Обратная сторона войны Сладков Александр
Мы еще не подъехали к воротам, а Сухой, высунувшись по пояс из окна моего «Дефендера» и выкатив глаза, уже орал на солдата:
– Что смотришь на меня!!! Отворяй!!!
Боец, не мигая, словно заколдованный, смотрел на нас и не двигался.
– Отворяй, кому говорю! Надо!!!
Тот сорвался с места и загремел засовом. Мы заехали в Звездный без всяких заявок и пропусков. Язык надо знать. Военный.
Здесь, в Сухуме, орать я не стал. Я подошел вплотную к воротам, зверски уставился на часового и, выдвинув челюсть, прошипел, как удав:
– Солдат… А ну, быстро пошел, покрутил ручечку ТА-57, связался с оперативным дежурным и передал для пресс-центра, мол, приехала группа из РТР. Бегом!
Знаете, сработало. Через пять минут к нам уже вышли двое взрослых мужчин в трениках и выцветших майках. И даже представились.
– Начальник пресс-центра полковник Герасимов.
– Офицер Управления информации Минобороны России полковник Лучанинов.
А продолжили весьма неожиданно:
– Водка есть?
– Есть… «Асланов»… Три бутылки… А закуска?
– О! Этого у нас море! Сейчас устроим! Пир горой!
Через секунду мы уже шагали в штаб. Он располагался в одном из жилых корпусов санатория. Нас поселили рядом с пресс-центром. Потом мы собрались у наших новых знакомых. На столе, сверкая, высились три литровые бутылки водки. Лучанинов долго хлопал дверцами шкафов и тумбочек, рылся в своем чемодане и, наконец, воскликнул:
– Есть!!!
В руках он держал консервную банку килек в томатном соусе. Я насторожился:
– Что это?
– Закуска!!! Давай разливай!
Вот тебе и «пир горой».
Миротворец на посту у реки Ингури. Дальше Грузия
Пул
Встретившие нас офицеры оказались персонажами замечательными. Они сразу, как бы это точнее сказать… Они подпустили к себе. И не в водке дело. Не было между нами вуали секретности, официальщины.
Александр Лучанинов – седой полковник лет сорока. Афганистан, Таджикистан, вот теперь Абхазия. Высокий, стройный, голова круглая, нос прямой.
Голос его, мягкий баритон, в любых сложных ситуациях неизменно меня успокаивал.
Лучанинов, или Луча, как мы прозвали его между собой, никогда не кричал. И никогда не терял присутствия духа.
Второй полковник – Виталий Герасимов. Невысокого роста, тоже лет сорок. Бывший танкист. Лицо чуть с прожилками. Голова слегка вытянута, волосы седые и вьющиеся. Отличительная черта? Никогда не унывающий человек. У него всегда хорошее настроение. Он тонок в формулировках, ироничен, всегда галантен и внимателен к окружающим. Утром Герасимов подвел нас к группе стоящих у штаба журналистов и определил план работы.
– Едем встречать войска. Вот, знакомьтесь, ваши коллеги.
Я поочередно пожал каждому руки.
– Сладков, РТР.
– «Красная звезда», Сергей Прокопенко (худощавый, белая кожа, черные волосы и такие черные пышные усы, ослепительно белая рубашка, белые парусиновые брюки и белые туфли).
– Сергей Каразий, «Рейтер», оператор (невысокий, худой, с узким лицом и длинными прямыми редкими волосами).
– Алекс Власов, тоже «Рейтер». Только Сергей – оператор, я – фотограф. Он из киевского бюро, я из Франции (небольшого роста, коренастый, весьма похож на актера Ван Дамма, только волосы черные, только тот слащавый, а этот внешностью чуть грубоват).
– Юрий Романов, CNN.
– Юра!!!
Романов. Как я ему обрадовался! Я еще не привык к таким встречам.
Это потом мне будет казаться, что по войнам путешествуют одни и те же. И мы будем встречаться на Кавказе, на Балканах, в Ираке, Сирии и так далее… С Романовым мы бок о бок трудились в Таджикистане. С ним всегда легко и спокойно. Уютный мужик. Он старше всех нас, ему лет пятьдесят. Кругленький весь, но не толстый, вечно улыбающийся. Не дежурно, а искренне. Кроме остальных положительных качеств у Романова чутье росомахи: если он здесь, значит, будет у нас работа, не застоимся.
Виталик Герасимов заложил руки за спину. Я заметил, это у него привычка такая. Осмотрев наш небольшой отряд, он продекламировал:
– Войска прибывают наземным транспортом, по воздуху и по земле. Предлагаю рассредоточиться, чтоб не толпиться в одном месте.
Так образовался наш маленький абхазский журналистский пул. Кто-то отправился в Гудауту на аэродром, кто-то в Сухум на вокзал. Мы снимали войсковые колонны, идущие со стороны Псоу. Говорили, что приедут контингенты из Киргизии, Таджикистана и Казахстана. Мы видели только наших. К вечеру объявили: в Абхазию зашли Коллективные силы по поддержанию мира. Полторы тысячи человек. Грузовики, броня, артиллерия. Ну, правильно, что еще нужно для надежного мира?
Космические яйца
– Мне кажется, что я скоро на каждой мухе буду видеть маленькие буквы – «МС».
Француз Алекс сидел в теньке, тянул папиросы «Gitanes» и рассуждал:
– Везде «МС»! На касках «МС», на машинах «МС», на повязках «МС»!
Полдень. Солнце стояло в зените. Нам всем было жарко. Полковник Герасимов обмахивал себя тетрадкой и усмехался:
– Алекс, не сходи с ума, чем больше «МС», тем меньше войны.
У Власова русские корни. Там, у себя в Париже, он жил вместе с родителями. Служил в Иностранном легионе пять лет. Искал, что бы найти взамен.
Увлекся фотографией, подписал контракт с «Рейтер» и поехал в Россию. Видать, за приключениями. Говорит, во Франции у него уже никого нет, кроме большого старого кота, за которым смотрит соседка.
– Давайте, ребята, собирайтесь. Сейчас поедете на разминирование.
Мы садимся в старенький желтый «еразик», и он, скрипя, влечет нас к линии соприкосновения с грузинскими войсками. За рулем молодой парень, местный абхазский журналист. Рядом в кабине его коллега, девушка с камерой и фотоаппаратом. Километра через два Герасимов начинает всматриваться в мелькающие дома.
– Так, Хасик, давай помедленнее! Стой! Приехали.
Нас привезли к недавно развернувшемуся лагерю саперов. К нам вышел капитан в КЗСе, ну, то есть в камуфляже защитном сетчатом, в зеленом берете, опять же с эмблемой Миротворческих сил «МС». Следом появились саперы и проводник с немецкой овчаркой. Капитан закурил, бойцы начали уныло тыкать щупами в твердую землю обочины, а проводник поволок своего пса вдоль дороги. Несчастная собака не слушалась и все время припадала к земле. А мы тем временем стояли, засунув руки в карманы. Обернувшись на нас, капитан выплюнул сигарету и взбеленился:
– Вы почему не снимаете!?
– А чего снимать-то?
– Как вам не стыдно! Мы с пяти утра на ногах! Собаки вон совсем выдохлись! Так вышли вот и показываем вам разминирование! Почему не снимаете?!
– И не будем снимать. Нам нужно снять разминирование, а не вот это вот шапито.
Герасимов уволок кидающегося в драку капитана обратно в лагерь. Тем временем местный репортер Хасик сообщил:
– Я знаю, где разминируют. На Ингури, у ЖД моста.
Дождавшись старшего, мы забрались в наш «еразик» и двинули на реку Ингури. Разбитая асфальтовая дорога сменилась грунтовкой. Было видно, что по ней уже давно никто не ездил. Француз Алекс засуетился:
– Мы куда едем?
– Тебе ж сказали, на разминирование.
– Тут мины.
– Че-го?!
– Я чувствую, тут мины.
Хасик и его сопровождающая рассмеялись:
– Да мы всю войну тут снимаем. Какие мины? Сейчас привезем вас и все покажем.
Русский француз не унимался:
– Дайте я тогда перед машиной пойду!
В конце концов проснулся Герасимов.
– Алекс, да уймись ты! Весь день сегодня бурчишь! То «МС» тебе не нравятся, то мины кругом. Паранойя какая-то.
Фотограф чертыхнулся, перебрался в просторный багажник микроавтобуса и, демонстрируя пренебрежение то ли к нам, то ли к опасности, лег, закинув ногу на ногу, и принялся листать какую-то толстую книжку.
– Вот и приехали.
Хасик и его коллега выпрыгнули наружу. Перед нами лежала большая поляна размером в футбольное поле. Она полностью была покрыта высокой, сочной травой. За поляной стоял ржавый железнодорожный мост через реку Ингури. На той стороне уже была Грузия. Слева виднелись заброшенные дома. На участках из-за буйных кустов торчали кроны деревьев, покрытые ярко-желтыми абрикосами. Герасимов, заложив руки за спину, прошелся к мосту по тропинке. Я двигал следом, на всякий случай ступая след в след. Тишина. Никакого вам разминирования. Вернулись. Я уже было полез в «еразик» поспать, как услышал треск ломающихся веток. Господи… Наши абхазские коллеги уже орудовали в саду. Они ломали кусты и, весело балагуря, собирали абрикосы.
Куда?! Мины! Я уже хотел закричать им, но мне на плечо вдруг легла рука. Я обернулся – не опуская камеры и не выключая ее, мне половинкой рта улыбался Романов. Потом он убаюкивающе кивнул мне и приник к видоискателю. Ну, дядя Юра… Ну, ты даешь. Прямо на живца сюжет ловишь.
А на следующий день мы снова были здесь. Только картина у моста была другая. Саперы опять пахали с пяти утра. Вся поляна была утыкана красными флажками с надписью: «Мины!» Все тот же капитан, расставив руки, остановил нас:
– Погодите, погодите! Сейчас танк с «яйцами» пройдет, и можно подойти к мосту.
Заурчал танк. Он проехал мимо нас, толкая впереди «яйца», ну, то есть КМТ, колейный минный трал, такую тележку с тяжелыми ребристыми катками. Чтобы проутюжить дорогу, обезопасить ее от противотанковых мин. Мы стояли и ждали. Только Романов опять включил свою камеру. Танк уже доехал до конца поляны, и вдруг… Да. Вдруг. Собственно… Вы когда-нибудь видели, как запускают ракету в космос? Ну, хотя бы по телевизору? Вот так и здесь. Я уж не знаю, что там зарыли в землю, какую бомбу или фугас. Но раздался хлопок, танк подпрыгнул, а трал улетел в небо. И не вернулся. Наверное, до сих пор его мотает по орбите вокруг Земли.
Мы молча переглянулись. Русский француз выставил вперед подбородок и покивал головой. А что говорить, и так все ясно. Романову опять повезло.
Звезда CNN
Пул у нас подобрался чудесный. Возьмите хотя бы Серегу Прокопенко из «Красной звезды». Ну, тот, что весь в белом. Так вот, постепенно его одежда стала чернеть. Попробуйте поездить в таком наряде на броне, потаскаться по пыльным постам, поскачите из «еразика» в грузовик и обратно. А почему Серега оказался весь в белом? Тут история. Шел он себе, шел на работу. Вернее, на службу в редакцию. В Москве жара, вот он и оделся сугубо по-летнему. Только зарулил в кабинет – звонок. Главный редактор.
– Прокопенко?!
– Я, товполковник!
– Быстро собирайся, летишь в Абхазию.
– Так надо домой заехать…
– Самолет через два часа. Дуй на Чкаловский!
– Есть…
Вот и весь секрет. Развернули Серегу и пыром по копчику. Даже переодеться не успел. Но не в этом суть. Через неделю из «Красной звезды» примчалась подмога. Петя Карапетян. В точно такой же белой рубашке, в белых парусиновых брюках и белых туфлях. Вот такой внешний вид. Как вы считаете, почему?
И вот теперь, когда мы выходим на море купаться, Прокопенко и Карапетян, игнорируя водные процедуры, прогуливаются по береговой гальке под ручку, как двое умалишенных. Перешептываются, обсуждают что-то. Наверное, боевую готовность редакции. О ее способности молниеносно выслать своих корреспондентов в любую точку планеты. Или просто жалуются друг другу на своего командира.
А тут Серега Каразий из «Рейтера» в своем номере развернул спутниковую тарелку. Нам на зависть. Чудо техники, что говорить. Наснимал он, скажем, за день материал, пришел домой, протянул проводки от тарелки с камеры, чпок кнопочку – и картинка уже в Лондоне. Да что там картинка, Серега еще и звонит кому хочет через свою тарелку. Виталик Герасимов заинтересовался такою возможностью.
– Серег, а можно домой позвонить?
– Виталь, конечно, можно, но дорого, черт.
– Сколько?
– Пятнадцать долларов минута.
– Дороговато для российского полковника.
– Там, правда, режим есть: платит принимающая сторона. Ей счет придет.
Поговорили и забыли. И вдруг Виталик опять к этой теме:
– Серег, все-таки пойду позвоню.
Ушли. Мы подождали. Каразий вернулся. Недоуменно пожал плечами.
– Уже минут десять болтает.
Вернулся Герасимов. Сел, закурил как ни в чем не бывало. А меня жгло любопытство. Да ведь он баксов на двести наговорил.
– Не жалко, Виталь?
– Чего?
– Да денег.
– А, денег… Да я соседям позвонил. Попросил, чтоб жену позвали. Так лучше.
– Конечно, лучше. Счет-то им придет.
Виталик махнул рукой:
– Да мы все равно в ссоре. Пускай чешутся. Поехали лучше работать. У нас сегодня опять разминирование. Вернее, уничтожение боеприпасов.
На этот раз ничего героического не произошло. Работали мы в населенном пункте Приморский. Вместе с полковником Саламахиным, профессором из подмосковного НИИ по саперному делу. Пока доехали, замучались. Профессор то и дело останавливал наш БТР и колдовал над каждой встречной воронкой, обводя ее кромки попискивающим миноискателем. Мы потихоньку роптали, не смея высказывать свой протест вслух. Саламахин был признанным светилой в вопросах минирования и разминирования. Гуру бомб и тротила.
Саперы миротворческих сил. Везде аббревиатура «МС»
В Приморском нас ждала целая свалка старых снарядов. То ли их не успели по кому-то пустить, то ли успели, но они не сработали. Тем не менее бойцы брали их на руки, как грудных детей, и в жарком мареве, колонной, затылок в затылок, несли к Черному морю. Там под руководством профессора складывали их на берегу. Операторы снимали, а солдаты все несли и несли. В итоге Саламахин обложил боеприпасы тротилом, и этот склад рванул, сотрясая окрестности. А сюжет об этом вышел в вечерних «Вестях». Но тут, на ужине, за стаканчиком чачи, выяснилась еще одна важная деталь минувшего дня. Я нежданно-негаданно стал звездой CNN. А все очень просто. Романов стоял и снимал колонну бойцов, несущих снаряды. Снимал, так сказать, на длинном фокусе. Картинка получалась очень красивой, глубокой, со смыслом. Бойцы вышагивали аккуратно, с напряженными лицами. То, что надо. Любуясь своей работой, Юра не заметил, как на заднем плане появился я. И не просто появился, а влез в кадр, справляя нужду. Ну, решил побрызгать и все. А в Лондоне, на монтаже, решили пожертвовать моралью и вставили этот момент в репортаж. Теперь и я, и саперы, и Саламахин вошли в историю. Навечно.
Домашний салют
Командующий Миротворческими силами генерал Якушев предложил нам снять его переговоры с грузинскими представителями. Естественно, мы согласились. Нам выделили армейский «уазик», и мы в составе колонны рванули в Сванетию. Сначала вдоль берега моря, а потом по горам. Через Кодорское ущелье. Прошел час, и мы въехали в облака, разрезая их «уазиком», как самолетом. Ехали еще час, и открылась перед нами сюрреалистичная картина. Представьте – горное ущелье, волнистая дорога, идущая над рекой. А на дороге – желтые городские автобусы, голубые троллейбусы. Не хватало только трамваев. Оказывается, братья-грузины, когда из Абхазии отступали, решили прихватить с собою побольше добра. Ну, там, ковры, мебель, стройматериалы. А в чем везти? Вот и решили использовать городской транспорт. Волокли его на прицепе. Не рассчитали. Бросили. Теперь мы весь этот бродячий автобусный парк старательно объезжаем.
В населенном пункте Латы мы совершили привал. У поста добровольцев-казаков из России. Замминистра обороны Абхазии, по-моему, по фамилии Табахия, зашел к ним, поприветствовать. И тут же начал кричать:
– Это что такое!!!
– Это от комаров…
– Я вам дам от комаров!
Табахия выволок на свет несколько кустов конопли ростом с кремлевскую елку.
– А ну сжечь! Тоже мне, анашой с комарами борются!
В Сванетии нас ждал главный сван Эмзар Квициани. Добрались мы к нему лишь в середине дня. Познакомились. Молодой парень. Огромный рост, сам крепкий, но не полный, нос крючком, черная борода. Одет – армейские портки, черная майка, а поверх меховая жилетка. Про него говорят, мол, до войны интересовался сельским хозяйством. Даже учился, то ли в Волгограде, то ли в Новосибирске. А по другим сведениям, Квициани закончил пехотное училище в Киеве, еще в советские времена. Так или иначе, в начале девяностых он организовал сванский отряд «Охотник», с которым и воевал в Абхазии. Естественно, на стороне Грузии.
Переговоры проходили странным образом. Все-таки они больше напоминали пьянку. Мы все, и сваны, и приехавшие российские миротворцы, абхазы, поляки и шведы – военные наблюдатели ООН, встали в круг. Посередине накрыли поляну, огромные пузыри с чачей и с мандаринами в роли закуски. Протокол был такой – каждому в руки дали полный стакан. И присутствующие по очереди, по кругу, произносили тосты. Ясное дело – за мир, дружбу. После первого круга датчанин присел на камушек. Поляк курил и улыбался. Наши только порозовели.
В конце концов к Эмзару пришел посыльный и сообщил, что у него родился сын. Да… Я знаю, что на Кавказе есть традиция: когда люди радуются, они стреляют в воздух. Ну, там, из ружья, из автомата. В крайнем случае из пулемета. Эмзар Бекмурзаевич превзошел мои представления о домашних салютах. Он бил в небо из зенитной установки ЗУ-23.
О чем грузины и абхазы договорились, я так и не понял. Разъезжались мы поздно. Помню только, что они обнимались и целовались в конце. Наверное, решили установить мир. Главное, чтоб с утра не передумали.
Заколдованный автобус
Абхазия – весьма своеобразная страна. Земля здесь настолько плодородная, что, кажется, воткни в нее лопату, не штыком, а черенком вниз, и деревяшка прорастет. Да еще плоды давать будет. Пляж? Каменистый, галька. Босиком больно ходить, зато море чистое. Кухня? Вот тут особый разговор. Если вы хотите поесть что-нибудь этнического, пожалуйте в апацху. Что это такое, вы спросите. Кафешка. Стены, плетенные из лозы. Крыша. Посередине апацхи располагается очаг. Над ним, на цепи, тянущейся от высокого потолка, висит огромный казан. Для приготовления главного абхазского блюда в казан наливают воды. Доводят ее до кипения. Тут настает черед кукурузной муки. Ее сыплют в кипяток, помешивая образующуюся белую жижу. Получается мамалыга.
Там, наверху, над очагом висят куски мяса и гигантские таблетки абхазского сыра. Все это дело коптится. И вот когда вам подают тарелку с кашей, в придачу вы получаете нарезанные кусочками мясо и сыр. Вы берете эти кусочки и втыкаете в мамалыгу, разогреваете их, так сказать. Заодно сообщая каше неповторимый вкус и аромат.
Что пьют в Абхазии? Лимонад. Тут чуть ли не в каждом дворе есть свой заводик. Вино домашнее пьют. И красное, и белое. Чачу пьют, перегнанную из вина. Если чача добротная, утром у вас не будет болеть голова.
Но чтоб пользоваться всеми этими прелестями, необходимо время. Надо врасти в обстановку, распробовать, в какой апацхе кухня вкуснее, где чача почище. У нас таких возможностей нет. Мы пашем на ниве новостей. А посему… Если нам и хочется полакомиться алкоголем, мы покупаем в ближайшем ларьке вино и чебуреки. Выбор вина невелик. Лучше всего брать «Букет Абхазии», или как он звучит на местном – «Абсны абукет». Ну, вы поняли, прибавляете к слову впереди буковку «а» – и все, вы уже перевели его на абхазский. Да, о вине. «Букет» – штука вкусная, только хлопья осадка на дне бутылки настораживают. Но это поначалу, к середине вечера беспокойство уходит.
И вот однажды «Абсны абукет» сыграл с нашей съемочной группой злую шутку. Договорились мы с главным военным наблюдателем местной миссии ООН об интервью. Это был полковник из Швеции. Он располагался в соседнем корпусе этого же санатория МВО. А как договорились, пообещали, что интервью главы миссии пойдет не только на РТР, но мы передадим его еще и в бюро шведского телевидения в Москве. И это было чистой правдой. Мы сидели и ждали команды на выход. Час, два, три. Жара. Воды в кране нет.
– Что у нас там есть из попить?
– Да нет ничего. А, стоп. Вино есть. «Абсны». В холодильнике.
Представляете, холодненькое. Можно же глотнуть по стакашке, не повредит. Так и сделали. Еще час ждем. Прихлебываем. Уже совсем было расслабились, а тут посыльный – тук-тук в дверь.
– Вас зовут.
Вот и пошли мы к полковнику из Швеции в кабинет. А мне что-то так смешно стало. Нелепость какая-то. Жара, пляж под боком, вино ледяное, а мы работаем. Да еще интервью придется сейчас брать на английском. А я говорю на нем через пень-колоду. Так и зашел к нему, хихикая. Пока ставили аппаратуру, ооновец завел разговор. А кто, мол, там у вас в Москве руководит шведским телевизионным бюро. А я помню? Стал вслух вспоминать:
– Ева… Ева-Ева…
Полковник улыбался и ободряюще кивал головой. Ну, я и ляпнул:
– Ева Браун.
И сам засмеялся. Надо же как. Не туда попал. Взял, да и назвал ФИО подружки Гитлера. Швед сделал вид, что ничего я такого и не сказал. Но шероховатости у нас в тот день не закончились. Сначала Рыбаков гонял его по коридорам корпуса в синей ООНовской каске на голове. Перебивки снимал. А потом захотел запечатлеть полковника за его рабочим столом. И стал перекладывать документы на его столе, чтоб покрасивше все было. А тут сквозняк, ветер. И унесло служебные бумаги Главы миссии военных наблюдателей через балкон на улицу. Как будто листовки пропагандистские с вертолета выкинули, вот так все выглядело. Хорошо, что мужчина он оказался сдержанный и покладистый. Отпустил нас с миром. Правда, я приехал в Абхазию как-то еще раз, и нужно было связаться нам с военными наблюдателями не помню по какому поводу. Я похвастал:
– Да меня там все знают.
И действительно. Швед запомнил нашу встречу. Когда он вышел на порог и увидел меня, то всплеснул руками, и сказал почти по-русски:
– О май Гад! Сладков! Что я такого сделал, что ты опять здесь!
Но я вынужден вернуться к моему рассказу о моей первой командировке в Абхазию. Вернее, к ее завершению. Все было так. Опять мы поехали на уничтожение найденных боеприпасов. В этот раз нам выделили санаторский автобус, новенький желтенький ПАЗик. Главным был НИС, начальник инженерной службы Миротворческих сил. Полковник – с татарской внешностью, именем и фамилией, высокий, стройный, усатый – настоящий воин. И вот он привез нас на ту сторону Ингури к каким-то заброшенным каменным строениям. Что там делали саперы? Они складывали танковые снаряды кучкой на дно огромной авиационной воронки, накладывали тротил и поджигали бикфордов шнур. Все прятались. Звучал взрыв, и дальше опять складывали. Снова шнур, снова взрыв и так далее. Так провозились до обеда. А потом младшие офицеры вышли к НИСу с рацпредложением:
– Товполковник, а давайте загрузим воронку по полной. Все сложим. Шнур отмеряем подлиннее, подожжем, сядем в автобус и поедем себе. Пока горит, успеем уйти.
Гигантский взрыв на Ингури
НИС пожевал ус и согласился. Сказано – сделано. Закидали воронку снарядами по кромку, подожгли шнур. Все по плану. Заскочили в автобус. А он что? Правильно, не заводится. Послушали мы еще полминуты, как дедушка-водитель крутит стартером, и разбежались кто куда. Чтоб вы понимали степень ажиотажа – пока укладывались за камнями, я успел локтем разбить стекло в рыбаковских очках. Помню взрыв. Атмосферу болтануло, как во время землетрясения. Помню НИСа. Он почему-то не отбежал от автобуса. Просто сидел на корточках на дороге и неистово крестился. А вокруг него падали огненные шары размером с баскетбольный мяч. Мы еще долго лежали в укрытии. Автобус, ясный перец, стоял без стекол. И надо же, завелся после взрыва по первому требованию. По дороге, через три километра от места взрыва, мы наехали на один из наших постов. Из укрытия навстречу выскочил офицер.
– Что у вас там было?! Нас осколками так осыпало, мы аж в окопах засели по тревоге.
НИС ничего не ответил. Да он и всю дорогу молчал. Наверное, думал о путанице религий. А что касается меня… Так я после этих мин и взрывов уже дома, на даче, не то что в кусты старался не лезть за малиной, даже с асфальта сходить опасался. Привычка, тротил твою мать!
На базе саперов МС России. Как работать, никаких карт минирования и минных формуляров
Чечня. Обратная сторона войны
(очередь третья)
весна 95-го года
Прелюдия
Что такое Моздок? Это вам не просто перевалочная база, стоящая вдалеке от войны. Здесь есть свои герои. Сюда прилетают начальники, но не все они потом идут в бой. Зачем? Орден и так можно получить. И удостоверение участника боевых действий.
Сколько таких заветных книжечек на руках? Миллионы. Есть формальные ветераны, которые, кроме Моздока, ничего не видели. Иногда паркетному служаке достаточно передать из Москвы командировочный, а в Моздоке верные люди его отметят «как надо». Есть печать? Есть. И ты уже фронтовик. Как тот солдатик, чей Калашников не остывает от стрельбы в грозненской мясорубке. Как комбат, охрипший, простывший, контуженый, отказывающийся ехать в тыл от своих бойцов. Теперь и ты можешь скромно упомянуть о себе в льготной очереди на квартиру. Можешь пробросить фразу тихонько, в курилке, мол, «мы, фронтовики». Можешь, в конце концов, крикнуть громко на какой-нибудь пьянке: «А я что, не был?!»
Проходящие службу в Моздоке – не на войне, а при войне. Хотя… Есть здесь и реальные люди. Вон вертолетчики – по пять раз в день взлетают и, если повезет, возвращаются, привозят усталый спецназ, раненых и убитых, дырки в своих фюзеляжах…
Моздок – это рубеж. Когда ты летишь «оттуда» на побывку, у тебя свербит в груди от радостного томления… Ты ждешь, когда машина коснется шасси посадочной полосы, когда со скрежетом остановится над головой несущий винт. Борттехник откроет дверь, выкинет наружу маленький трап. Ты подождешь, пока вынесут раненых, потом сам соскользнешь на бетон. Свободен! Хочешь – езжай в город, в кабак; хочешь – иди на КП, узнавай, когда в Москву пойдет ближайший «почтовик». А можешь сесть на такси и умчаться в Минводы, чтоб улететь с комфортом на «Аэрофлоте». Здесь никто не остановит: «Стой, там духи!!!» или «Стой, стреляю»! Ты не наткнешься на табличку с надписью «Мины». Потому что это Моздок.
Если оставить военную базу и пройтись по городу, вам встретится множество серых кафе. Это не места отдыха. В них заливают страх и тоску. Убогие забегаловки: засиженные мухами стены, столы, покрытые грязной клеенкой. В баре – паленая осетинская водка и кабардинский шмурдяк, именуемый коньяком. На закуску вам подадут салат из капусты, борщ и котлеты. В лучшем случае кусок вареной курицы. Посетители – небритые милиционеры, с лицами, опухшими от дешевого алкоголя, в серых бушлатах и с автоматами. Иногда в эти кафе заглядывают журналисты, иногда военные, прилетающие из Чечни. Бывают ребята из ОМОНа или из СОБРа, сопровождающие в тыл какого-нибудь «важняка».
А вот новички, которые только едут в Чечню… Их такие условия пугают. Они в кафешках не столуются. Это потом, на обратном пути, одурев от сухпайка и казенной каши, они будут здесь ужинать с большим удовольствием.
Моздок – это еще и пресс-центр, трещащий по швам от набивающихся в него журналистов. Иностранцы добираются через Нальчик и Минводы. Берут такси и едут сюда. Часами простаивают на КПП. Потом в сопровождении военных прибывают в пресс-центр. На втором этаже в большой пыльной комнате они сутками ждут, в надежде получить разрешение снять войска. Услышав ответ, как правило, отрицательный, они матерятся по-русски, разворачиваются и уезжают. В Гудермес, в Аргун… Туда, где Дудаев. Успешно получают индульгенцию министра информации Ичкерии Мовлади Удугова и снимают боевиков. Я не забуду шведскую журналистку, взрослую даму, плачущую навзрыд. Мне было ее по-человечески жаль. Это ж надо, отмахать из Европы тысячи километров, чтоб получить от ворот поворот. Тем временем за кордоном крутят сюжеты о зверствах военных, страданиях мирного населения и подвигах «бойцов чеченского сопротивления».
А для меня Моздок – территория очищения. Приезжаю сюда, и уходят все заботы, переживания, проблемы. Все, что волновало дома, теряет ценность. Я улетаю за Терек новым человеком. Без прошлого и будущего, имея лишь смутное настоящее.
Что со мной произойдет там, в Грозном, сегодня? Я не знаю.
Но эта война в Чечне для меня началась не вдруг. Была прелюдия.
Независимая и ужасная
Первый раз я оказался в Чечне еще до войны. За три месяца. Никто не заставлял. Просто сказали: «Хорошо бы съездить». Вокруг Чечни уже стояла блокада. Телефон. Набираю Грозный:
– Можно приехать?
– Приезжайте, если вас свои же по дороге не шлепнут.
Нормально…
– А приеду, куда обратиться?
– В резиденцию президента Ичкерии. Спросите Ширвани Пашаева.
– Спасибо.
Там есть дудаевская власть. В Грозном. Рядом, на равнине, есть оппозиция. Ага… С официальными «грозненцами» я уже поговорил. Для страховки ищу дополнительные выходы. Того, кто хоть чем-то сможет помочь в командировке. Задача: узнать, что там происходит в этой Чечне. Разобраться. Написать, снять сюжет. Мне дают телефон человека из чеченского нефтяного министерства. Это, как я понял, контакты оппозиции. Той, что с Дудаевым в контрах. Запутано все. Тут и там чеченцы, и они борются друг с другом. Кручу пальцем телефонный круг. Говорят: «Прилетайте! Провезем! Сперва в Ингушетию, а потом в Грозный, только захвтите с собой еще человека. Она из Америки».
Летим. Я, оператор Володя Рыбаков, видеоинженер Андрей Коляда. Я работал с ними уже. В Абхазии и Приднестровье. Вова похож на революционера-бомбиста или студента-народовольца. В фильмах про революцию я таких видел. Высокий, поджарый, с черной окладистой бородой. С длинными черными волосами. Голос – баритон. Хотя он не слишком часто им пользуется. Молчун. Дальше… Он в очках. За линзами – умные и… глубокие глаза. Да… Разве про глаза говорят «глубокие»? Нет, наверное. Но когда я встречаюсь с Вовой взглядом, боюсь утонуть в почти ощутимой бездне его невысказанных мыслей и потаенных знаний. Впрочем, в быту Рыбаков абсолютно предсказуем и комфортен. Сдержан, скромен, в эмоциях экономен. Хотя… Может он иногда вдруг, листая «Спорт-экспресс», азартно хлестануть себя по коленке ладонью, вскочить, нервно пройтись туда-сюда по комнате и воскликнуть: «Во блин!!! Вот «Зенит»!!!
После такой ажитации Рыбаков обычно достает коробочку с табаком, листик специальной бумаги, машинку для самокруток, и через полминуты закуривает любимый «Жетан». И это не понты. Обычные операторские финтифлюшки. Да-да, операторы, как правило, известные оригиналы. Любят обвесить себя портативными фонариками, карманными пепельницами, швейцарскими многофункциональными ножичками (обязательно чтоб в наборе зубочистка была), складными серебряными стаканчиками и т. д. и т. п. И еще… Вова – из Санкт-Петербурга. Как и все питерские, он обожает Довлатова, болеет за родную команду «Зенит» и старается не ругаться матом. И мы его не провоцируем. В работе Рыбаков неутомим, изобретателен и прилежен. Он талантливый оператор, стремящийся не к ремеслу, но к искусству.
Андрей Коляда. Инженер. Его кафедра – звук и бесперебойная работа камеры. Коляда молод, худ, русоволос, ушаст, курнос, в словесных перепалках ершист и остер на язык. И, по-моему, его острота, неуступчивость – та самая система защиты, которую молодые люди берут на вооружение, когда едва набирают вес в коллективе. В работе Коляда подвижен, в быту уютен. Голос у него писклявый, но нам хором не петь, нам снимать. И поэтому все хорошо.
Я. Я… Ну, вы меня знаете! Высокий голубоглазый блондин с объемными бицепсами и вьющимися волосами. Шучу. Я худ. Длинный нос (кривой и с горбинкой) соперничает с выступающим вперед кадыком. Я даже немного похож на Кису из «Двенадцати стульев» в исполнении актера Сергея Филиппова. В молодые годы, естественно. Стрижка у меня «а-ля воин-контрактник», с топорщащимся на затылке клоком волос. Да, еще у меня большие уши. Висящая на узких плечах майка, вздувшиеся на коленках штаны. Я бывший офицер, взяли меня в репортеры недавно, и мне есть кому что доказывать. Я неусидчив, желчен и абсолютно не перевариваю конкурентов. Поэтому влеку за собой группу по непроторенному пути, непременно заглядывая по пути во все будки с надписью: «Не влезай, убьет!»
Наш довесок, наша вынужденная попутчица, американка, приехала прямо в аэропорт. Пожилая тетя, худая, как велосипед, в черном платье и с ноутбуком (надо же, в 94-м году!). Официально – специалист по этносу Северного Кавказа. Конечно! Знаем мы таких специалистов! Из Центрального разведывательного управления. Какой же кретин сейчас по собственной воле рискнет дунуть в Чечню? Поговорки собирать и предания… Ага! Мест дислокации войск, расположение штабов и складов… Мы-то ладно, как говорят в армии, у нас «судьба такой!».
Владикавказ. Встречают двое. Одному лет тридцать, другому сорок. Везут в Ингушетию, в Малгобек. Старая квартира на третьем этаже. Дом обшарпанный внутри и снаружи. Успокаивают: «Только переночуете, а завтра перебросим в Грозный».
Квартира явочная, что ли? Пара комнат. Мебель советская, поблекший лак. На кухне даже тараканов нет. Кто здесь последний раз ночевал? «Может, перекусить чего найдем? Есть тут у вас рынок или магазин какой-нибудь?» – «О! Это не проблема!»
Ну, а дальше… Мы-то не пили. А вот наши опекуны… Через час один, помоложе, барабанил что есть силы по дну перевернутой грязной кастрюли (мы в ней сварили курицу), другой приставал к американке, предлагая то потанцевать, то пойти с ним прогуляться. Старушка вяло отказывалась. Еле утихомирили артистичных джигитов.
Мой опыт общения с кавказцами минимален. В военном заведении, что я оканчивал, учились армяне, грузины, азербайджанцы… Какая нам была разница? Все общее, никаких привилегий и льгот. В папахах никто не ходил. Равняйсь! Смирно! И так далее. Помню, кто-то из горцев обратился к начальству: можно, мол, усы отпустить, типа у нас в народе так принято. Разрешили. Все, больше никаких чаяний и желаний. А тут, в новой России, всяк своеобразен. Каждый народ про свои обычаи вспомнил, про независимость. Вот и Чечня тоже. Опальный президент Дудаев, однокашник моего папы по Военно-воздушной академии имени Гагарина, заявил: «Отсоединимся, и будет у нас Кувейт!» Я не гостил в Кувейте. Возможности не было. Служил в армии, когда Саддам Хусейн из Ирака зачем-то в этот Кувейт полез. Американцы его щелкнули по носу. А у меня впереди Чечня. Сейчас вот общаюсь с ее соседями – ингушами. Наблюдаю за традициями, нравами. Ничего необычного и неординарного. Так же пьют, как у нас, так же веселятся и пристают к бабам. Ну, не только к старушкам, наверное. Вообще, двое наших сопровождающих странноваты. Я толком не понимаю… Они нам помогают, но… В чем их интерес?
А вот водила у нас классный. Мурат из станицы Орджоникидзевской. Тоже из Ингушетии. Веселый усач. Вылитый Омар Шариф! И человек – ну просто прекрасный! Каждая реплика, что называется, «с мясом» – полна смысла.
Мы в Чечне. В станице Знаменской. В штабе революционного антидудаевского движения. Оппозиция. Судя по всему, ее боевое крыло. Вооруженные люди по всем дворам. Какие-то командующие, главнокомандующие… Сам черт ногу сломит. Кто бродит с АК за спиной, кто на гитаре играет, кто семечки во рту шелушит. Большинство – в камуфляже. С брезентовыми подсумками на ремнях. Лидер оппозиции – Умар Автурханов. Беседуем. Ну, никакого впечатления. Я так и не понял, что, зачем… Одна мысль: «Дудаев – плохо». А что тогда хорошо? Или кто хорошо?
Наш ингушский водитель Мурад с дочкой
Чечня, Знамения. Пророссийская оппозиция
Переезжаем в Толстой Юрт – там Хасбулатов. Несостоявшийся политик федерального масштаба. Только из тюряги, после неудавшегося бунта в Москве. Еще хуже. Просто амеба. Голос женский, слова – бред какой-то. А вот Ваха, чеченец, у которого мы остановились в селе, – это человек! Гостеприимство, юмор и мысли внятные: «Ребята! Не нужно нам никаких революций! Надо, вон, хлеб сеять! Картошку копать! Война будет – ни хлеба, ни картошки! Где тогда взять?»
В Толстом Юрте у Дома культуры – большой митинг:
– Пенсий нет, школы не работают!
– Дудаев нам сказал: собирайте в лесу шишки, продавайте – вот вам и пенсии!
– Мы с Россией хотим жить, а Дудаев не хочет! Все баламуты в Грозном сидят!
– Грозный брать? Нет, как его брать, там же мои родственники, друзья… Дудаев сам скоро уйдет!
В тени у забора сидят старики. Все в шляпах. Я-то думал, на Кавказе папахи! А тут, погляди, шляпы! Ну прям Сицилия! Палермо! Рядом со стариками, на корточках, мальчик с автоматом Калашникова. Рад, наверное, чо революция. В школу ходить не надо. На солнцепеке стоит БТР, перед ним вооруженный полный мужчина. Тапочки, треники с коленными пузырями, рубашка навыпуск. Стоит, в задумчивости чешет низ объемного живота. Часовой.
На поляне за Домом культуры полно вооруженных людей. Возраст – от пятнадцати до пятидесяти. Человек двести. На окраине вздымается пыль столбом. Машин пять! Мчатся! Из окон – пулеметы и даже зачем-то гранатометы. Если пустить гранату «РПГ-7» вот так, из кабины, пассажирам каюк, а салон реактивной струей так раздует! Как солдатскую флягу с водой на морозе. Впереди всей колонны джип «Вранглер» со снятым тентом. Тоже стволы в разные стороны. Дружественные боевики. Спешиваются. Один из них, главный, опережая охрану, проходит мимо нашей камеры. Гантамиров. Красавец! Коричневая кожаная жилетка, брюки, на боку в кобуре пистолет. «Макаров». Ни разу в жизни, ни сейчас, ни потом, где бы я ни видел и ни встречал – Гантамиров никогда не выглядел потухшим, хмурым или растерянным. Ни в Грозном, когда он был мэром. Ни в клетке, потом уже, в зале суда, когда ему предъявляли растрату бюджета. Ни еще позже, во время последнего штурма Грозного в двухтысячном. Всегда уверен в себе, элегантен, с белозубой улыбкой. Сейчас Гантамиров краток: пять-шесть фраз на чеченском. Инструктаж. Кто головой кивает, кто жует жвачку, кто смотрит в сторону. Но все внимательно слушают. Короткое интервью с Гантамировым:
– Будете брать Грозный?
– Силы накопим, возьмем.
– А зачем?
– Ну хватит уже, наверное, Дудаеву править?!
Беслан Гантамиров
Возвращаемся в Осетию. Перед этим оставляем американскую бабушку в Знаменской. Она вроде как обычаи оппозиции желает изучать. На футбольном поле гудит «Ми-8МТ». Ничего себе, «граждане, возмущенные дудаевским беспределом»! У них и вертолеты есть! Снимать запретили. И мы, конечно, сняли. Тайком. Все ясно. Видать, Москва не хочет, чтоб в Чечне правил Дудаев. Но, видимо, как-то стесняется это сказать всем. Помогать помогает, Автурханову и Хасбулатову, но… тайком. А чем они лучше-то? Чем их власть будет отличаться от Дудаевской? Верностью? Так Хасбулатова только-только из Белого дома выдавили! Год назад! Как мятежника! Танками обстреливали! А если он здесь бунтовать начнет?
Теперь самое время обратиться к профессиональной классике. Давать слово одной только стороне – это нечестно. Это в учебниках по журналистике пишут. Вот бы так во время Великой Отечественной! Месяц у генерала Чуйкова поработал, в Сталинграде, месяц у фельдмаршала Паулюса. Или в Афганистане – у командарма Громова, потом к полевому командиру Ахмад Шаху Масуду, из Кабула в Панджшер переехать. Нет, долой ерничество! Будем хрестоматийны. Едем в Грозный. Вниз от Толстого Юрта через аэропорт «Северный» прямо к резиденции Дудаева. На центральной площади – БТР. Точно такой же, как мы видели час назад у оппозиции. Толпа народа. И здесь все с автоматами. Кто-то на газоне молится. Там же, но чуть ближе к зданию республиканского Совмина, человек сто исполняют зикр. Танец такой. Обряд. Одни мужики. Бегают друг за другом по кругу, потом встают плечом к плечу и хлопают в ладоши, переминаясь с ноги на ногу. И гортанно так припевают. Эмоциональная подзарядка. Иногда в центре круга в пляс пускается дедушка с седой бородой и в тюрбане. В руках у него зеленый чеченский флаг. Эмблема – волк, воющий на луну. Такой же развевается над дворцом Дудаева.
И здесь митинг. Снимаем. На камеру обращают внимание.
– У нас все нормально, это у вас в Москве ненормально!
Читать бесплатно другие книги:
