Сердечная терапия Иванцова Мила

40

Неожиданный стук в дверь заставил Яну вздрогнуть, и в правом боку сразу отдалось болью.

– Можно к вам? – На пороге стояла дежурная нянечка.

– Да, заходите, – пригласила ее Яна. – Вы кого-то ищете? Может, Александру? Так ее еще нет.

– Нет, про Александру я в курсе. Она здесь уже не ночует.

– Как это? – от неожиданности округлила глаза Яна.

– Да вот так, как вернулась из дома, больше не ночевала.

– Но… Как же? А ее хоть кто-то видел с тех пор? – заволновалась Яна.

– Да, конечно. Она вечером приходит, моет, как и раньше, но не остается.

– Странно! – пробормотала Яна, чувствуя, что что-то пропустила, пока болела, хоть быстро ее выписали.

Домой из больницы она поехала на такси, воспользоваться предложением Антонины не посмела, а тем более – предложением Игоря. Первой она вежливо пояснила, что заберут ее друзья, а второму ничего не ответила, просто перестала реагировать на звонки.

– Так вы ко мне? – удивилась Яна.

– К вам. – Женщина присела на стул и уставилась в пол. – Здесь у нас трудно хранить секреты, и я знаю, что к вам ходят люди… поговорить. В основном женщины. И что им помогает… – Посетительница бросила недоверчивый взгляд на Яну.

– Да, приходят, кто считает, что ему это нужно, – не стала отпираться Яна.

– Я небогата деньгами. Но, я думаю, может… может, вы бы мне что-то посоветовали…

– Не в деньгах дело, я цену не назначаю, – пожала плечами Яна. – Что-то случилось?

И нянечка заговорила. Рассказала и о двух детях-дошкольниках, и о тесной квартире, где живут с мужем и свекровью, и о том, что достается ей от свекрови – давит морально, а от мужа – порой и физически, и страшно что-то менять, но и жить так уже невмоготу. И перед соседями стыдно, и терпит его выходки молча, чтобы не срамиться, и детей жалко, потому что такое видят, и себя жалко. Так что хоть в петлю лезь…

– И что, он всегда был такой? – спросила Яна.

– Сначала нет. Ведь у него уже была жена, она от него сбежала, теперь я понимаю, почему. Так он еще некоторое время держался, когда привел меня в свой дом. А потом пошли проблемы на работе, и понеслось – там терпит, а тут срывается. И знаете… никто не поверит, что он таким бывает, – на людях приветливый, веселый. А дома будто бес в него вселяется.

– А к матери он как?

– Да по-разному, то ее превозносит, как святую, то орет на нее.

– А вы кому-нибудь жаловались?

– Не я, соседка не выдержала, потому что однажды мне «скорую» вызывали – я так отлетела от его удара, что разбила голову об угол подоконника. Сотрясение мозга было. И швы накладывали на затылке.

– И что? В милицию обращались?

Женщина помолчала и, глядя в окно, сказала:

– Соседка ходила за меня заступаться. Но они сказали, что бытовые споры – это внутреннее дело супругов. Вот когда у меня из спины будет топор торчать, тогда можно и их беспокоить… Так что отфутболили ее, мол, это вообще не ее дело. Какая от них защита? Они, наверное, дома то же самое творят… – Глаза ее налились слезами, женщина, плотно сжав веки, сдержала их, только по одной и прокатилось по каждой щеке.

– Так вы хотите от меня услышать, оставаться ли с этим садистом или бросать его?

Женщина вздохнула и пожала плечами.

– Не знаю. Но я уже сама себя боюсь… – Она снова уставилась в заоконье, где в доме-улье напротив за каждой занавеской, как за кулисами, разыгрывалась своя история, и, возможно, не радостнее только что рассказанной ею. – Я боюсь, что однажды топор будет торчать в его спине.

– А дети?

– Так вот же…

– Раз вы пришли, значит, допекло. Думали, что я здесь колдую и снимаю «порчу»? – невесело усмехнулась Яна.

– Да нет, я расспросила одну женщину, которая долго у вас сидела перед Новым годом. Знала, что не гадаете. Но все же кого-то и попускает… Они находят выход…

– Находят. Если не побоятся. Хотя наипервейшее желание почти у всех – переложить на меня (или еще на кого-то) ответственность за принятие решения. Решения, влияющего на их судьбу… Но «выгребать-то» все равно самим… И обычно каждый все-таки знает, чего хочет. Или, для начала, хотя бы чего НЕ хочет.

Женщина попыталась заглянуть Яне в глаза, но та как раз нанизывала бисер на тонкую иглу, и взгляды их не встретились. Она помолчала еще с минуту.

– Я знаю, чего НЕ хочу. Но мне страшно сделать шаг в никуда. Ведь дети…

Яна ничего не говорила, и женщина продолжила сама:

– Хотя… Если все оставить, как есть, детям тоже легче не будет. Я и так вечно чувствую себя виноватой, что они так живут. И что меня видят такой униженной. Такой идиоткой… Я его ненавижу!

– Он этого не стоит.

– Но как же? Он меня когда-нибудь убьет…

– Он слабее вас. Это не от силы. Это от слабости. Иногда человеку хочется стать другому на голову да еще и потопать по ней каблуками, чтобы чувствовать себя выше в собственных глазах. Это слабые люди.

– Но я его боюсь. Вы бы видели… – Посетительница зажмурилась и помотала головой.

– А вы представьте, что он такой же, но маленький. Сантиметров десять-пятнадцать. Бегает по столу туда-сюда, кричит, ругается, кулаками машет… Страшно? – И Яна провела ладонью вдоль стола, за которым сидела.

Женщина замерла, нахмурилась, уставилась на Яну, потом повела взглядом туда-сюда вдоль столешницы и вдруг хмыкнула раз, потом еще раз и расхохоталась. Смеялась она долго, вытирая кулаками слезы, хлопая себя ладонями по бедрам и задыхаясь от нехватки воздуха. Смех ее казался несколько истеричным, но все же это были не рыдания.

Яна смотрела на нее и понимала, что этой женщине предстоит еще масса испытаний. Но домашний садист в ее глазах уже превратился в мелкого, раздутого от гнева мультяшного персонажа.

41

Антонина как раз вела машину, когда позвонил Игорь и сообщил, что Вадик придет завтра, в сочельник, в гости. И не один.

– Ну… Пусть приходит. Посмотрим, на кого он Анжелу променял. Мог бы и сам матери сказать, а не через посредников-парламентариев!

– Тоня, ну какая тебе разница? Ребенок придет к нам, хочет познакомить… А ты опять в позу… Будь мудрее, а то и вовсе ходить перестанет, – продолжал проводить политику нейтрализации негатива Игорь.

– Мудрее? Ну-ну… Мудрость – это, пожалуй, именно то, чего вы от женщин ждете! Ой, только не надо этой демагогии! И вообще – я за рулем!

– Прости. Я так, чтобы ты была в курсе.

– Я в курсе. Все. – Антонина нажала на «сброс» и вставила телефон в специальный держатель на панели машины.

Она ловко умела управлять и одной рукой, нередко говорила на ходу по мобильному, но когда хотела от кого-то отвязаться – такая мотивация обычно казалась убедительной.

Зимнее холодное солнце закатилось, но светились рекламные вывески, мерцали новогодние гирлянды в витринах, горели фонари над улицами, и от всего этого сверкал вчерашний снег – зима в городе была такой же, как и десятки предыдущих зим, но именно эта могла стать поворотной. Антонина только что простилась с Романом, который уже второй раз заводил речь не о только о львовских воспоминаниях и о своем к ней интересе, но вдруг неожиданно начал планировать будущее. Это тревожило Антонину, ведь не каждый мужчина полезет в петлю в четвертый раз, имея уже достаточно опыта, но, с другой стороны, это ей льстило. Как неглупая женщина, она понимала, что целый табун потенциальных претенденток топочет обычно вокруг холостяка, который не из канавы выбрался, при бизнесе да еще и без вредных привычек. Ей даже показался странным такой его интерес. То, что в постели они ощущали нечто вдохновенно-безумное, так на это не она одна способна, не один уже пал жертвой женского яда. Почему именно ее Роман видит в будущем рядом с собой?

На этот вопрос, заданный как бы в шутку, Роман ответил просто:

– Потому что мы с тобой, Тонька, похожи, будто из одного дерева вырезаны!

– То есть?

– На хрена мне амбициозные блондинки? Я уже это видел. И не в том дело, что дорого обходятся, а в том, что врут тебе в глаза за твои же деньги. Врут, что любят, врут, что ни с кем никогда не было так хорошо… Тьфу!

– А вдруг и я вру? – улыбнулась Антонина, прижимаясь грудью к крепкому горячему торсу Романа.

– Ты тоже врешь, – небольно укусил ее за губу Роман, – но процент твоей лжи меня устраивает. И детей я больше растить не собираюсь. Ни своих, ни чужих. Хочу делать свое дело, ковать деньги, ездить по миру и вкусно провести остаток жизни с человеком, который мне созвучен, а не сидеть на пороховой бочке и щупать каждый день темя, не режутся ли рога… Бросай своего профессора! Не бойся, не пропадет он без тебя. Его быстренько подберет какая-нибудь коза от науки.

– Ты серьезно? – Антонина отодвинулась, чтобы лучше видеть, что выражает его взгляд. – А почему такая горячка? Может, мы бы какое-то время и так…

Роман помолчал, глядя на нее, потом откинулся на подушку и уставился в потолок.

– Не буду врать тебе, что это слепая любовь и что мне невыносимо представлять, как ты вечером ложишься спать с другим. Мне уже давно не сносит крышу из-за женщины. А что касается профессора твоего, так в этой ситуации подлец не он, а я. Мы с тобой. Мне даже немного его жаль. Хотя, пожалуй, и за ним грешки водились за долгую жизнь. – Роман сделал паузу. – Просто мы с тобой, как говорили в мультике про Маугли, «одной крови». А у меня появились планы за рубежом. Раньше я туда катался наскоком, а теперь поеду надолго. Я бы хотел, чтобы мы поехали вместе.

– Куда?

– В Испанию.

– А что ты там делаешь? Я даже не знаю, чем ты вообще занимаешься! Все «коммерция, коммерция…»

– Разным занимаюсь. Была коммерция. Сейчас раскручиваю небольшой отель… Разве плохая перспектива? Мне партнер нужен, человек, который понимает, что к чему, а не кукла в постели, хотя и здесь у нас с тобой просто фейерверк. Но ты, Тонька, просираешь свою жизнь за своим профессором, извини за прямоту. Чем ты занимаешься? Что ТЫ сама делаешь? Кто ТЫ есть?! Я тебя спросил об этом еще в первый день. И видел, как ты растерялась. Ни хрена ты не делаешь! НЕ реализуешься! И тебя это устраивает? Просто сыто существовать? Я же помню, какая ты была. А сейчас ты кто? «Госпожа профессорша». Думай. Решай. Я все сказал.

Антонина ехала по городу в направлении салона-ателье Киры, которая назначила Александре встречу у себя, пригласив и «крестную». Женщина прокручивала в голове неожиданно деловой разговор с Романом в постели. Когда у нее возник план отомстить коварному Игорю за шашни с Соней Тю, разве думала она, что так все обернется, а еще – что этот роман будет развиваться настолько стремительно? Хотя… теоретически все складывалось очень неплохо. Действительно, Роман своей энергией мог зажечь кого угодно. И перспективы, нарисованные им, были заманчивыми. Теоретически. Но Антонина даже приблизительно не могла представить себе, как в реальной жизни, на бытовом уровне, можно разрулить эту ситуацию.

Сначала ей хотелось просто изменить неверному мужу, чтобы сравнять счет. И не важно было, узнает ли он об этом. Потом хотелось причинить ему боль. Взамен на свою. Пусть знает! Воспаленное, испуганное и растерянное ее воображение рисовало все более изысканный способ дать пощечину Игорю. Вот, например, она объявляет, что уходит от него, эффектно разворачивается на каблуках и исчезает, пройдя вместе с солидным иностранцем линию паспортного контроля в Борисполе, а дома отчаявшийся профессор Соломатин не находит себе места, кусает локти и проклинает день, когда нашел на сайте одноклассников свою Соню.

Но эти картинки-слайды были лишь воображаемыми. Сейчас же Роман поставил вопрос ребром. И Антонина испугалась. Ведь еще не известно, как все выйдет на самом деле. Вероятно, он тоже не ангел, раз не ужился с тремя женами. Как отреагирует на ее заявление Игорь (Соня Соней, а тридцать лет с гаком непросто отправить коту под хвост). Как решать банальные бытовые вопросы, например, как делить общее имущество, квартиру? А как сообщить об этом сыну? То-то же…

Мысли Антонины зависли над новой перспективой, словно она уже подняла ногу, чтобы сделать шаг в неизвестное, но засомневалась. Надо все взвесить. До последнего времени ее вообще устраивала ее тихая сытая жизнь. Но Игорь перешел границу. И, собственно, это он, а не она был виноват в том, что корабль их напоролся на айсберг.

«Что ТЫ сама делаешь? Кто ТЫ?» – эхом прозвучал голос Романа в голове Антонины, и она резко нажала на тормоза, едва не проскочив въезд на парковку возле Кириного салона.

42

Разговор Александры с хозяйкой ателье в присутствии Антонины был недолгим. Кира обошлась без панибратства, была корректна, элегантна и сдержанна, уже на старте показав Александре, «ху из ху» в этом заведении. Но ничего обидного ни в ее поведении, ни в словах не было, ведь понятно, что она, как работодатель, вправе предъявлять требования к «персоналу», хотя работа здесь достаточно творческая. Хозяйка принимала в своем небольшом аккуратном кабинете, на стенах которого висели фотографии известных людей в нарядах, сшитых в этом салоне. Лица были всем знакомы, так что посетители сразу понимали степень доверия клиентов к заведению, а соответственно, и уровню салона.

Кира не стала скрывать, что изделия Александры ее действительно заинтересовали, и она даже видела, как ими украсить наряды новой линии весенне-летней коллекции. Она умышленно воздержалась от восторгов и комплиментов в адрес мастерицы, чтобы та не зазналась, даже сказала, что придется еще многому поучиться, но она готова способствовать «творческому росту» своих сотрудников, а ведь в обязанности Александры будет входить не только изготовление аксессуаров, но и пошив одежды. Александра сдержала внутреннюю улыбку и вежливо поблагодарила за высокую оценку ее работ и перспективы творческого роста.

После короткой экскурсии по уже пустому вечером салону женщины вернулись в кабинет.

– Вот, забирайте свои изделия, а если вас устраивают мои условия, после Рождества можете приступать к работе, не важно, что не с первого числа. Поработаете, притретесь, присмотримся друг к другу, – в общем, жизнь покажет, что из этого получится.

Александра посмотрела на двух львов разного цвета и весеннюю птицу, разложенных на столе, и перевела взгляд на Антонину.

– Выбирайте, я же обещала! – сказала она, улыбаясь, а Кира удивленно выгнула брови.

– Что, человек чести? «Обещала…» – сымитировала Антонина интонацию Александры. – Это за мое неожиданное посредничество в трудоустройстве, – пояснила она Кире. – Мне все же нравится лев красный. Спасибо!

И Антонина тут же приколола обновку на грудь.

– Выглядит оригинально. Незаезженно, – внимательно рассматривая изделие уже на «модели», произнесла Кира.

– И вы выбирайте, это от меня в честь нашего знакомства, – улыбнулась ей мастерица.

– Мне? Ну… спасибо, – не скрыла удивления Кира, и взгляд ее забегал между бело-синим с красными точечками львом и салатово-зеленой птицей с яркими глазами. – Возьму птичку. Душа требует весны! Спасибо! Ну что ж, жду вас после Рождества, вот моя визитка, если что – звоните.

– Хорошо, мне бы только разобраться с работой, боюсь, чтобы не заставили две недели отрабатывать.

– Ну, это уж как у вас получится. Но хорошо бы начать побыстрее.

– Вадик, представляешь-представляешь-представляешь? Я нашла такую работу… Ой… Меня аж распирает, так хочется поделиться. – Шурочка набрала номер Вадима, как только распрощалась с Антониной возле салона. – Ты скоро домой? Я где? Где-то возле метро Лукьяновская. А что? К тебе? Как же… Это же больница… Можно? Здесь недалеко? А, точно… Я не подумала. Чем, говоришь? Семнадцатым или маршруткой до проспекта Победы? Больница Охматдет? За воротами впереди справа? Хорошо. Я маякну, когда доберусь. Ой, я аж дрожу от нетерпения! Скоро все изменится… Ну хорошо, я тебе вживую все расскажу, обнимаю!

43

Александра ехала на троллейбусе, поглядывая через разрисованое морозом окно на улицу, и душа ее трепетала в предвкушении перемен. Неужели она и правда вот-вот покинет рынок, неужели будет сидеть наконец в хороших условиях? А главное – работа ее будет заключаться в создании замечательных вещей, и за это еще будут платить деньги! О, когда человеку платят за то, что он с удовольствием делал бы и даром, это счастье! Александра улыбалась своим мыслям – что-то закрутилось в ее жизни, куда-то ее понесло. Господь послал ей Вадима, познакомились они очень необычно – когда Стасю на Майдане сбили с ног ребята на скейтах. Кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени, и они станут так близки, будто сто лет друг друга знали. Теперь судьба в лице едва знакомой Антонины привела ее в салон Киры. Хоть бы там все сложилось! Работы она не боится, а вот чего не любит – так это всяких интриг и неискренности, а такое в столице не редкость, да еще в женском коллективе… Но зачем напрасно переживать? Везде люди разные. Впишется…

– Дамочка, вы спрашивали Ахмадет? Так выходите, что же вы там застыли? – крикнул ей водитель.

– Спасибо! – спохватилась Александра и вышла из троллейбуса.

Она огляделась. Один широкий проспект устремился вперед, перекинулся мостом через другой, ревевший многорядным движением неподалеку. Несколько высоких зданий виднелись вдали, а прямо перед ней был забор больничного комплекса со странным названием ОХМАТДЕТ[2], который киевляне называют загадочным словом «Ахмадет». За шлагбаумом при воротах – большая территория больницы, а над всем этим как-то неуместно витает домашний аромат сдобной выпечки. Александра принюхалась и опять огляделась.

– Ага. Еще одна приезжая. Осматривается. Нюхает… – вдруг услышала она бормотание неподалеку и оглянулась.

Бомж, похожий на бабая, которым пугают детей, рылся в урне возле остановки, извлекая оттуда стеклянные бутылки, и сердито разговаривал сам с собой.

– Едут, едут… Нюхают здесь… Че тут нюхать? Смог один! Разве что хлебокомбинат покрывает два квартала запахом сдобы… Будто машины от этого меньше воняют… Но от этого, блин, так жрать хочется… Лучше бы машины…

Александра спустилась с небес на землю, еще раз украдкой взглянула на сердитого бомжа и зашагала к шлагбауму.

«За воротами вперед направо», – вспомнила она слова Вадима и вошла на территорию больницы. Место было ей знакомо. Но в прошлый раз они со Стасей и Вадимом въехали сюда на его машине, и ей от волнения было не до разглядывания территории. Сейчас в корпусах светились окна, вдоль дорожек – фонари, а людей видно не было. Александра узнала по описанию корпус кардиохирургической клиники. Это было старинное четырехэтажное здание, хорошо отремонтированное, с новыми широкими окнами, капитальное, прочное, построенное, что называется, на века.

Александра набрала номер мобильного Вадима, тот сказал ей подойти к главному входу, куда он за ней спустится. Приближаясь к корпусу, женщина вдруг увидела справа памятник – бронзовую мужскую фигуру. Она замедлила шаг и сделала небольшой крюк – захотелось узнать, кому памятник. На отполированном гранитном постаменте цилиндрической формы стоял пожилой благообразный стройный человек. Наряд его был несовременным – длинный сюртук, брюки, ботинки, через левое плечо – широкая лента, которая, наверное, означала какую-то высокую царскую награду, на шее у ворота – квадратный крест, на груди – большой старинный круглый орден. Но не одежда и не награды привлекали взгляд, а сама фигура этого человека, его строгое, но спокойное немолодое лицо, издалека освещенное фонарями. В нем угадывались мудрость, уравновешенность и надежность.

«Наверное, он знал что-то такое, чего другие не знали, – подумала Александра. – Но кто же это?» Она опустила взгляд и увидела на заснеженном постаменте надпись: «Терещенко Никола Артемьевич. 1819–1903».

«Ах вот оно что! Это знаменитый киевский меценат Терещенко, на чьи деньги и был построен этот корпус больницы! – вспомнила Александра. – А я не сразу сообразила. Вадим же рассказывал о целом роде сахарозаводчиков Терещенко, которые восемьдесят процентов своих доходов отдавали на благотворительность! Пойди сейчас поищи таких! Вот были люди…» Александра отступила на несколько шагов и снова принялась рассматривать скульптуру с ног до головы.

– Красивый памятник, правда? – неожиданно обнял ее за талию Вадим.

– Ой, ну ты и напугал! – вскрикнула она и осторожно оглянулась на Николу Артемьевича, который, казалось, серьезно, будто экзаменуя, смотрел на молодую пару.

– Я выглядывал тебя в вестибюле, а потом смотрю – ты здесь с Терещенко кокетничаешь, – Вадим сделал притворно-грустное лицо и тоже посмотрел вверх, на усатого покровителя больницы. – Ну, пойдем, покажу тебе, где я тружусь.

За свою жизнь Александра имела некоторый опыт «общения» с больницами. В детстве в родном райцентре лежала однажды весной в больнице с воспалением легких. Первые дни вспоминались размыто, а когда пошла на поправку, то запомнила болезненные уколы, которые делала строгая медсестра стеклянными шприцами со сменными иглами. То ли рука у нее была тяжелая, то ли многоразовые иглы тупые, но Александра до сих пор вздрагивала при мысли о том, с каким треском втыкались те иглы в ее худую испуганную попу. Вспоминала еще скользкую и безвкусную геркулесовую кашу и удивительно высокий и пористый соленый омлет. А еще – как родители передали ей однажды колечко домашней колбасы и яиц-крашенок, и каким все это было вкуснющим. Правда, пока девочка махала родителям в окно и благодарила, половину передачи съели старшие соседки по палате, но и Александре чуток оставили.

Затем ее больничный опыт пополнился пребыванием в родильном отделении. Об этом и вспоминать не хотелось, ведь районные больницы начала XXI века, пожалуй, для заезжих иностранных врачей – каменный век. Ну а местным врачам фильмы о зарубежных клиниках до сих пор кажутся фантастикой. Однако иностранцы туда не просачивались, поэтому жизнь шла для неразбалованных бытовым и медицинским комфортом жителей райцентра и сел привычным скромным образом. Счастьем было поскорее выписаться домой с живым-здоровым ребенком и взять в дальнейшем всю ответственность за него на себя. Но, видимо, люди, работающие там, действительно герои, выкручиваются, как могут.

В Киеве больничный «опыт» Александры был небольшим – морг судебно-медицинской экспертизы, где пришлось опознавать в покойнике своего мужа, травмпункт здесь, в Охматдете, но в другом корпусе, куда их со Стасей привез Вадим, и вот на днях – посещение Яны в тоже довольно скромном, хотя и столичном, хирургическом отделении. Поэтому клиника детской кардиохирургии, куда привел ее Вадим, с порога показалась слишком нетипичной. Старинное здание было внутри отремонтировано на современный манер – в народе это называется «евроремонт». Но то, что потом показал Вадим Александре, поразило ее. Она как будто посетила суперклинику будущего, и то не у нас, а где-то в Америке.

– На первом этаже ведется первичный прием больных, здесь направляют на диагностику. В подвальном этаже, куда спускаются и по лестнице, и на лифте, находится диагностическое отделение с самым современным оборудованием, там делают эхогардиографию, компьютерную и магнитно-резонансную томографию, рентгенологические исследования, – рассказывал Вадим, ведя Александру вдоль кабинетов, заглядывая в них или показывая из коридора через окно новое оборудование.

Она не очень разбиралась в медицинских терминах, да и вообще, ее больше интересовали люди, а не машины, хоть и понимала, что без этих мудреных штук сегодня не обойтись, не поставить правильный диагноз, особенно когда нужно это сделать очень быстро.

Поднялись в отделение, где работал Вадим. Он мимоходом где-то повесил свою и Александрину куртки и повел ее по коридору.

– Вот здесь дети лежат с мамами. Одни ожидают операцию, другие уже воссоединились после реанимации, куда попадает прооперированный ребенок.

Он открыл дверь одной палаты, оттуда повеяло теплым воздухом и таким знакомым каждой маме сладким запахом молочных младенцев. Александра осторожно заглянула внутрь. Напротив двери было два широких окна, в палате шесть коек. Три молодые мамы, которые как раз кормили младенцев, одновременно посмотрели на нее, она кивнула и улыбнулась им, правда, улыбка получилась немного растерянной. Александра представила, сколько волнений пришлось пережить каждой матери из-за своих малышей и как им до сих пор страшно за хрупкую детскую жизнь. Она закрыла дверь и огляделась.

– Пойдем, покажу тебе реанимацию, – взял ее за руку Вадим и увлек за собой. – Только нужно надеть халат и бахилы! Ты, наверное, не в курсе, что операции на сердце не всегда проводятся путем разрезания тела. Иногда оперируют с помощью специальных миниатюрных инструментов-катетеров – их вводят через сосуды бедра аж до сердца. Эндоваскулярные операции. Способ вмешательства выбираем в зависимости от патологии.

Шагая вслед за Вадимом, Александра вдруг осознала, насколько он здесь другой, не такой, как дома, в машине или на концерте. Вот тут он «дома», это его мир, его дело, которое важнее всего остального. Видимо, не случайно он пригласил ее сюда – хотел в самом начале их отношений показать, чем он живет и без чего себя не мыслит. Пускай даже и существует в таком нестабильном графике – операции, дежурства, вызовы из дома… Но разве можно упрекать за это человека, который ежедневно спасает чью-то жизнь, а то и не одну?

– А сколько может продолжаться операция? – тихо спросила она.

– По-разному. От двух часов до… до конца операции. Однажды мы оперировали двадцать два часа.

– Господи… Как же это? Разве это мыслимо?

– А что делать? Бросить и пойти поспать? – улыбнулся Вадим и приобнял Александру одной рукой за плечи, а она скосила глаза на его пальцы и вспомнила, как он вот этими руками утром резал колбасу и намазывал масло на бутерброды, а затем в клинике, наверное, разрезал ткани человеческого тела, чтобы исправить врожденный дефект маленького сердечка…

– Вот, заходи, – пропустил он Александру в небольшую стеклянную комнату, – видишь – слева и справа два помещения реанимации. Медсестры высшей квалификации, а вон и пациенты. Пойдем, покажу тебе своего сегодняшнего.

Вадим пошел вперед, Александра двинулась за ним. Несколько женщин в специальной светло-голубой форме и белых масках не отрывались от своих занятий, почти не обращая на них внимания. Одна стояла у прозрачной кроватки-корытца с младенцем, поправляла трубочку автоматической капельницы, следя за показателями на электронном табло над ребенком, вторая сидела на посту и что-то записывала в журнал, глядя на монитор перед собой, третья ходила между высокими прозрачными кроватками, сверялась с исписанными от руки табличками, сравнивала что-то с журналом, записывала, контролировала состояние пациентов с помощью подключенных к каждому из них приборов. Никаких лишних разговоров, звуков, лишь тихое жужжание аппаратуры, едва уловимый запах медикаментов. Все это вызывало у Александры ощущение нереальности, будто она ненароком оказалась в каком-то ином, космическом измерении человеческого существования, которое жило своей отдельной жизнью, которому были безразличны погода, политика, цены и будничные проблемы тех, кто обитает снаружи, за этими старинными стенами.

– Вот сегодняшний случай: транспозиция магистральных артерий. Ребенка взяли от матери при родах, здесь неподалеку, в роддоме, срочная операция. Мы уже знали о патологии еще до его рождения, следили. Опять собственная пуповинная кровь ребенка заменила донорскую, это уменьшает шок для ребенка, – Вадим опытным глазом взглянул на приборы, оценил состояние пациента, наклонился ниже над ним, а потом оглянулся на Александру, которая замерла на полшага позади. – Извини, я не объяснил, в чем проблема. Ну, если по-простому, то артерии, которые выходят из сердца, будто перепутали местами. Это нарушало кровообращение в организме. И нужно было их отрезать и переставить, как следует. Иначе ребенок погибнет.

Он снова посмотрел на Александру: понятно ли он объяснил. Женщина стояла неподвижно, глядя на ребенка, которому от рождения было чуть больше суток и которому, бедняжке, уже сделали такую сложную операцию! Ребенок лежал на спинке, нижняя часть его тельца была прикрыта белой тканью, к его ручкам, ножкам, головке тянулись различные проводки с датчиками и трубочки с лекарствами, которые дозированно выдавались аппаратами, запрограммированными именно на данный случай. Малыш спал. А может, это была девочка. Впрочем, Александре был безразличен пол ребенка, такая жалость к этому хрупкому беззащитному человеческому существу со свежим шрамом на груди накрыла ее с головой, что слезы сами покатились по щекам.

«А вдруг такая беда случилась бы со Стасей? В том роддоме хоть кто-нибудь догадался бы, что у ребенка такая патология? Она бы просто умерла через несколько часов после рождения…» – думала женщина, не отрывая глаз от малыша, который размеренно дышал и даже понятия не имел, что сегодня, в канун Рождества Христова, он родился дважды.

Вадим взял ее за руку и улыбнулся:

– Ну, чего ты? Все хорошо. Будет теперь здесь под наблюдением, знаешь, сколько людей над ним трудились! И диагносты, и кардиолог, и хирург, и анестезиолог, и медсестры в операционной, и тут вон какой почетный караул стоит! Лишь бы жил! – Вадим сжал руку Александры, она ответила тем же, второй рукой быстро вытерла слезы с щек, шмыгнула носом, еще раз присмотрелась к малышу и пошла к выходу, куда уже направился Вадим.

– Вы – боги! – тихо сказала она Вадиму, как только они вышли в коридор. – Человеку такое не под силу – отрезать от сердца новорожденного артерии, поменять их местами, пришить, и чтобы при этом пациент остался живым!

– И здоровым! – улыбнулся Вадим и вытер обеими ладонями Александрины щеки.

Вдруг к ним подошла медсестра, извинилась и что-то тихо сказала Вадиму. Тот кивнул и посмотрел на часы на стене. Медсестра скрылась за дверью ординаторской.

– Что-то случилось? – заволновалась Александра.

– Ургентная операция, мобилизуют очередную операционную бригаду. Извини, я хотел тебе показать наш крутой конференц-зал, где мы дважды в неделю проводим телемост с подобной клиникой в Америке, а по пятницам обсуждаем все плановые операции на следующую неделю. Там еще можно на экране главного компьютера увидеть в режиме реального времени операцию в каждой из трех операционных, но… – Вадим снова взглянул на часы.

– Не расстраивайся. Я понимаю. На сегодня у меня и так слишком много впечатлений. Иди, работай, а я домой, – Александра теперь смотрела на Вадима совсем другими глазами. – Пойду я… Спасибо тебе. Ой, а я забыла спросить, как тот мальчик, ну, к которому тебя вызвали тогда ночью?

– Славкович? А! Так он же был в той палате, куда ты заглядывала! С ним все хорошо. Не зря я тебя тогда дома бросил. Славкович рулит!

– Все еще Славкович? Так до сих пор и не назвали никак? – улыбнулась Александра.

– Назвали. – Вадим вдруг расплылся в улыбке. – Странные такие… Вадиком назвали. Еще обещали крестным взять, прикинь?

При этих словах Александра уткнулась лбом Вадиму в грудь и дала волю слезам, не смея на людях обнять его крепко-крепко, благодаря от всех матерей спасенных малышей и тех, которые еще не догадываются, кто, возможно, вырвет их ребенка из лап неизбежного.

Когда Александра вышла из корпуса в ночной двор клиники, она уже совсем иначе смотрела на все, что ее окружало, – и на старинное здание, и на фонари и снег, поскрипывающий под ногами… Все будничные страсти, клокочущие вне стен больницы, казались ей сейчас слишком мелкими, чтобы люди действительно могли серьезно из-за них переживать. Она медленно подошла к памятнику Терещенко, еще раз внимательно всмотрелась в его лицо и неожиданно для себя самой перекрестилась.

Вдруг в кармане куртки заиграла мелодия мобильного.

– Шурочка! Вот я дурак! Так ты же не рассказала новости о своей работе! Извини, заговорил тебя, все о своем…

– Это все ерунда, Вадик, пустое! Я дома расскажу, не думай об этом. Все хорошо. Все будет хорошо! Работай спокойно! – сказала она и почувствовала в душе невероятный покой.

44

– Ну, наконец-то вы ответили! Я уже начал переживать. Как вы себя чувствуете? – взволнованно заговорил Игорь Соломатин в трубку.

– Спасибо, все нормально, хорошо, – ответила Яна, изменив данному себе слову не реагировать на звонки и SMS’ки Антонининого мужа.

– Вы уже дома или еще в больнице?

– Дома.

– Может, нужна какая-то помощь? Прошу, не стесняйтесь, если могу быть полезным – я с радостью…

Повисла пауза, и Игорь забеспокоился, правильно ли восприняла Яна его предложение, не слишком ли он навязывается на радостях, что она наконец ответила на его звонок.

А Яне вдруг захотелось опять идти с ним рядом и молчать или сидеть в кафе, смотреть, как он что-то рассказывает, снова почувствовать тепло его руки… Более того, ей захотелось уткнуться лбом ему в грудь и замереть. И чтобы он обнял ее обеими руками, и ей стало бы спокойно и уютно.

«Как у них там сейчас с Антониной? – подумала Яна. – Моя «пациентка» пока не приходила поговорить, а в больнице ей помешала Шурочка. Господь их свел, одновременно лишив Антонину возможности излить свои откровения!»

Игорь молчал, ожидая ответа. Яна слышала его дыхание в трубке и тоже молчала, погруженная в свои мысли, даже как-то забыв, что нужно отреагировать. Но вдруг он решился:

– Яна, если вы уже выходите из дому, могу я вас пригласить на кофе? Где-нибудь просто посидим, поговорим. Обещаю, что не буду вас нагружать нашими семейными проблемами. Разве мало есть других тем, а? Праздники идут, такие хорошие дни, мне бы хотелось вас поздравить… Если, конечно, вы не против.

Яна была не против. Она была очень не против. И единственное, что сейчас ее сдерживало, – это ее странный статус неформального, полулегального психолога, поправшего кодекс чести. Хотя… какой может быть кодекс у подпольного психотерапевта?

– Я не против, – выдохнула она, – только уже не сегодня, давайте завтра. Где-то после обеда, если вас устраивает.

– Хорошо, давайте завтра. Сегодня как раз сын обещал прийти, да еще и не один… Вы же знаете про Вадика? А завтра – очень даже хорошо. Так я вам позвоню? Только… Только не игнорируйте меня, плиз!

– Хорошо, – улыбнулась Яна, – не буду. До завтра!

45

На этот раз Антонина встречалась с Тарчинским в небольшом, почти пустом кафе-подвальчике. Роман выманил ее из дома в канун Рождества «хоть на часок», сказал, что хочет увидеть ее днем, если уж она занята в сочельник. Антонина не стала спрашивать, где и как он планирует провести свой вечер, – пойдет к кому-нибудь в гости или дома уставится на плазменный экран на стене его очень уютной, современного дизайна квартиры. Может, будет сидеть за компьютером, а может, выпьет рюмку и ляжет спать, ни о чем особо не беспокоясь. Не так уж он сентиментален, чтобы переживать из-за своего одиночества в праздничные дни. Хотя… Годы берут свое, и, может, зрелому мужчине хочется, чтобы рядом были близкие люди, дети, внуки… Да они-то есть, но он для них как бы «сбоку припеку», разве что денег им может подкинуть. Вот и ему в ответ так же – улыбаются и благодарят за деньги. А сами неплохо существуют параллельно, без него. Ну а чего ты хотел, если дочь выросла без тебя? Вообще счастье, что хоть внуков тебе показывает!

Не сказать чтобы Антонина очень жалела Тарчинского (саму бы кто пожалел!), но с тех пор, как они встретились, уже не могла о нем не думать. Так уж устроены женщины. А теперь этот приятель из ее молодости напирает с конкретными предложениями и уже ждет от нее каких-то решений.

Собственно, у него все просто: нарисовал себе в голове «план-схему», как в бизнесе, и ждет, примет она его игру или нет. Но он-то сам в любом случае ничего не теряет. Просто может не найти. Не найти такого партнера в бизнесе и в постели, как она. Хотя… Конечно, поискав, найдет. Даже странно, что он так настойчиво ориентирует ее на общее будущее. Может, просто доверяет ей? Но должен понимать, что его планы совместного продвижения вперед – это все же авантюра. А ей для этого придется разрушить все, что собственноручно лепила и удерживала крепкой рукой три десятка лет… А как-то склеится новая жизнь? Конечно, она, как никто, умеет контролировать мужчину, который рядом, и ЕЕ мужчина в канаве не окажется и «в гречку не прыгнет», ведь она всегда начеку… А Роман – лакомый кусок, за ним придется следить и следить!..

Антонина, еще ни на что не решившись, уже четко сознавала, что в совместном будущем с Романом ей расслабляться не придется. Но, может, именно это ее и влекло подсознательно, хотя и пугало. Вон, стерегла одного тихого… Казался таким верным, влюбленным в нее и в работу, и нате вам – возникла Соня Тю! Дать бы ему «по морде чайником» за это, махнуть хвостом, пусть знает… Но и жалко его немного. И его, и себя, и сына, и прожитых вместе лет… И зачем он забрался на тот сайт?

Антонина сидела в машине, погрузившись в размышления, как вдруг в стекло постучали, и тут же дверца открылась.

– Мадам, позвольте пригласить вас на кофе! – торжественно произнес Роман.

– Господи… Я и не заметила, как ты подъехал…

– А я не подъехал, я пешком пришел, у меня тут в двух кварталах была встреча, так удачно припарковался, только съеду – займут место. – Роман засмеялся. – А мне еще туда возвращаться по делам.

– Да, Киев становится для водителей все страшнее.

– Нет, Москва куда как страшней, – улыбнулся Тарчинский и подал Антонине руку. – Киевское движение после нее – это провинциальные катания.

– Не зря ты оттуда сбежал! – хмыкнула Антонина, вышла из машины и включила сигнализацию.

Через час она снова сидела в машине, глядя, как Роман удаляется по тротуару – руки глубоко сунуты в карманы длинного пальто, воротник поднят, шаг уверенный, но не такой стремительный, как обычно. Она и сама не знала, правильно ли поступила, окатив его, торопящегося, холодной водой трезвых доводов. Конечно, сначала ей хотелось досадить своему профессору, но к таким радикальным и таким необдуманным действиям она не была готова. Поэтому когда Роман в кафе вдруг откуда-то достал маленькую коробочку с обручальным кольцом, она сначала замерла, а потом выплеснула в него эмоции, как холодный «душ Шарко»:

– Ты совсем с ума сошел?! Даришь чужой жене кольцо на Рождество! Ты и правда считаешь, что сейчас наденешь мне его на палец, и вопрос решен?! И как, ты думал, я его буду носить при живом муже? Навру, что сама себе купила? Суну ему в сочельник руку с обоими кольцами под нос, расскажу, что любовник прижал к стенке с конкретным предложением, и попрошу развода? Я не знаю, с какими шлюхами ты водился и кого покупал за такие понты, но ты, Роман, не гони лошадей! Я еще не сказала ни «да», ни «нет». Потому что я прожила всю жизнь в одном браке, не прыгала из постели в постель, как ты. – Антонина понизила голос, чтобы в пустом кафе не привлекать к себе внимания официантов. – Не нравится? А на что ты рассчитывал? Может, мне и домой не возвращаться, раз ты такой смелый? Или заедем на твоем джипе за моими вещами? В него много влезет!

– Тоня… Ты просто взбесилась! Ну что ты за невменяемая женщина такая? – заговорил, немного придя в себя после ее атаки Роман. – Я хотел тебя поздравить, что-то подарить… Конечно, я не настаиваю, чтобы ты прямо сейчас дала ответ, но я человек прямой, уже говорил тебе о своих планах, которые могут стать нашими общими.

– А ты не понимаешь, что все не так просто, нет, не понимаешь? – Антонина уже немного успокоилась, но переживала, не переборщила ли с эмоциями, а потом взглянула на часы.

– Понимаю… Уже спешишь?

– Да. Я же говорила – сын придет, приведет свою новую приятельницу знакомиться. Может, у него это серьезно, раз уже и домой пригласил, а у тебя одно на уме… Не обижайся, но ты бы иногда не только о себе думал!

– Ну… Знаешь, если бы мне такую головомойку устроила какая-нибудь из моих жен, я бы не спустил…

– Так я тебе не жена! – Женщина энергично хлопнула в ладоши, официантка вздрогнула и покосилась на них.

– Тонька, вот такая ты была всегда! Кажется – протяни руку и бери. А фиг!

– Забирай коробочку. – Антонина указала глазами на красный бархатный шарик на столе.

– А может…

– Забирай! – тихо, но со сталью в голосе сказала Антонина.

– Ну… Тогда она будет ждать тебя. В спальне. – Роман улыбнулся.

Антонина проводила Романа взглядом, он дошел до перекрестка, вдруг оглянулся, словно чувствовал все это время спиной ее взгляд. Вынул одну руку из кармана, махнул на прощанье и пошел через улицу вместе с другими пешеходами. Антонина сдержанно улыбнулась и глубоко вздохнула.

Роман прошел два квартала пешком, больше не оглядываясь. Под ногами чавкала снежная каша, растоптанная пешеходами на нечищенном после утреннего снега тротуаре. Руки в карманах, поднятый воротник, взгляд под ноги. Что творилось с ним, и сам не очень хорошо понимал. Не сказать, что в этой истории бушевала душа или бесилось тело, не оставляя мозгу права голоса, нет. Хоть и не без того, но не настолько. И самооценка у него тоже была ничего себе, знал, что в сегодняшнем мире зрелый мужчина с набором его достоинств без проблем найдет себе жену под стать, и даже молодую, была бы охота. Да и сам уже имел такой опыт. Так почему же его словно перемкнуло на Антонине? Пусть бы еще была свободна! Как будто мало вокруг разведенных женщин или овдовевших! В тот вечер, когда узнал ее на выставке, он, собственно, и не находился в серьезном поиске. И зачем отправился тогда в галерею? Никогда не ходил на такие мероприятия, а тут испанский компаньон сманил с собой, мол, надо заводить полезные связи, ведь время подумать о дизайнерском решении современного интерьера отеля… Вот и сходил.

Вряд ли это было любовью. И страстью вряд ли стало, хотя их тела звучали в унисон и воспоминания о постельных безумствах каждый раз прогоняли по его телу горячую волну. Видимо, Антонина вынырнула из их совместного прошлого в благоприятный момент, когда Тарчинский вдруг остро ощутил отсутствие рядом человека, который пойдет с ним рука об руку до конца, который нужен не только для того, чтобы подать немощному водички, а чтобы много успеть вместе на этом последнем отрезке пути. Ему нужен был настоящий партнер. Но не в офисе, и не на стройке, и не как соучредитель. Нужен был человек, который был бы с ним одним целым, делил бы все 24 часа в сутки. А он вместо этого имел каких-то случайных девушек в постели и бизнес-партнеров, которым не слишком доверял, и он для них был таким же случайным партнером…

И вот в перерывах между их безупречным сексом и разговорами, оставаясь наедине, Роман все отчетливее понимал, что именно Антонина, как никто другой, сможет «закрыть вакансию» или даже несколько вакансий в его в общем налаженной жизни. При всем положительном имидже его бытия он не понимал до конца, зачем и ради кого он все это делает. Скорее просто по привычке быть на коне, быть первым, заметным, уважаемым. А дальше что?

Так, расставив воображаемые фигуры по шахматной доске своей жизни, он не знал только одного – как убрать с дороги профессора. А как уж тот это переживет, беспокоило Романа меньше всего – каждый борется в этой жизни за себя, за свой кусок хлеба, за женщину, за свою комфортную жизнь. Не то чтобы его грызли угрызения совести, но жаль было Антонину, которая стояла перед необходимостью выбирать способ, как «рубить хвост». В глубине души Роман верил в то, что Антонина согласится на его предложение, хоть уже много лет живет сыто и комфортно. Но разве это жизнь для Антонины? Сытая и стильно одетая тень профессора Соломатина… Как она такой стала? Тьфу!

Роман в сердцах сплюнул себе под ноги, поднял глаза и вдруг увидел перед собой молодую стройную девушку с микрофоном в протянутой к нему руке, а позади нее – парня с видеокамерой на плече.

– Скажите, а что такое, по-вашему, счастье? – спросила девушка изумленного Романа.

– Вы ко мне?

– Да. К вам. – Улыбаясь и смешно наклонив голову набок, она ожидала ответа.

– Счастье? Ну, вы и спросили… – Роман на какое-то время «завис». – Знаете, что я вам скажу… Счастье – это не забывать, каким ты был в молодости! А еще – не забывать, кем и каким ты тогда хотел, мечтал стать! Понятно?

– Вроде да, – обольстительно улыбнулась девушка. – То есть вы хотите сказать, что, если человек не изменяет мечте своей юности, он счастлив, я правильно поняла?

– Да. Хотя это не единственная составляющая счастья. Счастье – это вам не конфета или, например, – Роман огляделся, – например, автомобиль. Все это вещи, предметы. Их кое-как можно определить. А СЧАСТЬЕ – это состояние, когда у тебя разворачивается душа и хочется летать. То ли от осознания себя, то ли от чувства к кому-то. Это так же сложно определить, как… как НЕБО.

Роман поднял глаза и указал пальцем куда-то вверх, а когда опустил взгляд, широко улыбнулся – девушка с микрофоном, приоткрыв рот, рассматривала зимнее серое небо, словно впервые его видела, а оператор еще и снимал его.

Роман свернул на лестницу, ведущую к офисному зданию, а странная парочка так и осталась стоять на тротуаре, задрав головы.

46

Страницы: «« « 23456789 » »»