Жасминовые ночи Грегсон Джулия

Глава 12

Домой они возвращались в четыре часа утра. Звезды побледнели, а над Нилом появилась бледная полоска зари – недолгое затишье перед безумной дневной сумятицей Каира.

– Вот самое лучшее время для вечеринки, правда? – Арлетта вытянула ноги. – Когда ты снимаешь с себя маску женщины-вамп, надеваешь пижаму и больше не выпендриваешься.

Воздух был как парное молоко. Янина, как всегда, плеснув на себя пятьдесят раз водой, легла спать. Арлетта и Саба сидели в пижамах на балконе, накрывшись простыней.

Где-то в переулке кричал осел. Продавец мухобоек спал на циновке возле своего товара.

Арлетта решила приготовить чай, а Саба осталась сидеть. Ее ноги все еще болели от танцев, а музыка пульсировала в венах словно сильный наркотик. Она испытывала облегчение, словно дайвер или скалолаз, когда опасный отрезок пути уже позади. Но ведь «Ночь и День» она спела хорошо, да и с «Озкорини» не опозорилась, несмотря на расшалившиеся в тот момент нервы.

– На, пей. – Арлетта вложила в ее руки чашку чая и бисквит. – Не зря этот час называют l’heure bleue, верно? – Она завязала волосы на затылке старым шарфиком и набросила шелковое кимоно. – Время, когда не совсем светло и не совсем темно. – Она закрыла глаза. – Когда люди умирают или влюбляются.

Ну, сегодня у тебя был успех, большой успех, – продолжала она тем же сонным голосом. – Прямо-таки изюминка вечера. Озан был впечатлен.

– Где ты познакомилась с ним? – спросила Саба. Вопрос этот вырвался у нее против воли, и ей тут же стало неловко. Она не хотела шпионить за Арлеттой, но любопытство пересилило.

Арлетта зевнула.

– Во время моего первого турне с «Merrybelles». Тогда все было не так строго, и нам разрешили выступить пару вечеров в «Золотой Лошади», его ночном клубе в Александрии. Все было приятно, он мне очень нравился и… – Она закурила и щелчком выбросила спичку. – Какое-то время мы были любовниками, но недолго. Он женился, кажется, в третий раз.

Сигарета плохо горела. Арлетта достала новую спичку. Хотя Саба испытывала шок от признаний подруги, она невольно подумала, что Арлетта самая откровенная и чуждая лицемерия женщина, каких она встречала в своей жизни. Она любила секс, любила мужчин без всяких разговоров о том, что она была обманута и брошена коварным соблазнителем, без слов о своей вине. Какое откровение!

– Я с самого начала понимала, что это ненадолго, – рассуждала Арлетта, пуская колечки дыма. – Но все было очень занятно. Потом я утешалась с настоящим Ледяным англичанином, и это было то, что мне в тот момент требовалось. В общем, если честно, у меня сейчас к нему меркантильный интерес. – Тон Арлетты стал деловым. – Он самый крупный продюсер и собиратель талантов на Среднем Востоке, а я хочу продолжать работать после войны. Саба, он хороший контакт для тебя. Он любит девушек из Англии, и его очаровали те дикие песни, которые ты пела. – Так ее подруга оценила восточную музыку. – Но ты мне вот что скажи, дорогая, – продолжала Арлетта. – Я давно хотела тебя спросить – ты когда-нибудь влюблялась? – Она стиснула руку Сабы. – Только не пугайся так – обычно это первое, что женщинам интересно знать друг о друге.

– Я не уверена.

– Если, хм-м, не уверена, значит, не влюблялась.

– Ах, сложный вопрос.

– О-о, расскажи! – Голос Арлетты звучал томно и лениво. – Уф, противный чай! Это жуткое молоко буйволиц всегда его портит. Там, в холодильнике, полбутылки шампанского, Вилли поставил – оно чуточку выдохлось, но лучше, чем чай. Давай, не скрывай ничего – я хочу все знать о тебе. Готова поспорить, что у тебя куча поклонников. – Арлетта зашлепала босыми ногами к холодильнику и вернулась с бутылкой и двумя бокалами: – Ты такая хорошенькая.

– Я была помолвлена, но недолго, – начала свой рассказ Саба. – Жених нравился моему отцу, и поэтому я должна была выйти за него замуж. Его имя – Пол Левеллин. Он учился на класс старше меня. Очень милый и добрый. Посвящал мне стихи. Не знаю, почему я говорю о нем в прошедшем времени. Он жив-здоров, служит в армии и хочет после войны стать школьным учителем. В его семье все учителя. Ему ужасно не нравилось, что я певица. – Она наклонила голову, вспоминая их жуткую ссору. – Ему нравились eisteddfods[68] и певческие состязания, но когда он увидел, как я пою на сцене, а в зале сидят мужчины, он взбеленился. Мой отец был тоже категорически против моих выступлений.

Неожиданно для себя она выпалила всю свою подноготную. Вероятно, под действием шампанского в поздний – или ранний – час.

Арлетта покачала головой и сделала еще глоток.

– Неплохо, даже пузырьки остались… Ну, а дальше что?

– Ну, я выступала на фабрике в Бристоле. Это было мое первое большое выступление. Среди зрителей было много мужчин, но все очень приличные. Я поднялась на сцену и спела «Где или Когда»[69]. Ну, как это бывает, некоторые зрители засвистели. Но это было так восхитительно, Арлетта! Ведь это был мой первый концерт! Даже была артистическая гримерная, хотя на самом деле – всего лишь каркас с занавесками. Пол взял напрокат машину и приехал, смотрел, послал мне цветы, пытался радоваться вместе со мной. Но на обратном пути он угрюмо молчал. А когда я поинтересовалась, в чем дело, он внезапно заорал. – Саба поставила бокал и изобразила мужской голос. – «Ты! Дело в тебе – сегодня ты устроила настоящее позорище». Он сказал, что сидел в зале «как идиот и сгорал со стыда».

– Господи, ну и выдумщик! Конечно, он не мог этого выдержать. Твой отец тоже.

– Что выдержать?

– То, что ты находишься в центре внимания. Я на своем опыте знаю, что это нормальное мужское поведение. И что было дальше?

– С моим отцом было по-другому, Арл, все слишком глубоко и больно. Но когда мне сказал это Пол, я моментально поняла, что так дело не пойдет. Я не могу отказаться от пения. – Боль снова клокотала в ней, а душевная рана была совсем свежей. – Я понимаю, это не то, чего хотят некоторые мужчины. Но я-то хочу петь! Я велела ему остановить машину и вышла.

Тогда они были в миле от дома. Она побежала через канал в доки, рыдая как сумасшедшая. Мать в это время ждала ее в дверях, ей не терпелось узнать, как прошел концерт. А она явилась зареванная, в заляпанном грязью платье, которое мама специально сшила для этого случая. Мама выслушала ее с каменным лицом и отправила спать. Саба лежала всю ночь без сна. Ее сердце наполнилось мраком и ужасными предчувствиями.

– На следующее утро я отправила ему по почте обручальное кольцо. Пол уговаривал меня, говорил, что я слишком драматизирую случившееся. Но я-то уже знала, что у нас ничего не получится. Мои родители так и не простили мне этого. Ведь он был подходящий, нравился им и вообще…

– Господи! – возмущенно перебила ее Арлетта. – Слово-то какое выбрали – подходящий!

У Сабы до сих пор стояло перед глазами его искаженное злостью лицо. Тогда ей было ужасно скверно, и одновременно она ощущала невероятную решимость… Но говорить об этом больше не хотелось.

– А ты девственница? – В вопросе Арлетты не было ничего грязного.

– Нет.

– По-моему, девственность – предрассудок, – сказала Арлетта, делая очередной глоток из бокала.

Саба молча согласилась с ней. Свою девственность она потеряла в Кардиффе, в спальне Пола. Его родители уехали на выходные к родным. Он тогда завернул одеяло на своей узкой подростковой кровати и оставался в пижамных штанах, пока они не выключили свет. Потом это и произошло – среди его школьных фотографий и хоккейных клюшек. Но она почувствовала себя спокойнее и свободнее. До этого она ужасно беспокоилась, как все будет. В ту ночь, когда она уже благополучно спала в своей постели, она проснулась с ощущением легкой вины (неизвестно, что сказал бы по этому поводу ее отец), но счастливая, словно у нее упала с плеч огромная тяжесть.

– Конечно, – Арлетта задумчиво посмотрела в бокал, – не все так просто. Можно и залететь.

– Залететь?

– Забеременеть. Так случилось с одной девчонкой во время моих последних гастролей с «Merrybelles». Ее немедленно отправили домой, ничего не заплатили. Поразительное лицемерие. Наши генералы жеманятся как целки, а половина расквартированных здесь парней уже заработала триппер.

– А ты? – спросила в свою очередь Саба. – Ты любишь кого-нибудь?

– О-о, любила много раз. – У Арлетты уже заплетался язычок.

– Нет, ты честно скажи. – Саба глотнула шампанского. – Давай.

– Ну… – Казалось, Арлетта не знала с чего начать. – Отвечаю – нет, – сказала она после паузы. – Но у меня есть один мужчина, моряк-подводник, Билл. Только я совершенно не знаю, где он сейчас. Он подарил мне вот это. – Она звякнула браслетом. – У него совсем нет денег. Вообще-то, меня это чуточку напрягает. Мы с ним увлеклись накануне моего отъезда, потому что он жутко боялся, что его убьют в очередном рейде. Теперь он думает, что мы поженимся. А я немного боюсь этого… Хотя он такой лапушка, – добавила она с легкой улыбкой. – Знаешь, я не умею рассказывать о себе… это безнадежно.

– Так он не из тех, кто дарит дорогие меха?

Неосторожный вопрос нечаянно сорвался с ее губ. Арлетта ее удивила. Саба думала, что у подруги полно богатых поклонников.

– Нет-нет. – Звякнул бокал. Арлетта сделала большой глоток. – Это был другой. Вот у него их полно! Просто с Биллом мне весело, мы много смеемся – вернее, смеялись. Но с тех пор столько всего произошло, что я с трудом вспоминаю его лицо. – Она внезапно замолчала и склонила голову на плечо Сабы. – Разве это не ужасно? Ужасно, но правда. – Она вздохнула. – Лучше я покажу тебе любовь всей моей жизни. – Она зашла в комнату и вернулась с маленькой, помятой папкой. В папке лежала цветная фотография маленького мальчика с сонными голубыми глазами и светлыми кудряшками. Его губы были такие же красиво вырезанные, как у Арлетты. Он весело смеялся. – Это Джордж, ему три года, но в ЭНСА об этом не знают.

– Арли! – Саба взяла в руки фото. – Ты, наверное, ужасно скучаешь без него.

– Да, конечно, – я без слез не могу его вспоминать. – Арлетта забрала у Сабы снимок и вгляделась в него. – Сейчас он живет у моей мамы в Кенте. Я откладываю для него все свои деньги. Только не говори никому, ладно? И ты обязательно роди ребенка, Саб, – неожиданно сказала она. – Часто женщины жалуются, что рожать больно, что все ужасно. Но все забывают о том, какое это огромное удовольствие. Я так люблю возиться с Джорджем – он такой проворный, веселый и умненький! А уж как смеется – с ума можно сойти! Если хочешь, я расскажу тебе потом о нем. – Ее лицо озарилось нежностью. – Только если тебе скучно слушать, то не надо, – добавила она.

– Он замечательный малыш, Арли, и мне интересно послушать о нем, – заверила ее Саба и, к своему удивлению, добавила совершенно искренне: – Ты счастливая.

Если честно, то ей всегда было скучно слушать рассказы людей о своих детях: все это сюсюканье насчет маленьких пальчиков и розовых попочек. Но, очутившись в этом непонятном мире, она впервые поняла, что дети – это замечательно и что родить ребенка – само по себе храбрость.

– Да, я счастливая, – согласилась Арлетта. – Пока я могу обеспечить крышу над этой прелестной головкой, я горжусь собой. И пока что у меня… потому что я… – Ее голос дрогнул, оборвался. Ее одолевал сон. – Что я… когда-нибудь… – Она уже спала.

На следующее утро Янина разбудила их в девять часов. Она стояла, поставив ноги в третью позицию. Безупречная дуга ее бровей указывала на пустую бутылку, переполненные пепельницы и самый главный грех – что они спали, не сняв с лица грим. Она ритмично топала ногой, пока они не открыли глаза.

– Прошу меня извинить за то, что я пришла к вам с плохим известием, – сообщила она, хотя в ее глазах читалась легкая усмешка, – но мы завтра уезжаем в пустыню. Макс Бэгли заходил сюда и был в ярости, что вы до сих пор спите. Надеюсь, что я просто неправильно расслышала, но он что-то пробормотал насчет того, что отправит вас домой. Через час он вернется.

Глава 13

– Тупая корова! Она все придумала. Не обращай на нее внимания, – заявила Арлетта, когда Янина, бросив бомбу, удалилась поступью балерины. – В любой компании найдется вот такая гадюка. В «Merrybelles» мы называли таких ЗЯЗками – Зависть, Язвительность, Злоба. На Янине прямо-таки написаны эти буквы. И все, вероятно, из-за того, что вчера ее не пригласили выступить.

Но Янина ничего не придумала. В одиннадцать тридцать за дверью послышался мужской голос.

– Вы в приличном виде, девочки?

– Ох, дьявол его принес! – Арлетта, у которой закончилась краска «Закат на Таити», вылила на голову полфлакона пергидроля. – Подождите-подождите! – закричала она, когда стук возобновился.

Она обернула голову полотенцем и открыла дверь.

– Мистер Бэгли! – Она зажгла на лице свою профессиональную улыбку. – Какая приятная неожиданность! Но почему так рано?

Бэгли выглядел помятым, словно не спал ночь; помятым был и его льняной костюм.

– Не заговаривай мне зубы, Арлетта! – отрывисто сказал он. – Я страшно зол на вас обеих, но сейчас некогда говорить об этом. Все каирские концерты отменяются. Я всю ночь готовил новый график гастролей. Завтра мы уезжаем.

– Ах, господи! – Арлетта сдернула с головы тюрбан. – Дорогой, дайте мне пару секунд. Мне надо смыть с головы эту гадость.

– У меня нет ни секунды. – Бэгли выпучил глаза и сопел как паровоз. – Я должен бежать дальше и оповестить остальных.

– Почему нас так быстро отправляют? – Янина вошла в комнату – ее лицо блестело от крема.

– Вероятно, ждут наступления немцев. Нового. – Бэгли зловеще усмехнулся.

– Я уже собрала «паническую сумку» со всем необходимым. – Янина торжествующе взглянула на девушек. – Дело в том, что я знала, что такое случится.

В комплект первой необходимости Янина включила запасные юбки, пижаму, лекарства, зубную щетку, косметику и «Гат Ривайвер». Когда Арлетта впервые услыхала про это средство, она заинтересовалась. «Вообще-то, это для теннисных струн из натуральных материалов, но продлевает жизнь моих балеток», – сообщила ей Янина без тени улыбки.

– Да, по-моему, «паническая сумка» – неплохая идея, – одобрил Бэгли. – Все, что не очень необходимо, оставьте в штаб-квартире ЭНСА. При определенном везении мы скоро вернемся, мне так обещали.

– Вы поедете с нами? Точно? – Янина смотрела на него как ребенок, у которого отбирают любимую игрушку.

– Да, поеду. Капитан Фернес будет дергать за веревочки из Каира. Ну, а теперь мне пора. – Он направился к двери. – У меня много дел. Саба, надевай туфли, пойдешь со мной. Мне надо сказать тебе пару слов.

– Она вернется часа через полтора, – сказал он остальным. – А пока собирайте вещи и готовьтесь к отъезду.

– Что ты вчера вытворяла? – взорвался Бэгли, когда они оказались вдвоем. Он ловко вел машину, держа руль одной рукой – другая была сжата в кулак. – Кто просил тебя подниматься на сцену и петь? Кто просил тебя петь по-арабски, скажи на милость? Насколько я знаю, ты могла бы спеть «Эскимоска Нелл»[70]. Мне вообще следовало бы немедленно отправить тебя домой, детка. – Он повернул к ней лицо, искаженное яростью. Ей даже показалось, что он готов ее ударить.

Саба остолбенела. Она-то думала, что Клив предупредит его. А теперь что ей сказать в свое оправдание?

– Простите, я просто не подумала, – пролепетала она. – Это была маленькая шутка.

– Ничего себе шутка. – Бэгли возмущенно нажал на газ; автомобиль взревел и рванулся вперед, лавируя в потоке машин. – Ты хоть понимаешь, как глупо это звучит? Да еще в такое время. – Он отрывисто ронял слова.

– Понимаю…

– Ничего ты не понимаешь. Нет, – он снова газанул, – конечно, не понимаешь. Ты ничего не соображаешь, потому что у тебя не голова, а… потому что у тебя страусиные мозги. Ты не знаешь, что военное командование считает нас чаще всего досадной помехой, потому что мы не можем подчиняться их приказам. Да и в последнюю ночь, когда ты позволила себе «маленькую шутку», капитан Фернес повозил меня мордой по столу.

– Простите, – пролепетала она. – Мне правда стыдно.

У нее внутри все бурлило от несправедливости.

– Во-вторых… – Он остановил машину у обочины, чуть не задавив старика, торговавшего арбузным соком. Выключил зажигание и рванул ручной тормоз. – И это более важно, по крайней мере для меня, – ты пела не очень хорошо.

Ох, вот это уже обидно.

– Но джазистам, кажется, понравилось.

– Заткнись! – заорал он. – Какого черта ты равняешься на джаз? Вероятно, ты считала себя неотразимой, но это не так. А мне это важно. Речь идет о моей репутации.

