в месяц руководители конструкторских отделов и я, как ведущий конструктор, а позже начальник КБ и главный конструктор по стрелковому оружию, отчитывались перед директором завода о ходе работ, докладывая о проблемах, возникающих при выполнении технических заданий Главного ракетно-артиллерийского управления.
Проблемы были обычные для 50–70-х годов: нехватка рабочих кадров, недостаток высококачественных сортов металла и точного технологического оборудования. Присутствующие на совещании главные специалисты и снабженцы тут же получали конкретные задания со сроками их обеспечения. Каждый из них знал, что на последующих совещаниях будет строгий спрос с непременными выводами о служебном соответствии.
И к нам, конструкторам, требования были жесткими – советское оружие должно превосходить иностранные образцы по всем показателям. Примечательно, что Иван Федорович вместе с нами, конструкторами, шумно радовался, когда на конкурсных полигонных испытаниях заводские образцы оружия оказывались лучшими. Но когда результаты бывали совсем не такими, к каким мы стремились… Нет, разносов он не устраивал. Проводился скрупулезный технический анализ конструктивных недостатков, намечались способы их устранения, назначались жесткие сроки изготовления новых, доработанных образцов.
Он был истинным патриотом «Ижмаша», ему хотелось, чтобы заводские конструкторы были всегда в числе победителей. За победу поощрял щедро, за проигрыш не ругал, но от его немого укора так сжимало сердце…
Я познакомился с Иваном Федоровичем в январе 1950 года, когда он был парторгом на заводе. Беседы с ним тогда носили обычный человеческий характер: как живется, работается, велика ли семья, как устроились на новом месте, как принял меня коллектив отдела, какие есть просьбы.
Начало директорской деятельности Белобородова совпало с модернизацией АК-47. Это совпадение было кстати: Иван Федорович всегда сам предлагал свою помощь, о которой я мог только мечтать. Особо он помог при разработке единого пулемета под винтовочный патрон 7,62 мм. Предельно сжатый срок изготовления партии пулеметов (25 штук) для проведения войсковых испытаний был выдержан исключительно благодаря требовательному участию директора завода. Ведь предстояло защитить престиж не только конструкторского бюро Калашникова, но и самой фирменной марки «Ижмаш».
Директор, а позже генеральный директор широкопрофильного «Ижмаша», смело брался выполнять госзаказы со многими разновидностями вооружения. Кроме стрелкового и пушечного производств, завод успешно осваивал и выпускал ракеты, бортовую электронную аппаратуру, оптические приборы и магнетроны. Завод выпускал и гражданскую продукцию: металлообрабатывающие станки, мотоциклы «ИЖ», а в 1970-х еще и автомобили.
На заводе работал 50-тысячный коллектив, но система управления цехами и отделами была четкой.
Заслуги И. Ф. Белобородова в развитии отечественного машиностроения отмечены двумя золотыми медалями «Серп и Молот». В 1980 году ему присвоили звание дважды Героя Социалистического Труда.
Иван Федорович вышел из той славной когорты инженеров, большинство которых пришло на завод молодыми специалистами в предвоенные годы и выросло здесь в командиров производства. Со многими из них мне пришлось работать, решать вопросы в разные периоды моей конструкторской деятельности. Это уже упоминавшийся мной директор завода К. А. Тихонов (его сменил И. Ф. Белобородов), главные инженеры А. Я. Фишер, И. А. Шарапов, С. В. Дандуров, Б. Ф. Файзулин, главные технологи В. П. Болтушкин, К. Н. Мамонтов, М. И. Миллер, главный конструктор В. И. Лавренов. Все они помогали в кратчайшие сроки доводить образцы и осваивать их в производстве, вкладывая в это свои богатые знания, практический опыт и силы.
Счастлив, что на протяжении многих лет работал с ними рядом. Счастлив, что именно завод сблизил нас, дал возможность узнать друг друга через напряженный творческий труд.
Вспоминая каждого из них, еще глубже понимаешь, что главная гордость завода, основа его достижений, воплощения всех наших конструкторских идей в жизнь – рабочие и инженерные кадры, компетентные, болеющие за дело, свято хранящие и приумножающие славные трудовые традиции завода.
Малый калибр: АК-74 1965–1976 гг.
В последующее десятилетие, начиная с середины 1960-х, мне довелось принять участие в двух интересных и ответственных конкурсах – по созданию модернизированного единого пулемета и проектированию нового автомата под патрон уменьшенного 5,45-мм калибра.
В конкурсе по модернизации единого пулемета, как и в конкурсе по его созданию, я снова встретился с тульским конструктором Григорием Ивановичем Никитиным и снова одержал победу.
Основным условием, выдвинутым главным заказчиком, являлось снижение веса оружия на 20–25 процентов. Мы решили разработать два альтернативных варианта. Один из которых – отработка изделия со значительными изменениями конструкции узлов и деталей. Другой – на базе схемы пулемета ПК добиться снижения веса. И в обоих случаях для нас было чрезвычайно важным получить облегченный треножный станок к пулемету.
Решив остаться верными идее унификации в работе по второму варианту, мы сосредоточили усилия на борьбе за снижение веса штатного пулемета ПК в основном за счет повышения его технологичности. Казалось бы, на чем можно «сэкономить» 1,5 килограмма, на которые предлагалось облегчить сам пулемет? Просчитав массу вкладыша ствола, мы нашли возможность ее уменьшить. На 0,6 миллиметра стал тоньше лист на кожухе ствольной коробки. Облегчили ствол, пламегаситель, доработали патронную коробку.
Все складывалось из граммов, десятых и даже сотых долей миллиметра. Вместе с заводскими технологами вели эту, незаметную на глаз, работу инженеры нашего КБ – В. Н. Пушин, А. Д. Крякушин, А. И. Юферов, В. А. Лекомцев, Н. И. Милютин, И. А. Говязин, Э. А. Старцев, Л. Г. Коряковцев. Каждый из них вносил свой вклад в борьбу за снижение веса пулемета. Опыт, полученный нами при производственном освоении модернизированного автомата АКМ, очень пригодился: многие детали пулемета изготавливались методом листовой штамповки.
Конструктор всегда работает в условиях альтернатив. С момента проектирования изделия до момента запуска в производство он должен искать несколько вариантов решения по каждой создавшейся проблеме. Конечно, случаются озарения, когда и первый вариант оказывается единственно верным. Но это исключение из правил. Выход на качественно новый уровень в разработке конструкций обеспечивают все-таки альтернативные решения. Они требуют от конструктора решительности, точности, я бы сказал, гибкости в выборе наиболее оптимального и целесообразного варианта. Впрочем, в нашей практике нередко соседствуют истинное новаторство и технический авантюризм.
Особенно склонны забывать о том, что сложное решение приходит раньше, чем простое, и что простое достигается более напряженным творческим мышлением, молодые конструкторы.
Помню, еще когда отрабатывали и испытывали единый пулемет ПК, у нас возникла проблема с фиксацией газовой трубки. При снятии ствола, едва пулемет, стоявший на сошках, наклоняли вперед, она сходила с пазов, и пулемет падал на землю. Мы задумали сделать небольшой фиксатор.
Казалось бы, что тут сложного? Однако пришлось немало повозиться, пока нашли то, что надо. Одно из интересных решений предложил молодой инженер Л. Г. Коряковцев. Однако, заметив явное стремление Ливадия Георгиевича пойти по усложненной схеме, я обратил его внимание на это.
– Да что вы, я все рассчитал по науке, зазоры, размеры, допуски, – стал убеждать меня Коряковцев. – Вот посмотрите.
Он развернул передо мной чертежи и начал объяснять, горячо доказывая целесообразность немедленного принятия предложенной им схемы. Он был абсолютно убежден в своей правоте.
– Вот что, Ливадий, давай решим вопрос так, – пододвинул я поближе к себе чистый лист бумаги и взял ручку. – Сейчас я напишу записку начальнику опытного цеха, чтобы тебе вне очереди помогли выполнить фиксатор в металле. А потом примерим деталь непосредственно на пулемет.
Коряковцев ушел. Вскоре он, сияющий, появился в кабинете с готовым фиксатором. Поставили деталь на место и сразу увидели: ее конструкция не отвечала требованиям простоты устройства и удобства при обращении с оружием.
– Вы оказались правы, – признался автор этого «изобретения».
Конечно, заставить молодого конструктора искать другой вариант гораздо легче, чем помочь довести до конца его замысел, пусть и ошибочный. Но я уверен: ни приказом, ни убеждением не повлиять на его творческое развитие. Вот почему я старался всегда дать возможность конструктору попробовать в металле то, что он задумал. Конечно, если видел, что вариант небезнадежно ошибочный. Настоящая творческая личность формируется через проверку опытом, пробуя и ошибаясь, увлекаясь и разочаровываясь.
Другой молодой конструктор из моей группы В. В. Камзолов старался везде применять штампованные детали. И при разработке единого пулемета, и при его модернизации Владимир Валентинович вносил предложения по штамповке, в частности, подающего рычага и возвратного механизма. Правда, рычаг оказался довольно сложным в производстве, а возвратный механизм в штампованной конструкции не обеспечивал достаточной надежности, высоких эксплуатационных качеств оружия. И только после того, как мы на испытаниях убедились в этом, конструктор отступил.
Интересным, считаю, был замысел Камзолова изготавливать патронную ленту, ее звенья из пластмассы. Он сам буквально зажигался своими идеями. Я же старался осторожно поправить молодого коллегу, когда тот чрезмерно увлекался и уходил на ошибочный путь. Но если он продолжал настаивать на своем – давал ему возможность экспериментировать. Мне по душе были его напористость, желание доказать свою правоту и настоять на своем решении. Надо сказать, при модернизации единого пулемета у нас пошли в штампованном варианте подающие пальцы рычага – одного из элементов системы питания оружия, предложенного Камзоловым.
Стараясь развивать в характере молодых конструкторов склонность к конструктивно-техническому осмыслению деталей и узлов механизма, я и сам жил стремлением к постоянному творческому росту. Так, в бесконечных поисках оптимальных конструкторских решений мы, опытные конструкторы, работали вместе с молодыми специалистами над нашими новыми проектами.
Достичь общего желаемого результата по снижению веса модернизированного пулемета позволило использование треножного станка, предложенного тульским конструктором Степановым. Вес этого станка – 4,5 килограмма, а вес станка конструкции Саможенкова – 7,7.
Путь, по которому пошел Л. В. Степанов при разработке своего изделия, – упрощение конструкции за счет сокращения ряда элементов станка, – считаю одним из самых разумных и перспективных в конструировании. Но при этом, упрощение ради упрощения никакого ощутимого эффекта не принесет и чревато снижением надежности образца. Леонид Викторович пошел путем использования многофункциональности элементов – сумел нагрузить оставшиеся элементы дополнительными функциями. У станка Степанова количество деталей на 29 штук меньше, чем у станка Саможенкова. При этом трудоемкость изготовления станка уменьшена на 40 процентов.
Такой конструкторский прием очень эффективен, так как ведет к простоте изделия, уменьшает затраты на его производство.
– Откуда у вас такое умение технологически отрабатывать конструкции? – поинтересовался я у Леонида Викторовича, когда мы ближе узнали друг друга в ходе совместной работы по модернизации пулемета.
– Школа сказывается. Ведь я после окончания института работал технологом в сборочном цехе конструкторского бюро. Довелось принимать участие в технологической отработке станка Саможенкова сначала под пулемет Никитина-Соколова, потом – под ваше изделие. И только года через три, почувствовав вкус к самостоятельной работе, перешел в КБ конструктором. А знаете, где изготавливали первый макет станка моей конструкции под ваш пулемет?
– Видимо, в опытном цехе завода?
– Ошибаетесь. Сделан он был в студенческом конструкторском бюро, которым я в то время руководил на общественных началах, – рассмеялся Степанов. – Эта школа тоже многое мне дала. Развивая у студентов умение нагружать элементы конструкции одновременно несколькими различными функциями, я сам совершенствовался.
В треножном станке Степанова были унифицированы или совмещены многие элементы. Не стану их перечислять. Скажу лишь об одном, характерном для всей работы. Для переноски станка вместе с пулеметом на поле боя он ввел на его правой ноге стойку, на которой сумел укрепить еще и патронную коробку. Какое преимущество имело это нововведение? Оно дало возможность во время боя переносить станок вместе с пулеметом одному солдату, а не двум и менять огневую позицию без разряжания оружия.
Подходы Леонида Викторовича к конструированию близки мне по духу. Это и его способность увидеть, казалось, за второстепенными моментами нечто принципиально новое, определяющее функционирование образца. И постоянное стремление улучшать, обновлять изделие, искать новые области его применения, исходя при этом из экономических интересов. И, что очень важно для производства, умение существенно повышать технические характеристики путем изменений, не нарушающих ход серийного производства.
В 1969 году после прохождения всех этапов испытаний наш образец модернизированного единого пулемета ПКМ был принят на вооружение армии. В станковом варианте – ПКСМ – он был принят вместе с облегченным станком конструкции Степанова. На вооружение армии были приняты и новые пулеметы для танков – ПКМТ и бронемашин – ПКМБ.
Одновременно с работами по модернизации единого пулемета наша группа включилась в соревнование по проектированию и разработке автомата под патрон «малого калибра» – 5,45-мм.
Быстрое развитие военной техники, применение бронированных и механизированных средств, и особенно появление средств массового поражения потребовало от автоматического стрелкового оружия новых качеств.
В условиях современного боя автомат должен был обеспечивать эффективную стрельбу на дальность не менее 800 метров из самых неустойчивых положений – с колена, с бедра, стоя. При этом он должен быть маневрен, иметь как можно меньшие габариты и вес. И вместе с тем – быть живучим, надежным и простым.
Желаемые требования к автомату, сформулированные военными еще в 1962 году, были следующие: вес – не более 2,5 килограмм, гарантированная дальность стрельбы – 800 метров, снижение трудоемкости изготовления на 50 % по сравнению с АКМ.
Каким образом достичь требуемых результатов? Над этим вопросом работали не только конструкторы автоматического оружия, но и конструкторы боеприпасов к нему.
Военные специалисты постоянно отслеживали и анализировали тенденции развития стрелкового оружия за рубежом: последние разработки автоматического оружия западных конструкторов в основном базировались на применении малокалиберного патрона 5,56-мм.
В это же время мы вместе с группой специалистов научно-исследовательского института в подмосковном Климовске работали над повышением боевых характеристик АКМ и РПК за счет улучшения баллистики патрона 7,62 мм образца 1943 года. Опытная партия модернизированных патронов нами была опробована, и результаты оказались хорошими: значительно увеличились показатели по дальности и кучности стрельбы.
Но к этому времени в том же институте другой группой специалистов был создан новый патрон калибра 5,6 мм. Директор института В. М. Сабельников, поддержав новую разработку, прекратил все работы по дальнейшей модернизации патрона образца 1943 года.
По сравнению с 7,62-мм патроном малокалиберная пуля, имея высокую начальную скорость и большую поперечную нагрузку, обеспечивала более настильную (пологую) траекторию, обладала хорошей пробивной способностью. Малый импульс отдачи при ведении огня этим патроном улучшал меткость и кучность боя, особенно при автоматической стрельбе, а уменьшение массы патрона позволяло увеличить носимый боекомплект. Переход к патрону уменьшенного калибра повышал эффективность стрельбы из нового автомата по сравнению с АКМ предположительно в 1,5 раза. Этот патрон получил название «патрон калибра 5,45 мм», где 5,45 мм – диаметр канала ствола по полям, 5,6 мм – размера канала ствола по нарезам.
Если у нас в стране в то время только начинались работы по созданию автомата под малокалиберный патрон, то в США уже была создана новая штурмовая винтовка AR-15 (М16) под патрон 5,56-мм конструктором Юджином Стоунером.
Не дожидаясь окончательной отработки 5,45 мм патрона, ГРАУ (Главное ракетно-артиллерийское управление – образованное из ГАУ) в 1966 году объявило конкурс на создание автоматов под этот, так называемый «малокалиберный» или «малоимпульсный», патрон.
Когда мы, конструкторы, ознакомились с требованиями технического задания, по которым должно отрабатываться создаваемое оружие, нам показалось, что они абсолютно невыполнимы.
Уверен, по трудности реализации, по новаторству, по напряженности конкурентной борьбы процесс создания автомата под малокалиберный патрон можно сравнить лишь с рождением автомата АК-47 под патрон образца 1943 года.
В связи с появлением патрона уменьшенного калибра потребовался поиск новых оригинальных подходов к конструированию, неожиданных решений в разработке автоматики, узлов и механизмов.
Научно-исследовательский институт под руководством директора В. М. Сабельникова проводил поиск новых принципов автоматики и схем оружия. В результате исследовательских работ нам, оружейным конструкторам, в 1967 году для разработки автомата под малокалиберный патрон была рекомендована так называемая схема «сбалансированной автоматики». Ее принцип действия основан на взаимной компенсации ударов при встречных движениях подвижных частей образца.
Многие конструкторы взяли за основу эту новую схему в связи с тем, что по условиям конкурса при переходе на меньший калибр требовалось не только значительно уменьшить вес оружия, но и существенно повысить кучность боя по сравнению со старой классической схемой.
Но у нас в КБ к тому времени уже был накоплен интересный опыт унификации оружия, и было бы ошибочным пренебречь им, «сдать его в багаж». Нельзя оставлять без внимания то, что прослужило много лет и считалось самым простым по устройству, надежным в работе и оцененным многими специалистами как «лучшее в мировой практике». Хотя в то время нашлись те, кто настойчиво советовал мне начать с создания совершенно новой конструкции.
Не обошлось без серьезной критики и от коллег-оружейников. Узнав о моем решении проектировать новый автомат, взяв за основу принципиальную схему автоматики АКМ, известный разработчик автоматического стрелкового оружия, мой давний товарищ и постоянный конкурент в соревнованиях по разработке новых образцов А. С. Константинов недоумевал:
– Неужели ты не видишь, что из своей конструкции взял все, что мог?..
– Но подожди, – возразил я ему. – Разве надежность и безотказность действия во всех условиях эксплуатации, высокая служебная прочность и большой ресурс работы, простота устройства и обслуживания – это не самое главное в системе? Я лично считаю, что эти свойства будут основными и для новой конструкции.
– Не спорю, в пределах одного калибра тебя эти преимущества питали, – согласился Константинов. – И ты добился законченности базовых образцов и их разновидностей. А теперь-то речь идет о переходе на другой калибр. Сомневаюсь, чтобы бесконечная эксплуатация одной схемы автоматики дала тебе в данном случае положительный результат.
– Поживем – увидим, Александр Семенович. Все проверяется практикой, о чем ты прекрасно знаешь. Так что спор наш решим в честном состязании, поскольку ты в него тоже включился. Кстати, можешь еще раз обвинить меня в приверженности старой схеме, но здравый смысл мне подсказывает, что несколько торопимся мы с переходом на разработку конструкции под 5,45-мм патрон. Я убежден в том, что возможности 7,62-мм патрона далеко не исчерпаны. Надо только активнее поработать в этом направлении.
– Не могу с твоей позицией согласиться, – возразил Константинов. – Потому что она означает топтание на месте.
– Ты не первый упрекаешь меня в этом. Вот и на коллегии министр высказал недоумение, почему я не тороплюсь вступать в конкурс. Сам понимаешь, надо это всесторонне взвесить…
Так что, немало было упреков со стороны и своих товарищей, и тех, кто пошел другим путем в решении этой сложной проблемы. Все они обосновывали свою позицию тем, что якобы схема АКМ устарела.
Значительно позже я прочитал слова, подтвердившие правильность выбранной мной тогда конструкторской позиции: «Конструктор, который постоянно доводит свою работу, находящуюся в эксплуатации, до более высокой степени совершенства, имеет возможность раньше других установить необходимость новой разработки и момент, когда он должен заменить старую, исчерпавшую свои возможности».
Это суждение принадлежит А. А. Рихтеру, конструктору-оружейнику, немало поработавшему над созданием образцов вместе с известным конструктором авиационного вооружения А. Э. Нудельманом. При наших встречах с Рихтером я не раз слышал от него то, что он и сформулировал в своей книге «Логика конструкторского мастерства».
Проведенные нами опыты подтверждали, что база автомата АКМ сможет проявить себя с лучшей стороны. Я был совершенно уверен, что не исчерпала еще своих возможностей существующая конструктивная схема, сумеет постоять за себя и быть достойным конкурентом всех новых разработок.
При проектировании конструкций с новым уровнем возможностей, считаю, очень важна преемственность всего лучшего, что было заложено в предыдущих изделиях. То, что новый образец рождался не на голом месте, на мой взгляд, во многом и определило его успех в конкурсе. Кроме того, мы приняли решение разрабатывать сразу унифицированный комплекс оружия под патрон 5,45 мм: и автомат, и ручной пулемет.
Для более эффективного решения стоящей перед нами задачи создали в своем коллективе несколько групп, работавших в различных направлениях. В подготовительный период были проведены большие экспериментальные работы. Малый калибр таил в себе много непредвиденных особенностей. Больше всего пришлось потрудиться над стволом и автоматикой оружия. Основным моим помощником в те годы был ведущий конструктор А. Д. Крякушин.
Узнав о моем решении взять за основу схему автоматики АКМ, один из наших заводских руководителей как-то высказал любопытную мысль: дескать, тут и выдумывать-то ничего не надо – достаточно просто заменить ствол…
Я удивлялся наивности подобных суждений. Конечно, поменять ствол большего калибра на меньший – дело нехитрое. Возможно, потому и «гуляло» расхожее мнение «специалистов» о том, что я всего лишь поменял ствол, да цифру «47» заменил на «74»…
Нет, совсем не о «перестволении» мы думали, когда брались за разработку нового вида оружия. При общей сохранности принципиальной схемы мы переработали очень многие узлы и детали. Из 25 сборочных единиц и 97 деталей, входивших в будущий образец АК74, мы заимствовали из 7,62-мм автомата 9 сборок и 52 детали, что составляет соответственно 36 и 53 процента.
Самая большая сложность была в том, что изменять пришлось важнейшие, командные, детали и узлы. И мы часто получали такие «сюрпризы», от которых порой ставилась под сомнение вся работа. К примеру, от наполнения ствола водой при первом же выстреле автомат выходил из строя. Кроме того, выстрел с водой мог привести к самым неожиданным поломкам, и значит, такое оружие было небезопасно для стрелка.
Много усилий потребовала работа по достижению требуемой живучести ствола. Пуля, скользя по каналу ствола, как жесткий цилиндр, стирала и скалывала хромовое покрытие. Ствол не выдерживал норму живучести в 10 тысяч выстрелов, хотя тот же показатель для АКМ был 30–35 тысяч. Только благодаря проведению большого количества опытов по внедрению новых нетрадиционных изменений и в конструкцию образца, и в технологию изготовления ствола, нам удалось избавиться от этого недостатка, присущего малому калибру. Да и сами разработчики нового патрона были вынуждены сделать некоторую его доработку.
Заданные нормативы по кучности боя невозможно было обеспечить без разработки специальных дульных устройств, с которыми нам пришлось изрядно «помучиться». Чтобы повысить износостойкость, мы решили хромировать посадочные места на конце ствола и на дульном тормозе. Этому неожиданно воспротивились технологи. Их довод: повысится трудоемкость изготовления и потребуется оборудование дополнительного участка. Технологи выдвинули свой альтернативный вариант – увеличить выходное отверстие в тормозе. Но тут уже мы категорически возражали, так как это «нововведение» заметно снижало эффективность работы дульного тормоза.
И здесь нашими союзниками стали военпреды – представители военной приемки. В частности, служивший в то время на нашем предприятии полковник Н. Н. Шкляев. Николая Николаевича всегда отличало особое чутье на то, что предлагалось конструкторами. При этом он, не следуя формальным инструкциям, старался понять замыслы разработчиков оружия и в случае необходимости активно их поддержать.
Так и в случае с дульным тормозом не очень-то многословный Николай Николаевич, выслушав наши суждения и понаблюдав образец в работе, кратко и лаконично изложил технологам свое мнение.
Надо сказать, полковник Н. Н. Шкляев нередко поддерживал нас и тогда, когда требовалось отстоять тот или иной принципиальный вопрос, не принимавшийся Главным управлением Министерства обороны.
Я всегда с уважением относился и отношусь к представителям военной приемки. В большинстве своем это люди высококомпетентные, отлично знающие оружие, тонко чувствующие конструкторскую мысль, хорошо разбирающиеся во всех звеньях производственного процесса. Мной уже назывались фамилии С. Я. Сухицкого и Л. С. Войнаровского, с которыми довелось начинать работу в Ижевске еще в 1950-е годы. В этом же ряду стояли А. Ф. Ракетцкий, П. И. Параничев, Н. Н. Шкляев.
Меня удивляет, когда иной конструктор пытается представить военпреда как противника творчества, как специалиста, ничего не видящего, кроме буквы инструкции. Быть может, такой конструктор просто еще не дорос, не поднялся до понимания тех целей и задач, которые стоят перед представителями военной приемки. Хотя, конечно, в реальной жизни всегда бывают исключения из правил.
Для того, чтобы найти окончательную форму дульного тормоза, мы опробовали несколько десятков различных его конструкций. Определив оптимальный вариант, мы установили его на образце, снизив тем самым энергию отдачи почти в два раза.
При создании автомата под патрон уменьшенного калибра многое из того, что до этого считалось простым, оказалось весьма сложным, а подчас и вообще невыполнимым. В ходе этой работы мы попали в своеобразные ножницы. Как производственники, так и некоторые военные специалисты – представители главного заказчика, требовали максимального упрощения деталей и узлов. Что, по их мнению, давало возможность снизить трудоемкость, а соответственно и себестоимость изготовления автомата.
Я сам всегда обеими руками голосовал за простоту устройства оружия, поклонялся и поклоняюсь этому «конструкторскому богу». Но разработка малокалиберного автомата – это как раз тот самый особый случай, когда высокая надежность достигалась ценой некоторого усложнения конструкции. А на меня продолжали оказывать давление: «Упрощай, об усложнении не может быть и речи»!..
Пришлось мне тогда искать встречи с генерал-лейтенантом А. А. Григорьевым, председателем научно-технического комитета – заместителем начальника Главного ракетно-артиллерийского управления Министерства обороны по опытно-конструкторским и научно-исследовательским работам.
– Слышал, не все ладится у вас с разработкой нового образца? – Александр Афанасьевич сел напротив меня и пододвинул к себе какую-то папку. – Вот тут документы, свидетельствующие о том, что вы, не считаясь с мнением некоторых специалистов, встаете на путь усложнения конструкции.
– Хочу уточнить сразу: отвергаю лишь некомпетентное мнение, – я выразительно посмотрел на папку с документами. – Борьба за надежность оружия при переходе на малый калибр требует иных, нестандартных, подходов и даже отступлений от некоторых классических схем. Усложнение какой-либо детали или узла, повышающее живучесть автомата, на мой взгляд, оправданно.
– Но вам ли, конструктору с опытом, не знать, что усложнение конструкции – это и повышение трудоемкости изготовления, и удорожание в производстве.
– Александр Афанасьевич, как бывший солдат я всегда стараюсь поставить себя на его место. Поверьте, взяв оружие в руки, он в бою не станет думать, в какую цену обошелся государству автомат, что «намудрил» в нем конструктор. Для него важно другое: насколько надежно, безотказно это оружие, сможет ли оно стрелять, «искупавшись» в воде или в песке.
– Абсолютно верно, – согласился со мной Григорьев. – Только нам с вами при решении опытно-конструкторских тем следует подниматься на уровень и государственных интересов.
– Неужели вы считаете, что я, усложняя конструкцию, не думаю об экономической стороне дела?
– Ладно, не будем горячиться, – успокаивающе поднял ладонь Григорьев. – Лучше повернем разговор в несколько иную плоскость. Что в работе над образцом вызывает наибольшие трудности и как вы выходите из сложных ситуаций? Насколько мне известно, главная загвоздка заключается в отработке стволов.
– Да, со стволами большие трудности. И, как понимаю, не только у меня, но и у других разработчиков оружия. Низкая живучесть. Моментально изнашиваются нарезы. Что и говорить, малый калибр да еще слишком «жесткая» пуля – все это сочетать нелегко.
– И какие, если не секрет, планы по уменьшению износа?
– Секретов больших тут нет. Увеличиваем хромированное покрытие внутри ствола, изыскиваем другие способы повышения его износостойкости. – Я стал перечислять то, что мы делаем. – Сейчас боремся с водобоязнью автомата. К сожалению, еще один недостаток малого калибра – вода из ствола сама не вытекает.
– Конечно, солдату в бою не до того, чтобы для удаления капель воды то и дело опускать оружие стволом вниз, трясти его и при этом передергивать затвор, – поразмышлял вслух Александр Афанасьевич. – Не писать же отдельную инструкцию, как вести себя, если вода попадает в ствол.
– А что, таковая имеется, к примеру, у американского солдата по винтовке М16. Но мы вышли в устройстве автоматики и ствола за рамки классической схемы. Для исключения выштамповки капсюля и разрыва гильзы боек вывели за зеркало затвора и полнее замкнули чашечку затвора.
– Но подождите, такая вольность в конструировании оружия никогда не разрешалась! – воскликнул Григорьев. – Вы действительно перешагнули границу, через которую, считалось, переходить нельзя.
– Поначалу и мы сомневались, – подтвердил я слова генерала. – Тем не менее, все получилось. Конструкция, правда, несколько усложнилась. Но у нашего автомата пропала водобоязнь, а у солдата прибавится уверенности, что его личное оружие в бою не подведет ни при каких обстоятельствах.
Разговор у нас затянулся. Александр Афанасьевич хотел обстоятельно разобраться во всех деталях работы над новым образцом. Один за другим снимались вопросы «из папки», возникшие у тех, кто видел лишь одну сторону нашего проекта – усложнение конструкции. Видимо, они так и не поняли, во имя чего мы шли на это…
Проектирование и разработку нового автомата под малокалиберный патрон вели несколько конструкторских бюро. Многие мои коллеги участвовали в соревновании – А. С. Константинов, Г. А. Коробов, Ю. М. Соколов, Ю. К. Александров, А. И. Шилин и другие.
Первые же испытания в 1968 году показали, что все представленные автоматы не удовлетворяли требованию по весу: конструкторам не удалось сделать образцы легче 3,2 кг (вес АКМ – 3,4 кг). Не помогло и использование в некоторых образцах нового принципа «сбалансированной автоматики». Хотя показатели кучности стрельбы у них были выше.
В том конкурсе было создано и неоднократно испытано немало оригинальных образцов. По некоторым из них еще на первых этапах – в научно-исследовательском институте, на полигоне во время испытаний – заключение давалось однозначное: учитывая бесперспективность представленной системы, считать ее дальнейшую доработку нецелесообразной.
С одним из «сошедших с дистанции» разработчиков нового автомата, образец которого не рекомендовали даже для дальнейшей доработки, мне довелось ехать после испытаний, ставших для него неудачными, в одном купе до Москвы. Огорченный своим поражением конструктор все сокрушался, что к его образцу подошли предвзято, поругивал слишком принципиальных испытателей, неуступчивых представителей главного заказчика. Словом, обвинял в неудаче кого угодно, только не себя. И вдруг, ничуть не смутившись, предложил:
– Михаил Тимофеевич, давайте объединим наши усилия и представим новое изделие на дальнейшие испытания. Ваше имя, мои идеи – и мы непобедимы! – патетически воскликнул он.
Я, ошеломленный, только и смог произнести:
– Да как вы можете?!..
– Не верите, что у меня есть интересные идеи? Могу документально подтвердить. Авторские свидетельства на изобретения у меня с собой. – Конструктор стал вытаскивать из внутреннего кармана какие-то бумаги.
– Не надо, прошу вас, – остановил я его. – Не привык я свое имя разменивать. Что же касается идей, у меня и самого их хватает. Так что поищите себе в партнеры кого-нибудь другого, если, конечно, кто-то согласится на подобное «сотрудничество».
Я отвернулся к окну. Огорченный моей несговорчивостью конструктор встал и вышел из купе со словами:
– Напрасно отвергли мое предложение. Константинову вы все равно проиграете. Ваше дело безнадежно.
Он, видимо, ничуть не усомнился в ценности своего предложения, совершенно не считая, что оно откровенно цинично, бесстыдно, безнравственно.
К сожалению, подобные, как я их называю, «прилипалы», в конструкторском творчестве не единичны. Разными способами они присасываются к разработчикам систем, пытаются свое имя внести в любые списки, чтобы не только значиться в них, но и стричь купоны – и моральные, и материальные. При этом часто такой «конструктор» за новизной решений прячет свою конструкторскую бесплодность, нанося непоправимый вред развитию истинного технического творчества. И в новых разработках обрекает себя на неудачу, если не идет в своих поисках дальше формул, дальше незначительных усовершенствований…
В 1970 году на полигонных испытаниях доработанных автоматов мы, как уже случалось раньше, остались втроем – я, ковровец Константинов и туляк Коробов. Испытания должны были определить перспективы развития и совершенствования представленных типов автоматики: новой схемы «сбалансированной автоматики» и устоявшейся схемы АК. Отличительной чертой образцов «сбалансированной автоматики» Константинова и Коробова была хорошая кучность, а моих – надежность работы и высокая живучесть деталей.
Однажды на испытаниях побывал секретарь ЦК КПСС Д. Ф. Устинов. С ним вместе приехал генерал армии В. Ф. Толубко, в то время главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения. Мы познакомились. Устинов предложил Толубко опробовать наши образцы в работе.
Автоматы были закреплены на станках, стволы смотрели в бойницы. Если Устинов, как всегда, обстоятельно вникал в устройство новых конструкций, стрелял, словно вслушиваясь, на что они способны в бою, то генерал армии поступил по-иному. Он подошел к одному образцу, к другому, небрежно подергал за спусковой крючок, стреляя короткими очередями, даже не всматриваясь в мишени.
– Ваш автомат мне не нравится, – вдруг повернулся главком в мою сторону. – Я лично отдаю предпочтение вот этому изделию. – И Толубко показал… на мой образец.
Меня до глубины души возмутил этот дилетантский выпад человека, стоявшего на довольно высокой ступени военной лестницы. С трудом сдерживая себя, я отчеканил:
– Товарищ генерал армии, во-первых, вы неожиданно выбрали автомат моей конструкции, хотя, как сказали, он вам не нравится. Во-вторых, какому образцу быть на вооружении, слава Богу, определять не вам, а на войсковых испытаниях. Последнее слово за солдатом, которому с оружием в бой идти.
– Не слишком ли много берете на себя, конструктор? – посмотрел на меня Толубко тяжелым, недобрым взглядом и зашагал в сторону, где поодаль стоял Устинов с группой офицеров.
Не знаю, в каком «цвете» подал этот эпизод Дмитрию Федоровичу главком. Разумеется, не в розовых красках, потому что Устинов вскоре мне сказал:
– Постарайся все-таки с главкомами быть повежливее.
И больше никак не комментировал свои слова. Да и не хотел, по всей вероятности, их комментировать, зная, что замечания Толубко часто основывались на его эмоциях, на настроении.
К счастью, когда определяли, какие образцы принимать на вооружение армии, то подобные подходы были не правилом, а исключением. Лишь всесторонние, продолжительные испытания выявляли лучшее изделие.
Так было и в конкурсе по разработке автомата под 5,45-мм патрон.
По результатам полигонных испытаний автоматы Калашникова и Константинова были рекомендованы к изготовлению в серийной партии для испытаний в войсках. Образец тульского конструктора Коробова из дальнейших соревнований выбыл.
Надо сказать, что за годы своей конструкторской деятельности мне неоднократно приходилось конкурировать с представителями тульского КБ. Это очень сильный творческий коллектив, отличная оружейная школа, много известных лидеров. Не раз мы оказывались с ними на последнем финишном этапе, когда делался выбор: кто сильнее – Тула или Ижевск? И когда предпочтение отдавалось нам, туляки вели себя очень уважительно и корректно. Хотя, достойно пережить поражение бывает еще труднее, чем победить.
И есть один факт в моей биографии, особо демонстрирующий наши добрые отношения и великодушие, благородство туляков. Вскоре после того, как был отвергнут автомат Коробова, именно Тульский политехнический институт вышел с предложением о присвоении мне ученой степени доктора технических наук «по совокупности работ». Против существующих правил – без положенной защиты. Ограничившись моим докладом о работах и их демонстрацией. Докторская степень была присуждена мне в ноябре 1971 года.
Читать бесплатно другие книги:
