Тень Гегемона. Театр теней (сборник) Кард Орсон Скотт

12

ИСЛАМАБАД

Кому: GuillaumeLeBon % Egalite @ Haiti. gov

От: Locke % erasmus @ polnet. gov

Тема: Условия консультации

Мсье Ле Бон, я понимаю, насколько трудно Вам было обратиться ко мне, и ценю это. Я полагаю, что мои взгляды и предложения действительно могли бы иметь для Вас ценность; более того, я уверен, что Вы настроены действовать решительно и смело от имени народа, которым Вы правите, и поэтому любые предложения, которые я Вам представлю, могут быть осуществлены.

Но, к сожалению, условия, которые Вы предлагаете, для меня неприемлемы. Я не приеду на Гаити под покровом ночи или под маской туриста или студента, чтобы никто не узнал, что Вы консультируетесь у какого-то подростка из Америки. Несмотря ни на что, я остаюсь автором каждого слова, написанного от имени Локи, и только под этим широко известным именем, которое стоит под предложениями, положившими конец войне Лиги, я могу открыто приехать консультировать Вас. Если моя предшествующая репутация - недостаточная причина для того, чтобы Вы могли пригласить меня открыто, то я еще и брат Эндера Виггина, на плечах которого не так давно лежала судьба всего человечества - прецедент, которому Вы можете следовать без колебаний. Я уже не говорю о присутствии детей из Боевой школы почти во всех главных штабах Земли. Предлагаемая Вами сумма весьма щедра, но она никогда не будет выплачена, поскольку на предложенных Вами условиях я не приеду, а если Вы пригласите меня открыто, я, конечно же, не приму никакой платы - даже оплаты моих издержек за время пребывания в Вашей стране. Будучи иностранцем, я вряд ли смогу сравниться с Вами в глубокой и искренней любви к народу Гаити, но я весьма озабочен тем, чтобы все страны и народы мира жили в процветании и свободе, являющимися прирожденным правом каждого, и за помощь в достижении этой цели я не могу принять платы.

Пригласив меня открыто, Вы уменьшите степень своего личного риска, ибо, если мои предложения окажутся непопулярны, вина за них ляжет на меня. Мой же личный риск возрастет многократно, поскольку если мир сочтет мои предложения неразумными или если Вы в процессе их реализации обнаружите, что они не дают желательного результата, тяжесть публичного осуждения обрушится на меня. Я говорю начистоту, поскольку мы с Вами должны смотреть в глаза реальности; я настолько уверен в качестве своих предложений и в Вашей возможности эффективно провести их в жизнь. Когда мы закончим эту работу, Вы сможете уподобиться Цинциннату и удалиться в свое поместье, а я уподоблюсь Солону и покину берега Гаити, но мы оба будем знать, что дали Вашему народу хороший шанс занять подобающее ему место в мире.

Искренне Ваш, Питер Виггин

Петра ни на миг не забывала, что она пленница и рабыня. Но, как многие пленники и многие рабы, она день за днем привыкала к своему плену и находила способы оставаться собой в окружавших тесных границах.

Ее охраняли круглосуточно, а терминал ее был усечен, чтобы она не могла посылать исходящих сообщений. История с письмом к Бобу не повторится. И когда она набредала на чьи-то статьи - может быть, Боба, если он все-таки не убит? - на всех исторических, военных и географических форумах, где говорилось о какой-нибудь женщине, томящейся в плену у воина, она не позволяла себе волноваться. Ответить она не может, и нечего зря тратить время на попытки.

В конце концов работа, которую ее заставляли делать, стала интересовать Петру сама по себе. Как организовать кампанию против Бирмы и Таиланда, а в конечном счете - и Вьетнама, преодолеть любое сопротивление, но чтобы не спровоцировать Китай на вмешательство? Петра сразу увидела, что огромные масштабы индийских армий - это их самая большая слабость, поскольку линии снабжения нельзя защитить. Поэтому Петра, в отличие от других стратегов, которых использовал Ахилл - в основном индийских выпускников Боевой школы, не стала возиться с расчетами материально-технического снабжения сосредоточенного удара. В конце концов индийцам придется разделить силы, разве что армии Бирмы и Таиланда выстроятся в очередь на бойню. Петра стала планировать непредсказуемую кампанию - сокрушительные удары небольшими мобильными группами, способными существовать на подножном корму. Небольшие группы бронетехники, снабжаемые горючим с воздушных танкеров.

Она понимала, что ее план единственный, имеющий смысл, и не только потому, что решает внутренние проблемы. Любой план, при котором десять миллионов солдат выдвигались бы настолько близко к китайской границе, вызвал бы вмешательство Китая. В плане Петры на этой границе никогда не будет столько солдат, чтобы Китай почувствовал угрозу. Этот план также не мог привести к войне на истощение, из которой обе стороны выходят ослабленными. Почти вся сила Индии останется в резерве, готовая ударить в любое место, где противник обнаружит слабость.

Конечно, Ахилл раздавал другим детям копии ее планов - он это называл "сотрудничеством", но на самом деле получалось упражнение в соперничестве. Все остальные уже были у Ахилла в кармане и рвались сделать ему приятное. Они наверняка чувствовали, что Ахилл хочет унижения Петры, и с удовольствием говорили то, что он хотел. Они с насмешкой утверждали, что любому дураку ясна безнадежность подобной стратегии, хотя прицепиться могли только к мелочам, не задевая основных пунктов плана. Она переносила это, поскольку была в рабстве, а еще потому, что знала: в конце концов они допрут, как Ахилл ими играет и их использует. Сама же она знала, что делает блестящую работу, и очень будет смешно, если индийская армия - то есть Ахилл, если быть честной, - не воспользуется ее планами и устремится к катастрофе.

Ее совесть была спокойна насчет того, что она разрабатывает эффективную стратегию индийской экспансии в Юго-Восточную Азию. Эти планы никогда не будут претворены в жизнь. Даже ее стратегия точечных моментальных ударов не меняет того факта, что Индия не может себе позволить войны на два фронта. Пакистан не упустит возможности, если Индия ввяжется в войну на востоке.

Ахилл просто не ту страну выбрал для войны. Тикал Чапекар, премьер-министр Индии, был человек амбициозный и питал иллюзии насчет благородства своей миссии. Он вполне мог поддаться уверениям Ахилла и попытаться "объединить" Юго-Восточную Азию. Даже война могла начаться. Но очень скоро выяснится, что Пакистан готов напасть с запада, и авантюризм Индии тут же испарится, как всегда бывало.

Однажды Петра даже высказала все это Ахиллу, когда ее планы были в очередной раз презрительно отвергнуты коллегами.

- Действуй по любому плану, - сказала она, - все равно ничего не будет так, как ты думаешь.

Он просто сменил тему. Приходя к ней, он предпочитал вдаваться в воспоминания, будто они были двумя стариками, вспоминающими общее детство. Помнишь, как в Боевой школе было вот то? А вот это? Она хотела завопить ему в лицо, что он там был всего несколько дней до того, как Боб его подвесил в вентиляционной шахте и заставил сознаться в преступлениях. Нет у него права на ностальгию по Боевой школе! Он добился лишь того, что отравил ее собственные воспоминания, и всегда, когда заходил разговор о Боевой школе, ей хотелось сменить тему, тут же все забыть.

Кто мог теперь себе представить, что Боевая школа вспоминалась когда-то как эра свободы и счастья? Сейчас она совсем такой не казалась.

Надо отдать справедливость тюремщикам, ее плен не был тяжелым. Пока Ахилл находился в Хайдарабаде, она могла передвигаться по базе, хотя никогда без наблюдения. Она могла посещать библиотеку и заниматься исследованиями - хотя при этом ее охранник должен был проверять, что она вошла в сеть под своим именем со всеми привязанными к нему ограничениями. Она могла бродить по пыльной земле, где проходили военные маневры, и иногда даже забывала, что в унисон ее шагам звучат другие. Она могла есть, когда захочет, и спать, когда захочет. Иногда она почти забывала, что несвободна. Но куда чаще она, зная, что несвободна, почти теряла надежду, что этот плен когда-нибудь кончится.

Надежду эту поддерживали сообщения от Боба. Отвечать она не могла и поэтому перестала думать о его письмах как о настоящем общении. Они стали чем-то более глубоким, чем просто попытками установить контакт. Это было доказательством, что ее не забыли. Доказательством, что у Петры Арканян, девчонки из Боевой школы, все еще есть друг, который ее уважает и думает о ней настолько, что отказывается сдаваться. Каждое такое письмо было как прохладный поцелуй в разгоряченный лихорадкой лоб.

И настал день, когда пришел Ахилл и сказал, что ему предстоит поездка.

Петра тут же решила, что ее запрут в комнате под стражей, пока Ахилл не вернется.

- Нет, на этот раз не запрут, - сказал Ахилл. - Ты едешь со мной.

- Значит, это в пределах Индии?

- В одном смысле да, в другом - нет, - ответил Ахилл.

- Мне твои игры не интересны, - зевнула Петра. - Я не поеду.

- Ну нет, ты не захочешь такое пропустить, - засмеялся Ахилл. - А если бы и захотела, так это не важно. Ты мне будешь нужна, а потому поедешь.

- И зачем это я могу быть тебе нужна?

- Раз ты так ставишь вопрос, я выражусь точнее. Мне надо, чтобы ты видела, что произойдет.

- Зачем? - пожала плечами Петра. - Мне не интересно смотреть ни на что с тобой связанное, - разве что на успешную попытку ликвидации,

- Встреча будет в Исламабаде, - сказал Ахилл.

На это Петра не нашла едкого ответа. Столица Пакистана - это было невероятно. Что там за дело может быть у Ахилла? И зачем он ее берет с собой?

Они летели самолетом, и Петра не могла не вспомнить тот напряженный полет, который привез ее в Индию пленницей Ахилла. Открытая дверь - не надо ли было тогда вытащить его из самолета и рухнуть с ним вместе на землю?

В полете Ахилл показал ей письмо, которое он послал Джафару Вахаби, "премьер-министру" Пакистана, то есть его военному диктатору… или Мечу Ислама, если вам так больше нравится. Письмо было восхитительным шедевром манипуляции. Оно бы никогда не привлекло внимания ни одного человека в Исламабаде, не будь послано из Хайдарабада, где находился главный штаб индийской армии. Хотя в письме Ахилла нигде это впрямую не говорилось, в Пакистане должны были предположить, что Ахилл будет неофициальным посланником индийского правительства.

Садился ли когда-нибудь индийский военный самолет на эту военную базу? Разрешалось ли когда-нибудь индийским солдатам в мундире ступить на землю Пакистана, да еще и с оружием в руках? И все для того, чтобы привезти бельгийского мальчика и армянскую девочку говорить с каким-нибудь низшим пакистанским чиновником, которого им решат подсунуть.

Группа каменнолицых пакистанцев отвела Ахилла и Петру в здание недалеко от стоянки, где заправляли их самолет. Внутри, на втором этаже предводитель группы сказал:

- Ваш эскорт должен остаться снаружи.

- Разумеется, - согласился Ахилл. - Но моя помощница пойдет со мной. На случай, если меня подведет память.

Индийские солдаты застыли у стены по стойке "смирно". Ахилл и Петра вошли в дверь.

В комнате было всего два человека, и одного из них Петра тут же узнала по портретам. Он жестом велел им сесть.

Петра молча подошла к креслу, не отрывая взгляда от Джафара Вахаби, премьер-министра Пакистана. Она села рядом и чуть позади Ахилла, а помощник-пакистанец сел справа от Вахаби. Это был не младший чиновник. Каким-то образом письмо Ахилла открыло двери на самый верх.

Переводчиков не нужно было, потому что оба пакистанца на общем языке говорили с самого детства и без акцента. У Вахаби вид был скептический и отстраненный, но он не стал играть в игры унижения - он не заставил их ждать, он сам пригласил их в комнату и никак не пытался задеть Ахилла.

- Я пригласил вас, чтобы услышать, что вы скажете, - сказал Вахаби. - Так что прошу вас начать.

Петра так хотела, чтобы Ахилл сделал что-нибудь совсем не так, как надо, - например, улыбнулся жеманно и глупо или стал бы надуваться и показывать, какой он умный.

- Сэр, я боюсь, что это прозвучит так, будто я пытаюсь учить индийской истории вас, специалиста в этой области. Все, что я хочу вам сказать, взято из вашей книги.

- Прочесть мою книгу легко, - сказал Вахаби. - Что вы узнали из нее такое, чего я еще не знаю?

- Следующий шаг, - ответил Ахилл. - Шаг настолько очевидный, что я просто был ошеломлен, когда вы его не сделали.

- Так это будет рецензия на мою книгу? - спросил Вахаби, но при этом чуть улыбнулся, снимая враждебную интонацию.

- Вы снова и снова демонстрируете великие достижения индийского народа и показываете, как они затмеваются, поглощаются, игнорируются, отвергаются. Цивилизацию Индии трактуют как аутсайдера в команде Месопотамии и Египта и даже более позднего Китая. Арийские завоеватели принесли с собой язык и религию, которые навязали народу Индии. Потом Моголы, англичане, каждые со своим наслоением верований и институтов. Я должен вам сказать, что к вашей книге относятся с большим уважением в самых высших кругах индийского правительства - за беспристрастность, с которой вы рассматриваете религии, принесенные в Индию захватчиками.

Петра понимала, что это не пустая лесть. Для пакистанского ученого, особенно имеющего политические амбиции, написать историю субконтинента, не превознося ислам и не проклиная индуизм как религию примитивную и разрушительную, - смелый поступок.

Вахаби поднял руку:

- Это я написал как ученый. Теперь же я голос моего народа. Надеюсь, моя книга не призвала вас к донкихотскому подвигу воссоединения Индии. Пакистан решительно намерен сохранить чистоту веры.

- Прошу вас, не надо поспешных заключений, - попросил Ахилл. - Я с вами согласен, что воссоединение невозможно. Тем более что этот термин неверен. Иидуисты и мусульмане никогда не были едины, разве что под пятой угнетателя, так как же они могут быть воссоединены?

Вахаби только кивнул, ожидая продолжения.

- Но что чувствуется в вашей работе повсюду, - заговорил дальше Ахилл, - это глубокое чувство величия, свойственного индийскому народу. Отсюда вышли великие религии. Здесь рождались великие мыслители, переменившие мир. И все же уже двести лет, когда говорят о великих державах, Индия и Пакистан не входят в этот список. И никогда не входили. И это вас гневит, и это вас печалит.

- Печалит более, чем гневит, - заметил Вахаби, - но я все же старик, и страсти у меня утихли.

- Китаю стоит забряцать оружием, и мир задрожит, а на Индию еле глянут. Исламский мир трепещет, когда Ирак, или Турция, или Иран, или Египет сделают какой-нибудь демарш, а Пакистан, имеющий столь доблестную историю, никогда не считался лидером. Почему?

- Если бы я знал ответ, - сказал Вахаби, - я бы написал другую книгу.

- В далеком прошлом было тому много причин, - продолжал Ахилл, - но сейчас все они свелись к одной. Народ Индостана никогда не мог действовать совместно.

- Опять разговор о единении, - произнес Вахаби.

- Отнюдь, - возразил Ахилл. - Пакистан не может занять место лидера в мусульманском мире, потому что стоит ему поглядеть на запад, за спиной у него раздаются тяжелые шаги Индии. Индия же не может стать лидером на востоке, потому что над ней нависает угроза Пакистана.

Общий язык предоставлял Ахиллу свободу выбора местоимений, и Петра восхитилась тем, как это было сделано: Индия - "она", Пакистан - "он".

- Дух Божий куда больше свойствен Индии и Пакистану, чем любой другой стране. Не случайно именно здесь великие религии рождались или достигали высочайшей чистоты. Но Пакистан не дает Индии стать великой на востоке, а Индия препятствует величию Пакистана на западе.

- Верно, но неразрешимо, - согласился Вахаби.

- Это не так, - возразил Ахилл. - Позвольте мне напомнить вам один эпизод из истории, всего за несколько лет до создания Пакистана как государства. В Европе противостояли друг другу две великие державы: сталинская Россия и гитлеровская Германия. Оба вождя были монстрами. Но они видели, что вражда приковала их друг к другу. Никто ничего не мог сделать, пока другой грозил напасть при малейшей возможности.

- И вы сравниваете Индию и Пакистан с Гитлером и Сталиным?

- Ни в коем случае, - твердо ответил Ахилл, - потому что пока что Индия и Пакистан проявляют куда меньше здравого смысла и самообладания, чем эти два монстра.

Вахаби обернулся к помощнику.

- Как обычно, Индия нашла новый способ нас оскорбить.

Помощник встал, чтобы помочь Вахаби подняться.

- Сэр, я считал вас человеком мудрым, - сказал Ахилл. - Никто здесь не видит вашего жеста. Никто никогда не процитирует то, что я сказал. Вы ничего не потеряете, выслушав меня, и потеряете все, уйдя сейчас.

Петра застыла от таких резких слов. Не слишком ли далеко зашел этот подход "прямота вместо лести"? Любой нормальный человек извинился бы за неуместное сравнение с Гитлером и Сталиным, но не Ахилл. Что ж, на этот раз он точно зашел слишком далеко. Если провалится эта встреча, вся его стратегия обратится в нуль. Напряжение, в котором он пребывал, заставило его оступиться.

Вахаби не сел.

- Говорите, что у вас есть сказать, и покороче.

- Гитлер и Сталин послали на переговоры своих министров иностранных дел, Риббентропа и Молотова, и те, несмотря на страшные обвинения, которые друг на друга возводили, подписали пакт о ненападении и разделили между собой Польшу. Да, примерно через два года Гитлер нарушил пакт, что привело к гибели миллионов людей и в конце концов к краху Гитлера, но к вашей ситуации это не относится, поскольку, в отличие от Гитлера и Сталина, вы и Чапекар люди чести - вы принадлежите к народу Индии и верно служите Богу.

- Сказать, что Чапекар и я верно служим Богу - это кощунство по отношению к одному из нас, если не к обоим, - заметил Вахаби.

- Бог любит эту землю, Он дал величие индийцам, - произнес Ахилл с такой страстью, что Петра поверила бы в искренность его слов, если бы не знала его лучше. - Неужто вы думаете, что это по воле Бога Пакистан и Индия остаются во тьме и слабости, и только потому, что Индия еще не пробудилась к исполнению воли Аллаха?

- Мне не интересно, что говорят атеисты и безумцы о воле Аллаха.

"Это ты молодец", - подумала Петра.

- И мне тоже, - ответил Ахилл. - Но я скажу вам одно: если бы вы с Чапекаром подписали соглашение не о единстве, но о ненападении, вы могли бы поделить между собой Азию. И если пройдут десятилетия и между двумя великими государствами Индостана будет мир, разве не станут индуисты гордиться мусульманами, а мусульмане - индуистами? Разве не может тогда случиться так, что индуисты прислушаются к учению Корана, уже не книге своего заклятого врага, а книге собратьев по Индостану, вместе с Индией руководящими всей Азией? Если вам не нравится пример Гитлера и Сталина, посмотрите на Испанию и Португалию, честолюбивые государства колонизаторов, деливших между собой Пиренейский полуостров. Расположенная западнее Португалия была меньше и слабее, но она открыла человечеству моря. Испания послала одного исследователя, да и тот итальянец, - но он открыл новый мир.

И снова Петра увидела, как работает тонкая лесть. Не сказав этого прямо, Ахилл уподобил Португалию - страну меньшую, но более храбрую - Пакистану, а страну, победившую лишь благодаря слепому случаю, - Индии.

- Они могли затеять войну и уничтожить друг друга или ослабить безнадежно. Но вместо этого они послушали Папу, который провел на земле черту и все, что было на запад от нее, отдал Португалии, а все, что на восток, - Испании. Джафар Вахаби, проведите на земле эту черту. Объявите, что не начнете войну против великого народа Индостана, еще не услышавшего слова Аллаха, но покажете всему миру сияющий пример чистоты Пакистана. Тем временем Тикал Чапекар объединит Восточную Азию под водительством Индии, чего эти народы давно уже хотят. А потом, в тот счастливый день, когда индуисты придут к Книге, ислам в мгновение ока распространится от Нью-Дели до Ханоя.

Вахаби медленно сел.

Ахилл замолчал.

Петра знала, что его дерзость увенчалась успехом.

- До Ханоя, - медленно повторил Вахаби. - Почему не до Пекина?

- Когда мусульмане Пакистана станут стражами священного города, в тот день индуисты могут помыслить о том, чтобы войти в запретный город.

- Вы говорите возмутительные вещи! - засмеялся Вахаби.

- От этого они не перестают быть верными. Я прав. И прав в том, что именно сюда указывает ваша книга. И в том, что это очевидное заключение, если только Индия и Пакистан будут благословенны в одно и то же время иметь руководителей прозорливых и смелых.

- А какое вам до всего этого дело? - спросил Вахаби.

- Я мечтаю о мире на Земле, - ответил Ахилл.

- И потому подстрекаете Пакистан и Индию к войне?

- Я подстрекаю вас согласиться не воевать друг с другом.

- Вы думаете, Иран мирно примет лидерство Пакистана? И турки встретят нас с распростертыми объятиями? Такое единство мы сможем создать лишь завоеванием.

- Но оно будет создано, - сказал Ахилл. - И когда ислам будет объединен народом Индостана, этот народ более не будет унижаем другими государствами. Одна великая мусульманская страна, одна великая индуистская страна, живущие в мире друг с другом, и слишком сильные, чтобы на них решился напасть кто-нибудь. Так и придет мир на землю, если будет воля Божья.

- Иншалла, - эхом отозвался Вахаби. - Но на этом этапе мне надо бы знать, какие у вас полномочия. В Индии у вас нет официального поста. Откуда мне знать, что вас послали не усыплять меня сладкими речами, пока индийские армии сосредоточиваются для очередного неспровоцированного нападения?

Петра потом думала, нарочно ли Ахилл подвел Вахаби к этим словам путем точного расчета, что позволило ему исполнить великолепный театральный эффект, или это была случайность. Потому что Ахилл в ответ просто вынул из портфеля лист бумаги, подписанный внизу синими чернилами.

- Что это? - спросил Вахаби.

- Мои полномочия. - Ахилл протянул лист Петре. Она встала и вынесла его на середину комнаты, где у нее принял бумагу помощник Вахаби.

Вахаби внимательно прочел и покачал головой:

- И это он подписал?

- Он не только это подписал, - ответил Ахилл. - Спросите свою службу спутникового наблюдения, что сейчас делает армия Индии.

- Отходит от границы?

- Кто-то должен первым проявить доверие. Это та возможность, которой вы ждали, вы и все ваши предшественники. Индийская армия отходит от ваших границ. Можете послать вперед свои войска. Можете превратить этот жест мира в кровавую баню. Или можете велеть своим войскам идти на запад и на север. Иран ждет, чтобы вы принесли ему чистоту ислама. Халифат Стамбула ждет, пока вы собьете с него цепи светского правительства Турции. А за спиной у вас останутся только братья по Индостану, желающие вам удачи, чтобы вы показали величие этой земли, избранной Богом, и показали, что она готова подняться.

- Не тратьте слов, - сказал Вахаби. - Вы понимаете, что я должен проверить подлинность этой подписи и подтвердить, что войска Индии отходят в указанном вами направлении.

- Вы сделаете то, что считаете нужным сделать, - ответил Ахилл. - А я сейчас возвращаюсь в Индию.

- Не ожидая моего ответа?

- Я не задавал вам вопроса, - сказал Ахилл. - Вопрос задал Тикал Чапекар, и это ему вы должны дать ответ. Я всего лишь посланец.

С этими словами Ахилл встал. Петра тоже. Ахилл смело подошел к Вахаби и протянул руку:

- Я надеюсь, вы простите меня, но мне трудно было бы вернуться в Индию и не иметь возможности сказать, что моя рука касалась руки Джафара Вахаби.

Вахаби протянул руку для пожатия.

- Навязчивый иностранец, - сказал он, но глаза его подмигнули, и Ахилл в ответ улыбнулся.

"Неужто это действительно вышло? - подумала Петра. - Молотов с Риббентропом торговались неделями, а Ахилл добился своего за единственный разговор".

Какие же были у него волшебные слова?

Но по пути, снова под эскортом четырех индийских солдат - фактически ее сторожей, - Петра поняла, что волшебных слов не было. Ахилл просто изучил обоих лидеров и понял их честолюбие, жажду величия. Каждому из них он сказал то, что они больше всего хотели услышать. Он дал им мир, которого они давно втайне жаждали.

На разговоре с Чапекаром Петра не присутствовала, но могла себе представить, как он проходил.

"Вы должны сделать первый шаг, - наверняка говорил Ахилл. - Действительно, мусульмане могут этим воспользоваться, могут напасть. Но у вас самая большая в мире армия и самый великий народ. Пусть нападут, вы выдержите удар и возвратите его обратно с силой воды, прорвавшей плотину. И никто не осудит вас за попытку установить мир".

"А я ведь не саботировала планы, - сообразила Петра. - Я была так уверена, что их нельзя будет использовать, что не позаботилась заложить в них дефекты. Они могут и в самом деле сработать. Что же я наделала?"

И теперь она поняла, зачем Ахилл взял ее с собой. Конечно, он хотел поважничать перед ней - почему-то ему был нужен свидетель его триумфа. Но было еще кое-что. Он хотел ткнуть ее носом в тот факт, что сделает такое, чего, по ее словам, сделать невозможно.

Хуже всего, она поймала себя на надеждах, что ее планы действительно будут пущены в ход, и не потому, что ей хотелось, чтобы Ахилл выиграл войну, а чтобы утереть нос тем сукиным сынам из Боевой школы, которые так над ее планами издевались.

Надо как-то передать весточку Бобу. Надо его предупредить, чтобы он предупредил правительства Бирмы и Таиланда. Что-то надо сделать, чтобы подорвать мои собственные планы, иначе гибель и разрушение будут на моей совести.

Она глянула на Ахилла, который спал на сиденье, не замечая пролетавших внизу миль, устремленного туда, где начнутся его завоевания. Если только убрать из уравнений его убийства, он бы оказался замечательным парнем. Из Боевой школы его отчислили с клеймом "психопат", и все же он сумел склонить к себе не одно, а три главных мировых правительства.

Я сама видела его последний триумф, и все еще не до конца понимаю, как он это сделал.

Она вспомнила рассказ из детства - про Адама и Еву в саду и говорящего змея. Она тогда спросила, к возмущению всей семьи: что за дура была эта Ева, что поверила змею? Но теперь она понимала. Она слышала голос змея и видела, как подпал под его очарование могучий и властный человек.

Съешь этот плод, и исполнится желание твоего сердца. В нем не зло, в нем благородство и добро. Тебя прославят за это.

И он восхитителен на вкус.

13

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

Кому: Cariotta % agape @ vatican. net / orders / sisters / ind

От: Graff % bonpassage @ colmin. gov

Тема: Нашлась?

Кажется, мы нашли Петру. Один мой друг в Исламабаде, знающий, насколько я в этом вопросе заинтересован, сообщает, что вчера из Нью-Дели прилетал весьма необычный посланник и имел короткую беседу с Вахаби. Это был подросток, о котором известно только имя - Ахилл, и с ним девочка подходящей к описанию наружности, которая все время молчала. Петра? Мне это кажется правдоподобным.

Бобу следует знать, что я выяснил. Во-первых, мой друг сообщает, что вслед за беседой почти сразу последовал приказ пакистанской армии отойти от границы с Индией. Сопоставим это с уже известным отводом индийских войск от границы и увидим, что произошло казавшееся невозможным: после двухсот лет напряженной вражды - действительная попытка к миру. Похоже, что это достигнуто усилиями Ахилла или с его помощью. (Поскольку многие наши колонисты - индийцы, у нас в министерстве боятся, что установившийся на субконтиненте мир поставит нашу работу под угрозу!)

Во-вторых, то, что Ахилл в такую важную поездку взял с собой Петру, подразумевает, что она не подневольный участник его проектов. Учитывая, что Влад в России соблазнился работой с Ахиллом, хоть и ненадолго, не так уж немыслимо, что такой известный скептик, как Петра, тоже могла искренне поверить в Ахилла, находясь в плену. Боб должен знать об этой возможности; быть может, он пытается спасти человека, не желающего, чтобы его спасали.

В-третьих, скажите Бобу, что я могу установить контакты в Хайдарабаде среди бывших учеников Боевой школы, служащих в индийском верховном командовании. Я не буду просить их поступиться верностью своей стране, но спрошу лишь о Петре и выясню, что они видели или слышали о ней. Надеюсь, верность родной школе в данном случае окажется сильнее патриотической секретности.

Компактные ударные силы Боба были именно таковы, как он надеялся. Это не были солдаты, элитные в том смысле, в котором были ученики Боевой школы, - их выбирали не за способность командовать. Но этих людей было проще обучать. Они не занимались постоянным анализом и рефлексией. В Боевой школе многие солдаты старались показать себя в выгодном свете, чтобы улучшить свою репутацию, и командирам постоянно приходилось следить, чтобы солдаты не забывали об общей цели армии.

Боб, изучая армии реального мира, узнал, что обычно проблема бывает обратная: солдаты старались не выступать слишком ярко ни в чем, не обучаться слишком быстро - из страха, что товарищи сочтут их подлизами или показушниками. Однако оба эти недуга лечились одинаково. Боб изо всех сил старался заработать репутацию командира крутого, но справедливого.

У него не было любимчиков или друзей, но он всегда замечал хорошую работу и не оставлял ее без комментариев. Хотя похвала его не была многословной; он просто отмечал эту работу перед всеми: "Сержант, ваше отделение не допустило ошибок". И только потрясающие достижения он хвалил открыто, одним коротким словом: "Хорошо".

Как он и ожидал, редкость такой похвалы, причем лишь заслуженной, скоро сделало ее самой ценимой валютой в его войске. Отлично выступившие солдаты не получали особых привилегий или власти и потому не были отвергаемы своими товарищами. Похвала не была цветистой и не смущала, напротив, удостоенные ее становились объектом подражания. Главной целью солдат было завоевать признание Боба.

Это была реальная власть. Изречение Фридриха Великого насчет того, что солдат должен бояться своего начальника больше, чем врага, - глупость. Солдат должен знать, что пользуется уважением своих начальников, и ценить это уважение больше, чем он ценит жизнь. Более того, он должен знать, что это уважение заслужено - что он действительно хороший солдат, каким его и считают офицеры.

В Боевой школе Боб то короткое время, что командовал армией, использовал для самообучения: он каждый раз вел своих людей к поражению, потому что его больше интересовало научиться всему, чему можно было, чем заработать очки. Солдат это деморализовало, но Бобу было все равно - он знал, что это ненадолго и что его время в Боевой школе почти закончено. Но здесь, в Таиланде, он знал, что битвы предстоят реальные и что на кон будут поставлены жизни его солдат. Целью здесь была не информация, а победа.

Кроме очевидного мотива, у Боба был еще один, более глубокий. В какой-то момент грядущей войны - или даже до нее, если повезет, - он часть своих сил использует для дерзкой спасательной операции, вероятно, в глубине индийской территории. Допуск на ошибку будет нулевой. Он выполнит задачу, выручит Петру.

Боб загонял себя так же, как и своих людей. Он тренировался вместе с ними - ребенок наравне со взрослыми мужчинами участвовал во всех учениях. Он бежал с ними, и его ранец был лишь ненамного легче - лишь постольку, поскольку ему нужно было меньше калорий. Оружие у него тоже было меньше и легче, но никто за это на него не косился - к тому же все видели, что его пули ложатся в цель не реже, чем у других. Он не требовал от своих солдат ничего, чего не делал бы сам. А если что-то у него получалось хуже, чем у другого, он не стеснялся подойти и попросить замечаний и советов, которым потом следовал.

Такое было неслыханно - чтобы командир рисковал показаться неумелым или слабым перед лицом своих солдат. И Боб тоже этого не стал бы делать, поскольку выгода здесь обычно не перевешивала риск. Но дело было в том, что он собирался вместе с ними участвовать в трудных маневрах, а до сих пор его обучение было теоретическим и игровым. Он должен был стать солдатом, чтобы иметь возможность решать возникающие во время операции проблемы, а значит, он должен был соответствовать их уровню, то есть в крайнем случае эффективно участвовать в бою.

Поначалу из-за его юности и малого роста солдаты пытались облегчить ему жизнь. Он отказывался спокойно, но твердо. "Я тоже должен это уметь", - говорил он, и дискуссий не возникало. Естественно, солдаты тем внимательнее наблюдали за ним - соответствует ли он сам стандартам, которые установил для них. И они видели, что он напрягает свое тело изо всех сил. Они видели, что он ни от чего не шарахается, что вылезает из болота такой же грязный, как остальные, преодолевает препятствия той же высоты, что и все, что ест не лучше и спит не мягче.

А чего они не видели - насколько он строит свой отряд по образцам армий Боевой школы. Свои двести человек он разделил на пять рот по сорок. Каждая рота, как армия Эндера в Боевой школе, делилась на пять взводов по восемь человек в каждом. Каждый взвод должен был уметь действовать совершенно автономно, каждая рота - абсолютно независимо. И в то же время Боб тренировал у своих людей наблюдательность и учил их видеть то, что ему надо было видеть.

- Вы - мои глаза, - говорил он. - Вы должны уметь видеть и то, что я хочу видеть, и то, что вы будете видеть. Я всегда буду говорить, что я планирую и почему, так что вы, если увидите проблему, которой я не предусмотрел и которая может изменить план, вы ее узнаете. И тогда вы поставите меня в известность. Мой лучший шанс сохранить жизнь вам всем - знать все, что делается у вас в голове во время боя, а ваш лучший шанс остаться в живых - знать все, что думаю я.

Конечно, он понимал, что не может рассказывать все. Несомненно, они тоже это понимали. Но Боб чрезмерно - по стандартам обычной военной доктрины - много времени уделял изложению причин своих приказов и требовал, чтобы командиры взводов и рот так же поступали со своими людьми.

- Тогда, если вам отдадут приказ, не объясняя причин, вы будете знать, что на объяснения нет времени и надо действовать, - но причина есть, и вам бы ее сказали, если бы была возможность.

Однажды Сурьявонг пришел понаблюдать за учениями, а потом спросил Боба, не рекомендует ли он обучать подобным способом всю армию.

- Ни в коем случае, - ответил Боб.

- Если тебе это годится, почему не пригодится повсюду?

- Обычно это не нужно, а времени на это нет, - сказал Боб.

- Но у тебя оно есть?

- Эти солдаты будут призваны делать невозможное. Их не пошлют удерживать позицию или наступать на окопы противника. Их пошлют на сложные и трудные задания прямо под носом у врага, в обстоятельствах, когда они не смогут запрашивать инструкций, а должны будут сами принимать решения и выполнять задачу. Это будет невозможно, если они не будут знать смысла полученных приказов. А чтобы до конца доверять командиру, они должны знать, как командир думает - чтобы компенсировать неизбежные слабости своих командиров.

- И твои слабости? - спросил Сурьявонг.

- Как ни невероятно, Сурьявонг, у меня тоже есть слабости.

Эти слова заслужили едва заметную улыбку от Сурового - редкий приз.