У нее участилось дыхание. Он нападал на нее, и не в первый раз.

Два дня назад они провели, по его просьбе, индивидуальные занятия, якобы для того, чтобы выбрать новые песни, и у них тоже возник конфликт. Она спела без аккомпанемента «Человек, который ушел»[71]. Он остановил ее на середине, выставив руку.

– Нет-нет, это безнадежно, – заявил он. – И сейчас я точно скажу тебе причину – ты хочешь послушать? – Он дернул ее за руку, чтобы она встала перед ним.

– Конечно, хочу, – ответила она, чувствуя себя совершенно беззащитной.

Он закурил сигарету, снял с языка табачную крошку и снова взглянул на нее.

– Ты эффектная девушка, – сказал он, выпуская дым. – Мужчины находят тебя привлекательной. Ты можешь выйти на сцену, пошевелить плечами, сверкнуть улыбкой и что-то спеть, не сфальшивив, – и нет вопросов! Все будут прыгать до потолка, потому что у тебя от природы хороший голос. Моя проблема в том, что я не чувствую тебя, не получаю тебя. Пока еще мне это не удается.

– Как это – не получаете меня? Что вы имеете в виду? – Ей хотелось двинуть его по физиономии, но она сдерживалась. Как он смел так с ней обращаться?

– Пойми меня правильно. – От его мягкого тона ей стало еще больше не по себе. – Твой голос теплый по тональности, и иногда у тебя все складывается чудесно; в такие моменты передо мной возникает образ ребенка, прыгающего в море со скалы. Но пока что я вижу только девушку, позирующую фотографам. – Он вздохнул, не обращая внимания на слезы, набухавшие у нее на глазах, к ее невероятной досаде. – Когда я получаю то, что мне надо, это мощная штука. Например, когда ты вчера пела «Темно-фиолетовые сумерки», у меня волосы встали дыбом на загривке. Но когда ты запела «Сент-Луис Блюз»[72], будто старая, усталая негритянка, собиравшая целый день хлопок, я увидел, что Саба прилично имитирует Бесси Смит[73]. Ты использовала все ее фразы и интонации – почему бы и нет, она блестящая исполнительница. Но это – удел ленивых. Тебе нужно рано или поздно спросить себя: хочу ли я быть второсортной имитацией Бесси Смит, или Хелен Форрест, или другого своего идола, или я хочу быть собой?

Ее гнев утих, и ей тут же стало стыдно; в его словах была доля правды. Она осваивала стандарты джаза по пластинкам; она дышала так, как те знаменитые певицы, просила аккомпаниаторов играть как можно ближе к их аранжировке. Зачем она так делала – из лени или неуверенности в себе? До сих пор она никогда не задавала себе этот вопрос, и уж тем более никто не спрашивал ее об этом.

Но, что обиднее всего, ей хоть и не нравился Бэгли, но она очень высоко его ценила – как и все. За ним даже закрепилось прозвище БГ – «Бой-гений». На репетициях она видела, с какой молниеносной быстротой он интерпретировал мелодию в разных тональностях или улавливал гармонию и пел с тобой. Как он умел мгновенно сочинить слова. Когда он говорил, что подыскал для нее подходящие песни, она ликовала, понимая, что может многому у него научиться. Теперь она видела, что ужасно разочаровала его.

Она не сразу осознала, что он возил ее по кругу. На улицах прибавилось солдат и летчиков. Ей даже показалось, что небо сделалось темнее.

– Пожалуйста, не отправляйте меня домой, – попросила она. – Я хочу петь, я этого не перенесу. – Возвращение домой стало бы для нее величайшим поражением в ее жизни.

– Я и не смогу, даже если бы хотел, – мрачно ответил он. – Тебя некем заменить. Но если ты еще раз позволишь себе такой фокус, то не успеешь оглянуться, как окажешься в самолете. Ясно тебе?

Внезапно он сунул руку в вырез ее платья и стиснул ее грудь.

– Понятно?

– Что вы делаете? – Она отшатнулась от него с пунцовым лицом.

– Ничего, – холодно ответил он. – А ты как думаешь?

– Нет, вы делаете! – возмущенно воскликнула она. – Только попробуйте еще раз, и вы получите от меня.

Он наклонил голову и искоса взглянул на нее, словно она говорила на каком-то непонятном языке.

– Господи! – пробормотал он. – Не слишком ли мы много о себе воображаем?

– Не слишком, – огрызнулась она, – но я не люблю такие поступки.

– Ну, есть еще одна вещь, которую, возможно, тебе было бы интересно узнать, – бесстрастно продолжал он как ни в чем не бывало. – Возможно, более важная, – добавил он с саркастической улыбкой. – Мы поедем в очень опасные места. На прошлой неделе одна наша группа, выступавшая в полевом госпитале под Александрией, попала под сильную бомбежку. Ну и, соответственно, кровь, раненые, убитые. В новостях этого еще не было, но скоро ты услышишь. Так что праздник точно закончился. Понятно?

– Понятно. Почему вы не сказали нам об этом?

– Не хотел вас пугать. Но ты, если хочешь, можешь вернуться домой.

– Я не могу, – заявила она. – И не хочу.

– Молодец, – сказал он. Пристально взглянул на нее, потом взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. – Извини. Ну что, дружба?

Еле слышно, одними губами она сказала «да», а сама чувствовала себя жалкой лгуньей и ненавидела его за покровительственную усмешку. Еще она решила, что впредь будет с ним осторожнее.

Потом они приехали на улицу Шария Каср-эль-Нил, в штаб-квартиру ЭНСА. Бэгли велел ей сидеть в машине, а сам поспешил в офис, чтобы поговорить с Фернесом о переносной сцене.

Через пару минут по ступенькам сбежал сержант с ключами от машины.

– Мистер Бэгли сказал, что они получили сообщение от радиожурналистов. Я отвезу вас на улицу Порт-Саид.

Это был адрес Клива.

– Точно? – Теперь она боялась что-то сделать без разрешения Бэгли.

– Мисс, вот тут все написано. – Сержант показал ей официальное письмо. – После этого вы отправитесь к себе и соберетесь в дорогу. Завтра в шестнадцать ноль-ноль вы уезжаете из Каира.

– Саба, успокойся, – сказал Клив, когда она рассказала ему обо всем. Они сидели в двух кварталах от его квартиры в маленьком безымянном кафе. Кроме них, там не было никого. – Я знаю твое расписание, и у нас есть время для кофе, мороженого и дружеской беседы. Выше нос, старина, – он протянул ей вазочку с мороженым. – Ничего плохого не случится.

– Почти что случилось, – вздохнула она. – Мистер Бэгли слышал, как я вчера пела в «Мена-Хаусе». Он в бешенстве. Вроде ты собирался сказать ему об этом? Слушай, я не заказывала мороженое, ешь сам, я не буду.

Он зачерпнул ложечкой соблазнительно мерцавшее лакомство.

– Ах, – сказал он, – ты только попробуй, как вкусно. Тут и изюм, и ликер – гораздо вкуснее, чем клубничное. Неужели не хочешь?

Она промолчала.

– Саба, послушай. С Бэгли еще будет разговор, а ты вчера ночью была великолепна – ты так хорошо выступила. – Он постучал по ее руке ложечкой. – Озан наверняка пригласит тебя на гастроли.

Она слабо улыбнулась.

– Неужели?

– Точно. Ну, я не очень-то владею арабским, но ты выглядела и пела так, как надо. Платье у тебя тоже было шикарное.

– Я люблю эти песни, – робко сказала она. – Они напоминают мне о доме. – Ее гордость, съежившаяся после разговора с Бэгли, снова оживала и расправлялась. – Я не видела тебя вчера в «Мена-Хаусе», – неожиданно сказала она.

– А я и не хотел этого, – спокойно ответил он. – Между прочим, я не ожидал, что Макс туда приедет, так что извини, что так вышло. Но ты ничего ему не сказала?

– Ты ведь предупредил меня.

– Хорошо, – одобрил он. – В следующий раз, когда мы попросим тебя что-то сделать, мы обсудим это с ним. Но не забывай, что для него я – радиожурналист, и только.

Помолчав, он небрежно добавил:

– А ты умница.

В окно они увидели, что к ним направляется сержант.

– Скоро вы поедете в зону канала, а потом дальше, – быстро проговорил Клив – он тоже увидел его. – Но до отъезда ты выполнишь мое маленькое поручение.

– Откуда ты знаешь, куда мы поедем? Нам ничего не говорили.

– Знаю. – Он слизнул с верхней губы капельку мороженого и допил кофе. – Я свяжусь с тобой, возможно, через неделю.

– Как?

– Я ведь делаю радиопередачи. Наши войска в Исмаилии давно не слышали ничего про себя по радио.

Сержант остановился и скрестил на груди руки.

– Он ждет меня, – сказала Саба.

– Прежде чем ты уйдешь, – осторожно сказал он, – последний вопрос.

– Какой?

– У тебя есть парень?

– Нет.

– Хорошо. Так лучше для всех. Если кто-нибудь появится, будь осторожнее с ним в письмах.

– Ладно. – У нее учащенно забилось сердце, словно оно знало что-то, чего не знала она.

– И желаю тебе удачи, там, в пустыне. – Рука Клива была влажная, когда он пожал ее руку. – Такое приключение запомнится тебе на всю жизнь.

Вилли репетировал в своей комнате в здании ИМКА, когда мимо его окна полетели первые клочки сгоревшей бумаги.

За два дня до этого в баре «Дельта» пьяный солдат предупредил его, что когда в Британском посольстве начнут жечь деловые бумаги, это верный знак того, что немцы близко. Ах, значит, так… Внезапно он почувствовал себя спокойным и смелым. Снял с головы феску, сел на кровать и обулся. Его первая мысль была об Арлетте – ведь он давно ее любит и теперь должен оторвать от кровати свой старый, жирный зад и спасти ее и других девочек.

Поймать такси не удалось, и он тяжело ковылял три квартала. Там, дыша со свистом, долго поднимался по темной узкой лестнице. На втором этаже, возле ванной, согнулся пополам, чтобы отдышаться.

Дверь открыла Янина.

– Девочки, у вас все нормально? – прохрипел он. На его пижамной куртке расстегнулись три пуговицы, выставив на обозрение потное брюхо.

– Да, – сухо ответила Янина, неодобрительно глядя на старого комика. – Но нам абсолютно некогда. Мы ведь завтра уезжаем. Саба скоро вернется.

Он тяжело опустился в плетеное кресло.

– Я знаю, – сказал он. – Но ты погляди в окно. – Он тяжело поднялся и распахнул жалюзи. В воздухе пахло дымом, летали обгорелые клочки бумаги.

– Боже мой! – У Янины вздрогнули плечи. – Что это такое?.. – Она закашлялась, но старалась делать это элегантно.

Из ванной появилась Арлетта, свежая и восхитительная в своей шелковой ночнушке.

– Что такое?

Вилли за руку подвел ее к окну. Черные хлопья грозили влететь в комнату. Янина поскорее захлопнула жалюзи.

– Нечем дышать, – сказала она.

– Что такое, лапуля? – Арлетта сжала руку старика, и его сердце затрепетало от любви и желания ее защитить.

– Ситуация следующая. – От страха Вилли говорил ужасно медленно и невнятно. – Позавчера я пил в баре с одним солдатиком… не пехотинцем, а из других… Ну, ты знаешь это место… Черт побери, как там?.. Да, площадь Сулеймана-паши. Ну вот, я пил пиво с парнем либо из Королевской Шотландской гвардии, либо…

– Дорогой мой, попробуй упаковать свои слова в маленькую коробку. – Арлетта стянула с головы полотенце. – Нам не обязательно знать все подробности. – Она ласково погладила Вилли по голове, и он обмяк и почти упал в ее объятия.

– Ну… – взор старика затуманился. – Он сказал, что в посольстве жгут все деловые бумаги, что на прошлой неделе из города уже уехали все гражданские, и какой позор, что нас оставили тут. Три другие группы переехали в Александрию. – Последнюю фразу он сумел выпалить залпом.

– Ох, проклятье! Этого еще не хватало! – в отчаянии воскликнула Арлетта и выбежала из комнаты. Из ванной донеслись приглушенные стоны.

– Переживает, – вздохнул Вилли, когда дверь захлопнулась. – Но нам главное – не раскисать. Наша задача… – из тумана возникла строгая версия старого комика, – сохранять спокойствие и идти вперед.

– У нее проблемы с краской, – пояснила Янина. – Первая попытка не удалась.

– Боже. – Вилли, у которого была капризная жена, прекрасно понимал драму Арлетты. Он засобирался. – Я покидаю вас, леди. – Он сообщил, что идет домой собирать вещи и что им придется ждать, когда организуют транспорт. – Мне наплевать, на чем нас повезут по пустыне, – добавил он с хриплым смехом, – меня сейчас устроит и повозка, запряженная ослом.

Когда он ушел, появилась Арлетта. Ее волосы были бледно-зеленого цвета.

– Ну, это катастрофа, – объявила она. – Ума не приложу, что и придумать, ведь уже два раза не получилось.

– Немцы идут. – В тихом голосе Янины звучал горький сарказм. – Интересно, есть ли для тебя что-нибудь чуточку более важное, чем твои волосы?

Их молчание напоминало затишье перед бурей. Потом Янина небрежно добавила:

– Даже если они выпадут… Конечно, дорогая, надеюсь, что этого не случится.

Арлетта заранее предупредила их о своей вспыльчивости. Фальшивая забота Янины воспламенила ее, словно спичка сухую солому.

– Что? Что ты сказала? – Арлетта прищурила зеленые глаза и, казалось, приготовилась внимательно слушать.

– Я сказала, что, надеюсь, они не выпадут, – дрожащим голосом повторила Янина.

Арлетта шагнула к ней и ткнула пальцем ей в лоб.

– Ты, – сказала она, – тупая корова, и мне надоело твое вечное жеманство, нытье, плескание в ванной. – Она резко повернулась. – Мне надоели проклятые немцы: они помешали мне участвовать в замечательных гастролях в Саутенде, сорвали мое выступление в «Палладиуме». Из-за них меня увозят из Каира, да еще я скоро облысею по их вине.

– У меня тоже была успешная карьера, – завизжала Янина. – С трех лет я училась на балерину и практически разорила семью. Меня едва не приняли в труппу «Sadler’s Wells», и вообще, не преувеличивай, ты сама глупая женщина! – Ее лицо исказилось злобой. – Подумаешь, волосы чуть позеленели.

Когда Саба вбежала в комнату, Арлетта с горящими глазами орала на танцовщицу. Все было бы даже забавно, но Арлетта уже балансировала на цыпочках и занесла руку, готовая влепить Янине затрещину.

Саба встала между ними.

– Эй! Эй! Эй! Эй! Перестаньте! Успокойтесь! Тише, Арли! У тебя нормальный цвет!

От вздувшихся вен бледное лицо Янины походило на анатомическую карту.

– Что ты говоришь? Как это успокойтесь? Город горит, немцы наступают.

– Город не горит, – возразила Саба. – Я только что ехала по улицам, никаких немцев там нет. Все в порядке. – Она подошла к окну, распахнула жалюзи и испытала шок при виде летящих в небе хлопьев сгоревшей бумаги и красноватых отблесков огня.

На лестнице послышался тяжелый топот. Все застыли от страха. Повернулась дверная ручка – и они перевели дух. Это был Бэгли. Он был возбужден, ко лбу прилип кусочек горелой бумаги.

– Девочки, паника отменяется, – объявил он. – Никаких немцев. Произошел взрыв на бумажной фабрике на улице Муски, вот все и перепугались. Приказ остается прежний. В посольстве нервничают. Все делается на ходу. Нас хотят выпроводить из города как можно скорее. Завтра после полудня за вами приедет транспорт.

Значит, мы начинаем работать. – Казалось, Бэгли видел себя в роли Ричарда Третьего и смаковал этот момент. Он взглянул на Арлетту и Янину, усевшихся как можно дальше друг от друга. – Сейчас нам важнее всего работать дружно. Собирайте вещи, девочки! Проверьте, чтобы у вас было все в порядке с документами. Не оставляйте ничего, что можете взять с собой. Да не оставит нас всех наша британская удача! Прихлопнем немцев рано или поздно.

Глава 14

С тяжелым сердцем он сообщил матери, что отправляется в Северную Африку. Несколько дней он носил этот секрет и чувствовал себя призраком и обманщиком, который лишь притворялся сыном своих родителей. Хуже всего было то, что мать сияла от счастья и радовалась приезду сыночка, готовила его любимые блюда. Они вместе смотрели семейные альбомы. Как-то вечером она даже сыграла для него Джоплина и Листа, а также трепетный этюд Шопена, от которого сжалось его сердце. Мать разочарованно вздохнула: «Когда-то я так хорошо это играла».

В ту минуту она стояла в холле в старом пальто и собиралась гулять с собакой. Бонни, их старый лабрадор, нетерпеливо натягивал поводок. Сначала Дом сообщил хорошую новость, что его, возможно, скоро повысят в лейтенанты. Потом она спокойно и покорно выслушала остальное – что он зачислен в группу Королевских ВВС Западной пустыни и отправится в Северную Африку. Их эскадрилья дислоцируется в пустыне, на полпути между Каиром и Александрией. Она сборная, и кроме британцев там воюют пилоты из Австралии, США и Канады. В основном они будут сопровождать бомбардировщики средней дальности, атакующие аэродромы противника.

– Ма, там не хватает людей, – сказал он ей. – А я освою полеты на «Киттихауках»[74], я еще не летал на них. – Все так и было; лгать ей не было смысла: она была умная женщина и регулярно читала газеты. – Там сейчас собирается мощная группировка. Планируется массированный удар.

Она наклонилась и погладила собаку по голове.

– Я так и знала, что ты скоро уедешь.