Чистилище. Охотник Кликин Михаил
Гусь пожарился быстро. Лёвка как раз к тому моменту накопал съедобных корешков, запек их под углями, отпарил сушеную рыбу, вскипятил чай. Еды было немного, но охотники еще не проголодались как следует – дома-то ели до отвала, про запас.
Когда трапеза подходила к концу, а разговоры только начинались, на березе шумно завозился Эдик Бабуров. Максим Шуманов глянул наверх, заметил, что наблюдатель, не отрываясь от бинокля, тянется повыше. Спросил:
– Что там?
– Да не пойму пока, – отозвался Эдик. – Ветка мешает. Вроде видел кого-то.
Разговоры сразу стихли. Охотники взяли в руки оружие. Кто-то встал. Кто-то отступил за укрытие. Им не нужны были команды старшего, охотники только поглядели друг на друга и сразу поняли, кто за какое направление будет отвечать.
– Точно! – сказал Эдик. – Бежит кто-то! Прямо сюда!
– Человек? – уточнил Максим.
– Да.
– Один?
– Вижу одного.
– Ясно…
Привязанные в стороне собаки заворчали. Гоша Ермолов отступил к ним, потрепал по загривку вожака – широкогрудого черного Динго.
Сильной тревоги ни у кого не было. Все ждали возвращения Федьки и Геннадия. И через минуту Эдик подтвердил:
– Это наш Гуров бежит.
– А зятя моего не видать? – спросил Вова Самарский.
– Нет.
– Уж не случилось ли что?
– Я встречу, – сказал Иван Рыбников и поднялся.
– Только не ты! – запротестовал Максим. – Вова, давай.
Самарский кивнул, скинул с себя маскировку – срезанные ветки и сухую траву. С одним ножом бесшумно нырнул в подлесок.
Федьку он увидел из-за деревьев – тот бежал через луг. Не озирался, и оружие у него находилось за спиной – это были хорошие признаки: значит, его никто не преследовал. Но чувствовалось, что Федька выбился из сил. Значит, у него есть какие-то срочные важные новости.
– Где Геннадий? – спросил Вова, шагнув из-за ствола сосны навстречу Федьке. Тот не испугался; наверное, знал, что товарищи где-то совсем рядом, ждал их появления – может, чуял запах еды или дымок костра приметил.
– В деревню ушел, – задыхаясь, проговорил Федька. Остановившись, он привалился к тонкой березке – почти повис на ней. Из его открытого рта по подбородку текла ниточка густой слюны. По всему было видно – Федька бежал, не жалея сил.
– В деревню? – не поверил Вова. – Как это?
Федька помотал головой. Сейчас он не мог говорить – дыхания не хватало. Вова понял это, подошел к низкороду, забрал у него свой автомат, поддержал, подхватил:
– Идти можешь? Давай потихоньку. Тут рядом…
Их встретили молчанием. Все, кажется, боялись услышать плохие новости. Только Эдика Бабурова плохие новости не пугали – он уже давно смирился с тем, что ничего хорошего от нынешней Большой Охоты ждать не приходится.
– Генка в деревню вернулся, – объявил Вова.
– Зачем? – удивился Максим.
Федька, не замечая обращенных на него взглядов, опустился на траву. Гоша Ермолов поднес ему чай, дал напиться, придерживая ковшик двумя руками.
– Чужаки, – объявил Федька, чуть отдышавшись. Он вытер ладонью подбородок. Мутным взглядом обвел место, где охотники встали на привал. Сказал:
– «Западных» больше нет.
И все вдруг загалдели, зашумели, засыпая Федьку вопросами. А он, тупо кивая, пытался что-то ответить, но только сбивался, задыхался и путался…
30
Борис Юдин инспектировал, как идет работа над южной изгородью, когда ему доложили о внезапном возвращении Геннадия Салина. Сам охотник объявился только минут через десять. Он был напуган, но страха своего старался не показывать. Не хотел, видимо, раньше времени тревожить земляков дурными вестями.
Борис попросил сопровождающих заняться работой. А сам взял Геннадия под локоть и увел в сторону.
– Что произошло?
– На отряд «западных» напали чужаки. Почти всех убили.
– Что за чужаки? Откуда?
– Вроде бы по морю приплыли. Военные. Сами зараженные, но командуют там Чистые.
– Ты их видел?
– С ними был Нолей.
– Кто? – Борис нахмурился. – Нолей? Он же пропал года два назад! Они с Данилой ушли на буере в экспедицию. И не вернулись. Ты про него говоришь?
– Да. Нолея взяли в плен. Это он привел их сюда.
– Зачем?! Что им нужно?
– Коктейль.
– Откуда они узнали?
– Наверное, от Нолея… Получается, он нас предал.
– Подожди… Не спеши с выводами…
Борис присел на поваленное дерево, которому вскоре предстояло встать в плотный частокол. Рабочая бригада, поглядывая на начальство, торопилась закончить первую ловушку, представляющую из себя прочную бревенчатую коробку с входом-лабиринтом, запирающимся падающей дверью. Вся конструкция была рассчитана на то, чтобы выдержать напор разъяренного мутанта.
– Значит, какие-то военные под командованием Чистых высадились недалеко от нас, – медленно проговорил Борис – будто условия задачи зачитывал. – Они ищут Коктейль, и они уже расстреляли отряд «западных»?
– Да, всё так.
– А еще выходит, что у нас срывается Большая Охота. И надо как можно скорей собрать новый отряд, чтобы не дать Ламии пройти к деревне.
– Да, получается так.
– Однако в любой момент может начаться война. И тогда охотники понадобятся здесь, чтобы защищать деревню.
Геннадий молча кивнул, выжидательно глядя на Главу Совета.
– Где сейчас чужаки? – спросил у него Борис.
– Не знаю. Куда-то ушли. Когда мы прибыли на место боя, там были только наши.
– Скорей всего, они еще не знают, где мы находимся, – сделал вывод Борис. – Если так, то они станут прочесывать местность. И могут наткнуться на второй отряд.
– Федька Гуров должен предупредить «северных», – сказал Геннадий. – Он был со мной, но я велел ему вернуться.
Борис задумчиво поскреб подбородок ногтями. Спросил:
– Как думаешь, что станет делать Максим?
Геннадий пожал плечами, ответил довольно уверенно, не раздумывая:
– Он охотник. Он продолжит Охоту.
Борис кивнул, соглашаясь с этим предположением. Взгляд его сделался размытым, рассеянным – он перенесся мыслями куда-то далеко, наверное, в будущее. Геннадий выждал несколько минут, потом кашлянул, чувствуя неловкость:
– Так я пойду?
– Да-да… Конечно…
Геннадий всё ждал, что Борис остановит его, спросит: а куда это ты собрался? Чем планируешь заняться? Но Глава Совета настолько погрузился в свои думы, что ничто постороннее уже его не отвлекало. Он не обращал внимания на стук топоров и хрип двуручной пилы, не замечал рабочих, под предводительством бригадира заканчивающих новое сооружение.
И только через полчаса он словно очнулся: вздрогнул, огляделся, покачал головой.
Кто-то бежал через лес со стороны деревни, махал руками, кричал в голос.
Борис поднялся, почему-то уверенный, что уже поздно что-либо предпринимать – наверняка гонец спешит сообщить о появлении военного отряда, о жертвах и разрушениях.
Но гонец – а это был Тёмка Лопахин, семилетний оболтус из уважаемой семьи, – ни слова не сказал о чужаках.
– Там наших в лесу нашли! – выпалил он. – Раненых! Один – Тагир Сагамов, папка Медины. А второго я не знаю…
Борис понял, что сохранить происшествие в тайне уже не получится. А значит, проблем у него только прибавится.
Рабочие окружили мальчишку. Тот, довольный вниманием, начал им что-то рассказывать, поглядывая на мрачного Главу Совета, замершего в отдалении…
31
Решение Максим принял быстро. Федька еще даже закончить не успел, а командир уже придумал, что надо делать.
– Разделимся, – объявил он, цепко оглядывая товарищей, выбирая, кто уйдет, а кто останется. – Одна группа вернется туда, где погибли «западные», и прямо оттуда начнет готовить «столы» для Ламии. Получается, что двигаться мы будем не навстречу друг другу, как обычно, а в одном направлении. Времени нет, нам придется работать за обе команды. Вы и без меня знаете, что случится, если Ламия найдет дорогу в деревню.
– А что с военными? – спросил Иван.
– Пока это не наша забота, – ответил Максим. – Но к встрече с ними нужно быть готовыми.
– Чужаки, – прохрипел Эдик Бабуров. – Они всегда всё портят. Они не знают Кодекс. Всё зло от них.
– Вова, ты возглавишь новую команду «западных», – сказал Максим. – С тобой пойдут Лёвка, Гоша и Эдик. Со мной останутся Иван и Фёдор.
Максим сам был не рад такому раскладу. Однако Федька слишком устал, чтобы куда-то сейчас отправляться. А отдавать Ивана Максим не хотел. Какое-то неясное чувство подсказывало ему, что Рыбников должен остаться с ним.
– Собак поделим? – спросил Вова.
– Пусть все у Гоши остаются, – сказал Максим. – Если с Охотой не заладится, ты знаешь, что с ними делать.
Собачник Гоша аж побелел весь и затрясся, услышав такое. Но рта не открыл, смолчал.
– Нас получается больше, – сказал Вова. Он поднял свою команду, велел всем собираться. Сам подогнал по себе ремень автомата, затянул полегчавший вещевой мешок, переобулся.
– Возможно, к нам еще вернется Геннадий, – сказал Максим, наблюдая за сборами товарищей. – Может быть, Совет решит выслать подкрепление. Но я бы не стал на это надеяться. Сейчас нам придется рассчитывать только на себя.
Ровно через десять минут они расстались, не зная, что им уже не суждено встретиться.
Отряд Вовы Самарского скрылся в лесу. Возбужденный лай собак был слышен еще долго – кажется, они чуяли какого-то зверя.
– Охота продолжается, – делано весело объявил Максим и хлопнул себя по бедрам. – Пока можем, движемся вперед. Так что сегодня прокладываем красную дорожку. Надо успеть до сумерек, а у нас пока ничего нет.
«Красной дорожкой» назывался след, ведущий Ламию от одного места кормежки к другому. Обычно охотники волочили за собой какого-нибудь крупного, только что убитого зверя, пачкая землю кровью и время от времени бросая на примятую траву или мох отрезанные куски мяса. Бывало и так, что охотникам приходилось ранить себя, чтобы след не прерывался. Максиму однажды пришлось пройти три километра, кропя кусты собственной кровью.
– Я спугнул оленя, когда бежал сюда, – вспомнил Федька. – Не думаю, что он ушел далеко.
– Показывай дорогу, – сказал Максим и проверил ружье. Сегодня он был готов пожертвовать патроном.
32
Ночью к бухте пришли муты. Их было много, они появлялись со всех направлений – сначала понемногу, затем повалили толпами, будто со всей округи по команде сюда собирались. Ребята из берегового отряда рассказывали потом, что мутантов к морю словно бы выгоняла неведомая сила. Первых – которые приходили по одному – получалось отстреливать, выманивая на свет костров. Но потом мутов стало так много, что береговому отряду пришлось подать сигнал тревоги и укрыться в глухом металлическом бункере – его два дня тому назад собрали из щитов, перевезенных с баржи на пароме. Муты бесились, чуя близкую добычу, но взять укрепление не могли – это была просто запертая изнутри стальная коробка с бронированными триплексами и несколькими портами для стрельбы; эти же проемы использовались в качестве вентиляционных отверстий.
Поняв, что крепость им не по зубам, муты переключились на корабли, где тоже прятались люди. На подлодку, впрочем, они большого внимания не обратили, посчитав, наверное, что это обычный островок.
А вот люди на барже пережили не очень приятную ночь и еще более тяжелое утро. Им, конечно, доводилось бывать и в более опасных передрягах. Они знали, что гладкие отвесные борта, высоко поднимающиеся над глубокой водой, для мутов практически неприступны. Немногочисленные места, по которым враг мог бы взобраться на палубу, – например, части якорного устройства, – находились под неусыпным контролем стрелков. Стоило какому-нибудь муту повиснуть на якорной цепи – и он тут же становился мишенью снайперов. Если снайперы не справлялись и цепь обрастала мутами, становясь похожей на виноградную гроздь, то в дело вступал крупнокалиберный пулемет.
На рассвете, когда от плавающих вокруг баржи мутантов вода словно вскипела, мичман Теребко сам вызвал командира:
– Товарищ капитан второго ранга! Тут мутов сотни полторы собралось. Не пора ли сниматься с якоря?
Вместо капитана Ларионова с подводной лодки ответил лейтенант Соколов:
– Приказа уходить не было. Готовьтесь к десантированию.
– Что? – не поверил своим ушам мичман.
– Через три часа начинаем операцию «Красный прибой». Затем переходим к плану «Иголка в стоге сена».
Мичман хмыкнул – Чистые вечно выдумывали какие-то красивые названия вместо того, чтобы разговаривать по-человечески. Заров это часто ставило в тупик. Они и так-то не понимали многих слов, употребляемых Чистыми. А тут еще какие-то надуманные «прибои» да «иголки в стоге». Нет бы просто сказать: «полная зачистка прибрежной зоны всеми силами и средствами» и «поиск и блокирование поселений местных дикарей».
Впрочем, для некоторых заров и это слишком сложно…
– Ладно, я все понял, – сказал мичман. – Но откуда срочность? Люди только недавно вернулись. Я думал, мы выждем несколько дней.
– Приказы командования не обсуждаются, – сухо ответили с подлодки. – Но тебе, Семёныч, скажу, раз сам не догадываешься. Муты. Всё дело в них. Откуда они взялись? Не появится ли их больше? В общем, надо срочно заканчивать дела, пока есть возможность. Мы сюда не на курорт прибыли. Так что нечего время зря тянуть.
Мичман догадался, что сейчас с ним разговаривает капитан Ларионов.
– Я все понял, Николай Иваныч. Приступаю к подготовке.
– Вечно ты, Семёныч, всё понимаешь, но косячишь… Ладно, конец связи. Начинаем по сигналу – три зеленых свистка.
– Понял. Конец связи…
«Три зеленых свистка» случились через три часа двенадцать минут и двадцать одну секунду – мичман всё поглядывал на часы, торопясь поспеть к сигналу, поэтому и время проследил с точностью до секунды. На подлодке взвыл мощный ревун, оглушив десяток мутантов, расположившихся у ходового мостика. Через пару мгновений начали последовательно включаться размещенные на барже сирены, терзая уши мутов нарастающим воем. Лучи запитанных от реактора подлодки прожекторов вонзились в воду. И люди, уже давно занявшие боевые позиции, открыли шквальный огонь.
Кира Баламут расположился на плоской крыше невысокого строения, где хранились две переносные помпы и другие средства пожаротушения. Сам он стрелял редко – только наверняка. Сейчас его больше занимали действия его небольшого отряда. Лёха Мутный и Толик Гитарист вели минометный огонь из старенького «подноса» – мины ложились точно по линии прибоя. Витька Бамбук как заведенный швырял в море безоболочные гранаты. Сосредоточенный Айрат Одноглазый выцеливал своим ухоженным «винторезом» всплывающих мутов, одуревших от подводных взрывов, и аккуратно вскрывал им черепа.
На носу баржи заработал установленный на станке ДШК. Кто управлял крупнокалиберным пулеметом, Кира не разглядел, как ни старался. Но стрелял этот боец мастерски – вряд ли это был урожденный зар; наверное, какой-нибудь старичок из бывших Чистых решил поразвлечься – может, и сам мичман.
Два «печенега» на вертлюжных установках вторили ДШК с кормы.
А вот расчехленная палубная пушка пока молчала. Но заряжающий стоял рядом – только дай команду, и первый снаряд рванет где-нибудь в перелеске, если муты соберутся там кучей.
Что-то затрещало совсем рядом, и Кира вздрогнул от неожиданности. Увидел, как натянулись погрузившиеся в воду тросы, понял, что это включилась лебедка, таскающая тяжелый паром от берега к барже и назад.
– Готовность десять минут! – прокричал он на ухо Айрату и быстро спустился к минометному расчету, чтобы предупредить Лёху и Толика о скорой погрузке на паром.
Теперь выстрелы звучали реже: мутов значительно поубавилось, и бойцы начали готовиться к десантированию. План предусматривал, что на берег высадятся три группы по семь человек. С баржи их будут прикрывать снайперы и пулеметчики, а с суши – засевший в бункере береговой отряд. В принципе, весь десант можно было переправить за один раз – паром был способен перевезти значительно больше людей. Но в центральной кабине, собранной из тех же щитов, что и бункер на берегу, могли разместиться не более восьми человек. Только находясь в прочном укрытии, можно было чувствовать себя в относительной безопасности.
– Мы идем третьими! – напомнил Кира собирающейся у борта команде.
Он понимал, почему их отправляют последними. Первая команда – это «пробный шар». Почти смертники. Выжившие после обстрела муты обязательно атакуют десант либо во время транспортировки, либо на берегу. Эти бойцы – приманка для мутантов. И вместе с тем они – передовой отряд, ведущий разведку боем.
Вторая команда пойдет уже проторенным путем, зная, что её ждет, точно рассчитывая свои возможности. В это время на суше будет вестись зачистка силами берегового отряда, покинувшего своё укрытие, и уже высадившимися бойцами – теми, что уцелеют. К ним вторая команда и присоединится, подготавливая плацдарм.
А третьими десантируются те, от кого будет зависеть, насколько быстро исполнится план командования по поиску деревни местных дикарей. Этих бойцов начальство будет беречь, так как они уже были на берегу и знают, откуда начинать поиск и куда двигаться.
– Наша задача – выжить! – прокричал Кира Баламут своим людям. – Мы поведем остальных!
Не факт, что его услышали: стрельба не прекращалась, да и ревун с сиренами время от времени пробовали голос.
Притянутый тросами паром ткнулся в высокий борт баржи. Инженерный взвод собрал его за несколько дней, используя поваленные деревья и валяющийся на берегу мусор. Плавучесть парому придавали понтоны, которые в незапамятные времена были обычными топливными баками. На барже они использовались как жилые боксы для одного человека. Но пришло время – их очистили, перевернули и спустили на воду. Из таких же понтонов было смонтировано причальное сооружение возле атомной подлодки.
Три веревочные лестницы, развернувшись, упали на паром. Три бойца, обвешанные оружием, начали спускаться вниз. Они спешили – им нужно было забраться в кабину до того, как муты опомнятся и полезут на плавсредство.
Но спуск прошел на удивление спокойно. Только один одуревший мутант, вынырнув из воды, попытался схватить пробегающего мимо бойца, но сразу несколько прицельных выстрелов с высокого борта плавучей крепости отправили его на морское дно.
Через четыре минуты паром отчалил. Десятки глаз напряженно следили, как стальные тросы медленно тянут его к берегу. Где-то на первой половине пути из воды на сбитые бревна выпрыгнул здоровенный мут. Он так быстро рванул к стальной кабине, что снайперы не успели вовремя среагировать, и пули прошли мимо. Стрелять из крупного калибра было нельзя – слишком велик был риск попасть по людям или повредить паром. В этом случае пришлось бы десантироваться на шлюпках – а это было не в пример опасней и сложней.
Мут налетел на кабину, едва не сорвав её с креплений. Но несколько длинных очередей в упор буквально выпотрошили его. Он свалился, корчась в куче собственных потрохов, и благополучно сдох, когда пуля, пущенная из «винтореза» Айрата, все же влепилась ему точно в бугристый затылок…
33
Борис только вошел в деревню и сразу понял, что о гибели «западного» отряда охотников теперь знают все, – слухи по деревне расходились мгновенно. Он ловил косые взгляды испуганных женщин, замечал необычайную угрюмость встречных мужчин. От него ждали каких-то слов. Но он пока не знал, что сказать. От него ждали действий. Но он не мог решить, что предпринять.
Издалека заметив приближающегося Главу Совета, навстречу ему заспешил Макар Мартынов. В Совете он состоял уже пятый год, отвечал за «внешние отношения» – под этим подразумевалась любая деятельность за пределами земель, освоенных общиной. Именно Макар предложил создать новый школьный класс, специализирующий на подготовке «пионеров» – разведчиков-одиночек, исследующих «большой мир». Конечно, это шло вразрез с правилами Кодекса, ведь изоляция была одним из важнейших принципов, по которым строилась жизнь общины. Но Борис, поразмыслив и полистав записи эфиров капитана Рыбникова, убедился, что создатель Кодекса не требовал полного разрыва отношений с внешним миром. В конце концов, община пользуется многим, что осталось от прежнего мира, – в первую очередь знаниями, накопленными прежним человечеством. А значит, вполне допустимо получать из внешнего мира что-то еще.
Что же касается принципа изоляции… А предположим, что разведчики-пионеры не нарушают его, а исполняют!
Так в общине появилась служба внешней изоляции, члены которой, по привычке называемые пионерами, уходили в дальние походы, продолжающиеся порой несколько месяцев. Обычно пионерами становились неусидчивые мальчишки, которых вечно куда-то тянуло и которым не нравилось жить на одном месте, – у большинства из них отцы и деды были кочевыми оленеводами. Они и раньше-то значительную часть времени проводили в лесу и тундре, не особо отчитываясь за свои действия перед руководством. Теперь они стали полноправными путешественниками.
Наиболее безопасным и удобным временем для дальних походов считалась снежная и морозная зима. Активные муты в это время встречались редко, по-настоящему бояться надо было только берложников – но они не отличались большой резвостью, предпочитая поджидать добычу в засаде. Болота, озера и реки промерзали. По льду и снегу можно было перемещаться быстро и в любом направлении. Иногда для этого использовались собачьи или оленьи упряжки. Но чаще пионеры пользовались буерами со сменными лыжами и коньками. При хорошем ветре на ровной местности парусная машина, идущая в бакштаг, разгонялась так быстро, что никакой мут не мог её догнать.
Поначалу пионеры просто занимались разведкой. Потом они стали приносить добычу: старые книги, сохранившуюся одежду, электрические провода, даже патроны и оружие. В крупные поселки разведчики обычно не совались. Но на побережье и в лесах еще оставались заброшенные деревушки и забытые охотничьи заимки, где можно было раздобыть что-нибудь полезное. Случались и другие находки: военный узел связи, укрывшийся глубоко в лесу, останки разбившегося воздушного лайнера среди сопок. Всё подробно описывалось, отмечалось на картах.
Макар Мартынов и его пионеры также искали других людей, научившихся выживать в мире, захваченном мутами. Но на контакт они шли очень редко, в исключительных случаях. Обычно всё ограничивалось слежкой издалека и пометками в путевом журнале. Борис Юдин потом расшифровывал эти записи, пытался как-то классифицировать племена заров, но информация о них была слишком скудная, да и сами они были малочисленны. Тем не менее обнаружилось, что далеко на юго-западе существует довольно развитое сообщество, управляемое Чистыми.
Возможно, именно оттуда и прибыл отряд моряков…
Борис и Макар встретились возле медицинской яранги, огороженной кольями. За изгородью находился небольшой дворик, где под навесом стояли нары, а в костре калились камни, предназначенные для нагрева воды, – санитар деревянными щипцами выхватывал их из огня и бросал в дубовую купель. Доктора видно не было, хотя обычно он всё свободное время проводил на открытом воздухе – читал медицинские справочники и травники.
– Принимает, – тихо подтвердил Макар невысказанное предположение Бориса. – Режет и шьет.
В яранге кто-то закричал. Макар вздрогнул и испуганно посмотрел на открытый вход в медицинское учреждение. Он чувствовал себя ответственным за судьбу Нолея. Еще бы – ведь он лично организовывал ту экспедицию. Потом переживал долго, когда Нолей и его напарник пропали. И вот теперь один из путешественников нашелся.
– Мне сообщили, что он может быть предателем, – негромко предупредил Борис.
– Я в это не верю. – Макар покачал головой. – Он бы не стал… Не смог бы…
– Ты знаешь, что пионеры не так привязаны к дому, как остальные.
– И всё равно, – продолжал настаивать Макар. – Нолей не предатель. Его могли обмануть. Он всегда был простодушен. Но на предательство он не способен.
– Посмотрим, – сказал Борис. – Где их нашли?
– Около леса. Мальчишки заготавливали веники для коз и наткнулись в кустах на эту парочку. Тагир был без сознания. А Нолей просто не мог двигаться. Учитывая их состояние, удивительно, что они вообще выбрались из леса.
– Ясно, – Борис нахмурился. – Но почему Геннадий не сказал мне, что были выжившие… – Он посмотрел на Макара. Тот пожал плечами, не представляя, о чем Глава Совета разговаривал с вернувшимся из леса охотником.
– Найти его? – спросил Макар.
– Пока не надо…
Примерно через десять минут из яранги вышел доктор Зотов. Ему было двадцать три года, и еще недавно он ходил в учениках у прежнего врача – Романа Георгиевича. Но тот не дожил до своего тридцатилетия два дня – мутировал. И Зотов занял его место, сразу словно бы повзрослев. Его и по имени-то теперь никто не звал – исключительно по фамилии.
– Жить будут, – сказал Зотов, теплой водой смывая с рук кровь. – Если, конечно, инфекция не прицепится. Но я сделал всё, что мог.
– К ним сейчас можно? – спросил Борис.
– Наверное. Оба в сознании. Если еще не уснули.
Доктор Зотов умылся, велел санитару собрать и прокипятить инструмент. А сам, вытерев руки полотенцем, улегся на нары и открыл книгу, не обращая внимания на немного смущенных таким равнодушием гостей.
Борис заглянул в ярангу. Внутри было светло. Столб яркого света одним концом словно бы поддерживал крышу, а другим упирался в операционный стол. Молчаливый санитар собирал окровавленные инструменты. Только что прооперированные бледные пациенты отдыхали за ширмой. Увидев, кто пришел их навестить, они оживились – Нолей улыбнулся, поприветствовал Главу Совета, а Тагир попытался сесть.
– Не нужно, – успокоил их Борис. – Лежите, отдыхайте… Можете отвечать на вопросы?
– Да.
Макар Мартынов встал за спиной у начальника.
Санитар подметал пол. Борис косился на него, но поторопить не решался. Пожалуй, только в этой яранге Глава Совета чувствовал себя немного скованно.
– Еще кто-нибудь выжил? – тихо спросил Борис.
– Нет, – ответил Тагир.
Санитар наконец-то закончил работу и ушел. Макар выглянул на улицу, убедился, что их никто не подслушивает, кивнул Борису. Тот подвинул маленькую лавочку к нарам, на которых лежали раненые, присел. Сказал, хмуря брови:
– Я знаю, что ты был с ними, Нолей. Ты привел их к нам. Как так получилось? Расскажи всё, ничего не утаивай. Мы должны знать, к чему готовиться…
Они разговаривали почти час. Нолей и Тагир быстро выдохлись, но Борис не отпускал их, всё мучил и мучил расспросами, одновременно пытаясь выработать план действий, проговаривая вслух свои предположения. Возможно, беседа продлилась бы еще дольше, но в ярангу вернулся санитар, а с ним пришли трое посетителей – родственники Тагира. Они встали у порога, смущаясь присутствием членов Совета, и только маленькая Медина с криком «папочка!» бросилась отцу на шею, усыпала его поцелуями. Он приобнял её, стараясь не показывать, насколько сильную боль причиняют ему ласки дочери. По его щекам покатились слёзы.
– Идем, – сказал Борис Макару. И, пригнувшись, быстро покинул ярангу.
За изгородью его поджидал Геннадий Салин. Чувствовалось, что он сконфужен и даже немного напуган. Он сразу начал оправдываться, объясняя, что просто не успел рассказать о выживших Нолее и Тагире, что у него были более важные новости и что он сам планировал вернуться к раненым, чтобы помочь им выбраться из леса – если они, конечно, остались живы.
– Они сами нас прогнали, – не мог успокоиться Геннадий. – Говорили, чтобы мы бежали, предупредили всех…
Борис почти его не слушал. Отмахнувшись, как от зудящего комара, он повернулся к Макару:
– Покажи, где их нашли.
– Да, конечно…
Деревню они пересекли бегом. Борис вспомнил прибаутку одного из своих старых знакомых, заставших прежние времена, – бывшего военного летчика Эдуарда Хохлова, которого все почему-то звали Адиком. Он часто повторял, что торопиться ему не к лицу, так как вид бегущего офицера в мирное время вызывает смех, а в военное – панику.
Похоже, военное время было уже близко – на бегущего Главу Совета люди смотрели с неприкрытым страхом…
Найти место в лесу, где подобрали раненых, оказалось просто – трава здесь была примята, как на лежке кабанов. Глядя на поломанные кусты, можно было легко представить, как Нолей и Тагир пытались подняться на ноги, цепляясь за ветки, пачкая их кровью.
Кровавые пятна были везде.
Борис опустился на одно колено, озабоченно глядя в глубь леса.
– Что? – спросил Макар, почуяв тревогу начальника.
– Красная дорожка, – сказал Борис. – Кровавая тропа. Прямо к нам. Приглашение на ужин.
Макар не сразу догадался, о чем говорит Глава Совета. А когда понял, то застыл, выпучив глаза и потеряв дар речи…
34
Неладное первым почуял вожак своры – кудлатый кобель Динго. Он коротко тявкнул, заскулил, оглянулся на Гошу Ермолова.
– Что такое? – спросил тот, будто бы действительно ждал от собаки ответа. – Давай, показывай.
Приободрившись, Динго нырнул в кусты. Гоша последовал за ним.
– Аккуратней там! – крикнул Вова Самарский и поправил висящий на груди автомат.
Небольшой отряд охотников сплотился, насколько это было возможно. Вряд ли впереди их поджидала опасность – собаки предупредили бы об этом. Конечно, псы чуяли что-то. Но это не был ни зверь, ни человек, ни мут.
Псы чуяли смерть.
– Там труп, – объявил Гоша, выбираясь из кустов. – Кто-то из наших, кажется, Валя. Но у него вся голова в крови, я точно не разобрал…
На поляну, где случился бой, охотники вышли минуты через три. Вышли – и застыли, озираясь, высматривая неприметные для простого человека следы и отметины: там кто-то пытался на ствол осины влезть, кору подошвами ободрал, тут полз раненый – мох неровно примят и мелкие веточки на земле поломаны, а здесь, в ямке, лежал чужак, стрелял, не жалея патронов, но потом поднялся и угодил под стрелу – вон её оперенный хвост валяется, отломан; а наконечник, видимо, так в теле и остался.
– Здесь будет «стол», – объявил Вова Самарский. – Ламия эту кровь издалека почует. Придется оставить ей угощение прямо на этом месте.
– Да отсюда, наверное, весь зверь разбежался, – сказал Лёвка Мартынов. – От такой-то стрельбы. Поди теперь отыщи его!
– Обойдемся без зверя, – сказал Вова. – Не будем тратить время на Охоту.
– Это как так? – не понял Лёвка.
– Собирайте трупы, – сказал Вова. – Тащите сюда.
Охотники разом помрачнели. Лёвка покачал головой:
– Нельзя же так, неправильно это.
– У нас нет выхода, – ответил ему Вова, глядя прямо в глаза. Голос его зазвенел: – Собирайте ребят. Они шли защищать деревню. И они её защитят – даже после смерти.
– Всё пошло не так… – прошептал Эдик Бабуров. – Мы все умрем…
– А ты закрой рот! – Вова шагнул к нему, схватил за грудки, встряхнул. – Хватит стонать! Тоже мне, открытие сделал. Да, мы все умрем! Все! Каждый из нас! Наши родственники. Наши дети. Наши жены. Все умрут! И так было всегда – даже в то время, когда не было мутов. Так смирись с этим! И живи, пока живется! Проживай каждую минуту! Каждую секунду! Торопись жить, а не стони о том, что всё плохо! Успей хоть что-то сделать в своей короткой жизни…