Меч королей Янси Рик

19

В Пенсильвании, в двадцати милях к северу от Харрисбурга, Беннасио приказал мне покинуть трассу. Мы были в пути уже больше шестнадцати часов, и он, наверное, заметил, что я часто зеваю и тру глаза. После Эдинбурга мы останавливались только заправиться и сходить по нужде.

Я начал сворачивать к «Суперэйт»[15] сразу после съезда, но Беннасио потребовал ехать дальше.

Я покатил на запад по пятьсот первому шоссе, которое огибало национальный парк Сватара. По обе стороны густо росли деревья, фонарей не было, и казалось, будто мы едем в тоннеле.

Я подумал, что мы остановимся где-нибудь в лесу и поспим в машине. Мы миновали знак «Сведберг – 2 мили».

Где-то через милю Беннасио приказал свернуть на узкую грунтовую дорогу, которая, петляя, уходила вверх по склону холма и дальше, в густой подлесок. За ним был мост через речушку, а после моста дорога стала совсем узкой и привела к лесному дому. Он напомнил мне ведьмины жилища из страшных детских сказок вроде «Гензель и Гретель».

Может, это конспиративная обитель рыцарей, где они отдыхают после своих приключений?

Я остановил машину, и Беннасио сказал:

– Подожди здесь минуту, Кропп.

Он вышел, но я успел спросить до того, как он закрыл дверь:

– Это почему?

– Я не знаю, как тебя примут.

Беннасио поднялся на крыльцо, дверь отворилась, и в освещенном проеме возникла темная фигура. Человек был в платье, так что я догадался, что это женщина. Она обняла Беннасио, встала на цыпочки и расцеловала его в обе щеки. Я видел, как она склонила голову, пока он шептал ей на ухо. Потом выпрямилась и посмотрела в мою сторону.

Наверное, женщина что-то сказала Беннасио, потому что он махнул мне рукой, и после этого они скрылись внутри.

Выйдя из машины, я закрыл дверцы. Место было безлюдное, мало ли кто мог прятаться в лесу. Я еще не пришел в себя после стычки с приспешниками Могара в Эдинбурге, и мне мерещилось, будто каждая тень вооружена длинным черным кинжалом. Я уже понял, что мир гораздо опаснее, чем кажется.

Беннасио с женщиной закрыли за собой дверь, и я немного потоптался на пороге, решая, как лучше поступить. Постучать? Или Беннасио, махая мне, имел в виду не «заходи, Кропп», а «оставайся в машине, иначе простишься с жизнью»? Потом я учуял запах свежеиспеченного хлеба, и мой желудок решил за меня. Я ведь ничего не ел после того корн-дога.

Я легонько постучал и открыл дверь – это был компромисс между стучать или не стучать.

В первой комнате не было никого, но откуда-то из коридора доносились голоса, и оттуда же пахло хлебом. Я вошел в следующую. В небольшом камине потрескивал огонь, в углу на маленькой деревянной тумбочке горела свеча. Еще там стояла фотография: парень примерно моих лет, с длинными светлыми волосами и большими ярко-голубыми глазами, в фиолетовой тунике, мрачно смотрел в объектив. А на голове у него был узкий серебряный обруч. Перед портретом одиноко лежала белая роза. Я понял, что это нечто вроде алтаря, а еще уверился, что это фотография одного из рыцарей мистера Сэмсона, хотя мне никто об этом не говорил.

– Кропп.

На пороге стоял Беннасио. Я показал на фотографию.

– Рыцарь?

Беннасио кивнул:

– Виндимар.

– Это его дом?

– Это дом его матери. Мы останемся здесь на ночь.

– Я думал, мы спешим.

– Да, но даже рыцари должны есть и спать, а мне нужен ее совет. Мириам предсказательница, Кропп.

– Правда? Ух ты. Это как?

– У нее дар предвидения.

– Вы хотите сказать, что она может видеть будущее?

Беннасио не ответил. Я прошел за ним по коридору в кухню. Там почти все пространство занимал большой дубовый стол, крепкий такой, грубо сколоченный, с массивными ножками и столешницей, наверное, дюймов пять в толщину. На столе были блюда с дымящейся едой: жаркое в глиняной миске, горшки с картошкой и овощами, фрукты в большой деревянной чаше, а еще пять ломтей свежеиспеченного хлеба на разделочной доске в форме рыбы.

Мать Виндимара, Мириам, ходила вокруг стола и расставляла посуду: тарелки и большие кружки, как в фильмах про пиратов, из таких они пьют грог. Я стоял, потому что Беннасио не садился. Мне было неуютно. Казалось, что я занимаю слишком много места, еще у меня слегка кружилась голова, и я почему-то нервничал. Может, потому, что все молчали, а у Мириам было недовольное лицо. Она была в черном платье до пола, а ее седые волосы цвета стали были так туго затянуты в узел, что это могло быть больно. У нее были такие же, как у сына, ярко-голубые глаза, идеально прямой нос и немного крупные для ее возраста губы. Лицо гладкое, морщинки я заметил только в уголках глаз, а сами глаза немного припухли, и я подумал, что наверняка от слез.

Мириам накрыла стол на двоих, по одному прибору на противоположных концах стола. Беннасио сел с одного конца, и я, с облегчением, с другого. Он пробормотал над едой что-то, по-моему, на латыни, и мы приступили к трапезе, а женщина занялась мытьем посуды.

Это была самая вкусная еда в моей жизни: жирное, горячее жаркое из говядины, а хлеб такой пышный, что буквально таял во рту. И питье соответствовало – сладкое, как мед; теплое, как подогретый яблочный сидр, но только не из яблок… Не знаю, что это было за варево, но получилось вкусно.

Мириам сунула горшки в сушилку и села рядом с Беннасио. Они разговаривали тихо и на каком-то непонятном языке. Он был не совсем французский и не совсем испанский, но точно не немецкий. Может, латинский или тот, на котором говорили во времена короля Артура, типа кельтского.

Уплетая третью порцию жаркого и второй ломоть хлеба, я заметил, что их разговор стал напряженным. Я догадался, что они о чем-то спорят, и о предмете догадался, потому что Мириам постоянно на меня поглядывала, а один раз даже ткнула в мою сторону пальцем. Мне было очень не по себе из-за того, что они говорили про меня в моем присутствии. Наверно, Беннасио это понял, потому что в итоге перешел на английский.

– Не забывай, – сказал он Мириам, – что если бы не он, меня бы здесь не было.

– А ты, лорд Беннасио, – ответила она с очень сильным акцентом, – видно, забыл, что если бы не он, мой сын сейчас был бы с нами.

Итак, разговор шел о том, что я выкрал меч, из-за чего погибли рыцари, включая сына Мириам. Я уронил ложку. Есть напрочь расхотелось.

– Виндимар пал не из-за того, что сделал или не сделал Кропп. Он, Мириам, погиб, потому что сдержал данную небесам клятву.

– Ему не пришлось бы пройти испытание клятвой, если бы не он. – И она снова ткнула пальцем в мою сторону.

– Возможно. Испытание выпало нашему поколению, и кто знает, божественного или дьявольского оно происхождения? Но мы, Мириам, должны утешиться тем, что небеса порой используют странные орудия.

– Он – орудие разрушения! – выпалила Мириам. – В решающий час он подведет тебя, Беннасио. Ты будешь умирать, а он отойдет в сторону.

– А вот это уже неправда, мэм! – вмешался я, не в состоянии больше молчать. – Я часто, даже очень часто попадаю впросак, но и в дурацком положении всегда стараюсь поступать правильно. Может, вы этого не знаете, но Могар убил моего дядю. Наверно, я и правда частично отвечаю за всю эту кашу, потерю меча и этих рыцарей… за все, что с ними случилось. Короче, так оно и есть, и единственное, что я могу сделать, чтобы все как-то исправить, это помогать Беннасио.

– Нет, я видела. Ты его подведешь, и последний рыцарь падет. – Мириам прищурилась, и сама комната тоже как будто ужалась, а она смотрела на меня с противоположного конца узкого тоннеля, и ее скрюченный палец нацелился мне в нос. – И ты тоже погибнешь, Кропп. Один во мраке там, где нет ни рассветов, ни закатов. Темный пронзит твое сердце, и ты по его приказу умрешь.

20

После ужина мы с Беннасио сидели в первой комнате. Было уже полвторого, а Беннасио говорил, что мы должны уйти на рассвете, но спать совершенно не хотелось. Я сидел в кресле, которое стояло прямо напротив алтаря Виндимара, и мне казалось, что он вроде как с укором смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами.

Беннасио не был настроен болтать. Он оперся локтями на подлокотники, сплел свои длинные пальцы и неотрывно смотрел на огонь в камине.

У меня в голове все еще звучали слова Мириам, а молчание Беннасио ничуть не повышало настроения, и я в конце концов спросил:

– Как вы стали рыцарями? То есть я знаю, что вы рыцари по рождению, но вы же не с пеленок знаете, как биться на мечах и все такое. Как вы научились? В школу рыцарей ходили?

Если Беннасио и понял шутку, то виду не подал.

– Нас обучали отцы. В некоторых случаях, за неимением отца, мы шли в ученики к другому рыцарю.

– А Виндимар?

Судя по фотографии в позолоченной рамке, он был достаточно молод и вполне еще мог иметь отца.

– Отец Виндимара умер до того, как он успел закончить обучение.

– Это вы помогли ему доучиться, Беннасио?

Он промолчал. В комнату вошла Мириам и подала ему большой, суженный кверху бокал с бренди. Она спросила, не нужно чего-нибудь и мне. Я понял, что такая обходительность далась ей с трудом, и ответил, что мне ничего не надо.

Потом Мириам обратилась к Беннасио на их странном языке, а он отрицательно покачал головой. Но она продолжала напирать, и Беннасио в конце концов пожал плечами и махнул рукой, как бы говоря: «Делай, что хочешь, я слишком устал, чтобы с тобой спорить». И Мириам ушла.

– А как умер его отец? – поинтересовался я и приготовился услышать историю о печальном исходе рыцарского турнира.

– На него перевернулась газонокосилка.

– Вы шутите.

– Даже рыцари, Кропп, не застрахованы от нелепого конца.

Вернулась Мириам. На сей раз она принесла длинный черный футляр, который был похож на вместилище какого-то музыкального инструмента. Может, она ожидала, что Беннасио сыграет какую-нибудь траурную мелодию на гобое или чем-то еще? Мириам положила эту штуку ему в ноги и что-то сердито затараторила. Наконец Беннасио ответил ей по-английски:

– Хорошо, Мириам.

– Он бы хотел, чтобы это было у тебя, – продолжила она, будто пытаясь переспорить.

– И я приму в память о твоем сыне, но молю Бога, чтобы не пришлось воспользоваться.

– Ты им воспользуешься, лорд Беннасио. Еще до завтрашнего заката.

После этого она оставила нас одних.

Я кашлянул и спросил:

– А ее предсказания всегда сбываются?

В свое оправдание могу сказать, что вряд ли кому-то хочется умереть во мраке там, где не бывает ни рассветов, ни закатов, да еще после того, как его сердце пронзит некто Темный.

– Я никогда не подвергал сомнению ее дар, – ответил Беннасио. – Но ты, Кропп, должен понимать, что Мириам подавлена горем, а горе всегда вредит нашему сознанию и даже ниспосланному свыше ясновидению. Мириам с рождения Виндимара знала, что его ждет кровавая смерть. Попробуй представить, если сумеешь.

– Да, от такого может в мозгах помутиться. Помню, когда мама сказала, что умирает от рака…

Слова застряли у меня в горле, но Беннасио кивнул, будто понял, почему я умолк, и похлопал меня по руке.

Допив бренди, он сказал, что нам пора спать, потому что завтра мы должны без остановок гнать до самой Канады. Потом последовало еще одно долгое не то обсуждение, не то спор с Мириам насчет того, где и как мы будем спать. Во всяком случае, я так это понял, только я не разобрал, кто победил. Но, судя по злому лицу Мириам и ожесточенному топоту, с которым она проводила меня в спальню, выиграл Беннасио.

Эта комната когда-то принадлежала Виндимару. Ванной там не было, но был туалетный столик с набором чашек на полке и кувшином с горячей водой. Я умылся, почистил зубы и огляделся.

В стене напротив кровати был камин, а перед ним – кресло-качалка. В изголовье кровати висело распятие из золота и серебра. На той же стене, что и камин, висел гобелен. Он выглядел древним, но в то же время не мог быть таким уж старым, потому что на нем красовался мистер Сэмсон в доспехах на большом белом коне, а вокруг него собрались одиннадцать мужчин в пурпурных одеждах со щитами, на которых был изображен всадник. Ну, по крайней мере, тот мужчина смахивал на мистера Сэмсона – у него тоже была большая голова и развевающиеся на ветру золотистые волосы. Из всех одиннадцати я сразу выделил того, что был похож на Беннасио, и рыцаря с глазами, которые были вышиты ярко-голубыми нитками. Этот последний смотрел прямо на меня и наверняка был Виндимаром – красавчиком, как Брэд Питт в молодости, только голубоглазым. Зависть никому не полезна, а я никогда не был завистливым. Но этот парень учился биться на мечах и сидеть в седле, он дал клятву и пожертвовал собой ради благородной цели, а я сидел у постели мамы, беспомощно глядя, как она умирает, и позволял метелить себя на тренировках по футболу.

Открыв шкаф, я увидел там полный набор начищенных до зеркального блеска доспехов, а рядом – шестифутовое копье. Все выглядело так правдоподобно, что я чуть не вскрикнул, потому что мне показалось, будто я угодил в средневековую засаду.

Я очень долго рассматривал доспехи. Их так отполировали, что в каждой пластинке я видел себя. Как минимум двадцать пять отражений Кроппа. Кривые, как в павильоне смеха. Спутанные каштановые волосы, карие глаза, заурядный нос, подбородок, уши, зубы. Если у рыцарей на гобелене и было что-то общее, так это то, что в каждом имелось нечто свое, особенное. Виндимар выглядел самым красивым, Сэмсон – самым благородным, Беннасио – одержимым целью. Но всех отличали уверенный взгляд и волевой подбородок. Я подумал, что если надену эти доспехи, то и со мной случится какое-нибудь преображение, как бывает с кончеными «ботаниками», когда они, став резервистами и надев форму, моментально превращаются в мачо. Но потом я решил, что надеть их будет крайним неуважением к рыцарю, который погиб по моей вине. И я закрыл шкаф.

Потом я выключил свет и, не раздеваясь, улегся в кровать. Все бы ничего, но мне не давало покоя, что распятый Христос надо мной как бы глядит и спрашивает: «Ты-то откуда здесь?» Из-за этого я очень долго не мог заснуть. Я ничего не мог с собой сделать и все слушал, как Мириам плачет где-то вдали, но не просто, а оплакивая кого-то. В какой-то миг я даже захотел встать, найти ее и разделить с ней скорбь… Ну, обо всем сказать, о чем промолчал в кухне. Но Мириам ни к чему мои сожаления, ей нужен сын. Возможно, войди я к ней, она запустит в меня чем-нибудь тяжелым.

Плач ее продолжался очень долго. Я оплакивал маму, когда она умерла, но не так, как Мириам – Виндимара. И пока я слушал, мне пришло в голову, что мой поступок повлиял не только на судьбы дяди Фаррела, мистера Сэмсона с рыцарями, Беннасио и Виндимара. То, что я сделал, ударило по людям, которых я даже не знал, в частности по Мириам. От этой мысли мой тормознутый мозг испытал огромное потрясение, круги от которого разошлись, как волны в океане после падения булыжника величиной с Монтану или от астероида, который грохнулся на Землю миллионы лет назад и уничтожил динозавров.

Наконец я уснул, и мне снилось, будто я карабкаюсь по каменному склону, только не горы, а скорее огромного террикона. В битых камнях поблескивали кусочки кварца или тех кристаллов, что бывают в пещерах, где они похожи на большие зубы, сверкающие в лунном свете.

Я лез на вершину и постоянно соскальзывал. Ладони и колени были ободраны в кровь. Каждый раз, когда до цели оставалось всего два фута, я снова срывался, но мне почему-то было очень важно добраться. Ухватившись за большой камень у самой вершины, я подтянулся и залез на него. Потом немного передохнул, оглядел усыпанный поблескивающими камнями склон и ощутил нечто вроде гордости оттого, что смог подняться хотя бы до этого уровня.

Но вот я встал, повернулся и одним прыжком преодолел остаток пути. Вершина была идеально плоской, она вся заросла высокой травой. Там стоял одинокий тис. Я пошел к дереву, и трава приятно щекотала мне ноги.

А под тисом сидела женщина с длинными темными волосами, в белой мантии, и лицо у нее было бледным, почти как ее одеяние.

Не знаю почему, но она показалась мне знакомой, а когда я подошел ближе, женщина подняла голову и улыбнулась. Она смотрела на меня печальными темными глазами, будто знала меня и я совершил или не смог совершить что-то такое, из-за чего она разочаровалась во мне. Потом она задала вопрос, и я проснулся.

– Ты видел сон, – произнес чей-то голос.

Я подскочил в постели и обнаружил в кресле-качалке у камина Беннасио.

Я провел рукой по лицу, и ладонь стала мокрой. Я плакал во сне.

– Там была эта… женщина, – сказал я и закашлялся. – С черными волосами и вся в белом.

– Она с тобой говорила?

– Да.

– Что она сказала?

– Задала мне вопрос.

Мне не хотелось об этом говорить. У Беннасио было странное выражение лица, как будто он знал, что я видел во сне.

– О чем?

– Она спросила… она спросила, где хозяин меча.

– И что ты ответил?

– У меня не было ответа.

– Хм.

Беннасио улыбнулся, но улыбка была не широкой и открытой, а загадочной, словно он знал, как я был должен ответить, и якобы мне тоже было это известно, но я не захотел напрячь мозги.

– Кто эта женщина, Беннасио?

– Не мне об этом говорить.

– Это почему?

– Она пришла в твой сон, Альфред.

Я вспомнил, как он рассказывал об ангелах, будто они существуют на самом деле, и подумал: а вдруг та Леди в Белом одна из них? Но зачем ангелу со мной разговаривать?

– Я никогда особо не верил ни в ангелов, ни в святых, ни даже в Бога, – признался я.

– Это не так уж и важно, – сказал Беннасио. – К счастью, ангелы не спрашивают у нас, существовать им или нет.

Этот субъект каждым словом и действием напоминал мне о моей незначительности. Беннасио вряд ли унижал меня нарочно. Он вышел на другой уровень задолго до нашей встречи. Не его вина, что я еще находился у самого подножия того террикона.

– Я никогда не придавал этому большого значения, – ответил я. – Наверно, одна из моих величайших проблем – это то, что я не успеваю все хорошенько обдумать. Иначе меч и сейчас лежал бы под столом мистера Сэмсона, а дядя Фаррел остался бы жив. Все были бы живы, и Мириам вместо плача занималась бы чем-то другим – вышивала, например, гобелен. Это ее работа? Наверняка она очень долго трудилась. Что стряслось с Виндимаром, Беннасио?

– Я тебе уже говорил. Он погиб под Байонной.

– Нет, я спрашиваю не где, а как?

– Ты правда хочешь это знать?

Беннасио с минуту молча смотрел на меня, а я гадал, зачем он пришел ко мне, пока я спал. Похоже, он хотел оказаться рядом, когда я проснусь.

– Ладно. Он поездом прибыл в Барселону. Мы договорились встретиться там перед нападением на Могара в Хативе. И его атаковали семеро приспешников Дракона. Он мог бежать, но предпочел драться. Виндимар был младшим в нашем Ордене. Идеалист, взбалмошный и… глупый. Он никогда не верил, что мы можем проиграть. Виндимара сгубила гордыня, Альфред. Да, он храбро сражался и одолел пятерых, но остались двое, которые изувечили его, когда он еще был жив.

Беннасио понизил голос до шепота. Он смотрел не на меня, а в какую-то точку над моей головой.

– Когда его нашли, Альфред, у него не было глаз. Они убили его и вырезали глаза.

Беннасио посмотрел на меня, взгляд был тяжелым.

– С того момента, как Сэмсон изгнал Могара из Ордена, тот два года подбирал подобных людей. Ты не так долго живешь на свете, но наверняка слышал о таких. Увы, их хватает. Это люди без совести, их сердца пожирают алчность и жажда власти, их мозг извращен. Они забыли, что такое любовь, жалость, раскаяние, честь, достоинство, милосердие. Они – падшие, это тени людей, от их человечности ничего не осталось. Могар пообещал им богатство, какое трудно вообразить простому смертному, и жажда обогащения привела их на самое дно варварства. Помни об этом, когда захочешь судить меня за то, что я сделал в Эдинбурге. Помни Хативу. Помни глаза Виндимара, а потом уж суди.

21

На следующее утро я спозаранку поплелся в кухню. Мириам приготовила маффины с черникой и эти маленькие сливочные роллы, которые тают во рту, как сахарная вата. Беннасио нигде не было видно, а Мириам вела себя так, будто я пустое место, большой такой пузырь, плавающий по ее кухне. Я бы и не остался там, но роллы были на редкость вкусными, а маффины – размером чуть ли не с мой кулак.

В конце концов я не выдержал и спросил:

– А где Беннасио?

Он ведь талдычил, что мы должны выехать на рассвете. Я задал вопрос слишком громко: вопервых, потому, что нервничал в ее присутствии; вовторых, она не очень хорошо знала английский, а я, как многие в общении с иностранцами, всегда говорил громче обычного. Мириам кивнула в сторону небольшого окошка над раковиной. Из этого я сделал вывод, что Беннасио вышел из дома, а после – сразу второй: он не просто захотел подышать воздухом, он решил уехать без меня. Я выбежал из дома и с огромным облегчением увидел, что «феррари» стоит на месте.

За ночь на землю опустился густой туман, восходящее солнце придало местности красноватый оттенок, а темные стволы деревьев вокруг дома Мириам блестели от влаги. Где-то справа в лесу раздался громкий стук, и я повернулся на звук, который все усиливался. Наверно, я понял, чт оттуда грядет, и с трудом поборол желание броситься в дом.

Беннасио мчался через лес на большом белом коне. Никаких поводьев не было, он склонился к массивной шее и двумя руками держался за недоуздок.

Он остановил коня рядом со мной. Конь раздувал черные ноздри и охлестывал себя хвостом по бокам, а Беннасио улыбался, глядя на меня сверху.

– Поедем в Канаду верхом? – спросил я.

– Разве не здорово было бы? – рассмеялся Беннасио. – Время не ждет, но я не смог отказать себе в последней прогулке.

И он протянул мне руку.

– Я боюсь лошадей, – возразил я.

– А я, слава богу, нет.

Беннасио ухватил меня за запястье и забросил на широкую спину коня с такой легкостью, будто закинул на плечо плащ. Потом он наклонился вперед, шепнул что-то коню на ухо, и мы сорвались с места.

Лишь несколько часов назад я мчался по федеральной трассе со скоростью сто миль в час, но по сравнению с этой прогулкой по сельской Пенсильвании я тогда не мчался, а плелся. Я обхватил Беннасио, уткнулся лицом ему в спину и зажмурился. Мимо со свистом проносились деревья. Меня швыряло из стороны в сторону, и я крепко стиснул зубы, потому что боялся в любую секунду откусить себе пол-языка.

Не знаю, сколько мы так скакали – может, минут пятнадцать, но мне показалось, что прошел час или два, прежде чем меня покинула скованность, и я испытал легкое головокружение, которое заставило меня приоткрыть глаза. Я чуть откинулся и ослабил железную хватку, потом отпрянул еще дальше и распахнул глаза. Лицо обдувал чудесный весенний воздух, силуэты деревьев на такой скорости превращались в смазанные бурые и ярко-зеленые пятна, а топот копыт звучал в ушах, как приглушенный гром. Беннасио подгонял коня, а я даже начал громко смеяться и вопить, как ребенок на ярмарочных аттракционах. Последний рыцарь Круглого стола мчался на белом коне спасать проклятый мир, а позади цеплялся за жизнь Альфред Кропп, который был так рад, что его взяли с собой, что орал и плакал одновременно.

22

Когда мы вернулись к дому, я остался стоять возле «феррари» и ждать, пока Мириам простится с Беннасио. Волосы у нее были распущены, и так она выглядела моложе. Мириам взяла лицо Беннасио в ладони и что-то настойчиво ему говорила. Что бы она ни твердила – не достучалась. Беннасио продолжал мотать головой, а я, хоть и пробыл с ними совсем немного, догадался, что у них довольно сложные отношения. Мириам встала на цыпочки и поцеловала Беннасио в обе щеки, а после длго, ни слова не говоря, смотрела ему в глаза.

Беннасио спустился с крыльца и протянул руку.

– Ключи, Кропп. Я поведу. До темноты мы должны добраться до границы у Сент-Стивена.

Я передал ему ключи и сел на пассажирское сиденье. Беннасио забросил на заднее черный футляр Мириам и сел за руль. Мне очень хотелось вести «феррари», но я решил не спорить.

– А вы не боитесь, что эту машину уже разыскивают как угнанную и нас могут арестовать? – спросил я, когда мы выехали на федеральное шоссе.

– Об этом я не подумал.

– Может, следовало.

– Посмотрим.

Я потерял счет дням, но, по-моему, наступила суббота. Трасса была практически пуста, и только изредка попадались большие трейлеры. Беннасио пролетал мимо них, будто они стояли на месте.

Мы ехали по Пенсильвании, где-то между Хейзелтоном и Скрантоном.

– Это был конь Виндимара? – спросил я.

Беннасио не ответил. Наверное, потому, что это был глупый вопрос. Если вы отзываетесь на глупости, их становится только больше. Я решил, что, перед тем как задать вопрос, буду оценивать его качество.

– Беннасио, а вы много путешествуете по своим рыцарским делам?

– Время от времени.

– Вот об этом я и спрашиваю. То есть я знаю, что ваша главная работа – защищать меч, но ведь это не все, чем вы заняты? У вас бывают приключения?

– Возможно, не в том смысле, как ты себе представляешь. Но как бы то ни было, мы рыцари и поклялись защищать слабых и невинных.

– Это значит – да?

– Это так важно, Кропп? Мне всегда хватало того, что я призван защищать Святой Меч.

– Я правильно понимаю, что большую часть времени вы болтаетесь без дела?

Беннасио не ответил, а я продолжил:

– Похоже на мою жизнь, только я не защищаю никаких святынь. Просто сижу дома, ем бейглы, пью кока-колу и слушаю музыку. Готов поспорить, у этой малютки отличная звуковая система. Не хотите включить? Вы какую музыку любите? Наверно, григорианское пение или что-нибудь вроде этого. Или Синатру. Хотя Синатра не был монахом. Тогда ночью в Тауэрс, когда я украл меч, мне показалось, что вы монах. Моя мама любила Синатру. Я слишком много болтаю? У меня, наверное, мозги перегрузились, не успевают обработать информацию. Ее, понимаете, слишком много. Священные мечи, современные рыцари и мир на краю гибели. По-моему, я еще хорошо держусь, учитывая обстоятельства. Вообще-то, после смерти мамы я тоже не очень много путешествовал. А когда мама была жива, она каждое лето возила меня на пляж во Флориде. Мы останавливались только через часа четыре пути, чтобы я перекусил. Кстати, а что в том черном футляре?

– Подарок.

– О, а я надеялся, что леди Мириам упаковала нам пару сэндвичей. Но вообще мне всегда нравились пекан-логи и пакетики с вареным арахисом, которые продают вдоль дороги.

– Что такое пекан-лог?

– Ну, это такие усыпанные крошеным пеканом штуки. Когда мы с мамой путешествовали по Флориде, мама покупала их в «Стакис»[16]. Пекан-логи и еще черепашки, но это не настоящие черепахи, это так называются шоколадные конфеты с пеканом. Я не знаю, какие орехи в пекан-роллах, это что-то вроде конфет или такая замороженная начинка для пирога. Как с ванилью и еще чем-то, но реально сладкая. Если есть с крошеным пеканом, вообще вкусно получается.

– Можно с венской сосиской в булке.