Траектория судьбы Калашников Михаил
Неоднократно мне приходилось слышать о моем почти фантастическом везении. И это действительно правда – часто случалось так, что стоило появиться какой-нибудь трудной загадке, как жизнь тут же начинала подсказывать способы ее постижения. К примеру: насколько труднее была бы моя задача, не окажись в библиотеке госпиталя двухтомника Федорова? Кстати, замечал не однажды: напряженная работа ума и особое состояние души словно мощным магнитом притягивают нужную тебе информацию. Не знаю, моя ли это особенность или общий для всех закон?..
Вернемся, однако, в палату госпиталя, где вспыхнул очередной спор. Чем хуже шли дела на фронте, тем яростней становились эти споры.
– Хар-роший пистолет-пулемет – вот что надо пехоте! – с застарелой болью опять начал разведчик с соседней койки. – Каждому! Только тогда почувствуем себя силой.
– Тоже мне сила, этот твой пистолет-пулемет. Возьми прицельную дальность стрельбы. Разве с винтовкой может сравниться? Мосинская-то, например, до двух тысяч берет, а самозарядка токаревская – до полутора. Ну а ППД? До пятисот метров едва дотягивает, – горячился сапер, лежавший у окна.
– Эх ты, мотыль саперный, – досадливо произнес разведчик. – Знал бы ты, как нас в финскую из своих «суоми» финны в ближнем бою косили. Затаятся в лесу, засядут на деревьях, подпустят поближе – и очередями. Что тут сделаешь со своей винтовкой? Один-два выстрела. А тебя в это время автоматическим огнем и накроют.
– Так разворотливей надо быть, – не отступал от своего сапер.
– Я хотел бы посмотреть, как ты развернешься между деревьями или в окопе с оружием, которое вместе со штыком более полутора метров длины имеет. Тебя уже к этому моменту несколько раз очередью прошьют. Какое облегчение настало, когда в нашей части стали заменять винтовки на дегтяревские ППД! Начали с нас, разведчиков. Вот уж тут-то мы финнам и показали кузькину мать. Против ихнего «суоми» наше оружие куда как лучше по всем статьям.
– А небольшая прицельная дальность и плохая кучность боя – ты об этом-то забыл опять, – не унимался сапер. Видимо, у него это в крови сидело – противоречить, свое доказывать, наперекор суждению другого идти.
– А вы знаете, что значит в переводе с латинского слово «автомат»? – негромко проговорил лейтенант. Все замолчали, ожидая продолжения фразы. –
Сам действует. Нажал – и работает, пока не остановишь. Так вот, основное достоинство пистолета-пулемета в том, что он действует в автоматическом режиме, у него высокий темп стрельбы, он легок и удобен в обращении. Думаю, что за таким скорострельным автоматическим оружием – будущее.
– И что, действительно наше оружие лучше, чем у немцев? Как же тут сравнить, если в частях в большинстве своем винтовки? – спросил артиллерист, до того не принимавший участия в разговоре.
– Сравнить можно только в бою. Но можете поверить на слово, наши ППД и пистолет-пулемет системы Шпагина (ППШ) солидно превосходят автоматическое оружие немцев. Перед тем как меня ранило, я сменил ППД на ППШ. Хорошо знаю достоинства и того и другого. Прав разведчик – чем больше у нас будет в войсках автоматического оружия, тем меньше мы сами станем нести потерь.
Лейтенант протянул руку к моей кровати, взял с одеяла листочек бумаги, на котором я делал очередной набросок, карандаш и стал что-то быстро писать.
– Сравнить хочу. Мне ведь довелось держать в руках и финский пистолет-пулемет «суоми» М-31, и немецкий МП-38, почему-то называемый у нас «шмайсером». К вашему сведению, конструктор Шмайсер к этому образцу отношения не имеет. МП-38, как и его собрат МП-40, создан фирмой «Эрма» и первоначально предназначался для парашютистов.
Чувствовалось, что десантник хорошо знал системы стрелкового оружия, был достаточно осведомлен в истории их создания. Все в палате с интересом слушали лейтенанта.
– Так вот, дегтяревский пистолет-пулемет, как и шпагинский, значительно легче, почти на сто миллиметров короче, чем «суоми». А это немаловажно, как понимаете. Гораздо выше у наших пистолетов-пулеметов и боевые свойства. Из МП-38, например, огонь можно вести только непрерывный, а у наших образцов есть переводчик на одиночную стрельбу. Посмотрите, я тут маленькую сравнительную табличку набросал на бумаге для наглядности.
Листочек пошел по рукам. Особенно внимательно разглядывал колонки цифр сапер, то и дело покачивая головой, словно не веря своим глазам. Его, видимо, заинтриговали слова, аргументы лейтенанта-десантника, и он недоверчиво поинтересовался:
– Так, значит, мы еще до войны были впереди наших противников в создании автоматов разных? Тогда возникает вопрос: почему их так мало в наших частях оказалось, может, вредительство какое тому причиной?
– Впереди иностранных конструкторов мы были – это точно. А что касается вопроса: почему мало автоматического оружия в войсках, однозначно тут не ответишь. Мое мнение, например, такое: в царское время не очень верили в творческий потенциал русских конструкторов, в будущее этого оружия, иностранные образцы считались лучшими. В наше время, считаю, недооценили работу таких конструкторов, как Федоров, Дегтярев, Симонов, их поиск в создании систем автоматического оружия.
Слушая лейтенанта, мы, кажется, забывали о своих ранениях. Его суждения, выводы были для нас своеобразным откровением. Мы все больше убеждались: он действительно знал много интересных и неожиданных вещей, этот спокойный, мужественный десантник, которому в бою крепко покалечило бедро. Никто не слышал от него ни стона, ни жалобы на боль. А страдал он не меньше каждого из нас. В нашей палате все были с тяжелыми ранениями.
– Вы, наверное, знаете и о кузнеце Рощепее? – робко спросил я.
Листая взятые в библиотеке книги, я встретил упоминание об этом человеке, и сейчас мне хотелось подробнее узнать, как сложилась судьба талантливого самородка-изобретателя.
– Рядовой русской армии, полковой кузнец оружейно-ремонтной мастерской Рощепей – явление среди оружейников, скажу вам, удивительное, – начал свой рассказ десантник. – Будучи солдатом, в начале двадцатого века он сконструировал первую из своих автоматических винтовок. При этом кузнец сказал в конструировании свое слово – особенностью образца стал принцип неподвижного ствола и свободного затвора, открывающегося с замедлением…
– И что же потом стало с этой винтовкой? – воспользовался паузой сапер.
– Печальна ее судьба, к сожалению. Высшие военные круги отнеслись с недоверием к этому оружию, не поддержали изобретателя и расценили его поиск как ненужную затею. Больше того, неверие в талант солдата-конструктора, неприятие автоматического оружия обернулись тем, что конструкторскими находками Рощепея воспользовались в других странах. Принцип свободного затвора стал предметом подражания, нашел свое применение в пулемете Шварцлозе в Австрии и в автоматической винтовке американца Педерсена, спроектированных под более мощные патроны.
Так беседа об оружии переросла в увлекательный рассказ об его истории. Лейтенант посвящал нас во все новые и новые, неизвестные нам, факты. Узнали мы и о работе В. Г. Федорова над автоматической винтовкой под штатный патрон калибра 7,62 мм. Примечательна она была тем, что результаты проведенных испытаний поставили эту винтовку на первое место среди всех испытывавшихся ранее систем, в том числе и иностранных, а автор образца был удостоен Большой Михайловской премии и избран членом Артиллерийского комитета. Оказалось, что еще перед первой мировой войной В. Г. Федоров начал работу над созданием принципиально нового промежуточного оружия – между винтовкой и пулеметом, дав ему название «автомат».
Правда, как и винтовка Рощепея, это оружие не нашло у военных поддержки. В 1916 году им была вооружена всего лишь одна рота…
– А кто же создал первый советский пистолет-пулемет? – возвратил нас к началу разговора артиллерист.
– Автором его стал наш оружейник Федор Васильевич Токарев. В конце двадцатых годов он изготовил опытный образец. А начинал Токарев свою трудовую биографию учеником в учебно-слесарной мастерской.
– Так ведь и Дегтярев из рабочих, одиннадцати лет работать пошел на Тульский оружейный завод, – подал голос сапер. – Помню, перед войной читал его биографию, опубликованную в газете, когда Дегтярев стал Героем Социалистического Труда и получил медаль «Серп и Молот» под номером два.
– И не только Токарев и Дегтярев прошли полный курс рабочих университетов. – Лейтенант, взявшись руками за спинку кровати, подтянул себя повыше, стараясь выбрать более удобное положение, чтобы дать отдохнуть уставшему от долгого лежания телу. – А возьмите Симонова. Был и учеником кузнеца, и слесарем, и мастером. Такой же путь прошел Шпагин… Тут важно, чтобы люди помогали друг другу и друг у друга учились.
Я не выдержал:
– Значит, одному – нечего и пытаться? Изготовить оружие… тот же автомат? Мне бы очень хотелось кое-что сделать…
С этими словами я протянул лейтенанту свою заветную тетрадку, в которой были первые наброски будущего пистолета-пулемета.
Он не усмехнулся, не стал иронизировать, а очень серьезно сказал:
– В одиночку трудно что-либо путное сделать, без помощников при изготовлении изделия все равно не обойтись. А вот разработать самостоятельно собственную конструкцию – можно. Тут тебе пример хороший – Токарев. Его пистолет-пулемет, его самозарядная винтовка СВТ, его пистолет ТТ – каждая конструкция – плод самостоятельной творческой работы.
С любопытством просматривая мою тетрадь лейтенант добавил:
– А вообще-то, должен сказать, и в оружейном деле наступило время перехода от кустарных методов конструирования к коллективному творчеству. Вой на вот мешает только. Конечно, такие сильные личности, как Токарев, еще многое могут сделать самостоятельно. Но, полагаю, при повсеместном переходе к автоматическому стрелковому оружию, при возрастающем усложнении его производства решающее слово будет за конструкторскими бюро. К твоему сведению, первое такое конструкторское бюро создал в двадцатые годы Федоров, книги которого, как я вижу, ты внимательно изучаешь.
– И вы знаете, кто с ним работал? В книге он об этом ничего не пишет.
– Еще время не пришло для такого рассказа. Но с кем в одной связке работал Федоров, можно хорошо проследить по образцам двадцатых годов – ручному пулемету системы Федорова – Дегтярева, спаренному ручному пулемету системы Федорова – Шпагина и другим конструкциям. Дегтярев, Шпагин и многие другие изобретатели стали и учениками Федорова, и его единомышленниками, войдя в возглавляемое им конструкторское бюро.
Не мог я тогда себе и представить, что когда-нибудь судьба сведет меня с такими известными людьми, как Ф. В. Токарев, В. А. Дегтярев, Г. С. Шпагин. А пока что, примостившись где-нибудь в палате или коридоре госпиталя, я с помощью карандаша и бумаги в беседах с лейтенантом-десантником «разбирал» на части известные мне системы наших оружейников, познавал их конструкторское мышление. Пытался, насколько было возможно, найти какой-то свой путь к созданию нового образца пистолета-пулемета.
Той информации, что черпал из книг, из разговоров с лейтенантом, явно было недостаточно, хотя и прибавляло знаний. Очень хотелось на практике проверить свои конструкторские замыслы, выполнить задуманное в металле.
Уже больше месяца я находился в госпитале, но раны заживали медленно, а рука действовала плохо. Сделав все, что было в их силах, доктора приняли решение: из госпиталя меня выписать и отправить на несколько месяцев в отпуск по ранению. Долечиваться в тылу…
Признаться, такого я не ожидал. Это решение казалось мне обидным, так как не отвечало требованиям военного времени!
Но врачи остались неумолимы: необходимо длительное лечение плеча, восстановление работоспособности руки.
Получив отпускной билет, собрал свои немудреные солдатские пожитки, бережно завернул в газету заветную тетрадку со своими записями об оружии и «чертежами» – эскизами.
Уезжал я в отпуск на свою родину, в Алтайский край. Провожая меня, лейтенант-десантник прошел вместе со мной до конца коридора на костылях. Прощаясь, он по-отечески обнял меня за плечи:
– Не горюй, Миша, что на фронт не отпустили. Еще навоюешься. Вернешься на фронт, – и дружески подмигнул. – Да со своим оружием, а?.. Вот и доводи его до ума. А землякам твоим привет. Передашь?
Не передал.
Потому что до Курьи не доехал.
Пистолет-пулемет Матай-1942 г.
Поезд шел на восток. Мой путь в родные края на Алтай я решил совершить через Казахстан – через те самые места, откуда в 1938 году был призван в Красную Армию.
Сидя в душном, битком набитом вагоне, я смотрел в мутное от паровозной сажи и грязи окно, за которым разворачивался угрюмый зимний пейзаж, и размышлял об устройстве будущего пистолета-пулемета, о его воплощении в металл. Я совершенно не знал – как это делать, с чего начать, где работать над ним? Мне очень хотелось посоветоваться с теми, с кем я познакомился и подружился в паровозном депо станции Матай – со специалистами…
В какой-то момент почувствовал, что сидящие на нашей полке солдаты стали уплотняться. Меня сдавили так, что боль в плече стала невыносимой, но я не смог даже пошевелиться. И тут увидел, что место освобождали для стоявшего в проходе слепого гармониста. Он явно был тоже из госпиталя: видавшая виды солдатская одежда, черные очки на обросшем исхудалом лице.
Устроившись на углу скамейки, он растянул гармошку и начал хрипло выкрикивать – с болью и горечью:
- Немцы дошли до Смоленска!
- Идут – и конца не видать!
- А русский солдат из окопа –
- с винтовкой…
Внезапно гармошка смолкла, а он повторял одно и то же – все выразительней, все тоскливей, все безысходней: с винтовкой!.. с винтов-кай!.. с вин-товка-ай!
Из-под очков у него текли слезы, а в голосе слышалась такая смертельная обида! Гармошка все молчала, а он опять сквозь рыданья прокричал:
с вин-то-ов-ка-ай-й!
И тут, наконец, гармошка сначала всхлипнула, а потом набрала какой-то неведомой грозной силы. Голос слепого солдата тоже налился ненавистью и гневом, и он выругался:
Поп-пались, т-туды т-твою…
Рядом завздыхали, заговорили, заерзали, а я смотрел в окно ничего не видящими от какой-то общей великой обиды глазами и вслушивался в колесный перестук, пытаясь уловить в нем что-то очень знакомое. Наконец, различил: «Матай!.. Матай!.. Матай!»
Паровозное депо в Казахстане… Там меня научили всему тому, что потом так пригодилось в армии. Там мои старые товарищи, там друзья-мастера… да еще какие умельцы! Только они и поймут, и помогут справиться с той почти непосильной задачей, которую я перед собой поставил.
«Матай!.. Матай!.. Матай!» – настукивали колеса.
Лучший вариант для меня? Или вообще – единственная возможность?..
Конечно, очень мне хотелось побывать и на Алтае, в Курье, увидеть своих сестер, узнать, как там мама, отчим, как братья, где они?.. Наверняка они тоже на фронте. Живы ли? Но до Курьи тогда я так и не доехал…
Чем ближе подходил поезд к станции Матай, тем больше крепла во мне уверенность работать над пистолетом-пулеметом именно там.
Сразу же с поезда я направился к начальнику железнодорожного депо. По счастливому совпадению он оказался моим однофамильцем. Был он на первый взгляд человеком довольно неприветливым, хмурым, с красными от недосыпания глазами. Меня, поначалу, даже робость охватила. Ну, думаю, приехал зря!.. Да и сам я выглядел не очень-то внушительно: худой, в помятой в дороге солдатской шинели, с перебинтованной рукой на перевязи, с тощим вещмешком за плечом. По-солдатски представившись, я протянул ему свои документы и срывающимся от волнения голосом выпалил свою просьбу: оказать незамедлительную помощь в создании макетного образца задуманного мною в госпитале пистолета-пулемета.
Естественно, Калашников-начальник был очень удивлен – почему же я пришел именно к нему, в паровозное депо? Узнав, что я работал здесь до призыва в армию, он как-то сразу «подобрел»: по-отечески усадил меня на стул и начал расспрашивать о фронтовых делах, о моем ранении, о госпитале. Мне даже показалось, что в его голосе промелькнули особенные отцовские нотки. Помню, с каким воодушевлением и с какой надеждой на понимание я принялся рассказывать о своем дерзком замысле, листая на столе перед ним заветную тетрадку с рисунками будущего оружия. Чувствую, моя идея постепенно его захватывает, а мой напор не оставляет времени для того, чтобы обосновать отказ. И вот он уже вздыхает: и тяжело, и вместе с тем с облегчением. Как человек, уже принявший непростое решение:
– А где же я тебе людей все-таки возьму? Многие у нас прямо в цехах на верстаках ночуют, на паровозах – чтобы время на дорогу домой не тратить. У самого у тебя только одна рука рабочая. Выход один: помогать тебе, не отрывая людей от основного дела. Но тут уж нам надо поговорить с людьми: кто и чем может быть полезен.
Как я сейчас понимаю, по меркам военного времени такое отношение к моей идее было настоящим подвигом. В жестокое, суровое время разрешить в мастерских депо делать «секретное» оружие?.. Как же я был благодарен своему однофамильцу!..
Решили с Калашниковым-начальником, что в опытную группу необходимо ввести слесаря-сборщика, токаря-фрезеровщика, электрогазосварщика, испытателя. Мне казалось, такого количества людей будет достаточно для работы над образцом. Я считал, что техническую, инженерную сторону дела выполню сам. Это была наивность человека, еще не отдававшего себе отчета в том, насколько сложна, трудна именно та часть, которая называется у конструкторов отработкой чертежей.
После беседы с начальником депо я представился районному военкому и доложил о цели моего приезда. И, на мое счастье, он одобрил наши действия!
Рабочие депо живо откликнулись на просьбу – помочь солдату-отпускнику в создании оружия. Многие из них готовы были трудиться и ночью. Особую радость я испытал, когда в одном из рабочих узнал своего давнего знакомого – Женю Кравченко. Еще до войны вместе работали в депо. И хотя мы не были близкими друзьями, Женя мне запомнился как отзывчивый, добросовестный человек, умевший на токарном и фрезерном станках творить чудеса. Мы нередко с ним встречались и позже, после моего перехода в политотдел железной дороги.
Работа над пистолетом-пулеметом началась. И вот – первые трудности. Как разрабатывать рабочие чертежи на отдельные детали, узлы, в целом на образец? Обратились в техническое бюро. А там работали одни женщины, не имевшие ни малейшего представления об оружии. Тем не менее они были полны желания нас выручить и делали все возможное для этого.
Женщины есть женщины! Они и наименования деталям, на которые выполняли чертежи, давали ласковые, домашние, исходя из конфигурации: «ласточка», «зайчик», «рыбка». Появилась и еще одна деталь, которую все вдруг стали называть «мужичок». Я сперва не понял и в запарке, под горячую руку, даже возмутился: мол, что за название? При чем здесь оно?
Старшая из чертежниц попыталась мне объяснить:
– Мужья у девчат на фронте. У наших баб. У двух уже убили. А остальные ждут днем и ночью. Тоскуют… Ты уж прости…
Давали «железкам» и паровозные названия: сказывалась специфика.
В конце работы над образцом я заменил наименования деталей и узлов на настоящие, оружейные. Но еще долго многие из нашей группы продолжали пользоваться теми, что родились в ходе работ.
Часто на объяснение формы детали уходило много времени. Не все понятно было рабочим и в чертежах, выполненных кем-либо из женщин. Поэтому мы стали пользоваться простыми набросками-эскизами. И уже потом, после изготовления самой детали, делали с нее чертеж. Прочтя эти строки, кто-то наверняка улыбнется: вот это «инженерное мышление», вот это кустарщина! Да, знаний, конечно же, не хватало! Многое изготовлялось вручную. Но каждый вносил в изделие все то, что умел, что мог выполнить. Выручала глубочайшая самоотдача. Иногда я с грустью думаю: как нам не хватает ее сейчас! Как бы она нас выручила, может, всех вместе и зажгла бы, и снова сплотила!..
Настоящие сюрпризы то и дело преподносил Женя Кравченко. Скажем, поздним вечером мы обсуждали, как лучше выполнить ту или иную деталь. Чертежа на нее еще не было. А утром Женя подходил к нашему столу уже с готовым изделием и, застенчиво улыбаясь, говорил:
– По-моему, что-то похожее получилось…
Получалось не просто «что-то похожее», а как раз то, что было задумано. Золотые руки были у Жени Кравченко! Он и мыслил на инженерном уровне. Доходил до всего сам, своим пытливым умом, самоотверженным трудом. Имел завидную способность воплощать в металл то, что на наших эскизных набросках представлялось путаницей линий, размерных стрелок и цифр.
При изготовлении деталей сложнее других оказалась проблема изготовления ствола. Необходимого специального инструмента для изготовления нарезного ствола не было. В местном военкомате удалось «выпросить» учебную мосинскую винтовку и использовать ее ствол.
Все больше становилось деталей, уже готовых к сборке. На двери комнаты, куда раньше мог свободно зайти каждый работник депо, появилась табличка: «Посторонним вход воспрещен» – мы все-таки работали над образцом оружия. Время военное, и должен соблюдаться определенный режим секретности.
При первой подгонке деталей обнаружилось немало неточностей в размерах и даже грубых отступлений от задуманного. И вновь выручили рабочие руки – на этот раз электрогазосварщика Макаренко. Своей ювелирной работой при наплавке металла он не раз спасал, казалось бы, напрочь забракованные детали. Это был мастер!
Так постепенно складывались узлы, шла сборка по частям. Трудно передать, сколько сложностей и непредвиденных препятствий встречалось в нашей работе. Долго сопротивлялся затвор – никак не хотел совершать положенные ему при стрельбе действия. Пришлось несколько раз переделывать чертеж ствольной коробки. Оказалось, маловат был ход затвора. Устранили недоработки.
Как-то Женя Кравченко спросил меня:
– Правда ли, что изобретатель Максим выпиливал свой пулемет в течение пяти лет?
– Не пулемет он выпиливал, а детали автоматики. Да и учти, что у него и станков таких не было, как у нас, и о сварке он мог только мечтать, – сказал я. – К тому же нам пять лет никто не отпустит на создание пистолета-пулемета. Армии он нужен сейчас…
Подобные разговоры об оружии возникали у нас постоянно. И я с удовольствием делился с товарищами тем, что узнал об оружии в госпитале, от моего «учителя» – лейтенанта-десантника, или прочитал в книгах. Было приятно, что в группе работали небезразличные люди, настоящие энтузиасты.
Надо сказать, что многие – знакомые и незнакомые рабочие, молодые и те, кого давно называли «батя», отработав две смены, подходили к нам и спрашивали: как дела – все ли в порядке? Может, помочь чем? А помощь была нам очень необходима. Даже сейчас, вспоминая этих людей, думаешь, какая сила смогла бы победить такой народ? Ведь каждый стремился сделать все возможное и невозможное, чтобы быстрее разгромить ненавистного врага. При этом все национальности нашей страны были вместе. Это нынче мы так бездарно, так бесславно растеряли чувство всеобщего родства, сплотившее нас, объединившее в годы страшной войны и сделавшее нас непобедимыми… А тогда оно было как непробиваемый щит, как незримые «живые помощи». Не важно, кто ты: русский, казах, украинец или якут. Это было великое чувство духовного единения.
Параллельно с созданием пистолета-пулемета мы с Женей Кравченко задумали сделать еще и ручной пулемет под винтовочный патрон. Я разработал его конструкцию, и Женя взялся за изготовление. Собрав первый макет пулемета, мы поняли, что на отработку этого образца у нас, к сожалению, не хватает ни сил, ни времени. Мы решили оставить эту затею.
Прошло всего три месяца упорного, я бы сейчас сказал – непосильного труда. Наконец, образец пистолета-пулемета был собран, и встала проблема: где и как его испытывать?
Мне удалось получить в местном военкомате несколько сот патронов. Испытывали мы пистолет-пулемет тут же, в комнате, где шла сборка. Поставили большой ящик с песком и проводили отладочные стрельбы. Ох, и влетело же нам от начальника депо! От выстрелов всполошились все рабочие в цехе, побросали работу, ринулись к нам. После этого мы вынуждены были установить специальную световую и звуковую сигнализацию и проводить отладочные стрельбы только по ночам. Оставшимися патронами проверили кучность одиночного и автоматического огня. Нам показалось, что полученный результат неплохой.
И вот уже наш первый опытный пистолет-пулемет, рожденный в этой маленькой рабочей комнате паровозного депо, лежал на промасленном верстаке и как бы ставил перед нами новую проблему: что же с ним делать дальше? А этого мы и сами не знали…
Единственное, в чем мы были абсолютно уверены, так это в том, что сделали очень важное и нужное дело, которое в какой-то степени может приблизить победу над вражеской Германией. Каждый из нас с трепетным чувством брал в руки отливающий черным лаком пистолет-пулемет номер один, любовно, по-отечески, гладил металл, отполированный приклад, нажимал на спуск, слушая работу подвижных частей.
И куда же теперь с ним идти? Кому показать?
После долгих размышлений было принято решение направить образец и его автора сержанта Калашникова в город Алма-Ату, в областной военкомат. Это военная организация – там наверняка подскажут, куда обратиться, чтобы продолжать работу над моим пистолетом-пулеметом…
Пистолет-пулемет Алма-Ата – 1942 г.
Сборы были недолгими. На вокзал к поезду пришли все, кто участвовал в рождении пистолета-пулемета. Наверняка каждый тогда с волнением думал: все ли мы сделали правильно, нет ли просчетов и упущений в работе? Но вслух с убежденностью и твердостью в голосе все говорили только о несомненных достоинствах сделанного нами образца, хорошем качестве его исполнения и уверяли меня, что на испытаниях он будет работать безотказно. Наперебой давая советы и напутствия, почти каждый совал в мой маленький чемодан какие-то свертки. Я же со слезами на глазах благодарил друзей за ту большую помощь, которую они мне оказали.
Поезд тронулся. Высунувшись из окна вагона, я долго провожал взглядом удаляющуюся группу людей, ставших мне такими близкими. Несколько перегонов простоял у окна, вспоминая и анализируя события последнего года – война, ранение, окружение, госпиталь и, наконец, рождение и воплощение, казалось бы, безумной и дерзкой идеи…
Когда вернулся на свое место, увидел рядом с моим чемоданом большой сверток с вложенной запиской: «Это тебе, Михаил, от нашей бригады – на здоровье и для храбрости!» Под этими словами стояли подписи всей нашей «спецгруппы». Эта записка сейчас была бы для меня дорогим документом, сохрани я ее в те годы. Напоминанием о тех ушедших в прошлое событиях, о людях, которые были не только первыми свидетелями становления конструктора-оружейника, но и активными его помощниками.
Вагон был до предела переполнен. Соседи по вагону – преимущественно военные люди. Почти каждый из них был ранен: об этом свидетельствовали ордена, костыли и свободные рукава гимнастерок. У меня и самого левая рука все еще была в бинтах.
Соседи, видевшие мои проводы, сразу стали донимать меня расспросами:
– Кто же ты такой? Боевых наград у тебя не видно, а такое количество народа провожало… За что же такая честь? А кто тот пожилой, который тебе долго что-то говорил? Отец или брат?
– Это старший мастер депо. Такой классный мастер – каждую деталь паровоза может сам изготовить! Он для меня как отец родной.
– Так, значит, ты и сам железнодорожник? А почему же эмблемы танкиста?
– Потому что я – танкист!..
Наконец, проводник сообщил, что вагонный «чай» – кипяток – готов, и лишь это радостное известие избавило меня от дальнейших допросов. Все принялись развязывать узелки с провиантом, солдатские вещмешки, открывать чемоданы, готовясь приступить к трапезе.
Достав нехитрые гостинцы своих провожатых, я начал разворачивать загадочный сверток. Его содержимое сразу обнаружило себя блеском стекла и прозрачностью содержащейся жидкости. Тут же решили отметить дорожное знакомство. Разлили драгоценный напиток по разнокалиберным кружкам и выпили за нашу скорую победу над врагом. Кто бы тогда мог предположить, сколько трудных военных лет ждет нас впереди?..
Алма-Ата встретила нас большим скоплением народа на вокзале. Распрощавшись со своими попутчиками, я начал расспрашивать встречных военных о месторасположении областного военкомата. Долго плутал я по военной Алма-Ате, где все куда-то спешили, а на мои вопросы не могли дать вразумительных ответов. И это неудивительно, поскольку город был наводнен эвакуированными, беженцами, ранеными.
Алма-Ата… Столица суверенного теперь Казахстана в моем сердце занимает особое место. Здесь до призыва в армию мне посчастливилось уже бывать, когда работал в третьем отделении политотдела железной дороги. Отсюда начался мой тернистый путь в конструирование стрелкового оружия.
В годы войны город принял много заводов, научных учреждений и учебных заведений, эвакуированных из европейской части нашей страны. В одном из таких высших учебных заведений – Московском авиационном институте – мне и помогали доводить пистолет-пулемет. Но это будет позже…
А тогда, с большими трудностями добравшись до цели, я вошел в здание военкомата и попросил дежурного проводить меня в приемную военкома. В приемной было полно народа – военных различных званий и родов войск. Около двери в кабинет военкома стоял большой стол, за которым сидел важного вида молодой адъютант. Я доложил ему по всей форме: дескать, старший сержант Калашников, находясь в отпуске после ранения, изготовил новый образец оружия, привез его с собой. Закончил свой доклад словами: «Прошу об этом доложить военкому!»
Дальше события развивались с такой быстротой, что я не успел опомниться, как оказался запертым в душной комнатке, которая называлась, конечно же, гауптвахтой. Не только без привезенного с собой «пистолета-пулемета номер один», даже – без армейского ремня.
Что ж, время военное, а тут приходит в военкомат какой-то сержант с оружием… Конечно, это вызвало подозрение и была проявлена высокая бдительность. Так что обижаться мне было не на кого. Оставалось лишь ждать и надеяться, что все быстро прояснится…
Время пребывания в заключении принесло немало грустных мыслей. Опять, как когда-то в Курье, я оказался под арестом из-за оружия. Но теперь «виновник» моего заключения был куда посерьезней!.. К тому же о том, что я здесь нахожусь, никто из моих друзей не знает. Неизвестно, что теперь будет со мной? И куда отправили мой пистолет-пулемет?
На четвертый день ближе к полудню открылась дверь и на пороге появился явно удрученный адъютант военкома, по воле которого пришлось столько пережить. Он подал мне ремень, пистолет-пулемет и вежливо сказал:
– Идите вниз, товарищ старший сержант. Вас ждет машина. Только приведите сначала себя в порядок.
Так, думаю, что же меня ждет?..
Спускаюсь по лестнице и у подъезда на улице действительно вижу черный автомобиль – «эмку». За что же, думаю, такая мне честь и куда меня повезут?
Сев в машину, спросил об этом сопровождающего. Он ответил однозначно:
– Приказано доставить вас в Центральный Комитет компартии большевиков Казахстана, к секретарю ЦК товарищу Койшигулову.
Больше ни в какие объяснения он не вдавался.
И только позже я узнал, что вызволил меня Иосиф Николаевич Коптев. Он же доложил обо мне и моей работе над пистолетом-пулеметом секретарю ЦК КП(б) Казахстана А. К. Койшигулову, курировавшему оборонную промышленность республики и одновременно возглавлявшему республиканскую комиссию по военным изобретениям при ЦК КП(б) Казахстана.
В предвоенные годы Иосиф Коптев был помощником начальника политотдела железной дороги по комсомолу, и до моего призыва в армию мы с ним несколько месяцев работали вместе: он наставлял меня, помогал и поддерживал. Так как теперь он работал в Алма-Ате в комиссии партконтроля при ЦК КП (б) Казахстана, то перед своим отъездом из Матая я, конечно же, разузнал его служебный телефон. Но совершенно случайно, приехав в Алма-Ату, я недалеко от вокзала встретился с Иосифом. Мы обрадовались, увидев друг друга, но он торопился на поезд, и я успел лишь поведать ему о цели своего приезда. Мы с ним договорились встретиться сразу же после его возвращения в Алма-Ату.
Честно сказать, я планировал позвонить Коптеву, чтобы поговорить с ним о моей работе над пистолетом-пулеметом, но мне хотелось сделать это после посещения военкомата – когда у меня появится хоть какая-то определенность. Но ведь недаром говорят: человек предполагает, а Бог располагает. При содействии Коптева меня освободили и доставили из военкомата прямо туда, куда я до этого и не мечтал попасть…
В Архиве Президента Республики Казахстан сохранился документ того времени с моим докладом секретарю ЦК КП(б) Казахстана по оборонной промышленности А. К. Койшигулову о проделанной мной работе над пистолетом-пулеметом. Сегодня, читая эти строки, я сам поражаюсь тому, насколько я был уверен тогда в своем неминуемом конструкторском успехе:
«Ст. Матай 25 июня 1942 г.
Секретарю ЦК КП(б) Казахстана Койшигулову А. К.
от бывшего командира среднего танка
старшего сержанта Калашникова М. Т.,
находящегося в настоящее время в лечебном отпуске
после ранения на фронте Отечественной войны
Находясь в отпуске после ранения и желая оказать активную помощь нашей Родине в деле быстрейшего разгрома немецких фашистов, вероломно напавших на нашу Родину, я за это время работал над изобретением нового образца пистолета-пулемета, который изготовил при содействии работников паровозного депо ст. Матай Турк[естано]-Сиб[ирской] железной дороги.
Изготовленный образец пистолета-пулемета испытан в боевом отношении мною в присутствии работников, участвующих в изготовлении этого оружия; пистолет-пулемет имеет следующие боевые свойства и отличия от действующих видов оружия:
1. Убойная сила пистолета-пулемета до 600 м при стрельбе с патронами от пистолета ТТ или ППШ и ППД.
2. Автомат обладает скорострельностью 650 выстрелов в минуту.
3. Пистолет-пулемет, снабженный двумя обоймами вместимостью по 14 патронов каждый, а в боевых условиях снабжается диском вместимостью 100 патронов или может применяться [при] действующей вместимости 71 патрон.
4. И, наконец, самое главное свойство изготовленного образца состоит в том, что это оружие сконструировано на принципах наиболее простого взаимодействия частей, исключавших какие-либо задержки при его боевом применении, так как сконструированный механизм имеет исключительные особенности по сравнению со всеми видами автоматического оружия как отечественного, так и зарубежного.
Подробное описание технических и боевых свойств изготовленного образца вместе со схемой при этом прилагаю.
Прошу предлагаемое мною изобретение пистолета-пулемета рассмотреть с тем, чтобы как можно быстрее ввести на вооружение и снабдить нашу Красную армию новым более совершенным боевым оружием для выполнения боевого приказа великого полководца и вождя нашей партии, наркома обороны т. Сталина, поставившего задачу по окончательному разгрому гитлеровских мерзавцев в текущем 1942 г.
М. Т. Калашников»
Ахмеджан Койшигулов, конечно, сразу понял, что оружие, изготовленное в кустарных условиях, требует большой доработки и на него надо подготовить основательную техническую документацию. И, может быть, сделать еще несколько образцов, но уже более совершенных. Только вот где? Он снял телефонную трубку и попросил секретаря с кем-то его соединить. Потом, обращаясь ко мне, сказал:
– У нас есть отличный знаток оружейного дела, правда авиационного, военный инженер второго ранга Казаков – декан факультета Московского авиационного института. Я пригласил его сейчас приехать ко мне. Вот и поработаете с ним. На факультете студенты старших курсов помогут вам познать технику проектирования, черчения, расчетов. Там сможете лучше освоить все, что связано с отработкой и изготовлением опытных образцов. У них в этом деле богатый опыт. Да и мастерские оснащены хорошим оборудованием. Я там не раз бывал. Знаю многих.
Разговор шел искренний, доброжелательный, доверительный. Мне даже не верилось, что всего несколько часов назад я был в полном отчаянии от своего положения. Но, действительно, повороты в жизни бывают порой просто удивительные.
Открылась дверь, и в кабинет вошел военный в летной форме. А. К. Койшигулов обратился к нему:
– Андрей Иванович, прошу взять старшего сержанта под свою опеку. То, что он вам представит, на мой взгляд, интересно и перспективно. Поработайте над его образцом вместе, помогите молодому конструктору. Информируйте меня о ходе работ. Когда начнутся отладочные стрельбы, непременно сообщите. Не забудьте, я хочу быть первым испытателем пистолета-пулемета! Желаю успеха.
Если сказать, что меня охватила тогда радость, этого, наверное, будет недостаточно. Я словно крылья обрел. Хотелось петь. Но я молча сидел в машине и смотрел, как Андрей Иванович Казаков делал какие-то пометки у себя в блокноте. Мы ехали в институт. Уж теперь-то, думалось мне, сделаю все как надо!
В институте была создана рабочая группа (в обиходе ее называли «спецгруппа ЦК КП(б) Казахстана»), которой поручили заниматься дальнейшей доводкой пистолета-пулемета. В нее вошли старший преподаватель Евгений Петрович Ерусланов и несколько студентов старших курсов, работавших по совместительству в лаборатории кафедры.
Молодость, увлеченность делом не просто сблизили, но и сдружили нас. Душой, заводилой в группе, неуемным в работе и дотошным в решении всех технических вопросов был Сергей Костин, позднее ставший профессором и вырастивший немало учеников. Большую помощь в овладении техникой проектирования, черчения мне оказывал Вячеслав Кучинский, впоследствии тоже профессор, кандидат технических наук. Мы с ним стали настоящими друзьями на долгие годы. Помню темпераментного, импульсивного Ивана Саакиянца…
В учебно-производственных мастерских института работали мастера своего дела с большим стажем. Многие из них, знаю, не раз подавали рапорт с просьбой отправить на фронт. Слесарь-лекальщик Михаил Филиппович Андриевский (он изготовлял лекала, штампы, специнструменты, участвовал в сборке образца), фрезеровщик Константин Акимович Гудим, токарь Николай Игнатьевич Патутин, медник Михаил Григорьевич Черноморец оказали неоценимую помощь в доводке образца. Ближе к концу работы над пистолетом-пулеметом подключились и сотрудники кафедры «Резание, станки и инструменты» – начальник лаборатории Василий Иванович Суслов и Карл Карлович Канал (латыш по национальности).
В процессе отработки образца немало деталей переделывалось по нескольку раз: сказывалась неопытность самого конструктора и чрезмерная напористость членов спецгруппы. Но никто не упрекал нас в том, что мы бывали торопливы и нетерпеливы. Тактично поправляли, подсказывали. Да и Андрей Иванович Казаков был рядом. Артиллерист по образованию, выпускник академии имени Ф. Э. Дзержинского, ученик А. А. Благонравова, он слыл образованнейшим специалистом в области вооружения. К тому же до перехода в МАИ А. И. Казаков длительное время был на практической работе на оборонных заводах – военным представителем по приемке автоматического оружия. Так что, предоставив нам немалую самостоятельность в решении инженерных вопросов, Андрей Иванович всегда вовремя вмешивался, если видел, что нас начинало заносить не в ту сторону.
Для работы нам выделили небольшое помещение площадью в восемнадцать квадратных метров в одноэтажном саманном домике с отдельным входом и застекленным крыльцом. Для Костина, Кучинского, Саакиянца и меня крыльцо служило и местом отдыха – там стоял топчан. Мы, по сути, находились на казарменном положении и территорию учебно-производственных мастерских покидали лишь раз в неделю, чтобы сходить в баню.
Доводка образца шла довольно быстро. Этому, безусловно, способствовала высокая квалификация рабочих, выделенных нам в помощь. Когда требовалась проверка пистолета-пулемета стрельбой, проводили ее по ночам в инструментальном цехе. Для этого в свободном углу цеха ставили вертикально штабель досок, ящик с песком, оружие закрепляли в тисках, а от спускового крючка протягивали веревку в соседнее помещение. Производили несколько выстрелов. Если после этого требовалась какая-то доводка – в основном припиловка деталей, то делали ее сами, в тех же тисках. После чего вновь стреляли. И так до утра.
Конечно, сейчас такая работа кажется примитивной. Но учтем и другое: шла война, да к тому же авиационный институт и его учебная материально-техническая база не располагали испытательным полигоном для стрелкового оружия. Приходилось приспосабливаться, что-то придумывать. Помню, в первую ночь, когда мы пришли в инструментальный цех для стрельб, случился небольшой казус. Помещение цеха хотя и было небольшим по площади, но с высоким потолком. Стены были кирпичные, слегка побеленные. Поставили ящик с песком, установили образец и начали испытания. После первых выстрелов заходим в цех, а там противоположной стены не видно от густой пыли красно-белого цвета. Впечатление было такое, будто стена рухнула, превратилась в пыль. Пришлось тогда срочно сооружать что-то вроде щита из досок.
В конструкцию пистолета-пулемета в процессе доводки вносили существенные доработки. В железнодорожных мастерских станции Матай был сделан образец, работавший по принципу свободного затвора. Мы добились этим максимальной простоты устройства. Но тут обнаруживался и ряд недостатков – не обеспечивалась высокая кучность боя; из-за массивного затвора нарушалась устойчивость оружия при автоматической стрельбе. В Алма-Ате мы разработали схему образца с полусвободным затвором, облегчили его массу, отказались от заднего шептала. Словом, изрядно потрудились, чтобы конструкция пистолета-пулемета была завершенной и надежной в действии.
Испытания вынесли за город, в горы. Убедившись, что автоматика работает хорошо и кучность боя неплохая, мы приняли решение доложить о готовности образца секретарю ЦК КП(б) республики. Никаких изменений по параметрам нами больше не проводилось из-за отсутствия на стрельбище необходимого оборудования и приборов.
На испытание нашего образца Ахмеджан Койшигулов приехал с каким-то генерал-майором, который первым проверил функционирование и безотказность работы пистолета-пулемета или, как его называли в нашей спецгруппе, ППК (пистолет-пулемет Калашникова). Генерал-майор выразил свое отношение к работе оружия одним словом:
– Хорош!
– Что ж, оценка, данная военным, довольно высокая, – подошел поближе секретарь ЦК КП(б) Казахстана Койшигулов. – Соответствует ли она истине, хочу убедиться лично. Как на это смотрит молодой конструктор? Не возражает?
Ахмеджан Койшигулов испытывал образец с каким-то упоением. Видимо, ему очень понравился пистолет-пулемет в действии и он так увлекся стрельбой, что мы не заметили, как закончились все привезенные нами патроны. Только после этого он поднялся с земли и поблагодарил всех за работу, а мне сказал:
– Потрудились вы славно. Однако наше мнение еще не окончательное, мы можем только вместе порадоваться вашему успеху. Решающее слово теперь за специалистами стрелкового оружия. Так что собирайтесь, товарищ Калашников, в Самарканд. Там сейчас располагается Артиллерийская академия имени Дзержинского. – И обратился к Казакову:
– Андрей Иванович, прошу вас подготовить рекомендательные письма в Военный совет Среднеазиатского военного округа и к профессору Благонравову, в Самарканд. Я сам их подпишу.
И снова – в путь. Еще одна республика входила в мою конструкторскую биографию, чтобы стать очередной вехой на моем творческом пути – Узбекистан. Я много слышал об этом солнечном крае, о гостеприимстве его народа. В военное лихолетье республика взяла под свое крыло тысячи детей-сирот, в узбекских семьях как родные звучали русские, украинские, белорусские, латвийские, молдавские имена.
В Ташкенте в штабе военного округа ко мне отнеслись очень внимательно. Видимо, свою роль сыграло письмо секретаря ЦК КП(б) Казахстана. Отвечавший за организацию изобретательской и рационализаторской работы в округе Михаил Николаевич Горбатов с интересом ознакомился с опытным образцом оружия и сделал все от него зависящее, чтобы я поскорее попал в Самарканд. Начальнику Артиллерийской академии генерал-майору артиллерии А. А. Благонравову было направлено письмо от имени Военного совета округа с просьбой дать отзыв на образец пистолета-пулемета.
Древний Самарканд оглушил меня шумным разноязычием восточных улочек. К сожалению, не удалось как следует вглядеться в минареты Регистана, восхититься изяществом мечети Биби-Ханым, побывать в мавзолее Тимура. Это я сделал уже в послевоенное время. А тогда торопился скорее попасть на прием к начальнику академии.
В Алма-Ате у меня была возможность прочитать один из трудов А. А. Благонравова – «Основания проектирования автоматического оружия». В нем хорошо даны общие обоснования для разработки новых образцов. Я старался, насколько было возможно, поглубже разобраться в теоретических положениях, изложенных в книге.
И вот докладываю генералу о своем прибытии, вручаю ему рекомендательные письма. Анатолий Аркадьевич прочитал их и произнес:
– Письма – это, конечно, хорошо. Но я бы хотел взглянуть на сам образец.
Разместив на рабочем столе генерала свой образец, я стал объяснять его устройство, показывать чертежи и результаты испытаний. Благонравов внимательно слушал, смотрел, а потом вдруг начал сам разбирать пистолет-пулемет. Причем делал он это настолько уверенно и быстро, словно не раз до этого видел образец и был хорошо знаком с его устройством.
Ревностное чувство шевельнулось во мне, хотя и приятно было видеть этого седовласого генерала, заинтересовавшегося моим детищем. Ведь он – один из главных авторитетов в том деле, за которое я взялся. Крупнейший теоретик. Характеристику пистолетам-пулеметам, которую он дал в своей книге об автоматическом оружии, я помнил наизусть: «Пистолеты-пулеметы проектируются под патрон пистолетного типа: в этом и состоит их основное отличие от автоматической винтовки, допускающее выигрыш в весе и получение портативного образца, дающего возможность вести автоматическую стрельбу и обладающего довольно емким магазином, но с весьма ограниченной сферой действия».
Что теперь скажет этот чуть ли не главный судья о моем образце?
Разложив детали пистолета-пулемета на своем столе, генерал стал расспрашивать о том, какие трудности встретились при его изготовлении. Он очень удивился, когда узнал, что у меня нет специального образования, а лежащий перед ним «пистолет-пулемет номер один» был сделан в мастерских паровозного депо и доработан в МАИ, эвакуированном в Алма-Ату. Затем Благонравов задал еще несколько вопросов, никак, казалось бы, не относящихся к причине моего появления здесь: о моей семье, о работе до армии, о службе, о фронтовой жизни… Я уже не «докладывал», а как своему старшему другу рассказывал обо всем этому внимательно слушающему генералу.
Как-то в одной из публикаций уважаемой мной центральной газеты известный журналист написал о моей встрече с генералом Благонравовым буквально следующее: «Анатолий Аркадьевич, покручивая в холеной руке карандаш, долго и молча рассматривал его чертежи. Вопросы задавал редко. Калашников отвечал браво, как и полагается отвечать старшему сержанту, когда спрашивает генерал. Благонравов эту лихость не любил с 1916 года, когда был юнкером Михайловского артиллерийского училища. Раздражение, однако, глушилось бесспорной талантливостью чертежей».
Знал ли этот журналист А. А. Благонравова раньше, встречался ли с ним, и если встречался, то в какой обстановке? Могу сказать одно: в своей публикации, очевидно желая как-то «поярче» показать характер профессора, он, прямо скажем, исказил образ Благонравова. Во всяком случае, описывая мою встречу с генералом, журналист выдумал и его «холеные руки», и мои «бравые ответы».
Анатолий Аркадьевич Благонравов, человек деликатный, глубоко интеллигентный, покорил меня своей благожелательностью, готовностью участвовать и в судьбе моего образца, и – в моей судьбе.
Выяснив все вопросы, Анатолий Аркадьевич попросил у меня «минутку терпения», а сам сел за стол и начал что-то писать, изредка бросая взгляд то на меня, то на разложенные на столе чертежи и детали пистолета-пулемета.
Мне показалось, что писал он очень долго. Потом вызвал секретаря, молодую черноглазую украинку и сказал:
– Пожалуйста, постарайтесь побыстрее напечатать это.
Мне очень хотелось узнать, что же было в той бумаге-приговоре? Но генерал Благонравов, собирая образец, продолжил прерванный разговор. Он посоветовал мне как можно больше читать, изучать все, что касается конструирования оружия, научиться хорошо разбираться и в российских, и в иностранных образцах: «надо знать, что сделано в этой области до тебя: не зная старого – не сделаешь хорошего нового»!
В это время вошла секретарь и положила на стол несколько напечатанных листов. Внимательно прочитав, Благонравов поставил на них свою подпись. Несколько листов он вложил в конверт и сам написал на нем адрес. Два листа подал мне. Я попытался бегло прочесть напечатанное, но не смог: от волнения строки сливались, буквы прыгали, и смысл не доходил до меня…
Прощаясь, генерал Благонравов вручил мне конверт со словами:
– Это передадите командующему Среднеазиатским военным округом. А те страницы, что у вас в руках прочтете позже сами. Желаю вам удачи, молодой человек, в нелегком деле, но советую не обольщаться первыми успехами.
Затем он пожал мне руку и мягко добавил: «Всего доброго и – счастливого пути»!
В большом волнении я вышел из кабинета начальника академии, подошел к окну и стал читать. Это были два разных документа. Мне еще никогда не приходилось читать подобного рода бумаг. Отеческий и в то же время необыкновенно уважительный по отношению ко мне, молодому сержанту, тон этих документов настолько растрогал меня, что комок подступил к горлу и на глаза навернулись непрошеные слезы…
Оказавшись в гостинице, я вновь и вновь перечитывал эти два документа. Оба были на бланках академии и имели вид очень важных бумаг. И действительно, эти документы сыграли очень существенную роль в моей конструкторской судьбе.
Оба документа хранятся с той поры в моем архиве. Хочется сейчас полностью их воспроизвести как свидетельство объективного, честного, заинтересованного отношения А. А. Благонравова к тем, в ком он обнаруживал «искру Божью».
Вот что сообщал начальник академии в Казахстан:
«СЕКРЕТАРЮ ЦК КП(Б) КАЗ. ТОВ. КОЙШИГУЛОВУ
КОПИЯ: ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА АРТИЛЛЕРИИ САВО ИНТЕНДАНТУ
1 –ГО РАНГА ТОВ. ДАНКОВУ
При сем направляю отзыв по пистолету-пулемету конструкции старшего сержанта тов. КАЛАШНИКОВА М. Т. Несмотря на отрицательный вывод по образцу в целом, отмечаю большую и трудоемкую работу, проделанную тов. КАЛАШНИКОВЫМ с большой любовью и упорством в чрезвычайно неблагоприятных местных условиях. В этой работе тов. КАЛАШНИКОВ проявил несомненную талантливость при разработке образца, тем более, если учесть его недостаточное техническое образование и полное отсутствие опыта работы по оружию. Считаю весьма целесообразным направление тов. КАЛАШНИКОВА на техническую учебу, хотя бы на соответствующие его желанию краткосрочные курсы воентехников, как первый шаг, возможный для него в военное время.
Кроме того, считаю необходимым поощрить тов. КАЛАШНИКОВА за проделанную работу.
Приложение: отзыв на двух листах
НАЧАЛЬНИК АКАДЕМИИ Генерал-майор артиллерии /БЛАГОНРАВОВ/ (подпись)ВОЕНКОМ АКАДЕМИИ полковой комиссар /ДОЛИНИН/ (подпись)»
Не менее примечателен и второй документ, адресованный Военному совету Среднеазиатского военного округа (САВО), а копия – мне как конструктору пистолета-пулемета:
«В Артиллерийскую академию старшим сержантом тов. КАЛАШНИКОВЫМ был предъявлен на отзыв образец пистолета-пулемета, сконструированный и сделанный им за время отпуска, предоставленного после ранения. Хотя сам образец по сложности и отступлениям от принятых тактико-технических требований не является таким, который можно было бы рекомендовать для принятия на вооружение, однако исключительная изобретательность, большая энергия и труд, вложенный в это дело, оригинальность решения ряда технических вопросов заставляют смотреть на тов. КАЛАШНИКОВА как на талантливого самоучку, которому желательно дать возможность технического образования.
Несомненно из него может выработаться хороший конструктор, если его направить по надлежащей дороге. Считал бы возможным за разработку образца премировать тов. КАЛАШНИКОВА и направить его на техническую учебу».
Под этим документом он подписался, видимо для большей убедительности, полным «титулом»:
«ЗАСЛУЖЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ НАУКИ И ТЕХНИКИ
Читать бесплатно другие книги:
