Круг Матарезе Ладлэм Роберт

Глава 22

Был вечер. Талейников бродил по Хельсинки и набрел на здание американского посольства. Он тут же вспомнил Скофилда. По существу, он не забывал его, думал о нем каждую свободную минуту, когда бывал не занят. Он просыпался с мыслями о Скофилде и, отходя ко сну, все размышлял об американце и его посланиях.

Все пришедшие от коллеги сообщения были на первый взгляд ни о чем, тем более не содержали ничего подозрительного. Однако новая информация, полученная Талейниковым после расшифровки, потрясла его. Она была против ожиданий подробной и свидетельствовала о том, что Скофилд значительно преуспел в поисках.

Талейников выстроил сюжет с итальянским графом: Скоцци – первое имя в списке гостей виллы Матарезе – был убит теми, кто на деле контролировал всю его деятельность. Догадка Скофилда о том, что так называемые "наследники" становились во главе организации не по праву прямого родства и преемства, а благодаря отбору "людей со стороны", оказалась верной. Она хорошо сочеталась с тем, что подметил Алексей Крупский, говоря о перерыве и спаде активности Матарезе, а затем об изменении характера работы: в первую очередь, об исчезновении платных клиентов.

Скофилд дал знать Талейникову, что теперь Матарезе точно известно, кто приглашает на прием, и об интересе к ним русского разведчика. В связи с этим путешествие в Ленинград становится гораздо опаснее, чем, скажем, на день раньше: в Ленинграде уже поджидали того, кто кинется наводить справки о князе Ворошине.

Но, подумал Талейников, это не может относиться к человеку, с которым ему вот-вот предстояло встретиться и который должен доставить его к советской границе.

А Скофилд в это время мчал с Антонией в Париж. Судьба девушки была решена, так как она выдержала все испытания, прошла проверку и заслужила одобрение американца. Ей выпало жить и работать связной. Талейников понимал, что Скофилд не прост. Он подстраховался и, помимо Антонии, у него есть еще один связной – хозяин отеля "Тэвэстиан" в Хельсинки.

Итак, Талейников ехал в Россию. Городок Вайниккала стоял на северо-западном берегу озера, за которым начиналась территория Советского Союза. Вдоль юго-восточного берега курсировали русские пограничники с собаками, которых частенько спускали, но не по причине угрозы пересечения границы врагом, а просто поразмяться. Зимой границу почти не рисковали переходить – ветры были лютые, лед просматривался, а летом толпы туристов из Таллина и Риги, не говоря уже о самом Ленинграде, попадали на финскую территорию. Финны, однако, далеко не обожали русских. Им не могли простить вторжение и войну 1939 года. Финн, довезший Василия до Вайниккалы, на прощание сказал:

– Если когда-нибудь кто-нибудь из ваших парней из Вашингтона надумает проучить этих большевистских сук, вспомните о нас. Ибо мы ничего не забываем.

Василий не потерял чувства юмора и потому мгновенно ответил так:

– Тебе стоит быть поосмотрительнее с такими высказываниями, откуда ты знаешь, что я, будучи американцем, не работаю на советскую разведку?

Финн возразил:

– Мы следили за вами и знаем, что вы засланы одним из лучших там, в Вашингтоне. Он работал с нами в ходе некоторых балтийских операций. Передайте ему наши добрые пожелания. Там все готово для встречи с вами. Из Выборга вас отвезут в Зеленогорск.

– Что?! – Талейников никого не просил об этом. Напротив, он хотел остаться абсолютно один, как только ступит из Вайниккалы на советскую землю. – Что это за дополнительная услуга? Я не обращался с такой просьбой к вашей стороне и не платил за это.

– Да мы думали, это самый лучший способ. И, главное, быстро. Пройдете километра два по дороге, найдете машину. Скажете тому, кто будет внутри, ну, водителю то есть, что у вас дорожные затруднения. Говорите с ним по-русски. Если ваш русский одобрят, я имею в виду – похвалят, а затем вдруг начнут заводить часы, то знайте: это ваша машина и ваш рейс.

– Я, честно говоря, считаю, что все это не нужно. Ради нашего же с вами благополучия. Я сам устроюсь на русской территории.

– Какие бы возможности у вас там ни были, а это все же надежнее. Ведь будет рассвет, а дороги просматриваются… Да вам нечего беспокоиться. Там в машине вас будет ждать человек, который уже долгие годы работает на Вашингтон. Он заместитель начальника управления КГБ по Выборгу.

Талейников улыбнулся, словно благодаря финна. За то, что всего лишь одной фразой тот решал проблему, давно беспокоившую русского разведчика. Так вот кто обеспечивает коридор! Ну что ж. Говорят же, что красть у вора безопасно. Тем безопаснее, если перебежчик ставит под удар предателя. "Заброшенный американец" Талейников воспользуется услугами предателя-кагэбэшника и получит прекрасный компромат, который и послужит гарантией удачи перехода, то есть в данном случае – его возвращения на родину.

– Хорошие вы ребята, просто замечательные, – сказал он финну на прощание. – Надеюсь, еще будем проворачивать дела вместе.

– А почему бы и нет? Соседство с оккупантами – такая уж география. А у нас с ними счеты, ждем, чтобы расквитаться.

– До сих пор? После стольких лет? – не удержался Василий.

– Такое не забывается. Вам везет, вы никогда не жили, имея за спиной дикого медведя, непредсказуемого хищника у себя на заднем дворе. Попробуйте – это впечатляет. Вы разве не слыхали? Вот отчего мы так много пьем.

Василий увидел машину на голубом снегу под холодным сияющим зимним солнцем. Однако его это солнце согревало, как ребенка колыбель. Он был дома!

Подойдя сзади к машине, он обошел корпус и пригнулся, заглядывая в салон через переднее стекло. Знакомое лицо глядело на него. При виде этого лица он мгновенно вспомнил фамилию человека, а затем и множество эпизодов и фактов, связанных с ним. Василий знал его еще по Риге. Петр Малеткин, родом из Гродно, служил когда-то фотографом в управлении КГБ Риги. Исполнительный был такой, тихий и неприметный. Не дослужился до больших чинов, и, поскольку был безынициативен, отправили его из Риги в Выборг.

Завидев Талейникова, Малеткин не просто опешил. Он очумел. Причем от счастья. Вот теперь он станет значительной персоной! Уж конечно Петр узнал человека, о котором на протяжении последних дней были предупреждены все пункты и посты, все службы КГБ, армии, пограничники, агенты и так далее. Малеткин сдаст аса, самого Талейникова! Подойдя сбоку к дверце, Василий просунул дуло своего "бурана" в приоткрытое окно и сказал:

– Доброе утро, товарищ Малеткин. Вы ведь Малеткин, не так ли?

– Мой Бог! Это вы?!

– Не расстраивайтесь. Нынче у нас появилось кое-что общее, верно? Почему бы вам не отдать мне ключи?

– Что-о?! – Малеткин теперь оторопел и напугался.

– Пусть ключи будут у меня. Ну пожалуйста. Я верну их вам, когда сяду в машину, – сказал Василий, целясь в Малеткина. – А ты нервничаешь, приятель. Помни! Нервные люди совершают необдуманные действия. А мне так не хочется, чтобы ты уехал без меня. Так что давай ключи!

– Вот, – прошептал Малеткин, протягивая ключи.

– Спасибо, товарищ! Ведь мы товарищи, не так ли? Мы товарищи по несчастью – оба пропали. И ни у одного из нас нет преимуществ перед другим. – Василий уверенно уселся в машину. – Поехали, полковник Малеткин! Вы ведь теперь полковник, не так ли? Ну, право, нет причин для такого нерадушия! Докладывайте, я хочу знать все новости.

– Похоже, я так и не получу полковника, – отвечал Малеткин. – Звания у нас неохотно присваивают. Везение – штука переменчивая.

– Стыдно! Ай, как стыдно, что мы недооценили вас. Что ж, мы определенно ошибались. Смотрите-ка, что вы умудрились совершить у нас под носом. Вы должны поделиться со мной, как вам это удалось. В Ленинграде расскажете.

– В Ленинграде?

– Всего-то час езды от Зеленогорска. Это ведь не так уж много. Надеюсь, заместитель начальника КГБ по городу найдет веские причины, чтобы объяснить позже свой вояж? Да я сам помогу вам. Я на таких делах собаку съел.

Малеткин осунулся.

– Я должен быть в Выборге завтра утром, у меня служебное совещание.

– Препоручите, Малеткин! Многим нравится, когда им препоручают свою ответственность начальники. Это означает, что вы по достоинству оценили своего подчиненного.

– Мне самому препоручили, – сознался Малеткин.

– Значит, вы поняли, что я вам посоветовал? Кстати, где вы держите свои вклады? Норвегия? Швеция? Нью-Йорк?.. Конечно, не в Финляндии – это было бы глупо.

– В Атланте. Владелец банка – араб.

– Верно мыслите. – Талейников отдал Малеткину ключи, словно вручил награду за правильный образ мыслей. – Давай, поехали!..

В Ленинграде, проехав Аничков мост, Талейников приказал:

– Остановись у следующего перекрестка, приятель, и подожди меня. Если тот, кто мне нужен, отсутствует, то я сразу вернусь. Если же этот человек дома, то я выйду примерно через час. И запомни, что у тебя только два пути: или ты едешь на Лиговку[3] и сдаешь меня, что в конечном счете закончится и твоим уходом… из жизни, или ты будешь ждать меня и сделаешь все, как я скажу. Взамен ты получишь от меня имя того, кто в вашем управлении сотрудничает с Западом и фактически руководит тобой. Иными словами, ты получишь хороший крючок, на котором сможешь держать этого человека. – Сказав это, Василий ступил из машины на ленинградский тротуар.

…Талейников любил этот город, хотя помнил, что он построен на крови миллионов и в жертву его благоденствию принесены жизни многих лучших людей – цвета нации. Времени на воспоминания не было, но настроение располагало к тишине. Говорить не хотелось. Правда, до того, как въехали в город, Талейников успел кое на что открыть глаза своему водителю. Они говорили об истории Ленинграда, и выяснилось, что Малеткин не знаток прошлого.

– Когда въедем в центр города, я покажу тебе одно интересное место, точнее квартал. Не памятник старины, не произведение искусства, а ряд домов, так называемых доходных домов в прошлом и одновременно дешевых гостиниц с пансионом. Там и поныне дешевые апартаменты, но тайные, для избранных. Со всеми удобствами за государственный счет. Туда съезжаются со всей страны на закрытые совещания руководители самых разных звеньев из различных отраслей и служб народного хозяйства и государственного управления. Я тоже был на таком "слете", нечто вроде учебы. Я тогда служил в Риге. Именно там в один прекрасный день я и услышал о тебе впервые.

– Меня выявили?! – ужаснулся Малеткин.

– Да нет же! Не боись! Я отвел от тебя все подозрения, защитил тебя. И вместе с тобой других из Выборга…

– Другие в Выборге? – Малеткин вновь был сражен и чуть не потерял управление на скользкой дороге.

– Держи себя в руках! Авария гарантирует нам обоим прямое попадание в казематы Лубянки! Но Малеткин не мог успокоиться:

– Выборг! Да знаешь ли ты, что говоришь? В управлении КГБ по Выборгу есть помимо меня кто-то другой?

– Точно! Информаторы из одного гнезда никогда не подозревают о существовании друг друга. Это наилучший способ добавить самые разнообразные сведения. Но если один узнает про другого… он обретает все лучшее на небе и земле. Верно? В твоем случае завоевания и приобретения станут неисчислимы.

– Кто он? – Малеткин не мог ждать.

– Позже, приятель. Ты присоединишься ко мне во всех моих начинаниях, а перед моим исчезновением я посвящу тебя в эту тайну и назову его имя.

– Согласен, – сказал Малеткин.

На том и порешили. Василий приобрел помощника и шестерку на время. Сидя рядом с Малеткиным, Талейников остро ощущал брезгливость и презрение. Теперь Малеткин пойдет на все, лишь бы получить фамилию вышестоящего офицера, такого же предателя, как и он сам, и будет носом землю рыть, чтобы обрести возможность манипулировать своим скомпрометированным начальником…

Талейников блефовал. У него не было иного выхода, ибо, едва увидев Малеткина, Василий сразу понял, что капитан выдаст его органам. Поэтому ничего другого не оставалось, кроме лжи. Он назовет ему фамилию, но человек, которого он предложит Малеткину, не имеет никакого отношения к таким делам, и первая же попытка шантажа со стороны Малеткина обернется для предателя посещением отдельной камеры на Лубянке. С точки зрения профессионала, каким и был Талейников, этот вариант был гораздо предпочтительнее того, при котором предателя убрали бы со временем сами американцы, пристрелили бы где-нибудь в окрестностях города Вайниккала.

– Зачем мне выдавать тебя? – заверил Василия Малеткин. – Я буду ждать здесь, сколько надо.

Талейников стал подниматься по ступенькам четырехэтажного дома, где Зося Кроневская имела отдельную квартиру, согласно распоряжению КГБ выделенную ей около пяти лет назад. Василий не видел хозяйку с тех пор, как уехал из Севастополя. Правда, было одно исключение: четырнадцать месяцев назад они провели вместе выходные после недельного совещания сотрудников КГБ в Москве. За ту неделю они были вместе всего одну ночь, и эта ночь стала последней по обоюдно принятому решению не сходиться впредь в интересах дела. У Талейникова было много завистников, а Зося, несмотря на абсолютную чистоту и лояльность, числилась неблагонадежной. Было бы худо, если бы их имена связали вместе. Зося лишилась бы работы, этот роман ей не простили бы. А она и без того угнетена неурядицами в семье. Когда это выяснилось, встал вопрос о ее пребывании в ленинградском управлении. Но она была чрезвычайно способным математиком, и ее не так-то легко было заменить. До КГБ она защитила докторскую и занималась исследованиями в области программирования, что и послужило основанием для направления ее в отдел вычислительной техники ленинградского управления. Но однажды кое-какие ее расчеты подвели под риск работу людей в Вене, и Зосю вызвали на допрос. Расчеты ее содержали неточности, которые, как ей объяснили, могли быть восприняты как намерение "подорвать интересы государства". На деле все сводилось к вариантам компьютерных программ, что являлось обычным делом в работе со средствами вычислительной техники. Правда, неточности эти послужили поводом для следственных органов. Причина недоверия к Зосе лежала в другой плоскости. Ее брат, офицер ВВС, по непонятным причинам покончил с собой.

Когда ее вызывали в КГБ для допросов по поводу смерти брата, Талейников присутствовал в комнате. Его заинтересовала тихая, робкая женщина, академический ученый. Она отвечала не торопясь, очень разумно и бесстрашно. С готовностью признала, что обожала своего брата и убита его уходом из жизни. Она подчеркнула, что ничего необычного в жизни и поведении брата не замечала, несмотря на то, что его исключили из партии. Она не сохранила переписку с ним, ибо никогда не хранит писем, как она сказала.

Талейников чутьем дошел, что она лгала. Но ложь ее была продиктована не интересами выживания, не стремлением скрыть измену или предательство. И когда Зосю оставили в покое, он опять самовольно прилетел в Ленинград из предместий Риги, где служил тогда, еще до Севастополя. Он стал вести дознание самостоятельно и обнаружил, что Зося встречается в Петродворце с американским агентом, наезжавшим в Ленинград из Хельсинки. Она не хотела этих встреч. Они были навязаны ей. Точнее, ее принудили.

Однажды он проследил ее до квартиры и застал врасплох, оказавшись свидетелем ее контакта. Инстинкт подсказал ему, что официальное разоблачение ничего не даст. Лишь ухудшит положение Зоей и спугнет американца. А между тем деятельность женщины оказалась очень далека от предательства.

– То, что я делала, это незначительные, совершенно безвредные для наших людей услуги! – со слезами объяснила она. – Это не идет ни в какое сравнение с тем, что они хотели от меня! Но они получали доказательства моего сотрудничества с ними. И они должны были со временем прекратить свои угрозы!

Американец показал ей кипу фотографий интимного свойства, на которых были ее брат и другие высокопоставленные военные чиновники, да и гражданские лица, участвовавшие в переговорах в Вене. Содержание фотографий не оставляло сомнений, что, если они будут опубликованы в мировой прессе, масштабы дискредитации руководителей различных областей и рангов окажутся колоссальными и удар для Союза будет весьма ощутимым.

– На что же вы рассчитывали, пойдя на это? – спросил он.

– Я надеялась измотать их, чтобы они отстали бы от меня. Ведь они держали меня на крючке, не зная точно моих возможностей. Они видели лишь результат: да, неточности в компьютере были, но минимальные. Они отстанут…

– Есть лучший путь, чтобы распутать этот клубок, – предложил Талейников. – Я полагаю, вы должны предоставить это мне. В Вашингтоне есть человек, который воевал в Юго-Восточной Азии, генерал Энтони Блэкборн. Неистовый Энтони.

Василий вернулся в Ригу и отправил по своим каналам сразу несколько шифровок в Лондон. Информация в Вашингтоне была получена в течение нескольких часов: если американские спецслужбы не уберутся из поля зрения советского агента и не прекратят шантаж советской служащей, их будет ждать сюрприз в виде фото аналогичного содержания, компрометирующих одного из высокопоставленных чинов американской армии.

С тех пор никто из Хельсинки уже не беспокоил Зосю Кроневскую, однако их встречи с Талейниковым продолжались. Они стали любовниками.

Обо всем этом вспомнил Василий, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Когда же его перевели из Риги в Севастополь, их отношения вроде не изменились, но встречались они с той поры крайне редко, и вот теперь он гадал, обрадуется ли она, что скажет, какие чувства испытает.

Он взглянул на часы. Было начало первого, и Зося, если режим ее работы не изменился, должна уже быть дома после ночного дежурства. Обычно она приходила в девять, с полчаса читала газеты и засыпала. Другое дело, что она могла оказаться не одна. Этот вариант меньше всего устраивал его, так как наличие любовника вынудило бы Василия исчезнуть как можно скорее из города, дабы не привлекать к себе внимания. Но даже в этом случае он рассчитывал на ее помощь, так как человека, который был ему нужен в городе, он не мог достать напрямую. А Зося, если согласится, могла бы помочь ему.

Он постучал. Через секунду послышались шаги, и он догадался, что она не спала. Дверь открылась, и Зося Кроневская явилась перед ним полностью одетая, словно и не переодевалась после работы. Однако наряд ее выглядел весьма необычно для времени года: на ней было яркой расцветки легкое летнее платье! Светлые волосы, свободно спадавшие по плечам, обрамляли лицо, выражавшее странную напряженность. Зеленоватые глаза неподвижно смотрели на Василия, Зося не мигнула, как будто ничего не произошло и его внезапное появление после многих лет отсутствия нисколько ее не удивляет. Вот, мол, пришел хороший знакомый, с которым она только недавно рассталась.

– Как хорошо, что ты зашел, – произнесла она неестественно ровным голосом.

Она пыталась что-то сообщить ему! Значит, в квартире кто-то есть и поджидает его.

– Очень рад видеть тебя снова, – проговорил Талейников, пытаясь заглянуть в пространство между дверью и стеной. Он заметил в прихожей одежду постороннего человека и тотчас выхватил оружие. Кивком он приказал Зосе отклониться влево. Она поняла сразу. Тогда, еще раз кивнув, он велел ей отклониться вправо. Она повиновалась.

– Я случайно оказался в вашем районе и решил зайти на всякий случай. – Он кивнул в третий раз, и она снова отклонилась влево. Внезапно он резко саданул плечом в правую часть двери и навалился, вдавливая незнакомца, стоявшего за дверью, в стену. Вырубив на секунду Зосиного гостя, он ворвался внутрь и снова ударил дверь плечом, а затем закрыл ее. Выхватив оружие у сползавшего по стене человека, он въехал ему коленом в лицо. Человек растянулся на полу.

– Ты понял! – закричала Зося, прижимаясь к стене. – Я так боялась, что тб! не поймешь.

– Да, сейчас очень подходящее время, чтобы носить летнее платье.

– Я так и думала, что ты заметишь мой дурацкий наряд. Многие бы не обратили внимания, а ты должен был…

– Я доставил тебе массу хлопот, – сказал он, обнимая ее за плечи. – Очень жаль. Но я скоро уйду. Тебе нужно порвать на себе одежду и устроить беспорядок в квартире, изобразить целое сражение. Ты должна будешь сказать, что пыталась задержать меня. Но я-де убежал в квартиру этажом выше и…

– Василий, послушай меня. Этот человек не из КГБ. Талейников бросился к лежащему на полу. Тот делал слабые попытки подняться. Василий снова ударил незнакомца. Он утихомирился, но, похоже, оставался в сознании.

– Ты уверена в этом?

– Да, абсолютно. Когда он упомянул твое имя, то я сделала вид, что взбешена: мол, как он смеет склонять меня к доносу! Я заявила, что собираюсь позвонить своему начальнику, но он запретил мне, сказав, что все, что им нужно, они получат от меня.

– А ты действительно собиралась позвонить?

– Не знаю. Это зависело от того, что сказал бы этот человек. Правда, то, что у нас говорят о тебе, не укладывается ни в какие рамки, и я не верю, что ты совершил все эти ужасные вещи.

– Да конечно нет. Но ты должна обезопасить себя.

– Я надеялась, что до этого все-таки не дойдет.

– Спасибо тебе, старый дружочек! – Василий был тронут.

Послышался шум, лежавший завозился, скрючился в неестественной позе. Талейников быстро обернулся к человеку на полу и опустился на колени.

Но он опоздал!

Тот успел принять дозу цианистого калия. Горьковатый запах миндаля разлился по комнате. Мертвый лежал, подтянув колени к животу. По виду он был англичанин. Глаза его, голубоватые, холодные, остались широко раскрытыми, а на лице застыло выражение полного удовлетворения.

Матарезе ушел от них.

Глава 23

– Мы должны во всем разобраться, начав сначала, – убеждал ее Талейников, глядя на обнаженный труп.

Они раздели его, и Зося, сидя в кресле, методично изучала каждый сантиметр одежды англичанина, вертя в руках детали его туалета.

– Повтори мне еще раз все, что он сказал. Не пропускай ничего!

– Но я ничего не пропустила. Он был не особенно разговорчив.

– Ты, как-никак, математик. Мы должны вписать недостающие номера. С суммами все ясно.

– С суммами?

– Да, суммы… – повторил Василий, переворачивая труп. – Он охотился за мной, но был готов покончить с собой, если его ловушка не сработает. Отсюда вытекают два вывода: во-первых, он не мог пойти на риск и остаться живым, потому что знал, какой располагает информацией; во-вторых, он не рассчитывал ни на какую помощь.

– Начать с того – почему он думал, что ты придешь сюда?

– Не "приду", а "могу прийти". Я уверен, что где-то в Москве есть материалы, а в них зафиксированы факты наших частых встреч. Люди, которые за мной охотятся, несомненно имеют доступ к этим материалам. Но они могут накрыть только тех, к кому я могу явиться именно в Ленинграде. Они не желают запрашивать по официальным каналам, например, связаться с управлением на Литовском проспекте… Но они знают, что если мои начальники и наши агенты услышат обо мне, то поднимут тревогу, и шум дойдет аж до Сибири. А они не заинтересованы в этом и хотят все сделать сами. Поэтому они будут прослеживать мои контакты с теми, кто не разуверился во мне. Ты одна из них.

– А другие? Есть кто-нибудь еще в Ленинграде, кто верит тебе?

– Да, это всего три или четыре человека. Один еврей из университета, мой старый приятель, с которым я пью водку и спорю ночи напролет; за ним точно следят. Есть еще философ, теоретик, он же политэкономист и марксист, который тем не менее предпочитает дома читать Адама Смита. Ну, может быть, еще кто-то… Теперь я понимаю, что никогда не беспокоился об участи тех, с кем встречался.

– Да, ты не продумал это дело… не очень-то продумал, я хочу сказать.

– Я знаю, но в моей прежней работе были свои преимущества. Я всегда мог объяснить, зачем я встречаюсь с тем или иным человеком. Интересно, насколько они прикрыты?

– Я не совсем понимаю, что это значит.

– Есть один человек, до которого мне необходимо добраться. Им придется покопаться в моем прошлом довольно основательно, чтобы выявить эту связь. – Василий замолчал, еще раз взглянув на труп. – Так что он все-таки сказал, если вспомнить поточнее? "Мы получим все, что нам надо от вас"? – Василий смотрел на сильную женщину с умным лицом, которую он так давно знал.

– Да, приблизительно так. При этом он вырвал телефон у меня из рук и отставил его подальше.

– А ты убедила его, что собираешься звонить по ленинградскому номеру?

– По-моему, я была убедительна… Я поняла, что он – англичанин. Не думаю, чтобы он позволил мне позвонить. Однако он не отрицал, что он из КГБ. Но вряд ли это так.

– А позже, когда ты переодевалась? Он не возражал?

– Напротив. Он был уверен, что ты придешь сюда и что я должна приготовиться.

– Какие точно были его слова? Ты говорила, что он смеялся и болтал что-то по поводу того, что все женщины одинаковы…

– Ну да. Обычные пошлости.

– Все не тривиально в этой ситуации, поэтому попытайся вспомнить.

– Я уже сказала тебе, что сразу поняла: он англичанин. Язык наш, но построение фраз английское. Он сказал, что приятно провел время, прогуливаясь по набережной. И фразу одну я вспомнила: "не было таких зрелищ на набережной". Я говорила тебе, что он настоял, чтобы я переодевалась прямо перед ним? Так вот эту фразу он сказал по поводу моего стриптиза.

– Набережная… Эрмитаж, Малахитовый зал… Там есть одна женщина, – нахмурившись, проговорил Талейников.

– Мой любовник изменял мне? – спросила Зося шутливо.

– Значит, они успевают везде. – Он словно не слышал ее вопроса. – Ну вот и еще один недостающий штрих. – Я частенько изменял тебе. Но не с этой женщиной. Она – неперековавшаяся монархистка и просто восхитительна. И ей тоже около семидесяти, как и нашему режиму. Я распивал с ней чаи.

– Как трогательно!

– Я наслаждался ее обществом. Она была прекрасным реставратором, главным образом для меня самого, а также в областях искусства, в которых я плохо разбирался. Она реставрировала не только предметы искусства, но и мои мозги. И именно она восстановила для меня картины из истории страны. Кому понадобилось завести на нее досье?.. Так что еще он говорил?

– Ничего памятного. Все в тот же момент, когда я была в нижнем белье, он отпустил дурацкое замечание, что женщины-математики имеют некоторые преимущества перед исследователями и библиотекарями: мы изучаем цифры, а они…

Талейников вскочил на ноги.

– Вот оно! Еще одно недостающее звено. Неужели они нашли и его?

– О ком ты говоришь?

– Наш англичанин либо не мог удержаться от пошлых каламбуров, либо он проверял тебя. Набережная – это Эрмитаж, ученые – этой мой знакомый марксист, а что касается библиотекарей – то это про библиотеку Салтыкова-Щедрина. Именно там работает человек, до которого я хочу добраться.

– Кто он?

Василий подошел к Зосе. Он стоял перед ней так близко, но лицо его осветилось воспоминаниями.

– Сейчас это уже старый человек. Когда-то очень давно он взялся наставлять неопытного студента и открыл ему глаза на вещи, о которых тот не имел ни малейшего представления. Я тогда все поражался, как это три четверти населения земного шара игнорируют или отвергают революционное учение. Никак не мог взять в толк. Мне казалось, они не просвещены светом марксизма. Так писали в наших учебниках. А они ничего этого не читали. Почему? Мне все хотелось понять, как думают наши враги.

– И этот старик объяснил тебе?

– Он показал мне. Он дал мне возможность отыскать эти ответы самому. Я знал английский и французский, хорошо понимал испанский. Он открыл передо мной двери, буквально распахнул стальные двери, за которыми хранились горы книг, запрещенных к выдаче. И вместе с этими книгами дал мне свободу. Я проводил недели и месяцы, пытаясь понять все, что хотел. Это там родился "великий Талейников", который научился видеть вещи так, как видят их наши враги, научился думать как они. Это был краеугольный камень, заложенный в основание тех успехов и побед, которых я добился позже. Мой старый друг помог мне в этом.

– И теперь ты должен добраться до него?

– Да. Он всю жизнь прожил здесь, в Петербурге – Петрограде – Ленинграде. Он видел все, что происходило, и уцелел, сохранив это в своей памяти. Если кто-то и сумеет помочь мне, так только он.

– А что ты ищешь? Мне кажется, я имею право знать.

– Конечно имеешь, но ты тут же должна забыть это имя. Во всяком случае, никогда не упоминай его. Мне нужны сведения о семье Ворошиных.

– Семья из Ленинграда?

– Да.

Зося покачала головой.

– Иногда я думаю, что "великий Талейников" просто большой дурак! Я могу ввести это имя в компьютер и получить ответ, если он там есть, конечно! Всего одна минута!

– И эта минута будет последней в твоей жизни. Этот человек, что лежит сейчас на полу, имеет сообщников повсюду! – Он опять подошел к трупу и, нагнувшись, стал рассматривать его. – И кроме того, ты ничего не найдешь с помощью компьютера. С тех пор прошло много лет, слишком много событий произошло у нас, слишком много перемен, чтобы что-то сохранилось. Но даже если в банках данных наших машин что-то и было об этой семье, то, уверяю тебя, теперь там этого нет. И нет никакого намека, что семья Ворошиных тоже была втянута.

– Втянута? – переспросила она. – Куда? Он вновь замолчал, переворачивая тело к свету. Ему показалось, что промелькнуло какое-то цветное пятно. Да-да, вот здесь, у левой груди. Небольшое, едва заметное кольцо бледно-голубого цвета. В первый момент его можно было принять за пигментное пятно, какой-то след, допустим от удара, то есть синяк или что-то в этом роде. Но вглядевшись, Василий понял, что это не пятно, а окружность, круг, скорее кольцо – своеобразная татуировка. Старик Крупский тоже упоминал о наличии метки в виде голубого круга на груди у солдат Матарезе.

– Вот оно! – Талейников пальцами перебирал редкий волосяной покров на груди англичанина. – Подойди. Ты спросила, куда втянута?

Зося поднялась с кресла и подошла к трупу.

– Что, это? Метка?

– Перро ностро чиркуло, – медленно произнес Талейников. – Втянута в то, что возникло гораздо раньше, чем появился на свет наш англичанин. Такое надо заслужить.

– Я ничего не понимаю.

– Поймешь, когда я все расскажу тебе, а я хочу рассказать тебе все, что знаю сам. Я не уверен, что поступаю правильно, но у меня сейчас нет другого выхода. Они запросто могут разделаться со мной, и если это случится, то ты должна будешь добраться до одного человека. Я объясню, как это сделать. Опишешь ему этот знак и место его расположения. Это должно будет помочь ему.