Печать богини Нюйвы Рысь Екатерина
– Никогда! – проорал надсадно генерал. – Никаких союзов со сбродом и пастухом, который управляет безмозглым стадом!
В неподвижном влажном воздухе каждое слово будто повисало над землей дымовым колечком, лениво покачивалось, переливалось всеми оттенками радуги и лишь потом падало на отполированный множеством ног деревянный пол и со звоном разбивалось.
– Охолонись-ка, – устало вздохнул Сян Лян в ответ. – Можно подумать, этот Пэй-гун наплевал тебе в вино.
Маленький столик с чашечкой чая незамедлительно отправился в полет и воссоединился с остальными предметами обстановки в общей куче обломков. Пэй-гун генералу в вино не плевал, не было такого, но вся беда в том, что при звуках этого имени у Юна перед глазами всплывала мягкая улыбка Тьян Ню. Нежная и полупрозрачная, словно бледных губ коснулся весенний ночной ветерок. Кто-то сказал вслух: «Лю Дзы», – и, на беду свою, генерал Сян в этот миг увидел, как небесная дева улыбнулась. Болтливый соратник только потому жив остался, что пальцы у чуского князя судорога в кулак сжала, молотом не разобьешь.
Почему, ну почему Тьян Ню никогда ему так не улыбалась?
– Мало того что он взял Дан без потерь, так он еще и набрал из местных стадо в пять тысяч голов. Тот, кому горожане сами ворота открывают, достоин особого внимания, не находишь? – продолжал Сян Лян, лениво обмахиваясь веером.
– Он всего лишь хитрый крестьянин! Никто и ничто! – проорал Юн, багровея. – Пустое место!
Волосы выбились из его прически и прилипли к влажному лбу. От одной только мысли, нет, от тени мысли, что в сердце Тьян Ню есть место для другого мужчины, генерала начинало трясти как в лихорадке. Но в комнате, где они говорили с дядей, больше не осталось ни одной целой вещи. Начальник уезда, в чьем доме квартировало чуское руководство, брал взятки, и немалые, о чем свидетельствовала вопиющая роскошь, царившая здесь. В смысле она была до того, как у Сян Юна случился припадок ревности. Теперь-то, конечно, нет. Но Сян Лян не волновался ничуть. Как пришло, так и ушло.
– Если пустое место приведет мне пять тысяч солдат, я заключу союз с пустым местом, – заявил дядя. – А с кем еще в Хань заключать союз? Я уже послал людей к Пэй-гуну. Можешь больше не беситься, еще кровь носом пойдет.
– Вы… – Юн наклонился, приблизив свое лицо к лицу родича настолько близко, что мог бы по узорам на радужке определить все его тайные болезни, кабы имел знания врача. – Я просто убью его при встрече. Клянусь!
Еще одна улыбка Тьян Ню, и никто не остановит меч в руке генерала, даже сам Яшмовый Владыка с Лэй-гуном[36] и Дяньму[37] вместе взятые.
Дядюшку, понятное дело, свирепой физиономией было не испугать, он видал и не такие виды.
– Как он убил Белую Змею? Примерно так? – невозмутимо поинтересовался он. – О том, что сын Красного императора Чи-ди зарубил сына Белого императора Бай-ди говорят в каждой лавке, на любом перекрестке по всей Поднебесной. Любопытная история.
– Что с того? – рявкнул Сян Юн.
– А еще при твоем… – Под пламенным взглядом племянника Сян Лян осекся и, опасаясь разделить участь всех табуретов, столиков и статуэток в доме, уточнил: – При Пэй-гуне обретается та самая хулидзын из Фанъюя. Которая тебе кое-что напророчила.
– Которую вы едва не отравили.
– А ее можно было отравить? Я вот даже и не знал, – с ухмылочкой парировал дядюшка.
Не стой на дворе такая жара, ему бы понравилось препираться с Юном. Какое-никакое, а развлечение.
– Я ее отвадил от тебя, и она тут же нашла себе новую жертву. Привечающий хулидзын, как известно, долго не живет. Так отчего же не заключить союз с человеком, который гарантированно умрет? Ну, убедил я тебя? Так чего уставился?
И несильно шлепнул притихшего племянника по щеке веером, отгоняя прочь. И так жарко, а этот болван ревнивый жаром дышит.
– Ты Пэй-гуна в глаза не видел, а ведешь себя так, словно он твою женщину увел. – От неожиданной догадки дядя аж лицом посветлел, пронзив недюжинным умом настрой племянника, точно куренка ножом, и продолжил: – Вот ты о чем! Так бы сразу и сказал!
Старый вельможа успокаивающе похлопал молодого человека по плечу: мол, не тревожься, и на эту беду есть управа.
– У тебя – одна сестра, у Пэй-гуна – другая. Разве это не прямая воля Небес?
– Тогда я что-то не совсем понимаю, о чем они мне говорят, – вздохнул внезапно остывший чуский полководец.
– О том, дубина, что вам обязательно надо стать союзниками.
Сян Юн вдохнул в себя тяжелый от запаха цветов, крови и пыли воздух, потом выдохнул, как бы прочищая мысли от ревнивой копоти. Улыбка Тьян Ню ведь могла предназначаться сестренке.
– Убедил. Заключим союз с крестьянином. Так и быть.
– Превосходно, – молвил Сян Лян. – А теперь пойду-ка я приму ванну. Как же ты меня утомил, мерзавец бешеный.
И величественно удалился, шурша одеждами.
Но едва стихли его шаги, как чуского генерала снова настигла отравленная стрела подозрений. Прилетела она вместе с мыслью, что Тьян Ню и знать-то не знала про сестру и Лю Дзы, а жертвой их совместного визита стала вышитая подушка, согретая дядюшкиным задом. Только клочки шерсти в разные стороны полетели. Потом Сян Юн подумал о том, что раз вся Поднебесная в курсе дела, то небесной деве могли служанки подробности рассказать, но подушки было уже не вернуть. Нет, не вернуть.
Таня
Слухи ходили самые разные. Девушки, прислуживающие Тане, исправно пересказывали ей все, что слышали от солдат и офицеров чуского войска насчет дальнейших планов. Нет, напрямую она никогда не расспрашивала, но стоило завести беседу о чем-то отвлеченном, потом свести ее к перемыванию косточек мужчинам, и обязательно всплывет что-то действительно важное. «Мне бы в контрразведке работать», – думала Татьяна, и ей самой становилось смешно. Жизнь, эта строгая воспитательница, учила ее весьма странным вещам. Древнекитайскому этикету, например. Или умению подолгу сидеть, поджав под себя ноги. И вот теперь – шпионским хитростям. Было бы очень забавно, если бы о таком довелось только в книге читать.
Войско антициньской, если так можно сказать, коалиции покинуло разграбленный Се и двинулось сначала в сторону реки Сышуй, а затем вдоль ее берегов к месту слияния реки с Даньшуй. И далее мнения Таниных невольных осведомителей расходились. Одни считали, что Сян Юн собирается отбить город Пэй у Цинь, другие – что целью намечен богатый Пэнчэн. Генерал Сян, в свою очередь, о намерениях своих загадочно молчал, но по его недовольному виду Татьяна догадалась сразу: союзу с Лю Дзы быть. Все выходило прямо как у Сыма Цяня. Девушка заметно повеселела. Кого-кого, а увидеть Лю Дзы она была не прочь. Бойкий мятежник на фоне вспыльчивого чусца смотрелся настоящим джентльменом. Не приставал, кормил, к дедушке Линь Фу отвез, сестру найти обещал – что еще нужно незадачливой путешественнице во времени для того, чтобы чувствовать симпатию к древнему ханьцу?
Что с того, что тряска в закрытой повозке телесно измотала Таню до полного изнеможения, если в конце пути ее, возможно, ждала Люсенька. Она умная и догадливая, она обязательно услышит о том, что князь Чу едет вместе с небесной девой, и даст знать о себе. А еще Люся тоже читала отцовский перевод «Записок». Папа частенько брал их обеих гулять на Острова и рассказывал завораживающие истории древних царств, про прекрасных и опасных женщин, коварных евнухов и воинственных императоров. Теперь-то понятно, что на дочках он оттачивал риторику в грядущих академических спорах, но тогда казалось: нет в мире сказок интереснее.
И каждый вечер, отходя ко сну, Таня молилась так же истово и искренне, как в детстве. «Боже всемогущий, сделай так, чтобы Лю Дзы нашел мою Люсю. Пусть она будет с ним. Пожалуйста!»
А генерал Сян прямо нюхом чуял, что не просто так его небесная дева присмирела. Вился вокруг, как кот около сметаны, изнемогая от ревнивых подозрений. То с одной стороны зайдет, то с другой. И так и эдак подступается.
Сначала Тане было смешно и даже захотелось по-девичьи раззадорить ухажера, но она вовремя вспомнила, что Сян Юн не какой-то там молоденький и пылкий юнкер, а очень опасный древний полководец.
Когда чусец сидит напротив, похожий в свете походного костра на хищного зверя, слишком близко подобравшегося к человеческому жилью, то насмехаться над ним и его чувствами совсем не хочется. А хочется смотреть и смотреть на его точеное лицо: на обветренную кожу щек, отливающую бронзой, на глубокие тени под черными глазами, на сжатые в линию губы.
– Вы что-то хотите мне сказать, Тьян Ню? – спросил он тихо.
– Я? – От неожиданности Таня растерялась. – Я не…
И вдруг она поняла, что нужно сказать именно сейчас. Правду. Она всегда лучше лживых уловок и хитрых словесных ловушек. Этого добра в жизни Сян Юна превеликий избыток.
– Да, я хотела узнать, слышали ли вы что-нибудь про беловолосую хулидзын, про мою сестру Лю Си?
Сян Юн выронил ветку, которой ворошил угольки в костре, чтобы полюбоваться, как он поэтично выразился, последним вздохом огня – затухающими алыми всполохами в кусочках прогоревшего дерева. Должно быть, они впервые посмотрели друг на друга не как распаленный охотник и перепуганная добыча и даже не как временные союзники, согласно заключенному договору.
– Она едет вместе с Пэй-гуном на встречу с нами, – ответил генерал. – И, как говорят люди, вполне здорова, сыта и счастлива. Скоро вы встретитесь.
Изнутри к глазам Тани прихлынули счастливые слезы. Она не ошиблась, а он не подвел.
– Спасибо вам, – выдохнула растроганная девушка.
– И за что же? – полюбопытствовал Сян Юн.
– За честность. Ведь вы могли солгать, но не стали. За это и благодарю.
– Хм… Тогда и вам спасибо, Тьян Ню. За то же самое.
И он улыбнулся так открыто, что стало совершенно понятно: грозный военачальник совсем еще молод, и в его короткой жизни не было случая, когда бы ему кто-то доверил свои истинные мысли. Просто спросил, чтобы услышать честный ответ. Все когда-либо случается впервые.
«Говорят, иногда надо уйти, чтобы остаться. У меня было все наоборот. Я осталась, чтобы уйти. По крайней мере, я так думала».
(Из дневника Тьян Ню)
Глава 14
О тиграх и драконах
«Переступать через себя всегда очень сложно. И не важно, что при этом приходится делать – отказываться ли от желаемого, договариваться ли с недругом, или просто улыбаться, когда хочется плакать».
(Из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 г.
Ин Юнчен
К себе в апартаменты Юнчен вернулся затемно. Настроение у него, прямо сказать, было паршивое. Примерно так, думалось парню, должен чувствовать себя строитель, который долго возводил дом, а затем в одно мгновение лишился дела рук своих из-за внезапного и яростного землетрясения. И вот, в красках представлял себе он, стоит этот строитель, смотрит на руины, а что делать – не знает.
Самое стыдное было в том, что родители, как и всегда, ни в чем его не упрекнули. Тихо, без вопросов и обвинений, без единого злого слова, собрались и вышли они из «Джонки». Матушка, для которой любое воспоминание о погибшей дочери было словно нож в сердце, только погладила непутевого сына по щеке и улыбнулась тускло, через силу.
– Все будет хорошо, – сказала она ему, усаживаясь в машину. – Мы много чего пережили. И это переживем.
Отец лишь кивнул. И они уехали.
А Юнчен остался. Руины и разрушенный дом – это, парень понимал, была его вина. Потому что нечего на судьбу клеветать – землетрясением в этот раз поработал он сам, он, сын почтенных родителей.
«Все тайное имеет свойство становиться явным», – так, наверное, сказал бы ему ученый Ю Цинь, присутствуй он при случившемся. Но Ин Юнчен редко находил утешение в чужой мудрости, такой уж у него был характер. Ему привычнее было движение и действие, пусть и пустое, бессмысленное.
И поэтому он, оглушенный свалившимися на него невзгодами, долго колесил по городу на мотоцикле, а потом, когда не осталось совсем никаких сил, пришел в темную квартиру, повалился на постель и заснул тяжелым сном, в глубине которого метались тени, лязгало оружие, развевались на ветру забрызганные кровью красные и белые стяги, и женщина, темнокожая и золотоглазая, крутила, крутила, крутила гончарный круг.
Проспал он до обеда, пропустив и взволнованный звонок матушки, и сообщения от друзей, и гневное послание Янмэй, состоявшее из слова: «Дебил», пяти восклицательных знаков и фотографии крупного Ласточкиного кулака.
Проснулся Ин Юнчен в состоянии мутном и неопределенном. Сын госпожи Ин все про себя знал – понимал, что какая бы беда ни свалилась ему на голову, решить ее он рано или поздно сумеет, не оплошает. Но сейчас проблем было слишком уж много. И нелепый и неудавшийся спектакль с Янмэй, и родители, которые по его вине, потеряли лицо, и неистовый председатель Сян, за столько лет не позабывшей о старой и печальной вражде.
И Сян Александра Джи. Она, морщась, подумал парень, наверняка теперь и знать его не желает. Думает, что он нарочно ее обманул, не сказал всей правды, решил заманить в ловушку.
– И что делать? – спросил он сам себя, мигая спросонья. – И как быть?
Ответить в пустой квартире ему, конечно, никто не мог. Но вместо ответа, будто насмехаясь над незадачливым «стратегом», зазвонил телефон – долго, протяжно.
Ин Юнчен махнул рукой, словно пытаясь отогнать от себя назойливую муху. Телефон все продолжать звонить, не замолкал, и в его переливчатой трели парню вдруг почудились тревожные нотки. Он потянулся, глянул мельком на номер – незнакомый, надо же, мало кто знал его личные контакты – и нажал на кнопку.
– Господин Лю Юнчен? – раздался в трубке осторожный, округлый голос. – Адвокатская компания «Мин Са и сыновья» беспокоит вас. Не уделите ли вы нам час своего драгоценного времени?
Лю? Лю Юнчен? Парень, зевая, едва не сообщил звонящему, что тот ошибся номером, а потом вздрогнул и чуть ли не с досадой хлопнул себя по лбу. В последние десять лет он так редко использовал фамилию отца, что почти позабыл свое настоящее имя. Никто уж и не звал его Лю – да и зачем? Ведь на самом деле юнца, который возжелал завоевать мир своими силами и без помощи семейных связей, юнца, взявшего себе материнскую фамилию, – его уже не было.
Но тогда почему, мелькнула у парня мысль, и он окончательно проснулся, с чего какой-то незнакомый, чужой законник зовет его именем десятилетней давности?
– По какому вопросу звоните? – отозвался Юнчен, который совсем не расположен был вежливо ворковать по телефону. – Мне сейчас не требуются услуги адвоката.
– Конечно же, конечно, – охотно согласился его собеседник. – Но уважаемый дом Мин Са беспокоит вас по не связанному с юридическими тяжбами делу. Рады сообщить, что судьба благоволит к вам. Крайне благоволит.
– Неужели? – раздражаясь, осведомился парень, который в последнее время благоволения этого совсем не замечал.
– О да, – прошелестело в трубке. – Знакомо ли вам имя госпожи Сян Тьян Ню?
Ин Юнчен рывком сел в кровати, не веря своим ушам.
– Она оставила вам наследство, – с почтением и неизменной вежливостью сообщил бесплотный голос. – Не будет ли с нашей стороны дерзостью попросить вас приехать в наш офис лично?
Из адвокатской конторы Юнчен вернулся в состоянии, которое можно было охарактеризовать одним словом – недоумение. Велеречивый господин Мин Са, возжелавший лично, из рук в руки, передать ему наследство Тьян Ню, говорил так хорошо и так много, что под конец беседы у парня не на шутку разболелась голова. Поэтому он, забрав с собой длинный и узкий ящичек, поспешил торопливо поставить свою печать на нужных бумагах и сразу же откланялся.
Адвокат наверняка решил, что имеет дело с неотесанным грубияном, но Юнчену сейчас было на чужое мнение наплевать. Другие проблемы одолевали, поважнее.
Например, само наследство. Факт того, что бабушка Сян Джи вообще решила ему что-то оставить, вводил сына почтенных родителей в ступор. Он понимал, что ничего не понимает. Совсем.
Во-первых, близко ему с Тьян Ню познакомиться не довелось, да и особой дружбы меж их семействами не водилось. Десять лет назад, конечно, Юнченов отец и председатель Сян лелеяли замысел поженить старших детей. Но то был деловой контракт, взаимовыгодный причем. У Сянов всегда было влияние, у Лю – деньги, вот и замыслили патриархи попользоваться друг другом и заодно устроить жизни своих отпрысков.
В то время, размышлял Юнчен, бабушка Сян Джи, пожалуй, и могла что-то ему оставить – как будущему родственнику. Но потом, после того, как союз расстроился, да не просто расстроился – развалился со скандалом и взаимными обвинениями? Нет. Не было в этом смысла.
И был еще один момент, тревожный, загадочный. Адвокат Тьян Ню обмолвился как бы между прочим, что наследство это «давно дожидается хозяина». Не год, не десять лет – куда как больше. Значит, размышлял парень, старая госпожа Сян оставила его загодя. И на решение этой женщины не влияли ни планы ее сына, ни, что важнее, планы самой Сян Джи. Что-то она знала или думала, что знает…
Ин Юнчену внезапно стало нехорошо – загудело, застучало в висках. На одно долгое мгновение он будто перенесся в собственный сон, тот самый, где текла по его лицу и рукам кровь, окрашивая весь мир в багрянец и пурпур.
Парень потряс головой, отгоняя видение. Прятать голову в песок он не умел, поэтому приходилось признать – тут определенно творилось что-то странное, и связано это все было с семейством Сян. С Тьян Ню и Сян Джи.
И, возможно, наследство – самый обычный на вид деревянный ящик – даст ответы на вопросы. Ин Юнчен сжал губы и решительно начал распаковывать то, что сочла нужным передать ему старая госпожа. Ткань, картон, плотно перетянутый бечевкой, снова ткань… Тьян Ню явно позаботилась о сохранности своего подарка.
И не зря.
Часто моргая от удивления, парень рассматривал длинный узкий оружейный футляр, мягко, бархатно поблескивающий в его руках. Он знал – черт побери, все знали, это рассказывали в школах на уроках по истории искусств! – что в кругу синологов бабушка Сян Джи по праву считалась специалистом самой высокой категории. Несколько громких исторических открытий, монографии по истории Древнего Китая, консультации исторических фильмов… долгая многолетняя работа в Музее императорского дворца. Так что могла положить в такой футляр такая женщина?
Осторожно, едва ли не с опаской, он приоткрыл чехол.
И замер, чувствуя, как головная боль нарастает, становится оглушающей. На темной подложке, аккуратно зафиксированный тонкими, едва заметными крючками, лежал кинжал. Очень простой, изогнутый, с удобной даже на вид рукоятью, украшенной тонкой резьбой. Он выглядел новым, но был… он старым. Юнчен откуда-то знал это. Знал так же хорошо, как собственное имя.
В висках уже не просто стреляло – боль, ритмичная, будто накатывающие на берег волны, билась о стенки черепа. Парень потер лоб и, раздражаясь на себя – ну что за девичьи слабости! – взял кинжал в руки, поднес к глазам.
По рукояти тусклой, едва заметной паутиной вились иероглифы. «Владеет мной, – морщась, прочитал Ин Юнчен, – тигр Юга, господин над многими, повелитель Чу, и имя ему – Сян Юн».
Древнее имя вонзилось в мозг, будто сталь, раскололо напополам будущее и прошлое. Молодой человек сполз на пол, тяжело дыша. Перед глазами помутнело, мир словно подернулся дымкой, отдалился – и он вновь оказался… где-то. Где-то далеко, там, где не было ни Тайбэя, ни Тайваня.
В руке его, покрытой кровью и мозолями от тренировок с оружием, лежал все тот же кинжал, и он знал, как пользоваться этим оружием. Он умел убивать. Небо, низкое, серое, нависало над ним, и собственное тело казалось очень тяжелым, но для смерти – и своей, и чужой – время не пришло. «Пока, – заворочалась в сознании Ин Юнчена чужая – и своя! – мысль. – Пока не пришло».
И он вынырнул из своего видения, хватая ртом воздух, отбросил кинжал в сторону, будто это был не кусок железа, а ядовитая змея, отодвинул подальше посылку Тьян Ню. Взгляд его зацепился за что-то непонятное, белое – и, холодея в предчувствии новых странностей, Юнчен вытянул из кармашка на футляре тонкий конверт.
Но в нем не было ничего особенного: ни писем с признаниями, ни страшных тайн или секретов. Только лист тонкой рисовой бумаги, на котором изящным плавным почерком было выведено несколько иероглифов.
«Найди мою Сашу, найди Сян Джи, – вот что сквозь время, из своей могилы, говорила ему Тьян Ню. И еще: – Поторопись».
Империя Цинь, 207 г. до н. э.
Татьяна
Лагерь союзников, или, как они сами себя называли, чжухоу, расположился возле города Пэнчэна, совсем как волчья стая в кустах возле овечьего загона в ожидании ночи. Сравнение, придуманное Куай-ваном, понравилось всем. Командирская палатка тряслась и ходуном ходила от хохота. У дядюшки Сян Ляна – у того на ставшем свекольного цвета лице вообще ни единый мускул не дрогнул.
Отсмеявшись за завесой рукава, Таня посмотрела в сторону городка и почувствовала укол совести. Нет ничего смешного в том, что за его стенами сейчас сидят ни в чем не повинные люди и молят богов о спасении, которого нет и не будет.
Но говорить Сян Юну она ничего не стала, чтобы не сбивать с мирного настроя на предстоящие переговоры с Лю Дзы. Дядюшка, похоже, сделал невозможное – лаской ли, таской ли, но усмирил фамильное бешенство племянника. Таня подозревала, что старый интриган однажды вечерком просто снял с себя кожаный пояс и выдрал им упрямого генерала как сидорову козу. Уж больно ровно тот держал спину и слишком аккуратно садился. Со своей стороны, небесная дева в эти дни была с Сян Юном необыкновенно приветлива. Даже попросила сыграть на флейте. Выходило, что они с дядюшкой обрабатывали парня совместно, добиваясь своей цели. И совесть небесную деву не мучила нисколечко. Скоро-скоро, вот прямо сегодня, она увидит Люсю, они поговорят, составят план, а там, глядишь, сестричка-лисичка придумает, как отобрать черную рыбку у Сян Ляна и отыскать белую рыбку. А затем… Дальше Таня не загадывала, чтобы не сглазить. Пусть получится хотя бы встретиться с Люсенькой.
Ветер, неожиданно сильный и прохладный, гневно трепал полотнища знамен, в ожидании прибытия делегации Пэй-гуна перешептывалась немалая свита, состоящая из военачальников и послов других ванов, и в воздухе чувствовалось напряжение. И только Куай-ван преспокойно кушал любимый овечий сыр, не подозревая, какое судьбоносное событие скоро случится у него на глазах.
«Ну хорошо, – подумалось Тане. – Я знаю. А что толку? Если бы я захотела его предотвратить, у меня бы получилось или нет? И как бы дальше сложилась история Китая?» Но развить мысль девушке не дал нарастающий гул и выкрики: «Пэй-гун! Пэй-гун», – накатившиеся к чускому шатру, как волна на берег.
Таня сидела за правым плечом Сян Юна, ей был виден его затылок с косичками, удерживающими длинные волосы в прическе, пучок на макушке под высокой заколкой, и то, как напряглась спина генерала, а волоски сзади на шее встали дыбом. Но девушка была твердо уверена: генерал сейчас улыбался.
Лю Дзы, Люси и соратники
Кто действительно улыбался широко, искренне и радостно, так это Пэй-гун. Когда за спиной – почти бескровно взятый город, трофеи и продовольствие, армия, разом выросшая с полутора до восьми тысяч человек, и рыдающие от счастья горожане, не верящие в то, что их в кои-то веки не ограбили и не перебили, есть чем гордиться. А впереди – встреча с высшей знатью, всеми этими ванами, князьями и генералами, которые еще год назад и в бреду не помыслили бы, что сами пригласят на переговоры вчерашнего крестьянина. В общем, мятежник Лю имел все резоны улыбаться. Он перешучивался со спутниками, подмигивал своей лисице, щурился, глядя, как реют в солнечном золоте алые знамена владыки уезда Пэй, и горячил Верного, чтобы тот шел красивым гарцующим шагом. А подозрительные и мрачные взгляды будущих союзников Лю Дзы только раззадоривали.
– Да ты, оказывается, жаден до славы! – покачала головой Люси, изумленная столь радостным настроением своего древнего ханьца. – Ты же понимаешь, что на самом деле все они тебя ненавидят и презирают?
– Разумеется. – Лю блеснул зубами в задорной улыбке. – И еще как! Хэй, да я даже отсюда слышу, как скрежещут зубы гордых ванов! Год назад – простой «черноголовый», полгода – обычный бандит, вчера – побитый циньцами бродяга, а нынче – Пэй-гун. И туда же, на престол Сына Неба нацелился. До славы я жаден, конечно, но ведь не совсем дурак, моя небесная госпожа. Но сегодня меня не убьют, это я точно знаю.
– Хотелось бы и мне знать, почему ты так уверен… – проворчала девушка. На самом деле ехать во главе небольшого отряда, лишь на полкорпуса отставая от предводителя, между ближайшими сподвижниками Пэй-гуна… В общем, не слишком это было комфортно. Очень много любопытных и недобрых глаз целилось в «небесную лису», и подозревала Люся, что кроме взглядов нацелить могли и арбалеты. Поэтому девушка без споров облачилась в очень красивый, но неудобный и тяжелый доспех, который лучшие бронники, какие только нашлись в Дане, выпучив глаза от удивления и усердия, склепали специально для «госпожи хулидзын». Братец Цзи Синь, после представления со змеей изрядно оттаявший, лично ходил вокруг мастеров и назидательно шелестел веером, периодически что-то такое изрекая. И Людмила вдруг обнаружила, что между примеркой платья для какого-нибудь бала смолянок и подгонкой кирасы по фигуре не такая уж большая разница. А мужики в этом Древнем Китае попридирчивей иной мамзели будут, когда речь заходит о всяких бляшках, висюльках и железках… Беловолосую голову Люси по примеру других бойцов из армии Пэй-гуна повязала красным платком и теперь окончательно почувствовала себя пламенной комиссаршей в скрипучей коже и с алой косынкой на буйной голове. Не хватало только, прости господи, маузера на бедре и «Капитала» в чересседельной сумке.
– Я вам отвечу, госпожа хулид… наша небесная госпожа, – молвил конфуцианец, поравнявшись с Люсей и Пэй-гуном. – Все дело в вас. Вы, госпожа, – наша гарантия относительной безопасности.
– Да ладно? – вытаращила глаза девушка. – Это еще почему?
– Попытайтесь подумать: а есть ли смысл убивать человека, который и так уже стоит одной ногой в могиле? – тонко усмехнулся Цзи Синь, ненавязчиво демонстрируя интеллектуальное превосходство. – Всем известно, что тот, кто спутался с хулидзын, долго не живет.
Лю коротко хохотнул и подмигнул бесстыжим карим глазом. У-у-у, коварный прагматик! Люся демонстративно поджала губы.
– Ах так вот почему вы меня решили всем показать?
– И поэтому тоже, – не стал отпираться стратег. – Слухами полнится вся Поднебесная! А поскольку все чжухоу уже знают, что Пэй-гун что ни ночь, то проводит с лисой, а что ни утро, то все бледнее он и слабее…
– Серьезно? – «Лиса» выгнула бровь и испытующе заглянула в лицо давящемуся от смеха Пэй-гуну. – Любопытно, и в каком это месте он побледнел и ослабел? Я уж даже не спрашиваю, откуда это ведомо чжухоу…
Цзи Синь глянул с укоризной: мол, женщина, конечно, создание глупое, но не настолько же!
– Я очень постарался, чтобы каждый из ванов узнал о болезненном пристрастии Пэй-гуна, – изрек он с таким чопорным видом, будто пристрастился Пэй-гун к эфирчику с кокаинчиком. – Поэтому чжухоу и даже хитроумный Сян Лян не захотят марать руки и убивать нас сегодня. Они просто подождут, пока брат Лю сам себя погубит, расточив весь ян в общении с лисой.
– Понятненько… – протянула Люся. – Будущий мертвец – лучший союзник, тут сложно поспорить.
– И госпоже не стоит опасаться за свою жизнь. Никто из наших… грядущих союзников не рискнет связываться с лисой или причинить ей вред.
– Что не может не радовать, – проворчала не слишком польщенная такой двусмысленной славой «хулидзын». – О! Вот и ставка чжухоу, да? Солидно! А стягов-то, стягов!
– Чу, Ци, Вэй… – прищурившись, разглядывал флаги Лю. – Ого, и даже Чжао! Сун и Хань не видно, но оно и понятно, мы за них… А вообще, негусто. Думал, Сян Лян больше ванов собрал.
– Сколько есть, все наши будут, – обнадежила Людмила и поделилась оптимизмом, припомнив подходящий к случаю лозунг: – Чжухоу всей Поднебесной, соединяйтесь!
Лю Дзы и Сян Юн
Пэй-гун не понравился Сян Юну сразу. С первого взгляда. И чувство это было полностью и целиком взаимным. Слишком тот низко кланялся и так весь лучился дружелюбием, что впору зажмуриться. И от этой притворной, насквозь лживой сердечности было ни спрятаться, ни скрыться до такой степени, что в конце концов генерала Сяна потянуло назвать вчерашнего крестьянина братом. Разумеется, младшим. Но зато самым храбрым.
В ответ Пэй-гун торжественно поклялся чтить Сян Юна как родного, но давно утраченного отца, а Сян Ляна – как отца его родителя, то бишь дедушку. И так – до скончания времен. Обещание, говорившее знающим людям, что на их глазах происходит первая встреча двух смертельных врагов. Куай-ван – тот даже прослезился от умиления.
А после всех положенных приветствий и заверений, когда заздравные чаши пошли по четвертому кругу, а князья, ваны и генералы расслабились и тревожное шушуканье сменилось чавканьем и сытой икотой, Лю понял, что и бешеный Сян Юн отнюдь не так прост, как про него говорили. Поначалу-то чусец улыбался так, будто вот-вот в горло вцепится и перегрызет, играл желваками на скулах и очами сверкал, но быстро смирил норов. И принялся демонстративно так потчевать «братца». И если бы только самому Лю генерал Сян приказывал раз за разом подносить вино! Нет, он же и притихшей хулидзын собственноручно чашу наполнял, да еще и подмигивал. «Лисица» то и дело переглядывалась с сестрой и, изводясь от нетерпения, сама не замечала, как осушает чарку за чаркой. Почуяв, что у него самого челюсти свело от внезапного и острого приступа гнева, Пэй-гун решил, что с этой недружеской пьянкой пора заканчивать, а серьезный разговор, наоборот, начинать. Но остальные высокие гости пялились мутными от подозрений очами, и на Лю вдруг накатила волна веселой злости. Ну ладно, могучие ваны! Хотите позабавиться, глядя на потуги грязного смерда сравниться со знатным князем? Сейчас-сейчас.
Для начала Пэй-гун прикинулся счастливым и пьяным. И от вина, и от ласкового приема, и от радости восседать рядом с таким знатным и отважным героем, как генерал Юн.
– Этот жалкий крестьянин смиренно ожидает ваших наставлений, уважаемый брат! – наклонившись поближе к надменному чусцу, молвил Лю, блестя глазами и расплескивая вино из чаши – аккуратно, чтобы «брата» не облить, а то еще зарубит, пес бешеный. – О! А кстати! Уважаемый брат, а давайте в честь нашего счастливого воссоединения… кого-нибудь того… чего-нибудь… О! Давайте Пэнчэн возьмем, а?
Ваны Ци и Чжао тревожно переглянулись, внезапно протрезвев от такой резвости, и стали поглядывать на обреченного вскорости помереть Пэй-гуна с некоторой опаской. Этот лихой бандит да в союзе с бешеным чусцем такого навоюет, что всей Поднебесной мало не покажется. Еще до того момента, как хулидзын пожрет его ян на корню.
– Ведь чё там брать-то, а? – Лю решительно взмахнул рукой, чисто случайно заехав краем рукава по носу излишне любопытному соседу – мордастому генералу из Вэй. – Вам да мне – на полдня работы! Как – ик! – как свинку зарезать, делов-то! А ежели господа… – он осклабился в сторону других чжухоу, – труханут маленько, так мы люди не гордые, мы и сами возьмем!
Лю Дзы, словно вдруг напрочь утратив всякое воспитание и уважение, заговорил словесами, которых и последний мясник постыдился бы. Ну а что с ошалевшего от внезапной чести хамоватого простофили взять?
– У меня ж как заведено? – разглагольствовал он. – Я – Пэй-гун! Если пью, то первая чаша – брату! Если город беру, то лучшая баба… э… то есть доля – тоже брату. Чтоб по-честному. Может, обсудим с глазу на глаз, братан… ик… уважаемый брат?
А Сян Юн был бы и рад напиться, но никак не получалось, горячая печень не давала вину сделать свое дело. К тому же дядя Лян не зря столько лет вбивал в его голову азы политической стратегии. Эти знания и захочешь – не пропьешь. Как тут не понять, что его новоявленный «младший братец» точно так же трезв и готов говорить немедленно и по существу.
– О! Гляжу, мой любимый младший брат устал с дороги, и вино ударило ему в голову, – громко сказал Сян Юн.
– Негоже хозяину мучить гостя, – подыграл ему дядюшка.
Генерал, как бы в поисках подходящей кандидатуры, оглянулся и вроде как случайно наткнулся взглядом на хулидзын:
– Добрая госпожа ведь поможет мне?
– О! Точняк! – радостно всплеснул руками Лю, заодно опрокинув десяток плошек и один кувшин – исключительно от неумения носить дорогие одежды. А то, что вэйского генерала вином облил, так это по чистой случайности.
– Только вы меня, брат Юн, не бросайте, – громким шепотом попросил он и огляделся. – А то вдруг меня тут… ик… порешат? А девок – тьфу ты, дев! – с собой возьмем! Хэй, моя лисичка, нагреби со столов побольше, про запас, от господ не убудет, а то зажрались, поди… У вас, брат Юн, – одна сестра, у меня – другая… Ща обмоем такое дело, а? Разопьем на… хи-хи… четверых?
Сян Юн по привычке вскипел непроизвольной ревностью и хотел было возмутиться хамским поведением братца, но очень вовремя узрел перекошенную физиономию дяди Ляна. Этот оскал ничего, кроме жестокой кары за несдержанность, не сулил. Сян Лян мог и плеткой отходить при желании, совсем как в детстве. У генерала аж спина зачесалась.
– Да нет вопросов! – ухмыльнулся он. – Эй, слуги, проводите-ка нас… с братцем в его шатер.
И сделал жест, предназначенный для Тьян Ню, и, надо думать, такой для нее долгожданный. Небесная дева ни к угощению, ни к питью так и не притронулась, с сестрицы глаз не спуская. Что за женщина, чуть что случится – сразу кушать перестает! Так же нельзя, в самом деле!
Натурально, отойдя на десяток нетвердых шагов от пиршественного шатра, Пэй-гун разом протрезвел.
– А вот слуги, благородный господин, – это уже лишнее. Ни к чему нам чужие уши. Разве что свинца в них залить? Насчет Пэнчэна я не шутил, кстати. Обсудим? А небесные госпожи наши, – он оглянулся на обеих дев, – покамест между собой пощебечут.
Таня и Люси
Едва только Таня и Люся остались наедине, они бросились друг другу в объятия. Это ведь не пустые слова – «родная кровь». Когда ты одинок и рядом нет никого, кому можно довериться, родство становится важнее всего на свете. Сестрам ли, хлебнувшим лиха в чужом и чуждом Шанхае, не знать о том?
– Люсенька, душенька, как ты? – прошептала Таня ей на ухо.
– Танюша, это все потом! – Люся, всхлипнув, едва заставила себя разжать руки. Но позволить себе просто стоять, обнявшись, позабыв обо всем, они не могли, никак не могли. В любой миг эти ненадежные объятия окажутся разомкнуты, безжалостный ветер другого времени, другого мира оторвет сестер друг от друга и разбросает по охваченной войной чужой стране…
– Потом, это потом, – повторила Людмила и воровато оглянулась. Поблизости вроде бы никого не было, но это не значит, что в тенях от шатров не прячутся наушники и соглядатаи. Наверняка ведь за разговором двух «небесных женщин» наблюдают чужие недобрые глаза.
– Значит, так. Как только чжухоу отвалят брать этот Пэнчэн… – начала Люся и тут же сама себя шлепнула по губам. – Эх! Давай-ка на французский перейдем. Мало ли какая сволочь тут подслушивает.
Это было более чем разумно. Уши тут были везде и всегда.
С языком Мольера и Наполеона у Люси было чуть получше, чем с нелюбимым немецким, но все равно француз бы Люсеньку не понял. Зато сестра понимала.
– Когда они ходить воевать Пэнчэн, я забирать тебя сразу! – отчеканила Люси с жутким немецко-русским акцентом. – Готовой ты быть!
Таня вздохнула и виновато улыбнулась.
– Я не могу уйти с тобой. Фигурка, которая была у тебя, теперь находится у дяди генерала. – Она старалась говорить короткими понятными фразами.
Старшая сестра тряхнула головой и от волнения выругалась совсем не по-французски. А затем, перейдя на императив, поделилась планами:
– План мой! Генерал убить в Пэнчэн, рыба забрать, идти Нюйва. Хорошо?
Прочитав сомнение во взгляде Тани, она добавила, торопясь ее убедить:
– Лю все сделать. Я просить, он делать все.
– Люся! Боже мой! – всплеснула руками Татьяна. – Ну зачем же сразу убить? Ты Сыма Цяня читала, вспомни, что там написано. У генерала большая армия, без нее нельзя. Нам нужно поехать в столицу. Там наша вторая рыбка. У главного… – она не знала этого слова, а ругаться не хотелось, – советника. У главного евнуха.
Невидимые соглядатаи наверняка насторожили и без того длинные уши. Еще бы, если в череде «небесных» слов вдруг стали проскальзывать хорошо знакомые – «убить», «евнух»…
– Сыма Цянь, Сыма Цянь… – проворчала Люся, ломая язык о чудовищную смесь «французского с нижегородским». – Ты еще скажи, что мы нарушим ход истории! В историю мы с тобой, Танюша, влипли по самое «не балуйся»… Как теперь выбраться, ума не приложу… Нюйва говорить, рыбы эти ее! Их непременно забирать, иначе большой беда быть! Но… – Она схватила сестру за руки и с тревогой заглянула ей в лицо. – Он же бешеный, этот князь. Что он с тобой сделал, зачем увез? И чего от тебя теперь хочет? Я же с ума сойду, Танюша! И, кстати… Дядю тоже убить можно. Я его не любить. Яд мне давать! Сволочь косоглазая!
Услышав про Нюйву, Таня закрыла ладошкой рот, а потом осторожно потрогала сестру за руку:
– Ох, Люсенька!
Божественное вмешательство страшило почище козней Сян Ляна.
– Я и деда-паршивца тапкой погоняла слегка, – похвасталась Люся. – А Нюйва… Короче, поговорили мы с нею. Рыбы эти ее. Вот нас из-за них сюда и затянуло. Но ничего она мне толком не рассказала, да я и не поняла половины. Папенька бы сразу догадался, что там к чему… Но насчет рыб я одно поняла: если их сложить, можно… – Она осеклась, пытаясь вспомнить, как будет по-французски «глиняный болван», и сердито насупилась: – Можно les golems[38] оживить. Noir[39] их оживляет, blanc[40] дает то ли разум, то ли волю, там непонятно. Но рыб отобрать нужно обязательно. Представь, что такой вот oncle[41] наворотит с le arme de golems[42]?
– Поэтому я останусь с Сян Юном и Сян Ляном, – твердо сказала Таня. – Я ведь точно не знаю, где вторая le poisson[43]. Может, у Джао Гао, а может, у самого императора. А сбежим, так потеряем из виду обе.
Люся фыркнула:
– Сама же говорила про Сыма Цяня! Если все, как у него, пойдет, то victoire[44] мой Лю. И тогда мы разом deux poissons получим.
– А если нет? Если Лю не победит? Ты вообще заметила, что этот Китай не совсем тот? А я вот заметила, – вздохнула Татьяна. – А тут еще эти глиняные… les golems. Где они? Что они такое?
– Да пес его знает, что или кто… – Люся со вздохом почесала затылок под красной косынкой. – Что Китай не тот, я заметила. И ты права, конечно, но… Я тебя здесь не оставлю. Если уходить не хочешь, тогда придется мне с тобой остаться. А если этот старый упырь и тебя отравить надумает? Или le gnral в голову что-нить не то стукнет? Я-то, слава богу, со своим le rebelle[45] сговорилась уже, он понятливый и безопасный. А ты тут как на бомбе сидишь, сестрица.
«Небесная дева» замахала на «хулидзын» руками, словно ветряная мельница.
– Нет, нет, нет! Ни тебе, ни Лю оставаться здесь никак нельзя. Сян Юн – это полбеды, он психованный, но не такой уж и плохой, а вот oncle его… У-у-у! Он и тебя отравит, и Лю убьет. Он знает, что мне le poisson нужна. Так что даже не думай оставаться здесь. Я сама с Сян Юном разберусь, – смело заявила Таня.
И тихо порадовалась, что ее сестренка – рядом с хорошим и надежным челоеком. Главное, чтобы она от Сянов подальше держалась, а на Лю Дзы можно положиться.
– Ладно, – сдалась Люся. – Не убедила, но делать нечего. Не силком же тебя волочь! И Лю мне бросать сейчас никак нельзя… – Она невольно отвела глаза, не решаясь даже сестре рассказать о том странном, что потихоньку прорастало между нею и Пэй-гуном. – Вот уж попали мы с тобой, сестренка! Хорошо, меняем, значит, план. Ты добываешь poisson noir, а я на poisson blanc нацелюсь. По Сыма Цяню, в Санъян-то первым мой le rebelle войдет, а не твой le gnral. Вот я там и пошурую тогда. Может, еще что выяснить удастся… Но! – Она прищурилась, сжала кулаки и заявила, не понижая голоса и не скрывая злости: – Если этот Сян Юн тебя хоть пальцем тронет, я его сама порву на лоскуты, и плевать мне на историю! А уж дядю, змея подколодного, и так давно пора лошадками порвать или там сварить живьем. Как они в этих веках развлекались, что-то я запамятовала…
Обернувшись, Людмила оскалилась в сторону самых густых теней и припечатала:
– Так ему и передайте, les rogues[46]!
В сумраке кто-то озадаченно зашуршал, и «хулидзын» удовлетворенно ухмыльнулась. Будут знать!
– Тут такое дело… – убедившись, что шуршание затихло где-то в направлении палатки Сян Ляна, Люси облегченно вздохнула и улыбнулась с непривычным смущением: – Давай пошушукаемся, как раньше, а?
Ей нестерпимо хотелось все-все рассказать, но обрывки французского для такого разговора катастрофически не годились. Хотя… Тут в общем-то вполне можно было обойтись и одним la affection[47]. Или, например, das Verliebtsein[48]… Уж настолько-то Люсиного словарного запаса хватало, да.
Сян Юн
Что бы там дядюшка ни говорил, но генерал Сян не таким уж дураком уродился. А раз так, то догадаться, что хулидзын явилась забрать сестру, ему было несложно. Он бы и сам так сделал. А штурм Пэнчэна – прекрасная возможность убить стоящего на дороге Сян Юна, пока небесная лисица выкрадет Тьян Ню. Отличный план, что и говорить. Генерал даже почти придумал, что он противопоставит хитрости хулидзын, но его размышления прервал Мин Хе.
– Небесная госпожа пришла! – пискнул ординарец, уткнувшись лицом в ладони. – Просит соизволения войти.
– Дозволяю.
Она, поначалу ничего не смыслившая в правилах поведения, а оттого еще более чуждая, быстро осваивалась, хватая знания на лету. И все равно оставалась другой, нездешней. И дело не в цвете волос и глаз… Хотя кожа у нее столь тонкая, что Сян Юну всегда казалось, будто он видит чувства небесной девы на просвет. Они были как тени на белом шелковом экране. И сразу понятно – вот Тьян Ню зла, или расстроена, или радуется, или грустит.
Сейчас небесная дева пришла сказать что-то важное.
– Вы можете не усиливать охрану, генерал, я никуда не сбегу, – сказала она с ошеломляющей прямотой.
Сян Юн начертил пальцем на поверхности столика, за которым сидел, иероглиф, обозначающий «прямодушие». Если это была какая-то небесная игра, то ему она нравилась. А если не игра, то… редкий жизненный опыт.
– Я даже примерно представляю, почему вы остаетесь со мной.
Ах, вот опять по ее лицу мелькнула быстрая тень удивления, которое тут же сменилось пониманием.
О нет, он никого не посылал подслушивать. Дядя – тот посылал, но они с сестрой говорили на небесном языке. Что вполне объяснимо.
– В союзных договорах всегда есть место для тайных замыслов и дополнительных стимулов.
– Как у вас и Лю Дзы? – грустно улыбнулась Тьян Ню.
– Пэй-гун – отважный человек, непростой и очень умный. Совсем не такой, каким мне представлялся крестьянин-выскочка. Но исключений не бывает, – покачал головой Сян Юн. – Вы и сами это знаете, моя беспокойная госпожа. Хотите чаю? Заодно поговорим.
– О чем же? – спросила она. В прозрачных, как воды горного ручья, глазах пряталась печаль – маленькая темная рыбка.
Читать бесплатно другие книги:
