Город пустых. Побег из Дома странных детей Риггз Ренсом
— Ты ведь скажешь мне, верно? Ты мне скажешь, а я не причиню тебе вреда.
— Да, — пробормотал Гораций, не открывая глаз.
— Чтода?
Гораций судорожно вздохнул.
— Да, я вам скажу.
— Не смей! — закричала Эмма.
О боже, — подумал я. — Он ее выдаст. Он слишком слаб. Надо было оставить его в зверинце.
— Ш-ш-ш, — прошипел ему в ухо мистер Уайт. — Не слушай их. А теперь продолжай, сынок. Скажи мне, где эта птица?
— Она в ящике, — ответил Гораций.
Мистер Уайт сдвинул брови.
— В ящике? В каком ящике?
— В том же ящике, в котором была всегда, — упорствовал Гораций.
Офицер затряс Горация за нижнюю челюсть и заорал:
— В каком ящике?!
Гораций попытался что-то сказать, но тут же закрыл рот. Он судорожно сглотнул и выпрямился. Затем, широко открыв глаза, он пристально посмотрел в глаза твари.
— В ящике для панталон вашей матушки, — отчетливо произнес он и плюнул прямо в лицо мистеру Уайту.
Тот ударил Горация в висок рукоятью своего кинжала. Оливия закричала, а все остальные вздрогнули, как будто их тоже ударили. Гораций рухнул на пол, как мешок с картошкой. Из его карманов посыпалась мелочь и билеты.
— Что это? — спросил мистер Уайт, наклоняясь и всматриваясь в билеты.
— Я поймал их, когда они садились на поезд, — ответил арестовавший нас солдат.
— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?
— Я думал… — Солдат замялся.
— Да ладно, — отмахнулся мистер Уайт. — Перехватить его. Немедленно.
— Сэр?
Мистер Белый посмотрел на билет, а затем на часы.
— Этот поезд долго стоит в Портмадоге. Если постараться, его можно нагнать. Прочеши весь состав, начиная с первого класса.
Солдат отдал ему честь и выскочил наружу.
Мистер Уайт обернулся к оставшимся в его распоряжении солдатам.
— Обыщите всех остальных, — приказал он им. — Может, у них еще что-то интересное найдется. Будут сопротивляться, стреляйте.
Два солдата с винтовками прицелились в нас, а третий приступил к обыску. У большинства из нас в карманах не было вообще ничего, не считая крошек и катышков, но у Бронвин он нашел расческу, вырезанную из слоновой кости.
— Отдайте, пожалуйста, — взмолилась она, — это расческа моей мамы!
Но он только расхохотался и ответил:
— Почему же она не научила тебя ею пользоваться, мужеподобная девушка?
У Еноха обнаружился пакетик кладбищенской земли, который солдат открыл, понюхал и с отвращением отшвырнул в сторону. У меня в кармане он нашел мой разряженный сотовый телефон. Эмма увидела, как тот с громким стуком упал на пол, и пристально посмотрела на меня, явно удивляясь тому, что я его еще не выбросил. Гораций неподвижно лежал на полу, но понять, в самом ли деле он потерял сознание или притворяется, было невозможно. Затем наступила очередь Эммы. Не успел солдат к ней приблизиться, как она зарычала, продолжая держать руки за спиной:
— Прикоснись ко мне хоть одним пальцем, и я сожгу тебе всю руку!
— Пожалуйста, прибереги свой огонь на потом! — воскликнул он и расхохотался: — Прости, сама напросилась.
— Я не шучу, — предостерегла его Эмма и показала ему ладони.
Они светились, как угли, и, стоя в трех футах от нее, я чувствовал исходящий от них жар.
Солдат попятился.
— Ого, какая горячая! — воскликнул он. — Люблю темпераментных женщин. Но только попробуй меня обжечь, и Кларк зашпаклюет твоими мозгами стену.
Солдат, на которого он кивнул, прижал ствол винтовки к голове Эммы. Девушка зажмурилась, часто и поверхностно дыша. Затем она опустила руки и снова спрятала их за спину. Ее буквально трясло от гнева.
Меня тоже.
— А теперь осторожно, — предостерег ее солдат. — Никаких резких движений.
Я стиснул кулаки, глядя, как он скользит ладонями вверх и вниз по ее ногам, а затем сует пальцы за вырез ее платья. Все это он проделывал нарочито медленно и с омерзительной похотливой усмешкой. Еще никогда в жизни я так остро не осознавал свою беспомощность. Даже в звериной клетке я чувствовал себя лучше.
— У нее ничего нет! — заорал я. — Оставь ее в покое!
На меня не обратили ни малейшего внимания.
— Она мне нравится, — произнес солдат, оборачиваясь к мистеру Уайту. — Думаю, ее надо немного придержать… в научных целях.
Мистер Уайт поморщился.
— Ты отвратительный тип, капрал. Но я согласен с тобой, это удивительная девушка. Я о тебе слышал, — обратился он к Эмме. — Я бы все отдал за возможность иметь такие способности, как у тебя. Жаль, что мы не можем закупорить твои руки в бутылку…
Мистер Уайт странно улыбнулся и снова перевел взгляд на солдата.
— Заканчивай, — приказал он. — У нас мало времени.
— С удовольствием, — отозвался солдат и выпрямился, одновременно проводя ладонями по груди Эммы.
То, что случилось вслед за этим, происходило как будто в замедленной съемке. Я увидел, что этот мерзкий развратник собирается наклониться и поцеловать Эмму. Я также видел, что сложенные за спиной руки девушки уже охвачены пламенем. Я понимал, к чему это приведет: как только его губы приблизятся к ее рту, она расплавит его лицо ладонями, не заботясь о риске получить пулю в голову. Для Эммы наступил переломный момент.
Для меня тоже.
Я напрягся, приготовившись к драке. Я был убежден в том, что наступили последние мгновения нашей жизни, но намеревался прожить их на своих собственных условиях. Я решил, что если нам суждено умереть, то мы непременно прихватим с собой и несколько тварей.
Солдат обнял Эмму за талию. Ей в лоб продолжало упираться дуло винтовки. Она в ответ налегла на него головой, как будто провоцируя солдата на выстрел. Ее сложенные за спиной руки начали раздвигаться, а раскаленные добела пальцы были обведены по контуру языками пламени.
Ну, началось…
Вдруг — БА-БАХ!
Выстрел прозвучал так резко и неожиданно, что на мгновение у меня потемнело в глазах. Когда ко мне вернулось зрение, я увидел, что Эмма продолжает стоять, и ее голова по-прежнему цела. Винтовка, несколько минут назад смотревшая ей в лоб, теперь опущена, а солдат, который намеревался ее поцеловать, отстранился и развернулся к окну.
Выстрел раздался снаружи.
Все нервные окончания в моем теле занемели, звеня адреналином.
— Что это было? — воскликнул мистер Уайт, бросаясь к окну.
Через его плечо я увидел солдата, которому было поручено перехватить поезд. Но он все еще стоял неподалеку от хижины по пояс в цветах. Его спина была обращена к нам, и он целился куда-то вдаль.
Мистер Уайт сунул руку сквозь решетку, которой было забрано окно, и распахнул раму.
— Ты в кого стреляешь, черт тебя подери? — заорал он. — И почему ты еще здесь?
Солдат не двинулся с места. Он молчал. Над полем стоял гул насекомых, и несколько секунд мы только этот гул и слышали.
— Капрал Браун! — взревел Уайт.
Солдат медленно повернулся. Было видно, что он едва держится на ногах. Винтовка выскользнула у него из рук и упала в траву. Он сделал несколько неверных шагов вперед.
Мистер Уайт выхватил из кобуры револьвер и прицелился в Брауна.
— Скажи что-нибудь, черт возьми!
Браун открыл рот и попытался заговорить. Но вместо голоса из его рта раздался странный жужжащий звук. Он эхом откликнулся у него в животе, имитируя гул, разносящийся над всем полем.
Это жужжали пчелы. Сотни, тысячи пчел. А затем появились и они сами. Сначала всего несколько насекомых выползло на его приоткрытые губы. А затем его телом как будто завладела какая-то неподконтрольная ему сила: плечи ушли назад, грудь выпятилась вперед, а челюсти широко распахнулись. Из его настежь открытого рта ударил такой невероятно плотный поток пчел, что, казалось, это какой-то упругий предмет. У него в горле будто разматывался толстый и бесконечно длинный шланг насекомых.
Мистер Уайт в ужасе и растерянности попятился от окна.
За окном в поле Браун рухнул на землю, окруженный тучами жалящих насекомых. Когда его тело упало, оказалось, что за его спиной стоит другой человек.
Это был мальчик.
Хью.
Он стоял, вызывающе глядя в окно. Насекомые роились вокруг него огромной вращающейся сферой. Ими было заполнено все поле. Тут были медоносные пчелы и шершни, осы и журчалки, а также множество других жалящих насекомых, которых я никогда в жизни не видел. И все эти насекомые подчинялись Хью.
Мистер Уайт поднял револьвер и начал стрелять. Он опустошил весь барабан.
Хью опустился на землю, исчезнув в траве. Я не знал, упал ли он или просто присел. Тут к окну подбежали еще три солдата.
— Пожалуйста, не убивайте его! — крикнула Бронвин.
Не обращая на нее внимания, они изрешетили поле пулями, оглушив нас грохотом стрельбы.
И тут пчелы появились в комнате. Их было не больше дюжины, но они были разъярены.
— Закройте окно! — взвизгнул Уайт, отчаянно размахивая руками.
Один из солдат захлопнул раму. Твари начали гоняться за влетевшими в комнату насекомыми, пытаясь их пришлепнуть. Пока они этим занимались, снаружи продолжали собираться пчелы. Они повисли на окне огромным шевелящимся одеялом. Их было так много, что, к тому времени как мистер Уайт и его люди покончили с пчелами внутри, те, которые остались снаружи, уже почти полностью заслонили собой солнце.
Солдаты сбились в кучу посреди комнаты спиной к спине, ощетинившись винтовками, как дикобраз иглами. В хижине было жарко и темно. Жутковато странный гул миллиона обезумевших пчел эхом отдавался у нас в ушах.
— Заставьте их отступить! — закричал мистер Уайт срывающимся голосом, в котором звенело отчаяние.
Как будто это мог сделать кто-то, кроме Хью… если он все еще был жив.
— Я сделаю вам другое предложение, — подал голос Бехир. Он поднялся на ноги, подтягиваясь на решетке окна. Его силуэт четко вырисовывался на фоне темного стекла. — Опустите оружие, или я открою окно.
Мистер Уайт резко развернулся к нему.
— Даже цыган не способен на такой идиотский поступок.
— Вы слишком хорошо о нас думаете, — отозвался Бехир, берясь за ручку окна. Солдаты подняли винтовки.
— Давайте, — произнес Бехир, — стреляйте.
— Не делайте этого, вы разобьете стекло! — закричал мистер Уайт. — Схватить его!
Солдаты отшвырнули винтовки и бросились на Бехира, но он уже ударил кулаком по стеклу.
От этого удара все окно вылетело наружу. В комнату хлынули пчелы, и в хижине воцарился хаос — крики, стрельба, толкотня. Впрочем, все это заглушал рев насекомых, который, казалось, заполнил не только мои уши, но и вторгся во все поры моего тела.
Солдаты, отпихивая друг друга, рвались к двери. Справа от меня Бронвин толкнула Оливию на пол и накрыла ее своим телом.
— Ложись! — закричала Эмма, и мы упали рядом.
Пчелы ползали по коже и запутывались у меня в волосах. Я ожидал смерти. Пчелы покрывали все открытые участки моего тела, и, если бы им вздумалось меня жалить, у моей нервной системы не было бы ни малейших шансов выдержать эту яростную атаку.
Кто-то распахнул дверь, и в хижину ворвался свет. Чьи-то ботинки загрохотали по полу. Не меньше дюжины ботинок.
Стало очень тихо. Я медленно поднял голову.
Пчелы исчезли. Солдаты тоже.
И тут снаружи донесся хор перепуганных голосов. Я вскочил на ноги и ринулся к разбитому окну, возле которого уже толпились цыгане и мои товарищи.
Сначала я вообще не увидел солдат. В пятидесяти футах от дома вращался огромный шар из насекомых. Он был таким плотным, что казался почти черным. Вопли доносились изнутри этого шара.
Постепенно крики стихли. Когда все закончилось, туча пчел начала редеть, обнаруживая нашим взглядам тела мистера Уайта и его людей. Они тесной группой лежали в поле. Казалось, они умерли. Возможно, так и было.
Уже через двадцать секунд их маленькие убийцы снова разлетелись по всему полю, и чудовищный гул затих. В их отсутствие вокруг воцарилось странное буколическое спокойствие, как будто в этот самый обычный летний день не произошло ничего особенного.
Эмма сосчитала на пальцах тела солдат.
— Шестеро, — подвела она итог. — Это все. С ними покончено.
Я обнял ее обеими руками, дрожа от благодарности и изумления.
— Кто из вас пострадал? — спросила Бронвин, лихорадочно озираясь вокруг.
Последние несколько мгновений были сплошным безумием — бесчисленные пчелы и стрельба в темноте. Мы начали осматривать себя в поисках пулевых ранений. Гораций был оглушен, но находился в сознании, только по его виску стекала струйка крови. Резаная рана на бедре Бехира оказалась довольно глубокой, но не представляла особой опасности. Все остальные были перепуганы, но целы. Каким-то чудом ни у кого из нас не оказалось пчелиных укусов.
— Когда вы разбили окно, — обернулся я к Бехиру, — откуда вы знали, что пчелы не нападут на нас?
— Я этого не знал, — покачал головой он. — К счастью, способности вашего друга очень сильны.
Нашего друга…
Эмма резко отстранилась от меня.
— О боже! — воскликнула она. — Хью!
В суматохе мы совершенно забыли о нем. А он, наверное, уже истекал кровью, лежа где-то в высокой траве. Мы рванулись к двери, но в это мгновение он преградил нам путь, появившись в дверном проеме. Одежда Хью была грязной и покрытой зелеными пятнами от травы, но сам он улыбался.
— Хью! — воскликнула Оливия, бросаясь к нему. — Ты жив!
— Конечно жив! — радостно подтвердил он. — А у вас все целы?
— Благодаря тебе — да! — сообщила ему Бронвин. — Гип-гип ура!
— Хью, ты спас нас в последний момент! — сообщил ему Гораций.
— Где я представляю собой смертельную опасность, так это посреди цветущего поля, — кивнул Хью, наслаждаясь всеобщим вниманием.
— Приношу извинения за все те случаи, когда я насмехался над твоими способностями, — произнес Енох. — Не так уж они и бесполезны.
— И в придачу, — добавил Миллард, — я хотел бы похвалить Хью за то, что он все сделал так своевременно. Я серьезно… Если бы ты появился на несколько секунд позже…
Хью рассказал, что на станции ему удалось ускользнуть, как я и думал, спрятавшись между поездом и платформой. Он послал одну из своих пчел за нами, что позволило ему держаться на почтительном расстоянии.
— После этого мне оставалось только подобрать подходящий момент для атаки, — гордо заявил он, как будто был уверен в победе с того момента, когда решил нас спасти.
— А если бы ты не оказался совершенно случайно посреди поля, битком набитого пчелами? — поинтересовался Енох.
Хью сунул руку в карман и поднял вверх яйцо странных кур, которое он осторожно сжимал двумя пальцами.
— План Б, — заявил Хью.
Бехир, хромая, подошел к Хью и пожал ему руку.
— Мы обязаны вам своими жизнями, молодой человек, — произнес он.
— А где ваш странный сын? — спросил у него Миллард.
— К счастью, ему удалось бежать вместе с двумя моими людьми. Сегодня мы потеряли трех изумительных животных, но все люди остались живы. — Бехир поклонился Хью, и на мгновение мне почудилось, что он хочет поцеловать ему руку. — Вы должны позволить нам отблагодарить вас.
Хью покраснел.
— Не стоит, уверяю вас…
— К тому же у нас нет времени, — заявила Эмма, выталкивая Хью за дверь. — Мы должны успеть на поезд!
Те из нас, кто только сейчас понял, что мисс Сапсан с нами больше нет, побледнели.
— Мы возьмем их джип, — заявил Миллард. — Если нам повезет и если эта тварь не ошибалась, мы сможем перехватить поезд во время стоянки в Портмадоге.
— Я знаю короткую дорогу, — предложил Бехир и принялся носком ботинка рисовать на земле простую карту.
Мы поблагодарили цыган.
— Простите, — обратился я к Бехиру. — Мне очень жаль, что мы доставили вам столько проблем.
В ответ он только громко расхохотался и махнул рукой, предлагая нам поскорее отправиться в путь.
— Мы еще встретимся, syndrigasti, — заявил он. — Я в этом уверен!
Мы втиснулись в джип тварей. Восемь детей в автомобиле, рассчитанном на троих, напоминали сельдей в банке. Я сел за руль, будучи единственным из всей компании, кому приходилось водить машину, но долго не мог понять, как эта чертова штуковина заводится. Наконец выяснилось, что вместо ключа в ней используется кнопка на полу, но встала проблема переключения скоростей. Я водил машину с ручной коробкой передач всего несколько раз, и при этом на пассажирском сиденье неизменно сидел отец, руководивший всеми моими действиями. Несмотря ни на что, спустя пару минут мы тронулись с места. Пусть несколько неуверенно, но все же мы начали продвигаться к своей цели.
Выжимая педаль газа, я ехал так быстро, как только соглашался двигаться перегруженный джип. Тем временем Миллард выкрикивал указания относительно маршрута, а все остальные пытались не вывалиться на дорогу. Двадцать минут спустя мы въехали в Портмадог и, мчась по главной улице к станции, услышали свисток паровоза. Визжа тормозами, мы остановились у вокзала и выскочили из джипа. Я даже не успел заглушить двигатель. Мы промчались по платформе со скоростью гепарда, преследующего газель, и запрыгнули в последний вагон, когда поезд уже тронулся с места.
Мы стояли, согнувшись пополам и пытаясь отдышаться, а остальные пассажиры пытались скрыть свое изумление и любопытство. Могу себе представить, в какой шок их повергло внезапное появление толпы потных, грязных и встрепанных детей.
— Мы его догнали, — пыхтела Эмма. — Неужели мы его догнали!
— Неужели я вел машину с ручной коробкой? — вторил ей я.
Появился кондуктор.
— Вы вернулись, — досадливо произнес он. — Надеюсь, билеты до сих пор при вас?
Гораций выудил из кармана пачку билетов.
— Пройдите в свой вагон, — пригласил нас кондуктор.
— Наш чемодан! — воскликнула Бронвин, вцепившись в его локоть. — Он все еще здесь?
— Я попытался отнести его в камеру забытых вещей, — сообщил ей кондуктор, высвобождая руку. — У меня не вышло даже сдвинуть его с места.
Мы переходили из вагона в вагон, пока не добрались до первого класса, где увидели чемодан Бронвин на том же месте, куда она его поставила. Она бросилась к нему и, расстегнув защелки, распахнула крышку.
Мисс Сапсан внутри не было.
У меня едва не остановилось сердце.
— Моя птица! — закричала Бронвин. — Где моя птица?!
— Успокойтесь, она здесь, — произнес кондуктор, показывая куда-то вверх.
Мисс Сапсан крепко спала, сидя на багажной полке.
От облегчения Бронвин едва не упала в обморок. Чтобы удержаться на ногах, она прислонилась к стене.
— Как она туда попала?
Проводник приподнял бровь.
— Эта игрушка совсем как живая. — Он повернулся и пошел к двери, но вдруг остановился и поинтересовался: — Вы не подскажете, где такую купить? Моей дочке она бы очень понравилась.
— Боюсь, что таких больше нет, — ответила Бронвин.
Сняв мисс Сапсан с полки, она прижала ее к груди.
После всего, через что нам пришлось пройти в последние несколько дней, не говоря уже о последних часах, роскошь вагона первого класса с его мягкими плюшевыми диванами, обеденным столом и большими панорамными окнами стала настоящим потрясением. Он напоминал гостиную в богатом доме, и он был в нашем полном распоряжении.
Мы по очереди умылись в обшитой деревянными панелями ванной комнате, а затем взялись за меню.
— Заказывайте все, что хотите, — заявил Енох, снимая трубку телефона, закрепленного на подлокотнике откидывающегося кресла.
— Алло, у вас есть паштет из гусиной печени? Несите весь. Да, да, все, что у вас есть. И поджаренный хлеб.
Никто не говорил о том, что с нами произошло. Потрясение было слишком велико, и нам хотелось прийти в себя и хотя бы на время обо всем забыть. Нам нужно было еще сделать так много, и впереди нас наверняка ждали новые опасности.
Мы расположились на диванах, предвкушая приятное путешествие. За окнами мелькали последние приземистые домики Портмадога. За окружающими город холмами серой громадой вздымалась гора мисс Королек. Постепенно мои спутники разговорились, но я сидел, приклеившись к окну, не в силах оторваться от созерцания 1940-го года в его полноте и неизбежности. До сих пор он занимал в моем сознании территорию крохотного острова, которую я мог в любой момент покинуть по своему желанию. Для этого было достаточно пройти через темное чрево Кэрнхолмской пещеры. Но с тех пор как я покинул остров, этот год превратился в мир, в целый мир заболоченных лесов, окутанных дымом городов и долин, рассеченных серебристыми реками. Все люди и вещи в этом мире казались мне старыми, хотя по существу таковыми не являлись. Они напоминали декорации и актеров в каком-то историческом фильме, тщательно срежиссированном, но тем не менее лишенном определенного сюжета. Все это мелькало сейчас за окном поезда, как фантастический и бесконечный сон.
Я засыпал и просыпался, засыпал и просыпался. Ритмичный стук колес гипнотизировал меня, погружая в дремотное состояние, в котором было очень легко забыть о том, что в этом мире я не просто пассивный наблюдатель, а окно — не киноэкран. Все, что находилось за окном, было не менее реальным, чем то, что окружало меня в вагоне. Медленно, но верно я припоминал, как стал частью этого мира. Мой дедушка, остров, странные дети… Хорошенькая девушка с серыми глазами, которая сидела рядом со мной, накрыв ладонью мои пальцы.
— Я действительно здесь? — спросил я у нее.
— Спи, Джейкоб, — ответила она.
— Ты думаешь, что все будет хорошо?
Она поцеловала меня в кончик носа.
— Спи.
Глава седьмая
Кошмарные сны из переходящих друг в друга видений. Обрывки ужасов последних дней: стальной глаз дула пистолета, упирающегося мне чуть ли не в лоб, дорога, заваленная мертвыми лошадьми, языки пуст оты, устремившиеся ко мне над бездной, жуткая ухмылка твари с пустыми глазами.
А потом я вернулся домой, но я — привидение. Я плыву по своей улице и через входную дверь вплываю в свой дом. За кухонным столом спит сидя мой отец. Он прижимает к груди телефонную трубку.
Я не умер, — говорю ему я. Но мои слова совершенно беззвучны.
На краю своей кровати сидит моя мать в ночной сорочке. Она безжизненно смотрит в окно на бесцветный полдень. Ее лицо осунулось, а глаза опухли от слез. Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее плеча, но рука проходит сквозь ее тело.
И вот я стою на своих собственных похоронах. Лежа в могиле, я смотрю вверх, на прямоугольник серого неба.
Три моих дяди смотрят на меня сверху вниз. Их толстые шеи выпирают над накрахмаленными белыми воротничками.
Дядя Лес: Какая жалость. Верно?
Дядя Джек: Сейчас тебя должны волновать чувства Фрэнка и Марианны.
Дядя Лес: Ну да. Что подумают люди?
Дядя Бобби: Они подумают, что у парня были не все дома. И будут правы.
Дядя Джек: Честно говоря, я всегда это знал. То, что он рано или поздно отколет что-нибудь в этом роде. Что-то в нем такое было. Совсем чуть-чуть…
Дядя Бобби: Чуть-чуть он был не в себе.
Дядя Лес: Это у него по отцовской линии, не от нас.
Дядя Джек: И все-таки это ужасно.
Дядя Бобби: Ну да.
Дядя Джек: …
Дядя Лес: …
Дядя Бобби: Перекусим?
Дядья уходят. Их место занимает Рики, зеленые волосы которого по этому поводу тщательно поставлены дыбом.
Братишка. Раз уж ты умер, можно я возьму себе твой велик?
Я пытаюсь крикнуть: Я не умер!
Я просто очень далеко.
Простите.