Сердечная терапия Иванцова Мила

– О! Я наверняка не был там еще дольше. Пойдемте! – оживился Игорь.

«Ну, вот и славненько! – снова напомнил о себе внутренний голос. – В церкви говорить о личном негоже, даже если там теперь музей. Правда, профессор не ради киевской старины вытащил тебя на свидание, проблема у него серьезная: сам спровоцировал жену на адюльтер, так что выплакаться хочет, посоветоваться, а ты его тащишь по историческим местам столицы!»

«А они лечат, эти места! Молчи мне! Пусть походит, успокоится, а там видно будет», – цыкнула на внутренний голос Яна.

«Кого ты обманываешь?! Забыла, как сама стояла там перед резным позолоченным алтарем, смотрела вверх, на мозаичную Марию с поднятыми в молитве руками, глотала слезы и молча просила ее, чтобы послала настоящего, такого, чтобы с ним не страшно было? Кого ты обманываешь?»

– Хотите экскурсию или вам только входные билеты? – спросила их кассирша, и Игорь оглянулся на Яну.

– Входные, – отозвалась та и незаметно вздохнула.

Действительно, давно не проходила она в эту арку под колокольней, не обходила вокруг самого храма, не сидела на лавочке, внутренне настраиваясь перед тем, как войти. Странные были у Яны ощущения даже во дворе Софийского собора, что уж говорить о пребывании внутри! Не то чтобы она была очень набожной, вера ее была в душе. Ни на службы, ни к причастию Яна не ходила, придерживалась мнения, что в общении с высшими силами не так уж важно, откуда именно ты к ним обращаешься. Но Софию она любила еще с детства, с тех пор, как бывали они здесь с мамой. Мама, правда, была атеисткой советского образца, но водила дочь сюда, как в музей. А может, даже не веря в Бога, все же невольно и сама улавливала те неисчерпаемые энергии строения одиннадцатого века и прилегающих к нему территорий.

Тогда, в самый тяжелый период своей жизни, Яна ходила сюда по нескольку раз в неделю. Ходила просто лечиться. Молчать. Думать. Смотреть. Украдкой коснуться стены и замереть с закрытыми глазами. Или, наоборот, широко открыв глаза, всматриваться в огромную мозаичную Марию Оранту в алтарной части, поднять голову и искать вверху, между мозаиками, круглые отверстия в стенах, «голосники» – горлышки заложенных в кладку кувшинов для улучшения акустики. Было это для нее тогда религией или искусством древних мастеров, чьих имен никто не помнит, – не важно. Но София словно пропускала через себя ее горькую кровь и возвращала очищенной. А потом эти ворота для нее закрылись. Яна уже несколько лет не возвращалась на место, ставшее свидетелем ее страданий. Может, она решилась сегодня зайти туда именно потому, что рядом был человек, которому подсознательно доверяла, или наоборот – ради этого человека, которому тоже была так необходима сейчас эта «очистка крови»?

В соборе они молчали. Просто шли рядом, останавливались, все рассматривали и снова перемещались на несколько шагов. Расходились, огибая колонны, вглядывались в изображенные на стенах лица мирян и лики святых и снова сходились. Общались взглядами. Яна преодолела возникший когда-то внутри барьер и смотрела на старинные фрески, мозаики и орнаменты, как на давних знакомых, а иногда незаметно разглядывала профессора. Чувствовала, что и его внутреннее состояние в стенах этого здания меняется. Растерянность и тревога в глазах уступили место изумлению и восхищению, и это делало взрослого человека в возрасте «за пятьдесят» похожим на мальчика, который попал сюда случайно, но не мог не проникнуться атмосферой и не поддаться очарованию красок, фигур, линий.

Еще больше напомнил ей профессор школьника, когда он, хитро оглядевшись, коснулся мраморного саркофага Ярослава Мудрого и шепнул Яне:

– Может, и я помудрею, как думаете?

Она прыснула и прикрыла рот ладонью.

Выйдя из храма, Игорь вдохнул полной грудью морозного воздуха, улыбнулся Яне и начал было благодарить за то, что привела его сюда, но она приложила палец к губам и жестом велела следовать за ней. Они обошли здание, остановились у противоположной, восточной стороны собора, где специально была оставлена часть неоштукатуренной древней стены из камня и кирпичей, замешанных на желтках еще в одиннадцатом веке. Яна с серьезным видом посмотрела сначала на Игоря, потом на кирпичную кладку, подошла к стене и положила на нее обе ладони. Господин профессор через мгновение сделал то же самое. Яна улыбнулась одними уголками губ и закрыла глаза. Игорь скопировал и это и вдруг осознал, что даже приблизительно не представляет, сколько прошло времени с тех пор, как они встретились возле станции фуникулера. За высоким каменным забором гудел и суетился в предновогодних хлопотах большой город, а здесь было нереально тихо и спокойно. А еще – малознакомая молодая женщина стояла рядом, прижав ладони к холодной стене. Она сегодня почему-то просто подарила ему часть своего предпраздничного дня.

«Ну, вот и хорошо, – подумала Яна, приоткрыв один глаз и разглядывая мужчину, замершего рядом с закрытыми глазами. – А теперь – каждому свое».

«Кого ты обманываешь?» – скептически хмыкнул внутренний голос.

28

Вадим к утру не вернулся. Звонить ему Александра не решилась, чтобы не мешать. Вчера ночью, когда он так неожиданно помчался на работу, она даже не успела осознать, что происходит, как-то адекватно отреагировать. Может, и не стоило ей оставаться здесь, в чужой квартире? Кто она ему? Правда, он сам предложил… Как-то уж слишком доверчив, ведь почти не знает ее, а оставил дома, дал запасные ключи… Александра тогда еще некоторое время стояла у окна, смотрела на хлопья снега, который валил с неба, и составляла из кусочков прожитого дня целостную картину. Утром работа на рынке (перед Новым годом было много покупателей, это утомляло, но радовало хорошей выручкой), затем на два вечерних часа ее подменила приятельница из соседнего контейнера, а она поспешила в детсад переодеться перед Стасиным концертом. Вдруг позвонил Вадим с предложением ехать туда на его машине, и вечер закрутился. Кто мог подумать, что он так странно закончится? И как бы все пошло, если бы не звонок из больницы? Как бы они сегодня утром смотрели друг другу в глаза и какими словами прощались бы на пороге?

Когда она осталась ночью одна, сон развеялся. Александра убрала со стола, перемыла посуду, положила продукты в холодильник, вытерла стол в кухне. Опять постояла у окна. Походила по комнате. Приоткрыла дверь в спальню, включила там свет. В небольшой квадратной комнате из мебели были только широкая кровать, две тумбочки по обе стороны от нее, зеркальный шкаф-купе и один стул, на который был брошен мужской махровый халат. На стене в рамках висели черно-белые фотографии с видами каких-то незнакомых Александре улиц и домов. На одной была Эйфелева башня.

Женщина замерла, думая, что же ей делать дальше – укладываться спать здесь или лечь на низком диванчике в гостиной, где они ужинали. Накопившаяся за долгий день усталость давала о себе знать – ее клонило ко сну. Из последних сил Александра вышла в коридорчик, зашла в санузел и увидела там вместо ванной душевую кабину, а рядом стиральную машину. Все было устроено по-современному, компактно и удобно. Она разделась и вошла в высокий полупрозрачный домик. Струи горячей воды обожгли тело, она вскрикнула, сон снова слетел с нее, позволив насладиться неспешным купанием.

Торопливо прощаясь в дверях, Вадим что-то говорил о том, что все необходимое в шкафу, но Александра вспомнила об этом уже потом. Она вытерлась его большим полотенцем и прижала его к лицу, вдыхая запах мужского шампуня или туалетной воды, который заблудился в маленьких петельках махровой ткани. Постояла так несколько минут, пока на глаза не навернулись слезы – то ли от воспоминаний о запахе другого мужчины, то ли от предчувствия новой эпохи в ее жизни.

Будильник, выставленный на ее мобильном, просигналил в полшестого утра. Еще не открывая глаз, Александра ткнулась носом в подушку и еще раз медленно и глубоко вдохнула тот же едва ощутимый запах, который вчера уловила в полотенце. Она улыбнулась, быстро встала, заправила широкую кровать, которой занимала этой ночью разве что четверть, прихватила свою одежду и пошла в гостиную.

Вадим еще не вернулся и не позвонил. Но какие могут быть претензии, если у него такая работа, если от него зависит чья-то жизнь? Она посмотрела на часы. Метро начинает работать с шести. На кухонном столике у плиты она заметила вчера баночку растворимого кофе и решила, что еще успеет в одиночестве выпить кофе в чужой квартире. «Какие только чудеса не случаются в большом городе! – думала Александра. – Хоть бы все хорошо было в больнице, хоть бы хорошо! Бедный ребенок… Такой маленький…»

Жужжал небольшой холодильник, тикали часы на стене, урчала где-то в трубах вода – дом просыпался. Александра стояла с чашкой кофе у окна. Во дворе было еще темно, но снег уже не падал, он разделился надвое – часть покрыла белым ковром землю и все на ней, а часть притаилась в небе до следующего раза. Завтра они со Стасей отправятся домой праздновать Новый год вместе с родителями. Через три дня наступит Новый год. Условный рубеж, за которым, как хочется верить каждому, все изменится.

29

Вечер тридцать первого декабря каждый спланировал и провел по-своему.

Страсти в семье Соломатиных кипели уже несколько дней, и теперь не только Антонина творила громы-молнии и упрекала мужа, но и Игорь, едва ли не впервые в жизни, позволил себе огрызнуться в ответ на шквал ее претензий:

– Успокойся уже! Тебя бы записать на видео, сама бы себя не узнала. Тебе, видно, ничем не угодишь, бесполезно и стараться, если за тридцать лет не удалось. Зачем ты тогда вообще за меня пошла? – высказался он, развернулся и вышел из комнаты.

– О! Вот как мы заговорили! – удивленно бросила вдогонку ему Антонина и чуть не проговорилась, что давно знает о причинах такой смелости мужа, но впереди была новогодняя ночь, и Вадик обещал прийти праздновать с ними, что подтверждало ее версию об отсутствии у сына серьезных отношений с кем-либо. Антонина сдержалась.

Она включила громче телевизор и продолжила накрывать на стол в гостиной, хоть и очень хотелось ей жахнуть об пол все фужеры богемского стекла, привезенные когда-то из Европы…

А еще больше хотелось пока невыполнимого – встретить этот Новый год с Романом. Ей даже было страшно от мысли, что через столько лет ее абсолютно трезвого отношения к мужчинам, в основе которого были логика и расчет, она могла вдруг попасть в зависимость. Всю свою супружескую жизнь она отслеживала, чтобы доморощенный профессор не «прыгнул в гречку», кормила его сексом, как лекарством от блуда, чтобы больше не хотелось, чтобы не заглядывался на других. Можно сказать, сберегла семью, зажила в конце концов сыто и спокойно, но была ли она счастлива все эти годы? Горело ли в ней хоть раз то пламя, которое пересиливает логику? Антонине было тревожно, и она, опять-таки, сердилась на мужа – это же он со своей Соней взбесил ее и толкнул на путь мести! И вот тебе раз – ее голова настолько занята Романом, что ей уже почти не до Сони. Конечно, зло берет, ведь она не кто попало, она Женщина – желанная, вожделенная, страстная! Дорогая женщина!

Правда, в глубине души Антонина чувствовала себя очень неуверенно – слишком мало она знала о Романе, о его работе, бизнесе (говорил, какая-то коммерция), о личной жизни. Разве что о том, что три его брака подряд пришли к одному финалу: и с женой-москвичкой – к общим с нею внукам он и уехал праздновать Новый год, и с бухгалтершей – мимолетный брак людей, объединенных стремительно развивающимся бизнесом в бурные девяностые, брак, породивший большие деньги, но не давший детей, и с красавицей киевлянкой, которая была на двадцать лет его моложе, – этот брак продержался только два года…

«А может, эта идиотская история с Соней спровоцировала всплеск гормонов, и я впервые теряю голову из-за банальных химических реакций? – подумала Антонина и грустно улыбнулась. – Этакий последний всплеск перед старостью? Но не настолько же я глупа, ведь не на сантехника из ЖЭКа положила глаз! Роман, кажется, прочно стоит на ногах, и с ним у меня могут быть неплохие перспективы. Конечно, спешить некуда, надо все взвесить, чтобы не остаться на бобах. Тут моего тоже немало, чтобы разным Соням все оставить!» Женщина внимательно оглядела гостиную и снова зазвенела приборами, сервируя стол на троих.

– Мама, сядь уже, не суетись, я все сделаю! Вот и Стася уже выросла, стала помощницей, отдохни! – Александра забрала из рук матери тарелки и понесла расставлять их на праздничный стол, а Стася прижалась к бабушке.

– Бабушка, как жаль, что ты не была на нашем новогоднем концерте! Он был не в школьном зале, а в Детском музыкальном театре на Подоле! Маме и доктору очень понравилось! – сказала она и тут же прикусила язычок, а бабушка широко раскрыла глаза и молчала, вопросительно поглядывая то на внучку, то на дочь.

– Мама… Ничего такого, что можно бы рассказать. Просто хороший человек, возил нас в травмпункт, когда Стася упала…

– Стася! Где ж ты упала? – ужаснулась бабушка, и разговор изменил направление, но материнское сердце почувствовало, что там, в далеком суетливом городе, который поглотил зятя, что-то начало происходить вокруг ее дочери, и дай Бог, чтобы на благо…

– Девушки, и скоро вы там? Вон гляньте, что по телевизору показывают! – донесся из гостиной голос дедушки. – Стася, беги сюда, солнышко, балерина моя! Иди хоть обниму тебя, так редко видимся.

– Бегу, дедушка! – крикнула девочка и выпорхнула из кухни.

Александра стояла напротив матери с тарелками в руках. Женщины смотрели друг другу в глаза. Мать – внимательно и тревожно, Александра – растерянно, как бывало на этой небольшой кухне еще в школьные годы. Но слов не понадобилось – молодая женщина поставила тарелки на стол и обняла мать.

– Все будет хорошо, мама… Не волнуйся. Все будет хорошо.

Чем ближе Яна подходила к железнодорожному вокзалу, тем меньше у нее оставалось сил. Боль где-то в районе желудка, которая начала беспокоить ее еще дома, нарастала и разливалась по животу. Дома она глотнула «но-шпу», бросила таблетки в сумочку и решила вызвать такси – ехать с сумкой на маршрутке, а потом в метро ей расхотелось.

Сумасшедший вечер тридцать первого декабря! Все носятся по городу, передвигаясь из дому в гости или в ресторан, в клуб или Бог знает куда, чтобы объединиться с кем-то ради совместной, более или менее веселой встречи Нового года. А ей – на вокзал. Но зато завтра у них будет болеть голова, а она будет в Карпатах! Целую неделю в Карпатах!

Третий оператор службы такси принял вызов и велел выходить из дома через десять минут. Стараясь не делать резких движений, Яна прошлась по квартире, полила цветы, выключила свет, повесила маленькую сумочку на плечо, а дорожную взяла в руку и вышла из своего жилища. В такси боль утихла, и Яна с облегчением вздохнула. Но когда она вышла из машины, то даже застонала, и лоб ее покрылся капельками пота.

«Что ж за беда? – сердилась сама на себя Яна. – Да что ж не попускает? Может, и не ехать, раз такое?»

Но ведь она давно мечтала об этой поездке! И решила убить двух зайцев одним выстрелом – и в горы съездить, и избавиться от проблемы с празднованием Нового года, то есть не сидеть дома в одиночестве. И вот на тебе…

Яна медленно двигалась через просторное здание вокзала к выходу на первый путь – счастье, что не нужно было подниматься на эскалаторе, а потом спускаться по лестнице к одному из дальних путей! Сумка становилась все тяжелее, и каждый шаг давался с трудом. Вокзальное радио объявило о прибытии ее поезда, Яна, собрав последние силы, вышла на перрон, поставила сумку, села на нее, охватила обеими руками живот и свернулась в позе эмбриона. Сил подниматься в вагон не было. Да и стоило ли рисковать – ведь ей предстояла долгая ночная дорога…

– Девушка! Девушка! Вы едете? Поезд скоро отправляется! – обратился к ней пожилой проводник. – Новогодний рейс! Не отставайте! Эй, девушка! Вам плохо?

Яна подняла на него глаза, круглое лицо мужчины расплылось, светлые окна вагона за его спиной тоже словно размазались, перрон качнулся, и ее накрыла тьма.

30

Три бокала с мелодичным звоном встретились над праздничным столом. Глаза родных людей тоже встретились. И если Антонина и Игорь смотрели на сына с любовью, то друг друга они вообще старались не замечать. И сын это видел. Он уже года три жил отдельно в купленной в не слишком престижном районе, но недалеко от метро квартире, но все еще прекрасно помнил «домашние нюансы». Только переступив порог, он почувствовал, что празднование будет условным.

Он вырос в полной и респектабельной семье и, в принципе, ни в чем не испытывал нужды. Родители старались для него – условия, развитие, поездки, образование… И он не разочаровал их, оправдал надежды. Поначалу отец надеялся, что сын пойдет в науку, ведь учился он стабильно хорошо, а мама не строила относительно него планов. Однако Вадим определился сам и довольно рано, после того как во Франции, катаясь на лыжах, сломал ногу и попал в больницу. После киевской инфекционной больницы, куда его, еще дошкольника, положили с желтухой, европейская клиника показалась парню космически совершенной, а врачи – просто суперлюдьми. И вот именно таким героем-спасателем несчастных больных представлял себя с тех пор мальчик Вадим Соломатин, и уже никто и ничто не могло сбить его с избранного пути – он шел к своей цели, как, наверное, шла к ней сейчас маленькая балерина Стася.

Вадим улыбнулся, вдруг вспомнив девочку и, конечно, ее маму. Они успели увидеться – Шурочка хотела перед отъездом отдать ключи, а Вадим рад был еще раз встретиться, хоть и мимоходом, даже если ключи ему были и не нужны. Заодно подвез «девушек» на автостанцию и подарил к новогоднему столу «Киевский» торт и полный пакет разных фруктов.

Шурочка действительно была иной, не такой, как Анжела. Засыпая дома в тот день после незапланированной операции, Вадим почувствовал исходящий от подушки едва уловимый запах женщины, которая спала в его постели и с которой у него ничего не было. И это был не Анжелин запах. И характер у Шурочки был совсем другим, она не была ни гонористой, не истеричной. Хотя, судя по тому, что этой женщине пришлось пережить, характер у нее был, а также воля к победе.

Все это пронеслось в голове Вадима легкой волной, когда выпили они шампанского за Новый год. Родители все еще придерживались дипломатического этикета, но поднятые брови и плотно сжатые губы матери не предвещали добра, а третий бокал шампанского мог ослабить тормоза и стать фатальным.

«Как же они похожи с Анжелой! – неожиданно осознал Вадим. – Ого-о… Не зря мне всегда было жаль отца, который вроде ничего плохого и не делал, но ему то и дело выговаривали!» Вадим после этого озарения стал еще внимательнее присматриваться к родителям, угощаясь домашними блюдами и коротко отвечая на вопросы.

– Ты совсем уж заработался, Вадик, – упрекнула его мать. – Я понимаю, работа у тебя непростая, но так и жизнь пройдет. Пора семью создавать, детей заводить…

– Ну, мам… Опять ты… – Вадим посмотрел на нее и перевел взгляд на отца, надеясь, что тот как-то его выручит. Мать все чаще заводила разговоры о том, что пора бы сына отдать «в хорошие руки», будто он вообще какой-то ничейный пес.

– Что «мам»?! Ты не понимаешь, что однажды придешь с работы, посмотришь в зеркало, а там – старик! Ни семьи, ни детей, а жизнь прошла!

– Тоня, ну, ты слишком сгущаешь краски, – заговорил отец, – сегодня в тридцать лет мужчина еще не «старый холостяк», как когда-то считалось, они живут по другой модели, как в Америке, – сначала себя делают, потом семью. Вадик, может, в чем-то и прав, хотя…

– Нечего тут пропагандировать! Мы поженились, когда тебе было двадцать четыре, и вот – вырастила тебе сына, еще успел его успехам порадоваться, а может, и внуков увидим. И, кстати, ты при хорошей жене имел возможность не отвлекаться от своей науки, карьеры и тэ дэ. Только теперь этого не ценишь, все будто само собой произошло, – нервно завела старую песню Антонина, а мужчины обменялись взглядами и застучали приборами по тарелкам.

– Тоня, напрасно ты… Я всегда говорил, если бы не ты… Разве я не ценю… Но согласись, о других жены тоже заботятся, а толку ноль, видно, и тебе не последний дурак достался, – улыбнулся он, попытавшись перевести все в шутку.

