Детство Иисуса Кутзее Джозеф
Сеньора Очоа предложила перевести нашего сына Давида в специальную школу в Пунто-Аренас.
По зрелому размышлению мы решили этого не делать. Давид, по нашему суждению, слишком юн, чтобы жить отдельно от родителей. Также мы сомневаемся, что он получит в Пунто-Аренас нужное ему внимание. Таким образом, мы продолжим его обучение на дому. Мы от души надеемся, что трудности с его обучением скоро останутся в прошлом. Он, по вашему признанию, толковый, быстро обучаемый ребенок.
Со своей стороны благодарим вас за ваши усилия. Прилагаем письмо, которое направили директору школы, с уведомлением о прекращении обучения.
Ответа он не получает. Но прибывает письмо, в котором содержится трехстраничная анкета для поступления в Пунто-Аренас, а к ней приложен список одежды и личных вещей (зубная щетка, зубная паста, расческа), которые ученик должен привезти с собой, а также проездной билет на автобус. Все это они оставляют без внимания.
Далее следует телефонный звонок – не из школы и не из Пунто-Аренас, а, насколько может разобрать Инес, из какой-то городской административной конторы.
– Мы решили не возвращать Давида в школу, – уведомляет она звонящую женщину. – Ему никакой пользы от обучения. Он будет обучаться на дому.
– Ребенка разрешено обучать на дому только при условии, что родитель – дипломированный учитель, – говорит женщина. – Вы дипломированный учитель?
– Я мать Давида, и мне самой решать, как он будет получать образование, – отвечает Инес и кладет трубку.
Через неделю приходит письмо. Со штампом «Судебное уведомление». Оно повелевает непоименованному родителю (-ям) и/или опекуну (-ам) предстать перед следственной комиссией 21 февраля к девяти утра и предъявить причину, почему соответствующий ребенок не должен быть переведен в Центр специального обучения в Пунто-Аренас.
– Я отказываюсь, – говорит Инес. – Я отказываюсь ехать в этот их суд. Увезу Давида в «Ла Резиденсию» и спрячу его там. Если кто-нибудь спросит, где мы, скажете, что мы уехали вглубь страны.
– Пожалуйста, подумайте еще раз, Инес. Вы таким образом сделаетесь беженкой. Кто-нибудь из «Ла Резиденсии» – тот привратник, что вечно сует нос не в свое дело, к примеру, – доложит властям. Давайте съездим в это управление – мы с вами и Давид. Пусть посмотрят сами, что у этого мальчика нет рогов, что это обычный шестилетка, он слишком юн, он не может жить отдельно от матери.
– Игры кончились, – предупреждает он мальчика. – Если тебе не удастся убедить этих людей, что ты хочешь учиться, они вышлют тебя в Пунто-Аренас, за колючую проволоку. Тащи учебники. Будешь учиться читать.
– Но я умею читать, – терпеливо говорит мальчик.
– Ты умеешь читать только свою бессмыслицу. Будем учиться читать как следует.
Мальчик трусит в комнату, возвращается с «Доном Кихотом», открывает первую страницу.
– «В некоем селе Ламанчском, – читает он медленно, но уверенно, наделяя каждое слово должным весом, – которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в тощей кляче и борзой собаке»[3].
– Очень хорошо. Но как проверить, что ты не выучил этот абзац наизусть? – Он выбирает случайную страницу. – Читай.
– «Одному Богу известно, существует Дульсинея на свете или же не существует, – читает мальчик, – вышмылена она или не вышмылена».
– «Вымышлена». Дальше.
– «В исследованиях подобного рода нельзя заходить слишком далеко. Я не порождал мою госпожу в воображении и не зачинал ее». Что такое «зачинал»?
– Дон Кихот говорит, что он не отец и не мать Дульсинеи. Зачатие – это то, чем отец помогает сделать ребенка. Дальше.
– «Я не порождал мою госпожу в воображении и не зачинал ее, однако все же представляю ее себе такою, какою подобает быть сеньоре, обладающей всеми качествами, которые способны удостоить ее всеобщего преклонения». Что такое «преклонение»?
– Преклонение – когда на кого-нибудь молятся. Ты почему не говорил мне, что умеешь читать?
– Я говорил. Ты не слушал.
– Ты делал вид, что не умеешь. Писать тоже можешь?
– Да.
– Неси карандаш. Запиши, что я тебе прочитаю.
– У меня нет карандаша. Я забыл карандаши в школе. Ты собирался их спасти. Ты обещал.
– Я не забыл.
– Можно мне лошадь на следующий день рождения?
– В смысле как Эль Рей?
– Нет, маленькую лошадь, чтобы спала со мной в комнате.
– Образумься, дитя. Лошадь нельзя держать в квартире.
– Инес держит Боливара.
– Да, но лошадь гораздо крупнее собаки.
– Можно лошадь-малютку.
– Лошадь-малютка вырастет в большую лошадь. Давай так. Будешь хорошо себя вести, покажешь сеньору Леону, что можешь прижиться в его классе, мы тебе купим велосипед.
– Я не хочу велосипед. На велосипеде людей не спасешь.
– Ну, лошадь ты не получишь – и все тут. Пиши: «Одному Богу известно, существует Дульсинея на свете или не существует». Покажи.
Мальчик показывает ему тетрадку. «Deos sabe si hay Dulcinea o no en el mundo», – читает он, цепочка слов смирно строится слева направо, между безупречно выведенных букв – равные промежутки.
– Поразительно, – говорит он. – Одно маленькое замечание: по-испански Бог пишется Dios, а не Deos. В остальном все очень хорошо. Первоклассно. То есть ты все это время мог и читать, и писать, а сам фокусничал – и с мамой, и со мной, и с сеньором Леоном.
– Я не фокусничал. Кто такой Бог?
– «Одному Богу известно» – это такое выражение. Его употребляют, когда хотят сказать, что, дескать, никому не известно. Нельзя…
– Бог – никомуня?
– Не уходи от темы разговора. Бог – не никомуня, он живет так далеко, что мы не можем с ним ни поговорить, ни что-то вместе сделать. Замечает ли он нас, Dios sabe. Что скажем сеньоре Очоа? А сеньору Леону что скажем? Как мы им объясним, что ты с ними дурака валял, что ты умел и читать, и писать? Инес, идите сюда! Давиду есть что вам показать.
Он показывает ей тетрадку. Она читает.
– Кто такая Дульсинея? – спрашивает она.
– Не важно. Это женщина, в которую влюблен Дон Кихот. Ненастоящая женщина. Его идеал. Образ в его уме. Посмотрите, как умело он выписал буквы. Он все это время умел писать.
– Конечно, он умеет писать. Он все может – правда, Давид? Ты все можешь. Ты ж мой сыночек.
С широкой и (как ему кажется) вполне самодовольной улыбкой на лице Давид забирается на кровать и протягивает матери руки, а та сгребает его в объятия. Он закрывает глаза; он погружается в блаженство.
– Мы возвращаемся в школу, – объявляет он мальчику, – ты, Инес и я. Возьмем с собой «Дона Кихота». Покажем сеньору Леону, что ты умеешь читать. А следом ты скажешь, как глубоко раскаиваешься, что устроил всю эту кутерьму.
– Не пойду я в школу. Мне не надо. Я уже умею читать и писать.
– Выбор у нас уже не между школой сеньора Леона и домом. Выбор – между школой сеньора Леона и школой за колючей проволокой. Кроме того, в школе учатся не только читать и писать. Там еще учатся ладить с другими мальчиками и девочками. Там становятся общественными животными.
– У сеньора Леона в классе нет девочек.
– Да. Но ты встречаешь девочек на переменках и после школы.
– Мне не нравятся девочки.
– Все мальчики так говорят. А потом в один прекрасный день влюбляются и женятся.
– Я не собираюсь жениться.
– Все мальчики так говорят.
– Ты не женат.
– Да, но я – особый случай. Я слишком старый для женитьбы.
– Может, женишься на Инес?
– У меня с твоей матерью особые отношения, Давид, которых ты не поймешь, потому что слишком мал. Говорить об этом я больше не буду, скажу только, что это не отношения женитьбы.
– Почему?
– Потому что внутри каждого из нас есть голос, иногда именуемый «зовом сердца», который говорит нам, какое чувство у нас к тому или иному человеку. И к Инес у меня скорее благая воля, а не любовь – не такая любовь, от которой женятся.
– А сеньор Дага на ней женится?
– Тебя это волнует? Нет, сомневаюсь, что сеньор Дага хочет жениться на твоей матери. Сеньор Дага – не из тех, кто женится. Кроме того, у него совершенно удовлетворительная девушка.
– Сеньор Дага говорит, что они с Фрэнни зажигают. Он говорит, они устраивают фейерверки под луной. Говорит, что мне можно прийти посмотреть. Можно?
– Нет, нельзя. Когда сеньор Дага говорит «фейерверки», он не имеет в виду настоящие фейерверки.
– Имеет! У него целый ящик фейерверков. Он говорит, что у Инес идеальные груди. Говорит, что это идеальнейшие груди на свете. Говорит, что женится на ней из-за ее грудей и детей с ней заведет.
– Прямо так и говорит, а? Ну, у Инес свои мысли на этот счет.
– Почему ты не хочешь, чтобы сеньор Дага женился на Инес?
– Потому что если бы твоя мать правда хотела выйти замуж, ей бы стоило поискать мужа получше.
– Кого?
– Кого? Не знаю. Я не знаю всех поголовно мужчин, которых знает твоя мама. Она, видимо, знает много мужчин из «Ла Резиденсии».
– Мужчины из «Ла Резиденсии» ей не нравятся. Она говорит, они все слишком старые. Зачем нужны груди?
– Грудью женщина кормит своего ребенка молоком.
– У Инес в грудях есть молоко? У меня тоже будет молоко в грудях, когда я вырасту?
– Нет. Ты вырастешь в мужчину, а у мужчин нет грудей – полновесных грудей. Только у женщин в грудях есть молоко. У мужчин в грудях сухо.
– Я тоже хочу молоко! Почему мне нельзя молоко?
– Я тебе сказал: у мужчин молоко не делается.
– А что у мужчин делается?
– У мужчин делается кровь. Если мужчина хочет отдать что-то из своего тела, он сдает кровь. Идет в больницу и сдает кровь больным людям и тем, кто попал в аварию.
– Чтобы они поправились?
– Чтобы они поправились.
– Я буду сдавать кровь. Можно мне поскорее сдать кровь?
– Нет. Придется подождать, пока сделаешься постарше, чтобы у тебя в теле стало побольше крови. И я еще вот что хотел у тебя спросить. Тебе труднее в школе из-за того, что у тебя нет обычного отца, как у всех остальных детей, а есть только я?
– Нет.
– Ты уверен? Потому что сеньора Очоа, дама из школы, сказала нам, что тебя может беспокоить отсутствие настоящего отца.
– Меня не беспокоит. Меня вообще ничего не беспокоит.
– Рад это слышать. Потому что, ну, знаешь, отцы не очень важны по сравнению с матерями. Мать приводит тебя в мир из своего тела. Она дает тебе молоко, как я уже говорил. Она тебя держит на руках, защищает. А отец иногда бывает такой вот скиталец, как Дон Кихот, – он не всегда рядом, когда нужен. Он помогает тебя сделать, в самом начале, а потом уходит. Когда тебе пора явиться на свет, он, может, вообще исчез с горизонта – ушел искать новые приключения. Поэтому у нас есть заступники – верные, здравомыслящие заступники, а также дяди, чтобы кто-то занимал его место, на кого можно полагаться, пока отец далеко.
– Ты мне заступник или дядя?
– И то и другое. Можешь считать меня кем хочешь из двух.
– Кто мой настоящий отец? Как его зовут?
– Не знаю. Dios sabe. Возможно, это было в письме, которое ты вез, но письмо потерялось, его съели рыбы, и лей не лей слезы – его не вернуть. Как я уже говорил, часто бывает так, что мы не знаем, кто отец. Даже мать не всегда знает наверняка. Так вот: ты готов повидаться с сеньором Леоном? Готов показать ему, какой ты умный?
Глава 26
Они целый час терпеливо ждут у кабинета директора, пока не раздается последний звонок и последний класс не пустеет. Мимо проходит сеньор Леон с портфелем в руке – направляется домой. Он явно не рад их видеть.
– Всего пять минут вашего времени, сеньор Леон, – молит он. – Мы хотим показать вам, каких успехов Давид добился в чтении. Пожалуйста. Давид, покажи сеньору Леону, как ты читаешь.
Сеньор Леон жестом приглашает их в классную комнату. Давид открывает «Дона Кихота».
– «В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в тощей кляче…»
Сеньор Леон резко обрывает его:
– Я не готов слушать выученное наизусть. – Он шагает к книжному шкафу, достает книгу, возвращается с ней, открывает ее перед ребенком. – Читай.
– Откуда?
– Сначала.
– «Хуан и Мария едут к морю. Сегодня Хуан и Мария собираются на море. Отец говорит им, что их друзья Пабло и Рамона могут поехать с ними. Хуан и Мария радуются. Мать делает им бутерброды. Хуан…»
– Стоп! – говорит сеньор Леон. – Как тебе удалось выучиться читать за две недели?
– Он много времени провел с «Доном Кихотом», – встревает он, Симон.
– Пусть мальчик сам скажет, – говорит сеньор Леон. – Если ты две недели назад читать не мог, как тебе удается сейчас читать?
Мальчик пожимает плечами.
– Это же просто.
– Отлично. Раз чтение – это так просто, расскажи мне, про что ты читал. Расскажи мне какую-нибудь историю из «Дона Кихота».
– Он падает в яму, и никто не знает, где он.
– Да?
– А потом он убегает из нее. По веревке.
– А еще?
– Они его запирают в клетку, и он какает в штаны.
– И почему же они его запирают?
– Потому что они не верят, что он – Дон Кихот.
– Нет. Потому что нет такого человека – Дона Кихота. Потому что Дон Кихот – вымышленное имя. Они хотят отвезти его домой, чтобы он пришел в себя.
Мальчик бросает на него, Симона, неуверенный взгляд.
– У Давида свое прочтение этой книги, – говорит он сеньору Леону. – У него живое воображение.
Сеньор Леон не удостаивает его ответом.
– Хуан и Пабло идут на рыбалку, – говорит он. – Хуан ловит пять рыб. Пиши на доске: пять. Пабло ловит три рыбины. Пиши под пятью: три. Сколько рыб поймали вместе Хуан и Пабло?
Мальчик стоит у доски, глаза крепко зажмурены, словно он слушает, когда произнесено будет издалека некое слово. Мелок не движется.
– Считай. Считай «один-два-три-четыре-пять». Теперь еще три. Сколько получается?
Мальчик качает головой.
– Мне их не видно, – говорит он тихонько.
– Не видно чего? Тебе не надо видеть рыбу, нужно видеть числа. Смотри на числа. Пять и еще три. Сколько всего?
– На этот раз… на этот раз… – говорит мальчик тем же тихим, безжизненным голосом, – это… восемь.
– Хорошо. Проведи черту под тремя и запиши восемь. Значит, ты все время притворялся, что не умеешь считать. Теперь показывай, как ты умеешь писать. Пиши: «Conviene que yo diga la verdad» – «Я должен говорить правду».
Слева направо, медленно, но ясно, мальчик пишет: «Yo soy la verdad» – «Я есть правда».
– Видите, – говорит сеньор Леон, обращаясь к Инес. – Вот с чем мне ежедневно приходилось иметь дело, когда ваш сын был у меня в классе. Я настаиваю: в классе может быть только один начальник, не два. Вы не согласны?
– Он исключительный ребенок, – говорит Инес. – Что это за школа такая, если вы не справляетесь с единственным исключительным ребенком?
– Отказ слушать учителя не равносилен исключительности ребенка – это означает лишь то, что ребенок непослушен. Если вы настаиваете, что ребенку требуется особое обращение, отправьте его в Пунто-Аренас. Они там знают, как обращаться с исключительными детьми.
Инес вскакивает, глаза горят.
– В Пунто-Аренас он поедет через мой труп! – говорит она. – Идем, дорогой мой!
Мальчик осторожно укладывает мелок в коробку. Не глядя по сторонам, он выходит за матерью из класса.
В дверях Инес оборачивается и мечет в сеньора Леона последнюю стрелу.
– Вы не годитесь учить детей!
Сеньор Леон безразлично пожимает плечами.
К концу дня ярость Инес только нарастает. Она часами висит на телефоне с братьями, строит и перестраивает планы их отъезда из Новиллы и начала новой жизни где-нибудь в другом месте, вне досягаемости образовательных властей.
Он же, осмысляя встречу в классе, понимает, что все испортить еще хлеще можно было бы, да некуда. Ему не нравится властный сеньор Леон, он согласен с Инес, что ему нельзя руководить маленькими детьми. Но почему мальчик противится обучению? Врожденный бунтарский дух в нем возгорается, раздуваемый матерью, или у этих скверных отношений между учеником и учителем есть более отчетливая причина?
Он отводит мальчика в сторону.
– Я понимаю, что сеньор Леон может иногда быть очень строг, – говорит он, – и вы с ним не всегда ладили. Я пытаюсь понять, почему. Сеньор Леон, может, говорил тебе что-нибудь неприятное, а ты нам не рассказывал?
Мальчик бросает на него растерянный взгляд.
– Нет.
– Как я уже сказал, я никого не виню, я просто хочу понять. Есть ли какая-нибудь причина, по которой тебе не нравится сеньор Леон, – кроме того, что он строгий?
– У него стеклянный глаз.
– Я осведомлен об этом. Вероятно, так получилось из-за несчастного случая. Вероятно, его этим легко уязвить. Но мы не враждуем с людьми лишь потому, что у них стеклянный глаз.
– Почему он говорит, что Дона Кихота нет? Дон Кихот есть. Он в книге. Он спасает людей.
– Это правда, в книге есть человек, который называет себя Доном Кихотом и спасает людей. Но некоторые люди, которых он спасает, вообще-то не нуждаются в спасении. Им все нравится и как есть. И они злятся на Дона Кихота, кричат на него. Они говорят, он не понимает, что делает, говорят, что он нарушает общественный порядок. Сеньору Леону нравится порядок, Давид. Ему нравятся покой и порядок в классе. Ему нравится порядок в мире. В этом нет ничего плохого. Хаос бывает очень неприятным.
– Что такое «хаос»?
– Я тебе уже объяснял. Хаос – это когда нет порядка, нет законов, за которые держатся. Хаос – когда все подряд просто вихрится вокруг. Лучше описать я не могу.
– Это как числа расползаются и ты падаешь?
– Нет, не так, вообще не так. Числа никогда не расползаются. На числа можно полагаться. Числа скрепляют мироздание. С числами нам стоит дружить. Дружи ты с ними, они бы к тебе тоже прониклись. И тогда тебе бы не пришлось бояться, что они уйдут у тебя из-под ног.
Он говорит изо всех сил серьезно, и мальчик вроде слышит это.
– Почему Инес дерется с сеньором Леоном? – спрашивает он.
– Они не дерутся. Они повздорили и, возможно, оба пожалеют об этом, поразмыслив на досуге. Но это не то же самое, что драка. Крепкие слова – еще не драка. Бывает, нам приходится отстаивать тех, кого мы любим. Твоя мать отстаивала тебя. Так поступает хорошая мать – смелая мать – по отношению к своим детям: она отстаивает их, защищает, пока дышит. Тебе следует гордиться, что у тебя такая мама.
– Инес не моя мама.
– Инес твоя мама. Истинная мама. Она твоя истинная мать.
– Они меня заберут?
– Кто «они»?
– Люди из Пунто-Аренас.
– Пунто-Аренас – это школа. Учителя из Пунто-Аренас не похищают детей. Образовательная система действует по-другому.
– Я не хочу в Пунто-Аренас. Дай слово, что вы не дадите меня забрать.
– Даю. Мы с твоей матерью никому не позволим отправить тебя в Пунто-Аренас. Ты видел, какой тигрицей делается твоя мать, когда нужно тебя защитить. Она никого не подпустит.
Слушания проходят в новилльской штаб-квартире Управления просвещения. Они с Инес прибывают к назначенному времени. После краткого ожидания их проводят в громадную, гулкую залу, в ней – ряды пустых стульев. Во главе залы на приподнятой скамье сидят двое мужчин и женщина – судьи или экзаменаторы. Сеньор Леон уже на месте. Никто никого не приветствует.
– Вы родители мальчика Давида? – спрашивает судья посередине.
– Я его мать, – отвечает Инес.
– А я его заступник, – говорит он. – У него нет отца.
– Отец скончался?
– Отец неизвестен.
– С кем из вас проживает мальчик?
– Мальчик проживает со своей матерью. Мы с его матерью вместе не проживаем. У нас нет брачных отношений. Тем не менее мы трое – семья. В некотором роде. Мы оба привержены Давиду. Я вижу его каждый день – ну, почти.
– Насколько мы понимаем, Давид впервые посетил школу в январе, и его записали в класс сеньора Леона. Затем через несколько недель вас вызвали на консультацию. Все верно?
– Верно.
– И что сеньор Леон сообщил вам?
– Он сказал, что у Давида плохая успеваемость, а также что он нарушает субординацию. Сеньор Леон рекомендовал нам изъять ребенка из класса.
– Сеньор Леон, все верно?
Сеньор Леон кивает.
– Я обсудил этот случай с сеньорой Очоа, школьным психологом. Мы сошлись во мнении, что Давиду пойдет на пользу перевод в школу в Пунто-Аренас.
Судья смотрит по сторонам.
– Присутствует ли сеньора Очоа?
Судебный служитель шепчет ему на ухо. Судья говорит:
– Сеньора Очоа не может присутствовать, но подала отчет, который… – он перебирает бумажки, – который, как вы говорите, сеньор Леон, рекомендует перевод в Пунто-Аренас.
Вступает судья слева:
– Сеньор Леон, не могли бы вы объяснить, почему этот перевод необходим? По отношению к шестилетнему ребенку перевод в Пунто-Аренас видится довольно жесткой мерой.
– Сеньора, у меня двенадцатилетний учительский стаж. И за все это время у меня не было ни единого подобного случая. Мальчик Давид не бестолков. Он не инвалид. Напротив, он одарен и умен. Но он не воспринимает наставления и не учится. Я посвятил ему лично многие часы – в ущерб другим детям в классе, я пытался научить его основам чтения, письма и арифметики. Он нисколько не продвинулся. Он ничего не усвоил. Вернее, делал вид, что ничего не усвоил. Я говорю «делал вид», потому что на самом деле к приходу в школу уже умел и читать, и писать.
– Это правда? – спрашивает старший судья.
– Читать и писать, да, с перебоями, – отвечает он, Симон. – У него бывают хорошие и плохие дни. С арифметикой у него есть определенные трудности – философские трудности, я бы сказал, – которые препятствуют его успехам. Он исключительный ребенок. Исключительно умный и исключительный много в чем еще. Он сам научился читать – по книге «Дон Кихот», пересказанной для детей. Я сам узнал об этом совсем недавно.
– Дело не в том, – говорит сеньор Леон, – умеет ли мальчик читать и писать, и не в том, кто его научил, а в том, может ли он приспособиться к обычной школе. У меня нет времени работать с ребенком, который отказывается учиться и чье поведение мешает нормальному обучению класса.
– Ему едва исполнилось шесть! – взрывается Инес. – Что вы за учитель вообще, если не в состоянии управиться с шестилетним ребенком?
Сеньор Леон подбирается.
– Я не сказал, что не могу управиться с вашим сыном. Я не могу одного: выполнять свой долг перед другими детьми, пока он у меня в классе. Ваш сын нуждается в особом внимании того рода, какое мы в обычной школе не можем ему обеспечить. И поэтому я рекомендую Пунто-Аренас.
Воцаряется тишина.
– Вам есть что добавить, сеньора? – спрашивает старший судья.
Инес сердито мотает головой.
– Сеньор?
– Нет.
– Тогда прошу вас покинуть зал – и вас тоже, сеньор Леон, – и подождать нашего решения.
Читать бесплатно другие книги:
