Патрульные Апокалипсиса Ладлэм Роберт
— Сколько у вас кандидатур?
— Исключая очевидные, вроде вас, двадцать четыре.
— А если никого не исключать?
— Пятьдесят одна.
— Взглянуть можно?
— Двадцать четыре снимка уже на пути к вам, остальные вышлю моментально. Или ваш все-таки убрать? Вы ведь у нас не работаете.
— А зачем его включили?
— Извращенное чувство юмора, надо полагать. Как я частенько говорю коллеге из Администрации Адаму Боллинджеру, иногда посмеешься и тут же видишь перспективы.
— Согласен, дружище, но мне не до смеха. Новости из Парижа слышали?
— За последние сутки нет.
— Так вот. Исчезла Карин де Фрис. Нацисты похитили.
— О Боже!
— Он явно не с нами, когда нужен.
— Что говорит Витковски?
— Беспокоится за Лэтема. Говорит, Дру вел себя так, будто подчинился начальству, но Стэнли уверен — он только делал вид.
— Как это?
— Потребовал, чтоб ему дали имена тех, кому специально сообщили, кто и где он.
— Разумная просьба, я считаю. Приманка-то он.
— Вы не расслышали, Нокс. Я сказал «потребовал», и Стэнли утверждает, будто Лэтем дал понять, что иначе выходит из игры.
— Я все равно не понимаю, почему это делает его неуправляемым.
— Мы с вами давно женились, вот и не помним. Он влюблен,друг мой. Может, это случилось с ним несколько позже, чем обычно, но, видимо, впервые. У него отняли женщину, а он безумно отважен, как профессионал, отсюда и смертельная опасность. В его возрасте часто возникает обманное ощущение неуязвимости. Он хочет ее вернуть.
— Понятно, Уэс. Что нам делать?
— Пусть сначала предпримет что-то и тем самым даст нам повод одолеть его.
— Одолеть?..
— Если не запереть в комнате с резиновыми стенами, то хотя бы убрать из Парижа. Что толку, если приманка станет охотником?
— Я так понял, за ним; следят, охраняют.
— За его братом Гарри тоже следили, а он сбежал из долины Братства. Не стоит недооценивать гены Лэтемов. Правда, Витковски и Моро не из тех, кто осторожничает, подавляя бунт.
— Довольно расплывчато, но надо думать, это должно вселить в нас уверенность.
— Хотелось бы, черт возьми, — сказал Соренсон.
В свете настольной лампы Дру изучал имена. В списке возможной утечки информации Витковски привел семь фамилий, включая антинейцев, а Моро — девять, трое из них — члены палаты депутатов на Кэ-д'Орсей. Глава Второго бюро считал, что они далеко справа от основного политического течения — словом, фашисты. В списке Стэнли было несколько сплетников-атташе, прозванных им «перевертышами» за то, что большую часть времени они проводили не на работе, а угождая влиятельным французским бизнесменам; двое секретарей, чьи отлучки наводили на мысль об алкоголизме; и отец Манфред Ньюмен из «Мезон руж» антинейцев. В списке Моро помимо деятелей с Кэ-д'Орсей были платные осведомители, чья преданность определялась исключительно деньгами, идеология и мораль для них не существовали.
Для начала Лэтем исключил осведомителей Моро — к ним у него доступа не было — и двух депутатов, с третьим он встречался на дипломатических приемах. Он позвонит ему и попытается разобраться. Со списком Витковски было легче: пятерых — случайных знакомых в посольстве — он видел и знал по имени. На оставшихся двух женщин, подозреваемых в пьянстве, он мог, так сказать, обрушиться точно гром среди ясного неба. Нужны номера телефонов.
— Стэнли, я рад, что ты задержался на работе, потому что ты тут кое-что упустил в своем списке.
— О чем ты, черт возьми? — пробурчал рассерженный Витковски. — Это те, кого мы использовали для явной утечки.
— Мы? Кто еще? Кто устраивал утечку?
— Мой секретарь, она пришла со мной из старого Г-2, бывший сержант, я сделал ее лейтенантом перед тем, как она уволилась.
— Она? Женщина?
—Армейской закалки. Муж был артиллеристом, пока не вышел в отставку в пятьдесят три года. Дети все военные.
— Чем она сейчас занимается?
— Играет в гольф, ходит по музеям и до сих пор берет уроки французского. Никак не освоит язык.
— Тогда ее телефон мне не нужен, зато нужны все остальные. Домашние телефоны, включая антинейцев из «Мезон руж».
— Понятно, из чего ты исходишь. Сейчас компьютер выдаст. С Клодом Моро было труднее. Он находился дома и спорил с сыном о политике.
— Эта современная молодежь, она ничего не понимает! — посетовал глава Второго бюро.
— Я тоже, но мне нужны номера телефонов, если вы не хотите, чтоб я погрузил ваших охранников в глубокий сон.
— Как вы смеете!
— Запросто. Я могу.
— Mon Dien, Стэнли прав, вы невыносимы! Хорошо, я дам телефон в Бюро. Позвоните через пять минут — получите что хотите.
— "Хочу" не то слово, Клод. Они позарез нужны мне.
Через одиннадцать минут Лэтем проставил телефонные номера против имен в обоих списках и стал звонить, каждый раз произнося по сути те же слова: «Это полковник Уэбстер, я полагаю, вы знаете, кто я на самом деле. Меня беспокоит, что об этом стало известно, мы узнали — утечка информации произошла через вас. Что вы на это скажете, пока есть возможность сказать».
Каждый ответ был вариацией на одну и ту же тему. Взрыв негодования, все до одного предложили даже проконтролировать все их звонки с работы и из дома; некоторые изъявили желание проверить их на детекторе лжи. Когда с ними было покончено, остался только святоша антинеец из «Мезон руж».
— Отца Ньюмена, пожалуйста.
— Он служит вечерню, его нельзя беспокоить.
— А вы побеспокойте. Дело чрезвычайной важности, прямо связанное с вашей безопасностью.
— Mein Gott, не знаю, что и делать. Святой отец такой ревностный служитель церкви. А вы не могли бы перезвонить минут через двадцать?
— К этому времени Красный дом могут взорвать, и все погибнут.
— Ой, сейчас я его позову!
Когда отец Манфред Ньюмен наконец подошел к телефону, он взорвался:
— Что за глупость? Я делаю Божье дело, а вы меня отрываете от молящихся.
— Я скрываюсь под именем полковника Уэбстера, но вам известно, кто я, святой отец.
— Конечно, известно! Как и многим другим.
— Вот как? Я просто в шоке, ибо полагал, что это информация для очень узкого круга, совершенно секретная.
— Ну, как я подозреваю, многие об этом знают. Так что как там насчет бомбы у нас?
— Может, я ее и кину, если не ответите на мой вопрос. Я жил у вас, не забывайте, и сейчас готов на все.
— Как вы можете? Антинейцы позаботились о вас, мы дали вам пристанище в трудную минуту.
— И отказались принять меня обратно, хотя необходимость не исчезла.
— Это было коллективное решение, принятое из соображений нашей собственной безопасности.
— Так не пойдет, святой отец. У нас ведь один враг, верно?
— Не шутите с нами, герр Лэтем. Мы знаем, где вы, а наши машины постоянно курсируют по городу.
— Скажите, вы знаете, где Карин де Фрис?
— Фрауде Фрис?.. Наша коллега?
— Она исчезла. Ее похитили.
— Только не это? Это неправильно!..
—Ага, как это у вас вырвалось, святоша несчастный. А что правильно?..Значит, враг у нас все-таки разный?
— Неправда!Я от всего отказался ради...
— Вы сейчас от последнего откажетесь, если не скажете, кому рассказали обо мне, — прервал его Лэтем. — Немедленно!
—Бог свидетель, только нашему осведомителю в посольстве... и еще одному человеку.
— Сначала осведомитель. Ктоэто?
— Секретарь, женщина по фамилии Крэнстон, она нуждается в Божьей помощи.
— Насколько хорошо вы ее знаете?
— Мы разговариваем, встречаемся, а плоть слаба, сын мой. Я несовершенен, да простит меня Господь.
— А второй? Кто это?
— У нас доверительные отношения, было бы кощунственно их нарушить.
— А если я выдам «Мезон руж» да еще освещу вход парочкой гранат?
— Вы не посмеете!
—Еще как посмею. Я офицер Четыре Ноль отдела консульских операций, и в моем багаже есть такие трюки, о которых блицкригеры даже не подозревают. Имя!
—Он тоже в прошлом священник. Теперь это старый человек, но в молодости был талантливым дешифровальщиком в отделе французской разведки, преобразованном во Второе бюро. Его и сейчас высоко ценит секретная служба, часто обращаются к нему. Его фамилия Лаволетт, Антуан Лаволетт.
— Вы сказали, он бывший священник, так почему же считаете кощунством сказать мне его фамилию?
— Да потому, черт возьми, что я обращаюсь к нему за религиозным советом, а не из-за политики! У меня проблема, сходная с той, что встала перед ним много лет назад, но моя гораздо более непростительна, поскольку это порочное пристрастие не ограничивается одной женщиной. Я несовершенный человек и недостоин святой церкви. Что я еще могу сказать?
— Возможно, много чего, я дам вам знать. Кстати, святой отец, что «неправильного» в том, что Карин похитили?
— Потому что это глупо, вот и все! — рявкнул священник.
— На чьей жевы все-таки стороне. Господи?
— Надо ли так поминать имя Господне?
— Смотря о чем речь. Хватит о пустяках. Так почему похитить ее было неправильно и глупо?
— Если рассуждать эгоистично, это вполне могло бы скомпрометировать нашу операцию здесь. Допустим, они задались целью убить ее, тогда убейтеи предоставьте Господу Богу! Но похитить и не представить доказательств смерти — значит вызвать море крови — ее все будут искать, как вы сейчас. Даже наш штаб могут раскрыть, а то и уничтожить, как вы только что угрожали сделать своими гранатами и бомбами. Я прошу вас, ради всего святого, не выдавайте нас и где мы находимся.
— Вы назвали мне два имени, так что я уж постараюсь, но на первом месте Карин де Фрис — это всё, что я могу обещать.
Лэтем повесил трубку, его тянуло тут же позвонить Моро и задать несколько колких вопросов о бывшем отце Антуане Лаволетте, выдающемся дешифровальщике в отставке. Потом он передумал — глава Второго бюро был помешан на контроле за действиями, особенно что касается действий Дру Лэтема. Моро, безусловно, вмешается, сам позвонит священнику и перехватит инициативу. Нет, так не пойдет. Этого Лаволетта нужно загнать в угол, удивить, заставить в шоке выдать все, о чем он знает, или даже не подозревает, что знает, чтобы он назвал еще одно имя или имена. То же касается и этой Крэнстон, Филлис Крэнстон, сбившейся с пути секретарши одного атташе среднего уровня, которая значилась в списке «перевертышей» Витковски, может, поэтому ее и не увольняли.
Прежде всего главная задача — выбраться из отеля. Каждый час, каждая минута, проведенная здесь, потеряна для его поисков Карин.
Блондином, по словам Карин, он стал благодаря осветляющей краске в сочетании с оттеночной, или как ее там, и она утверждала, что с помощью изрядной порции шампуня и некоего тюбика, который закрашивает седины, он может вернуть себе естественный цвет волос или похожий на прежний. Карин положила чудодейственный тюбик в аптечку, а он переложил его в ящик столика в спальне, чтобы она не убрала. Тюбик был на месте.
Через полчаса, разогнав клубы пара в ванной, обнаженный Лэтем брызгал водой на зеркало, чтобы разглядеть собственное изображение. Теперь его волосы приобрели странный темно-коричневый цвет с каштановым отливом, но уже не были светлыми. Он таки забросил шайбу прямо между ног вратаря!
Теперь предстояло разобраться с мсье Фриком и Фраком, а точнее, с теми, кто их сейчас сменил. А смена уже другая, Карин говорила. Он знал всех охранников, но лучше других Фрика и Фрака, и сомневался, что они расскажут о своем конфузе из-за названного пароля — как американец в одиночку разоружил офицера Второго бюро, вырвал оружие и нанес болезненный удар в пах.
— Mon Dien, fermej la bouche![116]
Дру вытащил из шкафа и ящиков стола свою вторую форму — все, что предписывалось носить атташе посольства: серые брюки, темный блейзер, белая рубашка и строгий галстук в полоску со сдержанным рисунком дозволялся только для неофициальных приемов вечером. Его порадовало, что считающийся пуленепробиваемым жилет удобен, плотно прилегает, но не сковывает движений. Полностью одевшись и упаковав чемодан, он открыл дверь, вышел в коридор и остановился, ожидая реакции. И тут же у лифта появился охранник, одновременно из полумрака с противоположной стороны возник его коллега.
— S'il vous plait, — начал Лэтем на худшем французском, чем мог, — voulez vous venir ici...[117]
— En anglais, monsiuer[118]! — крикнул человек у лифта. — Мы поймем.
— Огромное спасибо, премного благодарен. Не мог бы кто-либо из вас помочь мне? Я только что получил сообщение по телефону и постарался записать слова, это адрес, я думаю, но звонивший человек не знал английского.
— Пойди ты, Пьер, — сказал по-французски охранник из противоположного конца. — А я останусь.
— Хорошо, — ответил второй, выходя из ниши у лифта. — В Америке что, кроме английского другим языкам не учат?
— Разве римляне учили французский?
— Им не надо было, вот и весь ответ. — Первый охранник вошел в номер Лэтема, Дру последовал за ним и закрыл дверь. — Где эта записка, мсье?
— Там, на столе, — сказал Лэтем, идя за французом. — Бумага с текстом прямо в центре, я развернул ее, чтоб вам удобно было прочитать.
Охранник взял листок бумаги со странными словами, записанными на слух. В это время Лэтем, проводя прием айкидо, поднял руки ладонями под углом вниз, и на плечи охранника обрушилось два молота — тот сразу потерял сознание. Это был ошеломительный удар, болезненный, но не травмирующий. Дру оттащил тело в спальню, сдернул простыни с кровати и разорвал их на длинные узкие ленты. Через девяносто секунд охранник лежал на матраце лицом вниз, руки и ноги были привязаны к столбикам кровати, а рот закрывала тонкая полоска ткани, позволяющая вдыхать и выдыхать.
Схватив разорванные простыни, Лэтем выбежал из спальни, захлопнув за собой дверь, бросил их на стул и открыл дверь в коридор. Спокойно вышел и обратился ко второму охраннику, которого было едва видно в полумраке:
— Ваш коллега говорит, ему нужно срочно переговорить с вами, прежде чем звонить этому, как его... Монтро или Моно?
— Monsieur le directeur?
— Да, ему. Говорит, то что я записал — это фантастик.
—Пустите! — промчавшись по коридору, заорал второй охранник и ворвался в номер. — Где?..
Рубящий удар айкидо по шее прервал его вопрос, под ребра воткнулись два пальца, и от этих болевых приемов он временно задохнулся и потерял сознание, но опять-таки без ущерба для здоровья. Дру затащил его на диван и проделал то же, что и с первым офицером Второго бюро, но с необходимыми вариациями. Охранник ничком лежал на подушках с вытянутыми конечностями, привязанными к ножкам дивана, с завязанным ртом, но голова была развернута, чтобы ему можно было дышать. Последнее, что сделал Лэтем, — это выдернул из розеток телефоны в обеих комнатах. Теперь ему ничто не мешало начать розыск.
Глава 31
Он поднялся по ступенькам дома Филлис Крэнстон на рю Павэ, вошел в вестибюль и нажал на кнопку ее квартиры. Никто не ответил, он продолжал звонить, думая, что она может быть в ступоре, если Витковски прав. Дру уже готов был сдаться, когда из коридора появилась тучная пожилая женщина, она заметила, на какую кнопку он жмет, и заговорила с ним по-французски:
— Вам нужна Бабочка?
— Я вас не понимаю.
— Ah, Americain. Вы ужасно говорите по-французски, — добавила она по-английски. — Я была самой несчастной женщиной в Париже, когда ваши аэродромы перевели из Франции.
— Вы знаете мисс Крэнстон?
— Кто ее здесь не знает? Она такая милая, а когда-то была хорошенькой, как и я. Впрочем, с какой стати я должна вам что-то еще рассказывать?
— Мне нужно с ней поговорить, это срочно.
— Потому что вы возбуждены, так ведь? Я вот что вам скажу: может, у нее и есть пагубное пристрастие, но она не шлюха.
— А я вовсе и не шлюху ищу, мадам. Я пытаюсь найти человека, который может срочно дать мне информацию, и этот человек. — Филлис Крэнстон.
— Хм, — задумчиво произнесла женщина, изучая Дру. — Вы не затем ищете ее, чтоб обмануть? Если да, то знайте — друзья в этом доме защитят ее. Я уже сказала, она милая, добрая, выручает людей, которым нужна помощь. Мы здесь не бедные, но многие на грани из-за всех этих налогов и высоких цен. А у Бабочки хватает американских денег, и она никогда не просит вернуть долг. В свободные дни присматривает за детьми, чтоб их матери могли работать. Вам не удастся навредить ей, во всяком случае не здесь.
— Не собираюсь я ей вредить, вашей матери Терезе. Я же сказал, мне нужно получить у нее нужную информацию.
— Не упоминайте при мне catholique, мсье. Я сама католичка; но мы сказали этому мерзкому священнику, чтоб держался от нее подальше!
«Вот это удача!» — подумал Лэтем. И, напустив на лицо недоумевающее выражение, спросил:
— Священнику?
— Он обманул ее, и сейчас продолжает обманывать!
— Каким образом?
— Он приходит по ночам, а отпущение грехов у него между ног.
— И она принимает его?
— У нее нет выбора — он ее духовник.
— Сукин сын!Слушайте, мне необходимоее найти. Я разговаривал с этим священником, он назвал мне ее имя. Понимаете, он мог сказать ей нечто такое, чего не должен был говорить.
— Кто вы такой?
— Тот, кто — хотите верьте, хотите нет — борется за Францию не меньше, чем за свою страну. Мадам, нацисты, проклятие нацисты снова начинают маршировать по всей Европе! Знаю, это звучит мелодраматично, но так оно и есть.
— Ребенком я видела, как они казнили людей на площадях, — прошептала старуха, морщины ее обозначились резче. — Они опять могут это сделать?
— До этого далеко, но остановить их надо сейчас.
— А при чем тут наша Бабочка?
— Ей дали информацию, которой она могла по неведению поделиться с кем-то еще. А может, и не по неведению. Большего сказать не могу. Если ее здесь нет, то где она?
— Я только что собиралась послать вас в «Труа Куронн», в кафе на этой улице, но уже за полночь и идти туда нет необходимости. Она прямо позади вас, наш сосед мсье дю Буа помогает ей подняться по ступенькам. Ясно, что у нее за болезнь — пьет много. Ей хочется забыться, мсье, и вино помогает.
— А почему ей хочется забыться?
— Это не мое дело, а если о чем и знаю — держу при себе. Мы здесь опекаем нашу Бабочку.
— Вы не проводите меня в ее квартиру — сами убедитесь, и вы и мсье дю Буа, что я не сделаю ей ничего плохого? Я просто хочу задать несколько вопросов.
— Наедине вы с ней не останетесь, уверяю вас. Никаких переодетых священников!
Филлис Крэнстон была невысокой женщиной лет сорока пяти — пятидесяти, крепкого, даже атлетического телосложения. Хотя она нетвердо держалась на ногах, передвигалась уверенно, с вызовом, одновременно поддаваясь и сопротивляясь состоянию опьянения.
— Кофе кто-нибудь сделает? — потребовала она с сильным, в нос, акцентом американки со Среднего Запада, рухнув на стул в дальнем конце комнаты. Сосед дю Буа стоял рядом с ней.
— Он уже на плите. Бабочка, не волнуйся, — сказала старушка из вестибюля.
— А это что за тип? — спросила Крэнстон, показывая на Лэтема.
— Американец, моя милая, знает того мерзкого священника, от которого мы советовали тебе держаться подальше.
— Это свинья отпускает грехи таким шлюхам, как я, потому что только такие женщины ему и достаются! Этот ублюдок что, один из них? Пришел облегчиться?
— Уж в священники я меньше всего гожусь, — тихо и спокойно произнес Лэтем. — А что касается сексуального удовлетворения, я очень привязан к одной леди, которая об этом и заботится и с которой я надеюсь остаться на всю жизнь с благословения церкви или без оного.
— Боже мой, да ты настоящий обыватель! Откуда ты, парень?
— Из Коннектикута. А вы? Индиана или Огайо, а может быть, север Миссури?
— О, ты почти попал, красавчик. Я девочка из Сент-Луиса, родилась и выросла в провинции — какая скука, да?
— Откуда я знаю?
— А как ты узнал, что я из этой части добрых старых Штатов?
— По акценту. Меня учили различать его.
— Серьезно?.. О, спасибо за кофе, Элоиз. — Секретарь посольства взяла кружку и сделала несколько глотков, кивая после каждого. — Ты, наверно, думаешь, я законченная неудачница? — продолжала она, глядя на Лэтема, и вдруг резко выпрямилась, уставившись на него: — Подожди-ка, я тебя знаю! Тыофицер К.О.!
— Правильно, Филлис!
— Какого черта ты тут делаешь?
— Отец Манфред Ньюмен сообщил мне ваше имя.
— Этот идиот! Чтоб меня уволили?
— Не вижу причин, Филлис...
— Тогда почему ты здесь?
— Из-за отца Ньюмена. Он же сказал вам, не правда ли, кто такой полковник Уэбстер? Что это засекреченный американский разведчик из посольства, который уходит в подполье под другим именем, изменив внешность. Сказал, так ведь?
— Бог ты мой, да из него такое дерьмо поперло — любой нужник был бы мал. С ним всегда так, особенно когда до того возбудится, что, мне кажется, у меня задница треснет. Будто Господа Бога изображает — рассказывает тайны, которые только Ему известны, а когда кончает, то схватит меня за лицо и говорит, гореть мне в геенне огненной, если повторю кому, что он сказал.
— Почему же вы сейчас мне рассказываете?
— Почему? -Филлис Крэнстон сделала большой глоток кофе и ответила просто: — Потому что друзья тут объяснили мне, какая я дура. Я хороший человек... как вас там?.. и у меня есть проблема, о которой знают только здесь, в округе. Так что идите к черту.
— Помимо очевидного, в чем проблема, Филлис?
— Я отвечу за нее, господин American, — сказала старуха. — Это двуязычное дитя родителей-французов потеряло мужа и троих детей во время наводнения на Среднем Западе в девяносто первом году. Обезумевшая река у их дома уничтожила все. Она одна выжила, цеплялась за камни, пока ее не спасли. Почему, вы думаете, она присматривает за детьми когда только можно?
— Мне надо задать еще один вопрос, единственный.
— Какой, мистер Лэтем — вас ведь так зовут? — спросила Филлис Крэнстон, выпрямляясь на стуле, уже скорее усталая, чем пьяная.
— После того, как отец Ньюмен сказал вам, кто я, кому сказали вы?
— Попробую вспомнить... Да, в страшном похмелье я сказала Бобби Дурбейну из центра связи и стенографистке из машинописного бюро — я ее почти не знаю, даже имени не помню.
— Спасибо, — сказал Лэтем. — Спокойной ночи, Филлис.
Озадаченный услышанным, Дру спустился по ступенькам дома на рю Павэ. Он понятия не имел, кто эта стенографистка, но ее статус не предполагал особого влияния. А вот Бобби Дурбейн это удар. Бобби Дурбейн, рабочая лошадка из центра связи, старый знаток радиоэфира — человек, который всего несколько дней назад поддерживал связь с Дру через свою таинственную вещательную сеть и послал за ним посольскую машину, чтобы спасти от нападения нацистов. Нет, это выше его понимания. Дурбейн — тихоня, аскет, интеллектуал, ломавший голову над мудреными кроссвордами и шарадами, столь великодушный к своей команде, что часто вызывался работать в ночную смену, чтобы подчиненные смогли отдохнуть от ежедневных перегрузок.
Или был еще один Роберт Дурбейн, гораздо более скрытный? Он выбирал безлюдное ночное время, чтобы послать в эфир свои сообщения тем, кто настраивался на его засекреченные частоты и читал коды. И почему посольские машины со всей их огневой мощью прибыли лишь через минуту после того, как лимузин нацистов завернул на улицу, веером рассыпая пули и убив нациста Це-двенадцать? Не Бобби ли Дурбейн отрежиссировал предстоящее кровопролитие, предупредив сначала нацистов? Эти вопросы требуют ответов, и еще надо разыскать неизвестную стенографистку посольства. С этим, впрочем, можно подождать до утра, теперь пора заняться консультантом отца Ньюмена, Антуаном Лаволеттом, бывшим священником и отставным шифровальщиком разведки.
Адрес Лэтем без труда нашел в телефонной книге. Пройдя два дома, он нашел свободное такси. Был почти час ночи — самое время, решил он, предстать перед пожилым отцом Лаволеттом, священником без сутаны, владевшим тайнами, которые, быть может, придется из него вытягивать.
Дом на набережной Гренель оказался солидным трехэтажным зданием из белого камня со свежевыкрашенными зелеными деревянными дощечками, точно сошел с полотна Мондриана. Владелец тоже должен был быть солидным, по крайней мере по доходам, поскольку этот район соперничал с авеню Монтень по высшему разряду состоятельности; он был не просто для богатых, а для очень богатых. Бывший шифровальщик и служитель церкви явно преуспел в этом материальном мире.
Дру поднялся по ступенькам к зеленой лакированной двери. Надраенная медь звонка и дверной ручки сияла в свете уличных фонарей. Он позвонил и стал ждать, было двадцать шесть минут второго ночи. В 1.29 дверь открыла изумленная женщина в халате, ей было, наверно, под сорок, светло-коричневые волосы спутались во сне.
— Господи, что вам нужно в такой час? — спросила она по-французски. — В доме все спят.
— Vous parlez anglais?[119]— спросил Лэтем, вытаскивая свое окаймленное черным удостоверение — документ, который и успокаивал, и смущал.
— Un peu[120], — нервно ответила женщина, судя по всему домоправительница.
— Мне необходимо увидеться с мсье Лаволеттом. Дело чрезвычайной важности, до утра ждать нельзя.
— Подождите снаружи, я позову Мажу.
— Он и есть мсье Лаволетт?
— Нет, он шофер патрона... кроме всего остального. Он говорит по-английски лучше. Ждите снаружи.
Дверь захлопнулась, вытеснив Дру на небольшое кирпичное крыльцо. Утешало лишь то, что женщина включила свет у входа. Через несколько минут дверь снова открылась, и в проеме показался крупный мужчина, тоже в халате, широколицый, грудь и плечи его годились для полузащитника, которому под форму не потребовалось бы подкладывать много ваты. Помимо угрожающих размеров Лэтем разглядел оттопыренный карман халата; из разреза вверху явственно виднелся черный ствол пистолета.
— Какое у вас дело к патрону, мсье? — спросил мужчина на удивление приятным голосом.
— Правительственное, — ответил Дру, опять протягивая удостоверение. — О нем я могу сказать только самому мсье Лаволетту.
Шофер взял удостоверение и стал изучать его в свете, падавшем из фойе.
— Американского правительства?
— Отдел разведки, я работаю со Вторым бюро.
— А, Второе бюро. Сервис этранже, секретный отдел Сюртэ и теперь американцы. Когда вы оставите patron в покое?
— Он человек большого ума и опыта, а срочных дел всегда хватает.
— Он к тому же старый человек, ему нужно больше отдыхать, особенно теперь, после смерти жены. Он много часов проводит на коленях в часовне, разговаривая с ней и обращаясь к Богу.
Читать бесплатно другие книги:
