Жена странного человека Сивинских Александр
Нужен был прорыв. Он обязательно должен состояться и быть успешным!
На многочисленных литературных форумах сотни мальчиков и девочек, даже тыкая одним пальчиком в компьютерную клавиатуру, собирали тысячи восторженных комментариев к собственным жалким опусам, а уж он-то, со своим шикарным жизненным опытом и вниманием к точному, изящному, слову, просто должен был быть востребованным. По-настоящему, профессионально, с тиражами и гонорарами.
Он обязан был сказать человечеству многое!
Он считал это своей миссией.
Жена Ахматова поначалу, в том самом феврале, даже немного расстроилась.
– А на что мы всё это время будем жить?!
– Есть варианты… Нужно только немного потерпеть. Скоро у меня всё получится!
В свой институт, на работу, Ахматов ходил теперь всего лишь один раз в неделю, предельно сократив нерациональные траты сил на то, что не было для его идеи стратегически важным.
В остальное время он писал.
Размышлял, волновался словами, сюжетами и образами, часами сидел за компьютером, рассылая созданное им, и только что, и в прежние времена, в журналы, в издательства, даже по адресам неведомых ему пока лично литературных агентов.
Поначалу Ахматов брезговал разными там незначительными сетевыми альманахами, маленькими провинциальными литературными журнальчиками, которые трудно, через силу, нерегулярно, время от времени издавали сохранившиеся ещё в стране пожилые прозаики и поэты-энтузиасты.
Потом, спустя месяцы стыдных разочарований и презрительного молчания больших игроков литературного рынка, Ахматов стал выискивать и записывать в дневник адреса даже самых ничтожных издателей и нервно посылал свои небольшие рассказы в комиссии различных сторублёвых писательских конкурсов.
Далёкие столичные мальчики и девочки, одинаково глупо писавшие про драконов и вампиров, эти литературные премии выигрывали, а он, Ахматов, – нет.
Очень хотелось быть услышанным, поэтому Ахматов осознанно, краснея своим прогрессивным авторским сознанием, опустился до возобновления членства в местной писательской организации.
Там, на их собраниях, пахло кладбищенской номенклатурной сиренью, но имелась редкая возможность произнести хоть несколько слов о своём творчестве.
Дома его тоже никто не понимал.
Жена всё чаще в последнее время невнимательно умолкала, отмечая тем самым задумчивую позу Ахматова, расположившегося на диване, с компьютером. Отсутствие собственного кабинета создавало ему пока определённые неудобства, но Ахматов терпел, каждый раз внутренне вскипая от такого, даже лёгкого и незначительного, пренебрежения близкого и любимого человека к его делам.
Он тогда нервно вскакивал с дивана, выходил на балкон покурить, активно дышал морозным воздухом промышленно-металлургической окраины, понемногу успокаивался, обязательно внутренне оправдывал поведение собственной жены, и вновь брался за компьютер.
Ахматов очень любил свою жену и, во многом, старался добиться успеха ради неё и радостей-дочек.
Обидным было только то, что она, убеждённый и образованный филолог, в давние годы тоже пробовавшая писать тонкие, пронзительные миниатюры, теперь совсем не старалась понять его душевных порывов, да и сама, занятая домашним хозяйством, детьми и квартирой, прочно забросила свои прошлые опыты со словом.
Жена Ахматова имела компьютер, личный, держала его на кухне, только вот, к глубочайшему сожалению мужа, увлекалась исключительно социальными сетями, чересчур много общалась там, абстрактно, с одноклассниками, такими же замужними однокурсницами, с дальними родственниками по своей линии.
Ахматов жалел её, убеждённый, что тратить время на пустое, легкомысленное общение неразумно, нелогично и, даже совсем недостойно просвещённого, с идеалами, современного человека.
Но всё же иногда, вечерами, он с женой, уложив дочек спать и обнявшись в гостиной за столом, под тёплым оранжевым абажуром, согласованно и с обоюдным интересом обсуждали его многообещающую литературную деятельность.
В такие минуты Ахматов чувствовал прилив нежности и уверенности, становился по-прежнему смелым и разговорчивым.
Кратко вспомнив о себе, он почти всегда с запланированным гневом переходил на текущие дела обеих городских писательских организаций.
Совсем недавно в частной беседе один из несостоявшихся областных классиков рационально объяснил Ахматову, что для продвижения своего творчества нужно не кочевряжиться, пренебрегая и брезгуя партийным опытом коллег, а необходимо непременно стать членом чего-нибудь отраслевого, литературного, поэтому он всё ещё и находился под впечатлением.
– В этой дурацкой писательской организации – мертвечина! Сплошные динозавры, поклоняются цензуре и злобе дня, самому младшему из них – за семьдесят! А в нашем областном литклубе, представляешь, наоборот, сплошные пацаны! У них там через слово сплошные «жру и ржу»!
Ахматов многое ещё о чем, сокровенном, писательском, рассказывал в такие душевные минуты своей жене, сердясь на внешние обстоятельства.
Жена внимательно слушала его и тихо пришёптывала, считая петли в вязанье.
А в личной жизни Ахматов по-прежнему, несмотря на временную нервность своего существования, продолжал быть честным мужчиной, верным мужем и преданным спутником. Поэтому-то в последнее время сильно страдал.
Жена Ахматова многого не знала.
Он рассказывал ей о творческом процессе действительно пространно и подробно, но не всё.
Может, именно поэтому она так себя и вела, никак не способствуя развитию его авторского дара и таланта. Ахматову казалось, что, судя по некоторым словам, ей всё труднее и труднее удавалось сдерживаться от раздражения в быту; она, вроде как, считала, что Ахматов много капризничает, стараясь каждую минуту уединяться с компьютером в углах их небольшой квартиры, требуя непременной тишины.
В один из дней она даже побледнела в споре, когда Ахматов выгнал дочек из-за стола, отослав их учить уроки на кухню. А когда он поздними вечерами валился с ног от усталости, жена обязательно затевала стирку и вежливо просила в таких случаях Ахматова встать с дивана и поправить ей стиральную машинку в ванной комнате.
Он прощал ей многое.
Но, не желая лгать и расстраивать, не говорил ей тоже о многих вещах и событиях. Пока. Ахматов умел терпеть.
Кроме всего прочего, он так ни разу и не упомянул, достаточно доверительно разговаривая с женой, что в последние месяцы им активно заинтересовалась и вторая писательская организация их города. Представители либеральной общественности по какой-то странной причине предложили его скромной персоне, при условии перехода в их ряды, обязательную обширную публикацию в ближайшем же, финансируемом из областного бюджета, ежеквартальном писательском альманахе.
По-иному начали шевелиться, обещая практическую дружбу и прежние коллеги, те, что считались местными патриотами и входили в ряды убеждённых писателей-деревенщиков.
Запахло здоровой конкуренцией.
Ахматову начало суеверно казаться, что он становится востребованным.
О косвенной причине он, конечно же, знал. Но в семье пока ничего не говорил, потому что до конца не был уверен в правильной, достойной реакции своей жены.
Причиной его неуклонно растущей популярности была женщина.
Творческие люди, каждый по отдельности и, даже будучи объединёнными в коллективы, обязательно трепетно относятся к похвалам со стороны.
На Ахматова внезапно, не имея в своей основе никаких объективных мотивов и предпосылок, обрушилась слава областного масштаба.
Совершенно неожиданно в главной общественно-политической газете региона, на предпоследней полосе, там, где обычно размещались культурные новости, информация о приездах звёзд и анонсы их драматического театра, появилась колонка с еженедельным обзором успехов местных писателей.
И в каждой такой колонке обязательно были хорошие, пространные, слова и о нём, об Ахматове.
Его хвалила таинственная незнакомка.
То есть она положительно и конструктивно отзывалась не о нём самом, не как о творческой личности серьёзного масштаба, а о его рассказах и повестях, мелькавших уже ранее в перечнях писательских организациях, членом и потенциальным кандидатом в члены которых он числился.
Анализ его текстов был честным, ярким и профессиональным.
Каждый вторник, с утра, Ахматов второпях придумывал уважительную причину, чтобы сбежать из дома к газетному киоску и жадно, сминая страницы, читал там, прямо на улице, долгожданно хорошие строчки о себе.
Каждый вторник Ахматов изумлялся точным словам незнакомки, неизменно угадывавшей то самое главное и существенное, о чём он сам когда-то хотел сказать в том или ином своём рассказе или в повести.
«Вот это да!»
Практически одновременно, через неделю после первой газетной публикации о нём, такой же, но только гораздо более обширный материал, появился и на самом посещаемом областном интернет-сайте, в разделе «Афиша».
И опять о нём, Ахматове, о его интересном, неординарном творчестве, о точном, правильном языке его произведений, признавая богатый жизненный опыт и уважая авторскую нравственную позицию, писала та же самая незнакомка.
Среди профессионально отточенных фраз критической направленности иногда проскальзывали и субъективные слова женской нежности и, даже, правда очень редко, слишком уж личностные оценки тех или иных эпизодов, когда-то уж очень сильно прочувствованных и описанных Ахматовым.
Читая такое, Ахматов замирал, но жене, оберегая её от волнений, ничего о таком повороте судьбы ни разу не посчитал нужным даже упомянуть. Хорошо хоть, что его жена, поглощённая ежедневными домашними хлопотами, совсем не читала никаких газет, да и новостные сайты и форумы её тоже не интересовали.
Пока Ахматову в такой ситуации удавалось быть честным, но история со странной покровительницей должна была иметь свой обязательный, непредсказуемый финал.
Волны докатились и до столицы.
Почти еженедельно на почту к Ахматову стали приходить именные предложения поучаствовать в том или ином литературном конкурсе; позвонила даже она крупная тётушка-издательница, голос которой Ахматов мечтал услышать последние два года.
Ей тоже было интересно и она, ссылаясь на убедительное мнение интернет-аудитории, говорила, что готова издавать Ахматова. Понемногу. Но с гонорарами.
И эту приятную инициативу Ахматов также скрыл от своей любимой жены.
«Не время… Я ещё…, наконец-то она поймёт, что я…»
С некоторым суеверием Ахматов стал прятать свой компьютер от домашних.
– Ты что-то скрываешь?
Перетирая тарелки после ужина, жена улыбнулась ему, поправила запястьем милую прядку светлых волос на лбу.
– Нет, нет! Ты что! Просто не хотел, чтобы девчонки испортили несохраненный текст…
И Ахматов неуклюже покраснел.
Любопытство терзало, но знакомых в газете у Ахматова не было, поэтому ничего узнать про автора колонки ему там так и не удалось.
Попробовал он позвонить бывшему однокурснику, владельцу того самого интернет-ресурса, который в рубрике «Афиша» умудрился совершенно бескорыстно сказать о нём столько хороших слов.
– Кто это?! Дай телефон!
Бизнесмен захохотал.
– Тайна! Мы тщательно оберегаем контакты своих авторов, конкуренция, понимаешь ли, жадные коллеги переманят стоящего профессионального критика быстро! Не рви сердце, приятель, у тебя всё нормально, уверяю. Всё по плану, радуйся жизни.
От ежедневных положительных новостей теперь захватывало дух.
Ахматов стал весел, сиял озорными глазами.
В субботу с утра он не мог долго спать, упруго вскочил, выглянул в окно, на солнечную улицу.
– Семейство, а не пойти ли нам сегодня в зоопарк?!
Закружились радостно дочки, бросились обнимать папу, соскучившись по давним развлечениям.
Улыбнулась жена, потерев тонкую усталую морщинку на лбу.
– Ты молодец, что такое придумал.
Поцеловала.
Они, всегда лёгкие на подъём, быстро собрались, дружно и дисциплинированно вышли из подъезда.
– Извини, милый, я квитанцию позабыла, куртку твою планировала сегодня забрать заодно из химчистки. Поднимешься, а? А мы с девчонками тебя пока здесь подождём…
– Эх ты, растеряша моя!
В порыве чувств Ахматов нежно обнял жену.
– На кухне, на средней полочке.
– Я мигом!
Действительно быстро, в несколько прыжков, азартно перепрыгивая ступеньки, Ахматов поднялся к себе на третий.
Не снимая дома обуви, потянулся на кухне за нужной квитанцией, задел компьютер жены на низком столике.
Экран вздрогнул изображением.
Хотелось продолжить спешить, но Ахматов всё же посмотрел на строчки текста:
«…уверена, что автор этого рассказа и в очередной раз сумел показать нам, своим читателям, чарующую густоту настоящей жизни. Его герои полны силы и нежности, страсти, любви и заботы. В рассказе чувствуется несомненный опыт профессионального писателя, мастера слова…»
У подъезда Ахматов молча и сильно обнял жену, долго не отпускал её, вздрагивая плечами.
– Ты что?!
– Потом. Всё потом, милая…
Отличница
А вот если посмотреть в окно, на улицу, то там всегда происходили события…
Очередной осенний дождь весь день оставался таким слабым и неспешным, что не только дорожных луж собой не наполнил, но и густым кустам под окнами соседних домов не дал толком просохнуть.
Хорошо было видно, как знакомая дворничиха, в розовой прозрачной накидке поверх длинной тёплой куртки, обутая в тяжёлые сапоги, заботливо обходит напоследок свою территорию – участок длинной, заросшей крапивой, дорожки, протянувшейся вдоль стен старых трёхэтажек.
С одного низкого подоконника она сняла чью-то пепельницу-жестянку, вытряхнула её содержимое в чёрный мусорный мешок.
Привычно поставила банку на место.
Вперевалку, по мокрой траве, свернула, вытирая руки о подол куртки, за угол.
Медленные капли стучали по гулкому подоконнику, мелко разбивались, брызгали вверх, на запотевшее оконное стекло.
Проехал на конечную остановку почти пустой городской автобус.
Позади, в дверях дальнего помещения, послышались торопливые шаги, звякнул поднос в кухонной мойке.
– Татьяна, твой-то сегодня будет, как думаешь?
– Отстань, а…
В этот день ей совсем не хотелось смеяться и слышать чей-то необязательный смех.
Работать в кафе Таня пришла ещё в июле.
Тогда, сразу же после школьного выпускного, они с мамой всерьёз посоветовались, поплакав вдвоём, и решили, что в этом году никуда поступать не будут.
Обида томила, конечно, ведь её отличные оценки вполне позволяли рассчитывать на хорошее бюджетное место в университете, но мама была ещё так слаба после операции и не могла ездить на работу в посёлок, что Таня решительно обняла её за плечи.
– Ничего, мамуля, высшее образование за год никуда от нас не денется! Ты вот отдохнёшь, подлечишься, а я найду себе какое-нибудь временное выгодное занятие…
Мамина знакомая устроила Таню официанткой в привокзальное кафе.
Посетителей обслуживали две другие девочки, постарше её, одна даже была замужем.
Таня сама попросилась на место за стойкой во втором, маленьком, зале, где, кроме трёх круглых столиков, обычно пустовавших, стояла витрина с торговлей напитками на вынос и кассы.
– Так здесь же почти без чаевых?! На пустом окладе тебе будет неинтересно!
– Ничего. Меня устраивает.
В большом зале кафе по вечерам собирались городские компании, были и взрослые, приходили и молодые ребята; справляли какие-то юбилеи семейные люди, забредали в воскресные дни матросы из гавани, со вспомогательных военных кораблей.
Девчонки, пробегая за заказами через кухню, заглядывали тогда к ней, пробивали в кассе дополнительные конфеты, коньяк, шоколадки.
Три столика в её крохотном зале протирать после посетителей приходилось не так уж и часто.
К вечеру каждого дня в маленький зал приходил молчаливый мужчина.
Не то чтобы заметно высокий, просто худощавый, в возрасте.
Девчонки-официантки смеялись в первое время, предупреждая её:
– Да ты не бойся, он у нас совсем ручной, не кусается! Сидит обычно полчасика и уходит. Не пристаёт к нам с глупостями, чаевые даёт хорошие и свой тоник не допивает, а мы остатки другим клиентам продаём.
Одинокий посетитель всегда заказывал себе пятьдесят граммов дорогого джина и целую, не начатую, бутылочку хорошего тоника; открывал, смешивал напитки со льдом в тяжёлом стакане тоже сам.
Тоник, действительно, после него оставался.
Он был постоянно угрюм и задумчив, чаще смотрел в стакан, чем по сторонам; одежда его казалась когда-то модной, и костюм прежнего покроя, и галстук, и неправильно поглаженные рубашки.
Ни о чём он Таню никогда не спрашивал, даже не здоровался, просто каждый вечер, подходя к её стойке, негромко и одинаково ровно повторял одни и те же слова:
– Пятьдесят джина и тоник. Целый. Открывать не надо.
Она даже не пыталась смеяться над таким глупым порядком общения.
Молча, с улыбкой, принимала от него деньги и ставила перед ним заказ.
Через несколько недель Таня догадалась, что задумчивый посетитель знает её по имени. Девчонки часто весело кричали, спрашивая о чём-то, из кухни, и из большого зала, а он, отвлекаясь на их голоса, всё чаще смотрел в её сторону.
Тане нравилось молчать вместе с ним, она тщательно убеждала себя, что такой образ жизни вести может, скорее всего, неудачник, но всё равно, каждый вечер, ближе к семи, непременно подходила к зеркалу в гардеробе кафе и поправляла свои тёмные волнистые волосы.
Однажды в августе, когда густой летний вечер ещё только остывал, понемногу наполняясь уличным сумраком, незнакомец неожиданно произнёс, забирая со стойки свой стакан с джином и тоник:
– Ты так мило картавишь…
Таня тогда растерялась, покраснела, промолчала, совсем не скоро нашла, что хотелось бы ему ответить, но не ответила.
А дома мама, встретив её ночью с работы, нахмурила брови.
– У вас там ничего нехорошего не случилось? Почему ты на меня совсем не смотришь?
Таня обняла её, погладила по волосам.
– Нет, нет, не волнуйся, моя хорошая! Со мной всё в порядке.
Ещё через десять дней он спросил, точно так же, почти рассеянно, словно что-то внезапно вспомнив. Со стаканом джина и тоником сделал шаг от стойки, обернулся.
– Какую жизнь ты хочешь прожить?
Поначалу Таня не решилась ответить честно, но, помолчав мгновение, ещё раз взглянула в требовательные глаза собеседника.
– Ничего особенного… Буду учиться. А там, как получится…
Стало легче дышать, почему-то захотелось спросить самой.
– А вы где работаете?
Всё ещё не отходя далеко от стойки, мужчина усмехнулся.
– Я не работаю.
– Вообще?
– Да.
– А как же так?! Ведь все люди зарабатывают на жизнь…
– Я пишу книги.
– Ого! Как они называются? Где можно купить?!
– Пока их не продают…
– Зачем же тогда писать?
– Уверен, есть, что сказать людям…
И опять, как всегда, он, слегка сгорбившись, молча сел за свой столик, аккуратно, без стука, поставил перед собой тяжёлый стакан.
Через десять минут ушёл.
Все оставшиеся дни окончания лета Таня чувствовала на себе его пристальный, оценивающий взгляд. И то, какие слова и как она произносила, разговаривая по необходимости с девчонками-официантками, молчаливый посетитель тоже внимательно отмечал, то мельком улыбаясь про себя, то снова задумываясь.
Сентябрьским вечером она, подавая джин, неловко, совсем нечаянно прикоснулась к его руке. В ответ он сильно, но бережно, на несколько мгновений задержал её пальцы в своих, горячих и сильных.
Ещё через два дня он вошёл в зал кафе непривычно быстрым шагом и заказал не пятьдесят, как всегда, а сто граммов джина.
Голос посетителя был хриплым, его давно уставшие глаза блестели и смеялись.
Мужчина сам, нисколько не опасаясь обидеть, взял Таню за руку и не отпускал.
– Поедем со мной?!
– Что вы? Куда?!
– Соглашайся! Я смог, я добился…! Всё то, долгожданное, чего я так сильно желал, получилось! Если ты скажешь «да», то завтра же твоя жизнь самым чудесным образом изменится! Клянусь! Обещаю…
Таня чувствовала, как её пальцам уютно в уверенной и твёрдой ладони незнакомца. Настолько хорошо ей было в эти мгновения, что внезапно, без размышлений, захотелось согласиться.
Голос мужчины был трогательным и близким, а неожиданные слова – такими странно понятными, что ей даже пришлось украдкой, отвернувшись, вытереть свою маленькую слезу.
– Соглашайся! Я давно живу во многом потребностью необычайного, а ты, такая…, ты не такая, как все. Было время думать и мечтать, мне подробно показалась наша возможная будущая жизнь, и я все последние дни страдал, не имея пока возможности правильно и решительно действовать. И вот, сегодня… Я знаменит! Мне удалось добиться того, о чём мечталось годами. Но для одного человека такой волшебной жизни много, никто не должен удивляться огромному и прекрасному миру в одиночестве… Да, согласен, такие мои слова кажутся тебе странными, ведь ты привыкла видеть меня скверно одетым, угрюмым и немного пьяным, но, поверь, это было всего лишь временем ожидания! Чтобы не умереть от долгого горя напрасных мечтаний и размышлений, я и был здесь, рядом с тобой, в молчании, в прекрасном и изумительном молчании рядом с тобой… Теперь всё это позади. Я смог, я добился желаемого. Ты согласна быть со мной?! Навсегда? На всю жизнь?
Таня почувствовала, как, через несколько секунд тишины, его рука задрожала.
– Маме нужен уход и внимание…
Мужчина почти кричал.
– Но это всего лишь деньги! Мы же вместе сможем всё…!
Ещё через минуту, промолчав, не посмотрев Тане в глаза, он ушёл.
Непривычный джин остался нетронутым, тоник – не открытым.
В темноте жёлтые и красные кленовые звёзды падали на его плечи…
Прошло три года с небольшим.
Весна опять радовала горожан небольшими, редкими и добрыми дождями.
Из окна был виден асфальт тротуара, укрытый изобильным черёмуховым цветом, жёлто-белые крупинки которого напоминали нечаянно рассыпанный стиральный порошок.
В понедельник, в середине дня, за одной из старших официанток заехал попутно на бронетранспортёре муж, майор морской пехоты, служивший в соседней части, и повёз супругу, как обещал, на долгожданный приём в женскую консультацию.
Примерно в пять зашумели в большом зале другие офицеры, корабельные. Некоторые, отчаянные, стали требовать холодного пива.
– Кто пил вчера – тот пьёт сегодня!
Таня, пристально смотревшая в окно, невольно услыхала телефонный разговор подруги-официантки, доносившийся из коридора.
– Да она у нас молодая, несчастная на сегодня в личной жизни…
Таня грустно усмехнулась, заметив, как украдкой оглянулась в темноте помещения её знакомая. Прикрыла дверь плотнее, поправила чёрную траурную ленту на волосах, которую продолжала, вот уже второй год, носить после внезапной смерти матери. Достала сигареты, но закурить не успела.
– Здравствуй, Таня.
Как будто шквал весеннего синего ветра внёс их в крохотный зал.
Он, всё такой же худой, загорелый до невозможного тропического оттенка, весёлый, уверенный, стоял перед Таней и улыбался ей пронзительно светлыми, почти светящимися глазами.
Дорогие потёртые джинсы, лёгкая кожаная куртка, оранжевая майка с низким воротом.
А рядом – девушка.
Светловолосая, очень молодая.
И тоже – загорелая, в голубых, свободно рваных джинсах, с парусиновой сумкой на плече.
– Я оставил здесь свой недопитый джин. Где же он?! Да, кстати, познакомьтесь.
Потом они вместе пили кофе, а совсем скоро загорелая девушка, придумав умную и забавную причину, вышла в соседний магазин посмотреть местные сувениры.
Таня, сильно побледневшая в первые же секунды неожиданной встречи, так и оставалась взволнованной и тихой. Он взял её пальцы в свои ладони.
– Ты хочешь меня о чём-то спросить?
– Зачем ты привёл её сюда, ко мне? Похвастаться?! Обидеть меня?
Человек, не уверенный, что во всём сейчас прав, не мог бы так свободно и счастливо улыбаться.
– Знаешь, какая стрела летит вечно?
И сам же ответил:
– Стрела, попавшая в цель. Это не мои слова и, к сожалению, не из моей книги, но я с ними полностью согласен. А если объяснять, то…
Читать бесплатно другие книги:
