Сын палача Сухачевский Вадим
— Это вы, капитан Огурцов, лучше с Эльвирой Семеновной связь поддерживайте, да поаккуратнее.
(«Вот же черт! Про все-то этот засранец знает! Даже, оказывается, про его, Огурцова, интимную связь с женой старшего майора Бубихина, с Эльвирой, о чем и на самых верхах едва ли ведали!»)
— Гм… Однако вы как-нибудь отчитываться думаете?
— Это перед кем, перед вами-то?
— Ну… я ведь тоже должен быть в курсе… Тоже отчитываюсь перед вышестоящими…
— Не торопитесь, Огурцов, успеете еще, отчитаетесь. Перед очень вышестоящим.
— Вы имеете в виду — перед Петром Евгеньичем?
— Низко берете. Перед Петром — да только, боюсь, перед другим. Уж перед ним-то — хе-хе! — с отчетом не оплошайте!
Отбой.
…Потом уже, схваченный за несанкционированную связь с врагом и прошедший через многие муки, стоя перед изрытой пулями стеной в ожидании, когда эта стена выпустит сквозь себя и его простреленную душу, он, бывший капитан государственной безопасности, а нынче — теперь уже ненадолго — просто з/к Огурцов, вспомнит тот недавний разговор по телефону и тогда поймет про самого высокостоящего, про небесного привратника Петра, перед которым, похоже, очень скоро ему держать отчет и который тогда взвесит все его грехи, ведомые и неведомые…
Майор Н. Н. Николаев возвращался с рыбалки, погруженный в свои мысли.
Собственно, никакой рыбалки и не было, просто возникла острая необходимость поговорить с майором А. А. Антоновым и старшим майором П. П. Петровым вне лубянского здания, где, как и в их квартирах, каждый закуток прослушивался. Ну а рыбы на всю троицу наловил секретный сотрудник П. П. Петрова, мастер и любитель этого дела, так что все возвращались домой не без улова, и сейчас, сидя в машине, он, Н. Н. Николаев, еще и еще раз мысленно возвращался к тому пасьянсу, который они втроем вроде бы кое-как сложили.
Итак, Викентий, сын палача, похитил у Кати и Васильцева какую-то девчушку, дочь раскулаченных, которую они привезли с собой из-за Урала, и теперь, шантажируя их, навязал какое-то жесткое состязание. Жертвами именно этого состязания и стали комиссар 3-го ранга Палисадников и старший майор Недопашный, причем расправился с обоими, судя по всему, именно этот недоросль, палачонок.
Да как умело, с каким блеском все провернул!
Вот эта его умелость и была той дыркой в сложенном вроде бы пасьянсе, которая сейчас заботила майора Н. Н. Николаева: где мог получить такие навыки этот юнец? Работа подлинного профессионала! Пожалуй, даже им троим, собравшимся на эту рыбалку, не уступал в профессионализме.
Уж на что асы Антонов с Петровым! Это Антонов придумал и провернул в одиночку то устранение капитана Жумайло при помощи шаровой молнии. Тоже, конечно, работа настоящего мастера.
Но, пардон, Антонов шесть лет под крылом у самого Судоплатова[12] работал, так что, можно сказать, прошел все мыслимые академии.
И Петров ловко тогда придумал: и с самкой скорпиона, и с бешеной кошкой все вышло настолько естественно, что никто даже расследования не начинал. Не говоря уж о «самовозгорании». Тут не только опыт, тут еще и остроумие: мол, сам сгорел, поганец. Считайте, кара небесная.
Но Петров — вообще человек-легенда, у него столько всякого за плечами!.. Не зря на груди два ордена Красного Знамени — один за устранение в Париже японского военного атташе, другой за мадридские дела. А если все его подвиги посчитать, так мог бы всю грудь этими орденами завесить.
Да он и сам, Н. Н. Николаев, не лыком шит, через многое довелось пройти…
Но чтобы какой-то желторотый юнец так чисто сработал!.. Нет, что-то тут было явно не так…
Вдруг он подумал: а что, если этот юнец — из тех «невидимок»?..
Слухи о том, что якобы кто-то уцелевший из «невидимок» и сейчас колобродит где-то около, нет-нет да и передавались на Лубянке тихим шепотом из уст в уста, но майор до сей поры считал все эти слухи беспочвенными. Он знал, что после закрытия того проекта всех «невидимок» ликвидировали, как и всех тех, кто этот проект вел.
Или, может, палач Викентий-старший, наставник этого палачонка, был причастен к тому проекту и чему-то обучил своего сынка?..
Нет, не могло такого быть! Проект был сверхсекретным, вели его люди сверхпроверенные, никакой Викентий Непомнящий просочиться туда не смог бы…
Вот эта самая дыра в пасьянсе и не давала покоя всю дорогу до дома майору Н. Н. Николаеву.
Впрочем, уже на подъезде к своему дому он, Н. Н. Николаев, эти мысли оставил, потому что надо было решать задачу более близкого плана, а ее решение вся троица поручила именно ему.
В Москву то ли уже прибыл, то ли должен был прибыть со дня на день сам Люцифер, террорист и убийца международного уровня, так что и Васильцеву, и этому Викентию в ближайшее время предстоит нешуточная схватка. Люцифер — это вам не комиссар Палисадников и не старший майор Недопашный. Совсем другой уровень!
Самому отследить и устранить Люцифера?..
Нет, не пойдет. Для отслеживания этого дьявола придется задействовать своих людей, и нет никаких гарантий, что кто-нибудь из них не доложит обо всем лично наркому Берия. Даже наверняка кто-то доложит. И тогда у наркома сразу возникнут вопросы — откуда, мол, майору Н. Н. Николаеву известна информация, переданная ему, и только ему, народному комиссару, лично?
Максимум, на что можно было пойти, это предупредить Васильцева о появлении Люцифера — пускай уж дальше действует сам.
Неплохо изучив Васильцева, он, Н. Н. Николаев, верил, что тому удастся сладить с этим сатаной. Пусть Васильцеву ангел с небес нашепчет, усмехнувшись, подумал майор. Благо, и Васильцев, и Катя с некоторых пор знают, что у них имеется свой собственный ангел-хранитель.
Ангел Митенька![13]
— Рыбку-то, рыбку забыли, товарищ майор! — крикнул водитель, когда он уже выходил из машины.
«Забывчивость — признак старости, — подумал Н. Н. Николаев, забирая у него садок с рыбой. — Ну да ничего, глядишь, повоюем еще!»
Глава 10
Стопами апостолов (Продолжение)
После исчезновения с Сухаревки Васильцева (будучи членом Тайного Суда, тот переехал на более комфортабельную квартиру в центре города) исчез оттуда и мазурик Федька-Федуло: некого ему было теперь подстраховывать, следя из-за своего котла.
Другие мазурики вернее всего решили, что помер Федуло. Вряд ли долго сокрушались…
Да он и вправду помер, Федька-Федуло — в ухо надуло, не было такого больше на земле. А был теперь чистенько одетый Викентий Викентиевич Непомнящий, проживающий в четырехкомнатной квартире на Мясницкой, сходства с тем Федькой-Федулой почти не имеющий. Этот Викентий Непомнящий трудился с утра до вечера, силясь постичь школьные премудрости, не доставшиеся ему в бытность тем самым чумазым Федькой-Федулой. В особенности налегал на математику. Трудная была наука!
Теперь даже того очкастого Васильцева зауважал больше, чем прежде. Надо же! Настоящий математик! По собственному желанию эту математику превзошел! С головой, стало быть, мужик.
Викентий Иванович учил другому, многому — и как одному, без оружия отбиться от шестерых, и как от слежки уходить, и как самому осуществлять слежку. Ученик платил за то учителю апостольским терпением и за год осилил то, что иному и за пять лет не превозмочь.
Однажды вечером Викентий Иванович вернулся домой мрачнее тучи, таким его Викентий-младший прежде не видел никогда.
Чай пили в полном безмолвии, младший Викентий чувствовал, что сейчас лучше не встревать. Наконец Викентий Иванович сам начал разговор. Оказывается, у Тайного Суда появился новый, по-настоящему могущественный враг.
Спросил:
— Как по-твоему, какая сила властвовала над людьми со времени возникновения человечества, что заставляло людей истреблять себе подобных, сметать с лица земли царства, империи, целые цивилизации?
— Жадность, наверное, — предположил Викентий-младший.
Но Викентий Иванович покачал головой:
— Нет, жадность появилась позже. А предшественник ее — величайший из всех земных владык. И имя ему — Голод. Он сильнее всех полководцев и древнее всех земных царств.
Бывший Федуло вспомнил недавний голод в стране, когда всю солому с крыш объели, а потом и люди людей стали есть. В тот голод он и родителей схоронил, а сам — в Москву, мазуриком, чтобы тоже с голодухи не сдохнуть.
— Тогда, — сказал он, — большевики и НКВД — все равно самые сильные на земле: такой голодухи, как при них, наверно, давно уже не было.
— Потому они и смели огромную империю, — согласился Викентий Иванович. — Но только, уверен, эта победа недолгая, если мерить в исторических масштабах. Когда-нибудь люди будут жить сытнее — и их тоже сметут. Царь Голод им неподвластен, это лишь временный союз. Да, временно у них общая армия, но подчиняется она, поверь мне, не Ворошилову и Тимошенке.
— Вы — про Красную армию? — спросил младший Викентий.
— Я — про куда более многочисленную армию, чем любая РККА[14], — ответил Викентий Иванович, — про армию, существующую повсеместно. Я — про армию нищих.
— Но что они могут, нищие, без пушек, без пулеметов, без аэропланов?
— О, если только пожелают — могут они очень многое! И никакие пушки с аэропланами им не нужны. Иное дело, что на это необходимо решение их земного владыки.
— У них и владыка есть?
— А как же! Династия их владык самая древняя, древнее Египта и Вавилона, поскольку нищие существовали на земле всегда. И сейчас ими правит очередной король нищих, имя его Лука, и могущество его почти безгранично… Я говорю «почти», ибо существует еще одна сила, столь же древняя, поскольку лишь она может утолить голод нищих.
Викентий-младший посмотрел на него вопросительно.
— Я имею в виду помойки, — объяснил Викентий Иванович. — Да, да, помойки, которые, как и голод, существовали и существуют всегда и везде на земле. Порой они были единственным спасением нищих от голодной смерти… (уж кому-кому, а бывшему Федуле-то мог бы этого и не объяснять; без помоек все мазурики давно бы перемёрли). Но помойки тоже не всегда могли оставаться без хозяина, — продолжал Викентий Иванович, — поэтому с некоторых пор возникла династия, такая же, видимо, древняя, как династия королей нищих. Это династия императоров помоек, и нынче ее возглавляет некий Фома. Вместе они представляют силищу, равной которой не было и нет.
— А от Тайного-то Суда что им нужно? — нахмурился Викентий.
— То-то и оно — пока это не ясно. Но одно нападение уже было, так что имей в виду, отныне мы пребываем на чрезвычайном положении, нужна ежесекундная бдительность. Те, с кем мы столкнулись, намного сильнее нас.
Младший Викентий долго молчал, прежде чем решился спросить:
— А вы сами их видели? Ну, тех короля с императором?
— Не только видел, — вздохнул Викентий Иванович, — но даже один раз привелось побывать в их логове, и такого там насмотрелся!.. Не приведи господь оказаться там еще раз!
Объяснять, чего он там навидался, не стал. И Викентий-младший не спрашивал. Понимал одно: уж если бесстрашный Викентий Иванович так говорит, то, видно, жуть там была и впрямь трудноописуемая.
— Но боюсь, — после молчания добавил тот, — если они сами ко мне заявятся — будет еще хуже… — И повторил: — Так ты понял меня? Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!
Викентий-младший лишь кивнул, а про себя подумал: надо срочно взять тот наган.
Викентий Иванович оружия ему не давал. Да при его нынешних навыках оружие ему было, в общем, без надобности, но наган-то как раз имелся. Еще будучи Федулой, он его во время облавы на Сухаревке под кустами нашел. Тогда же его, завернув в промасленную ветошь, зарыл в земле на другом конце города.
— Я отойду? — сказал он. — Через час буду.
— Давай, — согласился Викентий Иванович. — Только помни…
— Ага, бдительность, — кивнул он и вышел.
Ах, если б знать!..
Место, где зарыл наган, отыскал сразу. Имея его при себе, почувствовал себя намного спокойнее и заспешил назад, на Мясницкую. И вот же! Ничего сердце не подсказывало в тот миг…
Вот когда оно сжалось — когда он, войдя в дом, уловил странный, неприятный запах. Пахло почему-то квашеной капустой, нечистым человеческим телом и протухшей помойкой. Не могло в доме у Викентия Ивановича пахнуть так!..
— Это я! — крикнул он с порога.
Но ответа не последовало.
Теперь уже сердце колотилось вовсю. С наганом в кармане, держа палец на спусковом крючке, он двинулся к спальне — именно в той стороне квартиры этот мерзкий запах был особенно силен.
Наконец открыл дверь спальни — и тут увидел…
Странно, что не свалился в обморок. Ибо ничего страшнее он не видел никогда…
На пол натекло много крови, и она еще продолжала течь…
Викентий Иванович был распят на стене — руки и ноги прибиты толстыми строительными костылями. А пятый костыль торчал у него из груди, с него-то кровь и лилась струйкой на пол.
Викентий-младший был уверен, что Непомнящий уже мертв, поэтому метнулся не к нему, а к окну, с наганом наизготовку: вдруг успеет увидеть кого-нибудь из гадов, сотворивших это.
Однако увидел совсем не их. От дома уходил очкастый математик Васильцев. Но уж он-то к этому явно был не причастен — уж больно ошарашенный имел вид.
И тут Викентий Иванович вдруг подал голос — совсем слабый, едва слышимый:
— Теперь ты — за меня… — проговорил он.
И после этих слов замолк уже навсегда.
Что он тогда имел в виду? Ты за меня отомстишь? Или, может, — теперь ты будешь за меня палачом Тайного Суда?
Викентий (теперь уже единственный) считал, что этими словами ему передано и то и другое: и обязанность отомстить, и право быть отныне палачом Суда.
После того, как сбежал от недавней облавы, он сменил место своего обитания на заброшенную пригородную дачу и теперь перед сном опять и опять вспоминал ту жуткую картину и те последние слова своего отца (он уже и в мыслях только так именовал Викентия Ивановича).
Мстить этим Луке и Фоме, впрочем, было давно уже без надобности, — через несколько дней, он знал, их свои же завалили. А может, и не свои, кто-то другой, — не имело значения.
А вот должность палача Тайного Суда по праву оставалась за ним, за ним одним!
Но — какого Суда?
Другого, совсем другого!
Пусть теперь дрожмя дрожат не только упыри-одиночки, пусть при упоминании этого Тайного Суда дрожит в смертном страхе вся погань, в каких бы чинах и званиях она ни была, и на каких бы верхах ни служила.
И никакие лондоны тут ему не указ! Всех, кто людей до такого, как нынче, довел, — всех надо!..
И Васильцев нужен ему в этом деле, ох как нужен! Потому как математик, а стало быть, с мозгами человек. Он поймет, он должен понять!
И еще зудела мысль: как все-таки с девчонкой этой решать?
А как-то решать все равно было надо…
Часть вторая
Схватка
Глава 1
Судья и его воинство
Уже несколько дней от Викентия-младшего не было никаких вестей, а Васильцев, признаться, этих вестей ждал, причем ждал с нетерпением. Какое бы новое состязание этот наглец ни навязал, все равно это означало, что Полина еще жива.
Он сам искал ее — но пока безрезультатно. Когда он возвращался с поисков, Катя не задавала лишних вопросов — и так по его виду все было ясно.
Сам удивлялся, насколько оба они за несколько дней привязались к этой девочке.
Когда вечером выходил из метро, вдруг почувствовал, что в этой давке кто-то запустил руку к нему в карман. Васильцев дернулся ухватить за руку воришку, но ничьей руки не поймал.
Кошелек был на месте, а кроме кошелька, в кармане появился какой-то листок бумаги.
Огляделся — рядом никого подозрительного.
Юрий достал листок, уже ожидая увидеть на нем знакомый почерк палачонка.
Однако вместо этого увидел текст, составленный из букв, вырезанных из газеты.
Этот текст гласил, что в Москву прибыл международный убийца по кличке Люцифер, в задачу которого входит устранение оставшихся членов Тайного Суда.
Подпись была: Ангел.
Когда вернулся домой, Катя по его лицу поняла — что-то произошло. Спросила:
— Что-то новое от этого дьявола?
— Да нет, скорее от ангела, — сказал Юрий, показывая ей листок.
— От того самого?
— Вероятно, — кивнул он, проходя в комнату. — Я, правда, его не видел, но не думаю, что вокруг нас роится целый сонм ангелов.
Прочтя послание, Катя проговорила:
— Да, это серьезно. Кстати, я тоже знаю, что Люцифер уже в Москве. — И призналась: — Мне страшно…
Это было совсем не похоже на нее. Ему казалось, что в мире нет человека более бесстрашного, чем она. Юрий прижал Катю к себе:
— Не бойся, малыш. Не забывай — у нас есть свой собственный ангел-хранитель, не всем так везет… А про Люцифера ты от кого узнала?
— От кого?.. Ну, если ты от ангела, то я, стало быть, — от дьявола. Вот, полчаса назад подсунули под дверь. — С этими словами она протянула ему записку.
Васильцев прочел:
Уважаемый Юрий Андреевич.
Сообщаю Вам неприятную весть. В Лондоне явно обеспокоены тем, что происходит в Москве, они привыкли действовать по-другому, и вот мне стало известно, что они присылают сюда своего палача по прозвищу Люцифер.
Палач он умелый и беспощадный. Самый умелый и самый беспощадный из всех существующих. Ох, не для переговоров присылают таких палачей! Так что и Вам, да и мне, грешному, надо принимать какие-то меры.
Пускай в этом-то и будет наше с Вами, Васильцев, состязание: кто первым нейтрализует Люцифера. Опередите меня — и Полина будет Ваша. А покуда за нее не беспокойтесь, с ней все в полном порядке.
Ну как, готовы?
Ваш В. В. Да, палачонок прав — таких, как Люцифер, присылают ясно для чего. Видимо, не на шутку забеспокоился лондонский центр, увидев, что действия Тайного Суда вовсе вышли за рамки всех уставов.
Катя произнесла это первой — то, что уже зарождалось у Юрия в голове:
— Мы должны сами устранить Люцифера.
Шуточное ли дело! Устранить главного палача всего Тайного Суда! Впрочем, Юрий был полностью согласен с Катей: иного выхода у них просто нет.
Однако сейчас, когда на кону была жизнь всех, и его, и Кати, и Полины, Юрий счел, что неразумно действовать в одиночку. Главное дело они с Катей сделают сами, но тут, возможно, потребуется и помощь всей его армии.
Состояла она из людей, которым он, Васильцев, некогда оказал немалые услуги, и каждый считал своим долгом ему отплатить.
Армия была невелика — всего пять человек, но каждый из них дорогого стоил.
Заручившись согласием Кати, он подсел к телефону. Позвонил каждому и попросил прийти к нему нынче вечером.
Так уж была устроена эта маленькая армия, что не явиться на зов ее солдаты ни при каких обстоятельствах не могли. Васильцев уселся в гостиной и попытался угадать, в каком порядке они начнут появляться.
Первым, как он верно угадал, прибыл грузный усач Головчухин, полковник уголовного розыска. По недюжинным сыщицким способностям давно бы ему уже следовало быть не меньше как начальником МУРа, но такой костью он был некогда в горле у всего московского уголовного мира, что здешнему воровскому братству пришлось выложить куда-то на самые верха не один, видимо, миллион рублей, чтобы полковника попридержали в должностях. С той поры он прыть свою поумерил, к делу начал относиться с некоторой прохладцей, стал изрядно брать «на лапу», но это, в отличие от былого рвения, легко сходило ему с рук.
С Васильцевым Головчухина свела беда: жену его взял НКВД по троцкистскому делу; тут уж даже полковник не мог ей помочь.
А он, Юрий, через своих поднадзорных помог, и жену полковника вскоре выпустили. Уже на другой день полковник заявился в гости с бутылкой коньяка и со словами: «Знай, Юрий Андреич, если смогу — всегда помогу. Слово Головчухина крепкое».
В ту пору никакая его помощь Васильцеву не требовалась, он, Юрий, собирал свою армию на какой-нибудь самый крайний случай, поэтому поставил только одно условие: чтобы по первому звонку полковник явился к нему.
С тех пор, вплоть до нынешнего дня, ни разу ему не звонил: не для того он сколачивал эту армию, чтобы поднимать ее по пустякам. Но сейчас был именно тот случай, когда без полковника не обойтись. Про добрую четверть Москвы Головчухин знал совершенно точно кто чем дышит, еще про четверть — догадывался, и сейчас его помощи Васильцев придавал первостепенное значение.
Юрий попросил полковника подождать, пока соберутся остальные, а пока что они завели какой-то ничего не значащий разговор. Усатый полковник почему-то сразу очень полюбился коту. Прохор прыгнул к нему на колени и ласково замурчал.
Не прошло и минуты, как дверной замок тихо щелкнул — стало быть, и второй гость не замедлился. То, что этот гость явился без звонка в дверь, ничуть не удивило ни Васильцева, ни Головчухина.
— Вьюн? — только лишь и спросил полковник.
Юрия поразило его умение определять воров на слух. Ибо это действительно был знаменитейший московский вор-медвежатник и король квартирных краж по кличке Вьюн, умевший открывать самые хитрые замки так же легко, как иной открывает мыльницу.
Но что бы там ни говорили о неблагодарности воров, к Вьюну это явно не относилось. Когда его однажды взяли на ограблении сберкассы и ему ломилась «вышка», Юрий воздействовал на своего поднадзорного судью; в результате Вьюну вместо «вышки» дали «десятку», но из лагеря он, понятно, уже через месяц слинял. А Юрию поклялся: «Все, что пожелаешь, начальник!»
«Начальник» пожелал одного: чтобы однажды, когда-нибудь — по первому же зову…
Он вышел в прихожую к Вьюну навстречу — хотел получить кое-какую консультацию по замкм. Рассказал, что входную дверь недавно кто-то легко открыл без ключа, и спросил:
— По-твоему, чья могла быть работа?
Вор минут пять тщательно осматривал дверь, крутил замки и наконец сказал:
— Да, ничего не скажешь, чистая работа! Мог, конечно, Леший, но он два года уж как помер. Ну, еще мог Костя Крест, но он давно уж сидит и вроде еще не убёг. Мог, конечно, и Викентий Непомнящий, который, я слыхал, был по вашей части, но он — царствие ему небесное. А больше так вот, с ходу, никого и не назову.
Да, хорошую выучку, видать, получил этот Викентий-младший от своего наставника!
Они вместе с Вьюном прошли в гостиную.
— Мое почтение, Семен Игнатьевич, — приветствовал вор полковника.
— И тебе, Сеня, не хворать, — буркнул тот. — Когда б я имел сильное желание, ты бы у меня уже лет семь парился на нарах.
Вор осклабился всеми своими фиксами:
— Может, оно и так, а может, оно и иначе, — и бесцеремонно уселся на диван рядом с полковником.
Пара была весьма контрастная — хмурого вида, полноватый, краснолицый полковник и с прилипшей навеки к бледному лицу улыбкой, тщедушный, худой, как стебель, вор, с непропорционально огромными кистями рук, которыми он (Васильцев это хорошо знал) мог рвать, как бумагу, железные листы.
Нынче Вьюн был необходим Васильцеву, потому что не существовало такой щели, в которую тот не нашел бы способ пролезть. Да и смекалка его при теперешних обстоятельствах была далеко не лишней.
Некоторое время Вьюн и Головчухин коротали время, предаваясь воспоминаниям. Если не прислушиваться к их разговору, то внешне выглядело это так, словно погрузились в добрые воспоминания два закадычных друга, а не матерый вор и такой же матерый сыщик.
— А вот в тридцать шестом, — прищурился вор, — вы бы меня, Семен Игнатьич, ни за что не словили! При всем уважении скажу — не словили бы!
— М-да, это ты ловко тогда придумал — по телеграфным проводам от нас уйти. Прямо канатоходец!.. А в тридцать восьмом — взял же я тебя! Хоть ты и через трубу уже в реку ушел.
— Кто ж мог знать, что вы в реке пятерых водолазов наготове держать станете? Кривить душой не буду — в тот раз вам повезло.
— Везение, братец, у картежников бывает, а у меня — расчет. Я как трубу увидел — сразу вычислил, что ты через нее вьюном, как тебе по прозвищу и положено, ускользнешь. Вот по такому расчету и взял.
— А надолго ли? Из Бутырки-то я уже на четвертый день смылся!
— Так то ж из Бутырки, оттуда только ленивый не бегает. А от меня бы ты не ушел…
Их задушевную беседу прервал звонок в дверь.
Вошедшая, весьма миловидная, несмотря на свои пятьдесят с лишком лет, женщина с бриллиантами в ушах и с бриллиантовыми перстнями на всех десяти пальцах была самой известной бандершей Москвы по прозвищу Пчелка. Тоже в свое время Васильцев помог ей избежать 58-й статьи[15], которую ей «шил» один лейтенант НКВД, в действительности желая просто-напросто прикарманить ее камушки, и с тех пор между нею и Васильцевым завязалось даже нечто похожее на дружбу. Сейчас она могла оказаться крайне полезной. Пожалуй, даже многоопытный Головчухин не знал об изнаночной стороне жизни столицы столько, сколько эта Пчелка через своих вездесущих «ночных бабочек».
Войдя в гостиную, она лишь кивнула своим старым знакомым, полковнику и Вьюну, затем устроилась в кресле, ожидая, пока Васильцев начнет разговор, ради которого он созвал столько знаменитостей, достала моток шерсти, спицы и, не задавая лишних вопросов, с видом самой добропорядочной в мире женщины принялась за вязание.
Юрий, однако, не спешил начинать, ведь он ждал еще двоих гостей.
Спустя минуту он встречал на пороге моложавого, элегантного мужчину, пахнущего дорогим одеколоном и одетого во все импортное. Это был сотрудник внешней разведки, уже сам, вероятно, забывший собственную фамилию и имя. Что, впрочем, не имело значения; Васильцев называл его Эдуардом Сидоровичем, и это вполне устраивало обоих.
Эдуард Сидорович в действительности был даже не двойным, а тройным агентом, о чем, кроме Васильцева и самого Эдуарда Сидоровича, никто не знал. Это и помогло Юрию, несколько раз избежав почти верной смерти от рук подосланных этим Эдуардом Сидоровичем убийц, в конце концов завербовать и его в свою маленькую армию.
Сейчас Эдуард Сидорович нужен был в особенности! Через свое ведомство он имел возможность узнать об иностранцах, недавно прибывших в СССР. Люцифер должен был быть из их числа.
Тройной агент был предельно точен, как английский лорд, — вошел под бой настенных часов, кивнул остальным, затем сверился со своими часами и сказал:
— Да, двадцать один ноль-ноль. Как и договаривались. Надеюсь, все уже в сборе?
— Нет, ждем еще одного, — ответил Васильцев. — Афанасий что-то запаздывает.
И тут услышал голос этого самого Афанасия, донесшийся из уборной:
— Мене, што ли, чекаете, товарыщ судья? А я вже давно тута. Заскочиу тильки по малой нужди — мчи нэма. Звиняйте, што бэз звонка.
— Класс! — восхитился Вьюн. — Высший пилотаж! Я — и то не услышал, как он прошмыгнул!
Если бы он получше знал Афанасия, это его удивило бы менее всего. Афанасий Хведорук от рождения обладал способностями поистине удивительными — мог без труда читать чужие мысли на расстоянии до пятидесяти метров, мог взглядом передвигать предметы, мог иногда (правда, обычно такое происходило непроизвольно, от волнения или от задумчивости) взмывать в воздух.
Такие его способности не могли остаться незамеченными. На родной Херсонщине его чуть было не прибили односельчане, считая лешим. Говорят, спалить хотели заживо. В последнюю минуту спасло ОГПУ, забравшее его для исследований в одну из своих спецлабораторий, под надзор товарища Глеба Бокия.
Но там Афанасию не давали пить его любимый портвейн «Бело-розовый», а без портвейна его чудесные способности начали быстро чахнуть.
Вызволением своим оттуда, из спецлаборатории ГПУ, он был обязан Юрию.
Васильцев имел влияние на одного профессора, общепризнанного, с мировым именем светилу в области психиатрии. Тот же, осмотрев Афанаси, заявил, что в данных условиях у него, судя по всему, начались эпилепсоидные приступы, что без длительного клинического лечения его былых способностей не восстановить, и забрал к себе в психиатрическую лечебницу, где с тех пор Афанасий жил без забот и лечился вовсю своим любимым «Бело-розовым», который Васильцев когда-то в неимоверных количествах поставлял ему каждый месяц.
В данном деле Васильцев рассчитывал на Афанасия больше, чем на всех остальных.
Однако надо было видеть лица всех собравшихся, когда Афанасий робко вбрел в гостиную. Даже при нынешних обстоятельствах Васильцев не смог сдержать улыбку, остальные же и вовсе едва не прыснули со смеху. Иначе отреагировал кот Прохор. Он спрыгнул с колен полковника и сделал лужу на полу, что за ним, культурным котом, никогда в жизни не водилось.
Одеяние чудища составляли резиновые галоши на босу ногу, больничные кальсоны с тесемочками, волочившимися по полу, застиранный байковый халат, некогда чернильно-фиолетового цвета, а довершал все сидевший набекрень черный стеганый треух, который Афанасий почему-то никогда и ни в какую не желал снимать.
Невероятной густоты растительность, покрывавшая все его лицо, делала Афанасия и впрямь похожим на лешего. А какой, боже правый, запах от него растекался! Это уж ни в сказке, ни пером!
Гостиную наполнила смесь запахов пота, солдатского цейхгауза, чесночной колбасы, какой-то спиртной дряни, по сравнению с которой портвейн «Бело-розовый» показался бы изысканным напитком, вонючих папирос «Звездочка» и чего-то еще такого, что Юрий не смог и распознать.
«Одеколон ему, что ли, подарить? — подумал Васильцев. — Так ведь смысла ноль: все равно сразу выпьет».
— Звиняйте, товарыщ судья, што у нужнике задержауся, — пробасил Афанасий. — С дороги приспичило. И звиняйте, што у галошах — по пархету: босиком ноги стынуть, а птахой над полом порхать — оно як-то несурьезно…
— Ладно, — махнул рукой Юрий. — Ты какую дрянь пил-то нынче?
— Никаку ни дрянь. Вино полодоягодное.
— Так это же самая дрянь и есть, там же краска одна. Закончим с делами, я тебя лучше хересом угощу, у меня есть одна бутылка.
Чудовище замотало головой:
— Не, хренеса вашего не надо — больно у его название матерщинное, — и отхлебнул что-то гадкое из своей фляги.
— Перестань, — остановил его Юрий, — сегодня у нас дело серьезное, надо, чтобы ты был готов.
— Дак я ж усегда готов, як юный лэнинец, — Афанасий для пущей убедительности отдал пионерский салют. — А для вас, товарыщ Василцыв, — дык и на усё готов! Вы ж мене — як ридный тата.
Читать бесплатно другие книги:
