Обратная сторона войны Сладков Александр

Полуправда

После Грозного боевики отступили на юг. Аргун сдали и Гудермес. А вот в горах уперлись. В апреле милиция и внутренние войска попытались взять поселок Бамут. Он подковой уходил из равнины в ущелье. И упирался в ингушскую территорию, воевать на которой было запрещено. Для войск административная граница с соседней республикой была стеклянная – все видно, а дотронуться невозможно. Для боевиков – прозрачная, они переходили ее без проблем. Отдыхали там, лечились. Как за рубежом.

Мы прилетели к Бамуту накануне штурма. В лагере «Шток» нас опекал бригадный ветеринар, или, как все его ласково звали – «нелюдячий доктор». Дядька он был славный, не вредничал и не мешал. Командовал всем Анатолий Романов. Высокий, в камуфлированном берете, в больших очках. Он больше походил на молодого ученого, чем на генерала. Я таких людей здесь еще не встречал. Казалось, к нему не прилипала грязь этой войны. Он был прям, открыт, воспитан и уважителен. Он не лез в камеру, но никогда не отказывал в комментариях.

Мы бросили вещи в просторной землянке. Едва уснули, нас разбудили.

– Надо ехать. Там вас ждет БТР.

Балеут. Вертолеты, прилетевшие за ранеными

Кук мрачно молчал. Вадик, натягивая сапоги, иронизировал:

– Там вас ждет лимузин!

– Который час?

– Полночь.

Тряслись в десантном отсеке минут тридцать. Выгрузились и поднялись на небольшую, изрытую окопами горку. Там уже находились Романов и руководитель операции генерал Маслов. Огонь зажигать нельзя, курить только в кулак и не шуметь. Через часик «нелюдячий доктор» предупредил:

– Вот там сейчас «Ураган» будет работать.

– В селе люди есть?

– Мирные жители? Нет, только боевики. И уже давно.

Включили камеру, справа появились огоньки. Они попарно взлетали с земли, прочеркивали темноту по дуге и пропадали где-то впереди нас. Секунд через пять появился звук, ухающий и протяжный. Длился обстрел минут пять. Это что, артподготовка? В моем понимании войскам перед штурмом требовался фейерверк, море огня. Чтоб там, в Бамуте, все на неделю оглохли.

Светало. Доктор был в теме, знал, что к чему.

– А где войска?

– Да они уже там, в селе, и вон там, на Лысой горе, слева.

С командного пункта ничего не было видно. Да, обросшая лесом гора с проплешинами на вершине.

– А почему гора Лысая?

– Да вон, видишь, сколько деревьев наша артиллерия повалила?

Генерал Маслов лежал на бруствере с рацией. Рядом, на снарядном ящике, висели наушники, из них на все окопы неслись голоса.

Погибший на Лысой горе прапорщик спецназа Внутренних войск Мельников

Чтобы быстрее остановить кровь, режут камуфляж

– Первый, я Восьмой, подошел к домам.

– Первый, мои разведчики уже прошли половину склона.

– Я у реки, веду бой, веду бой.

Голоса были спокойными, как на учениях. Маслов тоже говорил без надрыва:

– Восьмой, попробуй чуть-чуть пройти вперед.

– По мне ведут огонь со стороны мечети.

Наш сопровождающий толкнул меня локтем в бок:

– Саша, флаг повесим вон там, на водонапорной башне.

Горечь поражения

Вешать ничего не пришлось. Милиционеров выбили из села. Разведчики, не выполнив задачи, скатились с Лысой горы. Их привезли БТРы. Первого парня, бородатого, окровавленного, сняли с брони на носилках. Осмотрели, сложили на груди руки и завязали бинтом. Лицо его со свежей раной было открыто. Над ним склонился и тихо плакал боец, перемазанный тактическим гримом, в бронежилете и с автоматом. Раненых было много. Врачи рвали перевязочные пакеты, доставали бинты, летела вата из взрезанных ножами бушлатов – надо было быстрее добраться до ран, чтобы остановить кровь. Бойцы, оставшиеся невредимыми, вели себя по-разному. Одни сидели и смотрели в одну точку, другие, еще в горячке боя, судорожно набивали магазины патронами, поправляли экипировку. Один парень, с раскроенным черепом, вырвался и побежал. Его поймали и перевязывали силком.

Прилетели вертолеты, погибшего и раненых увезли.

Вернувшись на Ханкалу, я выдал в Москву репортаж. Закончил словами: «штурм захлебнулся в крови». На следующий день меня, скажем так, ругал полковник из штаба. Мне было обидно: я все видел сам, а его там не было. Хотя… Наверное, не стоило так заявлять. Может, надо было помягче, скажем: «отошли из-за тактических соображений»? Вранье. А где ж середина?

Несчастный часовой

Обстановка в предгорье зависла. Войска готовились к наступлению. Длинные колонны везли на юг людей и боеприпасы. Нужно было менять дембелей, опытных, повоевавших отправлять домой, а молодых, не нюхавших пороху, готовить к бою. И это перед началом большой операции. Десантники поступили со свойственной им решимостью: выставили в лагере ящик для дембельских записок. Надумал домой – пиши. Нет – оставайся. Через пару дней вскрыли ящик, а он пустой.

Мы на Ханкале томились от вынужденного безделья. Ни вылетов, ни выездов. В палатке жара, на улице ни ветерка. Лежали на койках, потели. Правда, жизнь подкидывала некоторые развлечения. Тут в палатку, не здороваясь, с каменным лицом и с мощным похмельным факелом зашел мой приятель из ИТАР-ТАСС Саня Чуйков. Он презрительно огляделся вокруг, взял со стола двухлитровый баллон «Колы» и начал жадно глотать. Мы аж вскочили.

– Саня…

– Ух ты!

Высосав полбаллона, Чуйков вытаращил глаза. Еще бы. Там этой «Колы» было чуть-чуть, для цвета, а мы туда спирт налили.

– Ах… Что ж вы не предупредили!

– Так ты не спросил, даже не поздоровался!

Чуйков закурил и обвел нас мутнеющим взором:

– Сейчас пойду к ментам в группировку. С Романовым ругаться. Данные они мне дали какие-то левые! Вот пускай сами опровергают.

Сказал и покинул нас, опять же не попрощавшись.

Вадик потер руки:

– Пойдем, посмотрим концерт!

Мы заняли места в партере, недалеко от КПП эмвэдэшной группировки. Минут через десять два бойца выволокли бесчувственного Чуйкова и опустили, как снятое со столба чучело, в пыль. Вадик голосом Левитана прокомментировал:

– Сын лейтенанта Шмидта. Вынос тела состоялся!

Я и Кук взяли нашего товарища под руки, увели в палатку и уложили на свободную койку. Маленькое, но развлечение. А тут еще дело было. У нас же рядом строительный отряд стоит. Вот там порядок! Ходят строем, у них не палатки, а казармы, все вылизано вокруг, травка растет, цветочки. И пашут они целый день. Стройка: котлован, бетон, арматура, даже огромный башенный кран есть. А тут наш армейский спецназ решил ночью поднять на кран наблюдателя. Последить за Ханкалой. Стемнело, два «рекса» с биноклями полезли наверх. Обосновались, затихли. Но! Мы забыли про стройбат. А там служба тоже была налажена. Дневальный, солдатик, заметив шевеления на родном объекте, взял единственный имеющийся у них автомат и открыл огонь. Попал. Раненого с трудом сволокли вниз. Представляете, метров семьдесят, по узкой лестнице. Утром мимо нашего жилого городка прокатилась толпа спецназа. Огромные, в затертых «горках», банданах, с перемазанными сажей лицами, видимо, только что из засад. Вадик проводил их взглядом:

– Да… Мандец стройбату.

И он оказался недалек от истины. Стройка затихла почти на неделю, у строителей впервые появились раненые. Жалко их. И спецназ жалко. Война.

Иногда по вечерам мы ходили в гости к командиру комендантской роты. Ужинали, выпивали. В его вагончике появлялся и начальник разведки группировки Александр Стыцина, добродушный такой дядька, седоватый, с роскошными прокуренными усами.

А с ним Иван Кондратюк, начальник оперативного отдела. Они, видимо, уставали от штабной суеты и приходили к нам оттянуться. Стыцина больше слушал, иногда отпуская меткие реплики мягким баритоном с кавказским акцентом. А Кондратюк налегал на спиртное. Набравшись, он мог кричать:

– Вы алкоголики!!! Я Гудериан!!!

Потом они хватались за грудки с командиром комендантской роты, их разнимали, в общем, было весело.

Однажды в этом обществе появились две дамы. Выпивали, хохотали. Но в середине вечера все заметили: между одним из присутствующих мужчин и одной дамой пробежала искра. Они смотрели друг на друга не отрываясь, потом вдруг встали и вышли. Вернулись минут через десять, смущенные. Еще пять-шесть тостов, дам проводили, и все кинулись к секс-герою:

– Ну как? Зарядил?

– Да мы вот тут, у елок… Я только пристроился – ракета! Ну, понимаете, осветила, как днем. Смотрю, а в полуметре от нас часовой. Боец. Сидит в кресле, автомат к груди прижал… А мне останавливаться-то уже поздно. Я его только похлопал по шлему, не отрываясь, мол, потерпи, сынок, будет и на твоей улице праздник.

Все у людей здесь на скорости. Сегодня здесь, завтра там. Сегодня жив, а завтра…

Утром опять столкнулись с командующим. Он уже не обратил внимания на нашу одежду.

– Ну, как дела? Так, ты у нас…

– Сладков, товарищ генерал.

– Вы где кушаете?

– В палатке.

– Пойдемте со мной. Эй, ребята! Накройте нам в «Греческом зале»!

Оказалось, душа человек. Ну просто душа.

Ночной таран

В нашем хозяйстве сменился контингент. Ну, во-первых, из Москвы нам прислали нового «смотрящего». Я зашел в палатку, а слева на «генеральской» койке сидел незнакомый человек в очках. Худое лицо с впалыми щеками. Кожа белая, гладкая. Сам тоже худой.

– Здравствуйте.

Человек не реагировал. Он сидел, сложив на коленях руки одна на другую, как старушка, и смотрел в сторону. Я добавил децибелов.

– Здравия желаю, говорю!!! Репортер Сладков, «Вести»!!!

Очнувшись, новый «смотрящий» медленно перевел взгляд на меня. Вяло, как больной, произнес:

– Подполковник Мухин. Министерство обороны. Прибыл вот сюда… К вам…

Сквозь стекло в глазах я увидел тоску. Никакой готовности к подвигам.

Ну и ладно, потерпим такое соседство.

В палатке на Ханкале

Вместе с подполковником вертолет привез из Моздока корреспондента Ростовской военной газеты. Звали его Александр Куц. Капитан. Внешность у него была аристократичной, даже буржуйской. Черные волосы, упитанные щечки, прямой наполеоновский нос и щеточка торчащих усов. Дополнял все аккуратный пивной животик. Ростовчанин первым делом принес откуда-то автомат и принялся изолентой спаривать магазины. Вадик кашлянул.

– Эээ… Может, бой будет не таким интенсивным… Успеете из подсумка достать, зачем же их приматывать друг к другу?

Куц глянул на Вадика, как на молекулу:

– Я привык, чтоб все было как положено.

Мы пожали плечами и разошлись. Военный корреспондент, закончив работу, засунул автомат под матрас.

А ночью начал свою работу стоящий недалеко «Ураган». Шестнадцать ракет уходили к врагу аккурат над нами одна за одной. Все проснулись, чтобы по привычке перевернуться на другой бок и снова заснуть. Но Куц вскочил. Он выворотил из-под матраса автомат, щелкнул предохранителем и дослал патрон в патронник. Ринулся к выходу. Но в темноте перепутал и взял курс в противоположную сторону. А там у нас была сооружена стена из тяжелых металлических армейских посудных шкафов. Мы прикрывались ими от стоящей за нами палатки Тыла. Они там пили и часто стреляли. И нам бы не хотелось, чтобы пули их прилетели к нам. Так вот капитан Куц, набрав скорость, таранил шкафы. Грохнуло почище взрыва пачки реактивных снарядов. Пришлось включать свет, оказывать помощь, большей частью моральную, уговаривать отомкнуть магазин, разрядить автомат и поставить его на предохранитель.

А утром подполковник Мухин повел нас в бой. Перво-наперво он настоял, чтоб мы надели бронежилеты. Я сходил в комендантскую роту, вытащил из трех жилетов бронепластины и раздал своим. А Кукушкин и того больше, снял кевларовую подкладку, оставив на себе лишь выцветший брезентовый чехол. «Смотрящий» ждал нас в наглаженном камуфляже, в каске, бронежилете, в портупее, с офицерской сумкой через плечо и с воткнутыми в нее сигнальными флажками. Ах да, он же вчера сказал, что закончил МосВОКУ, пехотное училище, и тоже, как Куц, любит, чтоб «все было как положено».

Через час, когда мы гурьбой ехали на БТРе, Мухин вдруг спросил:

– Сладков, а что у тебя за бронежилет? Ты что, пластины вынул?!

Я молча указал на Кукушкина. Сереня сидел на корме в плавках и в трепыхающейся на ветру брезентовой безрукавке. Довольный, что на него обратили внимание, он поклонился и приветливо помахал рукой.

Брезентовый пресс-клуб

Якоря

Мы на передовом командном пункте генерала Булгакова. У моста через Аргун. На правом берегу село Чири-Юрт, его предстоит взять. К штурму готовились десантники из Новороссийска, Ульяновска и пехота 245-го и 324-го полков. А пока стреляла артиллерия. Уже который день. Само село не трогали, а вот цементный завод, что за ним находится, утюжили вовсю.

Генерал Булгаков сидел в тени ветвистых деревьев и водил карандашом по карте. Рядом стояли офицеры и генералы. Командующий горной группировкой походил на завоевателя Кавказа генерала Ермолова. Высокий, стройный. Вьющийся седой чуб падал на высокий лоб, кудрявые бакенбарды спускались по загорелым щекам, а брови были черные, густые. Черты лица правильные, мужские, а говорил он хриплым басом. Такого что в камзол одень, что в латы, что в камуфляж – сразу видно, что это генерал. Булгаков воевал в Афганистане, в Панджшере, был ранен. Не просто осколком или пулей – очередью из крупнокалиберного пулемета, из ДШК. Он очень хорошо знал, что такое горы и как в них воевать.

– Что там у нас в Чири-Юрте?

– Да они на заводе, в подвалах сидят.

– Так, а у нас правее…

– Малые Варанды. Снайпер на мечети. Они и в тубдиспансере сидят, и в Пионерском.

– Ага…

Генерал Булгаков на своем командном пункте

Аргун – река бурная, форсировать ее непросто. Булгаков решил атаковать дерзко, прямо в лоб, через дамбу. Никто не ждал – Чири-Юрт взяли, даже не имея раненых. Я помню завод, его подвалы. Брошенный полевой госпиталь с французским оборудованием: одноразовые капельницы, диковинные кровоостанавливающие тампоны, зажимы, скальпели. Помню во дворе чью-то отрезанную руку, истыканную сигаретами, а рядом отрезанный мужской член. Наши пленные… Судя по всему, их не пытали, не допрашивали, а просто мучали. После таких ран уже не говорят.

Войска продвигались по двум ущельям. Пехота и десантники – по Аргунскому, а по Веденскому – моряки. Нет, формально это были морпехи, черные шевроны, якоря, но фактически… Многих офицеров и матросов набрали с кораблей. Какая уж тут наземная тактика, тем более война в горах. Они смело шли вперед, но теряли людей. Как ударить во фланг, как обойти и ударить с тыла? Они посылали обходящие отряды, но отдаляли их от себя на километр, а надобно было на пятнадцать, двадцать. Мне запомнились морпеховские минометчики. Они установили на земле кассетный миномет «Василек». Весь персонал был одет кто во что. А заряжающий – голый по пояс, в широких синих спортивных штанах с широким красным лампасом, а на голове его бритой высился шикарный густой «ирокез». Такое впечатление, что на службу его призвали прямо из ночного клуба.

Вообще, в Чечне с боевиками воюет вся большая Россия. Военных везут из Калининграда и с Дальнего Востока, с Кольского полуострова, из Москвы, с Урала, да отовсюду. Спецназ, пехота, моряки, танкисты, летчики, связисты, артиллерия, ракетчики… Как же мы будем воевать, если Америка нападет? А если еще и Япония?

Полетели обратно, приземлились у ЦБУ. У входа стоял Трошев, окруженный офицерами. Он был разгорячен, до нас доносились обрывки фраз.

– Да это же измена! Какое перемирие, только погнали их! Москва вообще обалдела! А ну, давайте открывайте огонь! Никаких остановок! Что такое…

По дороге в жилой городок мне встретился знакомый офицер. Он был космат, бородат, очкаст, расхристан и пьян. Но замечаний ему никто не делал. Кто ж будет связываться с начальником морга. Он взял меня за рукав и, показывая на вертолет, поморщился:

– Что у вас там творится, в горах?

– А что такое?

– Да ко мне одних моряков везут! Сплошные якоря!

Окопная правда

Во время Великой Отечественной войны существовали штрафбаты, штрафные роты, штрафные эскадрильи, и даже подлодку Александра Маринеско, на Балтике, тоже считали неофициально штрафной. В тех частях приговоры судов и трибуналов смывали кровью. Но вот штрафная редакция? Это ноу-хау чеченской войны. Расскажу. Пришел приказ организовать в воюющей Пятьдесят восьмой Владикавказской армии свою газету. А где людей брать? Кто пошлет на войну – читай на убой – отличного военного журналиста? С исключением из списков части. Да никто. Среди начальства в этом плане дураков нет.

Стали искать по всей стране. Первое, кого назначить главным редактором? Кому ни предлагали, все отказываются. Наконец разыскали одного «декабриста» за Кривым озером – так в войсках называют Байкал. Счастливчика звали Геннадием Тимофеевичем Алехиным. Начинал он свою службу в Грозном. Корреспондентом газеты армейского корпуса. Рекомендацию для вступления в Союз журналистов ему давал некто Темишев, больше известный как Мовлади Удугов, в Москве его называют Геббельсом дудаевской пропаганды. Алехин влюбился, женился. На дочери ректора местного университета. На свадьбе гулял весь республиканский бомонд, даже заглянул и сфотографировался комсомольский вожак Гудермеса Салман Радуев. Но потом Алехин вдруг решил развестись. Скандал! В политотделе говорили: «Не надо». Геннадий Тимофеевич не послушался, развелся и автоматически убыл для прохождения службы в сказочное Забайкалье, гарнизон Борзя. И пробыл там десять лет, забыв надежду вернуться обратно.

И вот он опять на Кавказе. А дальше к нему в штат посыпались штрафники-журналисты со всех военных редакций России. Поводы? Пьянка, дерзость с начальством, любовные похождения, обвинения в профнепригодности и так далее. Новую газету назвали бесхитростно – «Защитник России». И, о чудо, ее стали любить. Обычно газеты в группировке сразу сгружали в сортиры, для гигиенических нужд. А эту передавали из рук в руки. Почему? Да там не писали фуфло. Не рассказывали солдатам о генералах, а делали наоборот. Где-то эзоповым языком, где-то напрямую, но говорили правду. А куда редакции отступать, дальше Чечни не пошлют. Репортеры «Защитника» лазали вдоль всей передовой. И в отчетах везли обратно не «мнения», «предположения», «комментарии», а то, что видели своими глазами. В нашей палатке эти репортеры не жили, Алехин им не давал покоя, и они всегда были в пути.

Впрочем, правда не у всех вызывала положительные эмоции. Точнее, здесь у каждого правда была своя. Как-то я поругался с начальником пресс-службы группировки.

– Сколько погибших сегодня?

– Говорить не положено.

– Это ж солдаты, офицеры, у них семьи есть, почему они не должны знать? Хоть количество назови.

– Не нужна тебе эта статистика.

А я уже закусил удила. Статистика… Это люди, пускай уже мертвые.

– Так, Вадик, Кук, берите камеру, едем на «Северный»!

А на «Северном» в большом гараже пожарной охраны располагался военный морг. Я шагнул из жары в огромное прохладное помещение. С правой стороны были сложены деревянные ящики. Они походили на ящики из-под патронных цинков, некрашеные, с такими же продольными ручками на торцах. Только эти ящики были большими. Очень большими. А слева, в длинном ряду, в цинковых корытах лежали тела. Свежие, с кровавыми ранами. Без рук, без ног, без голов. Дальше на вешалках висели мундиры и камуфляжные костюмы. Последние одежды погибших. Мой знакомец, начальник морга, демократ, встретил меня приветливо. Он был в фартуке и в резиновых перчатках.

– Снимать? Да снимай, конечно.

Я посчитал останки и, облегченно выдохнув, вышел наружу. Пальцем указал группе, куда идти. Вадик, увидев это, зло выкинул сигарету, взял камеру:

– Сука ты, Саша.

– Иди-иди. Надо снять.

И показали. Под соусом темы работы врачей.

Правда… Сколько существует ее интерпретаций? Вот тут у нас в жилом городке случился конфликт. Приехал на Ханкалу Серега Тетерин, фотокор «Московского комсомольца». Знаете… Охотник. Его сощуренные глаза вечно выискивали повод нажать кнопочку своего аппарата. Я вот не помню, чтоб он лежал, отдыхал. Он или где-то бродил, или старательно протирал свои объективы. И вот как-то меня вызвал из палатки Валера Попов, зам командира комендантской роты. Это был решительный парень, невысокий, худощавый, с соломенными волосами и с удивительно грубым, хриплым и прокуренным голосом.

– Саня, я его убью!

– Кого?

– Тетерина! Я тут солдат воспитывал… Ну, ты сам понимаешь, не удержался, надавал по мордм. Смотрю, а Серега снимает. Я говорю, мол, засвети пленку, меня уволят. А он: я лица не буду давать, закрою их черненькими полосочками.

– Валер, я ему не начальник. Поговорю, конечно, хотя, думаю, бесполезно.

– Блин, ну точно убью.

– Да он сам кого хочешь убьет.

В недавней молодости у себя в Рязани Серега занимался пулевой стрельбой из пистолета. И вот однажды они с друзьями сидели дома, отдыхали. Серега вышел на кухню и увидел такую картину. Его маму трое неизвестных привязали к стулу и пытали ножом. Денег огромных в семье не водилось, просто времена такие были, грабили прям по квартирам. Серега спокойно, без эмоций, открыл ящичек с пистолетами, зарядил. Двоих убил, третьего ранил. Даже в милицию не вызывали.

А конфликт с солдатскими фотографиями разрешился неожиданно просто. Серега Тетерин сел на Ханкале, на аэродроме, на вертолет. Чтоб улететь домой. Вертолет поднялся, его закрутило, и он упал. Загорелся. Тетерин сидел у двери, помогал спасать людей, раненым оказывал помощь. А потом в шоке, босиком и с обожженными руками вернулся в палатку. Первым его встретил Валера Попов.

– Серега, что с тобой?

– Вертолет упал. Люди погибли.

– А фотоаппараты твои?

– Сгорели.

Валера на радостях подарил Сереге свои кроссовки, забинтовал руки и даже бутылку поставил.

Презентация

В июне взяли горный Шатой. Съехались генералы, привезли журналистов. Командующий войсками Северо-Кавказского округа выдергивал из толпы военных и показывал их репортерам.

– Вот, смотрите, разве не герой? А?! Герой!

Квашнин развернул к объективам полковника. Тот совсем не был похож на героя. Нос картошкой, лицо простоватое, неширокая спина чуть сутулая. Я знал, это Шаманов. Он провожал нас из Чири-Юрта. Возвращаясь, его машина подорвалась на фугасе. Восемь осколков в теле. Если бы не «макаров», лежавший в нагрудном кармане, девятый осколок попал бы в сердце. Вот судьба, миллиметрами играет! А так лишь пистолетную ручку разворотило. Узнав об этом ранении, мы с Куком и Вадиком совершили рейд. Купили ананас, печенья и апельсинов и навестили его в медроте на «Северном». Бетонный пол, обшарпанная палата, койка солдатская, капельница и улыбающийся Шаманов.

– А вот вам еще герой! А?! Видите?

Чири-Юрт. Шаманов за час до ранения

Квашнин продолжал показ. Теперь он тыкал раскрытой ладонью в грудь еще одного десантника. Алексей Роанов, комбат. Мы познакомились перед Чири-Юртом, еще до похода в горы. На войне люди быстро сходятся, пять минут – и уже откровенничают. Внешность у Романова классическая офицерская. Он среднего роста, широкоплечий, поджарый, щеки впалые. Нос крючковатый, под ним тонкие щегольские усы. Он мечтал стать врачом, после школы поступал в Питерскую медицинскую академию – пролетел. А дальше – секция самбо, парашютный кружок, военкомат, ВДВ, Афганистан и разведрота полка. Там-то он и приобрел свой первый и единственный медицинский опыт. Ногу в горах отпилил раненому, когда врачей ждать было некогда.

Только близкие люди знают, что Романову годами снится один и тот же сон, повторяющий все, что было в реальности. Разведрота после штурма горы. Зима, холодно. Одетые в прыжковые костюмы бойцы тяжело дышат, опираясь на автоматы. Живые. Рядом погибшие, лежащие в ряд. Пленный, ползущий к Романову по камням, обнимающий ноги. И злой старшина.

– Романов, ты его еще поцелуй! Он стрелял только что! Вон наших сколько убили!

Романов бьет моджахеда в лицо. Сапогом. Крик, свернутый в сторону нос.

– Добей его!

Дернувшийся в руках автомат. Вскрытый череп, дымящийся паром свежей крови, искривленные губы, дергающиеся в агонии руки-ноги.

Чечня, Шатой. Май 95-го. Офицер-десантник Алексей Романов с российским флагом

В конце афганского срока Романова тяжело ранили. Дома его не узнали. Вместо призывных восьмидесяти килограммов он весил всего пятьдесят. А ведь его перед этим в госпитале еще месяц откармливали. Дальше экзамены и училище ВДВ. Хвастливый однокурсник в курилке и на занятиях, тоже афганец: «Мой боевой опыт подсказывает…», «Исходя из моего боевого опыта». А потом Романова начали догонять ордена. Их вручали уже в Рязани. К общему изумлению.

После выпуска – снова Афганистан. Горы, зеленка. Рейды, засады. Озеро Парван и сторожевая застава, которой пару месяцев пришлось поруководить. Старый, лет тридцать, подчиненный – взводный.

– Товарищ капитан, разрешите отлучиться?

Два дня нет, три, неделю. Явился. Оказывается, взводный катался на колонне центроподвоза. Он покупал товары в Кабуле, уезжал и продавал их на советской границе.

На вырученные деньги опять покупал товар, опять продавал. Туда-сюда, туда-сюда. Романов приковал к руке взводного двухпудовую гирю. Он с ней так и ходил. Потом, на девятое мая, выдал новую инициативу:

– Товарищ капитан, давайте выпьем, девятое мая все-таки!

Гиря на руке, ну что он такое может сморозить? Не убежит же. А взводный тем временем дал команду танкистам открыть огонь по афганскому посту. После третьего выстрела союзники выслали парламентера с канистрой «кишмишовки».

– Разрешите закуску организовать?

– Я никуда тебя не отпущу!

– Все здесь, на месте! Рыбу буду глушить!

Взводный подогнал танк к воде. Выстрел. Снаряд, как камушек, коснулся зеркальной глади и рикошетом улетел на противоположный берег. А там, за озером, разнес шикарную виллу чиновника из Кабула.

Закончил Романов афганскую эпопею на пакистанской границе, в окруженном городе Хосте, улетев на последнем борту из-под носа ворвавшихся моджахедов.

Потом развал Союза, пылающие республики и ВДВ – пожарная команда. И вот теперь Чечня. Довольный командующий.

– Ну посмотрите, разве не герой?!

Российский флаг в Шатое водрузили на телевышке. Репортажи о победе вышли на всех каналах.

Настоящий полковник

После окончания горной операции «Вести» дали нам добро на визит домой.

Вечером мы собрали гостей, посидели, а утром уже были в Моздоке, на КП авиации.

– Вы не знаете, что там сегодня летит на Москву?

– Да вон «Ан-12», моряков забирает.

– А когда?

– Ну вы даете. Кто ж его знает. На плане в двенадцать.

На борт не пускали. Мы, не щадя свой камуфляж, валялись на горячих аэродромных плитах, периодически меняя позицию, вращаясь вокруг самолета вместе с солнцем, чтоб оставаться в тени. Полдень прошел. Жара не спадала. Привезли забитые в ящики цинковые гробы, заволокли по рампе в грузовую кабину. Вчерашний ужин кружил голову и сжимал грудь. Мне было плохо. Я поднялся по лестнице, разведать, что там в самолете. И застал отвратительную картину: солдаты разливали по кружкам какую-то подозрительную жидкость.

– Так, вы чем занимаетесь?!

– Да вот, товарищ…

– Подполковник!

– Да вот, товарищ подполковник, едем домой, все, отвоевались.

– Так… А что вы тут пьете?

– Спирт.

– Ну-ка! Разбавленный?

– Так точно!!!!

Я принял из рук бойца алюминиевую пахучую кружку. Выпил и закрутил кистью, как пропеллером. Мне тут же сунули в пальцы бутерброд с салом. Я вытер губы, закусил и одобрительно покивал головой:

– Давайте, ребята, аккуратнее, не бузите!

– Да мы аккуратно, товарищ полковник!