– Точно, мам, ну чего ты заводишься, да еще в новогоднюю ночь? – поддержал отца Вадим, вдруг осознав, что эта картина – просто бледная копия того, что могло бы вырасти из его отношений с Анжелой, потому что она стала его грызть чуть ли не с первых дней их совместной жизни.

Антонина молча проглотила эти реплики, велела мужу налить еще шампанского и быстро осушила свой бокал, не дожидаясь тоста. Сын с отцом опять переглянулись, вздохнули и тоже выпили.

Но через несколько минут Антонина снова завелась:

– И чем тебе Анжела не угодила?! Красивая, как из журнала, умная баба, что не так? Больно гордый? Вот бы поженились, ты бы и дальше свое делал, а она бы направляла, она знает, куда надо семью вести. Детей бы завели, был бы солидным человеком: у женатого мужчины другой статус, между прочим, он по чужим постелям не шляется, хотя…

– Тоня, ну зачем ты сама себя накручиваешь? Неужели мы так часто собираемся, чтобы в праздник устраивать здесь сыну трепку, как когда-то на партийных собраниях? Не сложилось с Анжелой, ну так это ему решать, а не тебе…

– Конечно, не мне, но я хотела бы знать, потому что как мать имею право! – Антонина ударила ладонью по столу. – Имею право хотя бы знать, что происходит в жизни моего сына. Если уж муж живет своей жизнью, и я никому не нужна… Может, хоть внуки радовали бы. Ну ничего, раз так, я себе найду занятие… Неблагодарные вы оба!

– Мама, знаешь, я хотел вам кое-что рассказать, но уже вижу, что ни к чему это сегодня. Знаете, я, пожалуй, пойду. – Вадим поднялся и вытер салфеткой губы. – С Новым годом! Годы идут, а ничего не меняется. Вы здесь заплесневели в своей жизни без особых проблем. Все у вас есть, а жизни нет. Если бы вы представляли, что у меня в больнице происходит каждый день, что другие люди преодолевают, чтобы выжить физически и материально… А вы на черт-те что силы переводите. Чего вам не хватает, блин?! А про Анжелу – знаешь, мам… Я все равно не смог бы жить с человеком, который меня не то что не понимает, но и не пытается понять. Прости.

Игорь Соломатин замер, глядя на сына, обычно вежливого и послушного, которого вдруг прорвало на такой монолог. Взрослым сын стал… И сказал то важное, что он за всю жизнь не смог не то что сказать жене, но в чем даже не решился себе честно признаться. Так и прожил жизнь с единственной своей любовью, которая даже не пыталась никогда его понять.

Игорь посмотрел на Антонину. Вряд ли она сейчас готова была к диалогу. Конечно, глупо получилось, зачем он затеял эту историю с Соней? Не сработал его план «ренессанса чувств». Пожалуй, и не было их никогда. Рассказать все честно, когда сын уйдет, или уж молчать? Или написать ей все в письме… А она ответит: «Ну, тогда и не обижайся, что у тебя рога выросли!» И что дальше? Он и сам не знал, чего хотел теперь от Антонины, от их отношений, казалось, только какой-нибудь форс-мажор мог разомкнуть этот круг.

Жена, не глядя на сына, уже вышедшего из-за стола, и на мужа, который сидел, словно онемевший, потянулась к бутылке с коньяком, плеснула его себе в бокал из-под шампанского, одним глотком выпила, встала и молча пошла в спальню. В дверях оглянулась:

– С Новым годом! Хотела как лучше, а получилось как всегда. Меня бы кто попытался тут понять. Но на хрена вам, если есть и получше!

Она театрально хлопнула дверью, а Вадим встревоженно посмотрел на отца:

– Пап, что у вас тут происходит?

Пожалуй, этот вопрос должен был означать «У тебя что – кто-то есть?», но сын не решился так его сформулировать.

– Ничего. Глупая история. Ничего такого. Ты же знаешь, чем для меня всегда была Тоня. Ничего такого, о чем ты подумал. Боюсь, что и мужчины бывают получше, – вздохнул он. – А ты делай, как тебе сердце подсказывает. Не гони лошадей.

– Дурдом! – Вадим пожал плечами. – Ну, ты того… держись. А я пойду, извини. Хоть немного посплю, а то и правда устал. В последние дни оперируем, как в прифронтовом госпитале.

– Иди. Отдохни. Я тобой горжусь, – улыбнулся отец и сжал плечо сына.

Вадим сел в машину и достал мобильный. Был час ночи, и ему очень хотелось услышать голос Шурочки, но звонить он не решился, хотя новогодняя ночь и допускает нарушать правила этикета. Они говорили за час до полуночи – «девушки» праздновали дома, с родителями Александры, тихо, скромно, старомодно. Собственно, и его домашнее празднование тоже было без экстрима, если не считать таковым очередной скандал, устроенный матерью. Прошлый Новый год родители встречали в Египте, а они с Анжелой заказывали столики в ресторане, праздновали с ее друзьями, всем было сытно и весело, но у Вадима за два дня перед этим умер маленький пациент, и веселье казалось ему каким-то искусственным. К сожалению, не всегда усилия хирургов венчает успех. Может, еще и поэтому мчался он недавно ночью на ту повторную операцию и дорогой просил силы небесные, чтобы этот малыш выжил…

Неподалеку, освещая двор, стали взрываться петарды. Вадим вздрогнул. Послышался смех и веселые возгласы – первые компании оставляли праздничные столы и выходили веселиться на заснеженную улицу. Вадим завел двигатель, достал мобильный и написал Шурочке SMS’ку: «Жаль, что мы сейчас не вместе. Буду ждать. О». Это «О» он придумал несколько дней назад, когда хотел написать ей «обнимаю» и вдруг осознал, что можно это нарисовать, – буква «О» показалась ему символом объятий, коротким и понятным. И он заканчивал ею все SMS’ки к Шурочке. Она не переспрашивала. Догадалась? Или решила оставить тайну тайной?

Вдруг в окно постучали. Возле машины стояла девочка лет тринадцати и что-то показывала руками. Он опустил стекло. Девочка протянула ему два елочных украшения – небольшие блестящие шарики:

– Это вам на два счастья!

– То есть? – удивился Вадим.

– Ну, можете один оставить себе, один кому-то подарить. На счастье, – улыбнулась девочка, а за ее спиной, ближе к подъезду, раздался смех.

– А я тебе что взамен? – растерялся Вадим.

– А ничего не надо! Или как хотите, – пожала плечами девочка и заглянула внутрь машины, а позади нее опять кто-то захихикал.

Вадим взглянул вверх – там висел специальный автомобильный контейнер для музыкальных дисков. Он достал один и протянул в окно.

– На вот и тебе подарок! Бартер! – улыбнулся он.

– Музыка? – заинтересованно схватила диск девочка.

– Нет. Аудиокнига, слышала о таком?

– Что ж я – совсем плохо выгляжу? Ясно, что слышала. А что именно?

– Булгаков. «Записки юного врача». Не читала?

– Нет. А «Мастера и Маргариту» я тоже с диска слушала! Спасибо! Вот я выгодно поменялась! А те придурки говорили, что не постучу! С Новым годом! – Она засмеялась и побежала к своим приятелям, размахивая диском.

Машина покатилась по ночному городу, украшенному снегом, огнями, елками и новогодне-политическими бордами, где сытые избранники приветствовали свой терпеливый народ, поздравляли его с Новым годом и Рождеством Христовым. По тротуарам передвигались компании людей, по улицам было немало машин – удивительная новогодняя ночь всегда совершенно не похожа на другие ночи в году.

Вадим направлялся домой, но вдруг на одном из перекрестков круто повернул влево, и машина, как охотничий пес, который взял след, помчалась в больницу. Доктор Соломатин уже представлял себе, как пристраивает один из двух блестящих шариков на прозрачную пластиковую колыбельку своего маленького пациента, у которого до сих пор не было имени. Вадим про себя называл мальчика Славкович, потому что взволнованный отец новорожденного именно так представился ему перед первой операцией – Славка.

31

Ощущение слабости во всем теле.

Боль в боку при напряжении мышц живота.

Запах медикаментов, смешанный с ароматом чистого больничного белья.

Край истертой, но приятной своей натуральностью, тысячу раз стиранной простыни, зажатый в кулаке. Так же она когда-то лежала на больничной койке, сжимая казенное белье и глотая слезы от боли, горя и обиды. Лежала и боялась провести рукой по животу, который после преждевременных родов из уже заметной горки превратился во впадину. Так же тогда пахло медикаментами и кто-то шаркал по линолеуму. Яна сжала зубы, с трудом сглотнула слюну и открыла глаза. Высокий белый потолок. Немаленькая палата. Слева – дверь. Справа – окно без портьеры. Вступает в права утро первого января.

«Новогодняя ночь в операционной – неслабое приключение, – думает Яна, уже окончательно отойдя от наркоза. – Если бы мне хватило сил сесть в поезд, история была бы еще круче, а результат – непредсказуемым. Испортила бы праздник всему вагону…»

К ней подходит пожилая женщина, которая ухаживает за девушкой, лежащей на кровати через проход.

– Дочка, ты как себя чувствуешь? Пришла в себя? Пить хочешь? Правда, нельзя тебе, разве что губы смочить.

– Спасибо, я бы глотнула разок, но у меня ничего нет, – смущенно отвечает Яна.

– Да что мы, воды человеку не нальем? – разводит руками женщина и идет к тумбочке, полностью заставленной баночками, пузырьками и коробочками. – Но ты не пей, только губы, язык смочи, и все.

Яна шевельнулась на кровати, и это движение отдалось в боку болью. Она закрыла глаза и неожиданно улыбнулась – будто на темном экране, возникло лицо дежурного хирурга, который был, кажется, не совсем трезвым в новогоднюю ночь. Он стоял над ней перед операцией, держал в блестящем длинном зажиме сигарету и вкусно затягивался. Уходя в наркотический сон, Яна только успела подумать, как бы веселая новогодняя бригада врачей ничего там у нее внутри не забыла. Теперь образ нависшего над ней врача с сигаретой в таком элегантном держателе уже казался комичным.

«Вот уж вляпалась! Вот уж отпраздновала!» – подумала Яна, как вдруг почувствовала, что кто-то коснулся ее плеча. Добрая женщина протягивала ей пластиковый стаканчик с водой.

– Спасибо! – улыбнулась Яна и осторожно приподнялась, опираясь на локоть.

– Она без газа, тебе с газом пока нельзя. Вижу, уже легче тебе. А то стонала громко всю ночь, а потом вдруг села на кровати, я аж испугалась. Прочитала вслух «Отче наш», легла и заснула.

– «Отче наш»?! – удивилась Яна.

– Ну да, выразительно так прочитала, с душой, а потом упала на подушку и спала до утра и уже почти не стонала.

– Ничего себе! – прошептала Яна, коснулась губами воды, смочила язык, жадно сглотнула слюну, отставила стаканчик, поблагодарила, снова улеглась и закрыла глаза.

Она не ходила в церковь, но еще в детстве бабушка потихоньку учила ее этой молитве. Яна не относилась слишком серьезно к ее наставлениям, но и не возражала, чтобы не обижать бабушку, которая тайком, но твердо верила, что Бог есть, однако не распространялась об этом. Родители церковные службы не посещали, а она с мамой заходила то в Андреевскую церковь, то в Софийский собор – как в музеи, и то не специально, а попутно, когда маршрут их прогулок пролегал мимо этих сооружений. Яне там нравилось, особенно в Софии. Прохлада при любой погоде, тишина, каждый звук эхом отражается от потолка, расписанные высокие стены, странные металлические плиты на полу… И даже этой новогодней ночью, выходя из наркоза, видела она героев фресок Софии: дочери Ярослава Мудрого шли в длинных одеждах одна за другой со свечами в руках, скоморох играл на какой-то старинной дуде, потом мозаичная Богоматерь поднимала над ней свои руки и грустно смотрела прямо в душу, а еще Яна не видела, но четко ощущала рядом взрослого умного мужчину, с которым ей спокойно, надежно и не страшно при любых обстоятельствах.

Все это вспомнилось Яне так явно, что она от неожиданности открыла глаза и посмотрела в окно. На улице уже совсем рассвело, серые тучи нависали над больницей, но не посыпали город снегом, держа его до поры до времени про запас.

Вдруг на ее тумбочке зазвонил мобильный. Это была Александра, звонила из дому, чтобы поздравить с Новым годом.

– Ну ты и учудила! – ужаснулась она. – А кто тебя там навещает? Хоть кто-нибудь знает, где ты?

– Да нет, я только пришла в себя, да и кого мне беспокоить. Через несколько дней, наверное, выпишут, здесь подолгу не держат.

– Ну ты даешь! Я буду в Киеве завтра после обеда, сразу навещу тебя, скажи, что тебе можно, чего хочется. Вон мама пирогов напекла, угощу, настоящие домашние, хоть и не из печи, – не унималась Шурочка.

– Да ты не переживай, от голода не умру. Жаль только, что до Карпат так и не доехала.

– Ты молись, не в поезде тебя скрутило!

– Уже.

– Что «уже»? – не поняла Шурочка.

– Уже помолилась, – улыбнулась Яна.

32

Первое января в семье Соломатиных прошло вяло и без происшествий. Не желая обсуждать новогоднее застолье, супруги практически молча завтракали и обедали, доедая праздничные салаты, время от времени пили кофе и смотрели телевизионные программы. Разве думали когда-нибудь те, кто изобрел и внедрил в массы телевизор, что он станет незаменимой вещью в быту супружеской пары, которой не о чем говорить? Или есть о чем, но нет желания касаться нездоровых и опасных тем?

– Тебе с молоком?

– Да.

«Жители “95-го квартала” поздравляют телезрителей с Новым годом!»

– Подай, пожалуйста, сахар.

– На.

«Елки по городу мчатся! Счастье приносят людям! Елки! Как много счастья! Что же мы с ним делать будем?»

– Может, коньяка?

– Как хочешь.

«Со мною вот что происходит – ко мне мой старый друг не ходит, а ходят в праздной суете разнообразные не те…»

– Я, пожалуй, поеду покатаюсь по городу. Заеду Киру поздравлю, она приглашала.

– Да, конечно. И от меня поздравь.

«Думайте сами, решайте сами – иметь или не иметь…»

– Вадик не звонил?

– Нет. Не начинай.

– Не начинаю.

«Уважаемые телезрители! Мы ведем репортаж с площади Независимости, от главной елки страны…»

Кира предложила пройтись по центру праздничного города, а потом посидеть где-нибудь в кафе. Она была не в настроении – вместе с новогодним поздравлением от одной из своих мастериц получила новость: та вздумала выйти замуж за иностранца, все уже решено, пакуются чемоданы, и через две недели она покидает Киев. А мастерица была – золотые руки: шила и украшения делала и со вкусом, и с чувством меры…

– И что я ей скажу? – сердилась Кира. – Объяснять, что растишь-растишь кадры, выводишь их в люди, платишь приличные деньги, по сравнению со всякими швейными забегаловками, а оно, неблагодарное, так подставляет? Так у них свои приоритеты.

– Свинство, конечно. Но ты же ей не запретишь – девушка устраивает личную жизнь, где-нибудь упадет на кошелек обеспеченному бюргеру и не будет ковыряться с иголками-нитками. Или еще и свой бизнес там откроет попозже. Хоть красивая барышня, молодая? – из женского любопытства спросила Антонина, ковыряя фруктовый салат с мороженым.

– Не сказать чтобы очень молодая, за тридцать, но при фигуре, при глазах. Но меня, знаешь ли, не внешность интересует, а умение руками творить, и чтобы ответственная была, и желательно – без этих бабьих интриг и сплетен. Все же коллектив, хоть и небольшой. И среди клиентов бывают очень заметные люди, чтобы не трепали языками вне работы, где там у кого целлюлит видели или чего лишнего услышали.

– Да, ты молодец, Кира, надо держать фасон! Буквально и фигурально. Ведь, бывало, зайдешь в парикмахерскую, а там эти козы – «бла-бла-бла», не закрывают рот и все какую-то ерунду несут, шутки у них такие идиотские. Почему я должна выслушивать истории их жизни?! Ну, что они сами ограниченные, это понятно, но есть администратор, есть хозяйка салона – почему бы ей не объяснить этим девкам, что все должно делаться в угоду клиенту, а клиент не должен выслушивать их бред, будто он манекен и лишь условно присутствует. Я пока здесь нашла комфортное заведение, не один салон перепробовала. Руки мастера важны, но и обстановка вокруг тебя тоже. Жлобства не терплю.

– Все зависит от уровня салона. Ты права. И от руководства. У меня – если ты допущен не только к ткани, но и к клиенту, – молчи, улыбайся и едва дыши! Слушай его, и кивай, и думай, что нужно сделать, чтобы он ушел счастливый и заплатил нам за это счастье сполна! Вернее, не он, а она, – Кира улыбнулась. – А кое-кто платит даже сверх цены, которую мы назначаем за наряды и украшения. Просто потому что доволен отношением, потому что угадали его сокровенные желания. Супериндивидуальный подход. Вот так! Еще психологом приходится быть! Так что «бла-бла-бла» – это не наш уровень! Но… Этому можно научить. Цыкнуть. Рявкнуть. Поставить на место. Или просто объяснить. Персонал надо воспитывать. А вот если оно безрукое… Бывает с руками, но без вкуса и чувства меры… О-хо-хо… Подвела меня девушка, подвела…

– Сочувствую, но надо подумать, поспрашивать у знакомых, может, кто-то посоветует, Кира. С людьми надо делиться своими проблемами, не знаешь, где выстрелит.

Сказав это, Антонина вдруг подумала: делиться проблемами, с одной стороны, полезно, а с другой… Вот она давно знает Киру, лет семь назад познакомились в ресторане на дне рождения коллеги Игоря. Уже потом муж купил ей помещение под салон, и Кира «вышла из подполья». Чем действительно занимался ее муж, Антонина так и не знала. «Бизнес, коммерция, немного политики», – отвечала приятельница, занятая продвижением своего дела. У Антонины не было сомнения, что этот бизнесмен гуляет и успешно ведет двойную личную жизнь, но Кира, видимо, на это не обращала внимания, получая компенсацию в виде финансовой поддержки ее бизнеса, и сохраняла видимость добропорядочной семьи. Дочь их была замужем за дипломатом, жила за границей, а Кира нашла себя в собственном деле, что вызывало у Антонины легкую зависть. Денег ей хватало, а вот реализовать себя не могла. Хотя отсутствие лишних хлопот тоже можно было считать достоянием и, безусловно, плюсом.

Муж и дочь в начале существования салона прорекламировали Киру в своих кругах, что привело к ней первых состоятельных клиенток. А дальше «цыганское радио» и хорошая реклама сделали свое дело.

При этом Антонина знала, что у Киры есть любовник, солидный мужчина, женатый – то есть отношения были в удовольствие, без далеко идущих планов и взаимных претензий. А Кира знала, что она знает. Но детали не обсуждались, женские сплетни и откровения о личном между ними не практиковались. То ли это было связано с возрастом, то ли не настолько они были близки.

Антонине иногда от отчаяния хотелось поделиться с Кирой этой нелепой историей с Соней Тю, измотавшей ей душу, а потом рассказать о внезапно появившемся из юности Тарчинском, которого Кира видела в галерее. Но просто чтобы поговорить? Зачем? Просить совета? Тем более – зачем? Жить дальше ей, а не Кире. Поэтому, не переставая прокручивать в голове свою ситуацию, Антонина и на этот раз промолчала, даже когда, прочитав за столом очередную SMS’ку от Романа, заметила многозначительную улыбку Киры. Но так уж между ними повелось – лишних вопросов ни одна, ни другая не задавали. Хочет человек поделиться – расскажет сам. А нет – так зачем и спрашивать?

33

Когда в этот раз Антонина уехала на встречу, Игорь почему-то знал, что она отправилась именно к Кире, а не для реализации запланированной мести. Говорят, что интуиция лучше развита у женщин, но каким-то неведомым внутренним прибором Игорь это отсканировал, почувствовал, а потом уж осознал. Как чувствовал и то, что врет, когда сказала, что «с Кирой ходила в театр». Внутренний барометр показал сегодня «хорошую погоду», но это не порадовало Игоря, ведь внутри у него все равно что-то треснуло, надломилось, начало остывать, а следом запустилась реакция просмотра собственной жизни холодным взглядом, отбросив иллюзии. Да, что-то сломалось.

Он уже не был уверен в том, что хотел привлечь внимание Антонины к себе, заставив ее ревновать его к вымышленной Соне, и вообще сомневался, что ему нужно такое выпрошенное у нее внимание. И даже уже не был так уверен, что ему все еще нужна сама Антонина, хотя, казалось, за почти треть века их судьбы сплелись неразрывно. Он всегда так думал. Но теперь словно многолетняя пелена сползала с его глаз, и хотелось выговорить все свои мысли, выразить эмоции по этому поводу кому-то, кто поймет, а может, выписать их на бумаге, перечитать и сжечь, чтобы больше никто никогда не прочитал…

Игорь однажды попытался обсудить это с единственным человеком, который не с его подачи оказался причастным к их с Антониной ситуации – с Яной, но… Наверное, он хороший ученый, известный физик-атомщик, но плохой сценарист. Что-то в тот день снова пошло не по его сценарию, ускользнуло. А потом эти необычно-сказочные ощущения в древнем храме. Странной была Янина терапия. Многих ли своих пациентов водила она в Софию? Впрочем, она сама сказала, что давно там не была… Ему действительно стало легче. Постепенно притупилась душевная боль, без видимых причин улеглось волнение, хотя они так и не поговорили ни об Антонине, ни о Соне, ни о нем самом с его переживаниями, сомнениями и тревогами.

Игорь постоянно возвращался мыслями к этой странной девушке, вернее, молодой женщине, которая, видимо, была чуть старше Вадика, и уже не хотелось ему говорить с ней об Антонине, хотелось просто ходить вместе по городу, возможно, держать ее за руку, сидеть где-то вдвоем, пить кофе и просто молчать. Казалось, что им и слов не нужно будет. Странные, давно забытые чувства просыпались в груди. Но… Кто он ей? «Папаша», который хочет поплакаться в жилетку и пожаловаться на жену, в гневе решившую нарастить ему рога или вообще поставить на нем крест? Хорошая репутация для знакомства с молодой женщиной! Многообещающая…

Игорь тряхнул головой, посидел еще некоторое время, глядя, как за окном сгущаются ранние сумерки, потом взял мобильный и набрал Янин номер. Она собиралась на праздники в Карпаты. Может, и не одна? Но поздравить с Новым годом – это ведь просто вежливый жест…

– В больнице? Как – аппендицит? Так вы в Киеве в больнице или в Карпатах?

– В Киеве, и не переживайте, все хорошо. Ничего страшного, правда…

– Если позволите… Я приеду вас навестить. Может, чего-то привезти?

– Нет! Не позволю. Извините. Еще не хватало – принимать таких солидных гостей в больничной палате! – категорично отказалась Яна.

– Но я не в гости, может, вам что-то нужно… Вот уж сюрприз! Хороши шуточки – новогодний аппендикс!

– Бывает, – улыбнулась Яна. – Но все проходит. Надеюсь, я здесь не надолго.

– Ну хоть разрешите мне вам звонить, – попросил растерявшийся профессор Соломатин.

– Разрешаю! – ответила Яна, заканчивая разговор.

Только сутки назад Яна укладывала чемодан и мечтала о заснеженных горах, о спусках на лыжах, свежем воздухе, новых впечатлениях. Конечно, для нее не было новостью, что не всегда в жизни удается четко следовать собственным планам, но такого облома она уж точно не ожидала. Ну что ж, значит так. Будет что вспомнить. Только не задержаться бы здесь надолго. Вон у соседки температура поднялась, хотя должна бы падать, ведь ее прооперировали на день раньше. Мать волнуется… А за Яну и волноваться некому. Но вот возникли откуда-то чужие люди, почему-то неравнодушные к ней, – Шура, с которой они иногда пересекались в вечерние часы в детсаду и разговаривали о жизни, Игорь, которого она сама «вычислила» на сайте одноклассников, проанализировав рассказ Антонины…

Вдруг под ветхим казенным одеялом, под футболкой, под ее кожей и грудинной костью шевельнулось что-то неясное, будто там прошмыгнул солнечный зайчик, согрел и оживил потаенное, скрытое от всех. Яна почувствовала это, счастливо зажмурилась и одновременно встревожилась. Не первый год выслушивая чужие истории, она понимала, что пропускать их через себя, «включаться» в них самой – нельзя. Врач не должен болеть всеми недугами пациентов, чтобы им помочь. Но почему, почему на этот раз она нарушила свое правило?! Пересекла границу, пошла дальше, чем ее просили, создала «собственные отношения»… Разве имела на это право? Да какое она вообще имеет право на подобную частную практику? Кто она такая? Психотерапевт-самоучка? Впрочем, она никому и не навязывалась. Не рекламировала себя и не выставляла цены за услуги. К ней шли те, кого допекло. Вот и Антонина пришла.

Жалела ли она эту женщину? Хотела ли ей помочь? Смешанные чувства возникли у Яны после первого визита Антонины. Особенно когда на сцене неожиданно появилась еще и Александра. Хотя, конечно, каждому свое болит больше, пусть одному руку отрубили, а второй обжегся каплей горячего масла со сковородки… Но ведь болит! И какой смысл рассказывать Антонине, как выглядит со стороны ее проблема: муж, который через тридцать с лишним лет супружества «виртуально загулял» со своей первой любовью… Как выглядит она сама, перлюстрируя его почту, обезумев от перспективы неожиданно потерять свой «депозит», который считала стабильной гарантией спокойной старости… И поняла ли эта женщина смысл ее вопроса: «А вы его любите?» И могла ли «пациентка» предположить, что после своего рассказа почему-то не вызовет у Яны явной симпатии и желания оказать женскую «коллегиальную поддержку»?

– Раздевайтесь. Расслабьтесь! Врач – существо бесполое! – сказал ей вчера дежурный хирург.

Видимо, и в своей странной практике, где девяносто процентов историй звучало из уст женщин, Яна все же не имела права на лично-женское отношение к пациенту и его проблеме, на которое так часто рассчитывали дамы. «Не имела права…» А разве она имела право докапываться до подробностей чужой истории? Или пусть так: какое она имела право, разобравшись во всем, обратиться не к Антонине, а к Игорю? Вот она – отправная точка ее непрофессионализма, ее вины! Почему, почему, даже когда «Соня» лопнула, как мыльный пузырь, Яна не сообщила об этом профессорской жене, чтобы ее успокоить? Ведь все ее «пациенты» стремятся именно к восстановлению утраченного ими душевного равновесия.

Яна лежала с закрытыми глазами в большой больничной палате и грызла сама себя, докапываясь до честного ответа, выискивая момент, когда именно почувствовала она сначала виртуальную, а затем и реальную симпатию к этому странному однолюбу, который прожил более тридцати лет под оптическим прицелом женской «винтовки», с женой, всегда готовой к войне и твердо знающей, что все мужики козлы, а своего козла надо кормить дома капустой вволю, чтобы его уже тошнило от вида капусты за забором.

Мог ли современный мужчина быть настолько слепым и столь преданным одной женщине? Неужели он за столько лет не почувствовал фальши в их отношениях? Просто верил в то, во что хотел верить, как и большинство ее пациенток-женщин, у которых вдруг открылись глаза и одномоментно рухнул весь их привычный мир, мир их иллюзий…

После такого строгого допроса самой себя Яна уже не сомневалась, что профессор Игорь Соломатин очень и очень ей симпатичен. И как человек, и как мужчина. И как то, чего в ее жизни никогда не может быть.

34

Два коротких выходных дня дома пролетели, как два часа, а утром второго января Александра уже была собрана в дорогу. Стася оставалась еще почти на две недели, но при этом продолжала свои занятия, упражнения, растяжки. Дедушка даже пристроил к стене в гостиной обычной пятиэтажки специальную горизонтальную палку, сделанную из нового длинного черенка для граблей с запахом свежей древесины. Дед специально выбрал его в садово-хозяйственном павильоне на рынке – гладкий, без зазубрин, отшлифовал его наждачной бумагой, хотел даже покрасить или покрыть лаком, но Стася запротестовала, ведь некрашеная древесина была приятней на ощупь. Пока мама собирала вещи, девочка включила магнитофон, стала к своему «станку», выпрямила спинку, подняла голову, приосанилась, отвела руку в сторону и начала делать специальные упражнения, которые в балетной школе уже стали для нее привычными. Дедушка, читая в кресле газету, поглядывал на маленькую балерину, увлеченную своим делом, а бабушка, застыв в дверях, оперлась о косяк и вытерла украдкой слезу.

Александра уговорила родных не провожать ее до автовокзала и обнялась-распрощалась со всеми дома. Сколько той езды? Пятнадцать минут маршруткой – и на месте. Но получилось иначе. Пока Александра топала по снегу ногами и выглядывала с остановки микроавтобус, возле нее остановились синие «Жигули» и из приспущенного окна кто-то неожиданно крикнул:

– Шура, неужели ты?!

Женщина наклонилась, чтобы заглянуть в машину, и увидела своего бывшего одноклассника Василия.

– Ого! Неожиданность! – удивилась она.

– Куда едешь? Опять в столицу? Садись, подброшу хоть до вокзала!

Александра в нерешительности еще раз бросила взгляд вдоль улицы – маршрутки все не было, а ноги уже замерзли. Не то чтобы она очень рада была этой неожиданной встрече, но почему бы не воспользоваться предложением? Вокзал-то недалеко.

– У меня вон сумка, – кивнула на лавочку при остановке женщина.

– Так поставь ее на заднее сиденье! – сказал Василий, не двигаясь с места.

Александра так и сделала, хоть и мелькнула в голове мысль: почему бы Василию ей не помочь? Уже в салоне авто, если можно было так назвать внутренности старых, грязных, со рваной обивкой «Жигулей», она почувствовала, что от одноклассника несет спиртным.

– Ты что, Вась, с ума сошел? Что ж ты гоняешь выпивши?!

– Так Новый год же, Шурка! Это же святое! Не переживай, у нас тут вообще трезвых редко найдешь! Ты думаешь, водитель маршрутки не освежил голову утром после праздников? Ха! – И он хлопнул Александру по колену.

– Придурок ты, Васька! А был же славный парень, рукастый, головастый… – вздохнула Александра и на всякий случай взялась рукой за ручку двери – на поворотах нечищеных улиц машину заносило.

– А что ж ты нашла лучшего, если я был такой славный, а? – завел знакомую песню Василий. – Может, ты мне всю жизнь перекроила тогда, Шурка-Шанель! Не пара я тебе? А чем твой покойничек был лучше? Видишь, как кончил, и стоило ради этого так далеко ехать? А я, видишь, еще жив. Так, может, сделаешь замену футболистов в команде, а, Шурка? Самой же, пожалуй, трудно дочь растить?

– Останови!

– Что?

– Останови, говорю!

– Опять не подхожу? Не тот хвасон? Еще не обтесала тебя жизнь? Думаешь, окрутишь какого-то олигарха на базаре? Да на хрена ты ему? На хрена мы все в том Киеве?! Я там был, попытался. Рабы мы там, вонючие рабы, а не люди!

– А тут ты кто – царь? Останови, говорю! – Александра щелкнула ручкой дверцы.

– Ну и катись! Знаю, где ты там работаешь! На Окружной! – Это донеслось до Александры, когда она уже ступила в снег между проезжей частью и тротуаром и хлопнула дверцей.

Машина сорвалась с места и неровно понеслась вперед. Щеки у Александры горели, сердце колотилось. Она ступила на тротуар, потопала ногами, отряхивая снег, посмотрела, как удаляются синие «Жигули», и вдруг вскрикнула – ведь в руке была лишь небольшая сумочка, а ее дорожная сумка исчезла за углом вместе с машиной Василия.

«Вот так подъехала! – Она прижала пальцы к вискам. – Что ж теперь делать?» Александра посмотрела на часы. До отправления автобуса оставалось еще тридцать минут. Был бы Василий трезвым – вспомнил бы, вернулся, но в таком состоянии, да еще и злой – вряд ли. Александра подняла глаза к серому, отяжелевшему от облаков небу, потом окинула взглядом трех-и пятиэтажные печальные дома, машины, засыпанные снегом, несколько киосков с сигаретами и скромным набором продуктов и напитков на почти пустой улице. Она прошла метров пятнадцать вперед и присела на лавочку при ржавой, еще советских времен, остановке. Взялась за железную трубу, ладонь ощутила через перчатку ее недружественный холод. Женщина устало вздохнула, и неожиданно слезы покатились по ее щекам.

«Вот тебе и любовь! Ну разве не козел? Одинокую женщину обидеть легко…» – она всхлипнула, но вдруг собралась с силами, вытерла глаза, нос, глубоко вдохнула, резко выдохнула и быстро пошла к краю дороги – к остановке приближалась маршрутка. Та самая, на которую она бы села, если бы не Василий.

– До вокзала? – зачем-то уточнила у водителя Александра и вошла внутрь.

На автостанции Александра узнала, с какой платформы будет отъезжать ее автобус, вышла на улицу и стала там его ждать. Сначала хотела позвонить по мобильному кому-нибудь из одноклассников, чей номер был записан в ее телефоне, чтобы попросить позвонить Василию, передать, что она на вокзале, но… Но больно уж глупой была эта ситуация, а чье-то посредничество даже если бы и помогло, то породило бы кучу местечковых домыслов и сплетен о каких-то отношениях между нею и Василием, к которому она никогда никаких чувств не питала. И какой ему нужен доктор, если сам себе вбил в голову эту роковую любовь? С одной стороны, Александра сердилась на одноклассника, с другой – было жаль его, неустроенного и какого-то потерянного в этой жизни. Пьет, перебивается с работы на работу, с семьей не сложилось…

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Шестнадцатилетний Джейкоб с детства привык к рассказам своего деда о его юности на далеком уэльском ...
Человечество выбирает посланников, которые будут представлять его на Галактическом совете разумных с...
Лаврентий Павлович Берия – глава НКВД в 1938–1943 гг. и глава объединенного Министерства внутренних ...
В пособии впервые представлен научно-методический подход использования средств музыки в системе ранн...
С первых минут случайного знакомства она поразила его отстраненностью. Не женщина, а сфинкс. И чем б...
Грандиозная глобальная эпопея о конце человеческой истории близится к неизбежному финалу! Экспедиции...