Султан и его гарем Борн Георг
– Меня назначили в Мадрид, но я думаю бросить службу!
– Вы не едете в Мадрид?
– Но, миледи, я бросаю службу!
– Если вы себя чувствуете оскорбленным, то я вполне сочувствую вашему решению.
– И я думаю возвратиться в Стамбул!
– В Стамбул? Почему же вы не хотите остаться здесь?
– Я буду говорить с вами откровенно, Сара! Я оставляю Лондон потому, что не могу более здесь жить! Я беден и, выходя в отставку, лишаюсь последних средств, но я не стыжусь признаться в этом, потому что не считаю бедность пороком.
– И поэтому вы хотите уехать?
– Мне будет легче там, где меня знают.
– Вас и здесь знают, Зора!
– Да, меня знали, пока я был при посольстве, но теперь совсем иное, дорогая леди! Зору-бея, военного советника при посольстве, все знали и любили, но Зору-бея без места и средств не будут ни знать, ни любить!
– Может быть, в отношении многих вы правы, Зора, но есть и исключения!
– Я не желаю сострадания, миледи! Я ненавижу это сострадание.
– Вы слишком горды, Зора, чтобы внушать сострадание!
– Как бы то ни было, в Стамбуле мне легче будет приобрести новое положение.
– И ваше решение твердо?
– Да, миледи, я только хочу привести здесь в порядок мои дела, а затем возвращусь в Константинополь. Я приехал к вам, чтобы проститься!
– Это для меня так… неожиданно… – сказала Сара побледнев. Она едва могла преодолеть свое волнение. – Такой быстрый и неожиданный отъезд!
– Теперь уже ничего нельзя изменить, миледи. Я не могу служить настоящему правительству… Прощайте, Сара!
– Неужели я вас более не увижу?
– К чему лишние прощания!
– Мне кажется, что вы действуете слишком поспешно из ложной гордости, Зора!
– Повторяю, что изменить ничего более нельзя!
– И вы думаете, что ваши друзья бросят вас, потому что ваши обстоятельства изменились? Прошу вас, не думайте этого, Зора. Не сомневайтесь во мне! Эта мысль не даст мне покоя. Или вы хотите разорвать все прежние связи…
– Так будет лучше!
– Вы думаете, что перемена в вашей службе будет для вас унизительной…
– Вы знаете все, Сара. Прощайте!
– Боже, и я должна пережить это!
– Будем тверды, может быть, нам еще придется снова увидеться! Вы совершенно свободны! Сознавая это, мне легче было бы расстаться с вами!
– Свободна?.. Да, вы правы, Зора… – Сара не могла дальше говорить, голос ее задрожал, она отвернулась и протянула руку человеку, которого любила и который хотел с ней расстаться.
– Прощайте… – прошептала она чуть слышным, дрожащим голосом… – Да защитит вас Бог… верно, так должно быть!
Зора готов уже был заключить в свои объятия женщину, любовь которой для него была несомненна, но для графа Варвика этого было мало, это было не то доказательство, которого он требовал. Сам Зора более не сомневался, он верил, что Сара любила его не за богатство, что она любила и бедного Зору. Он знал, что одного его слова достаточно, чтобы Сара бросилась в его объятия.
Он поднялся – Сара отвернулась и закрыла лицо руками. Она более всего на свете любила этого человека и должна была разлучиться с ним!
Когда Зора приехал к себе домой, то получил депешу о казни Гассана.
Это известие так сильно взволновало Зору, что он не спал всю ночь.
Около полудня ему передали письмо, принесенное слугою леди Страдфорд.
Зора поспешно распечатал его.
«Дорогой друг! – писала Сара. – Позвольте мне так в последний раз назвать вас. Я знаю, что я вас недостойна, и терпеливо переношу мою судьбу! Но вы не можете помешать мне любить и уважать вас! Вы были единственным человеком, которого я по-настоящему любила и уважала, единственный, кому я верила, около которого я дышала свободно. Увидя вас, я испытала совершенно новое чувство».
Кое-где буквы расплылись от упавших на них слез.
«Но вчера все погибло, все кончено, Зора! Вы уезжаете! Вы подумали, что я изменилась, узнав, что вы без средств… Я все надеялась, что вы меня любите, Зора… Теперь я на это больше не надеюсь, потому что если вы так думаете, значит, не любите меня! Но все-таки я хочу сказать вам, что я горячо любила, я вечно буду вас любить… Когда вы получите это письмо, меня не будет более в Лондоне».
Зора бросился из комнаты, чтобы задержать слугу Сары, но тот уже ушел.
«Я продала мой дом, – говорилось далее в письме, – и все, что у меня было лишнего. Получила за все это порядочную сумму. Мне немного надо, Зора, я буду жить в уединении! Не сердитесь на меня, Зора, и примите от меня половину моих денег, которые я положила в банк на ваше имя! Не откажите, еще раз прошу вас, в моей просьбе! Вы бедны, я также хочу быть бедной!..»
Зора не в состоянии был читать дальше… Буквы исчезали у него из глаз, он чувствовал, что слезы застилают ему глаза.
В это время на пороге кабинета появился граф Варвик.
– Ну что? – вскричал он. – Готово ли доказательство?
Вместо ответа Зора молча подал ему письмо леди Страдфорд.
XXIII
Опоясание мечом
В Константинополе шли приготовления к великому торжеству – опоясания султана Абдул-Гамида мечом Османа.
Наступил день, в который это торжество должно было произойти в мечети Зюба.
В половине двенадцатого новый султан Абдул-Гамид в сопровождении знатнейших сановников государства выехал из Долма-Бахче, направляясь в предместье Эюб.
В час пополудни среди собравшейся толпы народа пронеслась весть, что шествие приближается.
Впереди ехал военный министр Редиф-паша в открытой коляске, сопровождаемый громадной свитой пеших и конных слуг. Затем следовали Камиль-паша, церемониймейстер и множество различных придворных, каждый в сопровождении большой свиты слуг.
За ними ехали верхами улемы в белых чалмах. Среди них был виден меккский шериф, а сзади всех Кайрула-эфенди – глава церкви.
Затем следовали министры с Мидхатом-пашой во главе, так как великий визирь Мехмет Рушди-паша был болен.
Наконец, все шествие заканчивал султан, ехавший под роскошным балдахином в сопровождении множества слуг и невольников, которые едва были в состоянии сдерживать напор толпы, кричавшей: «Да здравствует султан!»
Вслед за церемонией опоясания мечом, происходившей внутри мечети, султан отправился к гробу своего отца – Абдул-Меджида, чтобы произнести там молитву, после чего все шествие двинулось к Софийской мечети, и только в пять часов пушечная пальба возвестила, что султан возвратился в свою резиденцию. Затем начались различные увеселения для народа, продолжавшиеся три дня.
Вечером после опоясания мечом Кридар-паша неожиданно отдал приказание, чтобы к полуночи отряд из сорока надежных солдат был отдан под начальство Лаццаро для произведения ареста. В приказе не было сказано, кого надо арестовать.
За час до полуночи Лаццаро в сопровождении солдат оставил башню Сераскириата.
Грек ставил в эту ночь на карту все! Не удайся ему неожиданная поимка Золотых Масок – и он погиб! Они приговорили его к смерти, и, попадись он им еще раз в руки, смерть его будет неизбежна.
Но Лаццаро надеялся, что с помощью солдат предприятие удастся ему. Арестовав же семерых главных начальников, он мог надеяться, что всякая опасность исчезнет для него.
Между тем в развалинах семибашенного замка действительно собрались Золотые Маски. В середине круга воздвигнут был эшафот, на котором лежала секира.
Молча сидели семь Масок на своих обычных местах, торжественное молчание царило на освещенной луной площадке.
Вот появились две новые Маски, ведя связанного Мансура-эфенди, и поставили его в круг. Его голова была закутана темным покрывалом, так что он не мог видеть, куда его привели.
Когда Мансур был поставлен перед эшафотом, одна из Масок встала сзади него, другая осталась рядом.
По знаку председателя покрывало упало с головы приведенного.
Мансур с ужасом сделал шаг назад, увидя перед собой блестящую секиру, на одно мгновение он потерял самообладание.
– Мансур-эфенди! – обратился председатель. – Настал твой последний час! Твой приговор произнесен! Ты заслужил смерть!
– Вы не имеете права убивать! Ты мулла Кониара и другие служители церкви, вы не должны убивать! Не пятнайте своих рук кровью! – сказал Мансур.
– Не хочешь ли ты сознаться еще в чем-нибудь, Мансур-эфенди? – спросил председатель, не слушая слов Мансура.
– Вы слышали мое последнее слово! На вас падет ответственность за мою смерть!
– Преклони колена и молись, Мансур-эфенди, приготовься проститься с этим миром!
Маска, стоявшая позади Мансура, заставила его преклонить колени.
Должно быть, Мансур понял, что он погиб безвозвратно, потому что он не сопротивлялся и, казалось, молился.
Когда он хотел подняться, стоявшая сзади Маска развязала ему руки и привязала его к эшафоту.
Когда Мансур почувствовал, что на голову ему было снова наброшено покрывало, сознание как будто покинуло его, ему казалось, что он чувствует на шее холодную сталь и умирает…
Его голова бессильно повисла, руки и ноги болтались, как у спящего…
Но меч не опустился! Маска снова сняла Мансура с эшафота, от страха или от чего другого, но Мансур был похож на мертвеца.
В это время на площадке появились три или четыре Маски.
– Грек Лаццаро ведет сюда отряд солдат, – донесли они. – Отряд уже начал занимать развалины! Но проход под стенами башен свободен, если вы желаете воспользоваться им, чтобы оставить развалины.
– На что вы решаетесь, братья? – спросил председатель.
– Мы остаемся! – единодушно решили все.
– Унесите Мансура, – приказал тогда мулла Кониара, – но будьте готовы по моему приказу взять грека Лаццаро! Его преступлениям должен быть положен конец. Он думает, что может предать нас суду и тем избежать наказания, но он не знает, насколько наша власть стоит выше его подлой измены! Мера его преступлений переполнилась! В эту ночь приговор над ним будет исполнен!
В это мгновение послышался шум приближающихся шагов и голосов.
Золотые Маски неподвижно остались на своих местах.
– Сюда! – послышался голос Лаццаро. – Мы их поймали! Хватайте их!
На площадке появился Лаццаро в сопровождении пяти солдат.
– Никто не уйдет! – продолжал грек. – Вот так удачная поимка!
Но солдаты с испугом попятились назад, они увидели Золотые Маски и, исполненные священного ужаса, отступили, вместо того чтобы следовать за греком! Никакая власть на земле не могла бы заставить их схватить эти таинственные существа.
Лаццаро не подумал о возможности такого оборота дела. Он обернулся к солдатам и увидел, что они отступают.
– Сюда! – закричал он. – Схватите этих людей! Это что такое? Или вы не солдаты, а трусы? Сюда, а не то вы будете расстреляны!
Но никакие угрозы не могли подействовать на солдат. К тому же Лаццаро не был их начальником.
Он увидел, что они оставляют его одного.
– Назад, трусливые собаки! – закричал он вне себя от ярости, видя, что солдаты уходят. – Смерть вам, подлые трусы!
Остальные солдаты, занявшие выходы из развалин, точно так же не хотели арестовывать Золотые Маски. Узнав от товарищей, кто находится в развалинах, они, не колеблясь ни минуты, решили как можно скорее оставить развалины и возвратиться в город.
Лаццаро увидел себя одного среди врагов, которых он хотел выдать…
Ярость наполнила его душу при виде бегства солдат. Что он сделал? Вместо того чтобы уничтожить Золотые Маски, он сам попался в их руки!
– Возьмите грека! – раздался голос председателя, когда Лаццаро хотел последовать за солдатами.
При виде угрожавшей опасности Лаццаро, казалось, решился отчаянно защищаться. Он выхватил из-за пояса кинжал и хотел бежать.
Но две Маски, повинуясь полученному приказанию, бесстрашно бросились к греку, злой взгляд которого как бы ошеломил одну из них.
Лаццаро воспользовался этим, кинулся на Маску и ударил ее кинжалом, но кинжал скользнул, не сделав Маске никакого вреда…
В этот момент другая Маска быстро набросила покрывало на голову греку и тем положила конец его сопротивлению.
Через мгновение Лаццаро был связан.
XXIV
Изгнание Сади
Это было накануне казни Гассана.
Известие об этом ужасном приговоре невыразимо опечалило Сади.
Уже два дня прошло с тех пор, как Реция исчезла бесследно, а теперь Сади получил и этот новый удар.
Мысль, что Гассан должен умереть позорной смертью, от руки палача, не давала ему покоя. Правда, вина Гассана была велика, но и убитые им были тоже преступники!
Сади твердо решил просить султана изменить приговор, а для этого сорвать маску с тех, кого султан одарил своим покровительством.
Он отправился во дворец Долма-Бахче, который новый султан выбрал для своей резиденции.
Настроение при дворе было самое неблагоприятное, были получены очень неприятные известия не только с театра войны в Сербии, но и относительно намерений России.
Эти обстоятельства привели султана в дурное расположение духа, так что он не хотел и думать о каких бы то ни было переменах в государстве.
Султан принимал Мидхата-пашу, когда ему доложили, что Сади-паша просит аудиенции.
Само собою разумеется, что новый султан не мог иметь доверия к сановниками, которые остались верными его свергнутым предшественникам. Тем менее он был расположен к Сади-паше, которому он не мог простить его разрыв с принцессой Рошаной, своей близкой родственницей.
Знай Абдул-Гамид, что произошло между Сади и принцессой, он, возможно, судил бы иначе, но теперь он думал, что бывший великий визирь оскорбил принцессу, поэтому хотя и велел принять его после ухода Мидхата, но принял очень холодно.
Сади едва заметил это, так он был удручен. Зато султан был неприятно поражен гордым видом Сади.
– Тебя освободили по приказанию моего несчастного брата, – сказал султан. – Я не хочу мешать этому, хотя мне и советовали так поступить! Ты просил аудиенции, Сади-паша, говори!
– Я пришел к вашему величеству с просьбой!
– Говори, хотя только что прощенному и не следовало бы обращаться с новой просьбой.
– Я прошу не за себя, а прошу только правосудия.
– Правосудия имеет право требовать последний из моих подданных.
– Это прекрасные слова, ваше величество!..
– Говори, в чем состоит твоя просьба, – перебил султан.
– Над великим шейхом Гассаном произнесен ужасный приговор, я пришел просить смягчения этого приговора.
– Как! Ты просишь за убийцу?
– Я прошу ваше величество только изменить приговор! Если бы все ваши слуги, и те, которые не погибли от руки Гассана, и те, что еще находятся на вашей службе, также поплатились за свою вину, тогда…
– За какую вину? – перебил султан пашу. – Ты говоришь об убийце!
– Наказанные Гассаном и их товарищи также замышляли против меня убийство!
– Против тебя?
– Да, ваше величество! – бесстрашно отвечал Сади. – Я должен был быть убитым, и меня спасло только вмешательство несчастной девушки.
– Какое обвинение! – вскричал, побледнев, Абдул-Гамид. – Докажи его!
– В тюрьме Сераскириата есть комната, в которую я был заключен, и над постелью в ней находится балдахин, опускающийся на спящего на этой постели. Балдахин душит того, кто окажется под ним. Девушка, о которой я говорил, предупредила меня!
– Это воображение, фантазии! – вскричал султан.
– Я не говорил бы об этом вашему величеству, если бы не считал своим долгом предостеречь, потому что еще не все люди, которых, я обвиняю в убийстве, погибли. Ваше величество называет мои показания фантазиями, я не стану противоречить… Но для того, чтобы вернее умертвить меня, в тюрьме был поставлен отравленный шербет, выпив только несколько капель его, я чуть было не умер.
– А кто из тех, кого ты обвиняешь, находится еще в живых?
– Мансур-эфенди и Гамид-кади, ваше величество!
– Я прикажу произвести следствие, и тебе будет оказана справедливость, – холодно сказал султан. – Не тот ли ты Сади-паша, которого одно время терпели во дворце принцессы Рошаны?
Сади почувствовал, как его стараются унизить, и понял, что его несправедливо обвиняли.
– Вашему величеству, кажется, неверно передали, в чем дело, – сказал, он. – Я никогда не посещал дворца принцессы с корыстными целями, никогда не было, чтобы меня там только «терпели»! Я обязан принцессе только одним советом, который она дала мне в начале моей карьеры! За этот совет я был очень благодарен, и было время, когда я уважал и… любил принцессу!
– А что же случилось потом?
– Есть такие дела, ваше величество, которых лучше не касаться, к таким принадлежит и то, что произошло между мною и принцессой.
– Принцесса поступила опрометчиво, оказывая тебе свою милость, забыв, что не следует дарить каждого своим расположением! – сказал султан. – Но я требую, чтобы ты назвал мне причину, по которой отказался от ее милости!
– Мне будет тяжело исполнить приказание вашего величества, и я просил бы позволения молчать.
– Я хочу знать причину! Говори!
– Принцесса сама может сказать, что произошло между нами!
– Я приказываю тебе говорить под страхом моей немилости!
– Ваше величество, вы и так оказываете мне немилость! – твердо и спокойно отвечал Сади.
– Довольно! – вскричал, побледнев, султан. – Можешь идти! Я никогда более не хочу тебя видеть! В течение месяца ты должен оставить мою столицу и государство! Ступай!
– Ваше величество изгоняете меня? – спросил Сади.
– Мой приказ об этом будет передан тебе! Мое государство навсегда закрыто для тебя. Иди!
Сади молча поклонился и вышел. Когда он проходил через приемную, все его бывшие друзья отворачивались от него.
Сади спешил из дворца, его точно давила какая-то тяжесть, ему назначено было самое тяжелое наказание – оставить свою родину!
Он был один, у него не осталось никого и ничего, кроме сознания, что он верно служил своему отечеству.
Вечером в дом Сади явился мушир и привез подписанный министрами приказ об изгнании, но кроме того, муширу было приказано передать, что Гамид-кади тоже изгнан, а Мансур-эфенди бежал или исчез бесследно.
Это известие, по словам мушира, было приказано передать Сади-паше. чтобы он знал, что справедливость равно оказываете всем, невзирая ни на что.
Когда мушир удалился, а Сади остался один, все еще держа в руках приказ, ему послышались в соседней комнате шаги.
Был уже вечер, но огонь еще не был зажжен.
– Сади-паша! – послышался глухой голос.
Сади пошел и отворил дверь.
В темноте мелькнула Золотая Маска.
– Ты зовешь меня? – спросил Сади. – Я повинуюсь твоему приказанию и слушаю тебя.
– Ты ищешь Рецию – не сомневайся в ее верности! – раздался голос Золотой Маски.
– Я не нахожу Реции, но не сомневаюсь в ее любви и верности.
– Оставь в эту же ночь Стамбул, – продолжала Золотая Маска. – Поезжай к Адрианопольской заставе.
– Как, неужели я должен сегодня же ночью бросить Стамбул?
– Ты найдешь Рецию! Кроме того, здесь твоей жизни угрожает опасность.
– Я не боюсь смерти!
– Но ты должен защитить себя от руки убийцы! Ты должен жить для Реции.
– Я последую твоему совету и сегодня же ночью оставлю Стамбул! – ответил Сади.
– Все остальное ты скоро узнаешь. Ты снова найдешь Рецию, и ее исчезновение объяснится! – проговорила Золотая Маска и оставила дом Сади.
XXV
Последние минуты заклинателя змей
Абунеца пал, пораженный выстрелами.
Но он не был убит, а только тяжело ранен. Его взор все еще был обращен вдаль, как будто он ожидал увидеть свое дитя. Мысль, что он не увидит Рецию, не давала ему умереть спокойно. Смерть быстро приближалась, но все-таки Абунеца был еще жив, еще надеялся увидеть свою Дочь.
Солдаты, казалось, не обращали на него внимания.
Офицер видел, как Абунеца повис на веревках, которыми был привязан. Солдаты спешили вернуться в город, а казненный должен был оставаться на месте до утра.
Абунеца остался один. Никто не сжалился над ним. Никто не пришел к нему на помощь. Этот человек, всю жизнь помогавший другим, умирал теперь, оставленный всеми!
– Реция! Дочь моя! – прошептал он, и глаза его невольно закрылись. – Я умираю, а ты не идешь! Милосердный Бог, дай мне еще раз увидеть мое дитя.
Но кругом все было тихо, даже шаги удалявшихся солдат замолкли. Последний потомок Абассидов опустил голову на грудь, кровь медленно текла из его ран…
В это время в сумерках показалось странное шествие. На богато убранной белой лошади сидела женщина, закутанная в покрывало, за узду лошадь держала Золотая Маска, две других следовали на некотором расстоянии.
Прохожие, встречавшие это шествие, отступали и низко кланялись, прикладывая руку к сердцу и говоря: «Мир с вами!»
Шествие приблизилось к площади, на которой произошла казнь.
В это время вышла луна и осветила Абунецу, повисшего на веревках.
– Все кончено! – раздался голос Золотой Маски. – Мы опоздали.
– Опоздали? – вскричала женщина.
Это была не кто иная, как Реция, дочь Альманзора.
– Где мой отец, к которому ты обещал меня свести? Где он?
Золотая Маска указала на столб.
– Он уже казнен! – раздался в ответ голос Золотой Маски, в то время как две другие поспешили, чтобы отвязать Альманзора. – Посмотри туда, мы опоздали!
Реция вскрикнула и закрыла лицо руками, увидя привязанного к столбу отца, которого она так долго оплакивала и так желала увидеть.
Теперь она должна, наконец, увидеть…
Между тем Золотые Маски отвязали Абунецу и положили на траву.
Реция соскочила с лошади и поспешила к отцу. Она с криком отчаяния бросилась к мертвому, и этот крик, казалось, пробудил к жизни Абунецу.
Голос его дитя заставил снова забиться его сердце.
Несколько капель воды вернули его к жизни. Старый Альманзор выпрямился, лицо его снова оживилось, улыбка радости мелькнула на лице – он узнал Рецию!
Рыдающая Реция схватила за руку отца.
– Да, это ты, я узнаю тебя! – вскричала она. – Наконец-то я вижу тебя! Как долго я желала этого свидания! Как долго я жила между страхом и надеждой! Я никогда не верила, что ты умер! Неужели я только для того увидела тебя, чтобы снова проститься?..
– Не плачь, дочь моя, успокойся! – заговорил слабым голосом старый заклинатель змей. – Я не боюсь смерти, но я чувствую, что у меня еще достаточно времени, чтобы сказать тебе все, что меня терзает, и благословить тебя! Господь сжалился надо мной и посылает мне знак своего благословения. Я молил его об этой милости, и моя молитва услышана. Я вижу тебя, дочь моя!
Реция со слезами на глазах наклонила голову, старик положил на нее свои дрожащие руки, как бы желая удостовериться, что дочь около него.
Читать бесплатно другие книги:
