Серебряная звезда Уоллс Джаннетт

Глава 49

Лиз целый день лежала в кровати и проспала всю ночь. На следующее утро она отказалась вставать. После завтрака дядя Тинсли попросил меня помочь ему почистить водосточные трубы. Мы вдвоем несли из сарая алюминиевую выдвигающуюся лестницу, когда неожиданно на нашей подъездной дорожке появились два эму. Они наклоняли головы и смотрели по сторонам своими огромными глазами цвета жженого сахара.

– Птицы, наверное, заблудились, выйдя с поля Скраггса, – сказал дядя Тинсли. – Скраггс никак не починит забор.

Мы положили лестницу на землю, эму стали осторожно изучать ее. Я помчалась наверх и позвала Лиз, она натянула джинсы и спустилась вниз. Эму направились к сараю, издавая какие-то булькающие звуки. Они двигались длинными шагами и каждый раз, когда поднимали ноги, покачивали головами. У меньшего по росту эму была слегка вывернута нога, и он слегка подбирал ее при ходьбе. Эму поглядывали то назад, то вперед, будто желали заверить друг друга, что они в безопасности.

Дядя Тинсли сказал, что следует сообщить Скраггсу, что эму сбежали, и пошел в дом позвонить. Вскоре он вернулся и сказал, что эму принадлежат зятю Скраггса, Тэйтеру. Он работает в долине и приедет домой послезавтра. Только зять знает, как поймать птиц, так что Скраггс просит подержать их пока у себя.

– Я считаю, надо это сделать, по-соседски, – произнес дядя Тинсли. – Но нам нужно отправить их на пастбище.

Эму побрели за сарай, в сад. Они находились в нескольких футах от ворот, которые вели на главное пастбище, окруженное забором. Мы медленно двигались за эму и смогли подогнать их ближе к открытым воротам. Как только птицы прошли через ворота, Лиз быстро закрыла их.

Позднее мы привели на поле маму и показали ей эму. Посмотрев на их когти, она сказала, что не желает иметь с ними дела. А Лиз эму казались очаровательными. Мы с дядей Тинсли снова стали заниматься очисткой водосточных труб, а Лиз стояла у забора, наблюдая за эму. Ей просто не верилось, что тут появилось нечто такое странное, как две эти птицы. Они казались ей кем-то не из этого мира, существами из доисторической эпохи, или пришельцами с другой планеты, или даже ангелами. Она решила, что птица, которая побольше ростом, самец, а та, что поменьше – самка, и назвала их Юджин и Юнис.

Лиз полюбила не только самих эму, но и влюбилась в слово «эму». Она произносила его «эмью» или «эмуу», издавая звук, похожий на мычание коровы. Исписала целый лист разными словами, которые рифмовались со словом «эму», прибавив к «эму» «теорему», «проблему», «солому», «дилемму» и «клемму».

В этот вечер она нашла статьи об эму в «Энциклопедии» и завалила нас информацией об этих птицах. О том, что они из Австралии, могут бежать со скоростью сорок пять миль в час, самец сидит на гнезде, у них двойные перья с двумя «султанчиками», растущими из каждого пера.

– Они таинственные и прекрасные, – произнесла Лиз.

– Как ты, – улыбнулась я.

Я-то думала, что пошутила, но сестра кивнула. Она чувствовала, что сама что-то вроде эму, сказала она. Наверное, от того, что ей с самого раннего детства снится, что она летает. В душе она и есть эму. Лиз была уверена, что эму тоже снятся полеты. Это еще одно их свойство. И она, и эму хотели летать – у них просто нет нужных для этого крыльев.

Глава 50

Утром в понедельник я пошла в школу. Суд закончился два дня назад, но мы еще не знали, что нас ждет впереди. Мама настаивала на том, чтобы уехать из Байлера. Она говорила о путешествии и о поездке в Кэтскилл. Еще хотела поехать на остров Чайнакотеге, чтобы посмотреть на диких пони. Лиз по-прежнему отказывалась ходить в школу. Если она не следила за эму, то сидела в нашей комнате и, как одержимая, сочиняла стихи про эму.

Вот одно стихотворение:

Еще одно:

А вот еще:

В среду днем Тэйтер с приятелями приехал в пикапе с прицепленным к нему пустым трейлером. Тэйтер был невысоким парнем с покатыми плечами, с волосами цвета песка и со сжатыми губами. Он едва поблагодарил нас за то, что мы держали эму, и тут же начал жаловаться на этих глупых птиц. Мол, от них одни неприятности, они худшее, с чем он вообще имел дело. Какой-то парень в Калперер-Каунти продал ему птиц, уверяя, что у мяса и яиц эму большое будущее, но эта пара не размножалась и не несла яиц. Однажды он из одного эму сделал барбекю, но мясо оказалось вонючим. В общем, единственное, что эти проклятые птицы делают, – бродят, пугая коров и оставляя большие лепешки. Никуда не годятся, одни заботы.

Тэйтер подал трейлер к воротам на пастбище. Мы двинулись на поле, но мама отошла назад, жалуясь, что она не в тех туфлях. Кроме того, она не доверяла этим эму – они могли бы внезапно на нас напасть.

Лиз принесла с собой немного хлеба и пыталась завлечь эму в трейлер, но когда они приблизились к наклонной доске, то стали вглядываться в темноту, испугались и попятились. Мы провели больше часа, крича и размахивая руками, пытаясь прогнать эму к трейлеру. Ничего не получалось. Как только мы подходили ближе, эму кричали, хлопали своими маленькими крыльями и увертывались от нас. Наконец Тэйтеру удалось ухватиться рукой за шею Юджина, но птица лягнула его когтистой ногой, и он отскочил назад.

– Проклятые птицы! – воскликнул Тэйтер. – Такие глупые. Я их застрелю.

– Они не глупые, – возразила Лиз. – Почему они должны делать то, что вы хотите?

– Ну, я ненавижу этих уродов.

– Неужели? А я их люблю.

Тэйтер остановился и уставился на нее.

– Вы любите эму? – спросил он. – Тогда забирайте их.

– Правда? – Лиз опустилась на колени и раскинула руки. – Спасибо. Большое спасибо.

Тэйтер смотрел на нее, как на сумасшедшую.

– Минутку, – произнес дядя Тинсли. – Мы не можем просто так их взять. Кто будет смотреть за ними?

– Я, – ответила моя сестра.

– Я помогу, – сказала я.

– Мы сейчас говорим о деле, которое затянется надолго, – заметил дядя Тинсли.

– Верно, – кивнула мама. – Но мы не останемся в Байлере. Мы уезжаем. В Кэтскилл. Или куда-нибудь еще.

– Мы не можем покинуть эму, – проговорила Лиз.

Судя по выражению маминого лица, это ее озадачило.

– Ты хочешь остаться в Байлере, потому что влюбилась в пару больших, отвратительных птиц, которые случайно забрели на нашу дорогу?

– Я им нужна. Никто не будет ухаживать за ними.

– Мы не имеем отношения к этому месту!

– А эму тоже не имеют отношения к этому месту, но они – здесь.

– Ладно, возьмем этих проклятых птиц, – сказал дядя Тинсли и посмотрел на Лиз. – Но при условии, что ты вернешься в школу.

– Хорошо! – воскликнула Лиз. – Я вернусь в школу.

– Мама, а как же ты? – спросила я. – Что ты собираешься делать?

– Я не могу здесь жить, – ответила она. – Не могу.

На следующий день Лиз собиралась в школу, а мама стала упаковывать вещи, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Похоже, все это к лучшему, сказала она. В Нью-Йорке она найдет издателя, чтобы издать стихи Лиз об эму. Мама также собиралась снять приличную квартиру в Верхнем Уэст-Сайде, где мы могли бы жить, а потом она устроит нас в школу для одаренных детей.

На следующее утро мы встали рано. Перед самым рассветом прошла гроза, и в свежем, влажном воздухе чувствовался запах электричества. Мама положила чемодан в багажник машины и всех нас обняла. Она была в своем красном бархатном жакете.

– Племя Троих, – произнесла она, – скоро снова будем вместе.

Мы смотрели, как ее «Дарт» скрылся за поворотом дороги.

– Уехала, – сказала Лиз.

Глава 51

Когда Лиз вернулась в школу, после суда миновала неделя, и мы надеялись, что ребята перестанут дразнить ее. Вышло не совсем так, но Лиз нашла способ справляться с этим. Она проплывала по коридорам, находясь в своем собственном мире, словно больше никого не существовало, а после школы играла на гитаре и до позднего вечера сочиняла стихи про эму. Еще она рисовала иллюстрации – эму читают газеты, эму сморкаются, эму играют на саксофоне.

Несмотря на мамины разговоры о том, чтобы найти издателя, Лиз приходила в ужас от того, чтобы показать стихи кому-нибудь кроме домашних. Если кто-то стал бы критиковать ее поэзию, она погибла бы – так что я взяла принадлежащую мне копию стихов и отдала мисс Джарвис. Та разыскала Лиз и сказала, что у нее настоящий талант. Сестра начала проводить время ленча в классе мисс Джарвис. Несколько других учеников тоже бывали там – Сисил Бэйли, которая постоянно говорила об Элизабет Тэйлор и которую иногда называли чудаковатой; Кеннет Дэниелс, он носил пелерину и тоже писал стихи; альбинос Клэр Оуэнс, уверявшая, будто она видит ауру вокруг людей, и Келвин Суилли, мальчик с такой большой головой, что, когда его класс изучал Солнечную систему, какой-то умник прозвал его Юпитероголовый. Никто в классе мисс Джарвис ни над кем не смеялся, а она всех подбадривала и ценила за их индивидуальность. Лиз чувствовала себя изгоем, не сознавая, что в школе есть и другие аутсайдеры. Это открытие стало для нее настоящим откровением.

Глава 52

Я была так занята с Лиз и эму, что после суда почти не виделась с Уайеттами. Но однажды в апреле, после того как мне исполнилось тринадцать лет, мы с сестрой пришли домой и увидели, что в портике сидят дядя Тинсли и тетя Эл.

– На фабрике большие события, – сказал дядя Тинсли.

– Вашего мистера Мэддокса уволили, – сообщила тетя Эл.

– Что? – воскликнула Лиз. Я ущипнула ее за плечо.

– Эл была свидетелем, – добавил дядя Тинсли. – Она прошла всю эту длинную дорогу, чтобы рассказать вам, что произошло.

– Это была славная прогулка, – улыбнулась тетя Эл. От оправдательного вердикта Мэддокс повредился в уме, объясняла она. Уэйн Клеммонс покинул округ на следующий день после того, как дал показания. Люди говорили, что Мэддокс каким-то образом подействовал на него – подкупил или запугал. Некоторые даже считали, что Мэддокс напал на Лиз в такси, зная, что сможет заставить Уэйна свидетельствовать в его пользу.

В общем, когда суд закончился, Мэддокс решил, что может делать все, чего бы ему ни захотелось, и на фабрике, и в городе. Он и до суда был наглым мерзавцем, но после того, как его оправдали, перестал себя контролировать, ругал мужчин, хватал женщин за грудь и попки. Он поймал одну девушку, которая ела сандвич у своего ткацкого станка в рабочее время, и размазал этот сандвич по ее лицу. Вот тогда все и началось. Рабочие просто больше не могли терпеть выходки Мэддокса и были готовы на все, лишь бы доставить ему неприятности. Ниточка натянулась. Стали ломаться станки и веретена, и их ремонт затягивался. Выключался свет. Испортились туалеты, и нечистоты поднимались вверх.

Владельцы фабрики ждали от старших мастеров результатов, но если один из них не мог этого добиться, то это была его вина. Владельцы не желали слушать никаких извинений. Мэддокс начал еще хуже погонять рабочих, и они ответили ему войной, темп работы замедлился.

Наконец Мэддоксу все это надоело, продолжила тетя Эл, и прошлым вечером он сорвался. Стал упрекать Джулиуса Джонсона, крепкого черного парня, который был дядей Ванессы, в том, что тот слишком долго находился в туалете. Мэддокс начал орать на Джулиуса и толкать его в грудь. Ходили слухи, будто Мэддокс ударил Летисию из группы поддержки, хотя цветные помалкивали. В общем, Джулиус, который был почти таким же здоровенным, как и Мэддокс, схватил того за руку и сказал, чтобы Мэддокс оказывал людям хоть немного уважения. Мэддокс ударил Джулиуса по лицу, прямо там, перед всей сменой. Джулиус обхватил Мэддокса, и кончилось это тем, что они оказались на полу, стали обмениваться ударами и дрались до тех пор, пока их не растащили охранники.

– Мэддокса и Джулиуса уволили, – добавила тетя Эл. – Джулиус сразу же стал героем среди черных жителей Байлера, а Сэмьюэл Мортон из похоронного бюро, который обслуживал цветных, уже предложил ему работу. Люди также говорили, что владельцы фабрики радовались уходу Мэддокса. Он стал приносить больше неприятностей, чем пользы.

Тетя Эл потянулась и похлопала Лиз по руке:

– Если худенькая белая девочка решилась выступить против Джерри Мэддокса, то и Джулиус Джонсон сообразил, что может поступить так же.

Глава 53

Мы приходили из школы и кормили эму кормом, который дядя Тинсли покупал недорого у мистера Монки. Стоило птицам нас увидеть, как они сразу бежали к забору, впереди выступал Юджин, а Юнис следовала за ним, ее вывихнутая нога подворачивалась при каждом шаге. Я любила этих переросших цыплят, но не так, как Лиз. Она любила их просто до безумия. Приносила им угощение, например, печенье и брокколи. Ходила за ними по полю, изучая их поведение. Юджин позволял ей приближаться, и она могла погладить его. Он даже ел из ее рук. Но Юнис была более пугливой, не желала, чтобы к ней прикасались, и убегала. Лиз оставляла ей еду на земле. Сестра чувствовала свою ответственность, была их покровителем и постоянно волновалась за них. На эму могла напасть рыжая рысь, какой-нибудь мальчик мог ударить их, они могли заблудиться и погибнуть.

Однажды, через две недели после того увольнения Мэддокса, мы пришли на пастбище и обнаружили, что ворота открыты и эму ушли. Мы побежали домой, и дядя Тинсли сказал, что утром служащие из энергетической компании освобождали провода от упавших веток и могли забыть запереть ворота. Лиз так расстроилась, что ее затрясло. Мы сели в машину, стали объезжать округу и вскоре увидели эму на поле для сенокоса, в миле от «Мэйнфилда».

Поле для сенокоса, принадлежавшее мистеру Монки, имело проволочное ограждение, но ворота были распахнуты. Лиз вышла и закрыла ворота, так что на время эму оказались в безопасности, но мы не знали, как доставить их домой. Мы смогли отвести их на большое пастбище у «Мэйнфилда», когда они были только в нескольких футах от ворот. Но невозможно было бы гнать их по дороге на большое расстояние – от поля для сенокоса до «Мэйнфилда». Даже с Тэйтором и его приятелями мы не сумели загнать эму в трейлер. У Лиз началась истерика.

– Мы должны связать птиц, – сказал дядя Тинсли.

Вечером он позвонил кузнецу Баду Хокинсу, у которого была лошадь, выступающая на родео, чтобы тот попытался поймать эму с помощью лассо. Бад обещал завтра приехать на поле. Дядя Тинсли велел нам позвать приятелей. Чем больше рук, тем лучше. На следующий день в школе я все рассказала Джо, и он сказал, что приведет друзей. Лиз пригласила своих новых подруг, приходивших на время ленча к мисс Джефферсон, но мы не знали наверняка, на сколько человек можно рассчитывать.

Когда мы приехали к полю, Бад Хокинс уже находился там, он выводил из своего трейлера крепкую лошадь. Эму с подозрением наблюдали за этим с противоположной стороны поля. Пока Бад садился на лошадь, на зеленом «Рамблере» приехала мисс Джарвис, она привезла нескольких учеников, в том числе Кеннета Дэниелса. Минуты через две появились тетя Эл с Эрлом, Джо с приятелями. Потом прибыли Рут, Ванесса, Летисия и пара черных спортсменов, одним из них был Башня.

Все смотрели, как Лиз направилась к Юджину, она несла миску с едой и большой кусок веревки с петлей. Поставила миску на землю и, когда Юджин начал клевать корм, надела ему через голову петлю, которая обвила его шею. Джо поднес Эрла, и мальчик погладил шею Юджина.

Бад погнал свою лошадь к Юнис. Когда она убегала от Бада, тот галопом скакал за ней, раскручивая лассо над головой. Несколько ребят бегали вокруг, пытаясь ему помочь, Кеннет размахивал своей черной пелериной, Башня вытягивал свои длинные руки, Рут и Летисия хлопали и подбадривали их.

Несмотря на раненую ногу, Юнис носилась по полю и кидалась в сторону каждый раз, как только Бад бросал лассо. После часа погони за Юнис Бад подъехал к забору. Он вспотел, от пота у него промокла рубашка, а спина лошади покрылась пеной.

– Есть хорошая новость – птица начинает уставать, – сказал он. – Есть и плохая новость – мы совершенно выдохлись.

Дядя Тинсли стоял, прислонившись к машине. Он сказал, что все должны пойти на поле, собраться около Юнис и потом, вытянув руки, встать в длинную шеренгу. Лиз повела Юджина через ворота на дорогу. А за Юнис выстроилась шеренга ребят, которые притрагивались к ней кончиками пальцев, и потому птица могла двигаться только вперед. И она медленно последовала за Юджином.

Все шло очень хорошо, пока мы не добрались до поля мистера Монки, где заканчивалось ограждение. Там Юнис занервничала и начала кидаться на проволоку загородки. Она пыталась протиснуться сквозь проволоку, но только до крови исцарапала спину. Сообразив, что Юнис уводят, Юджин тоже занервничал и стал так раскачиваться и дико шипеть, что Лиз сняла веревку с его шеи, и он, как и Юнис, принялся протискиваться сквозь ограждение и тоже ободрал спину.

Я чувствовала себя так, будто меня избили. Птицы снова бродили по тому же проклятому полю, и нам всем теперь нужно было все еще раз повторить. Странно, мы с Лиз были расстроены, а остальные веселились. Дядя Тинсли сиял и похлопывал людей по спинам, поздравлял их с прекрасной работой, дети гудели, свистели и колотили друг друга, наклоняли головы и взмахивали плечами, имитируя эму, когда мы при свете уходящего дня шли назад к машинам.

Глава 54

Теперь, когда стало теплее, я взяла за правило по субботам ездить на велосипеде к Уайеттам, чтобы пообщаться и получить яичницу с беконом. Лиз обычно ездила проверить эму. Мистер Монки сказал, что пусть уж эму остаются на его поле, пока мы не сообразим, как забрать их обратно. Сестра говорила, что поймать эму невозможно – нам не удастся перегнать их или перехитрить. Единственное, что мы могли делать, – дружить с ними и пытаться завоевать их доверие.

В субботу, в начале мая, я вошла в кухню Уайеттов и увидела, что тетя Эл сидит за столом рядом с Эрлом и пишет письмо Труману. Он объяснял, что старался быть оптимистом, но, несмотря на усилия военных США, война шла совсем не так, как об этом говорили генералы. Американцы пытались изменить ход войны, но вьетнамцы, казалось, этого не хотели, да и наркотики стали серьезной проблемой. Труман и его девушка Ким Ан, которая обучала на базе военнослужащих вьетнамскому языку, вели серьезные разговоры о браке. Но Ким Ан тревожилась о своей семье, ее отец тоже работал на американцев, и ей хотелось знать, смогла бы она привезти родителей и сестер в Штаты, если они с Труманом поженятся.

– Кларенса не радует эта идея, – добавила тетя Эл, – и я всегда думала, что Труман женится на местной девушке. Но я говорю ему, что, если он привезет домой Ким Ан, я переверну небеса и землю, чтобы только помочь здесь ее семье, потому что нет ничего более важного, чем семья. – Она свернула письмо и положила его в конверт. – Как насчет яичницы?

Когда я тостом вычищала тарелку, в кухню вошел Джо.

– Я собираюсь на свалку, – сказал он. – Хочешь пойти?

На свалку свозили всякие замечательные вещи, и Джо нравилось находить вещи, которые кто-то выбросил, а он мог бы починить. Можно было бы найти разбитую газонокосилку, проигрыватель, швейную машинку, принести домой, разобрать на части и снова собрать.

Свалка находилась на противоположной стороне реки. Мы шли через мост, Пес трусил за нами. Был ясный, но ветреный весенний день, по небу плыли большие, плоские облака.

– Что ты думаешь о новостях от Трумана? – спросила я.

– О войне или о вьетнамской девушке?

– И о том, и о другом.

– Труман умница, – произнес Джо. – Ты никогда не выиграешь пари с Труманом. Если он говорит, что война идет плохо, значит, война идет плохо, и мне неважно, что считает папа.

Мы дошли до дальнего конца моста.

– Значит ли это, что ты не будешь поступать на военную службу? – спросила я.

– Совсем не значит. – Джо поднял плоский камушек и бросил его в реку. – Не перестают воевать потому, что начинают проигрывать. – Он обернулся. – Если Труман выберется оттуда и захочет привезти с собой эту девушку и ее семью, я не стану возражать. Восточные женщины симпатичные. Роджер Брам вернулся со службы женатым на филиппинской девчонке. И у них симпатичные ребятишки.

Свалка была окружена забором из цепей и листов рифленой жести, там цвел лилейник и за оградой росли деревья. Люди оставляли электроприборы и разные механизмы слева от ворот. Мы копались в коробках, рассматривая взбивалки для яиц, пишущие машинки и старые радиоприемники. Пес грыз куриные косточки и гонялся за крысами. Джо нашел часы, которые можно было бы починить, и взял их с собой.

Мы шли назад через мост и по Холлидей-авеню, Пес бежал у наших ног. Пройдя мимо суда, мы свернули и двинулись по кварталу старых домов, перешли через железнодорожные пути, потом зашагали по вымощенной булыжником аллее, между аптекой и страховым агентством. Позади аптеки была небольшая стоянка машин, на второй этаж аптеки вела деревянная лестница. Внизу, у лестницы, рядом с металлическим баком для мусора стоял «Понтиак» Мэддокса.

После суда я не видела Мэддокса, но понимала, что рано или поздно столкнусь с ним, и боялась этого. Когда мы подходили к автомобилю, Пес побежал вперед, остановился, поднял ногу и начал писать на колесо. Будто знал, кто хозяин этой машины. Джо прыснул от смеха, я – тоже.

Вдруг дверь распахнулась, и вниз стал спускаться Мэддокс. Он возмущался: как смеет эта проклятая собачонка писать на его машину, это вандализм, это так же мерзко, как то, что мы порезали шины, и на сей раз он поймал нас за руку. Мэддокс схватил Пса за загривок, открыл багажник и бросил собаку туда.

– Не пораньте Пса! – воскликнула я. – Вы всему наносите вред. Вы нанесли вред моей сестре и знаете это.

– Суд отнесся к этому по-другому, – усмехнулся Мэддокс. – Так или иначе, но мне досталось от тебя, так что заткнись. Собака опасна, она бегает тут без поводка. – Он открыл дверцу машины и сдвинул переднее сиденье. – Вы, оба, садитесь назад! – велел Мэддокс. – Поедем, навестим ваших родственников.

Мы с Джо переглянулись. Я очень испугалась, но мы не могли позволить Мэддоксу уехать с Псом. Джо бросил часы в мусорный бак, и мы влезли в машину. В дороге все молчали. Я уставилась на толстую шею Мэддокса, как делала и во время суда, и слушала приглушенный лай Пса из багажника. Невозможно поверить! Я думала, мы покончили с Мэддоксом, но теперь, казалось, все снова началось. Ему было недостаточно того, что он выиграл дело в суде. Он всегда будет против нас. Это вражда будет тянуться вечно.

Мэддокс остановился перед домом Уайеттов, открыл отделение для перчаток, вытащил оттуда револьвер и засунул его в карман куртки с капюшоном. Потом он вышел, открыл багажник, схватил Пса за загривок и держал его на вытянутой руке, когда шагал в дом. Мэддокс даже не постучал в дверь. Мы с Джо следовали за ним. Тетя Эл была у кухонного стола, отрезала кончики спаржи.

– Позовите мужа, – сказал Мэддокс.

Тетя Эл посмотрела на него, на Пса, затем на Джо и на меня.

– Что происходит?

– Я сказал, позовите мужа.

Тетя Эл встала, она двигалась медленно, будто тянула время, обдумывая, как поступить. В дверях появился дядя Кларенс.

– У вас есть ружье, Кларенс? – спросил Мэддокс.

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что нам нужно убить эту собаку. Она неуправляемая. Она опасна.

– Пес на кого-то напал? – удивилась тетя Эл.

– Он всего лишь пописал на машину мистера Мэддокса, – объяснила я. – На шину.

– И все? – усмехнулась тетя Эл. – Так делают все собаки.

– Он повредил мою собственность, – заявил Мэддокс. – Он должен быть убит. И я здесь не для того, чтобы это обсуждать. Я хочу видеть эту собаку мертвой.

– Вы больше не хозяин, – произнес дядя Кларенс.

– Однако могу дать тебе под зад. У тебя, Кларенс, нет ружья, а у меня есть револьвер.

– У меня есть ружье, – возразил дядя Кларенс.

– Иди, возьми его и принеси.

Все это время Пес рычал и извивался в руке Мэддокса. Тот миновал гостиную и вышел через заднюю дверь на маленький дворик. Дядя Кларенс исчез, затем, спустя минуту, вернулся. С ружьем.

– Папа, ты не можешь убить Пса! – крикнул Джо.

Дядя Кларенс не обратил на него внимания.

– Вы все оставайтесь здесь, – сказал он и вышел в заднюю дверь вслед за Мэддоксом.

Мы стояли как парализованные. Я была в шоке. Знала, дядя Кларенс не хотел убивать Пса, и не могла поверить, что он застрелит малыша. Я посмотрела на Джо. Он ничего не говорил, но у него лицо стало серым.

Мы услышали громкий выстрел, который эхом отразился в горах за домом. И потом залаял Пес. Мы побежали к задней двери. Солнце село, но в тусклом свете мы увидели дядю Кларенса с ружьем в руках. Мэддокс лежал вверх лицом в огороде дяди Кларенса. Он был мертв.

– Боже правый, Кларенс… – пробормотала тетя Эл.

– Думал, это медведь, – сказал он. – Услышал сзади шум и пошел посмотреть. Вы находились в доме. Ничего не видели. – Он взглянул на свое ружье. – Думал, это медведь, – повторил он.

Глава 55

То же самое дядя Кларенс говорил и полицейским, которые пришли в дом. Думал, это медведь. Было темно. Мэддокс был большим, как медведь, в черной куртке. Когда полиция спросила дядю Кларенса, что Мэддокс делал на заднем дворе, тот ответил, что не знает. Не спросил его, поскольку решил, будто это медведь.

Тетя Эл, которая держала на коленях Эрла, заявила, что мы находились в доме и ничего не видели. Мы с Джо согласно кивали. Никто не упоминал о Псе. Полицейские окружили задний двор веревкой, вызвали «Скорую помощь» и увезли дядю Кларенса с собой, допрашивать. Тетя Эл позвонила дяде Тинсли, чтобы он приехал за мной. Когда он появился, она рассказала ему то же самое, что мы говорили полицейским. Дядя Тинсли спокойно выслушал ее.

– Понятно, – кивнул он.

По дороге домой мы молчали. Наконец дядя Тинсли произнес:

– Думал, это был медведь…

– Да, – сказала я.

– Что ж, это такое объяснение, с которым люди здесь смогут жить, – проговорил он. – Я смогу. А ты держишься очень хорошо. Ты в порядке?

– Да.

Никогда прежде я не видела мертвого человека. Думала, что стану нервничать, но ничего такого не произошло. То, что Мэддокс мертв, не сделало меня счастливой, если можно так сказать, ведь я даже когда-то сама хотела убить его. Возникло ощущение, будто я иду через тоннель, не позволяя себе смотреть по сторонам, но при этом должна быть очень внимательной к тому, что было передо мной, и продолжать двигаться вперед.

Дядя Тинсли опустил стекло и глубоко вздохнул.

– Пахнет жимолостью, – сказал он.

Когда мы приехали домой, на небе появилась серебряная луна. Лампа в портике горела, на верхней ступеньке, ожидая нас, стояла Лиз.

– Что случилось? – крикнула она.

– Мэддокс мертв!

Мы с дядей Тинсли поднялись на первую ступеньку.

– Было темно, и Кларенс Уайетт услышал шум за домом, – сказал дядя Тинсли. – Он подумал, что это медведь, и выстрелил в него. Оказалось, что это Мэддокс.

Сестра пристально смотрела на нас.

– У меня закружилась голова, – сказала она. – Меня тошнит. Мне нужно лечь.

И побежала в дом. Я последовала за ней на второй этаж, потом по коридору «птичьего крыла». Лиз бросилась на кровать, но через минуту села и стала раскачиваться.

– Дядя Кларенс не думал, что Мэддокс медведь, – произнесла сестра. – Что случилось на самом деле?

Я села рядом с ней и начала объяснять. Лиз расплакалась.

– Все в порядке, – сказала я.

– Нет, – рыдала Лиз. – А как же Дорис и дети? Как новорожденный ребенок?

– У Мэддокса есть деньги и дома, которые он сдавал в аренду, – напомнила я. – Дорис будет лучше без него.

– Но у этих детей теперь не будет отца.

– И у нас нет отца. Ничего, справляемся.

– Нет. И все это моя вина.

Лиз начала рыдать еще громче. Она довела себя до того, что никак не могла успокоиться, стала задыхаться, хватать ртом воздух, и я боялась, что она снова примет снотворные таблетки или сделает еще что-нибудь похуже. Потом трясла головой и повторяла, что она убила Мэддокса – убит Мэддокс, Мэддокс убит, безумный бык убит, черный медведь в траве лежит, Мэддокс убит, девочка в машине сидит, Мэддокс убит, плохой медведь, плохой медведь, безумный бык убит, дом Мэддокса горит, Мэддокс убит – это сделала она, все это ее вина, ее вина, ее вина.

– Это не твоя вина, – возразила я. – Он сам все начал. Но теперь с этим покончено. – Я стала гладить сестру по волосам и говорить: – Это не твоя вина. Все кончено, все кончено. – И постепенно Лиз перестала плакать и начала зевать.

Я сидела около нее, прислушиваясь к ее дыханию, затем встала, выключила свет и направилась к двери. Неожиданно Лиз произнесла:

– Из-за медведя.

Я посмотрела на нее. Лиз говорила во сне.

Глава 56

Сказать по правде, я боялась, что все еще не кончено. А если кто-нибудь на аллее видел, как мы садились в машину Мэддокса? А если соседи на холме заметили нас троих в этой машине? И наконец, полицию должно заинтересовать: какого черта Мэддокс делал на заднем дворе Уайеттов?

В воскресенье я проснулась от солнечного света и птичьего щебета. Лиз крепко спала. Я сочла это добрым знаком. Дядя Тинсли надел костюм из жатой индийской ткани в полоску и полосатый галстук. Сказал, что решил съездить в город, показаться перед людьми и послушать, что говорят. Следовало побывать в двух местах – в баптистской церкви и в «Обеде Бульдога».

Лиз поднялась немного позже, она выглядела гораздо лучше, но все равно была бледной. Все утро она играла на гитаре, а я в это время работала в саду, выпалывала сорняки вокруг ирисов и думала о ней. Сестра заслужила медаль за все, что пережила, сказала я себе.

Я отложила лопатку, направилась в «птичье крыло» и достала «Серебряную звезду» из коробки из-под сигар. Я чувствовала, что заработала право это сделать. Лиз заслужила медаль, и не только за то, что она через все это прошла, но и за то, что защищала свою младшую сестру от безумств нашей матери. Так же, как заслужил медаль и дядя Кларенс, не за убийство Мэддокса, но за то, что еще мальчиком стал работать, как настоящий мужчина, чтобы у моего папы был свой дом. Так же, как и тетя Эл, за то, что ночами дышала на фабрике очесами льна и потом заботилась о больном муже и странном маленьком Эрле. Так же, как и дядя Тинсли, за то, что взял к себе двух капризных племянниц, как и мама, за возвращение в Байлер. А я всего лишь воевала с Лизой Сондерс и дерзила мисс Клэй.

Я понесла «Серебряную звезду» вниз. Лиз с гитарой сидела на табурете у рояля.

– Это тебе, – сказала я, протягивая ей медаль. – Ты ее заслужила.

Сестра опустила гитару и взяла медаль. Минуту смотрела на нее.

– Я не могу это взять, – произнесла она. – Это медаль твоего папы. Но я никогда не забуду, что ты хотела отдать ее мне.

Дядя Тинсли вернулся, и мы пошли за ним в гостиную. Он сел в парчовое кресло-качалку и ослабил узел галстука. Все в Байлере, конечно, знали об убийстве, сказал он. Только об этом и говорили. Но никто не мог понять, что Мэддокс делал за домом Уайетта. Спросили у Дорис. Она пожимала плечами, но требовала расследования. Полицейские разговаривали и с соседями Уайеттов, но люди на фабричном холме ненавидели Мэддокса и не очень-то любили копов. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал – кроме выстрела. Его слышали все.

Город был полон предположениями. Люди подозревали, что это связано с какой-то враждой. Он что, прятался? Шпионил за семьей? Планировал засаду? Но если Мэддокс из-за этого там оказался, то почему его машина была припаркована перед домом? И к тому же у него был при себе револьвер. Наконец, он нарушил границы чужого владения, а человек имеет право защищать свою семью и собственность. Вот почему полиция не арестовала дядю Кларенса после допроса. Его история была простой и разумной. В этой части страны всегда мог произойти несчастный случай на охоте. Например, в соседнем округе какого-то северянина, любителя птиц, на котором была белая рубашка, убили белым днем в сезон оленьей охоты.

К тому же Мэддокс и в полиции считался смутьяном, с его бесконечными тяжбами и жалобами, он выгонял арендаторов, угнетал мужчин на фабрике и приставал к женщинам по всему городу. И еще копы знали, что все в Байлере, кроме Дорис, радовались, что Мэддокса больше нет, так что, несмотря на несколько вопросов, оставшихся без ответов, они горячо желали забыть об этом деле.

– Произошла случайность. – Дядя Тинсли вскинул вверх руки. – Думал, это медведь.

Он минутку посидел в кресле-качалке, а потом произнес:

– Пожалуй, пойду поиграю на рояле.

Он открыл двери в зал и снял с большого рояля зеленое бархатное покрывало. Подпер открытую крышку, сел на табурет, пробежал пальцами по клавишам, взял несколько аккордов и начал играть что-то классическое. Звучало красиво, даже для такого человека без слуха, как я. Вскоре Лиз сказала:

– Нам нужно пойти к эму.

Когда мы уходили из дома, дядя Тинсли еще играл. Мы взяли в сарае веревки и зашагали по дороге к полю. Приближалось время кормежки, и эму стояли у ворот, как делали это обычно, ожидая нас.

После трех недель попыток Лиз, в конце концов, приучила Юнис есть из миски, которую она ей подавала. Неделя ушла на то, чтобы Юнис позволила Лиз поглаживать ей спину во время еды. В этот день, когда Юнис клевала корм, сестра погладила птицу веревкой, чтобы эму привыкла, а потом надела веревку ей на шею. Юнис замерла, но вернулась к еде. Я быстро накинула веревку на Юджина.

Мы с Лиз знали, что дело спасения эму могло обернуться большой тратой времени. Или чем-то похуже. Теперь, когда мы поймали эму, они могли ударить нас своими когтистыми лапами, или клюнуть в глаза, или убежать на дорогу и попасть под машину. И как только птицы снова окажутся в «Мэйнфилде», они могут запросто сбежать. Но при всем при этом теперь птицы находились под нашей опекой, и мы делали то, что должны делать.

Мы вывели эму на дорогу. Сначала они немного нервничали, но затем, казалось, нашли в веревке нечто успокаивающее. Будто испытали облегчение от того, что не надо больше бороться. Мы с Юджином шли первыми. На самом деле, он шел передо мной и тянул веревку, словно зная, куда мы направляемся, и хотел туда попасть. Мимо проезжали машины, водители замедляли ход, а дети опускали стекла и махали руками при виде Лиз и меня, ведущих этих замечательных птиц обратно домой.