Сердечная терапия Иванцова Мила
«Интересно, кем же она будет в этом белом костюме? – думал он. – Наверное, снежинкой!»
Так и вышло. Конферансье объявил танец Снежинок из балета Чайковского «Щелкунчик», на сцену выбежали девочки на пуантах и в белых пачках, и взволнованная Александра схватила Вадима за руку. Правда, тут же рука ее резко вернулась на колени, а глаза стали неотрывно следить за действом на сцене. Но теперь уже Вадим, продолжая любоваться юными балеринами, которые кружили, замирали и грациозно прыгали на сцене, взял женскую руку в свои ладони и держал так на протяжении всего танца, пока не разразились очередные аплодисменты.
Хрупкие балерины профессионально кланялись публике, украдкой выискивая глазами в зале своих родных. Шурочка снова взмахнула рукой и увидела, как осветилось сдерживаемой улыбкой лицо дочери.
– Она нас увидела! Увидела! – прошептала гордая мать. – Правда замечательные они, скажи?
– Правда замечательные, – подтвердил, любуясь ее сияющим от счастья лицом, Вадим, – но балерина Станислава Стрелецкая вне конкуренции!
Шурочка от неожиданности повернулась к Вадиму и мгновение смотрела на него широко открытыми глазами, а он думал о том, что глаза у нее светло-синие, красивые, но еще и умело подкрашенные – видимо, для него старалась. Они оба все еще хлопали в ладоши, как вдруг Вадиму невыносимо захотелось поцеловать эту женщину в губы, но это было совершенно неуместно. Сдержав свой порыв, он улыбнулся и сказал:
– А что вы так смотрите, мэм? Или есть какие-то возражения?
– Возражений нет, – расплылась в счастливой улыбке Шурочка.
Потом другие девушки танцевали вальс Цветов из того же балета, потом вышла пара старших школьников, но Вадим уже не очень следил за тем, что происходило на сцене, вектор его мыслей теперь был направлен внутрь, на него самого, на его жизнь, на события последних лет. То ли классическая музыка требует переоценки своего жизненного пути, то ли когда, рано или поздно, на этом пути встречаются важные повороты и перекрестки, ты должен их осмыслить, и не важно, где ты в этот момент находишься – за рулем, в ванной или на концерте учеников балетной школы… Вадим действительно будто смотрел сейчас собственный рентгеновский снимок или результат ультразвукового исследования последнего периода своей жизни. И если бы несколько недель назад ему кто-то сказал, что вместо блуждания с Анжелой по ночным клубам он будет радостно аплодировать малышке, которая исполняет балетный номер, он бы не поверил.
Им все же удалось пробраться в служебное помещение, чтобы повидаться со Стасей. Она уже переоделась, но все еще пребывала в приподнятом настроении. Девочка переводила хитрый взгляд с мамы на врача и снова на маму, и было видно, что чужой дядя рядом с родным человеком ее не огорчает, скорее наоборот.
– Классно, что вы пришли! Я очень рада. Я ведь вас приглашала! – прощебетала девочка доктору.
– Ну как же я мог отказаться? Чтобы потом жалеть об этом всю жизнь? – улыбаясь, сказал Вадим.
– И что? Вам понравился концерт? – уже серьезно, по-взрослому спросила его Стася.
– Да. Очень понравился! Я уже сто лет не был в театре, а тем более на балете! А больше всего мне понравилась балерина Станислава Стрелецкая, знаешь такую? – тоже серьезно сказал Вадим.
Стася замерла, а затем приняла условия игры и ответила:
– Да, мы немного знакомы, я ей передам ваши комплименты.
Брови у Александры поползли вверх, глаза округлились, она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как Стася с Вадимом дружно расхохотались.
– Вот уж! И в кого она такая? – развела руками удивленная мама, продолжая любоваться своим ребенком.
Послышался голос воспитательницы, она стала созывать учеников, которые жили в интернате, – уже ждал автобус, чтобы везти обратно в школу их, а также нескольких учителей, костюмы и реквизит. Стася с грустью посмотрела на маму, они обнялись.
– Потерпи, солнышко, послезавтра заберу тебя и махнем к дедушке и бабушке! Будет у тебя целых две недели отдыха!
– Классно! – прижалась к маме Стася.
– Ой, я совсем забыл! – ударил себя по лбу Вадим. – Я же принес кое-что для Станиславы Стрелецкой, не передашь ей?
Стася с любопытством взглянула на него, оторвалась от мамы и сделала к нему шаг, а Вадим протянул ей пакет.
– То есть, это не все ей. – Он сунул руку внутрь и вытащил одну из двух коробочек с конфетами. – Тут кое-что для ее мамы, а остальное – для звезды сцены.
– О! А откуда вы знали, что мы их очень любим? – не сдержала удивления Стася. – Правда, мама редко такие покупает…
Девочка прикусила язык, на мгновение смутилась, но интерес к протянутому ей пакету взял верх, и она заглянула внутрь.
– Что это? Ой, мамочки! Какой же смешной! Это правда мне? Спасибо! – И она закружилась с плюшевым слоненком в руках по узкому театральному коридору.
Ученики и учителя балетной школы уже усаживались в специально заказанный автобус, который стоял у входа в театр. Подходили с костюмами в чехлах последние, среди них Стася, которая смотрела не столько под ноги и на автобус, сколько на снежинки, сказочно мерцавшие под фонарями. Ей уже оставалось сделать несколько шагов до автобуса, как перед нею, словно из-под земли, возникла девушка с микрофоном, за которой стоял молодой мужчина с камерой на плече. Девушка спросила:
– Девочка, а что такое, по-твоему, счастье?
Стася замерла, словно увидела фею. Девушка действительно казалась не очень реальной – стройная, без шапки, на волосах сверкающие снежинки, на воротнике короткой шубки тоже, а еще ногти руки, которая протягивала к Стасе микрофон, были длинными, фиолетовыми и с нарисованными на них снежинками. Девочка прижала к себе чехол с костюмом, в котором только что танцевала партию снежинки, и застыла.
– Ну? Неужели тебе нечего сказать? – улыбнулась ей сказочная леди. – О счастье?
– Счастье? – опомнилась Стася. – Это… Не знаю, наверное, это когда ты долго о чем-то мечтал, старался все сделать для этого и вдруг видишь, что это наконец-то начинает получаться.
– Да-да, молодец! А еще? – подбодрила ее девушка.
– Еще?
Вдруг от автобуса донесся сердитый голос:
– Стрелецкая! Станислава! А ну, бегом сюда! Посмотрите на эту звезду! Она уже дает интервью!
Девочка вздрогнула, посмотрела в сторону автобуса, подняла взгляд на снежную девушку и быстро-быстро сказала:
– А еще счастье, когда мама счастлива! Извините, меня зовут.
Стася легко подбежала к двери автобуса, а девушка махнула рукой оператору:
– Жека, снято!
20
– Опять куда-то собираешься? – Голос мужа заставил вздрогнуть Антонину, которая замерла перед распахнутой дверцей шкафа. Она была хороша в черном кружевном нижнем белье с изысканной красной вышивкой.
– Да… У Киры лишний билет в оперу, – ответила женщина и мгновенно перешла в наступление: – Ты же меня никуда не приглашаешь!
– Я? Да я бы и не против куда-то вместе выйти, можно обсудить. Но ты чаще бываешь в городе, купила бы билеты на свой вкус… А может, вы и меня с собой возьмете? Я бы там перед спектаклем купил билет, или с рук у кого лишний? – неожиданно повел свое наступление в диалоге Игорь, прошел от двери к окну и остановился спиной к жене.
– С нами? – напряглась Антонина, удивленная таким неожиданным допросом и интересом мужа к опере.
– Да. А что? Или я совсем уж лишний в вашей компании? Ты как-то в сердцах угрожала мне, что найдешь кого помоложе мне на замену, так что, может, уже? – Он сделал вид, что внимательно рассматривает цветы на подоконнике, но в стекле, на фоне заоконной темноты, перед ним было растерянное лицо Антонины.
– Ерунду несешь! Зачем я молодому? Отдала вам свою молодость, лучшие годы, а теперь никому не нужна – и сын не позвонит лишний раз, и ты все с наукой своей трахаешься, тебе не до меня, вот и хожу с приятельницей по выставкам и спектаклям, как лесбиянка! – неожиданно грубо ответила Антонина, с одной стороны, смущенная допросом мужа, с другой – разгневанная тем, что ему хватает наглости пытаться ее контролировать, это при его-то интрижке с Соней Тю (про себя Антонина стала называть зазнобу мужа Соней Тю, так как «кривоногая тумбочка» было слишком длинным никнеймом).
– Ну, лесбиянка из тебя никакая, – улыбнулся Игорь. – Во-первых, ты замужем, во-вторых, кажется, у нас до сих пор все в порядке в постели, или я ошибаюсь?
Антонина уперла руки в бока и вдохнула полной грудью. Игорь отметил про себя, что годы ее не портят и сейчас она выглядела очень сексуально, но глаза ее горели холодным гневом. Как же хотелось ей в эту минуту выпалить ему в глаза: «Так чего же ты, сволочь, разводишь лирику с той сучкой, если у нас все в порядке? И сколько лет уже все в порядке, я об этом забочусь, как никто! Чтобы тебя, козла, не тянуло в чужую капусту, чтобы тебе той капусты и дома было вволю, хоть тресни!» Все это мгновенно пронеслось в голове женщины, пробежало световым табло по ее лицу, посыпалось искрами из глаз, и Игорь подумал: а не признаться ли жене прямо сейчас в глупой игре, которую он затеял, чтобы оживить ее чувства к нему? Сгрести бы ее в объятия, извиниться, покаяться, может, еще бы все и наладилось… Но Антонина стояла напротив него в классической позе разгневанной украинской женщины, и взгляд ее был холодным и безжалостным.
«Уже нашла», – вдруг мелькнуло в голове профессора Соломатина и отдалось щемящей болью где-то в груди. Он снова повернулся к окну и стал смотреть на снующие по улицам вечернего заснеженного города машины. Ему вспомнилось недавнее предупреждение Яны о том, что его игра вышла из-под контроля и покатилась по другому сценарию, но карты раскрывать уже не стал.
– Не заводись, Тоня. Шучу я. Собралась, так иди, развейся, – пожал он плечами, не оглядываясь, и крепко сжал пальцами край подоконника.
21
Неожиданный допрос, учиненный обычно не слишком интересовавшимся ее жизнью Игорем, несколько смутил Антонину, но отнюдь не нарушил ее планов на вечер, даже придал им адреналина и куража. Изменить ее планы мог Тарчинский, вот кому всегда с избытком хватало авантюризма!
Антонина оставила машину на парковке возле ресторана и набрала номер мобильного Романа.
– Заходи, я уже внутри, иду тебя встречать, – сказал он и действительно через минуту махал ей рукой от стеклянных дверей трехэтажного здания, украшенного сверкающими гирляндами.
Антонина, играя ключами от машины, сделала несколько шагов ему навстречу по свежему скрипучему снегу.
– Привет! – улыбнулась она Роману.
– Выглядишь все лучше, может, ты ведьма, Тонька? – заглянул ей в глаза Роман и стряхнул снежинки с пушистого воротника ее светлого пальто.
– Все женщины ведьмы, – сверкнула глазами Антонина. – Так мы проходим или будешь держать даму на пороге?
– Проходим! Очень правильное слово! Наверное, все-таки ведьма. – Роман снова с загадочным видом театрально заглянул в глаза женщины.
Он взял даму за руку, провел внутрь, показал через приоткрытую витражную дверь зал, где играла веселая музыка, было много людей и почти все столы были заняты. Антонина не так представляла себе сегодняшнюю встречу и немного расстроилась. Ведь Роман приглашал отпраздновать Новый год, и она ждала романтичной атмосферы, а большой зал был набит народом – это явно был чей-то корпоратив… Сидеть в этом шуме, жевать, глядеть вокруг? К тому же Киев, как говорится, – большая деревня, глазом не моргнешь, как нарвешься на общих знакомых, и вылезет тебе боком этот «поход в оперу»… Антонина замерла, рассматривая зал, как вдруг почувствовала через ткань пальто мужскую руку на талии, и рука эта подталкивала ее в совершенно другом направлении – налево, к лестнице с деревянными резными перилами, ведущей куда-то наверх. Женщина удивленно оглянулась и увидела, что Роман уверенно кивнул, улыбаясь. Сердце ее ухнуло, отдалось эхом где-то в желудке, и уже не было сомнений, что вечер покатится по плану Тарчинского и точно не превратится в банальный ужин в заведении общепита.
Давно, очень давно не чувствовала Антонина, как чужое мужское тело прижимается к ее телу, раскаленному безумной, хоть и молчаливой игрой. Другое тело, не мужа, знакомого за долгие годы до кончиков пальцев. Ее смущала непредсказуемость новых движений, поз, ритмов, реакций Романа на ее собственные движения, позы, ритмы, но поиск новой гармонии и желаемое обоими удовольствие объединяло. Ее руки обнимали еще крепкий торс Романа, пальцы впивались в его спину, а потом вцеплялись в еще густые волосы и то прижимали его голову к груди, то отрывали ее, сдерживая нашествие голодных поцелуев. Действо было бурным, а мужское тело – неизведанно-чужим. Это интриговало, волновало, удовлетворяло женские амбиции и питало жажду мести.
Антонина, сколько себя помнила, никогда в постели не теряла головы. Она вообще не понимала, как это возможно, и считала слова о страсти «без памяти и до потери сознания» литературными эпитетами и метафорами, которые должны были украсить описание всем хорошо известного процесса, когда двое людей по тем или иным причинам на мгновения сливаются в одно целое. Вот и сейчас ее внутренний компьютер мало того что анализировал все происходящее между ею и Романом, так еще и выдавал, словно азбукой Морзе: «Нарвался? Будешь знать! Нарвался? Будешь знать!»
И кровь ударяла ей в виски, и назло Игорю она отметала все запреты, суеверия и комплексы при мысли, что когда-то в юности вот так, наверное, он наслаждался Соней, и именно об этом теперь вспоминал, общаясь с ней, и мечтал, старый романтик, что при первой же возможности именно так «в номерах» при каком-нибудь ресторане будет выплясывать на этой сучке…
Антонина вцеплялась ногтями в горячую потную спину Романа и кусала его за плечи, а он стонал, ошалело мял ее тело, словно хотел раздавить его, и впивался поцелуями в губы, будто стремился высосать ее душу, при этом их тела бились друг о друга, как две гигантские руки в бешеных аплодисментах. Но вот «ладони» ударились в последний раз, сплелись и замерли, обессиленные.
– Если бы не махнул тогда на это рукой, добился тебя, забрал бы с собой в Москву, может, так и прожили бы вместе до сих пор, как ты со своим… А я, видишь, все метался от хорошего к лучшему, – улыбнулся Роман, разливая остаток коньяка по бокалам.
– Не очень-то ты набивался, – хмыкнула Антонина. – Разве это любовь была? Ой, не ври и не выдумывай! Мы же едва знакомы были тогда! Разве что пересекались в коридорах или в раздевалке спорткомплекса. Тебе, о комсомольский лидер, хотелось побед и целых отрядов влюбленных в тебя девушек!
– Как знать, как знать… – снова улыбнулся Роман и поднял бокал. – Разве мог я предположить, что Мага отступится… Кстати, забыл тебе сказать! Я ведь его видел!
– Как? Кого? Магу?! Где?! – От неожиданности все еще красивая женщина, сидевшая в черном кружевном белье с красной вышивкой за круглым столиком с праздничными угощениями, округлила глаза, бокал дрогнул в ее руке, но коньяк удержался в берегах и опустился на дно, оставив узор на выгнутом стекле.
– Да как-то, уже давно, жизнь забросила меня из Москвы в Дагестан, в Махачкалу. Бизнес, дела, проблемы, конкуренты. Союза тогда уже не было, а связи остались, и ментальность наша советская нередко позволяет решать вопросы на личных контактах, тогда как в цивилизованных краях в таких ситуациях давно зашли бы в тупик.
– Ничего не поняла. Ты о Маге расскажи! Что же он делает? – допытывалась Антонина.
– Ишь как загорелась! Аж ревностно мне! – Роман игриво надул губы.
– Говори уже, а то укушу! – Антонина ткнула его кулаком в голое плечо.
– И так весь исцарапанный и покусанный, хорошо, что жены нет, никому ревновать!
– Так! Ты долго будешь дурака валять? Сказал «А», то говори и «Б»! Или нет – не говори. Ничего не хочу слышать. Вот не хочу! Все! Какая мне разница?
– Хочешь, хочешь! Ишь как вспыхнула! Я и не думал, что у тебя действительно были к нему чувства. Уж больно вы разные. Казалось, что он тебе по барабану и ты просто позволяла себя боготворить. А теперь вот какие страсти!
– Дурак ты. Просто любопытно мне. Тридцать лет прошло, другой век на дворе. Разные страны, границы. Интересно стало. Ну и не говори!
– Да особо нечего рассказывать. Он меня даже не сразу узнал. Я не мог понять, к лучшему это для меня или наоборот. Потом признался, кто я. Львов ему напомнил.
– То есть? А что он делает? В спорте? Собственно, он ничего больше и не умел. Поехал тогда семье помочь, поддержать. Мужик! Уважаю.
– Тебя не приглашал или не захотела?
– Сам догадайся, – хитро усмехнулась Антонина.
– Да, пожалуй, ты и рада была, что так вышло. Спрыгнула с пьедестала и не ушиблась, а? – тоже с хитринкой посмотрел ей в глаза Роман. – Так будем пить или смотреть на коньяк?
– За Магу! – Антонина звякнула своим бокалом о Романов.
– За Магу! Хороший он мужик. Мог меня под асфальт закатать, а отпустил.
– Что? – ахнула Антонина, даже забыв закусить.
– Бандит он.
– Кто?
– Бандит. Но не просто урка, а авторитетный бандит. Под ним чуть не весь город ходит. Крышует чужой бизнес, решает вопросы, дружбу водит с бизнесменами, политиками, важными людьми. Этакий дон Корлеоне в своих краях. Богат, если интересно. Очень богат.
– Ничего себе! – прошептала пораженная Антонина. – Ничего себе…
– Да нечему особо удивляться. Разве мало ребят из силовых видов спорта подались в «бурные девяностые» на такие заработки? Факт не новый. А нас жизнь чудом свела. Кстати, спрашивал о тебе, но я мало что мог ему рассказать. Разве что знал от кого-то, что замужем и за границу ездишь. Видел по его глазам, что до сих пор тебя любит. Хочет. Теперь понимаю почему. Ты же, Тонька, ведьма. Бывают ведьмы лесные, а ты – ведьма постельная, – засмеялся Роман, поднялся из-за стола, подошел сзади к Антонине, наклонился, обхватил ее руками и, отыскав ее губы, снова впился в них своими.
Вкус коньяка стал их общим, у Антонины потянуло внизу живота, но, несмотря на это, мысленно она все равно перебирала факты: «Вот жизнь! Мага – крутой мафиози, а я – профессорская жена…»
22
Профессор Игорь Соломатин, не включая свет, вышел из кухни на балкон и смотрел через стекло во двор. Антонина села в машину, завела двигатель, вышла, смела специальной щеткой рассыпчатый снег с заднего стекла, обошла машину, обмела переднее стекло, посмотрела вверх, на окна их квартиры, и снова села за руль. Через тонированное стекло Игорь видел, как в салоне мигнул голубым светом экран мобильного. Через минуту «тойота» жены тронулась.
«Точно нашла… – снова подумал Игорь. – Хотел как лучше, а выходит, сам все испортил… И что дальше?»
Он почувствовал, как нервно дергаются коленные чашечки под брюками и мускулы от плеч до локтей – от холода или от волнения? Холодно и неуютно жилось ему последние годы рядом с женщиной, которую любил всю жизнь и всю жизнь пытался пробудить в ней любовь. И раньше не слишком грел семейный очаг, но с ними был Вадик, они ездили по миру, было что-то общее… А что осталось им обоим теперь, когда даже разговор не клеится? Разве можно жить только воспоминаниями? Воспоминаниями о чем? О том, каким он был счастливым, когда Тоня согласилась стать его женой? Девушка из простой семьи, но красивая и самоуверенная, которая вполне могла составить партию более крутому поклоннику из тех, что вились вокруг нее. Иногда Игорю казалось, что она только для того и согласилась выйти за него, чтобы остаток жизни он чувствовал себя в долгу перед ней. Хотя нет, нет! Это вряд ли. Но почему тогда? Кто знает… А может, это было его ошибкой? Еще тогда, на старте… Впрочем, разве можно любовь всей жизни считать ошибкой? Уже счастье, что любовь была. Хоть и такая однобокая. Другие и этого не испытали. Но как это утомляет…
Игорь переступил порог с балкона в кухню и почувствовал, что действительно замерз. Включил электрочайник, прижал к нему ладони, постоял так минуту, а потом решительно подошел к шкафчику-бару, достал оттуда бутылку хорошего виски, полученного в подарок от шотландского коллеги физика, взял низкий стакан, наполнил его наполовину и решительно выпил.
Чем меньше в бутылке оставалось виски, тем более полярные эмоции овладевали Игорем. Его растерянность от осознания того, что нелепая игра шла не по его правилам, сменилась ступором безысходности, потом ему стало жалко себя несчастного, которого, наверное, никогда и не любили, и даже слезы наворачивались на глаза от осознания этого факта, да что уж греха таить! – они медленно стекали по щекам… Но на дне очередного стакана профессор Соломатин вдруг увидел рациональную идею и озвучил ее себе:
– А может, оно и к лучшему… Видишь, с помощью моей Сони все и выяснилось-то… Кто кому кто. Нашла дурака!
Он, шатаясь, побрел в спальню, прихватив в коридоре с полки свой мобильный. «Позвонить ей? Или не мешать? Не мешать слушать оперу…» – Игорь невесело посмеялся собственной шутке. Он улегся одетым на супружескую постель, и сон уже начал было накрывать его, как где-то внутри появилось ощущение, напоминающее жажду, потребность в чем-то неопределенном, но крайне необходимом. Игорь из последних сил прислушивался к своим ощущениям, пытаясь определить, чего именно ему хочется. Сон брал свое, и уже на его границе мужчина вдруг увидел, словно в тумане, лицо этой чудачки Яны, которую взволновала их история, Антонинина исповедь и ее собственное открытие относительно виртуальной Сони… И, засыпая, он даже почувствовал теплоту ее рук, сложенных на столе «замочком», которые накрыл тогда ладонью.
23
Еще утром Яна забрала из почтового ящика квитанцию на посылку, но добралась до почты уже после работы. Радовали ее эти рождественские дары или нет – она и сама не знала. Два раза в год она получала из Канады коробку или пакет с подарками – перед Новым годом и летом – ко дню рождения.
Конфеты, какая-то косметика, шарфик или перчатки зимой и несколько футболок, пестрых юбок и солнечные очки летом – таким был примерный набор знаков внимания, оказываемых отцом, точнее, его новой семьей, ведь собирали это, несомненно, женские руки – Надеждины или ее невестки.
На этот раз в пакете были черный свитер с яркими полосками, коробка конфет и альбом для фотографий. Она взяла свитер в руки – полезная вещь, особенно учитывая то, что на кухонном столе уже лежал билет на поезд на тридцать первое декабря. Так Яна решила в этом году вопрос празднования Нового года: ночь в поезде, а затем – заснеженные Карпаты, спуски с гор на лыжах, подъемники и снова спуски, новые люди вокруг, новые впечатления. Вот так и праздники пройдут. Полистала фотоальбом. В прозрачные кармашки-страницы были вставлены две фотографии.
«Постарел папа», – подумала Яна, но, к своему удивлению, не прониклась ни возрастными проблемами отца, ни тем, что рядом с ним улыбалось уже трое канадских внуков. Они давно существовали «где-то там», вне ее траекторий.
Прошло более десяти лет после их отъезда, не сказать чтобы в Канаде им жилось беззаботно, но редкие письма приносили Яне известия о том, что семья в конце концов устроилась, все нашли работу, имеют хорошее жилье и в целом довольны. Конечно, если бы она решила ехать следом, поставив отца перед этим фактом, вряд ли бы он возражал. Поэтому обвинять его в чем-то не приходилось. Сама так захотела. Выучилась. Похоронила бабушку. Вышла замуж. Развелась. Вытащила себя за волосы из пропасти депрессии. Может, тогда, в период, когда земля уходила из-под ног, к ней и залетали мысли бросить все и… Но так и не решилась. Тело после преждевременных родов и потери ребенка постепенно восстановилось, боль душевная и разочарование засиделись дольше, но и они сгладились. Жизнь, как ни странно, продолжается после любых испытаний, и ты шаг за шагом движешься вперед, снова учишься ходить, говорить, улыбаться себе и людям.
Отец несколько раз в год присылал рукописные письма (так и не подружился с компьютером и Интернетом, хоть и не такой уж старый, еще нет и шестидесяти), сообщал в нескольких предложениях новости, жаловался на здоровье, спрашивал, чем она занимается и какие у нее планы, но в гости больше не звал. Да Яна и не набивалась. Вспоминала его нерешительное предложение эмигрировать вместе с ними, потом его слезы в Борисполе и понимала, что варианты в ее жизни были, но каждый выбирает свой путь сам. Сам его и проходит.
Хотя, чего греха таить, нелегко ей было плыть по житейскому морю, зарабатывая себе на хлеб руками и выслушиванием десятков чужих историй, пропуская через себя людские боль и неприятности, будто своих ей не хватало. И казалось, что и собственный печальный опыт, женские слезы и семейные драмы с каждой новой историей будто резинкой стирали в ее воображении образ настоящего мужчины. Точнее, стирали веру в существование этого мужчины не где-то в сказках, фильмах и романах, а здесь и сейчас – в реальной жизни, в ее окружении, в ее родном городе, на тропах, которыми она ходит.
И все же Яне нравилось присматриваться к людям. В магазине. На улице. В транспорте. Додумывать их истории. Догадываться об их отношениях. Психологом она была бездипломным, не испорченным многолетним образованием. Была она интуитивным психологом «от Бога», к тому же умела слушать. А еще – создавать вокруг себя некое «поле равновесия и покоя», «поле целебных энергий», как сказала ей одна бывшая пациентка. Как это у нее получалось, трудно объяснить. Может, просто было дано. Дано быть кому-то нужной в трудную минуту. А это уже немало для осознания своего места в жизни.
Обо всем этом думала Яна, рассматривая то свитер, то фотографии большой улыбающейся канадской семьи. Но вдруг накрыла ее волна одиночества и жалости к себе, комок подступил к горлу, в носу закрутило, картинка в глазах расплылась, и Яне неудержимо захотелось почувствовать рядом крепкое мужское плечо, ощутить теплоту добрых рук, увидеть разумные неравнодушные глаза, услышать слова поддержки и любви. А может, самой качать на руках маленькое существо, растить его, беречь и защищать эту «плоть от плоти»…
Яна упала на кровать, обхватила подушку руками и разрыдалась. Плакала она долго и искренне, будто за последние годы накопилось в ней море этой соленой жидкости, которая пошла через край, лишь только Яна позволила себе слабину.
Постепенно рыдания затихали, она обессиленно всхлипывала и чувствовала, как накрывает ее сон. Из последних сил, не вставая с кровати, разделась, сбросила одежду на пол, завернулась в одеяло, скрутилась калачиком и притихла. Перед глазами проплыло лицо отца, каким он был еще в ее школьные годы, мамин портрет на гробе, перевязанный черной лентой, Надеждины умелые руки, неустанно хлопотавшие в кухне, очередь на регистрацию в Борисполе… Все это вылезло из тайников памяти и кружились перед ее внутренним взором.
«Заменить чем-то хорошим! Заменить», – в полудреме посоветовала сама себе Яна и сделала усилие, чтобы отодвинуть подальше эту карусель. И, уже проваливаясь в сон, увидела перед собой доброе спокойное лицо профессора Соломатина, его искреннюю улыбку, а еще будто почувствовала, как его теплая рука накрывает ее сплетенные пальцы. На сердце стало тепло и уютно, Яна расслабилась и поплыла в свои сны.
24
Пока Александра и Вадим смотрели выступления учеников балетной школы, на улице пошел густой пушистый снег. Они добежали до машины, Вадим пикнул сигнализацией, осторожно открыл дверцу и с силой ее захлопнул. Сухой снег скатился на землю. То же он проделал и с дверцей с другой стороны машины. После этого помог Александре усесться, а она еще несколько минут наблюдала за тем, как Вадим, словно волшебной палочкой, обмахивал щеткой окна машины, открывая ей панораму ночной Контрактовой площади в рождественских огнях. Прямо перед ними, за площадью, стоял на постаменте заснеженный Григорий Сковорода с котомкой через плечо. Людей у памятника было немного, не то что днем. Топталась какая-то компания молодежи с гитарой, а еще виднелась неподвижная мужская фигура с цветами в руке. «Место встречи изменить нельзя», – подумала Александра и улыбнулась.
Открылась дверца, Вадим потопал ногами, рукой смахнул снег с головы и быстро нырнул в салон и уселся за руль. Он заметил улыбку Шурочки, и это было приятно, даже если она насмехается над его манерой отряхиваться перед тем, как сесть в машину. Ну, вот он такой. Какой уж есть. Вот такой… Зато настоящий. Не выпендривается, чтобы изображать из себя распальцованного мажора… Ему было приятно ощущение того, что рядом с Шурочкой не нужно становиться на цыпочки, что-то из себя корчить, зарабатывать очки, думать, как ты выглядишь и на сколько баллов тянешь сегодня. Ему нравилось быть собой, улыбаться, шутить, рассматривать ее и Стасю, делать для них обеих что-то приятное, хотелось заботиться о них… А еще его вновь охватило желание поцеловать ее в губы, на которых еще играла легкая улыбка. Необъяснимо тянуло Вадима прикоснуться к этой женщине. Как врач он, конечно, был осведомлен и о межполовой «химии», и о гормонах, и был в курсе теории дедушки Фрейда, не понимал только этой «избранности». Почему с одним человеком тебя «включает» просто так, а для удерживания равновесия с Анжелой, например, приходилось прилагать столько усилий.
Сейчас ситуация, казалось бы, позволяла поддаться волнующему желанию коснуться, поцеловать ее – вдвоем в машине, снаружи падает снег, еще немного – и снова придется выходить сметать его… Но подсознательно Вадим чувствовал, что еще рано, и он снова сдержался.
Завел двигатель. Вздохнул. Поймал на себе удивленный взгляд Шурочки. А дальше его понесло без сценария. Он сказал то, что само вырвалось:
– Я хотел пригласить тебя где-нибудь поужинать… – Пауза, взгляд глаза в глаза. – Но такая погода… Еще заметет нас где-то к черту, пока будем сидеть… – Пауза, сдерживаемая улыбка, серьезный вид. – Так вот, у меня есть предложение, несколько банальное, но гораздо более безопасное… – Пауза, вопрос в глазах сидящей напротив женщины. – Давай сейчас заедем в ближайший супермаркет, возьмем какой-то еды, бутылочку вина и, чтобы не искушать человека за рулем, поедем ко мне ужинать, а?
Александра пару секунд смотрела ему в глаза – без удивления, спокойно, потом пожала плечами и без набора фраз, который мог бы показаться уместно-типичным в данных обстоятельствах, просто сказала:
– Давай.
Квартира Вадима не походила на холостяцкую берлогу, хотя в ней не было следов женского присутствия. Уже не было. Двухкомнатный «хрущ» с современным ремонтом: небольшой коридорчик, первую комнату объединили с крошечной кухней в «студио» – это расширяло пространство. В стене напротив окна дверь в другую комнату. Желто-золотистые шторы, современная мебель в кухне и комнате – без ненужных тяжелых шкафов, комодов и больших столов для традиционных торжеств. Возле дивана с подушками-думочками – стеклянный столик на низких ножках, на стене напротив – плоская панель телевизора, под ней на этажерке – музыкальный центр. Полки с книгами. Современный пол из ламината, без ковров. На кухонном окне пузатый кактус.
В кухне Вадим энергично вынимал пакеты, раскладывал на тарелке уже нарезанные в магазине буженину и колбасу, зелень петрушки. Ловкими движениями открывал железные баночки с кукурузой, оливками, мелкими огурчиками… Хлеб тоже уже оказался нарезанным. Удобная, хоть и небольшая кухня, видимо, не очень была обременена хлопотами хозяина и наблюдала за его движениями десятком блестящих глазок-ручек на дверцах встроенной мебели. Так же удивленно наблюдала издалека за шаманством врача на кухне Шурочка – ее предложение о помощи было решительно отвергнуто:
– На этой кухне двоим делать нечего, разве что толкаться! Отдыхай, можешь включить телевизор, не напрягайся. Ты, наверное, устала за день.
Александра и правда вдруг почувствовала, что страшно устала. Еще в машине подумала, стоит ли соглашаться на продолжение вечера, но в тот момент, когда Вадим задал вопрос, она замерла и просто прислушалась к себе: хочет ли она сама этого? Исчезли вопросы «кто он и кто я?», «зачем ему чужие проблемы?», будто и их накрыло снежной периной. Александра честно ответила себе: «Хочу». Все словесные игры, которые могли бы при данных обстоятельствах вестись взрослыми людьми вокруг возможного продолжения этого зимнего вечера, на самом деле ничего не изменили бы, а просто стали бы элементами неписаного этикета, который в данном случае не стоил лишних слов. Им было спокойно и легко вместе и действительно не хотелось прощаться. И она согласилась. А как уж оно пойдет дальше – на все воля Божья. Давно, очень давно не открывалась ее душа мужчинам. Не было никого из них и близко возле ее тела. Постепенно унималась боль после гибели мужа, но Александра не искала замены, да и не до того было – другие цели были важнее. Выжить. Вырастить и выучить Стасю…
Ужинали при свечах за журнальным столиком.
Сидели рядом на низком диване.
Пили понемногу вино, говорили.
Каждый о своем, но интересном другому.
Будто снова знакомились. Странно.
Тихая музыка не мешала.
Вспоминали о маленьких балеринах.
О грустном говорить не хотелось.
Свечи потрескивали, их огоньки дрожали.
За окном хлопьями валил снег.
Люди его не интересовали.
Вадим встал и прошел в кухню поставить на плиту чайник. Александра тоже поднялась и подошла к окну. Странно, но на улице не было темно. С серого неба словно кто-то горстями сыпал снег, покрывая толстым слоем двор, деревья, машины. Свет от фонарей висел мутно-белыми кругами, и они показались женщине похожими на сахарную вату на палочках, которую продают на Крещатике.
Александра задумалась, прижавшись коленями к теплой батарее. В детстве она любила наблюдать из окон родительской квартиры, как прибывает в городок снежный десант. Раньше снег предвещал безусловную радость – санки, каток, снеговиков, лыжи, снежные бои после уроков… Теперь все было гораздо сложнее. Не знаешь, когда на работе легче, – зимой холодно, летом жарко, и при этом ничего не меняется, и перспектив никаких. А поездка на праздники домой – слишком маленький глоток воздуха: не успеешь расслабиться, как пора возвращаться. Но такова пока их жизнь…
Она почувствовала страшную усталость, а может, это было от вина, хоть и совсем немного его выпила… Она ощутила нереальность происходящего и задала себе вопрос: «Что я здесь делаю?» Но когда она попыталась вернуться в реальность, почувствовала, что за ее спиной стоит Вадим. Его дыхание касалось ее шеи, а через мгновение он молча обнял ее, и, один за другим, поцелуи коснулись женского уха, шеи, щеки…
Они целовались у окна, в теплой комнате со свечами и музыкой, и это делало происходящее праздничным. В отличие от Александры, Вадим вполне сознавал, что происходит, что обнимает не Анжелу, а совершенно другую женщину, и поцелуи были другими, и ощущения, и это разжигало его желание идти до конца, чтобы окончательно зачеркнуть прошлое, заменив его новым. Иным.
– Останешься у меня? – прошептал он, на мгновение оторвавшись от ее уст.
В ответ на него глянули ее большие глаза, а потом исчезли – Александра уперлась лбом ему в шею ниже уха, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Как только их губы снова встретились, оба вдруг вздрогнули от неожиданно резкого сдвоенного звука – одновременно на плите засвистел чайник и на этажерке заиграл мобильный.
Они молча посмотрели друг на друга, и Александра бросилась в кухню, а Вадим – к телефону. Через несколько секунд он встревоженно посмотрел на женщину, несколькими репликами ответил на звонок, выключил его и… И вдруг Александра увидела перед собой совсем другого человека. Вадим мгновенно посерьезнел, подтянулся, бросил взгляд на стол, на гостью, подошел к ней вплотную, взял за руку:
– Извини. Мне надо ехать в больницу. Проблема там. У моего пациента неожиданное осложнение после операции, кровотечение. Я должен быть там. Прости…
– Да, конечно, я понимаю. Сейчас я соберусь.
– Нет-нет, ты оставайся, пожалуйста! Куда ты поедешь ночью? Я дам тебе запасные ключи – вдруг я не вернусь к утру. Просто запрешь дверь, уходя, здесь метро недалеко. Оставайся. В спальне в шкафу возьми, что нужно. Извини, что так вышло.
Александра удивленно смотрела на Вадима, потом обвела глазами комнату, еще раз тревожно посмотрела ему в глаза, но он уже был не здесь, мысленно находился возле своего маленького пациента. В следующую секунду он оказался в коридоре, быстро, автоматически оделся, звякнули в руках ключи.
– Хорошо, – сказала она, – беги. Тяжелая у тебя работа. А… а сколько ему лет?
– Еще нет и двух суток. Я вернусь. Когда смогу, – уже на ходу крикнул он.
25
Машина завелась без проблем, хотя стоило бы ее немного прогреть, но сейчас было не до того. «Дворники» смахнули с лобового стекла белый, пушистый, еще не отяжелевший снежный слой, фары осветили двор, и через минуту колеса оставили первый след на свежем снегу.
Покрутившись по пустым ночным улочкам, Вадим вскоре выехал на проспект Победы и понесся вперед. Проспект, прямой, будто прочерченный от западной окраины города до площади Победы, а дальше переходивший в раздвоенный бульвар Шевченко, который достигает Крещатика, был почти пустым в этот поздний час. Вадим миновал центральный ЗАГС, повернул направо, сделал петлю и помчался по улице Черновола. Он знал, что каждая минута дорога в этой критической ситуации, поэтому не поехал к светофору, где обычно разворачивался, а, посмотрев в зеркала, резко повернул влево, пересекая двойную осевую. Шлагбаум на въезде на территорию больницы был опущен, но дежурный узнал машину и быстро поднял его.
Вадим включил сигнализацию и стремительным шагом вошел в старинный корпус детской кардиологической клиники, оборудованной по последнему слову современной медицины. Снимая на ходу куртку, он направился к лифту. Знал, что так же подняли по тревоге дежурных анестезиолога и реаниматолога, что уже идет борьба за жизнь маленького человека, мальчика, которому он делал операцию вчера сразу после рождения, используя вместо донорской пуповинную кровь, собранную во время родов. Новый метод, который позволял избежать проблем при переливании младенцу крови взрослого донора, хорошо показал себя на практике, хотя, казалось бы, сколько там той крови? Но эти сто граммов составляли примерно треть общего объема крови новорожденного и были резервом, спасительной дозой во время операции, когда применяется так называемый АИК – аппарат искусственного кровообращения.
Но что же могло случиться после удачно проведенной, хоть и сложной, операции? «Что могло случиться?» – то и дело спрашивал себя врач.
Вадим быстро переоделся и отправился в реанимацию. Перед дверью он наткнулся на испуганный взгляд отца прооперированного мальчика. Мать пока ничего не знает, ведь она еще в роддоме, откуда вчера утром привезли сюда новорожденного.
– Ситуация под контролем, оставайтесь здесь, я сообщу вам, как только будут новые данные, – выпалил Вадим на ходу и, не дожидаясь ответа, уверенным шагом прошел в дверь и направился к кроватке, возле которой кипела работа. Пожилой уже реаниматолог, взглянув на результаты анализов пациента, подошел к Вадиму.
– Внезапно ухудшилась кардиограмма в левых отведениях и появилась тенденция к артериальной гипотензии, – коротко пояснил он.
– Состояние стабильное?
– Пока да, нам удалось поднять давление, но это временно – необходимо устранить причину ишемии миокарда.
Возле ребенка колдовал Андрей, опытный кардиолог, он обследовал маленькое сердечко с помощью ультразвукового аппарата. Светлое пятно монитора отражалось в стеклах его очков, в напряженном взгляде читалось спокойствие и понимание ситуации.
– Привет, Вадим, – сказал он, не отрывая взгляда от изображения на экране. – Похоже, это тромб сдавливает левую коронарную артерию – от этого все проблемы.
– Берите пациента в операционную! – отдал команду Вадим. Выражение его лица изменилось – есть точный диагноз, и сразу все становится на свои места. Мысленно он уже спланировал операцию, и оставалось только действовать. – Операционная сестра на месте?
– Да, операционная уже готова, – отозвался реаниматолог.
– Тогда не медлите.
– Нам нужно десять минут до начала операции.
– Хорошо, я буду в операционной.
Теперь самое время вспомнить все нюансы вчерашней операции. Вадим, идя по коридору к операционной, невольно остановился у окна. Снаружи поднялась настоящая метель, и на мгновение мысленно он вернулся туда, где было уютно и так хорошо еще полчаса назад… Но отражение в ночном окне человека в зеленом хирургическом костюме сразу вернуло Вадима к реальности. Каждая потерянная минута – это увеличение риска для жизни его маленького пациента.
Маска. Хирургическая шапочка.
Стерильная одежда. Перчатки.
Специальные очки с увеличением. Налобный осветитель.
И тебя уже не узнают даже близкие знакомые.
Ты – робот, запрограммированный на быструю, четкую, последовательную и технически безупречную работу; никаких эмоций и посторонних мыслей, весь внешний мир с его проблемами и политическими играми кажется сейчас ничтожным и временно исчезает. Все внимание сосредоточено на этом маленьком человеке, который еще даже не имеет собственного имени, только отчество, и не осознает, сколько людей отдают свои силы и знания для спасения его жизни.
Все готово, операционная сестра профессионально-деловито делает последние приготовления, раскладывает хирургические инструменты. Привычные звуки кардиомонитора отбивают ритм сокращений сердца, чуть слышно шумит аппарат для наркоза – все как всегда. А на дворе глубокая ночь и падает снег.
– Мы готовы начинать, – говорит Вадим анестезиологу.
– Мы также, начинайте.
Скальпель. Пинцет. Салфетка. Ранорасширитель…
И вот оно – недавно собственноручно исправленное сердце с сотней ювелирных швов и вложенной в него частичкой себя. Врожденный порок сердца у этого ребенка был несовместим с жизнью, и еще двадцать лет назад ему бы просто отказали в лечении – не было технических условий и специальных знаний для выполнения такой сложной операции. А теперь, благодаря созданию этого суперсовременного детского кардиохирургического центра, есть возможность спасать детей со сложнейшими проблемами сердца сразу после рождения. И лечение здесь бесплатное. Разве это не счастье – работать здесь?
– Тромб удален, сердце сокращается нормально. Электрокардиограмма восстановилась? – спрашивает Вадим, глядя в монитор.
– Кривые постепенно приходят в норму. Гемодинамика стабильная.
– Заканчиваем операцию.
26
Антонина просыпалась долго. Она уже перешла границу сна и вполне осознала отсутствие мужа рядом; одним глазом взглянула на будильник и снова закрыла его. Женщина томно потянулась и еще на несколько минут нырнула в воспоминания о вчерашних телесных безумствах с Романом. Странно, но никаких картинок перед глазами не возникало, только кожа ее бедер, грудь и губы будто снова чувствовали его шальные поцелуи и прикосновения. Она бессознательно провела под одеялом ладонью по груди, ощутив ее упругость, а второй рукой погладила живот и замерла, снова прокручивая перед мысленным взором вчерашнее.
Сердце ее билось все сильнее, дыхание стало более глубоким, язык облизнул мгновенно пересохшие губы. В животе начала нарастать пульсация, дрогнули плотно сжатые бедра, и Антонина сладко улыбнулась, удивленная таким эффектом только от воспоминаний о вчерашнем. Она, сама себе удивляясь, начала ритмично сжимать и расслаблять ягодицы, чувствовала: еще немного – и случится. Но вдруг услышала, как в коридоре закрылась бронированная входная дверь, а затем металлически щелкнул прокрученный в ней ключ. Женщина замерла.
«Игорь? Куда бы это утром? – подумала она. – Может, Соня явилась новогодним подарком? Ну-ну… Что ж – у каждого свои подарки!»
Еще минут пять она лежала на спине под одеялом, рассматривая тонкую трещину на потолке. Телесные ощущения угасли, не достигнув своего пика.
«Вот гад! Даже это испортил», – вздохнула Антонина, выбралась из-под одеяла и направилась в душ.
27
Мужчина в зимней куртке с накинутым на голову капюшоном и молодая женщина в серой короткой шубке сошлись у входа на нижнюю станцию фуникулера. Мужчина заговорил первым:
– Простите, Яна, я понимаю, вам показалась странной моя просьба о встрече, но раз уж вы в курсе дела… Я взрослый человек, сами знаете, профессор, но чувствую сейчас себя мальчишкой, которого застукали за какой-то ерундой… Нет, не то я говорю… Дело не в том, что мне стыдно или неудобно перед вами, хотя и это тоже. Просто придуманная мною игра пошла не по моим правилам. Я оказался на распутье, не знаю, что делать, как жить дальше, не знаю, что теперь в голове у Тони, хотя, видимо, ничего хорошего… И мне не с кем об этом поговорить… – Игорь вдруг замолчал и посмотрел Яне в глаза. – Спасибо, что пришли!
– Скоро вагон тронется, – сказала Яна и кивнула на синий двуносый вагончик, который на пару со своим братом-близнецом целыми днями гуляет с Подола вверх, к «княжьему городу», и обратно. Все желающие подняться уже заняли свои места.
– Да, конечно, сейчас. – Профессор Соломатин достал бумажник и поспешил к окошку кассы.
В общем-то он даже не представлял, сколько сегодня стоит билет или жетон на фуникулер, ведь никогда не пользовался им как транспортом, разве что лет пять назад катал на нем коллег из Франции. Когда-то, бывало, они с Антониной и еще маленьким Вадиком любили пешеходные прогулки по столице, которую тогда не очень хорошо знали, ведь родным городом был для них Львов. И машины у них тогда не было, да и собственного жилья… Пожалуй, Антонина до сих пор не простила ему, что не захотел принять предложение руководства немецкого университета остаться там работать, а вернулся в Киев. И хотя потом у них уже были здесь все условия для комфортной жизни и не раз выезжали они за границу, но что-то пошло не так. Наверное, не оправдал ее надежд…
Эти мысли стайкой пронеслись в его голове, пока они молча поднимались по склону и смотрели на заснеженные холмы, голые деревья, Подол, купола в «нижнем городе» и серое, затянутое снежными тучами небо. В груди опять что-то сжалось и больно шевельнулось. Игорь тряхнул головой. Яна заметила это движение, отразившееся в стекле, которое было для нее и окном, и зеркалом.
Зачем она согласилась на эту встречу? Чтобы еще раз выслушать историю супругов? Но ей и так все было понятно. И к тому же ее мучили угрызения совести, ведь, разгадав секрет профессора, она рассказала об этом не своей «пациентке», в надежде, что та успокоится и повернется, наконец-то, лицом к мужу, который любил всю жизнь только ее одну. Яна разыскала Игоря Соломатина и фактически нарушила «тайну исповеди». Конечно, ею двигали благие намерения: думала, Игорь откроется жене, покается, пока не поздно, супруги смогут начать диалог и, наконец, примирятся и заживут в любви и согласии…
«Кого ты обманываешь? – вдруг перекрыл угрызения совести внутренний голос. – В какой любви и согласии? Ты действительно веришь, что, узнав правду, Антонина слегка пожурит Игоря, потом кинется к нему в объятия, и они гармонично и счастливо доживут отмеренный им срок? Не ври себе! Уже после первого визита Антонины твои симпатии были на его стороне. И твое открытие их только укрепило. Не каждый мужчина пойдет на такое, чтобы оживить любовь. Чью любовь? Антонины? Кого ты обманываешь?!»
Яна вздрогнула, когда Игорь взял ее за локоть:
– Выходим?
– Да, простите, что-то я задумалась.
– Хотите зайти куда-нибудь на чашечку кофе или прогуляемся?
Яна огляделась. Владимирская горка зимой, в пасмурную погоду ее не влекла. Сидеть в кафе, слушать воспоминания отчаявшегося человека, глядя ему в глаза, тоже не хотелось. Так лучше уж бродить по городу и слушать его монолог…
– Знаете… Если, вы, конечно, не против… Я так давно не была в Софии, – сказала Яна и махнула рукой вперед.
Читать бесплатно другие книги:
