Неупокоенные Оливер Лорен

Кэролайн

– Выпей, – сказала Минна и налила Кэролайн еще кофе.

– Я не хочу. – Кэролайн уже отказалась от кофе с сахаром и сливками, сказав, что ей нужно что-нибудь покрепче. Тогда Минна сделала черный кофе. Они с Дэнни смотрели на нее как очень заботливые родители на проблемного ребенка – настороженно и с сочувствием. Между ними на столе высилась груда немытой посуды со следами горчицы и листьями салата. Кое-где еще остались целые сэндвичи.

– Просто выпей, – настаивала Минна. Кэролайн была слишком измотана, чтобы спорить. Алкоголь еще гулял в крови, но уже выветривался. Пистолет в руке, вспышка гнева, крики – все это выплывало из тумана и становилось жуткой реальность.

Минна попросила прощения у гостей и выпроводила их. А еще они с Трентоном уговорили Дэнни не арестовывать Кэролайн до окончания похорон. Слава богу, что все разошлись! Кэролайн не могла перенести всех этих шепотков у нее за спиной и косых взглядов соседей и так называемых друзей. Они наверняка уже судачили о Ричарде и этой женщине… Женщина!

Она сидела на другом конце столовой, в самом углу. Женщина ничего не произнесла с тех пор, как назвала свое имя – ну, только один раз воды попросила. Кэролайн должна была выставить ее из дома! Надо было попросить кого-нибудь вышвырнуть ее за дверь. Но вместо этого она сидела и смотрела, как Минна увивается вокруг Адрианы, предлагая ей печенье или бокал вина, таким голосом, каким она обычно успокаивает Эми, когда та плачет или ушиблась. Минна как бы говорила женщине: «Прошу, не злитесь на мою маму, она и мухи не обидит! Она была пьяна, она не хотела…»

Но Кэролайн хотела.

– Ты хочешь сказать, – Минна и Дэнни переговаривались вполголоса неподалеку от Кэролайн, наверное, думая, что она еще слишком пьяна, чтобы их понять, – что это другая Адриана Кадью? Не та, которой звонила мама?

– Нет, это не она, – произнесла Кэролайн. Она впервые обратилась к Дэнни с того момента, как он пытался надеть на нее наручники. Полицейский удивленно обернулся. Кэролайн демонстративно не смотрела на него.

Этот факт был последним гвоздем в крышку гроба: оказалось, что она подозревала не ту Адриану. Кэролайн следовало побольше узнать об этой. Она только смутно помнила содержание той маленькой статьи – что-то про насилие, езду в пьяном виде… Она безуспешно пыталась вспомнить хоть какие-то детали. Несмотря на всю подготовку, Кэролайн чувствовала себя беззащитной – нужно было ждать удара со всех сторон и не откидывать ни одну из версий!

Кэролайн повернулась к Минне и Дэнни, которые стояли у окна:

– Дайте нам побыть наедине.

Но эти двое не сдвинулись с места. Адриана, казалось, вообще не замечала их присутствия, она говорила непосредственно с Кэролайн. Чего она хотела? Прощения? Понимания? Не дождется ни того, ни другого!

– Я не требую никаких денег, – выпалила Адриана, – я не общалась с Ричардом уже десять лет. Он не отвечал на мои письма. И я давно уже перестала ему звонить.

Теперь, когда она начала говорить, ее невозможно было остановить. Женщина тряслась как в лихорадке.

– Это кровавые деньги, они мне не нужны, – сказала она с горечью в голосе.

– Я не понимаю, – холодно сказала Кэролайн. Она все еще была Королевой, а Адриана – приговоренной на отсечение головы подданной. Во всем, кроме одного факта – Королева была готова на коленях умолять Адриану, Дэнни, Минну, чтобы они ушли и оставили ее в покое. Она хотела запереться в спальне – в их с Ричардом спальне – и напиться вдрызг, чтобы мир снова стал туманным и приятным.

– Моя дочь Ева, – голос Адрианы дрогнул на этом имени, – это его дочь!

Воцарилась тишина. Кэролайн отказывалась верить, что все это происходит по-настоящему. Это был какой-то странный сон: большой стол с грязными тарелками и остатками пищи, солнце, сияющее через занавески, Дэнни в его нелепой форме…

Кэролайн подумала, что люди как дома – ты можешь открывать двери, ходить по комнатам, касаться разных предметов. Но кое-что навсегда останется невидимым и недосягаемым – системы внутри дома: водопровод, электричество, трубы и провода в стенах.

– Мы были с ним вместе всего раз. Мы оба знали, что это было ошибкой. Но я все равно продолжала посылать ему письма, открытки, локоны волос… – Адриана не выдержала и заплакала. Она взяла со стола салфетку – Кэролайн была уверена, что она грязная – и быстро вытерла слезы. – Моя бедная Ева!

Кэролайн ужасно хотела плюнуть ей в лицо. Это она должна была плакать сейчас! А теперь какой-то чужой ребенок вторгся в ее жизнь и угрожает все разрушить!

Хлопнула кухонная дверь, и в комнату с улицы зашел Трентон, отряхивая грязь с обуви.

– Мы решили похоронить отца под плакучей ивой, – сказал он. Тут Трентон увидел Адриану и застыл в дверях. – Простите… я думал, она уже…

Когда Адриана его увидела, в ее взгляде промелькнуло такое нездоровое возбуждение, что Кэролайн стало страшно.

– Сколько тебе лет? – выпалила она.

Трентон взглянул на Кэролайн, как будто прося у матери разрешение на ответ.

– Шестнадцать, – сказал он.

– Еве было бы тринадцать в июле, – произнесла Адриана. Она улыбалась, но улыбка была не радостной, а какой-то застывшей и неестественно широкой, как открытая рана. – Она хотела поехать в «Шесть флагов» на день рождения…

Трентон вытащил стул из-под стола, поцарапав пол, и тяжело на него опустился. Минна отвернулась, потирая лоб. Кэролайн прислушалась к тиканью и вдруг вспомнила, что большие часы из коридора уже упакованы и ждут аукциона вместе с другими вещами.

– Она… – Кэролайн не могла заставить себя произнести слово «умерла».

– Я звонила Ричарду из больницы. Даже не знаю зачем… Врачи сказали, что она не выживет. Я… я почему-то подумала, что Ричард сможет все исправить… – Лицо Адрианы побелело. – Но Ричард был уже мертв. Кто-то взял трубку и сказал мне: «Он умер и ничего вам не оставил. Не звоните сюда больше».

Минна резко вздохнула. Адриана этого не заметила. Она теперь смотрела на Кэролайн.

– Ее собирались похоронить… – продолжала женщина дрожащим голосом. – Уже читали ее любимый псалом – двадцать третий: «Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней». Я не могла на это смотреть. Не могла этого вынести! Я очнулась только на пути сюда. Я должна была приехать сюда… – ее руки задрожали так, что кубики льда в стакане стали биться друг об друга. – Это моя вина! Я была за рулем! Я должна была увидеть ту другую машину… Я должна была… спасти ее…

– Твою мать! – прошептал Трентон. – Она моя сестра…

– Минна, – резко сказала Кэролайн, – налей Адриане выпить.

Они сидели в молчании, пока Минна не принесла виски. Ей пришлось осторожно вынуть стакан из пальцев Адрианы – она сидела в оцепенении и как будто забыла, как ими двигать. Кэролайн чувствовала одновременно жалость и страх. Она помнила ту девушку на фотографии: широкое открытое лицо, веснушки и искренняя улыбка, как у ребенка из рекламы хлопьев или еще какого-нибудь «завтрака для всей семьи». И глаза. Ярко-голубые глаза. Как у Ричарда. Как у Трентона.

Кэролайн помнила, как ей позвонили из полиции и сообщили, что Трентон попал в аварию. Как она тогда мчалась на машине до больницы сквозь темноту, которая была готова ее поглотить в любую минуту.

Кэролайн встала. Адриана сжалась так, как будто ожидала, что она подойдет и ударит ее. Но Кэролайн больше не злилась – ни на Ричарда, ни на Адриану. В тот момент прошлое отпустило ее, она почувствовала долгожданную свободу и разлившееся по телу тепло и даже забыла о распухших лодыжках и похмелье.

Она не собиралась прощать его, все случилось как-то внезапно, как глоток воздуха после долгого погружения под воду. Теперь все кончено. Кэролайн просто любила его и ненавидела в одно и то же время. И это ее устраивало.

Она закрыла глаза и представила, что все комнаты в ее доме были атомами, которые составляли целую вселенную секретов и тайн. И она сама была в плену прошлого в ядре одного из атомов.

А теперь Кэролайн была свободна.

Она осторожно взяла Адриану за руку и сказала:

– Это не ваша вина.

– Она моя сестра… – снова прошептал Трентон, на этот раз, казалось, что он обращался к стене.

Сандра

– Я всегда хотела брата, – тихо сказала Ева, – а мама никогда не говорила мне про отца. Она сказала, что я из пробирки. Но это ложь.

– А теперь ты знаешь правду, – мягко сказала Элис.

– Наверное… наверное, это то, чего я всегда хотела, – знать правду. – Ева смотрела, как ее мать плачет в плечо Кэролайн. – Как бы я хотела, чтобы она не плакала. Она не виновата… – И вдруг она твердо сказала: – Я думаю, я готова.

– К чему готова? – спросила я, но она не ответила. Воздух задрожал, как струна скрипки. – К чему готова? – повторила я уже громче.

По телу прошел сильный спазм. Элис закричала. На секунду стало совсем темно. Когда тьма рассеялась, и я снова увидела столовую, наш скелет из лестниц и двери, которые открывались и закрывались как челюсти. Я почувствовала, что стала более легкой и какой-то… пустой.

– Ева? – прошептала Элис. Но никто ей не ответил.

Новенькая исчезла.

– Ну что ж, – сказала я, не понимая, почему мне так грустно и завидно в одно и то же время, – их нашли. Вивиан и Ева. Двое из трех пропавших детей найдены.

– Хватит, Сандра, прошу, – жалобно попросила Элис, как будто она была жертвой, а я – злодеем.

– Слишком поздно, Элис. Больше нет смысла притворяться.

Она глубоко вздохнула, как будто чайник на кухне засвистел.

– А тебе? – спросила она.

– И мне тоже.

Тишина. В ней я услышала, как постепенно оседают наши стены под действием гравитации и времени.

– Почему ты сказала, что Мартин стрелял в тебя? Столько лет ты лгала мне. Или ты правда забыла?

– Разве это имеет значение? – Я в какой-то мере снова почувствовала себя живым человеком, который устал скрывать правду. Она все равно вылезет из темных углов, как ее ни прячь. – Ты же знала правду все это время. Ты же была там.

– Да, знала, – сказала Элис, – но я ждала, пока ты сама обо всем вспомнишь.

– Да я и не забывала… – Было очень трудно говорить, думать, вспоминать. – Я просто хотела, чтобы всего этого не происходило со мной.

Мы замолчали. Адриана пялилась стеклянными глазами в стену, как идиотка. Трентон порвал на полосы уже не одну салфетку. Я была готова в тот момент поменяться местами с любым из них – для живых у всего есть начало и конец. Для меня конца не было.

– Зачем ты это сделала? – тихо спросила Элис.

– Я не знаю. – Это было отчасти неправдой: на то, что я совершила, было множество причин – и ни одной. Может, потому что Мартин сказал, что мне нужна помощь специалиста, и тогда я поняла, что он от меня устал. Может, потому что я пила так запойно, что не могла остановиться. Может, потому что я настолько устала, что даже сон не помогал.

Но основная причина – это одиночество. Это как жить долгие годы на дне глубокой ямы, откуда лишь один выход.

– Они копают там, – вдруг сказала Элис пустым голосом, – под плакучей ивой.

– Я же говорила, – ответила я. Больше нет смысла врать и притворяться. Я винила Мартина за то, что он не любил меня, пока это не привело к трагедии.

Все тайное становится явным.

Трентон

Сестра! У него была сестра. Как жаль, что он ничего о ней не знал.

Трентон был один в столовой. Та женщина, Адриана, ушла умываться в ванную. Коп с плохой кожей, как у самого Трентона, ждал в машине. Все согласились с тем, что Адриана сейчас не в состоянии куда-либо ехать, и решили подождать до завтра, чтобы ее родственники приехали и забрали ее. Кэролайн ушла переодеваться, а Дэнни пошел на улицу, как будто опасаясь, что она может ускользнуть по водосточной трубе. Трентон думал, что Дэнни очень собой гордится, хотя и напускал на себя печальный вид. Ему точно не часто удается арестовывать людей.

Бедная Ева! Трентон всегда мечтал о младшей сестре, особенно после того, как Минна уехала учиться в колледж и оставила его с матерью. Он бы не мучил ее, как другие старшие братья, не запирал бы в ванной, не таскал бы за волосы…

Он бы показал ей, как ловить лягушек руками, как его самого учила Минна; они бы ходили вместе к ручью ловить тритонов; он читал бы ей сказки на ночь, а когда бы она подросла – стал бы рассказывать страшные истории.

Адриана вышла из ванной. Она немного забрызгала блузку водой, и та прилипла к телу. Трентон неуклюже поднялся на ноги. Он не ожидал, что она придет обратно в столовую, думал, что она направится в гостиную, например. Но, конечно, Адриана не ориентировалась в доме и не знала, куда идти.

Трентон очень сожалел о том, что он был жив, а дочь Адрианы – нет, хотя девочка хотела жить. Он хотел сказать, что ему жаль, но подумал, что эти слова ничего не будут значить. Кто бы их ни сказал – он или кто-то другой.

Они так и стояли молча. Трентон чувствовал напряжение в воздухе. А также запах похорон.

Адриана первая заговорила:

– У тебя ее глаза. Очень красивые.

Трентон не знал, что на это ответить.

– Как вы? В порядке? – спросил он.

Адриана улыбнулась, но это была самая печальная улыбка из всех, что он когда-либо видел. Трентон вспомнил, как Ева впервые явилась ему в оранжерее – в тихом шуршании сухих листьев. Ему стало так же грустно, как тогда. Он печалился о ней даже больше, чем об отце.

– Я не знаю, – сказала женщина, – как думаешь, все наладится?

– Все наладится, – сказал он, хотя и сам не знал наверняка. Трентон ощутил легкое движение в воздухе, словно его потоки изменили направление. Так всегда бывает, когда люди лгут друг другу или ведут ничего не значащие разговоры.

Когда Адриана ушла, Трентон остался в столовой и стал прислушиваться к звукам дома – скрипу половиц, шипению труб, шорохам, – ожидая услышать голоса или шепот. Но ничего не услышал.

Он прочистил горло. Трентон знал, что ни мать, ни сестра его не услышат, но все равно опасался говорить громко.

– Ева, – позвал он, а потом чуть громче, – Ева?

Тишина. И было непохоже, что она обиделась и не разговаривала с ним. Тишина стояла мертвая – ни шороха, ни скрипа, ни дуновения ветра – ни малейших следов ее присутствия. Она либо ушла навсегда, либо он утратил способность ее слышать. Было такое чувство, что когда его рвало, вместе с рвотными массами вышел и какой-то вирус, позволяющий Трентону общаться с призраками.

Может, когда он отказался умирать, он отказался и от них тоже?

– Прости, Ева. Я подвел тебя, – прошептал Трентон. Он хотел верить в то, что она его слышит.

Вот в чем проблема смерти – в том, что она навсегда. Ты не можешь устать от нее и вернуться домой. Никто не накинет тебе на плечи куртку, как это сделал детектив Роджерс с Вивиан, не посадит в машину и не отвезет тебя обратно в твое тело. Вот если бы тела были как комнаты: захотел – вошел, захотел – вышел.

Интересно, Минна уже закончила копать яму? Она должна быть достаточно глубокой, чтобы можно было захоронить урну. Он подошел к окну, чтобы посмотреть, но обзор ему загородил большой белый фургон с надписью «Кровли Коннели». Коннели. Знакомая фамилия…

– Эй, есть кто? – раздался мужской голос. Прежде чем Трентон смог доковылять до двери, он услышал, как она распахнулась, и нежданный гость прошел в дом.

– Я могу вам помочь? – спросил Трентон у незнакомца. Это был пожилой мужчина лет шестидесяти в старой растянутой футболке и серых рабочих штанах. Но, несмотря на его возраст, плечи у него были широкие, а руки мускулистые.

– Ты кто? – выпалил он.

– А вы кто? – вопросом ответил Трентон.

– Джо Коннели, – сказал мужчина, – моим парням тут работку подкинули – сказали, крышу надо залатать.

На его руках была сосудистая сеточка, и от него пахло пивом. Но в молодости он, должно быть, отлично выглядел.

Джо огляделся и только сейчас увидел гору посуды на столе.

– Прости, не знал, что у вас тут праздник.

– Это не праздник, – Трентон не хотел пояснять, что это поминки, – но все уже закончилось.

– А, так ты сын Кэролайн? – сказал Джо, и Трентон кивнул. – Один из моих парней забыл стремянку у вас на чердаке. Я поднимусь наверх?

– Ну да, – сказал Трентон.

Зачем они вообще починили крышу? Неужели они планировали когда-то вернуться сюда? Трентон очень этого не хотел. Хотя дом был его по завещанию, он не чувствовал себя здесь как дома. Лучше бы оставили крышу как есть – пусть птицы бы там гнездились.

Джо не двинулся с места, а только прикусил губу, как будто собирался о чем-то спросить. И Трентон решил, что он не знает, где лестница.

– Прямо по коридору, – подсказал он рабочему.

Джо кивнул.

– Да, – но все так же стоял и озирался вокруг, – я помню это место, столько времени прошло! Я уже тут работал. Дом как будто стал меньше. – Он мотнул головой. – Ох, как время летит.

И тут Трентон вспомнил: Джо Коннели! Так звали кровельщика, который нашел тело той женщины, Сандры!

– Стойте! – Трентон рванулся вперед, запнулся о ковер и чуть не упал. Джо повернулся к нему. – Это ведь вы нашли ее? Женщину, которая тут умерла?

Джо побледнел. Он облизнул сухие губы и спросил:

– Откуда ты это знаешь?

– Моя сестра встречается с полицейским, – сказал Трентон. Это объяснение было лучше правдивого рассказа о призраках, видениях, Еве… О том, что потусторонний мир действительно существует, причем рядом с нами.

– Ох, – вздохнул Джо, сжимая и разжимая кулаки, как будто он ощупывал невидимую веревку, – да, я оказался не в том месте не в то время. Суровая была зима… Много снега навалило. У той бедняги крыша обвалилась.

– Ее звали Сандра, – напомнил Трентон.

– Да, как-то так… У нее лица вообще не было – только месиво из костей и мяса. Это я помню, а имя – не очень.

– Что с ней случилось? Полиция так и не нашла ее убийцу?

– Нет, – хрипло сказал Джо и отвернулся, – нет, его не нашли.

Трентон отчаянно пытался придумать хоть какой-нибудь вопрос, с помощью которого можно разговорить старика. Он не знал, почему для него так важно узнать о судьбе незнакомой ему женщины, погибшей здесь много лет назад, но приезд Джо он воспринял как знак свыше. Было ведь еще что-то важное, о чем он забыл… Ева говорила что-то про письмо, украденное у Сандры.

– А письмо? – выпалил Трентон, и Джо застыл на месте.

– Как… как ты узнал про письмо? – Лицо Джо было белее снега, когда он обернулся. – Кто тебе сказал?

Трентон не ответил. Он не знал, что сказать, не мог ничего придумать. Старик дрожал как осиновый лист. Он схватился за стул и почти упал на него.

– Что с вами? – обеспокоенно воскликнул Трентон.

– Давление, – спокойно сказал Джо, – я ведь уже старая развалина. Водички не принесешь?

Трентон пошел к кувшинам с водой и льдом, которые Минна аккуратно выстроила в ряд для гостей, налил стакан и передал Джо через стол. И потом сел сам.

– Спасибо, – сказал старик, но не стал пить, а только крутил стакан в руках. Через минуту он наконец заговорил: – Я от него избавился. Я подумал, что это правильно. Это было ужасное зрелище… Кровь повсюду, мозги на стене… – Он помотал головой. – Даже если знаешь причину, легче не становится. Что бы люди там ни говорили.

– Причину чего?

Джо нахмурился.

– Почему они так поступили.

И вдруг Трентон все понял. Он думал, что расследует старое дело об убийстве, но все оказалось гораздо печальнее. Как будто он разрыл старую могилу, в которой кто-то однажды похоронил свое несчастье.

– Так это было самоубийство… – проговорил Трентон.

Джо оперся на стол ладонями и встал.

– Мой отец повесился, когда я был еще пацаном. Мать говорила всем, что у него лопнул сосуд в мозгу. Аневризма. – Он снова помотал головой. – Когда ты знаешь об этом, тебе не легче. А только хуже… Ну да, не стоило, наверное, сжигать письмо – это ведь было не мое дело.

Трентон еще долго сидел в столовой, думая о слишком частых «конференциях» отца, про письма и открытки от Адрианы, на которые он так и не ответил; о мужчине, болтающемся в петле, и его жене, которая лгала всем о причине его смерти, потому что ей было за него стыдно. И о женщине без лица. Он думал о том, как время давит на всех них, как толстый слой снега на крышу.

Пришло время, подумал он, чтобы похоронить отца и оставить призраков в покое.

Элис

– Не уходи! – Да, я знаю, что Сандра раздражала меня все это время и что я всеми силами пыталась игнорировать ее, но теперь я умоляла ее остаться. – Пожалуйста, не уходи!

– Все, вытаскиваете меня отсюда? – Голос Сандры звучал все тише, как будто она была уже не здесь. – Как чертовски вовремя!

– Не оставляй меня! – Я ненавидела себя за эти слова, но ничего не могла с собой поделать – она стала частью меня, моей второй половиной. После ее ухода меня никто не услышит! Это как вообще не существовать, только еще хуже. Одиночество. Уокеры разъедутся по домам, а я останусь здесь. Одна. С распахнутыми дверями, как открытым ртом, замороженная в морозильной камере, вечно блуждающая во тьме пустых шкафов и комнат без возможности сбежать…

– Тебе надо отпустить прошлое, Элис. В этом вся соль. Просто отпусти.

– Скажи мне как! – кричала я. – Как это сделать?! Я готова слушать тебя!

Тишина.

– Сандра! Сандра! Ты здесь?!

Ответом мне была пустота. Как будто все мои кости – каркас, поддерживающий меня, – исчезли. Я стала чем-то совершенно бесформенным. А потом – опять тошнота, болезненность и жгучее чувство одиночества, словно все хорошее в этом мире ушло навек.

Все тайное становится явным.

Она была права: старые преступления раскрыты, любопытство удовлетворено, а правда всплыла наружу.

Как я могла быть такой слепой? Я ведь все это время наблюдала за Сандрой, как толстый ленивый кот за солнечным зайчиком. До того как она пришла ко мне.

Но я ничего не чувствовала, кроме медленного течения времени. Я ведь помнила, как она умерла, видела, как она в последний раз дралась с Мартином, как она долго топила свое горе в стакане – раз за разом наполняя его, видела, как ее рвало, видела кровь у нее на губах.

Я видела как Сандра заряжает пистолет. Я не могла не видеть. Мы не выбираем, на что смотреть.

Но то, что было потом… Неужели я была настолько счастлива, что она идет ко мне, прорезаясь через толщи моего нового тела, что не замечала ничего вокруг?

Я смутно помню приехавших полицейских и людей, которые через некоторое время пришли распродавать ее имущество.

Но вот Джозефа Коннели я не заметила. Малыша Джо, которого я видела рядом с матерью на похоронах его отца. Не увидела сходства с отцом: чуть крючковатый нос, волевой подбородок и немного оттопыренные уши.

Джозеф Коннели. Сын Томаса.

Я ошибалась. Во многом.

И теперь была готова сказать Сандре: «Ты была права».

Томасу: «Я прощаю тебя».

А нашей малышке, которая росла внутри меня как маленький цветочек: «Прости меня! Господи, мне так жаль! Прости…»

Но это были всего лишь слова. Тяжелые слова. Они как камни падали вниз.

Все истории когда-то заканчиваются.

Кэролайн переоделась в джинсы и легкий свитер, стерла макияж и собрала волосы в хвостик. Должно быть, она успела где-то перехватить рюмку-другую, судя по тому, как блестели ее глаза.

– Трентон, ты готов? Взял урну?

– Она у Минны, – отозвался Трентон, – я собирался…

Он замолчал на середине предложения – на кухне хлопнула дверь, и в столовую ворвалась Минна – на лице ни кровинки, все руки в грязи.

На солнце наползала тень – все погружалось во тьму: дом, комнаты, мой разум. Конец близок.

– Быстро, пошли со мной! – сказала Минна не матери, не брату, а Дэнни. – Я… я кое-что нашла… Господи боже!

– Что ты нашла? – спросил Трентон.

Минна стояла, пошатываясь и держась за дверной косяк.

Слово, которое она произнесла, ударило меня сильнее, чем если бы все двери в доме разом захлопнулись. Так страшно и больно мне еще никогда не было.

– Ребенка.

– Что?! – воскликнул Дэнни.

– Ребенка, – повторила Минна, сглотнула и резко откинула волосы назад, оставив на щеке пятнышко от грязи. Как слезу. – Ребенка в коробке.