Султан и его гарем Борн Георг

XXX

Смерть принцессы

Принцесса могла быть вполне довольна: Сади-паша был навсегда изгнан султаном! Кроме того, она говорила себе, что если Сади действительно снова соединился с Рецией, чего она, впрочем, точно не знала, то их счастье все-таки было навсегда расстроено тем, что у них не было их ребенка, и это счастье никогда не могло возвратиться, так как принцесса думала, что ребенка нет в живых.

Однажды утром, когда принцесса приказала позвать к себе Эсму, ей доложили, что та неожиданно сильно захворала.

Рошана так привыкла к своей доверенной служанке, что была сильно раздосадована ее болезнью. От сильной горячки Эсма потеряла сознание и в бреду произносила дикие, бессвязные слова.

Принцесса приказала позвать к ней доктора, но тот выразил мало надежды на выздоровление. В те минуты, когда Эсма приходила в сознание, на нее нападал такой страх, что горячка еще более усиливалась. Она говорила о ребенке в лодке, об ужасной буре, о боязни принцессы и снова теряла сознание.

Наконец молодая девушка начала, казалось, поправляться, потому что в одно утро она была совершенно спокойна и пришла в полное сознание, но доктор покачал головой и объявил, что это улучшение обманчиво и к вечеру больная скончается.

Эсма тоже, казалось, чувствовала это, тем не менее она не жаловалась, а спокойно покорилась судьбе, но у нее было еще одно желание: сообщить перед смертью одну тайну принцессе.

Когда принцессе донесли о последнем желании умирающей, она согласилась исполнить его и отправилась в комнату Эсмы.

Увидя принцессу, Эсма громко зарыдала.

– Я не могу умереть, принцесса, не сделав тебе одного признания! – вскричала она.

– Признания? – спросила Рошана, подходя к постели. – Говори, в чем хочешь ты мне признаться?

– Обещай простить и помиловать меня, принцесса. Сжалься над умирающей.

– Будь покойна, я прощу тебя. Если ты что-нибудь тайно похитила у меня, то я слишком богата, а ты достаточно наказана угрызениями совести.

– Я ничего не похищала у тебя, повелительница. Я только не исполнила одного твоего приказания!

Принцесса не подозревала, что это было за приказание.

– Это я также могу простить, – сказала она.

– О, благодарю, благодарю тебя, повелительница! – вскричала Эсма. – Если ты прощаешь меня, то я умру спокойно. Мне тяжело было хранить мою тайну, но если я поступила нечестно с тобой, то справедливо к несчастному ребенку…

– Какому ребенку? – вздрогнув, спросила принцесса.

– Ты приказала мне умертвить ребенка, который был отдан на попечение садовнице Амине!

– Говори! Что же ты сделала?

– Я не убила его!

– Ты оставила его в живых?

– Я не в состоянии была своими руками утопить малютку!

– Ты неверная служанка! – с неописуемым гневом вскричала Рошана. – Ты не исполнила моего приказания?

– Сжалься! – прошептала Эсма слабым голосом.

– Говори, что ты сделала?

– Я принесла ребенка на берег, принцесса. Это была ужасная ночь, с той ночи я не нахожу себе нигде покоя! Гром гремел, и молния поминутно освещала небо, я не могла бросить ребенка в волны, я положила его в лодку, отвязала ее от берега и пустила ее на волю ветра и волн…

– Правда ли это? Не лги в последние минуты! – сказала принцесса.

– Клянусь тебе! Ветер и течение увлекли лодку с ребенком в открытое море!

Рошана вздохнула свободно, как будто с нее сняли громадную тяжесть.

– В таком случае он нашел смерть и без твоей помощи, – сказала она.

– Я и сама так думала, но садовница Амина сказала мне, еще до моей болезни, что Черный гном, которую она встретила на улице, уверяла ее, что ребенок спасен!

– Черный гном? Не дочь ли это галатской гадалки?

– Да, принцесса. Но, – продолжала Эсма слабеющим голосом, – умоляю тебя, прости меня…

– Как могу я тебя простить! – вне себя от ярости вскричала принцесса. – Ты не исполнила мою волю, а это может иметь ужасные последствия. Одна мысль об этом заставляет меня трепетать! Если дитя действительно живо… если его спасли…

– Сжалься, прости! – прошептала Эсма.

– Я должна узнать истину! – вскричала принцесса и поспешно оставила комнату умирающей.

Рошана вернулась к себе в будуар и приказала сейчас же послать во дворец в Скутари за Аминой.

Страшное беспокойство овладело принцессой. Что, если Сади и Реция соединились? Что, если к своему полному счастью они снова нашли ребенка? Эта мысль была для Рошаны невыносима.

Наконец Амину, дрожащую от страха, привели к принцессе.

– Ты видела дочь галатской гадалки? – спросила Рошана.

– Да, светлейшая принцесса, несколько недель тому назад!

– Что она тебе сказала? Я хочу знать правду!

– Она закричала мне, что ребенок, которого Эсма пустила в лодке в море, спасен!

– Что она еще говорила?

– Услышав эти слова, я ближе подошла к ней и спросила, кто спас ребенка и каким образом. Тогда она рассказала мне, что капитан Хиссар плыл на своем бриге из Родосто в Стамбул, в гавани увидел лодку с плачущим ребенком и, несмотря на бурю, спас его!

– Довольно! – вскричала принцесса и, повернувшись к слуге, приказала сейчас же отыскать капитана Хиссара и привести к ней.

Слуга поспешил исполнять приказание своей госпожи, а испуганная садовница была отпущена, счастливая, что так дешево отделалась.

Принцесса снова осталась в сильном волнении. Она надеялась, что, может быть, ребенок еще у капитана Хиссара на корабле, а значит, все еще можно исправить!

После долгих ожиданий слуга воротился не один, а в сопровождении капитана Хиссара.

Капитан еще не знал, чему обязан честью быть позванным к принцессе, но эта честь нисколько не лишила его обычного хладнокровия и спокойствия. Он вошел в комнату принцессы, как в комнату обыкновенной смертной.

– Я позвала тебя, чтобы спросить об одном деле, – прямо начала принцесса. – Но прежде всего скажи мне, ты ли капитан Хиссар?

– Да, ваше высочество. Я капитан Хиссар из Родосто.

– Правда ли, что несколько недель тому назад, в одну бурную ночь, ты спас ребенка с опасностью для собственной жизни?

– Да, ваше высочество, я спас мальчика!

– А где он теперь? – с лихорадочным нетерпением спросила Рошана.

– Его родители нашлись, и я передал им ребенка.

– Родители… кто же они?

– Изгнанный великий визирь покойного султана Абдул-Азиса Сади-паша, – отвечал Хиссар.

– Он сам взял от тебя ребенка?

– Он и его супруга.

– А знаешь ты ее имя?

– Ее зовут Реция. Кажется, она дочь мудрого толкователя Корана Альманзора.

Рошана с трудом могла сохранять спокойствие.

– Они оба были у тебя? – снова спросила она.

– Точно так, светлейшая принцесса. Благородный паша, его супруга и уродливая девушка, которая, собственно, и нашла у меня ребенка и у которой, по ее словам, мальчик был постыдным образом украден!

Хиссар не знал, что это было сделано по приказанию принцессы, но знай он, капитан еще менее колебался бы в необходимости сказать это.

Рошана была не в состоянии произнести ни слова более и рукой сделала знак, что капитан может идти.

Когда Хиссар вышел, принцесса опустилась на диван, буквально раздавленная тем, что узнала.

Сади и Реция соединились и снова нашли своего ребенка! Ее месть не удалась!

Дрожа от бешенства, принцесса вскочила с дивана.

«Еще не все потеряно!» – прохрипела она. Казалось, что мщение, которым она только и жила, внушило ей новую мысль: они еще в твоей власти и почувствуют твою силу! Но вдруг она остановилась. А что, если они уже оставили Стамбул и находятся в безопасности? «Тогда все погибло!» – прошептала она в волнении и громко позвонила.

В комнату вбежало несколько слуг.

– Спеши в Стамбул. – сказала она одному из них, – найди дом Сади-паши и узнай, там ли еще Сади-паша, его супруга Реция и их маленький сын! Поторопись, я жду ответа.

Слуга сейчас же отправился исполнять данное ему приказание.

Что касается принцессы, то гнев ее был так велик, что она готова была убить Эсму, виновницу всего, но Эсма уже умерла и тем избавилась от всякого наказания.

Наконец через несколько часов возвратился слуга из Стамбула.

– Ну что, нашел дом Сади-паши? – вскричала принцесса.

– Да, повелительница, по крайней мере, мне говорили, что это был дом Сади-паши и другого у него не было, – отвечал слуга.

– Что это был дом Сади-паши? – повторила принцесса, объятая ужасным предчувствием.

– Паша недавно продал его, принцесса.

– Был ты в доме?

– Да, его купил у паши богатый торговец оружием, Калеб, и живет в нем.

– А Сади-паша?

– Его нет более в доме.

– А не слыхал ты, куда он отправился?

– Сади-паша с супругой, сыном и дочерью галатской гадалки уехали вчера ночью по железной дороге.

– Уехали!

– Да, так говорил Калеб.

– Уехали…

– Сади-пашу изгнали. Он более никогда не возвратится в Стамбул!

Последняя надежда уничтожить ненавистных ей людей пропала для принцессы! Полученное известие имело на нее ужасное действие, страшный гнев заставил ее забыть присутствие слуги; затем, увидев, что он стоит у двери, она бросила в него большую. хрустальную вазу, слуга кинулся вон, а ваза разбилась.

Всю ночь принцесса как бешеная носилась по дворцу, так что все слуги попрятались, трепеща за свою жизнь. Наутро она немного успокоилась и велела приготовить себе ванну.

Так как принцесса брала ванну почти каждый день, то ее приказание никого не удивило, и прислужницы поспешили все приготовить, затем раздели принцессу, но не сняли с лица покрывала и оставили ее одну.

Тогда принцесса сорвала с себя покрывало, и сходство ее лица с мертвой головой было так велико, что, увидев сама себя в зеркале, Рошана с ужасом отшатнулась.

Разбив один из флаконов с душистой эссенцией, которой прислужницы натирали ее после ванны, Рошана прорезала себе осколком стекла артерию на руке и села в ванну…

Прошел час, а принцесса все не звала своих прислужниц; тогда одна из них решилась заглянуть в ванну.

Рошана лежала, как спящая, но вода была ярко-красная от крови.

Прислужница вскрикнула, и на крик ее вбежали другие, но все в ужасе отступили при виде лица Рошаны – они видели его в первый раз.

Позвали доктора, но всякая помощь была уже излишней, жизнь навсегда оставила Рошану!

XXXI

Шакал и гиена

Лаццаро, точно шакал, подкарауливал проходившего Мансура.

Итак, греку приходилось делить одиночество пустыни со своим смертельным врагом.

Действительно, придуманное Золотыми Масками наказание было ужаснее смерти! Они свели здесь двух преступников, руки которых были запятнаны кровью бесчисленного множества жертв.

Мансур – эта ползучая гиена, совесть которого не трогали вопли стольких несчастных, ставших жертвами его чудовищных планов, Мансур, казалось, примирился со своей судьбой и со свойственной ему предприимчивостью начал заботиться о себе.

Может быть, он надеялся на освобождение.

Нагруженный птицами, убитыми на охоте, Мансур не заметил Лаццаро, который был так поражен встречей, что еще не придумал, как ему поступить.

Шалаш, построенный Мансуром и защищавший его от палящих лучей солнца, возбудил в Лаццаро сильную зависть и желание овладеть им. Делить же его со своим смертельным врагом греку и в голову не приходило. Во всяком случае, поселись даже они вдвоем, это соседство должно было скоро окончиться смертью одного из них, а Лаццаро, конечно, не желал быть этим «одним».

Кроме того, Лаццаро имел то преимущество, что знал о присутствии Мансура, тогда как последний не подозревал о присутствии грека.

Вечер скоро наступил, и Лаццаро начала мучить страшная жажда. Наверно, в шалаше у Мансура было чем утолить ее.

Лаццаро бродил около шалаша, как вдруг Мансур вышел из него, по всей вероятности вдоволь подкрепившись пищей и питьем. Казалось, что с наступлением ночи Мансур снова отправляется на охоту, так как он нес за спиной ружье.

Лаццаро бросился на землю и старался прицелиться в Мансура. Один выстрел – и все было бы кончено, ему нечего было бы бояться Мансура, но в случае промаха он узнал бы о присутствии врага.

Но в то мгновение, когда Лаццаро хотел спустить курок, Мансур вдруг повернул в сторону и исчез за стволом дерева.

Случай спас на этот раз Мансура. Приходилось снова ждать.

На этот раз грек довольствовался тем, что отправился в шалаш Мансура, чтобы утолить жажду.

Войдя, Лаццаро невольно должен был удивиться благоразумию Мансура: весь шалаш, как пол, так и стены, был покрыт шкурами животных. Днем они защищали от солнца, а ночью сохраняли теплоту.

Внутри шалаша было устроено из камней нечто вроде очага, на котором висели куски мяса, приготовленные для копчения. Около очага висели сабля и нож.

Но Лаццаро сильно мучила жажда, а он до сих пор еще не нашел, чем утолить ее; по всей вероятности, если у Мансура была вода, то он зарыл ее, но куда? Выйдя из шалаша, грек заметил около него довольно большой камень и решил, что Мансур прячет под ним воду. Отодвинув камень, он начал рыть землю и действительно очень скоро отрыл бочонок с водой.

Между тем ночь уже наступила, и вышедшая луна светила так ярко, что свет ее проникал в шалаш, куда лег Лаццаро, положив около себя заряженное ружье в ожидании возвращения Мансура.

Ночь подвигалась, луна светила по-прежнему ярко. Вдруг тишина была нарушена глухим далекий ревом, угрожающе пронесшимся по пустыне.

Лаццаро узнал этот рев: это был лев. Может быть, царь зверей нашел его след и в нем проснулась жажда человеческой крови?

Рев повторился. Затем все стихло. Грек внимательно смотрел и слушал. Вдруг его испугал шум за хижиной, он стал внимательно прислушиваться; может быть, это Мансур возвращался с другой стороны? Это было очень возможно.

Лаццаро тихонько взялся за ружье, приготовившись к нападению.

Он ясно услышал, что кто-то приближается к шалашу.

Наконец Лаццаро увидел посетителя! Холодный пот выступил у него на лбу и волосы встали дыбом – громадный лев приближался к жилищу, слегка махая хвостом.

Лаццаро устремил на льва свой устрашающий взгляд, но темнота ночи уменьшила его силу.

Лаццаро должен был принять какое-нибудь решение, чтобы спастись, так как лев увидел его.

Когда щелкнул курок ружья, лев сделал прыжок и прилег в некотором отдалении от входа в шалаш. Его хвост лежал на земле, а налитые кровью глаза сверкали. Он лежал, готовясь броситься на добычу.

Лаццаро прицелился в глаз своему врагу, схватка с которым совершенно разрушила намерения грека. Легко могло случиться, что гром выстрела привлечет Мансура, тем не менее Лаццаро не мог колебаться, так как лев уже готовился к прыжку.

Лаццаро прицелился, но рука его дрожала. Выстрел грянул и громко раздался в тишине, лев испустил короткий рык, казалось, что пуля ранила его, и одним прыжком он был в шалаше, затрещавшем под его тяжестью; но ярость помешала ему сделать точный прыжок, грек успел отскочить в сторону и, воспользовавшись мгновением, бросил в сторону разряженное ружье и выхватил из-за пояса кинжал.

Но раненый лев не потерял из виду своего врага и приготовился к новому прыжку. Настала минута, когда только чудо могло спасти Лаццаро.

Видя, что ему не уйти, грек повернулся лицом к хищнику, готовясь встретить его с кинжалом в руке.

Страх придал особенную силу взгляду Лаццаро, и лев на мгновение был устрашен…

Это было странное зрелище! Животное лежало в нескольких шагах от грека и не шевелилось. Его кровавые глаза были как бы прикованы к взгляду грека. Но как долго могло продолжаться это единоборство?

Лаццаро не шевелился… сердце у него перестало биться, он знал свою судьбу, если пошевелится, и, не переводя дыхания, искал возможность для спасения.

Вдруг случилось нечто, чего Лаццаро не ожидал. Ужасная сцена приняла неожиданный поворот…

Мансур, отправившийся перед этим на охоту, вдруг услышал выстрел в направлении своего шалаша.

Он остановился – ошибиться он не мог. Итак, вблизи было человеческое существо? Или, может быть, какие-нибудь охотники в первый раз забрались в эти места?

Эта мысль заставила Мансура сейчас же возвратиться назад.

Не колеблясь, он пошел по направлению выстрела и, приближаясь к шалашу, стал красться, как гиена, чтобы посмотреть, в чем дело.

Он различил рычание льва – значит, схватка происходила со львом, но он еще не видел людей.

Наконец при свете луны Мансур увидел лежащего на земле льва, приготовившегося к прыжку, и человека, неподвижно стоявшего в нескольких шагах перед ним. Мансур остановился, чтобы посмотреть, что будет дальше.

Но странное дело! Человек не шевелился, а лев также продолжал лежать!

Это было совершенно необъяснимо для Мансура, и он начал медленно и осторожно приближаться…

Вдруг он вздрогнул и остановился, побледнев, точно увидел привидение: Мансур узнал ненавистного грека! Не колеблясь ни минуты, Мансур поднял свое двуствольное ружье, сделал несколько шагов вперед и прицелился в Лаццаро. Раздался выстрел.

Грек зашатался и схватился рукою за грудь – пуля попала ему в сердце.

Но лев не бросился на свою умирающую жертву, как этого ожидал Мансур. Выстрел привлек внимание животного и дал его ярости другое направление – с громким ревом кинулся он на Мансура, угадывая в нем нового врага.

Мансур быстро выстрелил из второго ствола, но пуля опять только ранила зверя. Лев так страшно заревел, что даже умирающий Лаццаро приподнялся, и дьявольская улыбка мелькнула на его лице: он увидел, как раненый лев бросился на Мансура и повалил его.

Затем жизнь оставила Лаццаро, он не чувствовал, как рассвирепевший лев, убив Мансура, бросился на него самого и растерзал его.

Насытившись мясом побежденных врагов, лев оставил остатки хищным птицам и снова удалился в пустыню.

XXXII

Кей-Гоуз

Доказательство любви Сары Страдфорд, переданное Зорой графу Варвику, было неоспоримо. Варвик принужден был отказаться от своих слов.

– Вы блестящим образом победили меня, Зора, – сказал он, – и я вижу, что был несправедлив! Но то, что я говорил, я говорил ради ваших интересов! Только дружба заставила меня поступить таким образом, и я охотно беру свои слова назад.

– Я надеюсь, что еще успею застать Сару в Лондоне, – отвечал Зора. И после отъезда графа сейчас же отправился в Риджент-стрит.

Но напрасно искал он Сару в ее доме! Она действительно оставила его и продала.

Куда отправилась она? Неужели уже оставила Лондон? Эти вопросы задавал себе Зора, не находя на них ответа.

Он еще раз прочитал письмо Сары, но не мог узнать из него, куда она отправилась.

Но вдруг Зоре пришла в голову мысль, что, вероятно, она отправилась в Кей-Гоуз, чтобы поселиться если не в самом замке, то хотя бы около тех мест, где она провела счастливое время своей молодости.

Зора вспомнил, что Кей-Гоуз продается, и решил купить его.

Он снова сел в карету и приказал кучеру везти себя в Кей-Гоуз, который был всего в двух милях от Лондона.

Он надеялся найти там Сару. Приехав в Кей-Гоуз, Зора велел немедленно доложить о себе хозяину его, лорду Бруггаму. Лорд был уже стар и не совсем здоров. Казалось, что он был не особенно расположен принимать незнакомого человека. Только когда камердинер доложил, что Зора приехал с намерением купить замок, лорд решился принять его.

Зора был приведен в парк, где старый лорд принял его в богатом павильоне.

– Врачи говорят, что я могу еще долго прожить, переселившись в Неаполь, – сказал лорд едва слышным голосом, обращаясь к Зоре. – Я решился последовать этому совету и как можно скорее переехать в Неаполь.

– И поэтому вы желаете отделаться от Кей-Гоуза? – спросил Зора.

– Именно! Я купил это имение несколько лет тому назад и теперь хочу продать его за ту же цену.

– Я приехал, чтобы осведомиться об этой цене.

– Я очень рад этому! – сказал лорд Бруггам. – Я надеюсь, что в Неаполе я еще поправлюсь. Вы знаете Кей-Гоуз, не так ли? Я желаю продать его со всей находящейся в нем движимостью.

– Я согласен! А когда я могу вступить во владение им?

– Через несколько дней. Я постараюсь кончить все дела как можно скорее, – отвечал лорд.

В цене скоро сошлись, так как Зора не торговался, а лорд был очень рад такому покупателю.

Покончив с покупкой, Зора захотел пройтись по своему новоприобретенному владению и, обойдя весь парк, поднялся на небольшую возвышенность, откуда открывался вид на все имение. Вдруг он заметил, что с другой стороны на возвышение поднимается какая-то дама в темном платье, по всей вероятности тоже желая полюбоваться красивым видом.

Дама, казалось, не замечала Зоры и медленно шла, погруженная в свои мысли.

Зора взглянул на незнакомку и был радостно удивлен – предчувствие не обмануло его! Перед ним стояла Сара Страдфорд, захотевшая, прежде чем оставить Англию, посетить места, где прошло ее детство. Лицо ее было бледно и носило на себе следы сильного волнения. Слезы сверкали на глазах.

Зора почувствовал сострадание при виде горя любимой женщины. Он поспешно подошел к Саре. При виде человека, которого она менее всего ожидала здесь встретить, леди Страдфорд сильно испугалась, и ее первым движением было бежать от него, но Зора загородил ей дорогу, протягивая руки.

– Я надеялся найти вас здесь, Сара, – сказал он, – я для этого приехал сюда! Я должен просить у вас прощения, я виноват перед вами!

– Вы, Зора? Единственная ваша вина состоит в том, что вы нарушаете здесь мое спокойствие. Я надеялась, что уже пережила все тяжелые часы.

– Выслушайте меня, – продолжал Зора, предлагая руку Саре, – я виноват в том, что заставил вас поверить, будто я беден. Можете ли вы простить меня, Сара? Вы хотели разделить со мной ваше состояние, позвольте же мне теперь сделать то же самое…

– Что это значит? Я вас не понимаю, Зора!

– Это значит, что я не так беден, как вы думаете. Я предлагаю вам руку и охотно разделю с вами все! Другими словами, я спрашиваю вас, Сара, хотите ли вы быть моею и делить со мною все?

Сара Страдфорд задрожала.

– Мне кажется все это сном, – прошептала она и зашаталась, так что Зора должен был поддержать ее.

– Нет, это не сон, моя дорогая! Я предлагаю тебе руку и сердце – возьми их! – сказал Зора. – Смотри, все, что здесь у нас лежит под ногами, Кей-Гоуз, это воспоминание о твоей юности, будет снова твоим, и мое величайшее желание исполнится, если я сумею сделать тебя счастливой.

Сара глядела на любимого человека своими большими глазами, как бы не веря тому, что слышала.

– Кей-Гоуз? – спросила она, наконец, шепотом.

– Он твой, моя любимая, он снова твой!

– Я не в состоянии поверить…

– Согласна ли ты отдать мне свою руку?

– О да!

– Значит, ты моя! Теперь ничто и никто не станут между нами, и моей величайшей радостью будет возвратить тебе замок твоих родителей и видеть, тебя снова счастливой в Кей-Гоуз! – вскричал Зора, обнимая Сару.

– Это слишком много счастья сразу, – прошептала она, улыбаясь сквозь слезы. – Ты предлагаешь мне свою руку, ты, которого я так горячо люблю, – и мы вместе с тобой войдем в Кей-Гоуз…

– Он твой! Я отдаю его тебе!

– Я едва в состоянии перенести столько счастья, мой дорогой! Я приехала сюда, чтобы еще раз увидеть места, где провела лучшие годы юности… а теперь…

– Теперь эти дни снова возвратятся, моя дорогая Сара. Все это будет снова твое, твое и мое! Вместе со мною ты посетишь все свои любимые места, и Кей-Гоуз снова будет местом, где ты найдешь полное счастье!

– Как я счастлива, – прошептала Сара.

– Старый лорд Бруггам очень рад, что может ехать на юг, – сказал Зора. – Ты переселишься в Кей-Гоуз, и ничто не задержит нашего соединения, так как я принял христианскую веру!