Ноги из глины Пратчетт Терри

У ГОЛЕМА ДОЛЖЕН БЫТЬ ХОЗЯИН, — быстро написал Дорфл.

— Почему? Так велят ваши слова?

У ГОЛЕМА ДОЛЖЕН БЫТЬ ХОЗЯИН!

Моркоу вздохнул. Люди должны дышать, рыбы должны плавать в воде, а у голема должен быть хозяин.

— Уж не знаю, как я разберусь со всем этим, но поверь, если я этого не сделаю, то никто не сделает, — сказал он.

Дорфл не шевелился. Моркоу вернулся к столу.

— Интересно, старый священник и господин Хопкинсон… они ПОМОГЛИ вам как-то? — предположил он, наблюдая за лицом голема. — А потом… их доброе дело обернулось против них же самих… ведь этот мир очень сложно принять…

Дорфл не шевелился. Моркоу кивнул.

— Ладно, ты можешь идти. Все теперь зависит от тебя. А я сделаю, что смогу. Поскольку голем считается существом неодушевленным, то есть вещью, стало быть, ему нельзя предъявить обвинение в убийстве. Но я все равно попытаюсь выяснить, что сейчас происходит. Однако если голему ВОЗМОЖНО предъявить обвинение в убийстве, значит, вы — живые создания, то, что делают с вами, ужасно и этому следует положить конец. В любом случае вы выигрываете, Дорфл. — Моркоу отвернулся к столу и притворился, будто роется в бумагах. — В том-то вся и беда, — сказал он. — Все мы привыкли молчать и надеяться, что кто-то прочтет наши мысли и сделает этот мир правильным, совершенным. Все мы… наверное, и големы в том числе.

Он снова повернулся к голему лицом.

— Я знаю, у вас есть тайна. Но скоро вас не останется, и ваша драгоценная тайна умрет вместе с вами.

Моркоу с надеждой посмотрел на Дорфла.

НЕТ. ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ. Я НЕ ПРЕДАМ.

Моркоу вздохнул.

— Ладно, ладно, я не буду на тебя давить. — Он усмехнулся. — Хотя и мог бы. Что стоит, к примеру, дописать в твоем свитке пару слов? Приказать тебе быть разговорчивым?

Огонь в глазах Дорфла разгорелся еще яростнее.

— Но я так не поступлю. Потому что это негуманно. Ты никого не убивал. Я не вправе лишить тебя свободы, потому что у тебя ее и так нет. Иди. Ты можешь идти. Мне известно, где ты живешь.

ЖИТЬ — ЗНАЧИТ РАБОТАТЬ.

— Дорфл, чего ДОБИВАЮТСЯ големы? Вы ходите по улицам, все время молчите и работаете, но чего именно вы хотите?

НЕМНОЖКО ПЕРЕДОХНУТЬ, — вывел карандаш.

А затем Дорфл повернулся и вышел из здания.

— Ч*рт! — воскликнул Моркоу, совершив в своем роде великий лингвистический подвиг.

Некоторое время он барабанил пальцами по столу, после чего оделся и выскочил в коридор.

Ангву он нашел в каморке капрала Задранца. Они беседовали.

— Я отправил Дорфла домой, — сообщил Моркоу.

— А у него есть дом? — удивилась Ангва.

— Ну, иначе говоря, обратно на бойню. Но времена для големов сейчас не лучшие, поэтому я, пожалуй, прослежу за ним, незаметно… Капрал Задранец, с тобой все в порядке?

— Так точно, сэр, — отрапортовала Шелли.

— Это, если не ошибаюсь… э-э… э-э… — Разум Моркоу наотрез отказался называть то, что было надето на гноме, своим именем. Наконец капитан нашел подходящий синоним: — Килт?

— Нечто вроде, сэр. Юбка, сэр. Кожаная, сэр.

Некоторое время Моркоу пытался придумать подходящий ответ.

— О! — только и смог сказать он в итоге.

— Я пройдусь с тобой, — вмешалась Ангва. — А Шелли тут подежурит.

— Э… килт, — повторил Моркоу. — О. Ну, э… просто посиди за столом. Мы ненадолго. И… э-э… постарайся лишний раз из-за стола не вставать, хорошо?

— Мы идем или нет? — буркнула Ангва.

— Слушай, тебе не кажется, что в Задранце есть что-то… СТРАННОЕ! — спросил Моркоу, когда они вышли в туман.

— Не кажется. Абсолютно нормальная девушка, — ответила Ангва.

— Де… Это он тебе сказал? Что он — девушка?

— Она, — поправила Ангва. — Знаешь ли, Анк-Морпорк — большой город. Тут еще и женщины встречаются.

Она буквально чуяла его изумление. Конечно, все знали, что где-то там, под многочисленными кожаными одеждами и кольчугами, не все гномы похожи друг на друга, и эта непохожесть помогает появляться на свет другим гномам, но на данные темы гномы наотрез отказывались разговаривать даже друг с другом — за исключением тех случаев, разумеется, когда данный вопрос прояснить было крайне необходимо, чтобы не случилось какого конфуза.

— Гм, по-моему, она могла бы держать свой секрет при себе. Соблюдать правила приличия, — наконец промолвил Моркоу. — Пойми меня правильно, я ничего не имею против женщин и абсолютно уверен, что моя мачеха тоже была женщиной… Но привлекать к этому факту всеобщее внимание? Вряд ли это разумно.

— Моркоу, а по-моему, у тебя не все в порядке с головой, — ответила Ангва.

— Что?

— Тебе давным-давно пора вытащить ее из собственной задницы! О боги! Стоило девушке чуть накраситься и надеть юбку, и ты уже ведешь себя так, словно она вдруг превратилась в какую-нибудь госпожу Ай-Лю-Лю и исполняет стриптиз на столах в «Скунсе»!

На несколько секунд воцарилась потрясенная тишина, пока Моркоу и Ангва пытались представить себе стриптиз в исполнении гнома. Ни у того, ни у другой это не получилось: разум упорно бойкотировал подобные картины.

— И все равно, — в конце концов продолжила Ангва, — если человек, гном, не важно кто еще, не может быть самим собой даже здесь, в Анк-Морпорке, — что ему остается?!

— Если другие гномы узнают об этом, у всех нас будут большие проблемы, — предупредил Моркоу. — О боги, я почти видел его колени! ЕЕ колени.

— У всех есть колени.

— Возможно, но, демонстрируя направо-налево коленки, ты нарываешься на неприятности. Ну, то есть я-то ПРИВЫК к коленям. Могу смотреть на них и думать: «О да, колени, такой шарнир у ног», но некоторые из парней…

Ангва принюхалась.

— Здесь он повернул налево. Итак, некоторые из парней ЧТО?

— Ну… даже не могу предугадать, как они себя поведут. Не надо было тебе лезть в это дело. Да, среди гномов тоже есть женщины, но… понимаешь ли, они достаточно скромны, чтобы не показывать это.

Он услышал, как Ангва фыркнула.

— Знаешь, Моркоу, — проговорила она чуть погодя, и голос ее звучал так, как будто она находилась где-то далеко-далеко, — я всегда восхищалась тобой. Тем, как ты относишься к жителям Анк-Морпорка.

— Да?

— Ты совершенно не обращал внимания на вид и форму. Это производит впечатление.

— Да?

— Ты искренне переживал за всех и каждого.

— Да?

— И тебе известно, что я испытываю к тебе некую привязанность.

— Да?

— Но иногда…

— Да?

— Я очень, очень, ОЧЕНЬ удивляюсь почему.

Вокруг особняка леди Силачии стояло множество карет, они чуть ли друг на друга не залезали. Капрал Шноббс с трудом пробрался между экипажами. Постучался в дверь.

Открыл какой-то слуга.

— Вход для прислуги вон там, — сообщил он и захлопнул дверь.

Однако нога Шнобби вовремя всунулась в стремительно уменьшающуюся щель.

— Прочти-ка лучше вот это, — сказал он, протягивая слуге две бумажки.

На первой было написано:

«Я, выслушав доказательства многочисленных экспертов, включая госпожу Родимчик, повитуху, сим подтверждаю, что есть высокая доля вероятности, что предъявитель сего документа, С.В.Сн. Джон Шноббс, является человеческим существом.

Подпись: лорд Витинари».

Вторая бумажка была письмом от Дракона, Короля Гербов.

Глаза слуги округлились.

— О, примите мои самые глубокие извинения, ваше лордство, — заюлил он.

И уставился на капрала Шноббса. Шнобби был чисто выбрит — по меньшей мере, когда он в последний раз брился, то брился чисто, однако на его лице располагалось столько топографических деталей, что сейчас оно больше походило на плохой пример подсечного земледелия.

— О боги, — пробормотал слуга и попытался взять себя в руки. — Но… но… требуется пригласительный…

Шнобби извлек пачку пригласительных карточек.

— В ближайшее время я буду несколько занят, положение обвязывает и всякое такое, — сказал он, — но, если хочешь, потом мы сможем перекинуться в партию-другую «дуркера».

Слуга внимательно осмотрел его с головы до ног. До него уже дошли слухи — а до кого они не дошли? — что в Страже работает законный наследник трона Анк-Морпорка. Однако ничего особенного он не увидел. Впрочем, отметил слуга про себя, если бы надо было засекретить наследника трона, то лучшей маскировки, чем лицо С.В.Сн.Дж. Шноббса, придумать было невозможно.

А с другой стороны… слуга немножко увлекался историей и потому знал: за долгое время монархии трон занимали самые разные личности — и горбатые, и одноглазые, и калеки, и ужасные, как демоны. Исходя из этого, Шнобби был так же достоин трона, как и они. Да, горба на спине у него не наблюдалось, зато наблюдалось нечто похожее спереди да еще по бокам. «Но, как говорится, не в красоте счастье, — подумал слуга. — А уж счастье народа — тем более».

— Вы никогда раньше не бывали на подобных приемах, ваше лордство? — спросил он.

— Со мной такое впервые, — признался Шнобби.

— Ничего страшного, — слабым голосом откликнулся слуга. — Вот увидите, кровь себя проявит.

«Надо уходить, — думала Ангва, шагая сквозь туман. — Нельзя вечно жить сегодняшним днем, стараясь не думать о дне завтрашнем.

Не то чтобы его не за что любить. Более заботливого человека надо еще поискать.

Но в том-то и проблема. Ему есть дело до всех и вся. Невзирая на вид, невзирая на рост. Он все обо всех знает, потому что его интересует все, и забота его всегда общая и никогда — личная. Личное — это что-то личное, думает он, а стало быть, не важное.

О, если бы у него были хоть какие-то низменные человеческие страсти, тот же самый эгоизм.

Но то, что я вервольф, смущает его и беспокоит, это видно, хотя он вряд ли отдает себе в этом отчет. Ему не все равно, что говорят за моей спиной, а что делать, как справиться с ситуацией, он не знает.

Взять, к примеру, тех недавних шутников-гномов. „А почему у нее такие большие зубки?“ — спросил один. А другой и отвечает: „Это чтобы лучше тебя съесть!“ Я заметила, как изменилось лицо Моркоу. Я-то что, я привыкла и уже не обращаю внимания… ну, по крайней мере в большинстве случаев… а он реагирует слишком болезненно. Хоть бы дал кому-нибудь в зубы. Проблему это не решило бы, но стало бы чуточку легче.

А дальше… дальше будет еще хуже. Рано или поздно меня поймают в чьем-нибудь курятнике — это в лучшем случае. И тогда все мы будем по уши в неприятной штуке. Но это цветочки, а вот если меня поймают в чьем-нибудь доме…»

Она попробовала не думать об этом, однако ничего не вышло. Оборотня можно только контролировать, но приручить нельзя.

«Это все город. Слишком много людей, слишком много запахов…

Может, было бы лучше, если бы мы жили где-нибудь еще, но если я заявлю: „Или я, или город“, он ни секунды не задумается, перед тем как сделать выбор.

Рано или поздно мне придется вернуться домой. Так будет лучше для него».

Ваймс шагал сквозь сырую ночь. И был слишком сердит, чтобы мыслить логично.

Он зашел в тупик: шел к своей цели очень, очень долго — и оказался в тупике. У него на руках целая телега фактов, и он все делал правильно, руководствуясь логикой, но кто-то где-то сейчас хихикает над полным дураком Сэмюелем Ваймсом.

Теперь, наверное, даже Моркоу считает его дураком. Каждое Ваймсово гениальное озарение оборачивалось абсолютной глупостью. Он, Сэмюель Ваймс, настоящий СТРАЖНИК, бегал туда-сюда, кричал, предпринимал соответствующие меры — и что? И ничего. Никаких результатов. Они разве что повысили общий уровень собственного невежества.

Образ старой госпожи Ветерок призраком встал перед его глазами. Ваймс помнил ее очень смутно. Он был тогда сопливым мальчишкой, одним из толпы таких же сопливых мальчишек, а она была еще одним обеспокоенным лицом, маячившим где-то над передником. Типичная жительница Заводильной улицы. Госпожа Ветерок едва-едва сводила концы с концами благодаря своему шитью, всегда выглядела опрятно и, как и все обитатели улицы, шла по жизни, никого ни о чем не прося и никогда ничего не получая.

Ну что еще МОЖНО сделать? Разве что ободрать эти дурацкие обои со сте…

Ваймс внезапно остановился как вкопанный.

В обеих комнатах одинаковые обои. Во всех комнатах на этаже. Кошмарные зеленые обои.

Но… нет, это невозможно. Витинари спал в той комнате уже много лет — ну, если он вообще спит. Туда нельзя было проникнуть и переклеить обои так, чтобы никто не заметил.

Перед Ваймсом клубился туман. В окне соседнего дома звездочкой замерцала свеча, но очередное туманное облако быстро скрыло ее.

Туман. Да. Сырость. Наползает, оседает на обоях. Старые, пыльные, заплесневевшие обои…

Проверил ли Шельма обои? А ведь и действительно, ты их не замечаешь. Их как бы нет в комнате, потому что они и есть комната. Могут ли стены убивать?

Невероятным усилием воли Ваймс запретил себе думать об этом. Он уже боялся, что одной мыслью может все разрушить. И очередная гениальная гипотеза рухнет, уйдет в небытие.

«Но… в том-то и дело, — сказал внутренний голос. — Вся эта беготня с подозреваемыми и уликами предназначена для того, чтобы занять чем-то тело, в то время как шестеренки в голове крутятся, работают. Любой настоящий стражник знает: чтобы найти Того, Кто Это Сделал, вовсе не обязательно рыть землю в поисках улик. О нет, начинать надо с Подходящей Кандидатуры. И тогда ты поймешь, какие улики следует искать».

Все, хватит, с озарениями и гениальными идеями надо заканчивать. А то даже Задранец начал как-то странно на него поглядывать.

Вспомнив свое очередное предположение, Ваймс поморщился. Мышьяк ведь металл, правильно? Так, быть может, столовые приборы подменили? Он никогда не забудет выражение лица Шельмы, когда тот принялся объяснять, что да, такое вполне возможно; главное — чтобы никто не заметил, как ложка почти сразу начинает растворяться в супе.

Нет, на сей раз он хорошенько подумает, прежде чем говорить.

— Его лордство граф Анкский, капрал лорд С.В.Сн.Дж. Шноббс!

Шум разговоров моментально затих. Головы повернулись. Кто-то в толпе хихикнул, но на него тут же зашикали соседи.

Навстречу Шноббсу вышла леди Силачия, высокая, угловатая женщина с острыми чертами лица и орлиным носом, который был отличительной родовой чертой ее семейства. В общем и целом она производила впечатление летящего в вас топора.

Леди Силачия присела в глубоком реверансе.

Со всех сторон послышались возгласы удивления, но она так посмотрела на своих гостей, что по толпе мигом прокатилась волна поклонов и реверансов.

— Но ведь этот тип абсолютный чур… — донесся из задних рядов чей-то голос, однако говорящему очень быстро заткнули рот.

— Вы что-то обронили? — нервно осведомился Шнобби. — Я могу помочь найти, если хотите.

У его локтя возник слуга с подносом.

— Что будете пить, ваше лордство? — поинтересовался он.

— Э-э… Пинту «Ухмельного», пожалуйста, — ответил Шнобби.

У толпы отвисла челюсть, но леди Силачия быстро перехватила инициативу.

— «Ухмельного»? — переспросила она.

— Это такой сорт пива, госпожа, — пояснил слуга.

Леди Силачия сомневалась только миг.

— Насколько я знаю, дворецкий пьет пиво, — сказала она. — Что ты стоишь как столб? Не слышал графа? И мне тоже пинту «Ухмельного». Как оригинально! Это нечто НОВЕНЬКОЕ.

Те гости, которые точно знали, на какой стороне их бутерброда намазан паштет, быстренько сориентировались в ситуации.

— Конечно! Великолепная идея! Мне тоже пинту «Ухмельного».

— У-у! Чудненько! «Ухмельного» мне!

— Всем «Ухмельного»!

— ВЫ ЧТО, НЕ ВИДИТЕ? ОН ЖЕ ПОЛНЫЙ ИДИ…

— ЗАКРОЙ РОТ!

Ваймс, пересчитывая гиппопотамов, осторожно пересек Бронзовый мост. В конце моста стояла девятая фигура. Прислонившись к парапету, она что-то бормотала себе под нос — что-то неразборчивое, но весьма безвредное, насколько это было известно Ваймсу. Легкий ветерок принес Запах, с которым не могли соревноваться даже ароматы Анка. Человека неопытного этот Запах недвусмысленно предупреждал: то, что вы сейчас увидите и учуете, лучше бы вам никогда не видеть и не чуять.

— …Разрази их гром, разрази вас, говорю, стоять всем, тянуть конец! Десница тысячелетия и моллюск! А я говорил, говорил! Суньтесь — и…

— Добрый вечер, Рон, — поприветствовал Ваймс, даже не повернув головы.

Старикашка Рон засеменил за командором.

— Разрази их гром, меня того, а я чего?…

— Бывает, Рон, — миролюбиво откликнулся Ваймс.

— …И моллюск… разрази вас гром, говорю я, хлеб на масло, а не масло на хлеб! Королева Молли передает: ходи да оглядывайся, господин.

— Что-что?

— …Вертухай его тудысь! — невинно сообщил Старикашка Рон. — Отштанить бы их, раз они меня сюда! Видел бы ты их хорька!

И, подметая лохмотьями мостовую, попрошайка ускакал в туман, вслед за своей верной дворнягой.

В комнате прислуги стояло светопреставление.

— Чего-чего? Еще «Ухмельного»? — изумился дворецкий.

— Ага! Сто четыре пинты! — подтвердил слуга.

Дворецкий пожал плечами.

— Гарри, Сид, Роб, Джеффри… по два подноса в лапы и двойную ходку в «Королевскую Голову»! И быстро! Одна нога здесь, другая там! Интересно, что еще он выкинет?

— Ну, вроде бы затеивалось чтение стихов, но тут ОН начал шутить…

— Что, рассказывать анекдоты?

— Гм, не совсем.

Удивительно, как при тумане может еще и моросить. Ветер, заносящий в комнату туманную морось, заставил Ваймса закрыть окно. Командор зажег свечи и открыл свой блокнот.

Наверное, стоило воспользоваться демоническим органайзером, но Ваймс предпочитал видеть все на самой обычной, неволшебной, бумаге. Когда ты что-то записываешь, то лучше соображаешь.

Он старательно вывел слово «Мышьяк» и обвел его кружком, вокруг которого написал: «Ногти отца Трубчека», «Крысы», «Витинари» и «Госпожа Ветерок». Чуть ниже на странице расположил слово «Големы», которое также взял в круг. Рядом с этим кругом он написал: «Отец Трубчек?» и «Господин Хопкинсон?». Немного подумав, добавил: «Похищенная глина» и «Глиняная крошка».

Ниже приписал целое предложение: «Зачем голему сознаваться в том, чего он не делал?»

Какое-то время Ваймс смотрел на пламя свечи, после чего карандаш снова коснулся листа.

«Крысы едят все».

Прошла еще пара минут.

«Что ценного может быть у священника? Зачем его убивать?»

Снизу послышалось бряцанье снаряжения — это вернулась патрульная смена. Заорал какой-то капрал.

«Слова, — написал Ваймс. — Что было у господина Хопкинсона? Гномий хлеб? —> Не похищен. Что еще?»

Изучив листок, Ваймс добавил к написанному слово «Пекарня», некоторое время рассматривал его, затем стер и заменил вопросом «Печь?». Последнее слово он обвел кругом, еще один нарисовал вокруг «Похищенной глины» и соединил все линией.

У старого священника под ногтями был мышьяк. Может, он травил крыс? Мышьяк можно применять в самых разных целях. Любой алхимик продаст его, сколько тебе нужно.

Далее на листке появилась весьма странная надпись. «Чудовище из мышьяка», — гласила она. Но вроде бы все логично. Когда человек отбивается от убийцы, под ногтями его находишь кровь или кожу. А тут под ногтями покойного — мышьяк.

Ваймс перечитал свои записи и после некоторого раздумья приписал: «Големы не живые. Но СЧИТАЮТ СЕБЯ живыми. Чем занимаются живые? — В осн. дышат, едят, справляют нужду». Ваймс посмотрел на клубящийся за окном туман и опять склонился над блокнотом. «Размножаются», — аккуратно вывел он.

В области затылка возникло некое странное ощущение.

Ваймс обвел кругом имя Хопкинсона и прочертил линию через лист к другому кругу, в котором написал: «У него большая печь».

Гм. Шельма утверждал, что в хлебной печи глину хорошенько не обожжешь. Но как-то ее обжечь можно?

Ваймс опять уставился на пламя свечи.

Нет, они не могли… О боги… Ерунда, полная чушь, это невозможно…

«Но все, что нужно, это глина. И священник, знающий нужные слова. И тот, кто вылепит тело, — размышлял Ваймс. — У големов были столетия, чтобы научиться владеть своими руками…»

Эти огромные руки. Которые так похожи на кулаки.

А после нужно замести следы. Убить? Нет, они оперируют иными понятиями. На время выключить…

Он нарисовал еще один неровный круг.

Глиняная крошка. Старая обожженная глина, измельченная до крошки.

Они добавили собственную глину. У Дорфла новая нога… Слепленная как будто недавно. В нового голема каждый добавил частичку себя…

Как-то все это… как бы выразился Фред, голимо. Но только на первый взгляд. Тайное общество големов? Глина от глины моей. Плоть от плоти моей…

Чертовы истуканы. Решили пойти по пути высших существ!

Ваймс зевнул. Спать. Надо немножко поспать. Ну, или…

Он снова уставился на страницу. Автоматически его рука полезла в нижний ящик стола — как всегда, когда он волновался и пытался размышлять. Бутылки там быть не могло — откуда? Однако старые привычки и…

Послышались легкий звон стекла и слабый, но соблазнительный всплеск жидкости.

Ваймс вытащил из ящика пузатую бутылку. Этикетка гласила: «Дистиллярии Пивомеса. Виски Рыгаль Салют, лучший солод».

Янтарная жидкость вкрадчиво лизала стенки, так и просясь наружу.

Ваймс тупо глазел на свою находку. Ну надо же, какое совпадение. Он полез за бутылкой и нашел бутылку.

А ее там быть не могло. Он знал, что Моркоу и Фред Колон следят за ним, но, женившись, он ни разу не купил ни одной бутылки, потому что обещал Сибилле…

И все же это ведь не какое-нибудь пойло. Это сам «Рыгаль Салют»…

Однажды он пробовал его — теперь уж и не припомнить, как такое случилось. В те времена он обычно употреблял жидкости, действие которых приравнивалось к удару кувалдой по уху. Но тогда… Наверное, где-то раздобыл денег, и… Один запах этого божественного напитка возносил тебя в Дунманифестин. Запах… Вспомнить…

— А она ему: «Забавно, прошлой ночью все было несколько иначе!» — закончил капрал Шноббс.

И, широко ухмыляясь, обвел глазами свою аудиторию.

В зале воцарилась тишина. Потом кто-то в толпе хихикнул — неуверенно, словно бы очень сомневался, что его кто-либо поддержит. Но затем раздалось еще несколько смешков. И вскоре хохотали уже все.

Шнобби купался в лучах славы.

— А вот еще! — воскликнул он. — Заходит клатчец в трактир, а под мышкой у него такое ма-а-а-ленькое пианино…

— Мне кажется, — твердо сказала леди Силачия, — закуски уже поданы.

— А свиные голяшки будут? — весело поинтересовался Шнобби. — С «Ухмельным» голяшки самое то.

— Как правило, я предпочитаю иные части тела, — ответила леди Силачия и тут же покраснела.

— А пирожки со свиными потрохами? Никогда не пробовали? Хотя голяшки все равно круче, — не унимался Шнобби.

— Это… гм-м… по-моему, это не самая изысканная часть свиньи? — вежливо предположила леди Силачия.

— Забейте, — твердо сказал Шнобби. — Копыта можно не обсасывать.

Сержант Колон открыл глаза и застонал. Голова у него раскалывалась. Его чем-то ударили. Очень может быть, что стеной.

А еще его связали. Руки и ноги.

Как выяснилось, он лежал в темноте на деревянном полу. В воздухе висел какой-то жирный запах, до отвращения знакомый и тем не менее неузнаваемый.