Неупокоенные Оливер Лорен

Сандра

Ричард Уокер был гораздо популярнее после смерти, чем при жизни.

Так много народа в нашем доме не было уже давно. Это как ехать в переполненном лифте на сорок второй этаж – кто-нибудь обязательно пернет. Столько запахов, столько вони изо рта, столько пустых разговоров и лживых улыбок, столько помады на губах и зубах, столько попыток мужиков почесать яйца через штанины неудобных костюмов, пока никто не видит.

Основное действо происходило в гостиной, где Минна и Кэролайн расставили рядами раскладные стулья напротив камина – как будто к свадьбе приготовились. Никакой кафедры, никакого священника – только Минна с микрофоном, взятым напрокат, несколько ваз с цветами и большой портрет Ричарда Уокера (профессиональный снимок, наверное, сделанный для его компании). На снимке он улыбался, немного наклонившись к камере, как будто хотел рассказать фотографу какой-то секрет.

– Он всегда так хорошо выглядел, – сказала одна из женщин и покачала головой, как будто Ричард сам был виноват в том, что начал стареть и дурнеть.

– Да, это все так ужасно! – надрывно проговорила другая, смакуя джин с тоником.

– А дядя тут? – спросил маленький мальчик, показывая на небольшую мраморную урну на камине под улыбающимся фото Ричарда.

– Только его тело, – сказала его мама, как будто это все объясняло для ребенка.

Малыш уставился на урну, теребя карман своего маленького пиджачка.

– Как он туда влез? – наконец спросил он.

Женщина с джином повернулась к мальчику, улыбнулась, показав всем свои перепачканные в помаде зубы, и сказала:

– Они его сожгли, зайка.

Ребенок заплакал.

Когда мне было пять или шесть лет, нашу соседку, миссис Гернст, задавил поезд. Когда я стала старше, то начала думать, что, возможно, это и не было несчастным случаем: поезд был ночной, и что делала на путях в столь поздний час больная и располневшая от старости бабушка, которая едва могла передвигаться? Но тогда мать мне сказала: «Пути Господни неисповедимы». Ага, как будто Богу было угодно раскатывать в блин старую женщину, которая и мухи при жизни не обидела! И Он как бы говорит нам: вот что Я сделаю с тобой, если ты не будешь прибираться в своей комнате, чистить зубы или читать Евангелие.

Они как-то – не спрашивайте меня как – умудрились собрать ее по частям, красиво уложить в большой деревянный гроб и выставили на всеобщее обозрение, как тушку карпа, из которого отец моего друга Билли сделал чучело и повесил себе на стену на деревянной панельке.

Это одно из моих ранних детских воспоминаний: похороны миссис Эсси Гернст. Тогда я впервые увидела мертвеца. Я помню, что пока шло прощание, мы с Билли Иверсоном и Патти Хорн играли в дальней комнате, где пахло папиными носками и порошком, который мама засыпала в комод от муравьев.

Билли сказал, что, если поцеловать миссис Гернст в губы, она очнется. Он заверил меня, что если я поцелую ее, то она проснется и отдаст мне все ее состояние – миссис Гернст была очень богатой женщиной.

Какого черта я должна была ему не поверить? Ведь в сказках все именно так и делали!

А вот что еще: однажды мы с Сисси играли в Принца и Белоснежку. Мы напились бренди – она стащила его у родителей – и лежали на берегу ручья на мягком покрывале из мха. Стоял один из тех летних солнечных дней в Джорджии, когда ты чувствуешь себя как внутри калейдоскопа – все вокруг играет яркими зелеными, голубыми и желтыми пятнами. Я была сонная от жары и бренди, так что перевернулась с боку на бок очень медленно и лениво. Сисси облокотилась на правую руку и склонилась надо мной.

– Давай ты будешь Белоснежкой, а я – Прекрасным Принцем, – сказала она.

И до того, как я успела спросить, что это значит, она наклонилась и поцеловала меня. Ее губы были сухими и сладкими, а от мокрых после купания волос пахло кремом от загара и дезодорантом.

– Зачем ты это сделала? – Я помню, что я смеялась, хотя мне почему-то было страшно.

– Теперь ты никогда не умрешь, – сказала Сисси и тоже засмеялась.

После официальной церемонии взрослые ушли на кухню пить кофе и болтать ни о чем, посматривая на часы и прикидывая, сколько еще они могут пробыть в гостях, чтобы не показаться невежливыми. А мы с Билли пошли к гробу – он подсадил меня, чтобы я могла заглянуть туда. Рядом с телом миссис Гернст лежали две фарфоровые фигурки кошек, которые она коллекционировала. Ее кожа пахла какими-то химикатами и немного деревом. Губы были сухими и тонкими как листы бумаги.

Я помню, как закричала мама, и я от неожиданности упала прямо на голову Билли, который залился полоумным смехом, как маньяк. Мать оттащила меня от гроба за юбку и задала хорошую порку прямо перед трупом миссис Гернст, а потом пришел отец и вытащил нас обеих на улицу.

Тогда я подумала, что мама злилась оттого, что я неправильно поцеловала миссис Гернст – она ведь не проснулась! Старушка была мертва, как и прежде.

Это, кстати, была моя любимая часть в сказках. Не банальное «жили долго и счастливо» в конце – даже в детстве я понимала, что это бред сивой кобылы. А именно поцелуй – действие, которое пробуждает ото сна, которое все исправляет, после которого все становится хорошо. Это было даже лучше, чем исповедь, после которой Иисус принимает тебя в Свои объятия.

Вот в чем, возможно, была наша с Элис проблема – мы ждали Прекрасного Принца.

И мы ждали – и ждем – наш волшебный поцелуй: прощение.

Минна

Минна увидела Дэнни в гостиной, когда мама произносила свою речь. Сначала она подумала, что он пришел поддержать ее или выслушать ее извинения, но потом заметила, что он в полицейской форме, а рядом с ним стоял еще один коп. Она старалась привлечь его внимание и помахать Дэнни, но это было сложно, потому что она сидела в первом ряду и все на нее смотрели. А взгляд Дэнни был прикован к Кэролайн.

Где черти носят этого Трентона? Минна нигде не могла его найти.

– Можно не знать человека всю жизнь… – говорила мама, и Минна отвернулась, как будто она говорила про нее. И Кэролайн действительно смотрела на нее. Этого не было в ее речи, когда она репетировала перед Минной сегодня утром. Они обе притворялись, что ничего не произошло и они не спали под одним одеялом, как нормальные мама и дочка.

– Я была замужем за Ричардом двадцать два года, и все же он в каком-то роде оставался для меня загадкой, – продолжала Кэролайн. Все молчали, кто-то кашлянул. Минна смущалась от того, что мама смотрела прямо на нее, и хотела отвести взгляд, но не могла. – Но кое-что я знала о нем наверняка: Ричард умел наслаждаться жизнью, как никто другой. Иногда он мог в этом переусердствовать. – По комнате прокатились редкие смешки. – Однажды он решил, что мы все должны пойти в поход. Он потратил неделю, чтобы выбрать самые лучшие палатки, самое лучшее место для рыбалки и сбора ягод. Он сам хотел наловить рыбы и набрать ягод и не позволил мне взять с собой даже баночку консервов. Ну, наш поход длился примерно полчаса. Меня сразу же покусали комары, Минна заработала ожоги от ядовитого плюща, и все жутко проголодались. В итоге ночевали мы в мотеле.

Теперь засмеялись уже все гости. Минну сковал страх: она забыла. Она совсем забыла про тот поход, а сейчас, после слов матери, вспомнила, как отец ходил по берегу реки в широкополой шляпе с перьями, как переливалась на солнце голубая речка, как отец звал ее поплавать, как он осторожно и заботливо протирал ромашковым лосьоном ее руки, все красные от ожогов от плюща.

Что еще она забыла? Сколько еще приятных и хороших моментов, связанных с отцом?

Минна знала, что он любил жизнь. По-своему и не всегда правильно, но любил. Из-за этого возникали проблемы, но они все были как небольшие черные точки на блестящей глянцевой фотографии его жизни.

Впервые в жизни к ней пришла мысль: может, во всех их проблемах и разногласиях был виноват не только отец?

– Когда люди умирают, прощать их становится проще, – сказала Кэролайн. Она опустила глаза на бумажки, которые держала в руках, и Минна знала, что она не читает по ним. Когда Кэролайн вновь подняла глаза, в них застыла мольба. – Мы всегда старались сделать все, что от нас зависит… – Она наконец-то перестала смотреть только на Минну и обвела взглядом всех присутствующих. Минна не могла понять, была ли мама пьяна или нет. Кэролайн никогда не говорила так искренне, даже – или особенно – когда она была пьяна. – Я очень любила Ричарда, даже после развода. И мы всегда были очень близки. – Ее голос задрожал, и Минне пришлось вцепиться в стул, чтобы не сорваться и не убежать прочь из гостиной. – Я прощаю его за все. В том числе и за то, что он умер, хотя знал, что я буду очень по нему скучать. Мне есть еще о чем сказать, но ведь так всегда. Всегда остается что-то, о чем можно долго говорить.

Гостям понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что речь Кэролайн окончена – так странно она все подытожила. И только после того, как Кэролайн присела рядом с Минной, гости начали тихо переговариваться. Если бы это был спектакль, они бы зааплодировали, но вместо аплодисментов раздались вздохи, всхлипы и скрип стульев. А потом место у микрофона занял Грег, двоюродный брат Минны.

– Ну как тебе? – прошептала Кэролайн. От нее пахло водкой. Значит, он не трезвая. Но это уже не важно. Вместо ответа Минна сжала ее руку. Она боялась, что если заговорит, то опять расплачется.

Но, слава богу, все закончилось быстро. После Грега слово взял муж сестры Ричарда, так как она отказалась приехать, ведь всю свою сознательную жизнь брат с сестрой только и делали, что ссорились. Потом речь произнес деловой партнер Ричарда, и Минна отметила для себя, что выглядит он даже лучше, чем раньше. Но еще до того, как она успела задаться вопросом, женат он или нет, все закончилось. Ну, по крайней мере, большая часть поминок была позади. Гости окружили Минну. Они подходили по очереди, прикасались к ее рукам своими ладонями – гладкими, мозолистыми, шершавыми как старая бумага – и участливо шептали «мне так жаль» и дышали на нее алкоголем и мятными леденцами.

Минна увидела, как Дэнни пробирается к ней сквозь толпу, отодвигая людей вежливо, но твердо. На нее он даже не смотрел. Но прежде, чем она смогла его окликнуть или вообще хоть что-то сказать, он быстро прошел мимо и остановился перед Кэролайн.

– Миссис Уокер, не могли бы мы с вами отойти куда-нибудь и поговорить? – сказал Дэнни напряженным голосом. В тот же момент Минна заметила другого копа, который стоял позади, заткнув большие пальцы за ремень. У него были угри и герпес на губе, и выглядел он как плохой актер, играющий полицейского.

– Я же говорила, – выдохнула Кэролайн, – что у меня теперь девичья фамилия.

– В чем дело? – Минна подошла поближе, специально, чтобы Дэнни на нее взглянул. Он всего лишь на секунду скользнул по ней взглядом.

– Нам очень жаль, что пришлось побеспокоить вас в такой момент, – и, судя по всему, ему действительно было жаль, – но не могли бы мы поговорить наедине?

– В чем дело? – Минна повторила свой вопрос громче, и несколько человек из числа гостей обернулись на них. – Дэнни?

Он глубоко вздохнул.

– Это действительно неподходящее место…

– А это действительно неподходящее время! – разозлилась Минна. – У нас тут вообще-то панихида, если ты не заметил!

Гостиная почти опустела. Большинство гостей уже переместились в столовую, чтобы перекусить и обменяться парой значимых и философских фраз о цикле жизни.

– Нам правда очень жаль, – произнес Дэнни, – но поступила жалоба…

– Жалоба? – удивленно переспросила Минна.

– Я ничего не сделала, – поспешно сказала Кэролайн. Но при этом она немного покачнулась, и Минне пришлось придержать ее за руку.

Дэнни посмотрел на своего напарника – Минна справедливо рассудила, что парень с герпесом был его напарником. Но тот ничего не сказал, и Дэнни продолжил сам:

– Нам позвонила женщина по имени Адриана Кадью. Она пожаловалась, что кто-то серьезно надоедает ей звонками. Раз по тридцать в день. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Она врет! – выпалила Кэролайн, а затем сказала Минне: – Принеси мне выпить, Минна.

Но Минна не шелохнулась. Имя было смутно ей знакомо, где-то она его уже слышала… Вдруг она все вспомнила.

– Мама… – выдохнула Минна и потерла лоб рукой. Голова неожиданно взорвалась болью: она вспомнила, как они с Дэнни ускользнули с вечеринки Лорен Ламперт на День Независимости и пошли кататься на плоту на пруд Джедни. Что это только что было? Она открыла глаза и боль ушла. И воспоминание тоже.

– Она врет, Минна! Я никогда не говорила с этой женщиной…

– Все звонки поступали с этого номера, – неумолимо перебил ее Дэнни. Кэролайн замолкла.

Господи! Мама что, не знала, что есть такая штука, как определитель номера?! И что любой звонок можно отследить?

Минне хотелось и смеяться, и плакать одновременно.

– Ладно, – сказала она Дэнни, – что теперь?

– Ну… – Дэнни снова повернулся к напарнику, но тут что-то запищало, и мистер Герпес-на-губе вытащил телефон из-за пояса.

– Это Роджерс, – сказал он и отвернулся от Кэролайн и Минны, что-то бормоча в трубку.

Гости, оставшиеся в гостиной, делали вид, что не слушают, но на самом деле держали ушки на макушке. Минне захотелось наорать на них, чтобы они катились в столовую ко всем остальным и спокойно жрали свои закуски!

– Простите, что причиняем вам сейчас столько хлопот, нам жаль, – повторил Дэнни уже в третий раз, и Минна едва справилась с желанием залепить ему пощечину, – но она выдвигает обвинения против вас.

– Обвинения? – повторила Кэролайн, как будто в первый раз не расслышала. Она вцепилась в руку Минны. – Минна, принеси выпить.

– Вы не можете ее арестовать! – сказала Минна настолько возмущенно и настойчиво, как только позволял шепот. – Ты с ума сошел?!

– Я не собираюсь ее арестовывать, – сказал Дэнни таким тоном, как будто Минна сморозила глупость, – может, ты или Трентон отвезешь ее в участок, когда у вас тут все закончится?

– Мы не видели Трентона уже несколько часов, – сказала Минна, цепляясь к словам Дэнни по поводу брата, – и вообще-то он еще не может водить машину.

Кэролайн снова пошатнулась, и Минна опять ее придержала.

– Где Трентон? – запаниковала мать. Как будто алкоголь до сих пор не оказывал на нее никакого действия, а тут вдруг прорвало. – Он был на моей речи?

– Она не может ехать в участок, – сказала Минна, – посмотри на нее! И не говори, что тебе жаль!

– Трентон! Трентон! – кричала Кэролайн. Ее глаза расширились, у нее начался приступ паники. Она схватила Минну за руку так сильно, что кожа девушки покраснела. – Минна, где Трентон? Вечером мы хороним папу! Он должен быть на церемонии!

Напарник Дэнни закончил говорить по телефону.

– Роджерс едет, – сказал он. Его голос был на удивление высоким и ни капли не соответствовал его внешности.

– Он едет сюда? – удивился Дэнни.

У Кэролайн подкосились ноги, и она чуть не упала, задев стул. Дэнни подхватил ее и осторожно вывел в коридор.

– Кое-что выяснилось, – сказал Герпес после ее ухода, – есть новости о телефоне Вивиан Райт.

Дэнни напрягся, как олень, почуявший хищника.

– Кто-то его нашел? – спросил он.

Напарник покачал головой.

– Нет, с него отправили сообщение, – он повернулся к Минне. Она разглядела, что его глаза сияли, а губы были влажными, – на номер, зарегистрированный на имя Трентона Уокера.

Трентон

Трентона стошнило уже дважды, но его до сих пор лихорадило. Он брызгал себе на лицо холодной водой так ожесточенно, что намочил ворот рубашки. Но ему было все равно. В шкафчике Трентон нашел старый тюбик зубной пасты, – наверное, Минна забыла его выбросить или просто не посчитала нужным, – выдавил немного полузастывшей массы на палец и хорошенько протер зубы и язык. Его снова чуть не вырвало. А потом он еще раза четыре промыл рот водой. Все это время он ожидал, что призрак вот-вот начнет его подначивать: давай же, Трентон, скорее, ты мне обещал! Но она молчала.

Кэти написала еще одно сообщение: «А ты не говорил, что у тебя вечеринка».

Он не успел написать ей, что это не вечеринка, а поминки, как пришло еще одно вдогонку: «Ты где?»

Ванная все еще немного кружилась перед глазами Трентона. Он осторожно выглянул в коридор: там была куча народа. Гости неспешно дрейфовали из одной комнаты в другую, переваливаясь как зомби. Минна включила тихую музыку, она смешалась с голосами гостей. Иногда были слышны смешки. Кто-то пукнул.

Трентон пропустил всю церемонию.

Его бывшая учительница, миссис Андерсон, заметила его и помахала. Трентон отпрянул назад и быстро хлопнул дверь.

«Иди туда, откуда играет музыка, я тебя найду», – написал он Кэти.

«Это самая плохая вечеринка из всех, что я видела», – ответила она.

Мелодия, которая звучала из колонок, была акустической версией песни «Рожденный бежать» Брюса Спрингстина. Трентон отметил про себя, что Минна попала в точку с выбором музыки – его отец был настоящим фанатом Брюса. Минна говорила, что это отчасти из-за схожих биографий – и музыкант, и Ричард были простыми парнями из рабочей среды, которые в итоге нашли свое место в жизни. Трентон вспомнил, как они однажды летом ехали куда-то на отцовском «Мерседесе». Ему было пять или шесть, отец посадил его на сиденье рядом с водителем, солнце слепило глаза через лобовое стекло, басы были такими мощными, что отдавались в зубах, а Ричард выстукивал одной рукой на руле ритм песни. Трентон тогда ощущал себя самым близким другом отца.

Он снова выглянул в коридор и на этот раз увидел ее. На Кэти была толстовка с капюшоном, который она натянула на голову по самое не могу, солнцезащитные очки – она была как яркое пятно в море черных и серых костюмов или как пятно крови на поверхности океана. Трентон пошел было ее навстречу, но она уперлась руками ему в грудь и наспех затолкала обратно в ванную и захлопнула за собой дверь.

– Слушай, – Кэти парой резких движений сорвала с себя капюшон и очки, – у меня совсем мало времени.

Она снова перекрасила волосы. Теперь они были темными, почти как у Трентона.

Трентон был на седьмом небе от счастья. Весь мир вдруг сжался до размеров ванной комнаты, в которой стояла Она – Кэти. Она была наконец-то рядом с ним.

– Я думал, ты сбежала, – проговорил он.

– Ну да, конечно…

– Или родители тебя выставили.

– Они даже не знают, где я, – в ее взгляде на миг проскользнула то ли боль, то ли сильное волнение, – слушай, Трентон, я кое-что должна тебе сказать. Пояснить пару вещей.

– Я был как на иголках после пожара. – Трентона еще немного лихорадило, но это уже, скорее всего, от того, что Кэти стояла рядом. Он даже мог разглядеть ее крохотные веснушки под слоем тонального крема, как маленькие звездочки. – Но я даже Эми велел никому ничего…

– Слушай! – громко прошептала она и сжала его руки. Все это было так неожиданно, что Трентон отшатнулся и сел прямо на унитаз – хорошо, что крышка была закрыта. – Заткнись хоть на секунду! У меня для тебя четыре новости. Четыре вещи, в которых я должна признаться. – Кэти ослабила хватку и отпустила его руки. Трентон замолчал. Девушка принялась нервно ходить по комнате, но ванная была столь мала, что она могла сделать только пару шагов в одном направлении, а потом развернуться и идти обратно. – Первое: я скоро уеду отсюда навсегда.

Кэти нервно барабанила пальцами по разным предметам в комнате.

– И куда?

– Ради бога, просто выслушай! Второе: я тебе врала. О многом. Но это не значит, что я плохая.

– Ладно. – Трентон очень хотел встать с унитаза. Его бесило, что Кэти мельтешила перед глазами. Но он не хотел, чтобы она снова на него кричала.

– Третье… – Девушка резко остановилась прямо напротив него. У нее были глаза, как у загнанного зверя – большие и умоляющие. – Ты мне нравишься. Ты какой-то придурочный, но ты мне нравишься.

Трентон хотел что-то возразить, но фраза «ты мне нравишься» как будто дала ему под дых. Он даже не мог дышать и боялся даже шевельнуться, чтобы эти волшебные слова не разбежались в панике, как тараканы, напуганные ярким светом.

Но Кэти никуда не убегала, не протестовала, не брала свои слова обратно.

– А четвертое? – спросил Трентон слабым голосом.

И только сейчас Кэти улыбнулась.

– А вот четвертое. – Она упала на колени прямо напротив унитаза, обвила его шею руками и поцеловала.

Трентон был в шоке. И в ужасе. Но только на секунду. Когда ее язык скользнул ему в рот, он почему-то не волновался о том, чтобы не облажаться, а просто пустил все на самотек. Чувство было такое, как будто он пришел домой уставший после трудного дня и упал в мягкую теплую постель.

Ванная как будто исчезла. Осталось только дыхание Кэти и теплые ладони на плечах Трентона.

Поцелуй длился минуты, часы… Трентон услышал в своих ушах нарастающую дробь, как будто барабанное соло, которое вот-вот достигнет кульминации, или как аплодисменты огромной аудитории. И только в следующий момент он понял, что это были не барабаны, а чьи-то крики и быстрые шаги.

Дверь в ванную с треском распахнулась, ударившись о трубу.

Кэти прикусила Трентону губу от неожиданности. Он поморщился и отпрянул от нее.

В дверном проеме стояла Минна, держа Эми за руку. За ними высились два копа. Трентон узнал одного из них – это был тот самый бывший парень сестры.

Дэнни тяжело дышал, как будто пробежал пару километров.

– Вивиан Райт? – спросил он.

Кэти посмотрела на Трентона и обреченно вздохнула:

– Черт…

Эми приложила пальчик к губам и сказала:

– Тссс…

Элис

– Я знала, что она врет! – Новенькая была страшно расстроена: Трентон был еще жив. Она начала плакать, но Сандра грубо ее одернула.

– А ну хватит! Хныканьем ты ничего не сделаешь!

– Тебя никто не спрашивал! – огрызнулась девушка. А потом сказала: – Я же говорила, что я не Вивиан.

– Ты нам много что говорила, – осторожно заметила я и моментально ощутила ее разочарование – им пропиталась вся комната.

Она постепенно забывает, что значит быть человеком. Она все больше растворяется в воздухе, теряя привычные очертания.

– И правда, кто ты такая? – наконец спросила я.

Новенькая пошмыгала носом и заговорила тихим голосом, как будто мышь скреблась в стене.

– Меня зовут Ева. Вернее, меня так звали. Я не помню, кто я и кем была. Я даже не знаю, почему я здесь.

– Добро пожаловать в наш клуб! – устало сказала Сандра, без сарказма и раздражения. Наверное, она, как и я, устала притворяться.

Трентон, Минна, Эми, полицейские и Кэти – вернее, Вивиан – вернулись в гостиную, которая к тому времени уже опустела. Дэнни с напарником расставили шесть стульев полукругом, и все сели.

– Детектив Роджерс будет с минуты на минуту, – сказал полицейский с рябым лицом, – прошу всех пока побыть здесь.

– Я не понимаю, почему вы выбрали дом Дэвисонов? Как вы узнали, что они сейчас в отъезде? – спросил Дэнни у Вивиан.

– А можно значок? – попросила Эми.

– Тише, Эми, – строго сказала Минна, но Дэнни спокойно достал значок и протянул девочке.

– Через Интернет, – ответила Вивиан. Если она и стыдилась своего поступка, то совсем немного: их дом был в списке сезонной аренды.

– Зачем ты это сделала? – спросил Трентон.

Она сверлила взглядом подол толстовки.

– Не знаю. Наверное, просто захотелось развеяться. Побыть кем-то другим. И вообще – это здорово, когда тебя ищет куча народа.

Девушка подняла глаза на Трентона.

– А ты будешь?

– Что?

Вивиан слабо улыбнулась.

– Ты будешь меня искать?

– Да, – сказал Трентон дрогнувшим голосом. Он прочистил горло и сказал уже тверже: – Да.

– Мы закончили? – спросила Минна у Дэнни. – Если вы забыли, у нас тут панихида. Мы сегодня моего отца хороним.

Дэнни смутился.

– Мы все еще не разобрались с вашей мамой. Нужно отвезти ее в участок… – Он оглянулся вокруг. – А где она?

И тут раздался выстрел.