«Трое на качелях» и другие пьесы Лунари Луиджи

«Альдо». Мой папа такой?

«Мать Альдо». Да. И если он не будет так много работать, не будет тратить столько сил и времени, тот день, когда наступит мир и справедливость будет все дальше и дальше, а может и вообще не прийти никогда. Вот почему с

нами все так и происходит, понимаешь? Но папа очень любит тебя. И однажды мы попросим его пропустить работу, хотя бы на день, и провести этот день с нами… или пойти погулять с тобой.

«Альдо». А когда будет это однажды?

«Мать Альдо». Вот этого я не знаю.

«Альдо». Завтра?

«Мать Альдо». Может быть, завтра. Но точно, не знаю, я же тебе сказала. Нужно послушать, что скажет папа.

«Альдо». Но завтра у него опять может оказаться много работы.

«Мать Альдо». Не исключено. А сейчас, будет лучше, если ты пойдешь спать. Уже поздно.

«Альдо». А может у него завтра быть меньше работы?.. Не так, как в прошлый раз?

«Мать Альдо». В прошлый раз, это когда?

«Альдо». Когда он уезжал во Францию и Испанию, и его не было два года. И ты тоже уезжала с ним. А я оставался один.

«Мать Альдо». Но мы же вернулись, Альдо. Тогда было тяжелое время. Мы должны были поехать туда… Иди ко мне.

«Альдо», приближается к матери, она притягивает его голову к себе.

Не думай больше об этом. (Целует его). Иди спать.

«Альдо». Спокойной ночи.

«Альдо» откладывает паровозик в сторону, встает с колен и поднимается по лестнице, ведущей на антресоли.

«Мать Альдо» стоит неподвижно, глядя в никуда отсутствующим взором.

* * *

Мгновение спустя после ухода «Альдо», по лестнице тихо спускается «Отец Альдо».

«Отец Альдо». Спит.

«Мать Альдо». Он ждал тебя весь день.

«Отец Альдо». Мне очень жаль. Я не мог прийти раньше.

«Мать Альдо». Ты голоден?.. Есть немного хлеба и молока… порошкового.

«Отец Альдо». Дай то, что есть.

«Мать Альдо» (ставя на стол еду). Знаешь, о чем я иногда мечтаю? Что было бы здорово заснуть и проснуться лет через сто.

«Отец Альдо» (с улыбкой). Я тоже не возражал бы. Проснуться лет так через сто и обнаружить, что не только война закончилась, а фашизм сдох и похоронен, но и что в мире наступила справедливость: согласие, закон, свобода, равенство, все проблемы решены, все отрегулировано. Было бы неплохо! Но я бы чувствовал себя дезертиром! Если все мы заснем на сто лет, кто останется здесь работать, бороться за то, чтобы это свершилось? Наше время есть данность, любовь моя, и в нем мы должны жить.

«Мать Альдо». Лишь бы за это не пришлось платить нашему бедному мальчику!

«Отец Альдо». Я постараюсь быть ему поближе.

«Мать Альдо» (качает головой, с печальной улыбкой). Ты все время говоришь так. Сегодня перед сном он опять вспомнил о Франции и Испании. Сказал, что мы на целых два года оставили его одного и он уже думал, что мы никогда не вернемся…

«Отец Альдо». Но мы же вернулись.

«Мать Альдо». Да, но он считал, что мы его бросили…

«Отец Альдо». Да, лучись так, его жизнь сложилась бы иначе. Хуже или лучше, не известно… Знаешь, я даже не хочу думать, какой бы она стала, «если бы». И без того довольно трудно растить его в таком мире, как этот, не будучи обязанным думать, каким он стал, если бы его не было!

Он постарался придать этой фразе комизма, чтобы снять напряжение, но «Мать Альдо» лишь чуть заметно улыбнулась, то ли по привычке, то ли из вежливости.

«Мать Альдо». Твой обычные профессорские остроты, какими ты пользуешься, когда ты не желаешь о чем-то говорить. (После долгой паузы, с неожиданной силой и болью). Скажи мне только одно… если, конечно, можешь… как долго еще мы должны жить так?

«Отец Альдо». Может быть, всю жизнь.

«Мать Альдо» (вздыхает). В таком случае, нам остается только мужаться и продолжать жить.

Пауза.

* * *

Розмэри. Больше ничего не съешь?

Альдо. Нет, спасибо.

Розмэри. А знаешь, я в детстве тоже притворялась спящей и слушала то, о чем говорили мои родители…

Альдо. Что-то мне не верится, что в вашем доме все спали в одной комнате.

Розмэри. Нет, конечно, но иногда они забывали, что я лежу в их спальне. Или разговаривали, не замечая моего присутствия. Или думали, что я их не

понимаю… Я это тебе рассказываю, потому что мне нравится вспоминать это. Только, когда я захочу, я остановлюсь, ладно?

Альдо. Ладно.

Розмэри. И ты не будешь настаивать на том, чтобы я продолжала.

Альдо. Не буду.

Розмэри. Мы жили в огромном доме на берегу моря… у нас всегда были огромные дома. Даже, когда меня отправили в клинику, у меня был отдельный от других дом, двухэтажный, посреди парка, и в нем никого, кроме меня. Не считая обслуги: сиделки, гардеробщицы, повара, хотя я в них совсем не нуждалась. Но так уж был устроен мой отец: он не потерпел бы, чтобы его дети – даже такой ребенок, как я… вычеркнутая им из его жизни – были, как все остальные. Я не должна была покидала этот дом. Я имела в своем распоряжении все, чего бы я не захотела, даже если я ничего не хотела и ни в чем не нуждалась. Если мне чего и не хватало в первое время, так это моих братьев и их друзей… их игр, их шуток и забав в бассейне, на теннисном корте, за обеденным столом, на прогулках. Но и их у меня пропало желание видеть, как только мне сделали операцию…

Альдо. Операцию?

Розмэри. Я сказала: операцию?

Альдо. Так мне послышалось…

Розмэри. Неправда! Это ты сказал: операция. Ты специально это сделал!

Альдо. Извини.

Розмэри. Мне у меня пропало желание, что-нибудь еще тебе рассказывать… О чем я говорила?

Альдо. О доме, в котором прошло твое детство.

Розмэри. Да. Там, где он располагался, всегда было солнечно. Я не помню, чтобы мне когда-нибудь было холодно, чтобы меня запирали в комнате. Мой отец всегда был дома, ему не надо было ходить на работу: мы были очень богаты. Как-то раз отец сказал, что когда он был молодым, он поставил перед собой задачу: оставить своим детям по миллиону долларов каждому. У него было девять детей.

Альдо. И что, у него получилось?

Розмэри. Более чем. Но ему и этого было мало. Он захотел, чтобы его дети стали первыми во всем, не только в учебе или спорте. Первыми в жизни. Я сам не стал, говорил он, но если у меня не получилось, получится у моего сына.

Альдо. Он имел в виду Джо?

Розмэри. Да, его так назвали в честь отца. Джо. Джо-юниор.

Альдо. Джо-юниор… звучит, словно его продолжение. Это тот, что погиб на войне?

Розмэри. Он. Когда пришло извести о его гибели, мой отец не произнес ни слова. Не знаю, был ли он этим потрясен, даже если внутри он и заливался слезами. Не могу сказать, потому что он молчал. Молчал долго, затем сказал: теперь дело за тобой, Джон. Это был его второй сын. Джон станет президентом Соединенных Штатов, сказал отец.

Альдо. И его тоже убили.

Розмэри (вспыхнув). Я тебе этого не говорила!

Альдо. Дорогая, об этом сказала история. Тебе не было нужды говорить мне это. К тому же, ты мне намекнула на это, недавно. Забыла, как потом расплакалась…

Розмэри. Прекрати!.. Да, Джона тоже убили. Я так гордилась им. Он был немного моложе меня… высокий, красивый, сильный, как мой отец, как все в семье… исключая меня.

Альдо. Я помню тот момент, когда услышал о его смерти. Думаю, радио и телестанции во всем мире прервали передачи и показали, как все произошло… машина медленно едет по улице, его голова, отброшенная ударом назад, жена обнимает его, и ускоряющая ход машина. Потом госпиталь, она в платье, забрызганном кровью… И ты не поверишь, но первое, о чем я подумал: ты смотри, совсем, как с моим отцом! Моего отца ведь тоже пытались застрелить. Это случилось вскоре после того, как мы вернулись в Италию. Война, наконец, закончилась, кончился московский холод и страхи и однажды в него стреляли. Он не умер, его спасли. Но когда я услышал по телевизору, что убили президента Соединенных Штатов, я подумал: как же так, почему его решили убить? Одно дело – мой отец, нищий, боролся за переустройство мира, за идеалы справедливости и просидел полжизни в тюрьме за эти идеалы. А этого-то за что? Он был богат, имел все, что можно себе позволить, и ничего не собирался менять в том мироустройстве, в каком он жил. Почему же его убили? А может это мир сошел с ума? Этот вопрос долго не давал мне покоя.

Розмэри. Тебе удалось найти ответ?

Альдо. Нет. Ответа я так и не нашел его. Я думал… думал о них вместе, о твоем брате, о моем отце… и об этом мире… и вдруг мне пришло в голову: стоп! А может быть, мир на самом деле нормален, а ненормален в нем – я?

Розмэри. Ты его осуждаешь? Я имею в виду моего отца.

Альдо. Я не осуждаю никого.

Розмэри. Как же никого? А своего отца – разве нет?

Альдо. Прекрати. Вопрос не в этом.

Розмэри. Ты сказал, у твоего отца были идеалы.

Альдо. Да, так.

Розмэри. Но и у моего отца тоже были идеалы. Он тоже был нищий. Когда он приплыл в Америку из Ирландии, у него не было даже пары носков на смену. Он тоже боролся и победил! И хотел, чтобы его дети достигли еще большего, чем он!

Альдо (агрессивно). Как ты? Или твои братья?

Розмэри (так же) А что я и мои братья?

Альдо. Он убил своих детей!

Розмэри. А что сделал с тобой твой отец?

Альдо (тихо). Может быть я просто, оказался недостойным его… Духу не хватило.

Розмэри. Ты не поверишь, но папа меня очень любил. По крайней мере, как частичку семьи. Несмотря на то, что я его постоянно разочаровывала. Но это не моя вина: я такой родилась, это было очевидно. Если хочешь стать победителем в этой жизни, учил он меня, ни в коем случае никому не демонстрируй своих слабостей. Однажды случилось так, что я пришла в комнату моей матери, которая только что вернулась из Парижа. Она сидела за столиком, заваленном модными журналами. И я сказала ей: мама, я глупая. Я знаю это, я это вижу, когда общаюсь с моими братьями и одноклассниками, я с трудом их понимаю, во всем отстаю от них. Я боюсь что-нибудь делать, потому что всегда все делаю хуже других…

Альдо. А она?

Розмэри. Тссс, сказал она, папа может услышать. Никогда при нем не говори так. Мы с тобой обсудим это позже. А сейчас помолчи!

* * *

«Отец Розмэри». Джон выдвинет свою кандидатуру на выборах губернатора штата. Это необходимый этап, потом он станет сенатором, а там и выше. Роберт будет помогать ему. Он должен будет идти след в след за Джоном, как тот идет путем Джо-юниора. Мы должны быть готовыми к тяжелой борьбе.

«Мать Розмэри». Ты уверен, что у Джона получится?

«Отец Розмэри». Что?

«Мать Розмэри». Я спросила, уверен ли ты, что это получится?

«Отец Розмэри» (пораженный). Что я слышу?!.. Впервые за нашу совместную жизнь ты ставишь под сомнение, получится ли у меня то, что я собираюсь сделать!

«Мать Розмэри». Я говорю не о тебе, а о Джоне.

«Отец Розмэри». Джон – мой сын! Но, как бы то ни было, за ним стою я. И я прекрасно знаю, как делаются такие дела. Ты лучше подумай, как тебе делать свои… Тебе надо будет чаще показываться среди негров, евреев и, черт знает, кого еще. И больше трать… на благотворительность, на различные компании и фонды. Не жалей денег, будь больше на виду и постоянно таскай за собой фотографов и журналистов! Об остальном позабочусь я. (Смеется). Представил себе физиономию нынешнего губернатора, этой дряхлой мумии… Я отыскал одного типа с тем же именем и фамилией. Полного его тезку. У него маленькая аптечка в городе. Я убедил его тоже выдвинуть свою кандидатуру. Пообещал оплатить его избирательную компанию, плакаты, телевидение и все такое. Ну и дать еще немного денег для расширения дела. И когда придет момент голосовать, я уверен, что какая-то часть людей запутается, и проголосует за него вместо этого старого пердуна… Что ты на это скажешь?

Мать Розмэри». Поступай, как считаешь нужным.

«Отец Розмэри». Только имей в виду, ни слова Джону. Он ничего не должен знать о моих делах. Его руки должны оставаться чистыми. Я буду считаться официальным спонсором его компании. Я лишен возможности делать политическую карьеру, потому что сколотил капитал на торговле спиртным, контрабанде и подпольных казино? Ладно, господа моралисты в белых перчатках, политическую карьеру сделает мой сын… на папины деньги.

«Мать Розмэри». Говори тише. Розмэри в соседней комнате. Она может услышать.

«Отец Розмэри». Ну и пусть. Что она может понять? (Заглядывает в соседнюю комнату). Ее там нет, уже ушла. (Вздыхает, качает головой). Нам надо что-то решать с этой девочкой. Позавчера на ужине при гостях… ты ее видела? Ни с кем не хотела разговаривать, сидела, забившись в угол, а потом вдруг принялась хохотать…

«Мать Розмэри». Она боится…

«Отец Розмэри». Боится?! Что значит, она боится? Знаешь, если бы ты однажды сказала мне: о’кей, признаюсь, это не твоя дочь, клянусь, я… я вздохнул бы с облегчением! Слава Богу, у нас добропорядочная семья, такие вещи даже в голову прийти не могут, но все-таки, должна же быть какая-то причина, какое-то объяснение ее непохожести на всех нас…

«Мать Розмэри». Нам надо набраться терпения.

«Отец Розмэри». Не подумай, что я тебя в чем-то обвиняю. Ты подарила мне девятерых детей. Восемь из них выше всяких похвал. С ней нам просто не повезло. И пока мы строим политическую карьеру Джона, надо сделать так, чтобы в нашем доме ее видели как можно меньше. Среди твоих католических монастырей нет хотя бы одного, куда бы мы могли ее на время поместить?

«Мать Розмэри». Мы уже посылали ее на два года в колледж. Как ты хотел.

«Отец Розмэри». Значит, можно попробовать вариант с монастырем. Может быть, ей там будет лучше, чем дома.

«Мать Розмэри». Не может же она провести всю жизнь в монастыре.

«Отец Розмэри». А почему бы и нет?

«Мать Розмэри». И ты считаешь правильным, что у Джона…

«Отец Розмэри». Да, ты права. Спрятанная в монастыре сестра! Это может бросить тень на его карьеру! Нет уж, Боже упаси! Действительно, не стоит перегибать палку.

«Мать Розмэри». Ну, тогда я не знаю, как нам поступить.

«Отец Розмэри». Выход есть.

«Мать Розмэри». И какой же?

«Отец Розмэри». Скажу тебе позже. Сначала я должен переговорить с одним врачом, меня с ним недавно познакомили… Своего рода лечение… операция по корректировке ее умственных способностей… В результате, может быть, ей будет легче жить, она будет себя лучше чувствовать… Что ты на это скажешь?

«Мать Розмэри». Я не понимаю, о чем идет речь. Ты можешь говорить яснее?

«Отец Розмэри». Послушай, мне пора идти, полно дел, а ты требуешь подробностей. Короче, речь идет о… лоботомии.

«Мать Розмэри». А что это такое?

«Отец Розмэри». Я же тебе сказал: не время для вопросов! Ты должна только ответить: да или нет!

«Мать Розмэри». И тебе, действительно, так важно, что я отвечу?

«Отец Розмэри». Нет. Ты права. Я сам займусь этим.

* * *

Звонит телефон. Альдо подходит, снимает трубку.

Альдо. Алло!.. Да, спасибо… Нет, не думаю… Нет, мы ни в чем не нуждаемся, спасибо… Немного поздно, я знаю… Да-да, конечно, я знаю, что нет никакой спешки… Спасибо. (Кладет трубку). Скоро ночь… Предрождественская ночь… Когда мы пришли сюда была осень, помнишь?… А нам еще так много нужно сказать друг другу…

Розмэри. Нет, не так уж и много.

Альдо. Иди ко мне.

Розмэри подходит.

Можно обнять тебя?

Розмэри. Мне кажется, я делаю тебе больно тем, что рассказываю.

Альдо. Не больнее, чем боль, которую я сам себе причиняю. (Обнимает ее, она замирает). Скажи мне…

Розмэри. Лучше ты расскажи мне еще что-нибудь.

Альдо (ищет тему). Ты когда-нибудь занималась любовью с мужчиной?

Розмэри. Нет, конечно!

Альдо. Почему, конечно?

Розмэри. Потому что я никогда не была замужем!

Альдо. Но это совсем не обязательно, чтобы…

Розмэри. Ты что! В моем доме были… как это точнее сказать… очень строгие нравы. Католическая семья, к тому же, слишком ирландская. У меня даже игрушки были соответствующие. Когда я была ребенком, а мой отец – послом в Лондоне, он привез мне из Ирландии куклу, одетую монахиней.

Альдо. А твой отец и братья…

Розмэри. А что, отец и братья?

Альдо. Судя по твоим рассказам, они не слишком-то придерживались «строгих нравов».

Розмэри. Так они же мужчины! Это совсем другое дело. Мой отец был писаным красавцем. И мои братья тоже. У них было очень много женщин, среди них известные кинодивы…

Альдо. К тому же, у них было много денег и свободного времени. Я уверен, что мой отец ни разу не изменил моей матери. У него не было ни одного, ни другого. И он, кажется, не был католиком.

Розмэри. Тем не менее, он…

Альдо. Что он?

Розмэри Он никогда не изменял твоей матери, однако…

Альдо. Они никогда не расставались! Даже когда их преследовали, или во время войны. Их объединяли одни идеи, одни идеалы… Твои родители были старомодной парой… католики, ирландцы, ханжи. Она дома рожает детей, он крутится рядом в роли самца… Я знаю такой тип семьи! Построенной на традициях, домострое и буржуазных ценностях. А у моих был истинный союз, понимаешь?..

Розмэри. Да, однако, твой отец…

Альдо. Что ты заладила: твой отец, твой отец?

Розмэри. А то, что он не изменял, не изменял твоей матери, а потом…

Альдо. А, вот к чему ты ведешь!.. Да, он ушел к другой женщине!

Розмэри. Он не просто ушел, он бросил вас одних в Москве. Мой отец никогда бы так не поступил.

Альдо. Да, в том, что ты говоришь, есть часть правды. Хотя фраза: уехал и бросил вас там, не совсем точна по сути. Это было очень выстраданное решение.

Розмэри. Выстраданное кем?

Альдо. Всеми. Даже его партией.

Розмэри смеется.

Что тут смешного?

Розмэри. Не знаю, просто представила себе, как страдает партия.

Альдо. Не вижу в этом ничего смешного: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Это ни как у вас, когда каждый может делать, все что хочет, только б не было скандала. Повторяю, для моего отца это был очень трудный шаг. С другой стороны, я его понимаю: война закончилась, позади период подполья, опасностей, фальшивых имен и документов… Он – политическая фигура первого плана. Его жизнь кардинально изменилась… И следовательно… Моя мать хотела для него, как бы это точнее выразиться … менее активной жизни. Думаю, она бы себе неуютно чувствовала в новых жизненных обстоятельствах. Новая женщина моего отца, я знал ее, была совсем иной… светская, элегантная, ее культура формировалась не только на политических тезисах… Она была… как сказать?.. более правильная, более адекватная отцу в этих обстоятельствах. Несмотря на то что случилось, моя мать прожила прекрасную жизнь… до самой смерти. Со мной, в другом городе. У вас развод означал бы конец политической карьеры! Или даже один единственный, но ставший всем известный уик-энд с любовницей.

Розмэри. Дело совсем не в том, как это представляешь себе ты. Дело в честности. Потому что тот, кто врет своей жене, завтра сможет солгать всей нации.

Альдо Посмотрите на нее! И после этого ты говоришь о себе, что ты глупая и плохо соображаешь!

Розмэри. Я просто процитировала слова моего отца. Он никогда не врал маме. Впрочем, то, что у него было полно женщин, знали все. Он был обаятельный неотразимый мужчиной: красивый, сильный…

Альдо. … с толстым бумажником и с кучей свободного времени. Ты это уже говорила… Повторю и я: и мой отец тоже никогда не врал моей матери. А когда пришел час… он пошел дальше своей дорогой. Открыто, без уверток…

Розмэри. И что лучше? Время от времени наставлять рога своей жене, или одним прекрасным днем бросить ее. С ребенком…

Альдо (сухо). К чему этот вопрос? Какой смысл определять, что лучше, а что хуже? Мой отец ушел из семьи. И точка. Такое бывает даже в, казалось бы, самых крепких семьях. За исключением твоей, согласен! И перестань переводить стрелки на моего отца, когда тебе нужно рассказать о себе! (Смягчает тон, подходит к ней, обнимает). Прости, не сдержался. Я не хотел обидеть тебя.

Розмэри. Я не обиделась.

Альдо. Я сегодня почему-то нервничаю больше обычного… Прости.

Розмэри. Я тебя прощаю, дорогой. Успокойся.

Альдо. Я могу… я могу поцеловать тебя?

Розмэри (с удивлением). Поцеловать?!

Альдо. Да. Поцеловать. Один поцелуй. (Целует ее в губы. Поцелуй без страсти, но исполненный нежности)

Розмэри. За… зачем ты это сделал?

Альдо. Не знаю. Вдруг захотелось… Вспомнил, как ты мне рассказала… что… ты никогда не была с мужчиной…

Розмэри. Я еще же тебе сказала, что никогда не была замужем.

Альдо. Это значит, ты… девственница.

Розмэри. Да… Я так думаю.

Альдо. Как это понять, я так думаю?

Розмэри (делая усилие). Думаю, потому что я… Это я тоже должна тебе рассказывать?

Альдо. Если тебе это поможет… Но если не хочешь…

Розмэри (решившись). Ладно… Только, прошу, не думай обо мне плохо.

Альдо. Я и не думаю плохо о тебе.

Розмэри. Как-то вечером в нашем доме отец устроил прием с кучей очень важных людей. Я сидела в углу. И на меня, как обычно, никто не обращал внимания. Кроме официантов, которые то и дело приставали ко мне с вопросом: не желаю ли я чего-нибудь?.. Потом я увидела знаменитую актрису, о которой все знали, что она спит с моим отцом. Здесь же крутились любовницы моих братьев. И я подумала: ну их всех к черту! Уеду! Возьму машину, поеду по ночным улицам и отдамся первому попавшемуся мужчине… Вернее, не первому, а случайному, но молодому, сильному, красивому… более красивому, чем мой отец и мои братья… и еще он должен быть обязательно умный, образованный, чтобы я могла с ним поговорить… А богатый он или бедный меня не интересовало… Ты не должен плохо думать обо мне.

Альдо. Я и не собираюсь.

Розмэри. Я так и сделала. Я вышла так, чтобы никто не заметил, да пусть даже и заметили, взяла машину и поехала по городу. Была ночь, на улицах никого. Я каталась час или два, не знаю точно. Потом я увидела одного типа, велела ему сесть в машину… к этому времени так устала, что потеряла всякий интерес… Я даже не посмотрела, молод ли он, красив ли… Он оказался, действительно, первый попавшийся. Я сказала ему: я хочу, чтобы ты переспал со мной… И он… я так толком и не поняла, что произошло дальше… Он начал больно лапать меня… Нет, я не хочу чтобы ты думал обо мне плохо!

Альдо. О, Господи, да не думаю я плохо!

Розмэри. И в эту минуту внезапно подъехала машина, в ней был наш садовник и один из телохранителей моего отца. Меня долго не было и их послали искать меня. И они нашли. Я ждала, что отец устроит мне жуткую сцену, но он, казалось, решил не реагировать на мою выходку. Однако неделю спустя он отвез меня в клинику! Думаю, это стало последней каплей… По правде говоря, я его понимаю! Ты не должен плохо думать о моих родителях…

Альдо. Ты мне уже это много раз говорила, но…

Розмэри. Прежде всего, мы были «единая семья»… Когда меня той ночью привезли домой, один из моих братьев сказал мне: ты о нас всех подумала? А что если из-за твоих выходок нашу семью начнут поливать грязью все газеты? Нашу семью, ты понял? Потому что мы с детства привыкли считать себя единым целым. Это то, о чем всегда говорил мой отец: поскольку мы у всех на виду, говорил он, наш девиз: один за всех и все за одного!

Альдо. В твоем случае, я бы не сказал, что…

Розмэри. Да, но только потому, что я… как бы это точнее сказать?.. Я нарушила основные принципы нашей семьи… не вписалась в нее, потому что, так же, как ты своему врачу, я могла бы сказать своему…

Альдо. Я не приспособлена к жизни.

Розмэри. Да. Именно так!

Долгая пауза.

Альдо. А у меня, в отличие от тебя… было много женщин… Тебя не будет шокировать, если я признаюсь, что я ходил к проституткам? Хотя, не думаю, что это сильно отличается от того, что делали мужчины твоего дома. Разница лишь в том, что мои женщины не были ни голливудскими дивами, ни даже звездами итальянского кино!.. Я тоже выбирался из дома поздно вечером и уходил с первой же… или второй, какую встречал на улицах…

Розмэри. Зачем ты это делал?

Альдо. А зачем это делают все мужчины? Я был молод, гормоны играли… а что проститутки, так лишь потому, что это не требовало от меня никаких обязательств. Не приведи Господь было влюбиться в кого-то!

Розмэри. Почему?

Альдо. Потому что, это уже была бы совсем другая история. Человек влюбляется, женится, производит на свет детей. Упаси Бог! Нет, нет и нет!.. Плодить детей в этом мире, которого не понимаешь и не знаешь даже, сможешь ли их вырастить. К тому же, ребенок может появиться на свет, скажем так, по ошибке. Как я! Нет, нет и еще раз нет! Это был ужас, который преследовал меня. Как только я чувствовал, как у меня возникает даже самое легкое чувство симпатии, желания касаться, смотреть в глаза, ласкать волосы… прочь, прочь, изыди сатана! Для чего тогда история, если она ничему не учит?… Красивая шлюха, ясная договоренность… и разбежались. Я знал тарифы всех проституток нашего города.

Пауза.

Розмэри. Как ты думаешь, женщина имеет право вести себя подобным образом?

Альдо. Не примеряй это на себя. Здесь вообще не играет никакой роли, мужчина ты или женщина. Я не хотел детей… я боялся искренних чувств, чтобы после ненароком ни попрать, ни растоптать их, не терзаться всю жизнь угрызениями совести из-за того, что отношения не сложились, и я ничего не смог с этим сделать. Мне хватало того, что я был вынужден расплачиваться за грехи моего отца по отношению ко мне. А уж отвечать за собственные грехи по отношению к собственному ребенку – нет уж, увольте! Дети – дело приматов или тех, кто не понимает своей ответственности перед детьми. А я понимал…

Розмэри. Не заводись. Успокойся. Все в прошлом…

Альдо. Ты права, извини. Я наговорил гадостей, я знаю. Иногда меня заносит, и я становлюсь циничным. А знаешь почему? Потому что в душе я ранимый и сентиментальный, и стараюсь не показывать этого. А потому порой впадаю в крайности. (Успокаивается, утирает пот со лба, улыбается С неожиданной искренностью). Вообще-то, я, наверное, люблю детей. Думаю, мне понравилось бы иметь сына…

Розмэри. Сына… В тот вечер…

Альдо. В какой.