Записки следователя. Привидение Ложнов Рудольф

– Я примерно могу сказать – метр. Могут быть отклонения на несколько сантиметров. Точнее сказать не могу. В тот момент всё моё внимание было направлено на заводку двигателя, и уехать.

– Допустим. Теперь вспомните, в котором часу был произведён выстрел?

– Время я тоже могу сказать примерное. Это было во втором часу дня. В пределах десяти-пятнадцати минут второго.

– Пожалуйста, возьмите вот этот документ. Это заключение баллистической экспертизы. Прочтите внимательно. – Я положил перед ним заключение. Лисов не спеша взял его и уткнулся в чтение. Минут через десять он отдал его назад, но при этом не проронил ни одного слова. – Вам понятно заключение экспертизы, Виктор Антонович?

– Да.

– Какой будет ответ в своё оправдание по поводу заключения экспертизы?

– Я ведь говорил, что конкретно не мог определить, в каком положении стреляющий находился. Я думал, что он стрелял стоя.

– Вы так думаете сейчас, когда прочитали заключение, а почему тогда, чуть ранее, на мой вопрос, в каком положении находился мужчина, вы ответили твёрдо «стоя»?

– Стоя, лёжа, какое значение это имеет? Важно, что в меня стреляли!

– Какое значение имеет? Отвечу: очень большое! Вы, вероятно, думали, что у следователя говорить можно всё что угодно и как угодно. Вы очень даже ошибаетесь. Вы ведь не на базаре, где можно торговаться с продавцом и тут же отказаться от своих слов или обещаний. А здесь каждое сказанное вами слово нами будет проверено. Проверка установит, врёте вы или нет. В какой позе находился стреляющий, я вам скажу, Виктор Антонович. Заключение экспертизы – это неопровержимое доказательство, что вы врёте, говорите неправду.

К тому же вы сами противоречите своим показаниям. Помните своё первоначальное показание в Зверевском отделе милиции? Вы утверждали, что, боясь расправы со стороны мужчин, заскочили в машину и пытались завести двигатель. В этот момент к кабине подошёл мужчина и выстрелил в вас. Помните свои слова? Вы говорили – подошёл, а не ползал. Разницу вы понимаете? Где же правда?

– Я говорил, да, говорил. Но вы поймите, я был тогда в стрессовом состоянии. Ничего не соображал. Может, наговорил на себя. Был перепуган, потерян…

– Я несколько дней тому назад разговаривал с вами. Спрашивал, как вы себя чувствуете. Вы ответили – нормально, и вы тогда мне ответили, что мужчина стрелял стоя. Что изменилось после нашего разговора?

– Ничего не изменилось.

– Почему же вы тогда нагло врёте?

– Я не вру. Говорю всё как было.

– Хорошо. Врать, не врать, по существу – это ваше право. Мы будем опровергать вашу ложь. Чем больше вы врёте, тем глубже копаете себе яму. Ох, как трудно будет выбраться оттуда! Яма, я вам скажу, очень даже глубокая.

Закончив говорить, я поднялся со своего места и направился к выходу из кабинета. Открыл дверь и позвал ожидавшего Шершнева. Когда закрылась дверь за Шершневым, я сказал:

– Присаживайтесь! – я показал на стул, стоящий возле стенки, напротив Лисова. Шершнев сел на указанный стул. – Виктор Антонович, – сказал я, – вы видели напротив сидящего вас человека на поляне в тот день, когда в вас, как вы говорите, стреляли?

– Нет! – последовал ответ.

– Иван Потапович, вам знаком напротив вас сидящий человек?

– Нет!

– Виктор Антонович, в котором часу возле поляны появился мотоцикл с коляской с тремя мужчинами?

– Сколько раз можно повторять одно и то же! Я уже говорил, во втором часу дня. Удовлетворены ответом?

– Вполне.

– Иван Потапович, скажите, в котором часу вы приехали на поле, где стоял ваш поломанный комбайн?

– Примерно в час дня.

– И долго вы пробыли на этом поле?

– Примерно минут сорок. Пока не закончили ремонт комбайна.

– Иван Потапович, скажите, за время пребывания на поле вы слышали звук выстрела из охотничьего ружья?

– Пока я находился на поле, никакого выстрела из ружья не слышал.

– Как бы вы, Иван Потапович, ответили на такой вопрос: пока вы находились на этом поле, не появлялся ли в районе поляны мотоцикл с коляской с тремя мужчинами?

– Я не видел в районе нашего поля никакого мотоцикла. Откуда ему быть в этих местах? У нас в округе, кроме моего, мотоцикла с коляской ни у кого нет. В Зайцеве нет, который в шести километрах отсюда.

– Виктор Антонович, вы хорошо слышали и поняли показания Шершнева? Другого мотоцикла, кроме мотоцикла Шершнева, в районе этого поля не было. Что можете сказать по этому поводу? Также будете утверждать, что мотоцикл был с тремя мужчинами?

– Вы сами убедились, что мотоцикл был. Мои слова подтвердил же гражданин Шершнев.

«Молодец Лисов! Умеет выкручиваться. Какой наглец! Явно издевается!» – мысленно подумал я.

– С вами, Виктор Антонович, честное слово, не соскучишься. Скажите, как же быть тогда с тем мотоциклом, якобы остановившимся, согласно вашим показаниям, возле лесополосы, рядом с поляной, и с тремя мужчинами? Свидетель Шершнев показал, что никакого другого мотоцикла в том районе не было.

И мы с вами, Виктор Антонович, с участием понятых, также в том районе лесополосы, никаких следов присутствия мотоцикла не обнаружили. Вы неоднократно утверждали о том, что трое мужчин подъехали на мотоцикле с коляской к лесополосе и, оставив его там, мужчины направились к вам. Определитесь, где ложь, где правда?

– Да, я говорил и повторяюсь сейчас, что мотоцикл был. Ну, вероятно, я ошибался. Какая разница, где он стоял.

– Нет, Виктор Антонович, я уже выше сказал и сейчас повторяю – для следствия большая разница. Вы что-то часто стали ошибаться, не кажется ли вам? То ошиблись, в каком положении находился выдуманный вами мужчина во время стрельбы из ружья. Теперь ошиблись с местом нахождения мотоцикла. Не многовато ли ошибок стали допускать в своих показаниях? В связи с этим, простите, Виктор Антонович, мне придётся решить весьма неприятный для вас вопрос по поводу вашего психического состояния.

– Вы что, хотите отправить меня в психбольницу? Ничего у вас не выйдет! – разгорячённо воскликнул Лисов. – Я официально заявляю, что я вполне здоровый, нормальный человек! В лечении психологических недугов не нуждаюсь!

– Спасибо за откровенность и честность. Давно бы так. Иначе, слушая ваши ответы на мои вопросы, у меня сложилось впечатление о вашем нездоровом психическом состоянии. Я теперь убеждён, что вы совершенно здоровы. Вы, к моему удивлению, метко заметили о моём намерении отправить вас на психиатрическую экспертизу.

– Я отвечаю на ваши вопросы, находясь в здравом уме и в нормальной памяти. Не нужны мне никакие там экспертизы.

– Прекрасно, Виктор Антонович! В таком случае поясните мне, если вы считаете себя вполне здоровым, нормальным человеком и притом только что убеждали меня в этом, то мне непонятны ваши неразумные ответы. Почему-то содержание ваших ответов постоянно меняется и не убедительно? Почему они разнятся? Вы, вероятно, решили поиграть со мной в детскую игру – кошки-мышки, так? Помните, игра может кончиться не в вашу пользу. Подумайте об этом.

– Ни в какие игры я с вами не играю. Я рассказываю то, что было на самом деле. Если бы у меня были тёмные дела, то зачем мне заявлять об этом во всеуслышание? Промолчал бы и всё. Не заявил бы в милицию о происшедшем. Ранение моё было не смертельное. Повредилась дверка автомашины. В этом большой беды не было. Продукты – дело наживное. Я хорошо зарабатываю, жена работает. Не было никакого умысла разыграть комедию, как вы говорите, цирк.

«Во как шпарит! Как будто нет на нём тяжкой вины. Нет, Виктор Антонович, не лукавь, не хитри, умысел у тебя есть, ещё какой! Чувствуешь и догадываешься, что у следствия нет прямых доказательств и улик. Только косвенные, типа: не обнаружили следов мотоцикла возле лесополосы, не слышали выстрела, траектория полёта дроби и положение стрелявшего. Не заявлял ты в милицию. Не знал ты, что из больницы о твоём ранении сообщат в органы правопорядка. Ты тут допустил ошибку. Если бы ты знал, что сообщат о твоём ранении в милицию, то вряд ли обратился в больницу за помощью, – так размышлял я, глядя на Лисова. – Как же мне поступить с ним? Задержать? Посидит несколько дней в камере, может, сломается? А если нет? Будет стоять на своём, и баста! Что тогда? Отпустить? Нет! Тут надо иметь другой подход. Без доказательственной базы его не сломать. – Я прокручивал в голове множество вариантов. – Кажется, я придумал. Есть один вариант…»

Из-за бесполезности вести дальнейший допрос, а также проводить очную ставку с Сидушкиным, я решил прекратить допрос. Решил использовать эффект неожиданности…

Я поднял телефонную трубку и набрал номер терапевтического отделения больницы. На том конце провода я услышал:

– Алло!

– Позовите к телефону врача Евгения Ивановича.

– Одну минуточку! – я стал ждать. Через небольшой промежуток времени в трубке я услышал голос Евгения Ивановича. – Добрый день, Евгений Иванович!

– Взаимно, Рудольф Васильевич!

– Евгений Иванович, как наша потерпевшая?

– Пока изменений нет.

– Отлично, Евгений Иванович! У меня к тебе есть просьба: минут через десять-пятнадцать я с гражданином Лисовым буду у тебя. Дождись меня, хорошо? – В трубке послышался утвердительный ответ. Я положил трубку. Отпустил Шершнева и Сидушкина. После взял протокол допроса и положил перед Лисовым: – Внимательно прочтите и подпишите каждый лист.

Пока Лисов читал протокол, я позвонил дежурному по отделу насчёт транспорта для поездки в больницу. Когда Лисов подписал протокол, я сказал ему:

– Сейчас мы поедем в больницу. Там вас ждёт сюрприз. Сюрприз этот не совсем обычный. Он отличается от обычного своей неожиданностью для вас. Он иного рода. Может статься, не совсем приятный для вас. – Закончив говорить, я всё своё внимание обратил на Лисова, пытаясь обнаружить хоть какой-то страх или какую-либо нервозность.

Можно только позавидовать его выдержке. Лицо невозмутимое, строгое, не подаваемое к восприятию. Отменное спокойствие. Никаких изменений ни в лице, ни в поведении. Обратив свой взор на меня после подписания протокола, сделав безразличный тон в голосе, произнёс:

– Я готов. Везите, мне всё равно.

По прибытии в больницу мы вышли из машины. Мне невзначай попалась на мои глаза спина Лисова. Его тёмно-синяя рубашка на спине, особенно в ложбинных частях между лопатками, мне показалась мокрой. Мокрота была заметна также в подмышечных частях рубашки. Меня это удивило. На всякий случай я незаметно проверил свою рубашку под мышками. Сухо. Чтобы убедиться, не ошибаюсь ли я, нарочито похлопал рукой по его спине и произнёс:

– Ну, пошли за сюрпризом!

Рука почувствовала влажность рубашки. Я поднёс ладонь к носу и тут же услышал резкий запах пота. «Я не волновался, моя рубашка осталась сухой. Значит, Лисов волнуется, переживает. По внешнему виду не подумаешь, что он нервничает. Вспотел! Это хороший признак. Переживает, нервничает!» – отметил я мысленно. Возле кабинета Евгения Ивановича я оставил Лисова, а сам зашёл в кабинет.

– Евгений Иванович, в коридоре возле твоего кабинета находится человек. Фамилия его Лисов. Я его подозреваю, что он замешан в нашем деле. Учти, я пока его только подозреваю. Доказательств прямых и улик пока тоже у меня нет. Только косвенные, и то не совсем убедительные. К тому же они относятся больше ко второму случаю. Сам подозреваемый очень крепкий орешек. Расколоть его пока мне не удалось.

– Рудольф Васильевич, прости, может, ты ошибаешься в отношении этого Лисова? Если нет против него никаких доказательств, кроме того, сам же сказал, он всё отрицает, как же ты предъявишь ему обвинение? Потому, вероятно, ведёт себя смело, чувствуя невиновным.

– Евгений Иванович, я уверен, что никакой ошибки с моей стороны нет. Я чувствую, и моя интуиция подсказывает, что виновником трагического события является именно Лисов. Да, Лисов пока держится крепко и достойно. Но я должен его расколоть. Первые признаки его слабости уже появились. Когда ехали сюда, он крепко струхнул. От волнения и переживания он прилично вспотел. Я это заметил по его рубашке. Я решил произвести на него эффект неожиданности. Думаю, этот эффект должен воздействовать на него. Должен нарушить его психику, расшатать его нервную систему.

– Конкретно можешь сказать, что ты хочешь от меня?

– Суть намеченного эффекта состоит в том: Лисов, как я предполагаю, не знает, что Юля осталась жива.

Я решил показать её Лисову. Вот тут, я думаю, всё определится. Мы можем это сделать? Как ты смотришь на мою идею? Одобряешь или…? Эффект должен повлиять на него?

Евгений Иванович не сразу ответил на мои вопросы. Думал, искал в голове ответы. Вероятно, взвешивал «за» и «против». Я уже не надеялся получить от него ответ, но неожиданно он заговорил:

– Вчера я разрешил отцу и матери Юлии повидаться с ней…

– Ну и? Как Юля отреагировала? Ты что-нибудь заметил? – с нетерпением прервал я Евгения Ивановича.

– Представляешь, никакой реакции! Как будто перед ней были не её родители, а незнакомые люди. Юля как смотрела тупо на потолок, так и продолжала смотреть.

– Евгений Иванович, Юля, может, не видела родителей? Надо было сделать так, чтобы родители попадали в её глаза.

– Она лежала на спине, а глаза были направлены на потолок. Мы не стали её тревожить. Сознание её ещё не вернулось. Нужно ждать.

– Ты сомневаешься? Я понимаю тебя. Моя затея тоже кончится провалом, безрезультатно?

– Возможно. Но, в принципе, я не возражаю. Делай, что наметил. Состояние больной нормальное.

– Кто за ней присматривает?

– Ирина Петровна. Ты сам же просил её. Забыл?

– Прекрасно! Тогда поступлю так: сначала я сам поговорю с Юлией…

– Как ты будешь разговаривать с ней, если она не разговаривает? Не реагирует на окружающую среду?

– Прекрасно я тебя понимаю, Евгений Иванович. Но, в силу обстоятельств, я считаю, мне это необходимо как воздух. Буду с ней разговаривать. Было бы желательно, чтобы при разговоре присутствовал ты, Евгений Иванович, и, пожалуй, приглашу Ирину Петровну. Она чаще других видится с Юлей. У тебя есть такая возможность? Есть. Вот и прекрасно! Да, у меня есть ещё одна просьба к тебе, Евгений Иванович. Ты можешь пригласить к себе психиатра? Он нужен мне при разговоре с Лисовым. Я хочу узнать мнение психиатра о Лисове.

– Да. Постараюсь. Проблем, я думаю, не должно быть.

– Отлично!

– На какое время пригласить психиатра?

– На разговор с Юлией, думаю, хватит полчаса. Может, чуть больше. Давай минут через сорок. Мы к этому времени должны управиться.

– Хорошо. Минут через сорок. – Повторив, Евгений Иванович набрал номер телефона. Поговорил с кем-то, положил трубку. – Будет!

– А теперь пойдёмте к нашей больной.

В коридоре я подошёл к Лисову и сказал, что придётся ждать ещё минут сорок. В случае необходимости можешь отлучаться. Поговорив с Лисовым, я последовал за Евгением Ивановичем, который направился прямо к палате, где лежала Юля. Распоряжение Евгения Ивановича найти врача Ирину Петровну оказалось излишним. В палате, как будто ожидая нас, находилась Ирина Петровна.

– Добрый день, Ирина Петровна! – приветствовал я официально. – Очень кстати, что ты оказалась на месте. Я прошу тебя присутствовать при разговоре с нашей больной. Я буду разговаривать с ней, а вы будете следить за ней. У тебя нет срочных дел? Я долго времени не займу. Минут десять-пятнадцать. Хорошо?

– Располагай мной, сколько считаешь нужным, – радостным тоном в голосе, проговорила Ирина, глядя на меня своими влюблёнными глазами. Яркая улыбка озаряла её лицо.

«Мы друзья, никаких лишних эмоций» – сказал себе мысленно.

– Как наша больная, сдвиги есть?

– Состояние стабильное…

– Спасибо! Начнём. Я буду говорить, а вы следите за выражением её лица и глаз. Следите очень внимательно. Не пропускайте ни одного движения.

Юля лежала на спине с открытыми глазами. Изменения во внешности я сразу же заметил. Мертвенная бледность лица исчезла. Появилась розовость в теле. Лицо посвежело. Глаза чистые, голубые. Волосы чистые, пышные, золотистого цвета. «Работа, видимо, Ирины. Молодец!» – отметил про себя.

– Юля, красавица наша, ты слышишь меня? Напряги свою память. Соберись с силой и постарайся сосредоточиться. Это очень важно! Я следователь. Зовут меня Рудольф Васильевич. Я занимаюсь расследованием преступления, совершенного в отношении тебя. Юля, скажи, ты помнишь, что случилось с тобой? Напряги свою память! Это было в четверг, пятого числа этого месяца. Ты в полдень, примерно в первом часу дня, ушла от бабушки Ефросиньи. Ты бабушке сказала, что поедешь домой.

Куда ты шла? По пути ты кого встретила? Вспоминай, вспоминай, Юлечка! Ты ушла от бабушки своей, хотела уехать домой к родителям. Родители твои живут, и ты вместе с ними, в городе Грушевске. Помнишь свой город Грушевск? Когда ты шла на вокзал, встретила кого-нибудь? Постарайся вспомнить! Твоя бабушка Ефросинья живёт в посёлке Зверев. Ты там училась. Помнишь? – во время разговора я постоянно следил за её глазами. Пока никакой реакции. На лице тоже не было заметно никаких выражений. Теперь попробую напомнить ей место трагедии и Виктора Лисова.

– Юля, постарайся вспомнить, как ты попала на поляну рядом с речкой Кундрючьей? Кто тебя туда привёз? Скажи, не отец ли Игоря Виктор Лисов? Виктор Лисов возил тебя на своей автомашине марки «Жигули»? Цвет машины его – зелёный. Помнишь? Виктор Лисов привёз тебя на поляну? Виктор Лисов – отец Игоря, с которым ты дружишь. Лисов – он ведь твой крёстный отец, так ведь? Ты помнишь его? Ты ведь знаешь его? – после последних слов вдруг мне показалось… Нет! Не показалось. Я заметил, точно заметил: глаза Юли, будучи устремлёнными на потолок, переместились на меня. Вот и сейчас смотрят на меня.

«О чудо! Она услышала меня! Неужели очнулась? – ликовала моя душа. – Неужели очнулась? Не галлюцинация у меня?» – вдруг подумал я. Я тряхнул головой. Кажется, с головой у меня всё нормально, никакой галлюцинации. Я впился в её глаза. Глаза её смотрели на меня. Я сделал движение головой чуть вправо. О чудо! Глаза её последовали за моей головой. Я ещё раз повторил движение головой – результат тот же. «Неужели имя Виктора Лисова так подействовало на неё?» – мелькнуло в мозгу.

– Евгений Иванович, Ирина Петровна! – вскрикнул я на радостях. – Вы заметили, Юля сместила глаза, заметили? Они смотрят на меня!

– Да! – почти в один голос ответили врачи. Удивление и радость отразились на их лицах.

– Значит, она услышала меня! – продолжал я радостно восклицать. – Услышала меня! Смотрите, взгляд её до сих пор на мне! Евгений Иванович, как ты думаешь, она услышала меня, так ведь? Глаза её сместились. Это хороший признак, да?

– Похоже на то. Ну, дай-то Бог!

Немного успокоившись от внезапно возникшей радости, я решил продолжить разговор.

– Юля, красавица наша, ты слышишь меня? Скажи, в котором часу ты ушла от бабушки Ефросиньи? Так ведь зовут твою бабушку? Она очень переживает за тебя. Она очень хочет увидеть тебя. Юля, скажи, где ты встретила своего крёстного Виктора Лисова? Он был на своей машине? Помнишь? Думай, Юлечка, думай! Вспоминай! Ты должна вспомнить!

– Рудольф Васильевич! – неожиданно закричали врачи. – У Юли зрачки глаз расширились, заметил?

– Кажется, да. Это мне показалось, когда я произнёс имя Виктора Лисова. Если честно, я в тот момент, может, не совсем так внимателен был, но я с уверенностью могу утверждать, у Юли чуть-чуть дрогнула нижняя губа. Не так сильно заметно, но дрогнула. Вы заметили?

– Мне тоже показалось, но не так уверенно. Всё моё внимание было направлено на её глаза. То, что зрачки расширились, тут ошибки нет. Ну, друзья, считайте, это неплохо! Могу уверенно заявить: девчонка скоро проснётся! Признаки надежды налицо! Честно признаться, не ожидал от тебя, Рудольф Васильевич! Можно только позавидовать.

– Давай-ка оставим этот разговор, Евгений Иванович. Это не только моя заслуга, это наша общая заслуга. Я бы сказал, в первую очередь это – ваша заслуга. Вы её спасли!

Немного успокоившись, я продолжил разговор с Юлией. Потратил приличное время, но добиться большего не удалось. Юля молчала. Вскорости вовсе закрыла глаза. По ровному, спокойному дыханию мы поняли, что она уснула. Нам больше ничего не оставалось делать, как бесшумно покинуть палату. Мы прямиком направились в кабинет Евгения Ивановича.

– Рудольф Васильевич, – услышал я голос Евгения Ивановича, шедшего чуть позади меня, – ты извини меня, я, конечно, не хочу, да и не имею права вмешиваться в твои дела, но как врач желал бы предложить совет. Это не требование, боже упаси, а просто дружеский совет. Это не значит, что ты должен отменить своё решение. Совет такой: отменить надуманное тобой мероприятие, то есть по поводу устройства встречи Лисова с Юлией. Девчонка заснула. Я рекомендовал бы её не тревожить в данный момент. Пусть отдыхает. Отдых и сон для неё – лучшее лекарство. Я думаю, ты согласишься со мной? Не знаю, прав я или нет, но, как мне представляется, в данный момент твоё мероприятие не оправдает твоих надежд.

– Почему?

– Отвечу: я вполне уверен, что Лисов знает, что Юля жива и находится в нашей больнице. Он, мне кажется, к встрече готов.

– Откуда у тебя такая уверенность, Евгений Иванович?

– Ты что, с неба свалился, что ли? Как говорил в таких ситуациях великий Шерлок Холмс, – элементарно, Ватсон! Ты сам подумай: вчера у меня были Юлины родители, и с ними был сын Лисова Игорь. Игорь, несомненно, рассказал о посещении больницы своему отцу, то есть Лисову Виктору. Я прав?

– Что правда, то правда! Как же я, дурья башка, не подумал об этом! Конечно, Игорь рассказал отцу! А я размечтался! Представлял: вот покажу ему живую Юлю, а он сразу с поклоном ко мне. Ай, ай! Я твой совет, Евгений Иванович, принимаю. Ты совершенно прав. Мероприятие отменяется. Пусть девчонка отдыхает. Будет больше пользы от неё. Авось нам повезёт! Возьмёт та и очнётся! На том остановимся. Я без тебя, Евгений Иванович, как без рук. Ты прости, пожалуйста, если не будет возражений, украду у тебя ещё немного времени.

– Надолго?

– Думаю, в пределах тридцати минут. Должны уложиться.

– Ради святого дела согласен. Что требуется от меня?

– Мы можем пригласить в твой кабинет врача-психолога?

– Я тебе уже обещал, но зачем психолог, вразуми?

Я вкратце изложил суть моего мероприятия. Евгений Иванович, выслушав меня, поднял трубку телефона и набрал номер.

– Галина Ивановна, Евгений Иванович говорит. Требуется твоя помощь следователю. Следователь у меня. Ждём!

Минут через десять в кабинет зашла Галина Ивановна. Мы представились. Я изложил ей свой план. Галина Ивановна внимательно выслушала меня и сказала:

– Хорошо! Заведите его.

Я пригласил в кабинет Лисова. Лисов сел на предложенный Евгением Ивановичем стул. Быстрым изучающим взглядом обвёл кабинет. После в отдельности остановился на Евгении Ивановиче и на Галине Ивановне. Какое впечатление произвели на него врачи, я не мог определить, так как я сидел сбоку его. Но после того, как отвёл свой взгляд от врачей, сидел, имея на лице недовольное выражение. Это я заметил. Может, недовольный вид был у него оттого, что долго его держали в коридоре, а может, по другой, известной только ему причине. «Ничего! – отметил я мысленно. – Будешь ждать столько, сколько нужно будет. Ты сам виновен в этом!»

– Виктор Антонович, – начал я разговор, – вы давно знаете, хотя точнее будет сказано, знакомы с Юлией Лунёвой?

Задав вопрос, я нарочито остановился, замолчал на некоторое время. Это нужно было, чтобы врачи могли наблюдать и изучать поведение Лисова. Я тоже стал следить за выражением его лица. Не знаю, заметили ли Евгений Иванович и Галина Ивановна или нет, но я с уверенностью могу утверждать, что при упоминании имени Юлии он слегка вздрогнул. Не так уж заметно, но я всё же заметил, что он вздрогнул. Да, вздрогнул! Лицо, правда, оставалось невозмутимым.

– Да, я знаю Юлю давно. Это никому не секрет. Я знаю её, можно сказать, со дня её рождения. Я, если вам интересно, скажу больше: я её крёстный отец. Я её крестил. Мы с её отцом, Николаем, давние друзья. Могу ли узнать, почему вы вдруг спрашиваете у меня, знаю ли я её? К моему делу Юля не имеет никакого отношения.

– Это очень похвально, Виктор Антонович, что вы за всё время общения со мной сказали правду. Да, я, к сожалению, прекрасно уведомлён, что вы дружите с отцом Юлии. И знаю, что вы крестили её. Только вот меня удивляет ваше спокойствие и безразличие к тому, будто бы не знали, что Юля пропала.

– Я в самом деле не знал, что Юля пропала. Только на днях узнал. Рассказал о пропаже мой сын Игорь. Он вчера был у вас, и он узнал о пропаже Юли от вас.

– И как вы отнеслись к этому известию? Побежали к её бабушке сообщить или остались дома спокойно отдыхать?

– Почему спокойно отдыхать? Я очень переживал и сейчас переживаю. Как можно отнестись к этому событию спокойно? Конечно, неспокойно. Мы всей семьёй переживаем. Сочувствую её родителям. Она ведь мне не чужая, не посторонняя.

– Виктор Антонович, вот я смотрю на вас и удивляюсь. Вы говорите, что переживаете, сочувствуете, а вот глядя на вас, не подумаешь, что вы переживаете и сочувствуете. Вы даже не поинтересовались, как пропала она, что с ней случилось, как она сейчас себя чувствует. Не кажется ли вам, что всё это выглядит подозрительно, а? По вашему виду можно подумать, что вам безразлично, пропала она или нет. Как в народе говорят, моя хата с краю.

– По-вашему, что я должен кричать, плакать, выть? Ну, пропала, найдут. Нашли же. Что с ней случилось? – возмущённым тоном, почти что крича, проговорил Лисов. – Жалко, конечно, девчонку! Я что мог сделать, если она пропала? Будто я виноват в её пропаже!

«Во как! – возмутился я мысленно. – Какая наглость! Ещё спрашивает, что с ней случилось. Видели его!»

– Виктор Антонович, вопрос, который вы задали – что случилось с Юлей, я бы адресовал его вам и хотел бы услышать от вас правдивый, признательный ответ.

– Вы намекаете на то, что якобы в пропаже Юли виновен я. Так можно понимать вас, Рудольф Васильевич? Тогда скажите, в чём заключается моя вина.

– Хорошо. Постараюсь ответить. Прежде чем ответить на ваш наивный, притворный вопрос, ответьте мне, Виктор Антонович, только честно, не лукавьте. Вы сказали, что о пропаже Юли узнали на днях от сына Игоря. Это ведь сущая неправда, настоящая ложь! Жду правдивого ответа.

Лисов не сразу ответил. Он задумался. По-видимому, искал вариант ответа.

– О какой лжи вы говорите, Рудольф Васильевич? – неожиданно подал голос Лисов. – Если говорите, когда я узнал о пропаже Юли, то говорил честно и правду. Не лгу. Я узнал от своего сына.

– Вы совсем обнаглели. Не мучает совесть? Виктор Антонович, не надо выкручиваться. Мы уже об этом говорили. Вы прекрасно и чётко поняли, о какой лжи я говорил. Вы не от сына узнали и не на днях, а знали с того самого дня, когда пропала Юля. Она пропала пятого числа, в день вашего рождения. Это случилось на поляне, где вы собирались отметить свой юбилей. Не так ли, Виктор Антонович?

Ну да ладно! Пусть это будет на вашей совести, Виктор Антонович, если, конечно, она у вас есть. Теперь вернусь к вашему ответу. Вы спросили, что случилось с вашей крестницей. Отвечу. Внимательно слушайте, Виктор Антонович, авось проснётся ваша совесть. Страх и стыд перестанут возобладать над разумом вашим.

Пятого числа этого месяца, я не буду в данный момент называть его фамилию, просто будет мужчина. Этот мужчина средних лет, крепкого телосложения, приятной внешности, на своей недавно купленной новенькой автомашине встретил Юлю. Юля, ничего не подозревая о намерениях этого мужчины, согласилась ехать с ним. Мужчина привёз её на поляну возле реки Кундрючья. Мужчина, не устояв перед юной красивой девчонкой, насильно, против её желания, совершил с ней половой акт. На этом месте, как мне представляется, пора остановиться. Я вам ответил на заданный вами вопрос, Виктор Антонович?

– Рудольф Васильевич! – вдруг прозвучал голос Галины Ивановны. Я обернулся на голос. – Вы меня ошеломили и заинтриговали своим рассказом. Такой страшный случай! Я не могу оставаться равнодушной к этому событию. Как я понимаю, вы ведь не до конца рассказали эту историю. Каков конец этой истории? Прошу вас, доведите свой рассказ до конца. Как развивались далее события?

– Галина Ивановна, если честно признаться, продолжение дальнейшего рассказа мне хотелось бы услышать от человека, совершившего данное деяние. Желающих, как видите, нет, по всей видимости, довершить рассказ придётся мне. Кое-кому это будет интересно послушать.

Дальше. Насильник, тут я должен оговориться для ясности, пытаясь овладеть Юлией, ему пришлось много сил и энергии потратить на подавление сопротивления со стороны девчонки. Завязалась борьба, можно смело говорить, не на жизнь, а насмерть. В момент борьбы, Юля ударилась затылочной частью головы об острый угол твёрдого предмета. Следствие предполагает, что таким твёрдым предметом явилась дверка автомобиля. От полученной травмы Юля потеряла сознание.

Насильник, как я уже упомянул выше, опомнившись и видя, что тело Юлии бездыханно и не подаёт признаков жизни, тут я снова должен оговориться, в этот момент недалеко от полянки, где находился насильник со своей жертвой, послышался рокот двигателя мотоцикла и разговор людей. Боясь разоблачения, что люди могут застать его на месте совершения преступления, решился на самый страшный, чудовищный, жестокий, бесчеловечный поступок, чтобы скрыть следы преступления и избавиться от улик, – утопить её в реке, то есть избавиться от неё. Он схватил свою жертву, её вещи: трусики, бюстгальтер, и выбросил в реку. После уничтожил все следы преступления. Чист, как белый лист бумаги. Ему это удалось. Но насильник одно не учёл – о Боге. Он послал девчонке ангела-хранителя, и Юля осталась жива.

Я замолчал.

Лисов сидел с невозмутимым выражением лица и делал вид, что слушает внимательно меня. Что творилось в это время в его душе, знал только один Бог. Я лично ничего разглядеть и понять не мог. Закончив рассказывать, я попросил Лисова выйти из кабинета врача. Как только вышел Лисов, я сразу же обратился к врачу-психологу.

– Какое впечатление сложилось у вас о Лисове, Галина Ивановна?

– Несомненно, психическое состояние его неуравновешенное, расстроенное. Надо отдать ему должное, что он изо всех сил пытается сдерживать себя. У него это получается с небольшими срывами. Несомненно, он напуган. Имя Юлии его тревожит. Он дважды, услышав её имя, вздрогнул, но не так сильно, слегка. Но быстро восстановился. У него выдержка отменная.

– Галина Ивановна, вы наблюдали за Лисовым, что можете сказать, болен он или страдает психическим расстройством здоровья? Нет, нет, я не требую от вас категоричного ответа.

– Я понимаю, чтобы ответить на ваш вопрос, нужно обследование. Обследование – это длительный процесс…

– Хорошо, Галина Ивановна. Я не буду настаивать. Только скажите, неуравновешенное, расстроенное состояние его не связано ли с событием, происшедшим на поляне? Что вы ответили бы?

– Я бы ответила – да. Почему, можете спросить. Ответ будет такой: имя девчонки его тревожит и даже очень беспокоит. Особенно когда вы сказали, что Бог оставил девчонку живой. Рудольф Васильевич, слушая вас, я пришла к выводу, что виновником данного преступления вы считаете этого Лисова. Вы абсолютно уверены в этом?

– Да, Галина Ивановна. Уверен и убеждён.

– Это хорошо, что вы так уверены. Как хотелось бы мне, чтобы вы оказались правы. Таких негодяев нужно изолировать от общества. Я не понимаю, как он мог обидеть, издеваться, в конце концов убить свою крестницу, дочку своего друга! Не понимаю! В голове у меня не укладывается. Это действительно не человек, изверг! Простите меня за подобные слова. Рудольф Васильевич, вы должны сделать всё возможное, чтобы такие негодяи получили по заслугам! Я очень расстроилась. Простите за несдержанность! Я вынуждена покинуть вас, меня ждут пациенты. Я рада была помочь вам. Обращайтесь! Желаю успехов!

После ухода Галины Ивановны я тоже собирался покинуть кабинет врача. Мне ещё предстояло быть у судмедэксперта. У самой двери меня остановил Евгений Иванович.

– Рудольф Васильевич, прости, я ошеломлён и поражён, услышав твой рассказ о преступлении. Как тебе удалось во всех подробностях восстановить события преступления? Как я понимаю, твой подозреваемый Лисов не раскололся и ничего не рассказывал. Не понимаю, откуда ты всё узнал, как всё происходило, не понимаю! У тебя что, есть дар предвидения?

– Ничего такого у меня нет. Я обыкновенный следователь. Моё дело расследовать, думать, изучать, анализировать, а после сводить всё к общему знаменателю. Вот, к примеру, я очень много думал, размышлял, искал факты, улики по поводу того, как Юля попала в то ущелье. Ты сам, Евгений Иванович, активное участие принимал в этом вопросе. После изучения всех фактов, улик пришёл к выводу, что Юля могла попасть в ущелье только по водному пути, то есть по реке.

Помнишь, Евгений Иванович, как я допытывался у тебя, могла ли Юля, будучи в коматозном состоянии, оказавшись в прохладной воде, прийти в себя. Твой положительный ответ дал мне толчок к размышлению о том, что её после изнасилования, чтобы скрыть следы преступления, бросили в реку. От воздействия прохладной воды она очнулась, выбралась на берег на том месте, где мы нашли её впоследствии.

На вопрос, кто это сделал, этот вопрос был самый сложный. Если бы не случай, происшедший с Лисовым, мы бы ещё долго искали преступника. После долгих проверок всех фактов, улик и сопоставив их, пришёл к выводу, что только Лисов мог привезти Юлю на эту поляну.

– Хорошо. Я понял тебя, Рудольф Васильевич. Но скажи, как ты намерен, не имея прямых доказательств и улик, размолотить такую глыбу, как Лисов? Я следил за ним, когда ты рассказывал, и понял, что он просто так не сдастся. Настоящий дуб!

– Евгений Иванович, дорогой мой доктор! Нет такой глыбы, которая под интенсивными, напористыми, целенаправленными ударами кувалды с добавлением непрерывно небольшого количества воды на неё, не раскололась. Нет такой глыбы, уверяю тебя! Расколется, нервы не железные! Трудно и тяжело будет, но я оптимист, не теряю надежды. Есть у меня ещё кое-что в запасе. Сегодняшний день для Лисова – только начало. Я думаю, он очень хорошо понял это.

– Слушай, Рудольф Васильевич, ты когда виделся с судмедэкспертом?

– Два дня тому назад. Почему ты спрашиваешь?

– Из разговора с ним я понял, что ты нужен ему.

– Мне и так нужно к нему. Я должен привести к нему Лисова. Обещал ему на сегодня. Я уже отправляюсь к нему. Пока, Евгений Иванович!

– Успехов тебе, Рудольф Васильевич!

Я вышел из кабинета врача и попросил Лисова следовать за мной. Вид у него был удручённый, потерянный. Я понял, что его мучает.

– По вашему виду нетрудно догадаться, что вас мучает. В туалет?

– Да, – прозвучал недовольный голос.

Мы по пути в морг зашли в туалет. Я сам тоже нуждался в туалете. Когда вышли из туалета, Лисов вдруг спросил:

– Куда вы теперь ведёте меня?

– К судмедэксперту.

Услышав мой ответ, Лисов от удивления округлил глаза, и в них появилась тревога.

– Это ещё зачем? Я же вам сказал, что я совершенно здоровый, нормальный человек. Я психически тоже здоров, в лечении не нуждаюсь.

«Чудной человек! Он думает, что я его веду на лечение. Он и вправду не знает причину. Это же отлично! Неожиданность! Вот и козырь в моих руках! Надо было давно решить этот вопрос. Ну ладно, чего теперь корить себя. Не было времени, – рассуждал я по дороге в морг. У самого порога морга я невзначай глянул на часы. – У-у, скоро четыре! Опять остался без обеда! Кушать хочется!» – в сердцах выругался я.

– Вот уж кого не надеялся увидеть сейчас! – воскликнул судмедэксперт, увидев меня в дверях его кабинета. – Я ждал, извини, не тебя, а твоего исследуемого Лисова, так как ты обещал его доставить ко мне сегодня.

На ходу разговаривая, Александр Тихонович поднялся из-за стола и направился ко мне навстречу. Мы обменялись приветствиями и пожали друг другу руки. Не отпуская мою руку, Александр Тихонович повёл меня к столу, на котором был сервирован обед со спиртным. За столом сидел незнакомый мне мужчина. По его внешности я понял, что он не из наших краёв. Чистый, холёный, представительный, по его виду можно догадаться, что он высокообразованный и, по-видимому, занимает высокий пост. На столе стояли две рюмки, наполненные коньяком.

– Прошу к нашему скромному столу, Рудольф Васильевич! – сказал Александр Тихонович и показал на стул. Я сел. – Познакомься, мой студенческий друг Владимир Ильич. – Мы пожали друг другу руки. – Помнишь, как-то я тебе рассказывал одну историю с американским долларом? Тогда из-за этого доллара меня чуть не исключили из партии. Помнишь?

– Ну как не помнить, конечно, помню. Разве можно забыть такую анекдотическую, забавную историю, – поддержал я судмедэксперта.

– Так вот, Владимир Ильич дал тогда мне этот доллар на память.

– Да. Тогда этот доллар наделал много шума. Как я вспомню иногда эту историю с долларом и с лягушками, смех так и разбирает! Хочешь, не хочешь, невольно твой образ тогда возникает перед моими глазами.

– Ну, ладно, давай на время забудем эту историю, и ты, Рудольф Васильевич, присоединяйся к нам. Я знаю тебя, небось во рту с утра ни маковой росинки?

Всё о своих делах печёшься! Желудок свой пожалей, давай, налегай!

– Александр Тихонович, я к тебе по делу…

– Знаешь, мой дорогой следак, и слышать не хочу! – зашумел возбуждённо судмедэксперт. Достал из шкафа рюмку и быстро наполнил её коньяком.

– Александр Тихонович, – взмолился я, – хорошо, быть по-твоему, я согласен с вами разделить обед, но при одном условии…

– Какое ещё условие? – с нетерпением проговорил недовольный Александр Тихонович.

– Я привёл к тебе Лисова. Он ждёт на улице, возле морга. Он у меня целый день. Он тоже без обеда. Проявлять бестактность, бездушие к человеку, пусть даже он преступник, не в моём стиле. Я его отправлю в кафе, пусть пополнит свой желудок пищей. Хорошо?

– Решать тебе. Он твой подчинённый. Проявляй заботу.

Я вышел из морга и предложил Лисову сходить в кафе и пообедать. Я рассказал, где находится кафе. Когда Лисов ушёл, я вернулся к столу.

Коньяк горячо обжёг всю мою голодную внутренность. С первой же рюмки я слегка опьянел. После выпитого мой желудок затребовал пишу. Я налёг на колбасу и на пирожки. Пока я усиленно наполнял свой пустой голодный желудок, в кабинете установилась полная тишина. Только слышно было чавканье наших ртов.

– Александр Тихонович, – первым нарушил тишину я, – Евгений Иванович сказал, что ты якобы хотел меня видеть. Если это действительно так, нельзя ли узнать причину?

– Причина обычная, повседневная. Я переживаю за своего товарища, то бишь за тебя, за твою пациентку. Ты молчишь. Я в неведении. Хочу знать: есть ли просвет в твоём загадочном деле? Не звонишь, не показываешься!

– Ох, Александр Тихонович, что-то ты лукавишь! Неправда, что не показываюсь. Был у тебя на днях. Не успел выветриться из твоей памяти мой образ, а я тут как тут. Не так ли? А вот насчёт просвета хочу тебя обрадовать. Есть! Но он пока узенький, не очень прозрачный, с тёмными пятнами, туманный.

– Что мешает ярче раскрыться? Моё вмешательство поможет тебе очистить помехи?

– Обычное явление. Вечная нехватка доказательств, фактов и улик. Пока у меня всё вокруг да около, туманно, не совсем ясно. К моему несчастью, и попался же мне подозреваемый с очень крепкими, довольно-таки неподдающимися расшатыванию нервами И посему, Александр Тихонович, без твоей помощи мой просвет не будет ярким и светлым.