Скандинавские пляски (сборник) Куценко Николай

Гадюка

После завтрака Род подошел к старой, покрытой густым слоем пыли фотографии, стоявшей многие годы на столе его спальни. Он аккуратно поднял ее, прижал к груди, нежно поцеловал и заплакал. На ней был изображен довольно пожилой человек в военном кителе с несколькими лычками в районе правого кармана. Это был немецкий офицер, старший лейтенант, дедушка Рода по имени Фердинанд. Он погиб еще в сорок третьем году во время боев под Волгоградом, когда 6-я немецкая армия, попав в окружение, несла катастрофические потери. Убит он был даже не русскими солдатами, а затянувшимся воспалением легких и отсутствием нужных лекарств у окруженной армии. Род таких подробностей не знал и считал, что дед погиб, сражаясь с русскими офицерами. По этой причине он все еще испытывал не только отвращение ко всему, что связано с Россией, но больше даже нестерпимую душевную боль – за то, что эта страна и отчасти ее люди забрали у него самое дорогое, что он помнил, забрали его единственного родного человека, который растил маленького Рода, пока не пошел на войну.

Они жили с дедушкой в одном из многочисленных переулков Бремена, прямо над кофейней фрау Мюллер. Фердинанд каждый день, возвращаясь с работы, пытался захватить у фрау пару крендельков и хоть чем-то порадовать маленького Рода, родители которого разбились в автомобильной катастрофе, когда Роду не исполнилось еще и года. Дедушка трудился бухгалтером в одной немецкой компании и часто брал работу на дом, чтобы провести с Родом как можно больше времени. Пока Фердинанд отсутствовал, за Родом приглядывала дочь фрау Мюллер по имени Герта, за услуги которой приходилось отдавать почти половину зарплаты. Но это не сильно беспокоило дедушку – сознание того, что он должен вырастить внука, давало ему силы и смысл жить, и он в свои шестьдесят часто выглядел счастливее любого молодого человека, только начинающего свой жизненный путь. У него был Род, а значит, было зачем еще жить. Пока не началась война.

Его призвали сразу: на фирму пришла разнарядка со списком фамилий тех, кто вечером должен был прибыть на пункт сбора. Фамилия Фердинанда была в нем. Ему даже не дали проститься с внуком, отправили в Россию первым поездом с одного из вокзалов Бремена. Коротая время в общем вагоне, он познакомился с одним из немецких фронтовых журналистов, у которого был фотоаппарат. На первой же станции надел его шинель и попросил сделать свой снимок, чтобы можно было отправить внуку. Как только прибыл в распоряжение части, не успев еще вымыться и переодеться, побежал в полевую почту и послал снимок на имя фрау Мюллер. Через неделю Фердинанд заболел, а чуть позже скончался. В суматохе отступления его полк даже не смог отправить похоронку, и официально Фердинанд числился в списках пропавших без вести еще несколько лет.

Род так и остался жить у Герты, не имевшей собственных детей и привязавшейся к маленькому мальчику всей душой. Когда за Родом приехали представители дома ребенка, она так и не смогла его отдать – на следующий день подала документы на материнство, а через месяц стала официально мамой. Несмотря на всю ее доброту и заботу, Род не смог к ней привязаться, хотя и был благодарен ей за ее поступок. Герта никогда не требовала от него любви и была благодарна уже за то, что Род ее не отвергает и дает ей возможность реализовать свои материнские инстинкты. С первого же дня своего материнства Герта копила деньги на учебу Рода и, как только он окончил школу, способствовала его поступлению в самый престижный финансовый институт Бремена.

Отучившись пять лет и закончив вуз с отличием, Род устроился в одну из самых престижных компаний Германии рядовым бухгалтером. Через пять лет дослужился до главы ее представительства, а еще через пять стал вторым человеком компании – вице-президентом по продажам и развитию бизнеса. Несмотря на все свои карьерные успехи и целеустремленность, он не испытывал к своей работе даже и толики положительных эмоций и не имел никаких амбиций – проводя на работе почти все свое время, он пытался хоть немного отвлечься от чувства одиночества, которое сразу настигало его по приходу домой. Ему казалось, что с уходом деда ушла часть чего-то очень важного в нем самом, часть, наполнявшая его жизнь смыслом и теплотой. От Фердинанда он впитывал какую-то ведомую только ему энергию, от которой расслаблялся и засыпал. Несмотря на всю любовь Герты, он и близко не мог почувствовать чего-то подобного с ней, хотя она и старалась по-своему как могла. Уже будучи руководителем одного из офисов, Род решил накопить крупную сумму денег и выслать их приемной матери, чтобы компенсировать все ее траты. Он написал письмо, где были подсчитаны все ее расходы на Рода за много лет, добавлены проценты, получившаяся сумма дополнительно была удвоена – Род считал, что таким образом он хоть как-то отплатит Герте за ее любовь и заботу и больше не будет чувствовать себя ей хоть чем-то обязанным. Герта же, получив письмо и деньги, долго плакала. Нет, не от обиды, а оттого, что Род как-то о ней позаботился. Чувства нежности и любви к своему чаду овладели ею, и она, положив деньги в конверт, отправила их Роду с просьбой оставить их внукам и не тянуть с их появлением на свет. Род, однако, счел такой поступок неуместным и решил, что у Герты от старости помутился рассудок.

Чтобы избавиться от довлеющего чувства одиночества, Род стал ходить к психологам, один из которых посоветовал ему съездить в Волгоград, в то место, где погиб его дед, мысленно с ним попрощаться. Род не спешил следовать этому совету, так как боялся, что его состояние еще более ухудшится, пока в один из дней его не вызвал президент компании и не предложил помимо Европы возглавить еще и Россию.

– Род, у вас феноменальные успехи по продажам в нашем регионе, и это не может не радовать. Однако в России все идет с точностью до наоборот – продажи уже достигли своего дна. Надо что-то делать, – начал президент.

– Я не отвечаю за Россию, мой регион – Европа.

– Да, я это знаю. Но теперь в ваш регион войдет еще и Россия. Другого шанса что-то там изменить я не вижу.

– У меня есть возможность отказаться?

– Род, я знаю, что там погиб ваш дед, и это вас до сих пор очень беспокоит, но, может быть, когда вы начнете работать с русскими, для вас все поменяется в лучшую сторону. Они хорошие ребята, большинство из них. Так что отказаться, конечно, вы можете, но я бы этого не советовал. Да и с продажами надо что-то делать. При таком раскладе акционеры скоро начнут с нами очень непростой разговор.

– Чтобы в России что-то сдвинулось, надо действовать через местного игрока, а лучше купить кого-нибудь и локализовать производство. Это единственная возможность удержаться.

– Мы тоже так думаем, и у нас есть два кандидата для покупки – завод в Камышинске и фабрика в Саратове. Вы должны выбрать, что для нас лучше. Для начала туда съездить. Деньги на покупку компании есть.

– Про Саратовскую фабрику я слышал, а про Камышинский завод – нет. Где этот Камышинск находится?

– Под Волгоградом, бывшим Сталинградом, это там, где русские окружили триста тысяч немцев.

Род слегка пошатнулся, немного продышался и ответил:

– Я согласен поехать в Камышинск, может быть, это судьба…

– Что вы имеете в виду? Не очень вас понял.

– Не важно, в общем, я займусь Россией.

– Отлично, Род. А с Камышинском не медлите, надо ехать как можно скорее, этот завод уже давно продать хотят. Не успеем мы – успеют конкуренты.

– Я вас понял.

…Несмотря на то, что весь московский офис компании ожидал Рода в Москве, он решил прямиком направиться в Волгоград. В аэропорту города его встретил директор по продажам по имени Андрей и предложил перед поездкой в Камышинск посмотреть местные достопримечательности. Они сели в машину и поехали в центр города.

– Род, прежде чем мы доедем до главной нашей достопримечательности, я бы хотел рассказать вам немного о городе. Волгоград – это город-герой, здесь погибло большое число русских солдат, – начал Андрей.

– И немецких тоже, – вдруг перебил его Род.

– Да, и немецких тоже, – немного смутившись, ответил Андрей и решил сменить тему.

Они еще какое-то время поездили по городу, пообедали в одном из самых престижных местных ресторанов и пешком направились к памятнику под названием «Родина-Мать» – основному монументу архитектуры Волгограда.

– Род, перед собой вы видите один из главных памятников страны. Он называется «Родина-Мать». На этом месте погибло огромное количество русских солдат.

– И немецких тоже! – прокричал Род.

– Да, извините, и немецких тоже, – опешив, ответил Андрей и решил больше не трогать эту тему. Вечером они прибыли в один из отелей Камышинска.

…Утром следующего дня у дверей отеля их уже ждала машина директора Камышинского завода. Он хорошо подготовился к визиту западных гостей, которые в Камышинске были большой редкостью. Убыточный завод тяготил директора своими тратами – тянуть старое советское предприятие было накладно для всех собственников завода, денег на его модернизацию не было, большинство толковых сотрудников уже переехали в Волгоград, а те, что остались, с трудом могли имитировать рабочую деятельность. По этой причине продавать завод надо было срочно и любыми возможными способами.

На подъезде к заводу находился каскад из трех искусственных прудов – местная достопримечательность, созданная директором завода лет двадцать тому назад. Он любил после бани, которая красовалась на левом берегу самого верхнего из прудов, искупаться в каждом из них по очереди. Сам директор истово верил, что температура воды в каждом из прудов разная, несмотря на то, что они соединялись друг с другом и пополнялись из одного источника. Однако перечить директору никто не спешил: подвыпившие гости, начиная свои купания после бани, в первом же из прудов сильно охлаждались, доходя до третьего, поэтому утверждение директора не казалось уж таким несуразным.

Перед тем как зайти в здание завода, Род немного полюбовался искусственно созданным творением, а после направился в кабинет директора, где его уже ожидал сам хозяин предприятия. Андрей, после не совсем удачной темы про погибших солдат, старался хранить молчание и, лишь войдя в кабинет руководителя, заговорил:

– Иннокентий Петрович, здравствуйте, позвольте вам представить нашего вице-президента по продажам, Родерика, – начал Андрей, – а вы, Родерик, познакомьтесь с Инокентием Петровичем.

– Очень… очень приятно, Родерик, мы вас давно ждем, мы всегда гостям рады. От души говорю, я человек открытый, широкой души человек, можно сказать, как тут многие считают. Не мои слова, ей-богу! Ну да ладно, будьте как дома, располагайтесь где хотите. К черту формальности, давайте сразу начистоту говорить, – предложил директор.

– Да, давайте, – согласился Род, произнеся это по-русски. Язык он учил много лет по выходным, но он ему давался плохо, поэтому говорил он с сильным акцентом.

– Я знаю, зачем вы приехали с Андреем. Удивлены? Да, да, знаю, к заводу нашему присматриваетесь, купить хотите. Ну, так мы не против… пообсуждать не против то есть. Но вопрос покупки – это вещь серьезная, тут без бани не обойтись.

– Какой бани? Извините, я не понимаю, при чем тут это? – удивился Род.

– Иннокентий Петрович хотел пригласить вас попариться в его бане, это такой русский обычай, – аккуратно вмешался Андрей.

– Да, да, Андрей, ты правильно объяснил. Ну, так что, гости дорогие? Надеюсь, сердечников у вас тут нет, ну, и трезвенников всяких? Ну, раз нет, тогда прошу проследовать в баню, там уже все готово.

И вся компания направилась прямиком в баню, где были накрыты столы и в бочках с водой из пруда охлаждалась водка и крепкое пиво.

Рода слегка смутила обстановка бани: количество еды превышало все допустимые нормы, бутылки со всевозможной выпивкой торчали из всех тазиков, наполненных водой, а из дверей парилки валил густой дым, почему-то серого цвета. Он даже испугался, что директор планирует его сначала напоить, а затем уже запарить до смерти в парилке, но, понимая всю бредовость вновь пришедших мыслей, он отгонял их как мог. В его голове на миг опять возник образ деда, как будто тот был где-то рядом и до него можно было дотянуться рукой, не прилагая для этого особых усилий. Дед как будто звал его из соседней двери, предлагая зайти туда и поговорить с ним, еловый запах, витающий в воздухе, уносил Рода в ту рощу, где закончил свои дни Фердинанд. Род уже сделал первый шаг в сторону парилки, как вдруг резкий голос директора ударил по его мозгам:

– Родерик Николаевич, или как вас там, дорогой мой, пора за стол. Чего вы на эту дверь уставились? Будет еще время у нас попариться. Понимаю, что манит… ну, пар еловый манит, у меня так всегда. Но раньше времени нельзя! У нас положено, так сказать, для сугреву сначала принять, чтобы душа была готова.

– К чему готова? – испугавшись, сказал Род.

– К раю, конечно, а к чему еще ей быть готовой? Андрей, объясни гостю, что у нас души только в рай тут попадают.

– Андрей, что он имеет в виду? Какой рай? Они хотят меня запарить тут? – краснея, заговорил Род.

– Да нет же, Родерик, это у нас выражение такое. Оно означает, что… ну, что, в общем, релакс своего рода. Вы не бойтесь, вам тут никто не причинит вреда.

Через несколько минут все расселись за столом, и директор разлил по стаканам первую бутылку темного пива, сказав буквально следующее:

– Первый тост начнем с пива, чтобы потом только повышать градус. В общем, за нашего дорогого гостя. – В этот момент директор нервно задергался и посмотрел на Андрея.

– Рода, – в свою очередь добавил Андрей.

– Да, Рода Николаевича. Мы его ждали тут, готовились к встрече как могли. И наконец-то дождались. Поэтому – будем! – сказал Иннокентий Петрович и залпом выпил стакан, сразу же налив следующий. Род сделал то же самое, Андрей же лишь слегка отпил пену.

– Ну, я вижу, наш гость не лыком шит, поэтому, как у нас говорят, между первой и второй – перерывчик небольшой! Андрей, переведи гостю, – попросил директор.

– Не надо, я все понимать! Выпьем за ваш завод!

– За завод и за его бессменного директора! – взорвались тостом все присутствующие.

После пяти кружек темного пива Иннокентий Петрович наконец-то позвал всех в парилку. Дым к этому моменту превратился из серого в белый, и Роду уже не мерещился в нем образ деда. Перед его глазами мелькали то березовые листья, отлетающие от веника, которым парил его директор, то несуразно большое пузо самого директора, вибрирующее от каждого удара веника, то расплывающийся в густом дыму взгляд Андрея, наблюдающего за всей этой картиной из глубины парилки. Андрей знал местные традиции и на заре своей карьеры уже попадал в подобные банные ситуации, при этом сильно их не любил. В этот раз ему отводилась роль зрителя, но ничего, кроме отвращения от происходящего, он не испытывал. Через полчаса после парной все уселись за стол, на котором к этому моменту появились новые блюда и вместо стаканов с пивом зазвенели рюмки с водкой. Уже довольно пьяненький к этому моменту Иннокентий Петрович, обнимая Рода, заговорил:

– Николаич, я же тебя как друга, да нет, какого друга, как брата люблю. Ты где так долго был, почему не приезжал ко мне, к братику своему?

– Я не знал, не знал, что ты меня ждешь. Я всегда думал, что я один на этой земле.

– Нет, что ты говоришь такое! Ты не один – нас двое! Как минимум брат ты мой! – сказал Иннокентий Петрович и поцеловал Рода в лысину, при этом крепко обняв. – Хочу выпить за брата!

– Я тоже за брата пить хочу! – закричал Род, из глаз которого лились слезы. Андрей же, наблюдая за всем происходящим, был в полном оцепенении. – И за дедушку нашего, который тут погиб!

– Мой дедушка тоже тут погиб! За храбрых солдат! – закончил речь Иннокентий Петрович и повел всех присутствующих к первому пруду, дабы там искупаться.

На берегу пруда располагалась бетонная плита, чтобы по ней заходить в воду, с краю от которой были вбиты деревянные столбики. Гости осторожно разделись и вдоль плиты направились прямиком к пруду. Первым шел Род, за ним следовал Иннокентий Петрович. Подойдя к воде, Род решил померить ее температуру, слегка нагнувшись и вытянув вперед правую ногу, как будто пощупывая воду пальцами. Вдруг, буквально в метре, он увидел маленькую голову змеи, которая, слегка сотрясая воду, подползала прямо к нему. Это была гадюка, и Род знал это. В месте, где он вырос, такие змеи тоже встречались, но очень редко, поэтому видеть их можно было лишь в зоопарке. Эта же змея была не из зоопарка и от Рода ее не отделяла никакая искусственная преграда. Всего метр и каких-то пару секунд, и исход был бы предрешен – пал бы Род, как и его дед, в далекой русской земле, и не от вражеских пуль, а от случайно появившейся непонятно откуда гадюки, пал бы самой нелепой смертью, какую он мог себе только представить. Все внутри Рода сжалось, он оцепенел, и сознание, испытывающее ужас от всего происходящего, как бы заколебалось, и Роду показалось, что вот-вот – и он сойдет с ума, так и не дождавшись самого укуса. В этот момент произошло следующее.

Иннокентий Петрович, резко оттолкнув Рода не то руками, которыми он вряд ли мог дотянуться из-за огромного пуза, не то самим пузом, в общем, непонятно чем, подбежал к змее и хлестким ударом ноги под самое брюхо рептилии мастерски отправил ее прямо на середину озера. Змея же, раскрутившись, как обычная бельевая веревка, совершала несвойственные ей движения и издавала странные шипящие звуки. Завершив спасение своего западного брата, Иннокентий Петрович, повернувшись к Роду, заговорил:

– Вот сука, откуда она только взялась! Первый раз, ей-богу, вижу таких тварей тут. Ну ничего, теперь долго не выползет, я ей так под брюхо дал, что еще неделю отлеживаться будет.

– Это гадюка была? – шепотом переспросил Андрей, приходя в себя от ужаса.

– А шут ее знает, может, и гадюка, в общем, змея. А с ними, сам знаешь, как с грибами – никогда не знаешь, где опенок, а где поганка. Ну, так за это дело у нас полагается! – Иннокентий Петрович повернулся к Роду, который трясущимися руками плотно сжимал появившуюся непонятно откуда рюмку с водкой.

– Да, да… – бурчал по-своему Род, на лице его появлялась то улыбка, то следы какой-то безысходной тоски, вырвавшейся наружу из глубокого подсознания после встречи со змеей. Без тоста он выпил рюмку до дна.

– Ну, так за спасение! За новую жизнь, Род! Так, налейте ему еще, а то уже без тостов пить начал. – И Роду сразу налили рюмку до краев, которую он сразу же осушил.

После купания была еще одна парная, за которой последовало посещение второго пруда, а после и третьего – последнего. В этот раз обошлось без гадюки и прочих тварей. Род перестал осознавать происходящее уже через час после встречи со змеей – в его голове то опять возникал образ деда, то красное распаренное лицо Иннокентия Петровича, то Герта качала его на руках и пела старую немецкую колыбельную песню. Он как будто плыл по течению, не различая, где реальность, а где вымысел. В какой-то момент ему даже показалось, что он видит свое тело со стороны, как будто бы душа на мгновение выпорхнула из физической оболочки и взвилась ввысь, оставляя все бренное на этой земле, но полет был прерван голосом Иннокентия Петровича:

– Он там что, заснул в этом сортире? Уже час не выходит. Давайте дверь ломать!

– Да нет, может быть, просто человеку плохо, пусть еще посидит, – вмешался Андрей.

– Ну ладно, пусть сидит, но мы через час по домам будем разъезжаться, время-то уже к одиннадцати, а нам завтра утром на работу! – продолжал Иннокентий Петрович.

Услышав этот разговор, Род попытался дотянуться до ручки двери, но руки его не слушались. Он хотел что-то выкрикнуть, позвать на помощь Андрея, но получились какие-то хрипы, едва слышные даже самому Роду. Ноги тоже болтались как плети и чем-то напоминали Роду двух гадюк, надевших себе на голову по ботинку. Он даже попытался погладить одну ногу-змею, спрашивая у нее разные вопросы:

– А ты не кусаешься?

– Нет, у меня нет зубов, – отвечала нога-змея.

– А почему их у тебя нет?

– Иннокентий Петрович вырвал нам зубы.

– А вас много тут?

– Нас тут целый пруд.

Вдруг змея обратилась в Герту и стала звать Рода домой:

– Сынок, возвращайся, мы все ждем тебя дома!

– А кто это все? У меня же нет никого. Я никому не нужен.

– У тебя есть я. И скоро будут дети. Ты нужен нам! Возвращайся домой, сынок.

– Я попробую, но у меня ничего не движется, но я попробую, обещаю.

Внезапно дверь туалета распахнулась, и в него зашел Андрей с водителем Иннокентия Петровича. Род сидел на унитазе, ноги его переплелись, руки уперлись в стены, а из глаз густо катились слезы. На часах было далеко за полночь.

– Фу, ну и вонища тут, надо нам теперь вашего босса как-то до машины дотащить, а главное, до отеля довезти, – сказал водитель.

– Ну, давайте его отнесем на заднее сиденье машины и там уложим? – предложил Андрей.

– Да нет, он все заблюет там, надо его в пакеты завернуть, – предложил водитель.

– Какие еще пакеты?

– Большие, мусорные. У меня для таких случаев припрятаны, – сказал водитель и побежал к машине за пакетами и скотчем.

Через полчаса Род сидел на заднем сиденье машины и напоминал больше кокон бабочки, нежели человека – весь обернутый в огромные мусорные мешки и перевязанный скотчем, он дышал только лишь через круглое отверстие, специально вырезанное в области лица. Глаза его периодически открывались, в эти моменты он пытался что-то спросить и освободить свои руки, но практически сразу засыпал и переходил на храп.

Машина подъехала к отелю, в холле которого расположились местные проститутки, заведомо проинформированные, что вечером приедет западный гость, нетрезвый, а значит, готовый ко всяким приключениям. Они знали, как вести себя в таких случаях, чтобы заарканить будущего спутника, и пройти мимо местных представительниц древнейшей профессии не было ни единого шанса. Но то, что они увидели, поразило даже самых бывалых из них: Андрей с водителем тащили завернутое в мешки грузное тело иностранца, который через небольшое отверстие смотрел на девушек и мило им улыбался, в воздухе витал резкий запах из смеси всевозможных человеческих ароматов, заставивших отойти в сторону всех присутствующих, включая работников отеля. Внешне Род напоминал огромный баклажан с человеческим лицом, и можно было бы подумать, что он специально так нарядился, к примеру, на детский утренник, если бы не жуткий запах и толпа смущенных проституток вокруг. Иностранца дотащили до кровати, переодели как могли и направились спать, на часах было около двух.

Утром следующего дня Андрей спустился на завтрак и увидел двух знакомых людей – это были руководители компании-конкурента, видимо, приехавшие в Камышинск с той же целью, что и Род. Несмотря на то, что они представляли чужие интересы, Андрей был с ними в приятельских отношениях и, увидев их, даже немного обрадовался, так как искал компанию для завтрака – встретить на завтраке Рода он не надеялся. Подсев к конкурентам и завязав разговор на общие темы, он вдруг увидел спускающегося по лестнице начальника. Тот был немного помят, но в целом его вид никак не выдавал вчерашних приключений. Род подсел за общий стол, пожелал всем приятного аппетита и заговорил:

– Доброе утро, Андрей и все, как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо, а вы как, Род? – аккуратно спросил Андрей.

– Замечательно, просто замечательно, я как заново родился!

– А вы, случаем, не у Иннокентия Петровича вчера в бане были? – спросили конкуренты.

– Да, там, а что? Вы, как я понимаю, там до нас были? – немного удивился Род.

– Да… это-то да. А вы змею видели, гадюку местную?

– Она меня вчера чуть не укусила! – гордо заявил Род.

– Да у нее зубов нет, это, как нам рассказали, местный такой прикол Иннокентия Петровича, иностранцев пугать, – открыл здешние тайны один из конкурентов.

– Мне все равно. Андрей, я улетаю домой первым же рейсом!

– Род, а как же завод, ну, и стратегия нашего развития?

– Андрей, мне надо домой, а завод… в общем, мне надо домой, с заводом и стратегией вы уж сами разберитесь как-нибудь, – спокойным тоном сказал Род. Все вокруг переглянулись между собой.

Через семь часов Род приземлился в Бремене и направился сразу к Герте, купив по дороге огромный букет цветов и сняв все деньги со своего счета в банке. Еще через год у Герты появилась внучка, а через другой – внук. К психологам Род больше не ходил, а своим детям часто рассказывал сказку про добрую русскую гадюку, живущую в озерах Камышинска.

Клирос

Мария стояла на клиросе и внимательно всматривалась в ноты. Несмотря на профессиональное музыкальное образование, полученное в юности, пение давалось ей нелегко. Много лет назад она была подающей надежды скрипачкой, занималась с одним из лучших преподавателей консерватории, но в какой-то момент решила круто изменить свою жизнь. Вместо консерватории отнесла документы на экономический факультет одного из ведущих вузов, куда впоследствии и поступила. Решение это не было спонтанным, в глубине души она не любила музыку и сильно ею тяготилась, выжидая нужный момент для того, чтобы ее оставить.

Напротив, пение разжигало в ней какой-то живой интерес и желание творить – она мгновенно вся преображалась, беря первые же ноты произведений. Пение казалось ей настоящим, не выдуманным, а каким-то естественным проявлением человеческих чувств. Только в нем она могла черпать эмоции и необходимую энергию, чтобы и дальше двигаться по своей непростой жизни.

Мария была верующим человеком. Глубоко верующим. Все выходные дни проводила в храме: в субботу – пела на клиросе, в воскресенье стояла на службе. Свой храм она любила, а вот прихожан – не очень. Особенно некоторых из тех, что пели с ней в хоре. Ей казалось, что они ведут себя в божественном доме как-то неучтиво, будто не понимают святость и значение этого места; что, исполняя службы, думают не о Боге, а о том, как звучит их голос; что здесь они вовсе и не стремятся общаться с Богом, а скорее рвутся поболтать друг с другом. Все это было противно и ненавистно Марии. Коллеги же по хору понимали это и лишний раз старались не обострять с нею отношений.

Особым ее расположением и любовью пользовался один из местных священников по имени Амвросий. Много лет назад у него погибла в автокатастрофе семья. После этого он принял монашеский постриг и всецело стал отдаваться службе в храме. В будни вел службы, на выходных посещал сирот и инвалидов. Амвросий для многих прихожан был подобен ангелу: его лучезарный чистый лик и проникновенный взгляд поражали самых отпетых атеистов. При встрече с Амвросием последние отводили взгляд, что-то мямлили, а иногда даже пытались перекреститься, путая при этом право и лево. Настоящий и истинный молитвенник, Амвросий обладал уникальным даром – дарить людям надежду и наполнять их сердца верой не фарисейской, а истинной, живой, той, что редко можно встретить, даже если сильно искать. Мария всегда пыталась попасть на исповедь именно к этому батюшке и считала его своим духовным отцом. Отец же Амвросий относился к своим чадам одинаково тепло, пытаясь по-христиански любить их и не выделять никого особенно.

Рядом с Марией на скамейке около клироса сидели две маленькие девочки-близнецы, лет пяти. Это были ее младшие дети. Хотя путь к храму был и неблизким и девочки часто капризничали, она считала своим долгом водить их на службу каждую неделю. Так она приучала их к храму. Малыши сидели тихо и ковыряли свечки, которые успел им дать перед службой местный дьякон, пытаясь хоть немного их развлечь перед долгой службой. Однако сегодня дорога в храм была особенно длинной – на улице бушевала метель, и все дороги были в сугробах. Дети устали и приуныли, даже несмотря на подаренные свечки. «Ничего, что устали, пусть лучше службу послушают, чем дома сидели бы и телевизор смотрели», – подумала Мария про себя. Как будто угадывая ее мысли, одна из девочек наклонилась к сумке, пытаясь достать планшет. Мария резким движением застегнула молнию на сумке.

В этот момент рядом прошел отец Амвросий. Он погладил малышей по головкам, что-то им прошептал и подошел к регенту. После этого началась служба.

В церковном хоре все певчие делились на первые и вторые голоса. Мария была среди последних, то есть тех, кто подпевал первым. Этот факт ее не смущал. Напротив, давал возможность петь, как ей хочется, не брать на себя лишнюю ответственность и не тянуть на себе всю службу. Требования ко вторым голосам были попроще. Первые же состояли либо из матерых певцов, либо из тех, кто относил себя к таковым, не обладая при этом должным талантом. Некоторые из «первых» действительно отличались яркостью исполнения, но были и те, кого слушать было откровенно противно.

Один из самых слабых голосов был у Алины. При этом она считала себя одной из основных солисток хора и пела только с первыми голосами. Последние же, видимо, в силу своей скромности, просто не решались ей возразить – не хотели брать грех на душу. Так и пела Алина – громко, несуразно, расхлябисто, иногда не попадая даже в ноты, пугая своим голосом не только «первых» и «вторых», а иногда и некоторых священников, знавших толк в пении. Брошенная лет двадцать назад мужем женщина, не имеющая ни детей, ни нормальной работы, Алина сначала озлобилась на всех, а потом и вовсе тронулась рассудком и подчеркивала в людях только их отрицательные стороны. Хотя сама в себе не имела ровным счетом ничего положительного.

В хоре об этом знали и старались лишний раз не вступать с Алиной в диалог. Она же, напротив, не упускала ни единого повода кого-то обидеть, задеть за живое или и вовсе оскорбить в перерывах между песнопениями.

Особенно критично она относилась ко вторым голосам, считая их людьми бездарными и допущенными для пения в храме только из сострадания регента.

Сегодня Алина была особенно не в духе, ее день не задался с самого утра, когда сосед стал барабанить по ее двери, чтобы сорвать ее репетицию. При этом он грязно выругался матом и добавил, что в следующий раз вызовет полицию. На службу Алина пришла почти в бешенстве.

– Ольга Ивановна, вторые голоса у нас никуда не годятся. Только все портят. Лучше бы их вообще не было, – начала Алина приставать к регенту в перерыве.

– Алина, тише вы, успокойтесь. Вы, как всегда, преувеличиваете, – попыталась сгладить обстановку регент.

– А вот и нет! Вон, например, эта вот, с детьми, вообще плохо поет!

– Тихо, тихо вы. Нормально Мария поет. Успокойтесь вы уже.

Мария услышала конец разговора, но решила подавить в себе эмоции и не отвечать на дерзости Алины, тем более что хорошо знала, как та себя обычно ведет, но все-таки расстроилась: «Вот дура, сама петь не умеет, а еще критикует меня! Чья бы корова мычала!» – подумала она. В этот момент хор запел Херувимскую, и Мария слегка отвлеклась на песню. Она старалась больше не смотреть в сторону Алины, а перевела свой взгляд на отца Амвросия.

Он служил по-особенному. Создавалось впечатление, что служба проходит на небесах, что батюшке помогают не люди, а ангелы, да и сам он – ангел. В храме стояла атмосфера настоящей нерукотворной веры. Веры небесной, не земной. Так вот служил отец Амвросий. По-особенному.

В какой-то момент службы Мария вся наполнилась благодатью и на глазах появились слезы. Она была по-настоящему счастлива. Как вдруг до ее ушей опять донесся голос Алины, обращенный к одному из солистов:

– Я же говорю вам, что не тянет эта Мария, ну, с детьми которая. Ну, не тянет, и все тут! Будете вы со мной спорить еще!

– Тише-тише, служба же идет. Потом давайте это обсудим.

– Нет, вы должны со мной согласиться, – не унималась Алина.

Марию словно ударили мешком по голове – обида подступала к горлу и на глазах появились слезы. В этот момент хор взорвался всеми голосами, наполнив храм небывалым по красоте звучанием. Это была ее любимая часть службы, и она старалась петь, как могла. Ее голос был на пределе своих возможностей. Вдруг внутри, в горле что-то запершило, защекотало – ком обиды, созданный Алиной, дал о себе знать. И голос Марии задрожал, ноты стали путаться, она сбилась и стала петь не в такт. Это заметил даже отец Амвросий.

Как только закончилась партия, Алина повернулась к регенту и стала говорить так, чтобы слышали все певчие:

– Нет, ну я же вам говорила! Эта Мария…

Не успела она закончить, как Мария подскочила к ней, схватила за кофту и прокричала:

– Еще одно слово, и я тебе вот этим кулаком, – она сжала руку в кулак и замахнулась на Алину, – между глаз врежу! Привыкла, что тут тебе никто не возражает! Сама петь не умеет! Ты меня поняла?!

Алина от испуга спрыгнула с клироса и выскочила из храма как ошпаренная. Регент стояла с открытым ртом, не понимая, как дальше себя вести. Отец Амвросий от неожиданности выронил крест.

Следующую исповедь измученная Мария, сожалеющая о своем поступке всю неделю, начала с рассказа Амвросию о том, как жестоко обошлась с Алиной в прошлый раз. Но Амвросий аккуратно остановил ее, улыбнулся и сказал, что тот случай грехом не считает и исповедовать его вовсе не нужно. Напротив, подчеркнул он, некоторые несознательные чада не понимают обычного языка, и с ними по-другому нельзя.

С тех пор Алина больше в храме никого не критиковала, к огромной радости регента и Амвросия, который до этого случая пытался безуспешно вразумить ее несколько лет.

Ревность

День начинался прекрасно: утром Леониду сообщили, что у жены начались схватки, и в семье уже к вечеру ожидалось прибавление. Он ждал пятого ребенка, и это был сын. Леонид всегда очень нервно переживал сам процесс родов, по крайней мере, все предыдущие четыре раза он даже пил успокоительные, но только не сегодня: видимо, возраст и пережитые трудности сделали свое дело, закалив его и научив смотреть сложностям в лицо, не прячась от реальности: «Пятый так пятый, лучше больше, чем меньше, вон кавказцы рожают все время и ничего не боятся, а мы, русские, одного-то с трудом часто боимся сделать. А я – молодец, я ничего не боюсь, справлюсь и с пятым, и с шестым, если будет надо». Так Леонид настраивал себя все утро, и, надо сказать, настроение у него сильно улучшилось.

Все предыдущие четыре раза он был в Москве с женой, когда она рожала, но сегодня Леонид отбывал вахту в Ноябрьске, выполняя сервисные работы на скважине для одной нефтяной компании. Сам город Леониду не нравился. Подлетая к нему, он на сотни километров видел лишь чахлую хвойную растительность и болота, повсюду, куда ни глянь. И лишь тоненькая ниточка дороги вела к небольшому островку, как будто затерянному в тайге, – это и был Ноябрьск.

– Скажите, пожалуйста, а есть ли тут места, куда можно сходить погулять? – спросил он у таксиста, когда прилетел в аэропорт.

– Смотря что вы имеете в виду под понятием «погулять»?

– Ну, там, с ребятами посидеть, выпить, погудеть… ну, сами понимаете.

– Не знаю, есть вроде пара ресторанов, но мы дома пьем, по ним не ходим.

– А что вы по выходным делаете, ну, как развлекаетесь?

– Я же сказал, что пьем!

– Дома?

– Ну, иногда и на природе, если лето и погода позволяют.

После этого разговора Леонид сразу понял, что Ноябрьск такая же дыра, как и большинство отдаленных от цивилизации сибирских городков, где большая часть работников – вахтовики. Многие находили в такой работе романтику, но только не Леонид, его всегда тянуло обратно в Москву, к семье. Однако впереди его ждал целый месяц вахты, и надо было искать свои плюсы в новом месте.

Не сказать, чтобы Леонид уж слишком любил выпить и погулять, но при случае не упускал такой возможности, учитывая еще и то, что инженерам западных нефтесервисных компаний не всегда это дозволено, и перед каждым выходом в поле их проверяли на алкоголь. Работы же на скважинах не прекращались ни в выходные, ни в праздники.

Но сегодняшний день был относительно спокойным, последняя скважина была сдана еще вчера утром, а следующей не планировалось как минимум дня два. Это очень радовало Леню – представлялась возможность «обмыть» сына и проставиться по этому случаю перед коллективом.

– Ребята, я бы хотел вам рассказать об одном очень важном для меня деле, которое произойдет уже сегодня. Вы готовы? – начал Леонид во время обеда в столовой.

– Неужели опять пополнение? – сказал кто-то из коллег Леонида. И толпа сидящих за столом залилась громким смехом.

– Я бы тебе в другой раз ответил как надо, но сегодня вот удержусь, так как настроение хорошее. В общем, да. Ожидается пополнение! Сегодня!

Все немного притихли и переглянулись между собой. Нет, не по причине праздника в семье Леонида, а потому, что понимали – представляется отличная, почти официальная возможность хорошо погулять. Тем более что ситуация с работами на скважинах была очень благоприятна по причине их отсутствия, то есть работ.

– Леня, ну так по этому делу можно бы и проставиться! – выкрикнул Михаил, старый друг Леонида.

– В общем, и я о том же, ребята. Предлагаю вечером это дело отметить! – радостно подхватил Леонид. – И лучше на природе, а то неохота в кабак идти, погода ведь сегодня просто отличная. Так что предлагаю устроить вылазку на шашлык. Всё, конечно, за мой счет. Согласны?

– Да! – в один голос закричали присутствующие.

После этого Леонид поехал на местный рынок за шашлыком, а его коллеги отправились дорабатывать остаток дня, который, впрочем, не сулил уже каких-то авралов. Ровно в пять все сели в такси и направились за город, а всех насчитывалось человек семь, здесь были и друзья, и коллеги Леонида. Мест отдыха особенно не знали, поэтому попросили водителей такси отвезти собравшихся на ближайшую реку, желательно не в самую глушь, чтобы приготовить шашлык и до полуночи вернуться домой. Хоть работ на скважинах на следующий день и не планировалось, не хотелось злить начальство базы поздним прибытием и утренним запахом перегара.

– Только давайте без фанатизма, ребята – выпьем, закусим, может, искупнемся – и домой! А то сами знаете это новое начальство, иностранцы, не поймут…

– Да, конечно, тем более завтра надо утром еще оборудование готовить, – заметил коллега по партии Дмитрий, который был старше всех и не любил подобных мероприятий, поэтому предпочитал на них не пить.

– Тогда вино будем пить, чтобы на приключения не нарваться. Возьмем одну бутылку водки, так, для вида, сына обмыть. По рюмке нам хватит, а больше и не надо, – решил Леня.

– Может, все-таки без водки обойдемся? – взмолился Дима.

– Можно, конечно, и без водки, но это как-то не по-нашему, то есть не по-русски. Говорю же, для вида. В общем, не накручивай, Дима.

– Ну как скажешь… – прошептал уже себе под нос Дмитрий.

Прибыв на место, шумная компания, уже разгоряченная пивом, решила облюбовать ближайший овраг, с которого можно было попрыгать в реку. Все начиналось чинно, как это полагается у взрослых и серьезных людей: большая часть компании возилась с мясом и готовила угли, другие же пытались смастерить тарзанку для прыжков в воду.

– Место-то какое хорошее, что же мы до этого на природу не выбирались? И вода в реке отличная, даже теплая немного. И это в Сибири-то! – радостно кричал Михаил, барахтаясь в реке.

– Ага, здорово я придумал на природу-то выехать, а не сидеть на этой вонючей базе, – разошелся уже немного пьяненький от пива Леня. – Смотрите, ребята, тут еще и деревня какая-то рядом, в паре километров всего.

– Наверное, какие-нибудь ненцы живут, их лучше не трогать, народы тут суровые, Ямало-Ненецкий округ как-никак, – заключил Дима.

– Да ладно тебе, ненцы, хорошо, что не немцы, а то наваляли бы им, – решил пошутить Леонид.

И все, кроме Димы, дружно засмеялись, который как-то по-своему, молчаливо, посматривал на начатую бутылку водки и как будто что-то вспоминал.

Дело близилось к позднему вечеру, и шашлык заканчивался. От бутылки водки не осталось и следа и все вино было выпито, но где-то в рюкзаке все еще томились две бутылки красного, которые Леонид специально припрятал, чтобы распить в момент рождения сына. Внезапно у Лени завибрировал в кармане телефон, звонила жена.

– Все, значит? Родила? Сын? Ну, слава богу! Без сложностей, быстро все прошло? – спрашивал Леонид жену, не скрывая своей радости. – Я-то? Да с ребятами тут на природу выбрались, отметить это дело. Сама понимаешь, обмыть надо! Нет, мы без фанатизма, ты не переживай. Ну, все, пока, любимая, отдыхай, я завтра наберу.

И Леня положил трубку и побежал к рюкзаку за вином.

– Ну, все, ребята, родила! Сын! – Леонид открыл сразу обе бутылки, одну всем разлил, а другую решил пить из горла по случаю радостного события. – Так что давайте, за сына!

– За сына! – все разом опрокинули стаканы с красным вином, а Леонид жадно присосался ко второй бутылке красного, пытаясь отпить как можно больше.

– Леня, может, не надо из горла-то, а то как даст по башне, сам знаешь, – испугавшись, заметил Дима.

– Да ладно, ребята, я себя отлично чувствую, – врал Леонид. Смесь пива, водки и вина уже начинала работать на полную. Понимая это, Леня решил остановиться, выпив только треть бутылки.

Начинало темнеть, и время потихоньку подходило к девяти, Дима начал собирать сумки. Но в таких ситуациях редко все заканчивается гладко, и всегда происходит что-то не очень хорошее, что-то нарушающее стандартное течение событий. Какая-то никому не ведомая русская дурь, всплывающая из ниоткуда и ломающая все на своем пути. И этот раз исключением не был: неясно чем движимый, то ли чувством отсутствия юмора, то ли смесью водки и пива, вдруг заговорил Артем, старый коллега Леонида, до этого почему-то хранивший молчание:

– Леня, а ты уверен, что это твой ребенок?

– В каком смысле? – удивился Леонид.

– В прямом, ты вечно вахтами работаешь, дома не бываешь, а дети все рождаются и рождаются, откуда ты знаешь, что они все – твои?

– Я как-то об этом не думал даже. А чьим же им быть? – как-то нервно сказал Леонид, не на шутку напугавшись.

– Да мало ли, случаев, знаешь, сколько бывает, – слегка улыбаясь, добавил Артем, он не ожидал, что Леонид воспримет все это всерьез.

– Да-да, случаев вот много таких, у меня с соседом такая история произошла, я сейчас расскажу… – И Миша начал рассказывать какую-то бородатую историю, услышанную им в юмористической передаче, чтобы рассмешить компанию. Никто, кроме Лени, не воспринимал всерьез текущую беседу.

В этот момент рука Леонида потянулась к бутылке с вином и он, нервными глотками, допил его до самого донышка. «А ведь и правда… ведь я все время в разъездах, в командировках этих, а она там одна в Москве. А баба-то она видная, веселая, видать, забавляется там без меня», – подобное лезло в голову Леонида и развивалось с невиданной силой, как сорняк, попавший на благодатную почву, где доселе росли только лишь культурные растения. Прошло несколько минут и вдруг:

– А вы правы, ребята, может, так оно и есть, а я и не в курсе был! Так что вы точно правы! – закричал Леня.

– В чем правы? – поинтересовался Дима, который уже предчувствовал, что что-то пошло не так и его нехорошие ожидания начинают сбываться.

– А по поводу детей и их отцов, вот я ей сейчас позвоню, и она мне все расскажет! Сука!

У всех отвисли челюсти, народ уже переключился на другую тему и мало кто понимал, что происходило в этот момент с Леонидом.

– Я сейчас позвоню ей! Все мне расскажет! – судорожно выкрикивал Леня в сторону, набирая номер телефона.

– Да брось ты дурить, шутка это была, шутка. Пошутил Артем, а ты и надумал себе дряни всякой. Брось ерундой заниматься. А ну, отдай телефон! – И Дима кинулся забирать трубку. Но не тут-то было, и Леонид, отбежав резко в сторону, уже кричал не понимающей ничего жене:

– Ты мне скажи: чей это ребенок? Говори только правду, я все равно узнаю!

Все окружающие, не понимая, что происходит, стояли, находясь в полном ступоре, и тупо смотрели на Леонида.

– Врешь ты все, сука! Не мой это ребенок, не мой. Откуда я знаю? Да у тебя голос дрожит, как у человека, который врет. Тебя бы сейчас к детектору лжи подключить, так он бы зашкалил! Я с детства умел отличать – где правда, а где ложь. Так вот тут ложь на сто процентов… Я закажу… я закажу генетическую экспертизу. – И Леня бросил трубку.

В толпе присутствующих стояла звенящая тишина. Мало кто мог открыть рот в этот момент. Люди смотрели друг на друга, не понимая, что происходит.

– А где, кстати, у нас водка? Все выпили уже? Так пойдемте за водкой! Такое дело отмечаем, а водки нет! – заорал Леонид истошным голосом.

– Куда? – робко спросил Дима.

– К немцам. Фу ты, к ненцам или как их там. В общем, я в деревню пошел, нажраться охота, настроение – полное говно!

Не дожидаясь ответа, Леонид быстрым шагом направился в сторону деревни. Толпа последовала за ним из опасения оставлять его одного в таком состоянии.