Чистилище. Охотник Кликин Михаил

13

Мичман Теребко отставал. Пыхтел, пыжился, выбивался из сил, пытаясь нагнать оторвавшихся товарищей.

– Держись, Семёныч! – весело окликнул его Егор Шмаков, прозванный Кальмаром за то, что имел бледный вид и выпученные круглые глаза. – Быстрей давай! Быстрей! Волк! Волк нагоняет!

Он захохотал, видя, как старик Теребко неловко оглядывается.

Несмотря на всё напускное веселье, душа Кальмара была черна. Он чертовски разозлился, когда узнал, что рыжий Бобёр – Ромка Бобров – был зарезан узкоглазым пленником, сбежавшим с палубы корабля. Лучше друга, чем Бобёр, у Кальмара не было. Шутка ли – двенадцать лет знакомы! Жили в одном блоке, из одной миски, случалось, ели, ложку друг другу передавали.

Поди найди такого друга, чтобы из общей миски кусок пожирней не урвал!

Кальмар, как только узнал, что на сбежавшего пленника объявлена охота, сам вызвался первым идти на незнакомый берег. Другие-то остерегались поначалу – места чужие, может, мутанты где таятся или звери дикие, – а Кальмара ничто не пугало. Он и с лодки в прибой первый спрыгнул, ничуть не боясь, что кучи тины и водорослей могут ожить, приняв облик оголодавших мутов.

Всего в облаве участвовал двадцать один человек. Мичман организовал из них три группы. Поначалу все они двигались навстречу беглецу – вряд ли тот мог обогнать идущую на буксире баржу, значит, и ловить его надо было где-то позади. Но уже в первый день облавы один из отрядов нашел ночную стоянку беглеца: угли кострища были еще теплые, изрядная кучка птичьих костей подсказывала, что голод пленника более не мучит, а одного взгляда на небольшой уютный шалаш было достаточно, чтобы понять, что пленник отдыхал в комфорте, а значит, сил у него много и преследование может затянуться.

Кальмар тогда оценил место, где устроил свою ночевку беглец: с одной стороны стеной стоял камыш, с другой росли сухие колючие кусты, чьи ветки ломались с громким треском. Любого, кто попытался бы сюда подойти, можно было услышать издалека.

– Умеют эти дикари устроиться, – сказал Кальмар мичману Теребко – тот, привалившись к стене шалаша, перематывал сбившиеся портянки.

– Завидуешь?

– Есть немного. Они к жизни лучше нас приспособились. Мы-то прикипели к казармам да складам, больше ничего не видим, не умеем, Чистых слушаемся. А они – вольные птицы.

– Ничего. Скоро поймаем эту вольную птицу. И в клетку!

Кальмар не стал говорить, что у него на беглеца есть свои планы…

Нагнали они его совсем недалеко от бухты, где стояли подводная лодка и баржа, больше похожая на плавучий поселок. Кто-то – кажется, это был Витька Бамбук из второй группы – заметил свежие следы на илистом берегу ручейка, а потом и разглядел вдалеке фигурку беглеца за секунду до того, как она исчезла на гребне каменистого кряжа, поросшего низкими кривыми сосенками.

Кальмар тоже видел Нолея – уже в конце этого же дня. Солнце как раз коснулось краем горизонта, когда беглец пересек равнинный участок, поросший мхом и низкой травой, и нырнул в лес.

– Вижу его! Вижу! – заорал Кальмар и кинулся напрямик, забыв о товарищах. Почти сразу он увяз в болоте. Пока друзья вытаскивали его, он успел изрядно нахлебаться гнилой воды. Это немного привело Кальмара в чувство, и он, переобуваясь, взялся расспрашивать мичмана о том, зачем им нужен Нолей.

– Он покажет дорогу к своему племени, – терпеливо объяснял Теребко. – Тут болота кругом, да и вообще местность сложная. Сами мы их можем не найти. А если и найдем, то, скорей всего, прежде себя обнаружим. Чистые же хотят, чтобы наше появление было внезапным.

– Зачем вообще Чистым понадобились дикие зары?

– Это не нашего ума дело.

– И все же?

– По слухам, они ищут лекарство.

– Да ну? А я слышал, будто лекарство надо искать в каком-то Готланде.

Теребко удивленно покосился на Кальмара:

– Ну… – Мичман замялся, не зная, можно ли вообще сейчас говорить об этом. – На Готланде есть несколько наших людей… Но там всё очень сложно…

– Понятно, – сказал Кальмар.

Да плевать ему было на лекарство! Не верил он, что оно вообще когда-либо существовало. Весь этот разговор Кальмар завел от скуки. Да еще ради того, чтобы оценить, как отреагирует большое начальство, когда в скором времени узнает, что один из заров – сам Кальмар – выпустил Нолею кишки, привязал их к дереву да заставил бегать кругами, наматывая кровавые потроха на ствол.

Он ухмыльнулся, представив такую картину.

– Где ты его видел? – спросил Теребко, и Кальмар не сразу понял, что мичман спрашивает его о беглеце.

– Да вон там. – Он махнул рукой. – В лес он забежал.

– Говорю же, не уйти ему от нас! – сказал Теребко и сплюнул на землю.

– Точно, – подтвердил Кальмар, думая о своем.

Потом они бежали всю ночь, чуя, что беглец совсем рядом: то след на пути попадался, то сломанная веточка, то взмученная лужа. Быстро двигаться не получалось – слишком темно было. Но и Нолей, похоже, уже устал, и расстояние между ним и преследователями постепенно сокращалось. Он, похоже, давно почуял облаву. Привалов больше не делал, огня не разводил.

В редком лесу мичман Теребко подвернул ногу. После этого он и стал отставать.

К тому моменту три команды уже успели объединиться. Они прочесывали местность, развернувшись цепью. Теребко был слабым звеном, поэтому его поставили на левый край, а Кальмару велели за ним приглядывать.

– Давай, Семёныч, давай! – покрикивал тот, оглядываясь через плечо. – Одни с тобой скоро останемся.

Беглец был совсем рядом. Кальмар был уверен, что остановись они все дружно на минуту, и можно будет слышать треск веток и шумное дыхание загнанного Нолея.

В какой-то момент Теребко вдруг исчез. Кальмар оглянулся – мичмана нигде не было.

– Эй, Семёныч…

Слабый стон раздался из кустов.

Кальмар решил, что старый мичман в очередной раз запнулся, и, ругаясь, полез в заросли. Но только он сунул голову в какой-то колючий куст, как в лицо ему уставилось нечто блестящее и очень острое, а тихий, неизвестно кому принадлежащий голос сдержанно произнес:

– Не шевелись, чужак, или я тебе глаз выткну.

– Хорошо, – так же тихо ответил Кальмар. И, резко подавшись в сторону, вдруг заорал во всю глотку:

– Засада!

14

На ночлег команда «северных» устроилась на плоской макушке высокого утеса, в незапамятные времена прозванного Зубом Йохеля. Что это был за Йохель и что случилось с его зубом – никто не помнил. Но охотники хорошо знали и любили это место, тем более что видно его было издалека, а значит, и найти его было несложно.

Подниматься на Зуб Йохеля участникам Большой Охоты пришлось почти час. Зато ночью здесь они чувствовали себя в полной безопасности, выставив всего двух дозорных – один приглядывал за чуть заметной извилистой и крутой тропкой, другой дежурил на выступающем мысе, откуда днем открывался отличный вид на многие-многие километры вокруг. Остальные члены отряда могли расслабиться и как следует отдохнуть. Следующие дни обещали быть тяжелыми, и неизвестно было, как скоро охотникам удастся вот так же беззаботно провести вечер и ночь.

Федька Гуров, сидя у костра, жарил над огнем грудку недавно подбитой утки. На свежее угощение никто не претендовал, запасов пока хватало у каждого, да и общий ужин получился плотный: юшка из вяленой рыбы и сушеных грибов, каша на воде, слащенная мёдом и ягодами, хлеб с чесноком. Охотники, осоловелые от обильной еды, вели негромкие разговоры. Кое-кто уже изготовился спать: спутал себе руки и ноги на случай, если ночью с ним случится мутация, привязал длинный конец веревки к подходящему деревцу или камню – чтобы не сбежать в обличии мута.

Федька спать не собирался. Ему всё было в новинку, и он с интересом прислушивался к речам товарищей. Вмешиваться в беседы благородов он стеснялся, хоть они его не чурались и держались с ним как с равным – не то что в деревне.

– Завтра направимся прямиком на первую базу, – говорил Максим Шуманов, заложив руки за голову и глядя в звездное небо. Первой базой именовалась крайняя точка, откуда «северные» должны были начать сходиться с группой «западных». Располагалась она в километре от морского берега и представляла собой круглую ровную площадку, выложенную камнями, – здесь для Ламии накрывали первый «стол»; на угощение шло обычно мясо мутанта, убитого в деревне во время традиционного праздника, – «первая жертва, наша плоть, наш родич».

– Думаешь, поспеем? – засомневался Вова Самарский, старательно натирая обувь походной мазью.

– Постараемся. Чем раньше начнем, тем больше времени на охоту будет.

– Так-то оно так, – Вова Самарский почесал кончик носа, оставив на нем черное пятно. – Только на охоту силы нужны. А ну как выдохнемся раньше времени? «Западные» к своей первой базе дня через два придут, вряд ли раньше.

– Отдыхать будем, когда вернемся в деревню, – сказал Максим. – Верно я говорю, мужики?

Охотники недружным мычанием выразили согласие с предводителем. И даже собаки, лежащие в стороне, будто поняли смысл сказанного, приподняли головы и заворчали.

– Тихо, тихо, – успокоил их Гоша Ермолов – второй низкород в команде «северных». Он не отличался ни умом, ни силой. Его ценили за умение обращаться с собаками. Псы маленького Гошу обожали. Даже самые недружелюбные и злобные кобели валились на бок и, задрав лапы, подставляли пузо, стоило Гоше пощелкать языком и хлопнуть ладонью по бедру.

– Значит, решено, – подвел итог Максим Шуманов. – Завтра нам предстоит большой переход. На охоту отвлекаться не будем, тем более что мяса на корм в этот раз у нас достаточно.

Он кивнул в сторону кривой березки, в яме у корней которой лежал большой тюк – останки Севы Лодочника, зашитые в оленью шкуру. Гриша Карпенко достался группе «западных» – это решил жребий. Мясо убитого мута еще не успело испортиться. Но через день-другой оно начнет подванивать и сочиться противной жижей. Ламия и таким угощением не побрезгует, но тащить на жердях смердящий груз – сомнительное удовольствие, вот и еще один повод поспешить на первую базу.

Охотники заговорили о повадках диких зверей. Федька с интересом слушал – кое-что даже для него было в новинку. Потом тема незаметно сменилась – начали обсуждать ловушки, делиться опытом.

Иван Рыбников, собрав несколько веточек и камушков, принялся мастерить действующую модель какой-то хитрой системы, предназначенной для ловли хищного зверя. Федька подвинулся ближе, чтобы лучше видеть.

– Приманку кладем здесь, – объяснял Иван. – Взводим сторожок… А зверь… – Он закрутил головой, высматривая какой-нибудь предмет, который мог бы изобразить хищника.

– Вот! – Федька сунул руку в карман, вытащил заячью лапку.

– Отлично! – Иван взял подношение, решив сначала, что это просто кусочек меха. – Зверь заходит так…

Округлый камушек упал, перекрыв воображаемой добыче путь к отступлению, и в тот миг сверху на мягкую лапку свалилась и толстая веточка – «бревно» раздавило «зверя».

– Сам придумал? – одобрительно сказал Максим Шуманов. – В школе такой схемы не показывали.

– Сам, – сказал Иван и протянул Федьке заячью лапку.

– Ого! – ухмыльнулся Геннадий Сапин. Он был молод в сравнении с остальными благородами отряда – ему только недавно исполнилось семнадцать. Точно в день своего рождения он сыграл свадьбу с Марьяной Самарской. А до этого Геннадий почти пять месяцев таскал в кармане точно такую же лапку, подаренную невестой.

– Да ты никак жениться удумал? – спросил он в лоб. – На ком?

– На Тае, – ответил Федька и тут же понял, что сболтнул лишнее. Он испуганно взглянул на Вову Самарского – тот пучил глаза.

– На Тае? – удивился Геннадий. – Погоди! А как же…

Все посмотрели на Ивана.

Он был бледный и какой-то пришибленный – будто это на него обрушилась звериная ловушка.

– Я не хотел, – заюлил Федька, понимая, что лучше бы ему сейчас заткнуться. Но оправдания так и рвались наружу:

– Она сама! Честное слово! Мы дружили просто! Мы же соседи…

Он смотрел на Ивана. Тот, раздувая щеки, крепко сцепил ладони – он словно удерживал сам себя. Лицо его постепенно краснело, а глаза словно выгорали.

Стало тихо. Все ждали, что теперь будет. И только Вова Самарский, вздохнув, негромко сказал:

– Беги, Федька. Беги.

На далекий хлопок поначалу даже никто не обратил внимания. И лишь когда высоко над лесом зависла, разгораясь, яркая алая звезда, Максим Шуманов резко встал, толкнул Федьку в тень, крепко взял Ивана под руку и спросил:

– А это что за хреновина?

Звезда медленно плыла над черным лесом, опускалась вниз, освещая макушки елей.

– Там «западные», – сказал Геннадий Салин.

– Похоже, там есть кто-то еще, – пробормотал Гоша Ермолов, глядя на собак, а не на далекий снижающийся огонек.

– Всё пошло не так, – вдруг высказался мрачный Эдик Бабуров. – С самого начала, когда вырвался Сева Лодочник и его просто убили вместо того, чтобы всё сделать по правилам.

– Заткнись, – сказал Максим.

Но Эдик и не думал молчать.

– Дальше всё будет только хуже, – размеренно проговорил он, качая головой. – Кодекс не соблюдался. Ритуал был нарушен. Жертва – отвергнута… Всё с самого начала пошло не так. Дальше будет только хуже.

Максим Шуманов посмотрел на своих людей. Они не на шутку встревожились, некоторые даже выглядели напуганными. И понятно почему: в деревне многие считали, что Эдик наделён даром предвидения. Он всегда был немногословен – по малолетству его даже числили глухонемым. Но уж если он начинал говорить, то чуть ли не каждое его слово воспринималось окружающими как пророчество. Ходили слухи, будто бы его бабка родила всех детей не от мужа, а от шамана, который пытался лечить бесплодие этой пары.

Охотники как загипнотизированные уставились на крохотную, гаснущую в ночи пылинку, словно это был глаз неведомого чудовища.

И только Федька Гуров и Иван Рыбников смотрели друг на друга.

15

Сигнальную ракету пустил Витька Бамбук. Зря он, конечно, это сделал – не было в том никакой необходимости. Достаточно было и вопля Кальмара – его услышали почти все, а те немногие, кто не разобрал предупреждение о засаде, через пару секунд уже всё знали от соседей.

– Мичмана взяли в плен!

– Кто?!

– Дикари!

Всего несколько минут понадобилось, чтобы растянувшиеся цепью моряки сгруппировались в месте, наиболее пригодном для круговой обороны. Рядовые бойцы залегли, тревожно вглядываясь в ночную темь. Командиры подразделений, оценив обстановку, каждому назначили сектор обстрела, определили зону ответственности.

– А что с Кальмаром? Это же он кричал?

– Он! Здесь Кальмар!

– Тут я, тут. Успел смыться.

– Что там?

– Да не понял я! Мне чуть башку не проткнули пикой какой-то! Повезло, увернулся. Вон, глянь – царапнули. Еще чуть – и лишился бы глаза.

Вообще-то царапину оставил острый сук, на который Кальмар наткнулся, когда убегал. Только нужно ли об этом знать товарищам?

– Так ты видел дикарей-то?

– Слышал. Говор у них такой странный.

– И где они?

– Да тут, наверное… Чёрт, ничего не видно в этих зарослях! Вот вляпались, а?

Сигнальная ракета погасла. Витька хотел пустить еще одну; он, похоже, думал, что дикари разбегутся, увидев такое чудо. Но Толик Гитарист отвесил Витьке подзатыльник и отобрал ракетницу.

– Не демаскируй, дебил!

– Сам дебил, – огрызнулся Витька.

– Заткнитесь там! – рявкнул командир первого отделения Кира Баламут. Он был один из немногих, кто реально уважал военных из подлодки – Чистых или тех, кто недавно был Чистым – как мичман Теребко, например. Баламуту действительно нравилось всё военное, он штудировал Устав и частенько приставал к немногочисленным старшим товарищам, упрашивая их рассказать об армейских порядках давно минувших дней. Такие люди, как Кира, многого добивались – если не превращались в мутов раньше времени. Чистым нужны были командиры, чтобы управлять живущими в казармах зарами. Поэтому они всячески поддерживали лояльных к ним заров, а особенно тех, кто пытался жить по Уставу.

Убедившись, что вокруг тихо, а мичман Теребко, возглавляющий наземную операцию, не показывается, Кира Баламут решил взять командование на себя. Об этом он и провозгласил громко, ожидая, что кто-нибудь опротестует такое решение. Однако желающих поспорить не нашлось. И осмелевший Кира отдал первый приказ:

– Кальмар! Гитарист! Мутный! Двигайтесь к кустам, где видели дикарей. Стрелять только в крайнем случае. Попробуем выйти на контакт.

– Да еще чего, – сказал Лёха Мутный. – Мне и тут неплохо. – Он устроился в ямке за трухлявым пнем. Мягкий мох немного пружинил, словно хороший матрас, – так и тянуло прилечь.

– Под трибунал отдам, Мутный! – пригрозил Баламут. Это подействовало: три бойца поднялись и короткими перебежками, прикрывая друг друга – как их не раз учили на полигоне за казармами, – двинулись к черным кустам, от которых совсем недавно бежал поцарапанный Кальмар…

16

Тагир Сагамов оставил свой пост, когда понял, что неизвестно откуда появившиеся чужаки могут выйти к ночной стоянке «западных». Возможно, ему следовало предупредить товарищей выстрелом. Но он решил пока не делать этого, так как еще надеялся, что чужой отряд пройдет мимо, не заметив расположившихся на привал охотников. Тогда можно будет втихую всех поднять и, зайдя непрошеным гостям в тыл, выяснить, кто они такие и что здесь делают.

Тагир сполз с дерева и, стараясь не шуметь, кинулся к стоянке, чтобы предупредить товарищей о появлении отряда неизвестных.

Он понял, что опоздал, когда услышал громкий хлопок и увидел яркую звезду, взлетевшую высоко в небо. Ночной лес тут же наполнился голосами, и Тагиру сразу стало ясно, что чужаков никак не меньше дюжины. Ориентируясь на их крики, охотник повернул левей, перепрыгнул крохотный ручеек и едва не врезался в Ромку Капустина, шагнувшего из-за раздвоенной осинки.

– Тихо! – Ромка поднес палец к губам. – Видел их?

– Да, – ответил Тагир шёпотом. – Чужие.

– Верно, – сказал Ромка и выволок из-за дерева невиданную добычу: самого настоящего бородатого старика, связанного по рукам и ногам. Рот его был заткнут мочалом.

Из-за кривой ольхи выглянул Мишка Толстопалов, помахал руками, привлекая к себе внимание. Доложил:

– Чужаки на полянке засели. Не подступишься.

Эта парочка стояла в ближнем дозоре – охраняла покой отдыхающих охотников. Только теперь об отдыхе и покое можно было забыть.

Не прошло и десяти минут, как весь отряд «западных» собрался возле раздвоенной осинки, дивясь на связанного старика и тихо решая, что делать дальше.

Связываться с чужаками никто не хотел. Мишка уже доложил, что вооружены они хорошо – у каждого есть личный ствол, а то и два, как у взятого в плен старика. И числом их больше. Можно было бы просто уйти, воспользовавшись сумерками. Ну а если из-за чужаков сорвется Большая Охота? Или если они случайно выйдут к летней деревне, где сейчас собралось всё племя?

Стас Глебов присел возле пленника, помахал ладонью перед его глазами.

– Ты меня понимаешь? Понимаешь, что я говорю?

Старик кивнул. Он не выглядел испуганным.

– Я освобожу тебе рот, – предупредил Стас. – Если закричишь, задушу. Понял?

Пленник промычал что-то, и Стас, немного помедлив, с опаской вытащил мочало из его рта. Пока старик отплевывался, из кустов выглянул Мишка Толстопалов:

– Там трое в нашу сторону, кажись, идут.

Стас глянул на пленника. Спросил его:

– Тебя как зовут?

– Семёныч, – хрипло ответил тот.

– Ты у них старший?

– Как бы да.

Разговаривать приходилось шёпотом – на любой шум из-за деревьев могла прилететь пуля.

– Вели им, пусть стоят на месте.

– Хорошо…

Старик зашевелился, вытянул шею.

– Эй! – крикнул он. – Кальмар! Или кто там еще?

– Мичман? – отозвались сразу несколько удивленных голосов. – Семёныч! Ты живой?

– Пока живой. Тут в меня ножиками тычут. И просят вас оставаться на месте.

– А кто тычет-то?

– Да я пока не понял. – Старик покосился на Стаса. – Так-то вроде нормальные ребята. Говорят складно, по-грамотному. На дикарей не похожи.

– А чего они прячутся?

Стас подвинулся еще ближе к Семёнычу, быстро зашептал ему:

– Скажи, что они должны уйти, откуда пришли. Мы живем одни. Нам чужие не нужны – это против Кодекса. Здесь наша земля. Кодекс говорит, надо изолироваться. Изоляция – первое главное правило. Изоляция – значит никаких чужаков. Мы сами по себе. Отдельно…

Семёныч кивнул, крикнул:

– Они не хотят контактировать. Вроде бы не по правилам это. Я так понимаю. Не по Кодексу.

– И что делать будем, мичман?

– Разойдемся, Баламут.

– Разойдемся, – негромко подтвердил Стас и ободряюще улыбнулся бородатому пленнику.

17

Нолей спрятался под низко опущенными ветвями старой замшелой ели. Преследователи были совсем рядом – один из них занял позицию буквально в трех шагах от беглеца, залегшего за липким от смолы стволом. Нолей узнал его – это был Гриша Тюлень, – в ту ночь, когда пленник сбежал с корабля, Гриша должен был нести вахту вместе с зарезанным рыжим бородачом. Как звали бородача, Нолей забыл. А вот Тюленя он запомнил хорошо – этот здоровый мерзавец любил издеваться над людьми. Он и своих товарищей, бывало, обижал – то подерется с кем-то, то злой розыгрыш подстроит. А уж пленнику от него досталось по полной программе!

Ночь была светлая, и Нолей видел даже каплю пота, висящую на кончике носа Гришки Тюленя. Чуть подайся вперед, чуть потянись – и её можно будет снять острием кортика.

За Гришей лежали его приятели, готовые в любую секунду открыть огонь. Их был целый отряд. Так чего они так испугались? С кем они перекликаются? Нолей пока не знал. Но стоило ему услышать про Кодекс, про правила, и он понял, что в лесу за темными кустами с той стороны полянки укрылись его соплеменники, друзья-охотники.

Вряд ли их было много.

Если они сейчас покажутся, если моряки поймут, что их вооружение не идет ни в какое сравнение с жалкими старыми ружьями, то беды не миновать: половину охотников тут же перебьют, а остальных возьмут в плен и начнут пытать, как пытали его.

Под коленом Нолея хрустнула сухая веточка. Гришка Тюлень дёрнулся на звук, перевалился на бок, перекинул автомат, целясь в ствол ели. Беглец вжался в корни.

С высоты на землю шлепнулась прошлогодняя шишка. Покатилась по земле, остановилась у локтя Гришки. Тот, чуть слышно ругнувшись, щелчком отправил её под нависающие еловые лапы – точно на голову Нолея.

– Отпустите мичмана и выходите сами! – прокричал Кира Баламут, единственный, наверное, из всех моряков, к кому Нолей относился с долей симпатии. Впрочем, иллюзий беглец не питал: Баламут, если представится случай, не раздумывая, отправит на тот свет всю команду охотников.

Похоже, он уже что-то задумал.

– Нет! – неожиданно для самого себя выкрикнул Нолей.

Гришка Тюлень, похоже, обделался от испуга – еще бы: такой вопль из темноты чуть ли не в самое ухо – шишка там, что ли, ожила?

– Не надо! Не выходите! Не отпускайте!

Моряки зашумели, не понимая, что происходит. А вот Кира сразу всё понял.

– Чукча! – рявкнул он. – Хватайте его!

Нолей ужом извернулся, отполз в темноту, откатился в сторону – и вовремя! – Гришка Тюлень уже шарил под лапами ёлки.

– Это кто там? – послышался удивленный голос из-за кустов. Нолей сразу его узнал.

– Стас! Это я!

– Нолей?! Не может быть!

Чужаки закрутили головами – задергались гады, почуяли недоброе! Кто-то запоздало клацнул затвором – у остальных-то, наверное, давно патроны были в патронниках.

– Не стреляйте! – сдавленно прокричал мичман Теребко. – Бога ради, не стреляйте!

Далеко в стороне завыли привязанные собаки – уж не мута ли унюхали? Или просто почуяли нервозность людей?

– Не верьте чужакам! – коротко крикнул Нолей и отскочил в сторону, практически уверенный, что сейчас на его голос откликнется длинной очередью автомат. Но выстрелов не было. И осмелевший Нолей поспешил добавить:

– Они меня мучили. Хотели, чтобы я их привел в деревню. Но я сбежал. Они плохие!

– Эй-эй! – возмутился Кира Баламут. – Не такие мы и плохие. Просто у нас есть дело, которое надо сделать. Может, договоримся?..

Баламут не имел представления, сколько человек их сейчас окружает. Пусть даже это просто полудикие охотники – возможно, они способны в любую секунду расстрелять весь пришлый отряд из луков – или что там у них еще есть? А потом они просто перережут глотки раненым – вот тебе и славный бой.

– Вы должны уйти, – отозвался предводитель дикарей.

– Они не отступят! – поспешил возразить Нолей. – Они обманут!

Короткие возгласы, несущиеся с разных сторон, тревожили тихую ночь. Гулкое эхо создавало ощущение, будто сам лес пытается вмешаться в нервный разговор людей.

Пока что никто не двигался. Все боялись нарушить установившееся равновесие.