Печать богини Нюйвы Рысь Екатерина
И как в воду смотрел дядюшка Сунь Бин.
Люси
Первая ночь в лагере Пэй-гуна Люсе запомнилась, но в основном потому, что девушка долго не могла заснуть, вертясь на шикарной тигриной шкуре и прислушиваясь к шагам, кашлю, вздохам, разговорам, звяканью, скрипу, треску и прочим звукам, которые в изобилие издавал отряд мятежника Лю. Ей все время казалось, что кто-то либо крадется мимо, либо и вовсе стоит и дышит почти беззвучно совсем рядом с полотняной стенкой, выжидая момент, чтобы прирезать «приносящую несчастья хулидзын». Лично она точно попыталась бы, окажись вдруг на месте соратников Лю Дзы. Баба в военном лагере – сплошная морока, верно? Даже если она – женщина командира.
Кстати, о предводителе этих доисторических пролетариев и представителей трудового крестьянства. Сам Лю Дзы в свой шатер что-то не торопился, и Люся, уже отчаянно зевая, все боролась и боролась со сном, не желая пропустить момент, когда мужчина появится. А ну как теперь, когда он всему войску объявил, что небесная лиса – это его собственная лиса, Пэй-гун решит… мм… утвердить право собственности? Но она ждала и ждала, а он все не шел и не шел, и девушка, лежа в кромешной темноте палатки, уже и сама не знала, чего ей хотеть, а чего – бояться. Чтобы пришел? Или чтобы остался где-нибудь снаружи? В сене ведь на дворе у даоса ночевали чуть ли не в обнимку – и ничего! Отчего же сейчас ей и страшно, и стыдно, и жарко, и вообще – неуютно?
Люся заснула, не дождавшись. А проснулась уже поутру, одна-одинешенька, и даже не поняла сразу, ночевал Пэй-гун в палатке или нет. Только заметив второе одеяло, которым ее, разметавшуюся во сне, кто-то заботливо укрыл, догадалась – ночевал. И, устыдившись собственных ночных страхов, девушка сердито ущипнула себя за ляжку. А чтоб неповадно было по всяким ханьцам вздыхать!
Лагерь мятежников быстро, но без спешки, деловито так сворачивался. Бойцы Пэй-гуна гасили костры, всадники седлали коней, а безлошадное большинство, распихав немногочисленные пожитки по заплечным мешкам и сумкам, строилось довольно-таки ровными шеренгами по пять человек в ряд. Никаких доспехов у этих пехотинцев не было, да и всадники щеголяли всего лишь легкой кожаной броней, больше похожей на сшитые из кусочков рубахи. Но несмотря на откровенно бедную амуницию, воинство мятежника Лю вид имело бодрый и боевой; то тут то там раздавались смешки и шутки, немудреное оружие выглядело ухоженным и грозным, а над всей этой людской кутерьмой гордо развевался красный стяг.
«Ну чисто партизаны!» – подумалось Люсе. Непрошенные ассоциации с пережитыми среди родных осин ужасами породили неприятный холодок, словно в спину снова подуло стылым ветром, а в затылок уперся вороненый ствол нагана… Девушка тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Нет, нет, это другой век, другая страна и, похоже, совсем другой мир. Красное знамя Пэй-гуна должно внушать страх другим, а вовсе не ей. Кстати, о знаменах… Люся вдруг припомнила собственное «пророчество», изреченное перед чуским князем и его дядюшкой, и неуверенно усмехнулась. Что это было тогда? Случайная и удачная ложь? Или читанные когда-то папенькины труды вдруг всплыли из глубин памяти, как дохлые рыбы? Белый император, Красный император, война на Небесах… Так-так, а ведь была какая-то древняя китайская байка насчет белых и красных. Что-то там про змею и рыдающую тетку…
Но тут ее заметили. Лю, раздававший указания своим офицерам, приветливо махнул рукой и крикнул:
– Эй, Люй Ши! Иди прислужить госпоже!
Люся кивнула в ответ и благосклонно позволила запыхавшемуся мальчишке себе «прислужить». Спустя несколько минут, умытая и посвежевшая, она сидела на чурбачке, жевала лепешку и пыталась выловить из сплошного потока болтовни китайчонка максимум полезной информации.
– …а Фэн нам сейчас никак не взять, там циньцы засели, а градоначальник, урод такой, к ним переметнулся. Но ничего, дайте срок, небесная госпожа, вот возьмем мы теперича Дан да наберем побольше народу в войско, и уж тогда…
– Значит, мы теперь идем Дан брать? А Фэн никак не взять? – Люся переспрашивала больше для того, чтобы самой запомнить названия древних городов. Ей-то что Дан был, что Фэн – один пес…
– Вот именно что так! – Ординарец, видать, приятно поразился смышлености небесной женщины-лисы. – Дан возьмем, тогда и Фэн сможем!
– А силенок у нас хватит на этот Дан?
Люй Ши, сноровисто складывавший тем временем палатку, из которой он уже успел выгрести все вещи, отчаянно замахал руками.
– Да хватит-хватит, как не хватить? Там же ж, окромя циньского гарнизона, и воевать-то не с кем! Нам же только начать, а там уж циньцам наши сторонники – бац! – и в спину ударят прям изнутри стен.
– А если другой отряд Цинь подойдет на выручку?
– Не, им не до того. – Люй Ши помотал лохматой головой. – Они с генералом Сян Юном у Се схлестнулись, аккурат поутру голубь прилетел с письмишком. Там столько ванов собралось – ужас! И из Ци, и из Вэй, и даже из Чжао!
У Люси от обилия названий уже в ушах звенело, поэтому она потрясла головой, как лошадь, и подняла ладонь, останавливая словесный поток:
– Так. Стой. Сян Юн с войском сейчас у города…
– Се, госпожа.
– …у Се. А мы идем брать Дан.
– Именно так, госпожа. Вы такая понятливая! Прям удивительно! Интересно почему…
– Потому что госпожа Лю Си – небесная лиса, она прожила тысячу лет праведной жизнью на Земле, а лишь потом была призвана на Небеса, – веско напомнил неслышно подкравшийся конфуцианец. – Не забывай об этом, юный Люй. А теперь иди-ка, тебя командир зовет.
Люся подождала, пока мальчонка ускачет, и лишь потом поинтересовалась:
– Чем обязана столь щедрым вниманием, мудрый Цзи Синь? Или лучше – благородный?
Стратег посмотрел так, словно она до сих пор не прожевала лепешку и бубнила теперь с набитым ртом.
– Лучше – мудрый, – отрезал он. – А касательно вас, госпожа…
– Или вы решили приобщиться к тайнам Земли и Небес, которые мне ведомы? – невежливо перебила его девушка прежде, чем конфуцианец изречет что-нибудь непоправимо-уничижительное. Что-то, после чего между ними не сможет быть даже доброй ссоры, не говоря уж о худом мире. А вот ссориться с побратимами Пэй-гуна Людмиле было совсем не с руки. Добром такое противостояние все равно не кончится, а потом – она же рано или поздно уйдет, а ему с друзьями и соратниками еще жить и жить. И империю завоевывать, между прочим.
– Отчасти, – выгнул бровь Цзи Синь и задумчиво пошелестел веером. – Если они вам ведомы. Но вы, госпожа, не кажетесь мне существом, действительно прожившим тысячу лет.
«Умный какой, чертяка! – сердито подумала Люся. – Зараза, дернуло же меня напялить тогда эти хвостатые тряпки и назваться лисой! И как теперь выкручиваться?»
– В садах госпожи Западного Неба время течет иначе, чем на земле, – извернулась она. – И всякий, кто попадает туда, вновь обретает юность. Но давайте начистоту, уважаемый Цзи Синь. Вас тревожит, что рядом с вашим другом и командиром крутится лиса, поэтому вы опасаетесь за… э… падение его жизненной силы? Уверяю, с ян у Пэй-гуна ничего не случится. Не упадет ян, клянусь.
Гладкие щеки братца Синя мгновенно окатило румянцем, а веер затрепетал в его руке, будто осенний листик. И сразу стало ясно, что мудрый конфуцианец очень и очень молод.
– Э… дело не в ян… э… дело в том, что мораль… – Тряхнув головой, стратег взял себя в руки и отчеканил: – Присутствие в войске лисы роняет моральный дух воинов!
– Как уронили, так и поднимем, – фыркнула Люся, ничуть не смущаясь некоторой фривольности своих речей. Хулидзын ведь лисы, им положено быть бесстыжими, так? – Если я придумаю, как воодушевить воинов, вы станете более снисходительным ко мне?
Цзи Синь помолчал. Видимо, откровенно грубить женщине командира он все-таки не решался, но и к перемирию был не готов.
– Пока что, – наконец изрек он, – я вижу перед собой всего лишь хитрую женщину, которая ведет себя совершенно неподобающе и бесстыдно вмешивается в дела мужчин, да еще и морочит голову моему побратиму своими чарами. Госпожа Тьян Ню действительно приносила пользу, а от вас можно ждать только беды и подлости. Поэтому я не стану доверять такому низкому существу, как вы, и не надейтесь соблазнить меня вашим коварством!
«Ах ты индюк китайский! – взбеленилась Людмила. – Тоже мне, комиссар нашелся!»
– Послушай, ты, моралист недоделанный, – прошипела она, – я только один раз скажу и повторять не стану. Мою единственную сестру похитил Сян Юн, и только богам ведомо, что он с ней сделал. Я не причиню никакого вреда человеку, который искренне и бескорыстно помогает мне ее спасти. Поэтому твоему Пэй-гуну ничего не грозит. Зато ты, если не уймешься, запросто станешь моим врагом. А врагов я щадить не стану. Усек, морда конфуцианская?
– Ты!.. – задохнулся Цзи Синь, непроизвольно попятившись от рассвирепевшей демоницы. Ну или Люсе хотелось так думать, что она внушила ужас мудрецу и стратегу.
– Зато если ты все-таки решишь со мной дружить, знай, что вместе мы сможем действительно помочь Лю Дзы победить всех его противников. Ну как? Подумаешь или опять упрешься рогом?
– У меня нет рогов! – возмутился конфуцианец.
– Это пока, – пожала плечами девушка. – Женишься – будут!
– Я подумаю над вашими словами, госпожа хулидзын, – изрек Цзи Синь и медленно попятился, чопорно поджимая губы.
– Через подол не перецепись! – напоследок припечатала Люся, все еще внутренне клокоча от гнева. – Чучело… Тьфу! Кита-а-айцы!
Таня
Вместо цветов Татьяна получила приглашение на пир в честь победы Чу. Но, право же, она не расстроилась. Главное, что без отрубленных голов обошлось, а все остальное можно как-нибудь пережить. Даже долгие сборы с надеванием тридцати трех одежек. Ведь перед одеванием полагалось принять ванну. Кто же откажется полежать в горячей ароматной воде? Правда, Татьяна на порядок уменьшила количество ингредиентов, обычно добавляемых в бадью, чтобы ванна не так сильно напоминала наваристый борщ. Ей для того, чтобы почувствовать себя прекрасно, хватало и пригоршни розовых лепестков. После купания Татьяна позволила нарядить себя по всем правилам, с тройным оборотом полы халата вокруг бедер. Затем на голову небесной девы ценой неимоверных усилий всего отряда служанок водрузили эдакую ажурную шапку из стилизованных птичек и цветочков, а руки чуть ли не до локтей унизали браслетами.
«Ни дать ни взять – рождественская елка, только вифлеемской звезды на макушке не хватает», – подумалось Тане, когда девушки наперебой принялись расхваливать ее нечеловеческую красоту. Их лесть была настолько чрезмерной, что только идиотка могла поверить в искренность замысловатых эпитетов.
Едва Татьяна покинула свой шатер, как откуда ни возьмись появился юркий дяденька с самым пронзительным голосом, какой девушке когда-либо довелось слышать.
– Небесная дева идет! – заверещал он на весь лагерь. – Небесная дева идет!
Позади, выстроившись попарно, семенили прислужницы в очень похожих голубых ханьфу. Таня скрипнула зубами от досады, надеясь, что хотя бы без всеобщего падения ниц обойдется. Хотя от бесчисленных поклонов и восторженного улюлюканья уже становилось не по себе. Сян Юн с дядюшкой явно задумали что-то особенное, где требовалось продемонстрировать благосклонность Небес.
Однако хитрые чусцы снова умудрился поразить Танино воображение. Вместо генеральского шатра небесную деву сопроводили к подиуму, на котором в резных креслах восседали дядя и племянник. Подиум стоял напротив ворот в лагерь, сооруженных из составленных вместе боевых колесниц. Воины Чу выстроились по обе стороны этой импровизированной дороги, образуя живой широкий коридор.
– А вот и вы, моя Тьян Ню, – обрадовался генерал и указал на такое же, как у него, кресло, только чуть поменьше и стоящее немного позади его собственного. – Окажите мне честь, благородная посланница Яшмового Владыки, помогите мне встретить дорогих гостей.
Таким Таня мужчину еще не видела. Глаза его ярко блестели на смуглом обветренном лице, словно Сян Юн успел выпить несколько чарок вина. Щеки ввалились, неглубокая рана над правой бровью уже взялась тонкой корочкой, но сбитые костяшки пальцев все еще кровоточили. На бронзовых накладках генеральского доспеха виднелись глубокие зазубрины от вражеских ударов. На самом деле прошло всего двое суток, как он вышел из последнего боя. Зато меч, лежавший на коленях, сверкал на солнце.
– Я пригласил всех своих друзей, чтобы отпраздновать эту победу. Первую в череде тех, что грядут.
«Какое самоуверенное заявление, – подумала Таня. – Сыма Цянь писал, что чусцы с циньцами гоняли друг друга по всей Поднебесной с переменным успехом несколько лет».
– Где же они, мой благородный племянник? – спросил Сян Лян, изобразив крайнюю степень удивления. – Неужели они не пришли? Быть того не может! Я уверен, они пришли, просто стесняются войти.
Благородные мужи разыгрывали представление, как настоящие драматические артисты, и каждая их реплика вызывала у чуских солдат приступ злобного веселья.
– Или же никак не могут решить, кто заслужил право первым войти в дом победителя, – ухмыльнулся Сян Юн.
– К чему смущение? – делано изумился дядюшка Лян. – Мы с радостью примем всех.
От его тона у Тани мурашки по спине побежали. Здесь затевалось что-то зловещее. Генерал Сян не стал растягивать удовольствие. Стоило ему взмахнуть рукой, как в ворота вошли мужчины в доспехах, шлемах и при мечах. Примерно три десятка. И, сделав первый шаг, они дружно повалились на колени и поползли к подиуму. Это были военачальники союзных ванов. Те самые, которые так и не показали носа на поле боя. Как так вышло, уже отдельный вопрос. То ли решили поглядеть, чем у Сян Юна дело кончится, то ли побоялись столкнуться лоб в лоб с Цинь, а может быть, испытывали чусца на прочность. Раз уж он решил возглавить бунт, то пусть докажет.
Теперь их истинные мотивы никого не интересовали, и все эти гордые генералы униженно ползли к ногам Сян Юна, не смея глаз от земли поднять. Что ж, надо признать, он сумел по-настоящему оскорбить разочаровавших его людей.
– Как же они согласились на это? – тихонько спросила Таня, обращаясь скорее к самой себе.
– Они? Согласились? – весело фыркнул генерал.
И Таня не выдержала и рассмеялась. В основном над собственной наивностью. Надо думать, выбирая между присутствием на пиру в виде отрубленной головы и целиком, пускай и униженными, ушлые дядьки выбрали последнее. И не прогадали. Потому что дальше их ждали не пытки и казнь, а настоящий пир. И если не считать пыткой цветистые здравицы в адрес Сян Юна и царства Чу, то можно сказать, им всем крупно повезло. Слуги не успевали подносить и уносить угощение, вино лилось рекой, а вприглядку была самая настоящая небесная дева – белокожая, среброглазая и евшая меньше десятидневного котенка. Вот так зрелище!
– А потрогать ее можно? – громовым шепотом спросил зверского вида вояка с демоническим изломом кустистых бровей. – Не растает под пальцами-то?
– Я бы… не… отважился, брат Бо, – ответил его сосед, едва шевеля заплетающимся языком. – Рука замерзнет и… того… отвалится. И… ик… все остальное тож отвалится. Все, что висит.
– Что это у меня висит? – набычился этот самый Бо и стукнул кулачищем прямо по собственной тарелке. Жирные брызги полетели во все стороны.
– Щщ…еки, – хихикнул пьяный военачальник.
– О! – обрадовался еще один их сотрапезник, который вдруг испытал прилив вдохновения и жажды. – Так выпьем же за храброго генерала Сян Юна, который не боится снежных дев под своим одеялом!
Тут-то Таня и поняла, что ее жених вовсе не так ужасен, как ей все время казалось. Сян Юн в сравнении с неотесанными мужланами – просто выпускник консерватории. И если бы она попала в лапы этих ужасных рубак, то стихи бы уж точно ей никто не читал и прощения не просил. Чтобы успокоить разбушевавшееся воображение, Татьяна выпила вина, прикрывшись широченным рукавом, и еще раз оценила местный обычай, стоящий на страже чужой скромности. А потом еще одну чарку. Когда она потянулась за третьей, Сян Юн вдруг остановил ее руку.
– Мне его убить? – спросил он и нехорошо так прищурился.
– Кого?
От испуга Таня уронила чарку на пол.
– Этого мужлана. – Сян Юн ткнул пальцем в совершенно не вяжущего лыка господина Бо. – А может, отрубить ему пальцы? Или отрезать язык?
Между тяжелыми веками генерала плясало черное адское пламя, ноздри трепетали, а пальцы, совершенно белые от напряжения, впились намертво в рукоять меча.
– Нет, не надо! – взмолилась девушка и цепко ухватилась за руку Сян Юна. – Они же просто пьяные. Сами не понимают, что болтают.
– Выскочки, выбившиеся из сотницких, – прорычал чуский князь. – Мужичье черноголовое. Они недостойны смотреть на тебя, недостойны дышать с тобой одним воздухом. А за такие разговоры…
Его ладонь обжигала Тане пальцы, точно это была не человеческая плоть, а раскаленные уголья из печки. Столько ярости, столько гнева накопилось в нем… Страшно было даже представить, что случится, если Сян Юн выплеснет все это на окружающих. Девушка уже прямо видела этот шатер, залитый кровью и заваленный изрубленными в куски телами. Она зажмурилась от страха и успокаивающе погладила запястье генерала. Легонько, словно перышком, касаясь загрубевшей твердой кожи и подживающих ссадин.
– Что вы делаете? – шепотом спросил Сян Юн.
Таня приоткрыла один глаз, чтобы убедиться: девятый вал бешенства благополучно схлынул, уступив место любопытству.
– Благодарю за ваше благородство и сдержанность, – сказала она мягко, как если бы говорила с тигром или волком. Мягко, без страха, но и без нажима. – Зачем же убивать будущих союзников? Пусть живут и искупят свою вину перед вами, верно я говорю?
– А как же…
– Да что взять с пьяных? – бодро улыбнулась Татьяна. – Пусть болтают, авось выболтают свои тайны.
– Так вы не обиделись? Я должен быть уверен, что вашей чести не нанесен урон.
– Моя честь слишком безупречна, чтобы какой-то перепившийся грубиян смог ее запятнать, – высокомерно ответила девушка, дивясь собственной наглости, и медленно отпустила руку Сян Юна.
– Вы правы, моя Тьян Ню. Кажется, я немного… хм… погорячился, – почти расслабленно вздохнул генерал и приказал позвать музыкантов.
Теперь Татьяна отлично понимала, что чувствует дрессировщик в цирке, который под барабанную дробь сунул голову в пасть льву, а потом благополучно ее оттуда достал. Если бы знала раньше, то на представлениях, куда водили ее родители в детстве, аплодировала бы смельчаку сильнее и громче.
Она выдохнула с облегчением и повернулась к Сян Ляну. Взгляд дядюшкиных стылых очей буквально пригвоздил Таню к месту. Его, такого невозмутимого, такого гордого, вдруг перекосило всего. Будто он узрел, как повар сыплет яд в его суп, ей-богу.
«Интересно, что я опять сделала не так? – озадачилась небесная дева. – Приличия какие-то нарушила?»
Лю Дзы, Люси и соратники
Хваленый «доспех», который «небесной госпоже-лисе» с опасливым поклоном преподнес братец Фань, Люсе категорически не понравился. Изготовленная из довольно грубо выделанной толстой кожи, эта броня больше всего походила на почти негнущийся кожаный футляр с завязочками по бокам. К тому же мастеровитый великан, видимо сильно впечатленный выдающимся по китайским меркам бюстом «хулидзын», оставил в верхней части нагрудника такой щедрый запас, что не то что Людмиле, а даже ее покойной матушке было бы не тесно. Увидев свою лису в этаком облачении, мятежник Лю тихонько хрюкнул и отвесил покорно склонившемуся побратиму легкую затрещину. А потом лично подтянул все ремешки и завязал тесемки. Люсе стало немного удобней, но все равно ходить, а тем паче – бегать в этой кирасе она не смогла бы. Впрочем, ей и не пришлось.
– От случайной стрелы на излете эти доспехи тебя защитят. – Прежде чем девушка успела возмутиться, Пэй-гун уже подсадил ее в седло. – И от скользящего удара – тоже. А большего пока и не надо. Ты останешься рядом с Цзи Синем, когда мы будем брать город.
– Поняла, – вздохнула Люся и поерзала, привыкая к тяжести и специфическому запаху буйволиной кожи. – Сян Юн сейчас в Се, а мы идем штурмовать Дан. Это в другую сторону, да?
– Не совсем. – Лю вспрыгнул на Верного и, подъехав вплотную, успокаивающе тронул Людмилу за плечо. Впрочем, сквозь толстую кирасу она даже не почувствовала касания. – Помнишь, что я говорил? Забрать Тьян Ню мы можем или силой, или хитростью. Это – хитрость.
– «Подними шум на востоке, а нападай на западе?» – вовремя припомнила Люся одну из стратагем, понукая флегматичную и изрядно откормленную соловую кобылку, которой ее одарили. – Двигай, Матильда!
– Почти, – улыбнулся довольный Пэй-гун. – Хотя вернее будет так: «Убей чужим ножом» и «Прячь за улыбкой кинжал». Пусть войско Чу берет Се, пусть Цинь стянет туда основные силы. Нам же лучше. Когда Сян Юн победит, ему понадобится союзник.
Они неторопливо ехали шагом, пока войско Лю, разномастное и пестрое, как линяющая змея, медленно выбиралось на дорогу. Остальные всадники поотстали, чтобы не мешать беседе предводителя с его лисой.
– Думаешь, он захочет заключить союз с тобой? – Людмила припомнила гордого князя Чу и его хитрого дядюшку и недоверчиво выгнула бровь. – А у нас людей не маловато?
– Сейчас – не захочет. Но пока он возится в Се и теряет там солдат, мы возьмем Дан и пополним наше войско. И вот тогда Сян Лян сам пошлет ко мне гонца.
– А ты?
– А я отвечу согласием, конечно. – Улыбка Лю Дзы стала непередаваемо светлой и даже отчасти невинной. – Чу – выгодный союзник, без них нам пока не обойтись. Я спрячу мой кинжал за улыбкой и буду очень низко и почтительно кланяться благородному генералу Сян Юну. Может, даже старшим братом его назову. А тем временем придумаю, как нам забрать у чусцев Тьян Ню. И как внушить моим собственным людям, что…
Верный переступил ногами и всхрапнул, и Лю отвлекся. А когда снова взглянул на девушку, поразился, каким грозовым огнем полыхают ее глаза.
– О, мы внушим, – хищно улыбнулась Люси. – Все что угодно внушим. Я знаю, кем я буду в твоей армии, мятежник Лю. Займусь пропагандой твоего светлого образа среди населения. Скажи, ты уже убивал Белую Змею?
– Кого?
– Отлично! – просияла девушка, отмахиваясь от вопроса. – Есть одна идея. Но расскажу после того, как возьмем этот ваш Дан. Тебе понравится.
– У меня тоже есть кое-какие мысли. – Лю глянул внимательно и серьезно. – После взятия города я расскажу тебе о них.
– Ну так иди и бери, – усмехнулась Людмила. – Чем быстрей нападешь, тем скорее победишь, так? Давай не задерживайся. Мы с Матильдой не будем путаться под ногами, верно, Матильда?
Соловая толстушка, и не подозревающая о том, что удостоена чести делить одно имя со знаменитой в далеком будущем балериной Кшесинской, лениво махнула хвостом. За Верным ей, само собой, было нипочем не угнаться, но зачем бегать за мужчиной, когда он сам только и ждет случая побежать за тобой? То-то же. Победит и вернется. А дамы, так и быть, подождут в сторонке.
«В детстве я больше всего хотела, чтобы мы с Люсенькой никогда не разлучались. Никогда-никогда. У меня не было друга дороже и человека роднее, чем она. Моя сестра, моя единственная сестра. Как жаль, что мое желание так и не сбылось».
(Из дневника Тьян Ню)
Глава 13
Посеять ветер
«Божий промысел непостижим, но некоторые чудеса можно и должно творить человеческими руками. Они под силу только людям».
(Из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 г.
Кан Сяолун
Кан Сяолун всегда предпочитал неторопливо и рассудочно сплетать свои планы в сложные схемы – торопиться он не любил, ибо начало считал порой деликатной, требующей осторожности и внимания. Зато действовал профессорский племянник, приняв решение, молниеносно. Ведь мир – неделим и бесконечен, и реки судеб, вскипая в пучинах времени, всегда возвращаются к своим истокам, замыкая круг.
Он, Сяолун, и хотел именно этого. Замкнуть круг, свести воедино пути, разорванные тысячелетия назад, и получить свою законную награду. И еще… восстановить справедливость.
Да. Правильно.
«Справедливость, – мимоходом подумал мужчина, выискивая в своей памяти нужный телефонный номер, – какое несбалансированное слово. Торопливое. Несовершенное. Но иногда и в несовершенстве можно найти истину».
Семейство Кан наконец-то получило возможность взять реванш за давний, но от этого не менее тяжкий проигрыш! Сколько мучительно долгих лет его прадед, дед и теперь вот дядя совершенствовали разум свой и тела свои, стремясь отыскать в потоке времени вечно ускользающих терракотовых рыбок? Напрасны были их поиски. Только его, Кан Сяолуна, вывел Путь Всех Вещей[35] к победе, и уж он своего шанс не упустит. Ему по праву принадлежит настоящее, а вскоре, благодаря глупенькой девчонке, которую выпестовала старуха Тьян Ню, и прошлое подчинится его воле.
– Секретарь председателя Сяна, – раздался в телефонной трубке мягкий голос.
Племянник профессора Кана представился, заворковал, заулыбался – и через несколько минут собеседник, приглушенно смеясь, напрямую соединил его с самим Сян Лянмином, отцом Сян Джи, непреклонным традиционалистом и человеком весьма опасным.
«Я дергаю тигра за хвост, – обмениваясь приветствиями с одним из самых влиятельных политиков страны, думал Сяолун, – но разве не в том все очарование игры? И тигры попадают в ловушки, падают в ямы, усаженные кольями… лютый нрав – не гарантия победы».
– По рекомендации моего уважаемого дядюшки Кана, – журчал он вслух, приводя в движение колесо своего плана-замысла. – Вы, я уверен, слышали о постигшем его недавно несчастье… да, моя драгоценная тетя, да. Так как мой почтенный родственник доверил мне свои дела на время своего отсутствия, я решился побеспокоить вас. Вы знаете, что дядюшка работал в свободное время над монографией о современной истории Тайбэя? Вашей семье уделно там особенное внимание, вы же понимаете… старая кровь, новые начала. Он лично хотел вручить вам экземпляр, но…
Председатель Сян что-то гудел в ответ, вежливо, почти дружелюбно, но чуть свысока: так разговаривает старший с младшим, покровитель с подчиненным. Кан Сяолун ощерился было, но потом осознанным усилием воли вернул на свое лицо вкрадчивую улыбку. Знал бы тигр, что в траве рядом с его тигренком притаилась змея, не так бы зарычал, а?
– Окажите мне честь, – выслушав отца Сян Джи, перешел в наступление профессорский племянник, – отужинайте со мной в конце этой недели. Я почту за особую радость вручить вам подарок – работу моего дяди. И его порадует и утешит знание, что труд этот займет скромное место в вашей библиотеке.
– Графиком моих встреч заведует секретарь, – предсказуемо увильнул от прямого ответа председатель.
– В таком случае, – Кан Сяолун затаил дыхание: ловушка была расставлена, капканы насторожены, – могу ли я вручить книгу Сян Джи? Я уверен, она согласилась бы передать…
– Вы знаете мою дочь? – Голос собеседника сразу набрал силу: тигр прижался к земле, вздыбил загривок.
– Мы встречались, – говоря правду, но не говоря всей правды, отозвался ученый. – Ужинали вместе. Ваша дочь интересуется историей, и это истинное удовольствие – говорить со столь хорошо воспитанной молодой девушкой. Вы, должно быть, гордитесь ею.
В трубке что-то щелкнуло, и на несколько мгновений повисла тишина. Кан Сяолун с легкостью расшифровал ее, он чувствовал, что почти слово в слово мог бы повторить мысли председателя.
Его дочь ужинает с мужчиной. Каково его положение, все ли родственники здоровы, есть ли у семьи капитал, не запятнал ли род себя скандалом и неуважением? Может ли здесь скрываться опасность? Охотник за богатой наследницей? Интрига политического противника? Возможный зять?
«Ты встретишься со мной, – усмехнулся про себя Сяолун, позабыв про всякую вежливость. – Не можешь не встретиться».
– Сможете ли вы приехать в «Джонку»? – наконец произнес председатель на том конце телефонного провода. – Я думаю, что найду время для встречи. Труд почтенного профессора Кана, несомненно, заслуживает моего внимания.
– Вы делаете мне одолжение, – несмотря на то что в комнате он был один, мужчина поклонился.
Голос – эхо, отразившееся от стен тела человеческого. Ты улыбаешься – улыбается и он. Ты кланяешься – и невольно почтительность пробирается в интонации. Полезно, как и всякая маска.
– С нетерпением жду знакомства. Уверен, что профессор Кан воспитал достойного преемника, – рявкнуло в трубке, и на этом разговор подошел к концу.
Этот разговор.
Усмехаясь и облизываясь, как змей, сожравший птенца, Сяолун набрал еще один телефонный номер.
– Уважаемая Сян Джи, – заговорил он – мед и полынь в голосе. – У меня для вас важные новости, очень важные. Уделите мне час… в эту субботу. Ресторан называется «Джонка».
Ин Юнчен
Ин Юнчен чувствовал себя брачным аферистом. Не то чтобы у него был опыт в подобных вопросах – чем-чем, а матримониальным мошенничеством он в своей жизни как-то позаниматься не успел, – но, по мнению парня, жулики и негодяи в момент совершения преступления должны ощущать себя именно так: паршиво и взбудораженно.
– Родители догадаются, – почесав нос, сказал он Янмэй, – точно тебе говорю. У меня отец натурально человек-рентген. Почему, ты думаешь, он так в бизнесе-то преуспел? Хваткий очень.
Янмэй закурила сигарету и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Наряд для спектакля под названием «Поддельная невеста» они с Ин Юнченом выбирали долго. Первое впечатление – это всем известно – самое важное, а в данном конкретном случае оно должно было стать еще и последним. «Чтоб они тебя увидели и сразу поняли, – охарактеризовал задачу-максимум Юнчен, – что я им нужен исключительно неженатым. И что свадьба, особенно моя, – это вчерашний день, мракобесие и предрассудки».
Поэтому скромную, но со вкусом подобранную одежду, которую выбрала бы для такого события любая приличная девица, заговорщики как вариант отвергли сразу. Измазанный машинным маслом комбинезон – тоже. «Сильно, – прокомментировал эту опцию достойный наследник уважаемого отца, – но в «Джонку» тебя в таком виде не пустят, и все наши усилия пойдут прахом».
В итоге конспираторы остановились на беспроигрышном варианте: черная мотоциклетная кожа и черепа.
Последнее смутило было Ин Юнчена, но тут Янмэй проявила-таки характер.
– Черепа – обязательный элемент, – пресекла она возражения подельника на корню. – Какая роковая женщина без ожерелья из костей?
– Нам не нужна роковая, – возразил парень. – Сойдет просто неподходящая.
– Это одно и то же, – не терпящим возражений голосом заявила женщина. – Твои что хотят увидеть? Милую, нежную, краснеющую лилию. А что увидят? Тьму и черепа. Я тебе гарантирую положительный эффект, то есть немедленное отцовское разрешение продолжить разгульный холостяцкий разврат. Без меня.
Ин Юнчен поразмышлял – и согласился. В «Джонку» частенько наведывались звезды и актеры, поэтому черепа и эпатажный облик в целом там никого бы не удивили – особенно если оказались бы дорогими.
После долгого и изматывающего шопинга идеальный костюм наконец был куплен, и теперь Янмэй щеголяла в обтягивающих кожаных штанах, тяжелых шнурованных ботинках и жилете с железными заклепками, который ничуть не скрывал ее широких мускулистых плеч.
– Мы на пути к успеху, – только и выдавил из себя Ин Юнчен, увидев свою «невесту» в новом обличье в первый раз.
– Я тоже так думаю, – довольно согласилась Янмэй – она себе в таком виде очень даже нравилась. – И заранее сочувствую твоим родителям.
– Чего это? – вскинулся парень.
– Да так, – беспечно заржала Ласточка, – подумалось вот. Родила б я сына, растила-воспитывала, университеты там, Европа, все дела. А он бы мне такое в семью привел! Был бы у меня под рукой табурет – ох и расколошматила б я его о голову своей кровинушки!
– Кхм, – невнятно отозвался Юнчен, чувствуя, что поступок его вполне заслуживает даже и рукоприкладства, а потом женщина затушила сигарету и они пошли.
Прямо в пасть к тигру, если выражаться фигурально. А если напрямик – на встречу с уважаемыми родителями, которые уже ждали свое драгоценное чадо посреди роскоши плавучего ресторана «Джонка».
– И мне прямо подойти и так им с ходу – здорово вам, папаня-маманя, распахните ж, значит, свои объятия? – почесала Янмэй верхнюю губу, косясь на свое отражение в отполированном до блеска гонге.
Гонг этот, установленный на «Джонке», сразу поразил ее воображение. Бронзовое круглое чудовище таинственно поблескивало на палубе плавучего ресторана, и каждый раз, как очередной гость переступал порог корабля-дворца, швейцар торжественно ударял по металлическому диску увесистой колотушкой.
Ласточка при виде этакого чуда аж присела, а потом, ничуть не стесняясь, начала наворачивать вокруг инструмента круги почета: здесь потрогает, там поскребет ногтем по поверхности. Старик-швейцар, за свою карьеру наглядевшийся на эксцентричных богачей, невозмутимо стоял рядом, кланялся, встречаясь взглядом с Ин Юнченом, и мастерски изображал неодушевленный предмет.
Ин Юнчен веселился.
– Ты, главное, не перегибай, – отзывался он, окидывая взглядом реку. – Они у меня старики не промах, особенно отец, его провести сложно.
– Надо думать, – бормотала Янмэй. – Такие деньжищи, как у твоего родителя, к простым людям сами собой не идут. Тут хватка требуется, это я понимаю.
Юнчен кивал. Швейцар многозначительно молчал. Над рекой, пронзительно мяукая, кружились чайки.
– Будь собой, – наконец хмыкнул парень. – Этого хватит.
Тут уж Ласточка соизволила отвлечься от прелестей ресторанного гонга.
– Чего, – выпрямилась она, ухмыляясь, – совсем я деревенщина, а? И притворяться не нужно?
Ин Юнчен, похлопав ладонью по нагрудному карману, достал сигарету. Выткавшийся из теней швейцар согнулся перед ним в почтительном поклоне. Мягко щелкнула крышечка зажигалки, задрожало, танцуя, пламя.
– Мой отец, – медленно произнес он и с удовольствием закурил, – ни демона не смыслит в программировании или там, скажем, в европейской истории. В чем он смыслит – так это в людях. Будешь притворяться – раскусит, как обезьяна орех, ясно? Антураж, – и Ин Юнчен, затянувшись, показал на кожаный, весь в заклепках, наряд Янмэй, – мы родителям обеспечили. Остальное… приложится.
Ласточка фыркнула, неторопливо подошла к сообщнику и одним движением вытянула сигарету из его рук.
– Больно ты, – ткнула нежная дева тлеющим окурком в сторону своего «жениха», – самоуверенный, Юнчен. Дерзкий. Не обламывался еще, сразу видно. Или не обламывали.
– Если бы… – прищурился сын почтенных родителей: перед глазами его, будто наяву, всплыло обозленное лицо Сян Джи.
Было в дочери председателя Сяна что-то странное, что-то неправильное и одновременно с этим на удивление… знакомое? Как будто шестеренки сложной машины никак не могли сойтись в единый механизм из-за одного неверного зигзага в резьбе. Ну чем зацепила его девушка? Не красотой – Ин Юнчен встречал и красивее. Не холеной, знающей себе цену норовистостью – этого добра у него тоже было всегда довольно.
Нет.
Все это было не то. Все это было наносное – слой шелка и позолоты. Поначалу ему казалось, что ответ прост: он охотился, она сопротивлялась, и это будоражило кровь, распаляло аппетит. Но если б игру вело одно желание – Ин Юнчен знал себя, – он бы давно отступился. Ни одна влюбленность не стоила того, чтоб обманывать матушку и отца. Так откуда взялось в нем это настойчивое упрямство и непонятная уверенность, что Сян Джи должна принадлежать – уже принадлежит – ему?
Разгадка таилась где-то рядом, пока скрытая в темноте, и Юнчен, с детства так и не приучившийся ждать и терпеть, раздраженно затянулся еще раз и выдохнул. Янмэй, все это время с насмешкой наблюдавшая за ним, похлопала парня по спине и решительно распрямила плечи.
– Ладно, – уронила она и, как боксер перед боем, несколько раз подпрыгнула на месте. – Пошли-ка, золотой мальчик. Я готова. Может, твой отец – тот еще фрукт, но и у меня кровь не то чтобы жидкая, э?
– Идем, – согласился Ин Юнчен, изгоняя из своих мыслей Сян Джи, и взял свою фальшивую невесту под локоток.
Медленно и торжественно распахнулись перед ними решетчатые ворота ресторана, и сразу же внезапным всплеском полыхнуло изнутри алым, золотым и зеленым. Закачались в вазах павлиньи перья, беззвучно зарычали, распахнув пасти, статуи львов и драконов, закрутились, застыв в каменном танце, на своих постаментах отпугивающие демонов божки.
Ин Юнчен заставил себя улыбнуться и чуть сжал руку ахнувшей Янмэй. Тем, кто в первый раз видел «Джонку» во всем ее великолепии, положено было восхищаться, и даже стойкая Ласточка не смогла противостоять зову такой показной, воистину императорской роскоши.
Следуя за распорядителем зала, они прошли по нижнему ярусу, поднялись по узорчатой лестнице на верхнюю палубу. Там, в одной из лож-беседок, среди россыпи подушек и волн подрагивающих под лаской ветра шелковых занавесей, и ждало их главное испытание сегодняшнего вечера.
– Отец, – сглотнув, сказал Юнчен, увидев наконец полные ожидания и надежды лица своих родителей, – матушка. Позвольте представить вам мою невесту, Янмэй.
– П-привет, – прохрипела оторопевшая Ласточка, и парень понял, что сейчас она совсем даже и не притворяется. – Здрасте то есть.
Время будто остановилось. Ин Юнчен увидел, как расширились глаза его матери, когда она как следует разглядела спутницу сына, как нахмурился, теребя мочку уха, отец.
«Я сам это спланировал, – напомнил себе молодой человек и слегка приобнял застывшую девушку. – Затеяв войну, не жалуйся на погоду».
Вдалеке, на нижней палубе, утробно громыхнул гонг, и низкий бронзовый гул встряхнул тишину, как руки танцовщицы – рисовую погремушку.
Битва – если не война – началась.
Саша
Александра существом своим, привыкшим к движению и ритму, чувствовала ловушку. Она не смогла бы объяснить – а если б попыталась, ее наверняка бы подняли на смех, – но порой весь мир казался ей лишь сочетанием последовательных и повторяющихся движений. И, находясь рядом с Кан Сяолуном, вселенная двигалась не так, как было ей положено, давала сбой. Спотыкалась.
Девушка шла рядом с племянником профессора Кана – он предложил прогуляться по набережной перед ужином – и пыталась урезонить собственный инстинкт, который приказывал ей бежать.
Впереди, у причала, покачивалась «Джонка» – ресторан, в котором захотел отобедать Кан Сяолун. Как и в прошлый раз, выбрал он заведение нарочито дорогое и подчеркнуто роскошное. Саша не видела смысла в посещении подобных мест – особенно в этом случае. У них с ученым намечалось не свидание, а деловая встреча. Ему незачем было производить на нее впечатление или запугивать, не так ли?
Она хотела было поинтересоваться у своего спутника причинами такой любви к претенциозному и вычурному, как вдруг Кан Сяолун хмыкнул и с неожиданной силой сжал ее руку.
– Улыбайтесь, госпожа Сян Джи, – приказал он, и голос его внезапно затвердел, заострился.
– Что? – вскинулась девушка и окаменела.
Длинная черная машина, хищная, будто акула, остановилась неподалеку, и мальчик, обряженный в ливрею ресторана, подскочил к ней, склонился, отворяя дверь. Уже понимая, что предчувствия не обманули ее, что ловушка захлопнулась, Александра попыталась отступить назад, освободиться. И не преуспела.
Из автомобиля выбрался ее отец, а следом за ним, округло улыбаясь, ступила на ковровую дорожку перед рестораном и матушка.
Девушка резко дернула на себя руку, и на этот раз Кан Сяолун отпустил ее.
Читать бесплатно другие книги:
