Яд любви. Отель двух миров (сборник) Шмитт Эрик-Эмманюэль

Дорогая Луиза,

наша связь прекратилась потому, что оказалась слишком долгой. Время любви не союзник, оно благоприятствует лишь дружбе.

Встречая пожилые супружеские пары, чьи тела уже не так жаждут наслаждения, мы предполагаем, что привычка иссушает желание, но я боюсь, что речь идет об истощении другого рода: привязанность исключает страсть. Чем прочнее связь, тем слабее контакт. Какое коварное предательство! Влечение бросает любовников в объятия друг друга, тогда как взаимная привязанность постепенно заменяет прикосновения. Любовь приходит через плоть, а потом отталкивает ее.

Мы непоследовательны, дорогая Луиза, ибо нами движут две противоположные силы.

Любовь способствует узнаванию, желание стремится к неведомому. Любовь хранит верность до последнего вздоха, а вот пальцы, ладони, рот, пенис, низ живота – это искатели приключений, они всегда начеку, готовы броситься к неизведанному, жаждут иного, непривычного. В отличие от чувства, нуждающегося в постоянстве, наши неосознанные стремления влекут перемены. Кто согласится питаться одним и тем же блюдом на протяжении всей жизни?

Моя страсть к Лили, как и та, что я испытывал к тебе, когда-нибудь пройдет. Меня это не радует, но я предполагаю, что так будет. Хуже того: я это знаю. Мне бы только хотелось, чтобы у нас с ней это произошло как можно позже и одновременно.

Счастливыми называют именно те отношения, которые заканчиваются по обоюдному согласию.

Любовь может омрачить лишь одно трагическое обстоятельство: когда один из партнеров опережает другого, будь то в своем желании или в его угасании.

Твой друг

Адам

P. S. Мой самоубийца женится!

Дорогой Адам,

меня мучает один вопрос: ты встречаешься с другими женщинами или только с Лили?

Луиза

Только с Лили.

Адам

Какая перемена по сравнению с предыдущими месяцами!

Луиза

Прежде я набрасывался на женщин с частотой, которая походила скорее на упрямство, чем на желание. Разумеется, я пытался забыть тебя, дорогая Луиза; если не тебя, то, по крайней мере, нашу неудачу. Мне нравилось считать себя развратником.

Нам не всегда приходится принуждать себя именно к добродетели, иногда и наоборот.

Адам

Дорогой Адам,

мы с Брисом ездили за город, в его домик в Лорентидах, у подножия Мон-Тремблан.

Какая экзотика! Вообрази многочасовой путь, гигантские ели, бесконечные горные склоны, дорогу, зажатую между заледенелыми скалами, небо насыщенного голубого цвета, такое яркое, что на него невозможно смотреть не прищурившись, и вдруг твоему взору открываются шале, натыканные тут и там, славненькие, чистенькие, прямо как на картинке. Во время нашего путешествия у меня было такое чувство, будто мы с Брисом вернулись в детство, словно Гензель и Гретель, углубились в сказочный мир, в буйно разросшийся лес, где каждый становится крошечным, в ослепительные просторы, где снег, то легкий, как пыль, то твердый, как лед, то вязкий, как каша, радуется своим превращениям. Когда мы укрылись в бревенчатой хижине, я оценила, насколько важен камин, я даже забыла, какое это наслаждение, потому что прежде жила в мягком климате. Вновь осознав разницу между «снаружи» и «внутри», я восторгаюсь плотными ставнями, наслаждаюсь уютом разнообразных тканей – кашемировых пледов, ангорских шалей, мольтоновых накидок – и бегу к огню, словно маленькая девочка, которая ищет защиты в папиных объятиях.

Если бы ты увидел нас с Брисом вчера вечером, то имел бы полное право посмеяться над нами: мы сидели нагишом перед телевизором, укутавшись в шкуры, этакие кроманьонец и кроманьонка, и смотрели хоккейный матч. Кто бы мог подумать, что я буду переживать из-за шайбы, за которую борются здоровенные детины с палками в руках? А удача то поворачивается к ним лицом, то, наоборот, отворачивается… Мы были смешны, признаю, но зато очень довольны.

А как ты? Вы снова отправились в Нормандию или остались в Париже?

Я очень рада, что тебе хорошо с Лили; однако мне не дает покоя один вопрос: тебя не смущает, что ее страсть возникла искусственным образом?

Помнишь, ты лихо заявил, что знаешь, как вызвать любовь, я не поверила, и ты решил доказать мне это, заведя интрижку с Лили?

Сегодня ты добился своего. Браво. Но разве ты забыл, каким способом достиг желаемого? Неужели эликсир исчез из твоей памяти?

Я бы на твоем месте опасалась. Какая часть ее привязанности принадлежит формуле, а какая – непосредственно тебе?

Мимолетное увлечение Лили представляется мне скорее машинальным, чем глубоко укоренившимся. Если, как утверждают психоаналитики, во время лечения всегда происходит эмоциональный перенос, то Лили увлеклась тобой лишь потому, что ты ее терапевт, а не потому, что ты – это ты; с таким же успехом она могла увлечься и другим врачевателем. Лили испытывает к тебе нечто вроде обезличенного почитания.

Возможно, я ошибаюсь… Но поскольку я уверена, что у тебя уже есть продуманный ответ, прошу тебя просветить меня на этот счет.

С дружескими пожеланиями,

Луиза

Дорогая Луиза, ты путаешь зарождение любви и ее развитие.

Конечно, я искусственно вызвал страсть Лили, но теперь, когда эта страсть существует, она обрисовывается, становится конкретной, реальной, особенной, подпитываемая мной, тем, что между нами происходит, тем, что мы создаем вместе. Эликсир стал искрой, однако возникшее пламя продолжило собственное существование и пожар полностью принадлежит нам.

Для сравнения, рассмотрим психосоматическую болезнь: да, ее порождает сознание, но потом, во что бы она ни развилась, будь то простуда, несварение желудка, экзема, рак, – она превращается в отдельный, автономный организм, живущий в своем ритме и не имеющий никакого отношения к тем переживаниям, которые ее вызвали. Даже если больной и осознает, что источник его недомогания связан с рассудком, недуг не отступит. Даже если он пожалеет об этом, ничего уже нельзя изменить.

Пусть увлечение Лили и было спровоцировано мной, оно дышит, такое крепкое, сильное и направленное именно на меня, что я даже отказался от роли врача ради того, чтобы быть лишь влюбленным голубком.

Искренне твой,

Адам

Ясно. Ты бросил камень, и теперь он катится сам по себе.

А что будет, если Лили узнает о том, что ты сделал?

Луиза

А кому об этом известно, кроме тебя?

Адам

P. S. Неважно… Если бы Лили и узнала об уловке, эта новость нисколько бы ее не взволновала. Слишком поздно. Более того, я бы воспользовался этим бестактным поступком, чтобы стать с ней еще более искренним, признаться, что влюбился в нее сразу же, что принял ее как пациентку с единственной целью любить ее.

Адам,

ты как-то странно излагаешь…

Манипулируя Лили, ты подразумеваешь, что судьба распорядилась и тобой тоже. Словно увлечься ею тебя заставила какая-то неясная, принудительная сила…

Луиза

P. S. Свободны ли мы в любви?

Можно оттолкнуть любовь, не признавать, что ее бурное течение уносит нас.

Боюсь, наша свобода проявляется лишь негативно, в форме вынужденного отказа, пугливого неприятия того, что сильнее нас. Единственное, что мы можем, это не явиться на свидание, которое принесет нам счастье.

Адам

Дорогой Адам,

тогда возникает вопрос: свободны ли мы любить кого-то конкретно?

Мы выбираем?

Нас выбирают?

С тобой, Адам, у меня была любовь с первого взгляда. «Это он!» – кричали мои чувства и рассудок.

За последние месяцы я пришла к выводу, что мои чувства и рассудок ошиблись в своей оценке, поскольку мы с тобой расстались по прошествии пяти лет.

Сегодня я спрашиваю себя: «А так ли они ошибались?» Мы портим любовь, пытаясь продлить ее до бесконечности. Лучше бы мы принимали ее, пока она существует, она сама по себе подарок.

Счастье всегда временно. Кто гарантировал нам обратное? Кто обещал нам, что оно будет длиться вечно? Никто.

В человеческой жизни «всегда» всегда недолговечно.

Твоя Луиза

P. S. Удивительная у нас с тобой переписка: мы ведем разговоры не о любви, а вокруг нее.

Дорогая Луиза,

какое совпадение! Ты упомянула любовь с первого взгляда. Я уже давно размышляю по поводу этого феномена и пытаюсь его разгадать, кого бы он ни касался – моих пациентов или меня самого.

Каким образом ты влюбляешься с первого взгляда?

Что это – вторжение извне или внутренняя революция?

Либо это чувство приходит к нам из окружающего мира, либо возникает в нас самих, в той неясной и интимной зоне, где у нас зарождается желание.

Мне бы хотелось ответить, что речь идет о двойном механизме – с одной стороны пламя, которое возникает в теле другого, того, кого мы желаем; с другой – пламя, исходящее из тела того, кто желает.

Когда я с тобой познакомился, я ощущал подлинную потребность в любви. Благодаря твоим чарам, ты явилась одновременно объектом и проявлением этой любви. Несомненно, я встретил тебя в подходящий момент…

После нашего расставания я, очевидно, вновь испытал ту же потребность, но уже в виде утраты и боли. И тут появилась Лили…

Удобный случай способствует влюбленности. А любовь предоставляет удобный случай.

Искренне твой,

Адам

P. S. Мой самоубийца хочет пригласить меня на свое бракосочетание, и Лили настаивает, чтобы я согласился, ей интересно побывать на французской свадебной церемонии, но я пока сдерживаю ее этнографическое рвение. Я опасаюсь, как бы это согласие не подтолкнуло моего пациента к тому, чтобы сделать меня крестным его детей, свидетелем на их причастии или что-нибудь в этом духе. Это попахивает опасностью…

Кстати, об опасности: ты когда-нибудь задумывался о женитьбе?

Луиза

Кто по собственной воле лишится свободы?

Я не приверженец добровольного рабства. Обеты, которые произносят брачующиеся перед мэром и своими близкими, кажутся мне утопическими, устарелыми, лживыми, шокирующими. Меня никогда не заставят дать клятву верности, которую я не смогу сдержать, поскольку мужской натуре свойственно всегда и всюду разыскивать то, от чего можно получить удовольствие. Я слишком уважаю свое слово, чтобы брать на себя столь наивные обязательства.

Между тем, когда я вспоминаю, как веселилась вчера моя канадка на свадьбе моего пациента, до какой степени она смаковала каждое мгновение праздника, я говорю себе, что, если бы Лили захотела, я смог бы поступиться своими принципами и доставить ей эту радость.

Адам

P. S. Видишь, дорогая, я влюблен по уши!

Луиза,

срочно ответь мне!

Лили сообщила, что начальство переводит ее в Австралию. Это правда?

Вы же работаете в одном агентстве, ты можешь разузнать.

Или Лили просто забавляется, мучая меня потихоньку?

Ответь мне как можно скорее, а то я уже на грани срыва.

Адам

Дорогой Адам,

я только что от директора. Он подтвердил назначение Лили в наш сиднейский филиал.

Луиза

Я подавлен.

Адам

Борись!

Луиза

Я не отпускаю Лили.

Я занимаюсь с ней любовью, я говорю с ней о любви. Я вынужден разъяснять то, что прежде выражал при помощи ласк, поцелуев, взглядов. Я упрятал подальше свою броню сдержанного, насмешливого человека, скорее ироничного, чем экспансивного, и превратился в преданную собачонку. Мне это дается не просто, но я решительно настроен показать себя без прикрас, обычным человеком, которому свойственно ошибаться, но у которого есть чувства.

И речи быть не может, чтобы Лили уехала!

Наша история набрала бешеную скорость с самого старта, поэтому она не просто должна иметь продолжение: я не представляю, чтобы можно было затормозить на такой скорости.

Адам

Дорогой Адам,

извини, но мне придется тебя огорчить. Во имя нашей дружбы, я не могу утаить от тебя одну деталь, о которой только что узнала: еще до того, как приземлиться в Париже, Лили знала, что ей предстоит отправиться в Сидней. Дело в том, что ее пребывание во Франции всегда рассматривалось начальством как некий трамплин для перелета в Австралию.

Я была не в курсе. Но неужели она никогда не говорила тебе об этом?

Луиза

То, что ты мне сообщила, то, что я узнал за последние дни, изменило мое представление о Лили.

Она ведет себя как мужчина, я имею в виду здешний мужчина, европеец! Амбициозная, скрытная, она утаила свои карьерные планы. Она просто сгусток бесчувственности. Оплот молчания.

Какая ирония! Растянувшись у меня на диване, она рассказывала о своем детстве, связях, фантазиях, разочарованиях, устремлениях, как будто раскрывая передо мной душу, но о самом главном предпочла умолчать. Если она и открыла мне тайны своей личной жизни, то утаила единственное, что действительно имело для нее значение, – свои профессиональные интересы. Она не призналась мне в этом, даже когда мы стали любовниками.

Как я мог предположить, что ее социальная успешность, повышение по службе, финансовое благополучие значат для нее больше, чем все остальное? Здесь, во Франции, женщины совсем другие. Француженки, которые без остатка отдаются работе, либо афишируют это, либо компенсируют тем самым недостатки внешности. Короче говоря, это сразу видно. Тогда как красота и простодушие Лили, отсутствие у нее напористости не позволили мне разглядеть ее истинные намерения.

Уже неделю я умоляю ее передумать! Париж по-прежнему остается активным деловым центром, где она могла бы добиться карьерных высот, тем более что по соседству – Лондон и Берлин, куда можно добраться поездом. Невозможно сосчитать, сколько аргументов я ей привел, сколько документов собрал, сколько сделал звонков и сколько задействовал связей – я бросил к ее ногам всю свою энергию и ум.

Увы. Чем сильнее я настаиваю, тем больше пренебрежения в ее взгляде. «Ты же не собираешься меня протежировать?» – возмущается она. Чем громче я кричу о своей страсти, тем холоднее она, тем тверже ее взгляд и неприступней тело. В моих мольбах и слезах она не замечает никакой преданности, лишь ярость самца, жаждущего доказать ей свою власть и лишить свободы.

Я не смог поколебать ее решимости. Хуже того, я вызвал ее презрение. Она не только вернулась в свою квартирку, мы больше не притрагиваемся друг к другу. Она отказывается обедать со мной и запрещает встречать после работы. Вчера она даже пригрозила, что подаст на меня жалобу, так как воспринимает мою лихорадочную услужливость как домогательство.

Я в отчаянии. Хотя этот эпизод заставляет меня кардинально изменить мнение о ней как о человеке, я не перестаю ее любить, каждый час разлуки разрывает мне сердце. Я не сплю. С трудом заставляю себя сосредоточиться на пациентах. Все меня раздражает. Я страдаю.

Адам

Луиза,

сегодня утром Лили исчезла. Она до последнего играла мной. Я думал, что ее самолет улетает только в воскресенье, и рассчитывал на эту неделю, надеясь на чудо. Оказывается, она обманула меня с датой вылета.

Или не хотела прощаться…

Как можно быть такой неумолимой? Неужели люди так меняются? Любила ли она меня хоть когда-нибудь?

Я уже начинаю сомневаться в реальности того, что между нами было.

Хотя нет, та боль, которую я испытываю, ясно дает мне понять, что все было на самом деле.

О, Луиза, я пропадаю…

Адам

Дорогой Адам,

моя жизнь продолжается. На первый взгляд у меня все нормально, я много работаю, внешне все превосходно, поскольку по-прежнему встречаюсь с Брисом, и все же частичка меня находится в Париже, бьется головой о стену, ревет, плачет, неистовствует. Эта частичка, связанная с тобой, Адам, которая никогда тебя не покидала, родственная душа моего брата-близнеца.

Я очень тебе сочувствую. Лили нанесла тебе тяжелый удар, скрыв свои истинные намерения, сбежав… Она даже не осознает, какую боль тебе причинила.

Как она могла так жестоко ранить столь обаятельного мужчину? При встрече с тобой сразу распознаешь славного малого под маской язвительного позёра. Твои попытки казаться угрюмым, циничным настолько неуклюжи, что вызывают снисходительность. Колючими у тебя бывают лишь замечания (частенько) и щетина (иногда). На самом же деле у тебя нежные щеки и ты славный человек.

Коллеги считают Лили хищницей. Она использует мужчин, а потом бросает их. Она делает лишь то, что выгодно ей. В этой черте нет ничего редкого или удивительного, но она умело скрывается под ее простодушной и даже слегка простоватой, хотя и совершенной внешностью.

Приди в себя, Адам. Не теряй рассудка. А главное, помни: это была игра! Ты сам хотел получить этот роман с Лили, его тебе не навязывали: ты просто на спор применил свой эликсир. Ты дал жизнь этой любви – вели ей умереть. Это по-прежнему в твоей власти.

Твоя подруга,

Луиза

Дорогая Луиза,

когда я обхватываю голову руками, она весит целую тонну.

Я бессилен…

Я не знаю, как разрушить то, что создал. Я считал себя хозяином своей страсти, а стал ее рабом.

Камень катится своей дорогой.

Кто бросил этот камень? Пусть я сознательно спровоцировал привязанность Лили ко мне, но кто вызвал мою привязанность к ней?

Ну и ладно. Какая теперь разница? Любовь существует, гадина такая. У меня не получается избавиться от нее. Не рой другому яму, сам в нее попадешь.

В этот предрассветный час я смотрю из окна спальни на сероватые стены и разошедшиеся черепицы, по которым разгуливают грязные голуби, перепрыгивая с обветшалой трубы на покосившуюся антенну. Париж мне опротивел. Какой самодовольный город! Этот наглец и неряха считает себя этаким красавцем-принцем, а на самом деле воняет, гниет, погибает. А я, тщеславный, изо всех сил стараюсь остаться «парижанином», как будто это некий дворянский титул, как будто все это средоточие неприятностей возвысит меня над простыми смертными. Химера…

Моя квартира мне противна. Здесь все такое мрачное, однообразное, тусклое и без изюминки. Пошлость и безвкусица. Она кажется мне просторной только потому, что дорого стоит. Да уж, есть где разгуляться: кредит аж на двадцать пять лет!

Вот я спустился с небес на землю, больно ударившись задом. Париж уродлив, а счастье невозможно.

Иллюзии постепенно рассеиваются. Я вижу все без прикрас, без ложной таинственности, без наносных слоев, и ничто не вызывает у меня желания. Лишь благодаря воображению я смог пережить эти дни. Любовь доказывает, что мы воспринимаем реальность только сквозь фильтр своих фантазий. Хуже того, она наглядно демонстрирует, что реальность не так уж важна.

Объективность в конце концов вынудит меня открыть окно и броситься в пустоту.

Пустота небытия, несомненно, лучше этой унылой глухой бесцветности, в которой я барахтаюсь.

Правда, Луиза, я живу лишь по привычке. Если я еще не умер, то почти слился с собственной тенью. Даже работа меня не спасает, потому что, общаясь с пациентами, я всякий раз сталкиваюсь с несчастьем, с самой его сутью, с теми же трудностями, которые сам испытываю… Я скорее больной, чем врач. Боясь, что мое состояние заразно, я передал всех своих клиентов Фредерику Ру. Все, лавочка закрыта! Занавес! Исцелять людей… Но от чего? Сейчас, если бы ко мне обратился мой самоубийца, я на первом же сеансе протянул бы ему заряженный револьвер: ведь он женился, а это медленная форма саморазрушения.

Достигнув нынешнего своего состояния мрачного ясновидения, я с легкостью могу объяснить жизнь, но не в силах ее защитить.

Что такое существование? Временное заблуждение.

Выход? Смерть.

Да только мне не хватает смелости… Я не просто подавлен, я еще и трус! Едва появившись на свет, новорожденный уже достаточно стар, чтобы страдать. Следовало бы пускать себе пулю в лоб еще в роддоме. Дискомфорт человеческого существования заключается не в отсутствии ясности сознания, а в нехватке смелости.

Я закругляюсь, не буду больше разжигать свою ненависть, моя печаль не стоит твоего сострадания. Бывают состояния, рассказывать о которых так же унизительно, как и переживать.

И все же мне доставило определенное удовольствие писать тебе, выводить твое имя, складывать для тебя слова в предложения. Да, Луиза, в пучину мрака, где я барахтаюсь, иногда проникает слабый, далекий лучик света, который почти убеждает меня в том, что не нужно отчаиваться, – это ты.

Жаль, что ты живешь теперь так далеко. И какая досада, что ты счастлива с Брисом. Иначе…

Адам

P. S. Нет, не верь мне, не верь, не верь… Возможно, я так думаю, потому что знаю, что это неосуществимо. Все так запуталось!

P. P. S. Чертов Брис!

Дорогой Адам,

между мной и тобой нет никаких препятствий.

Океан? Его можно перелететь на самолете.

Брис? Его не существует.

Я жду тебя.

Луиза

Что ты сказала?

Адам

Я солгала.

С тех пор как я переехала в Монреаль, несмотря на гнев, на утраченное доверие и желание нравиться, я ни с кем не встречалась.

Однажды, когда ты написал мне о своих любовных победах, я разозлилась и выдумала Бриса.

У признаний есть лишь одно назначение – облегчать жизнь тому, кто их делает. Создав образ этого вымышленного кавалера, я, с одной стороны, защищала себя, а с другой – давала тебе возможность раскрыть передо мной душу. А заодно пыталась перестать идеализировать тебя, пыталась вытеснить из своего сердца, забыть, пусть лишь в своем воображении.

У меня ничего не вышло. Я тебя жду.

Луиза

Дорогая Лили,

твое письмо удивило меня и вогнало в краску. Оно потрясло меня так сильно еще и потому, что пришло через полгода после твоего отъезда в Австралию.

Спасибо, что ты выражаешь мне свою благодарность.

Хотелось бы отметить, что ты преувеличиваешь мои заслуги, полагая, что обязана мне своим повышением и переводом в Сидней.

Конечно, мне пришлось повоевать, чтобы убедить руководство освободить для тебя местечко. Ведь твой соперник Жосс Гардон считал, что это назначение уже у него в кармане. Однако я не причастна ни к тем промахам, которые он совершил в деле «Праймроуз», ни к тому безупречному мастерству, с которым ты всегда проводишь переговоры. Наверняка руководство прислушалось не только к моим советам, но и к голосу разума и выбрало наилучшего кандидата. Тем не менее мне приятно, что ты отметила мою скромную роль в твоем повышении в нашей международной компании. Очень великодушно с твоей стороны.

Ты пишешь, что тебе очень нравится в Сиднее. Я в свою очередь могу сказать, что Монреаль меня очаровал. Я планирую здесь остаться. В Париж я теперь буду ездить только в отпуск, и то ненадолго. На фоне широких бульваров Квебека, где под бескрайним небом легко гуляет ветер, старая Лютеция[7] вполне может показаться мне удушливой; привыкнув к добродушным прямолинейным отношениям, принятым здесь между людьми, я боюсь, что уловки обитателей парижского квартала Сен-Жермен-деПре, для которых тщеславие и власть значат гораздо больше, чем человеческая сущность, больно ударят по моим едва восстановившимся нервам… Пристально рассматривая свою прежнюю жизнь, я чувствую, что здесь я на пути к выздоровлению.

Да, кстати, пользуясь случаем, я хотела бы поблагодарить тебя за тот честный разговор, который у нас с тобой состоялся после твоего приезда в Париж, – ты спрашивала меня, можешь ли ты встречаться с Адамом, моим бывшим мужчиной. Хотя наша с ним история закончилась и я больше не имела никаких прав на него, я оценила твою деликатность.

После того как я дала тебе «добро», я ничего не знала о том, что между вами происходило. Ни от тебя, ни от него. По всей видимости, ничего, раз ты продолжила путь по карьерной лестнице, а он вернулся ко мне.

Да, Лили, четыре месяца назад Адам вышел из самолета и заявил, что сгорает от желания взять меня в жены. Представляешь? Он отказался от своих пациентов и решил теперь открыть практику в Монреале. Исключительно ради меня! «Твоя карьера значит больше, чем моя, – заверил он меня, – пусть я и буду зарабатывать меньше». Француз, который ставит профессиональный успех своей спутницы выше собственного, – я бы ни за что не поверила, если бы не услышала собственными ушами.

Я была очень тронута, тем более что Адам показался мне измученным. Что ему пришлось пережить? Или, напротив, не пришлось? Мне это неизвестно. Очевидно, он испытал – и до сих пор испытывает – хандру, он утратил присущие ему прежде бодрость и жизнерадостность.

Мне плевать… Пусть, вновь обретая друг друга, вы не становитесь счастливыми, зато перестаете быть несчастными; вот такое лечение, немного медленное, бессловесное, чуть ли не мрачное, но я предпочитаю эту угрюмость тем страданиям, которые я испытывала прежде.

Когда мне исполнилось двадцать, одна гадалка предсказала: «Когда вы перестанете искать счастье, ваши поиски увенчаются успехом». Я приближаюсь к этому этапу. По опыту я знаю, что существование состоит не только из стремлений, восторгов, огня, но еще из компромиссов, прощений, настойчивости.

Моя юность закончилась в Париже, когда мы с Адамом расстались.

С тех пор как он приехал ко мне в Монреаль, началась моя зрелость.

Мы перестали испытывать друг к другу страсть, гнев, ненависть, те чувства, которые нас возбуждали, зато теперь наши отношения пропитаны доверием, непринужденностью, мягкостью. Раньше мы находились в противоборстве; сегодня мы прилаживаемся друг к другу. Иногда меня вдруг охватывает пессимистическое настроение, я вздыхаю и признаюсь себе в том, что являюсь для Адама тихой гаванью, где он приходит в себя после поражения; однако большую часть времени я дышу полной грудью, уверенная в том, что я ему дорога.

Ты, наверное, улыбаешься, читая мое письмо, Лили, поскольку мы с тобой антиподы, не только в географическом, но и в чувственном плане. Для тебя успех заключается в том, чтобы завоевать, для меня – в том, чтобы сохранить. Разница громадная!

Кто прав? Кто ошибается?

Ни одна из нас.

Любовь не поддается логике, не слушает доводов рассудка, ей не нужны доказательства или правда: она зависит от личного выбора.

В XVII веке философ Паскаль, констатируя тот факт, что доказать существование Бога невозможно, предложил пари. Несмотря на множество сомнений, он обосновал, что если верить в Бога и почитать его, выиграешь значительно больше, чем если в него не верить.

Думаю, с любовью то же самое. Поспорим на нее. Представим, что она существует. Пусть она будет моим вызовом. Любовь интересует меня больше, чем обольщение, наслаждение, даже счастье.

Я желаю тебе успехов в твоей новой австралийской жизни и прилагаю к своему письму флакон духов «Cuir de Russie», тех самых, которыми ты начала пользоваться сразу, как только я тебе их подарила, перед отъездом в Париж. Они тебе по-прежнему нравятся?

Луиза

P. S. Год назад, когда я приземлилась в Монреале, в отчаянии после нашего разрыва с Адамом, как-то вечером я мечтала о том, чтобы найти эликсир, спообный вернуть любимого. Как бы странно это ни прозвучало, я не удовольствовалась одними мечтами: я его нашла.