Нарцисс в цепях Гамильтон Лорел
— Анита, как ты?
Я рассмеялась, лениво, медленно.
— Помоги мне вытащить из-под себя ноги, и тогда будет хорошо.
Он помог, и даже тогда мне хотелось только лежать и не шевелиться.
— Что ты со мной сделал?
Он лег рядом, опираясь на локоть.
— Я тебе помог кончить, лаская тебя зверями. Я заморгала, облизала губы и попыталась придумать разумный вопрос. Ничего из этого не вышло, и я спросила то, что мне было интересно:
— У ликантропов всегда так?
— Нет, — ответил он, наклоняясь надо мной. — Нет, только истинная лупа или истинная Нимир-Ра может ответить моему Ульфрику так, как ты только что.
Я слегка уперлась ему в грудь, отодвигая, чтобы лучше видеть.
— Ты никогда раньше ни с кем такого не делал?
Тут он опустил глаза, завеса волос скрыла его лицо. Я отодвинула волосы, созерцая почти идеальный профиль.
— С кем?
Краска залила ему лицо и шею. Не могу вспомнить, чтобы он когда-нибудь раньше краснел.
— Это была Райна?
Он кивнул:
— Да.
Я отпустила его волосы и подумала пару секунд. Потом меня пробрал смех, неостановимый. Я смеялась и не могла прекратить.
Он приподнялся, посмотрел на меня:
— Анита, что с тобой?
Смех наконец отступил. Я посмотрела в его встревоженные глаза.
— И когда ты заставил Райну оставить тебя в покое, много лет назад, ты знал, что только она может это с тобой сделать?
Он кивнул с серьезным лицом:
— Райна указала все отрицательные стороны моего отказа быть у нее собачкой.
Я взяла его за руку и провела этой рукой по своим атласным трусам. Его пальцы попали на влагу, пропитавшую атлас, и дальше направлять их было не надо. Он ладонью накрыл мне пах, и ткань промокла насквозь. Кончиками пальцев он пробежал по внутренней поверхности бедра, и там кожа тоже была мокрой, почти до колен.
— И как же ты сумел отказаться? — Мой голос упал до шепота.
Палец Ричарда скользнул в ямку под бедром. Он наклонился поцеловать меня, а этот палец медленно, медленно шел вверх, по влажной коже, по мокрому атласу. Рот Ричарда был над моим, так близко, что неосторожный вздох мог бы сблизить нас до прикосновения. Он заговорил, обдавая меня теплотой дыхания, пока его палец ласкал края.
— Никакое наслаждение не стоило ее цены.
Две вещи случились одновременно: он поцеловал меня, а его палец скользнул внутрь. Я вскрикнула, выгибая спину, впиваясь ногтями ему в плечо, когда его палец нашел это местечко и гладил, гладил, пока снова не довел меня до оргазма. Мир поплыл, размягчился, будто я смотрела сквозь марлю.
Кровать задвигалась, но я не могла видеть, не знала даже, интересно ли мне, что происходит. Чьи-то руки нащупали мои трусы. Я проморгалась и увидела, что Ричард стоит надо мной на коленях. Он снял с меня трусы, раздвинул ноги и встал между ними. Потом наклонился, поднимая атласную рубашку, обнажая груди. Он провел по ним ладонями, я изогнулась от страсти, а он руками провел по контурам моего тела вниз, сжал мне бедра и резко потянул на себя.
Когда он стал тереться об меня снаружи, я ощутила резину презерватива. Посмотрев ему в лицо, я спросила:
— Как ты узнал?
Он опустился ниже, лег между моих ног, все еще прижимаясь ко мне снаружи. Почти весь свой вес он держал на собственных руках, как в положении для отжимания.
— Неужели ты думаешь, что Жан-Клод, когда сообщил про твой ardeur, забыл бы сказать, что ты не на таблетках?
— Это хорошо, — сказала я.
— Да нет, — ответил он, — вот это хорошо.
Я ощутила движение его бедер, когда он вдвинулся в меня одним мощным движением, от которого я застонала — даже вскрикнула.
Он опустил голову, глядя мне в лицо. Я лежала под ним, тяжело дыша, но, очевидно, то, что он увидел, его не обескуражило, потому что он выгнул спину и медленно, медленно извлек себя из меня, дюйм за дюймом, пока я не стала тихо постанывать. Он вышел так, что едва лишь меня касался изнутри. Поглядев вниз, я увидела, что он напряжен и готов. Он всегда обращался со мной осторожно, поскольку был немалого размера, и этот первый удар был сильнее, чем он когда-либо раньше себе позволял. Он, как Мика, заполнял меня до отказа, до той точки, где боль и наслаждение смешивались. Я увидела снова, как выгнулась у него спина, и он всадил опять. Я смотрела, смотрела, как входит в меня каждый дюйм, пока не задергалась сама, не стала извиваться под ним, цепляясь за простыни, за одеяла.
Он снова вышел, и я остановила его, упираясь рукой в живот.
— Подожди, подожди! — Мне было трудно дышать.
— Тебе не больно. Я это вижу по лицу, по глазам, по телу.
Я кое-как перевела дыхание:
— Нет, мне не больно. Мне чудесно, но ты всегда был так осторожен, даже когда я тебя просила не быть. Что переменилось?
Он глядел на меня сверху, волосы упали вокруг лица шелковой рамой.
— Я всегда боялся тебе сделать больно. Но сейчас я ощутил твоего зверя.
— Я еще не перекидывалась, Ричард, мы пока не знаем точно.
— Анита, — тихо сказал он, и я знала, что он меня упрекает. Может быть, это было действительно как с дамой, которая слишком бурно протестует, но...
— Ричард, я все еще человек. У меня еще не было перемены.
Он наклонился надо мной, щекоча волосами лицо, и поцеловал меня в щеку.
— Даже еще до первого полнолуния мы можем вынести намного больше. Перемена уже началась, Анита.
Я уперлась ему руками в грудь, отодвинула, чтобы взглянуть в лицо:
— Ты всегда сдерживался до сих пор?
— Да, — ответил он.
Я вгляделась пристальнее, увидела в этих глазах глубокую горечь и поняла, почему он так разозлился на Грегори. Он говорил, что почти жалеет, что не сделал меня настоящей лупой, а теперь видит, как я стала Нимир-Ра. Но не только в этом дело. Я глядела в эти карие глаза в раннем свете утра и знала, что он хотел одного: чтобы я была такой, каким был он, пусть он даже ненавидел это в себе, но где-то в глубине души его жило искушение сделать меня лупой по-настоящему. Иногда, в сеансе любви, когда он должен был быть так осторожен, он думал об этом не раз. Это было в его глазах, в лице. Он было отвернулся, будто мог почувствовать, что я увидела, но заставил себя глядеть на меня, в глаза. Почти с вызовом.
— И насколько ты был осторожен со мной, Ричард?
Он не отвернулся, но прикрылся упавшими волосами. Я протянула руку, отвела их в сторону и заставила Ричарда глядеть на меня.
— Ричард, насколько ты был со мной осторожен?
Что-то очень похожее на душевную боль отразилось в его глазах.
— Очень осторожен, — шепнул он.
Я взяла его лицо в ладони:
— Теперь тебе не надо больше сдерживаться.
Легкое удивление выразилось у него на лице, и он наклонил голову, и мы поцеловались, как раньше, бурно, по очереди вонзаясь друг в друга. И медленно отодвинулись, и я почувствовала, как его кончик касается моего отверстия. Я посмотрела вниз, чтобы видеть, как его тело застыло надо мной, и он вдвинулся в меня — резче на этот раз, быстрее. Я беззвучно вскрикнула.
— Анита...
Я открыла глаза, не заметив, что закрыла их раньше. И вгляделась в него.
— Не сдерживайся больше, Ричард, прошу тебя, не сдерживайся.
Он улыбнулся, мельком поцеловал меня, и выгнулся надо мной, и на этот раз останавливаться не стал. Он вбил в меня каждый свой дюйм так резко и быстро, как только мог. Звук плоти, входящей в плоть, стал постоянным, как удары мокрого молота. Я поняла, что не только из-за своего размера он раньше осторожничал, но и из-за своей силы. Он мог бы выжать на руках кровать, на которой мы лежали, и эта сила была у него не только в руках или в спине, но и в ногах, в бедрах, в теле, которое он вдавливал в меня снова и снова. Впервые в жизни я получала представление о его полной силе.
Я ощущала раньше силу в его ладонях, в руках, когда он меня держал, но ничего похожего. Он соединил наши тела в одно тело, в один бьющийся, потеющий, промокающий кусок плоти. Я отдаленно понимала, что это больно, что будут синяки, но мне было наплевать.
Я выкрикивала его имя, и тело мое напрягалось вокруг него, стискивая, меня сотрясали спазмы, тело колотилось о кровать, не только от толчков Ричарда, но от силы самого оргазма, вопли рвались из глотки. Это было хорошо, лучше всего, что бывало, но это была почти грубость, почти боль, почти страх. В какой-то момент я смутно поняла, что он тоже кончил. Он выкрикивал мое имя, но держался, пока я извивалась и билась под ним. И только когда я затихла, он позволил себе рухнуть на меня, чуть в сторону, чтобы не придавить грудью мое лицо.
Мы лежали потной бездыханной грудой, ожидая, чтобы сердца чуть замедлили свой бег и можно было заговорить. Он первым обрел голос.
— Спасибо, спасибо, что мне доверилась.
Я засмеялась:
— Это ты говоришь «спасибо»? — Я поднесла его руку ко рту и поцеловала ладонь, потом положила ее себе на лицо. — Поверь мне, Ричард, это я должна благодарить тебя.
Он тоже рассмеялся, густым горловым смехом, как смеются только мужчины, сексуальным смехом.
— Нам опять надо в душ.
— Кто первый сможет встать, тот и пойдет первым.
Он засмеялся и обнял меня. Я даже не знала, выдержат ли мои ноги стояние в душе. Может, лучше ванну.
Глава 38
Я спросонья ощутила чью-то тяжесть позади себя. И завозилась, укутываясь, стараясь опять погрузиться в теплоту сна. Рука легла ко мне на плечо, обняла, и я задвигалась, устраиваясь в теплом круге этой руки и тела. Не тепло и не ощущение его заставили меня проснуться: леопарды выработали у меня привычку ко всему этому. Дело было в аромате его кожи. По одному этому запаху я узнала бы Ричарда. Открыв глаза, я прижалась к нему поближе, оборачивая вокруг себя эту смуглую мускулистую руку, как теплое одеяло. Конечно, никакое одеяло не имело бы той тяжелой твердости, шелковой гладкости его голой кожи, его умения прижать меня к себе. Он подвинулся ко мне, завозился, чтобы его грудь, живот и бедра обернули меня. Последнее движение — и я ощутила, что он тверд и готов. Было утро, и он мужчина, но это не была неловкость, на которую следует не обращать внимания. Я имела право обратить столько внимания, сколько мне хотелось — а мне хотелось.
Я стала поворачиваться в этом тугом круге его тела и обнаружила, что сама окостенела. Ниже пояса было ощущение избитости, но приятной. Я засмеялась, когда он чуть раздвинул руки, чтобы мне удобнее было повернуться.
— Что смешного? — спросил Ричард.
Я уставилась на него, продолжая смеяться:
— У меня все мышцы окостенели.
Он приподнял брови:
— У меня тоже — некоторые.
Я покраснела, и он поцеловал меня в нос, потом в губы, но все еще целомудренно, без сексуального оттенка. Я не могла не засмеяться. Если бы это была не я, я бы сказала «захихикать».
Следующий поцелуй не был целомудренным, и после него Ричард прижал меня к кровати. Он просунул ноги меж моих бедер, его колено коснулось меня, и я вздрогнула.
Он отодвинулся:
— Что, слишком болит?
— Я бы хотела попробовать, но, знаешь... может быть.
Он наклонился ко мне, играя моим локоном.
— То, что я этой ночью устроил, порвало бы внутренности обычной женщине.
Мне не нужно было зеркало, чтобы знать, как похолодели у меня глаза. Я действительно не хотела об этом думать.
— Извини, — сказал он. — Никак не хотел портить удовольствие. — От внезапной улыбки он показался куда моложе и куда спокойнее — я таким давно уже его не видела. — Я просто был рад, что наконец-то мне не надо беспокоиться, как бы тебя не повредить.
Мне пришлось улыбнуться в ответ:
— Ты не повредил, но сегодня утром, может быть, надо попробовать что-то поспокойнее.
Веселье ушло из его глаз, и они наполнились чем-то иным, когда он наклонился еще раз меня поцеловать.
— Я думаю, что-нибудь сообразим.
Он поцеловал мои губы, потом стал целовать ниже — в шею, в плечи. Отвлекся на груди, покрыл их поцелуями, лизнул быстрым движением сосок. Накрыл одну грудь ладонями, поводил губами по соску, втянул, сколько можно было. Он всасывал меня, пока почти половина груди не оказалась внутри теплой влаги. И от этого прикосновения откуда-то оттуда, где он прятался, вылетел ardeur.
Ричард отпрянул от моей груди, не выпуская ее из рук.
— Что это? — Руки у него покрылись гусиной кожей.
— Это ardeur, — ответила я тихо.
Он облизал губы, и я увидела у него в глазах страх.
— Жан-Клод мне говорил о нем, даже дал мне ощутить собственный вариант, но я не верил. Наверное, не хотел верить.
Ardeur разбудил моего зверя, будто один голод питал другой. Я почувствовала, как зверь разворачивается во мне, растягивается на весь мир, как пробуждающийся от дремоты огромный кот. Он заклубился во мне, потянулся к Ричарду, и его зверь откликнулся. Моя рука лежала на теплой твердости его груди, но я ощутила еще что-то, нечто такое, что там движется, будто грудь у него пуста и там сидит что-то, как в клетке.
Он сжал мне руку, снял со своей груди:
— Что ты делаешь?
— Ardeur вызывает наших зверей, Ричард. — Я подсунулась под него, запустила руку под его тело, ощупывая гладкость плоского живота, изгиб бедра. Он перехватил мою руку за миг до того, как я к нему притронулась. Сейчас он держал обе мои руки, но мне было все равно, потому что я была уверена: я могу коснуться его не только руками, даже не только телом. Я вспомнила, ощущение вдвинувшегося в меня зверя и бросила в него своим, как горячим сгустком энергии.
Он отпрыгнул, скатился с кровати так быстро, что едва можно было уследить глазами. Он стоял у кровати, прерывисто дыша, будто после бега. Я ощущала бурление его страха, как шампанское. Он усилил мое сексуальное желание, заставил вскинуться на колени, подползти по путанице постели к ее краю. Я чуяла его тепло, запах его кожи доносился до меня — едва уловимая сладость одеколона, которым он смазывался накануне. Мои глаза блуждали по его красоте. Спутанные со сна волосы висели тяжелой массой сбоку лица, он смахнул их рукой назад и встряхнул головой, и даже от этого простого движения у меня все сжалось внизу. Но под этим горячим желанием еще сквозила мыслишка, как бы ощущалась эта гладкая, твердая кожа у меня на зубах. Мне хотелось кусаться, прокусывать. Пылающий образ мелькнул — как оно было бы попробовать его на вкус, ощутить, как отвечает этому ощущению мое тело, не только сексу, но и голоду, и я впервые поняла, почему оборотни говорят о голоде так, будто это слово написано прописными буквами. Райна подняла свою похотливую голову. Ardeur преодолел или подчинил ее, но она была здесь, подсовывала образы к моим ощущениям. Я скатилась с кровати, и Ричард попятился.
Я видела пульсирующую у него на шее жилку, бьющуюся, как птица в кулаке. И его зверь тоже был в кулаке, кулаке контроля и страха. Я ощущала его, будто он действительно бился в теле Ричарда, как волк в клетке в зоопарке: бегал, бегал, и не мог вырваться на свободу. Пусть клетка большая и просторная, но все равно клетка. Райна подсунула мне изображение, от которого я рухнула на колени. Я увидела Ричарда, придавленного моим телом, прикованного к кровати, и когда он вошел в меня, он тут же перекинулся. Это облегчение для оборотня, все остальное с этим не сравнимо.
Ричард склонился передо мной:
— Что с тобой?
Он тронул меня за руку, и вот этого не надо было. Мой зверь бросился, рыча, сквозь кожу, столкнулся со зверем Ричарда, и удар отдался у меня в животе и в ребрах, как удар кулаком. Ричард пошатнулся и упал, уцепившись за меня, и мы сплелись на миг, прижавшись друг к другу. Ardeur пылал над нами невидимым пламенем, и мы стояли на коленях посреди огня, как фитиль свечи. Сердце Ричарда билось о мои руки, прижатые к его груди, будто моя кожа превратилась в барабан, в который бьют изнутри, наполняя меня ритмом его тела. А мое сердцебиение перешло в тело Ричарда. Взлеты и падения наполнили нас, пульс и ритм друг друга, и я уже не знала, где его сердце и где мое, чья кровь течет по нашим жилам. На один трепетный миг мы сжались в одно целое, будто кожа исчезла и мы стали тем, чем обещали нам метки — единым существом, единым телом, единой душой. Сила распадалась, потому что Ричард сопротивлялся ей, как утопающий воде: ее можно было подвинуть, разорвать, разбрызгать, но она заливала тебя, поглощала вновь. Ричард завопил, я почувствовала, как он упал назад.
Я открыла глаза, когда он убрал руку, а моя рука пыталась ее удержать. Он уже почти освободил руку, только пальцы еще были зажаты в моей, когда ardeur навалился на нас, и я поняла, что контроль у Ричарда настолько ослаблен, что я могу кормиться. Я ощутила его смятение, попытки решить, что удерживать и что отдать. Я заметила, что щиты давно уже сняты, потому что он не мог удерживать метки закрытыми, себя в образе человека, не дать мне кормиться — и все это одновременно. Он снова вскрикнул, и я ощутила его решение, сознательный выбор меньшего зла. Он затолкнул своего зверя вниз, вниз, далеко вглубь себя, закрыл между нами метки, как захлопывают дверь. Так это было внезапно, что мир пошатнулся. На миг меня одолело головокружение, почти тошнота, но ardeur поднялся над нами, сквозь нас, как громоподобная тварь, грозящая раздавить нас подошвой, и мы стали всего лишь плотью, костью, кровью, всего лишь мясом, всего лишь голодом. Я увидела, как выгнулась спина Ричарда, запрокинулась голова, и сквозь ardeur я ощутила нарастающее давление, напряжение в его теле за миг до того, как горячее освобождение хлынуло, заливая его, и я держала его руку, пока тело Ричарда содрогалось от силы освобождения, и наслаждение им подняло меня на колени, будто сама сила приподнимала меня, держала, покачивала, и я питалась, питалась, питалась, пока мы оба не свалились на пол, покрытые потом, прерывисто дыша, так и не расцепив рук.
Первым отодвинулся Ричард. Он лежал, трудно дыша, глядя невидящими глазами, сердце его билось слишком быстро, отдаваясь в горле. Он сглотнул слюну с таким звуком, будто это было больно. Я отяжелела после кормежки, будто засыпала, как удав, проглотивший крупную добычу.
Ричард заговорил первым:
— Ты не имела права кормиться на мне.
— Я думала, с этой мыслью ты и остался до утра.
Он медленно сел, будто тело его было избито.
— Так и было.
— Ты ведь не сказал «нет». — Я перевернулась на бок, но не пыталась сесть.
Он кивнул:
— Я это знаю и тебя не виню.
Не совсем так, но он пытался меня не винить.
— Ты мог меня остановить, Ричард. Тебе надо было только либо оставить открытыми метки, либо выпустить своего зверя. Ты мог не подпустить к себе ardeur. Ты сам выбрал, что контролировать.
— Это я тоже знаю. — Он не глядел на меня.
Я приподнялась на руках, почти села:
— Так в чем же дело?
Он покачал головой и встал. Чуть неуверенно, но встал на пол.
— Я ухожу, Анита.
— У тебя это звучит слишком похоже на «навсегда», Ричард.
Он повернулся и посмотрел на меня пристально:
— Никто от меня кормиться не будет. Никто.
Он так был зажат, что я не могла сказать, каковы его чувства, но они ясно выразились на лице. Это было страдание. В его глазах читалась глубокая боль, но он так скрыл свой разум, сердце, что я не могла назвать ее причину — знала только, что ему больно.
— Значит, завтра утром ты здесь не будешь, когда снова придет ardeur?
Я постаралась спросить это как можно более безразлично.
Он покачал головой, густые волосы мотнулись по плечам. Рука его лежала уже на ручке двери, тело повернулось так, что он почти полностью скрыл от меня лицо.
— Я не могу это повторить, Анита. Видит Бог, у тебя то же правило. От тебя тоже никто не кормится.
Я села, обняв колени, крепко прижав их к груди. Кажется, я еще и наготу при этом закрыла.
— Ты теперь ощутил ardeur, Ричард. Если я не могу кормиться на тебе, то на ком? С кем ты хочешь, чтобы я это разделила?
— Жан-Клод... — Но он осекся и не договорил.
— Дело бывает после полудня, и он мертв для мира. Он не проснется, чтобы разделить со мной ardeur.
Рука Ричарда сжалась на ручке двери так, что напряглись бицепсы.
— Тогда Нимир-Радж. Мне говорили, что ты от него уже кормилась.
— Я не настолько хорошо его знаю, Ричард. — Сделав глубокий вдох, я добавила: — И я не люблю его, Ричард. Я люблю тебя. И хочу, чтобы это был ты.
— Хочешь кормиться от меня? Сделать меня своей коровой?
— Нет, — ответила я. — Нет.
— Я никому не еда, Анита. Ни тебе, ни кому-нибудь другому. Я — Ульфрик Клана Трона Скалы, и я не домашний скот. Я из тех, кто кормится скотом.
— Если бы перекинулся, ты мог бы остановить ardeur, не дать мне кормиться от тебя. Почему ты так не поступил?
Он прижался лбом к двери:
— Не знаю.
— Будь честен, Ричард, хотя бы с собой.
Тут он повернулся, и гнев хлестнул по его лицу как плеть.
— Хочешь честно? Ладно, будем честно. Я ненавижу свою суть, Анита. Я хочу настоящей жизни. Хочу свободы от всей этой дряни. Не хочу быть Ульфриком. Не хочу быть вервольфом. Хочу просто жизни.
— У тебя есть жизнь, Ричард, она только не такая, как ты хотел бы.
— И не хочу любить женщину, которой с чудовищами проще, чем мне.
Я молча смотрела на него, прижав колени к груди. Молча — потому что ни черта не могла придумать, что сказать.
— Прости, Анита, но я не могу... я не буду этого делать. — С этими словами он открыл дверь.
Он открыл дверь, и вышел, и закрыл ее за собой — с тихим твердым щелчком.
Несколько секунд я просидела не шевелясь. Не помню даже, дышала ли я. Потом медленно выступили слезы, и первый вдох оказался резким, прерывистым, даже в горле заболело. Я медленно свалилась на пол, сжавшись в комок, в самый тугой комок. Так я лежала и плакала, пока не замерзла до дрожи.
Такой и нашел меня Натэниел. Он стащил с постели одеяло и завернул меня, поднял и влез на кровать, держа меня на руках. Он сидел, прижав меня к изгибу своего тела, но я не чувствовала его сквозь толстое одеяло. Он держал меня на руках и гладил по волосам. Когда кровать шевельнулась, я открыла глаза и увидела Черри и Зейна, подползавших ко мне. Они трогали меня за лицо, стирали пальцами слезы, свернулись около меня с другой стороны, и я оказалась в тепле их тел, как в чаше.
Потом вошли Грегори и Вивиан, они тоже залезли на кровать, и мы свернулись в теплое гнездышко тел и одеял. Мне стало жарко, я скинула одеяло, и руки леопардов заходили по мне, гладя, держа. До меня дошло, что я голая и они тоже. Никто из них ничего на себя не надевал, если я не заставляла. Но касания были целомудренны, утешительны, как тепло тел в куче щенков, и все в этой куче любили меня по-своему. Может быть, не так, как я хотела бы быть любимой, но любовь есть любовь, и мне иногда кажется, что я выбросила на помойку любви больше, чем многим удается набрать за всю жизнь. Последнее время я стараюсь быть осторожнее.
Они меня держали, пока я не уснула, устав плакать и согревшись снаружи, но в глубине моего тела осталось холодное, ледяное местечко, которое они согреть не могли. Это было то место, где жила любовь к Ричарду почти с того первого дня, как я его увидела. Но в одном он был прав: мы не могли так продолжать. Я не стала бы. Это было кончено — должно было быть кончено. Он ненавидел свою суть, а теперь и я ненавидела свою. Он сказал, что хочет кого-то, кому не надо бояться сделать больно, и он действительно этого хотел, но еще хотел кого-то человеческого, обыкновенного. И то, и другое сразу иметь нельзя, но это не могло помешать ему хотеть и того, и другого. Я не могу быть обыкновенной и не знаю, была ли я хоть когда-нибудь человеком. Я не могла быть той, которой хотел Ричард, чтобы я была, а он не мог перестать этого хотеть. Ричард был загадкой без ответа, а я устала играть в игру, где нельзя выиграть.
Глава 39
Я спала как под снотворным — тяжело, с дурными отрывистыми снами или в полном забвении. Не знаю, когда бы я проснулась, но кто-то лизнул меня в щеку. Если бы меня трясли или звали по имени, я могла бы не обратить внимания, но когда тебя кто-то лижет в щеку долгими движениями, не замечать невозможно.
Я открыла глаза и увидела лицо Черри так близко, что оно расплывалось. Она отодвинулась так, чтобы мне не надо было смотреть, скосив глаза до упора, и сказала:
— У тебя был ночной кошмар, я решила, что надо тебя разбудить.
Голос ее был спокоен, лицо ничего не выражало, было как-то неопределенно жизнерадостно. Лицо медсестры — бодрое, приветливое и ничего не говорящее. А то, что при этом она была голой и лежала на боку, приподнявшись на локте так, что контуры ее тела выступали изогнутой линией, никак не снижало ее профессионализм. Я бы никогда не смогла сделать такое лицо, когда я голая. Что бы ни случилось, я бы осознавала, что на мне нет одежды.
— Не помню, что мне снилось, — сказала я и подняла руку стереть теплую влагу со щеки.
— Ты соленая от этих слез, — сказала она.
Кровать шевельнулась, из-за моего другого плеча возник Зейн.
— А можно мне лизнуть другую щеку?
Это вызвало у меня смех, и это было почти такое чудо, что я разрешила ему — почти. Я села и тут же пожалела об этом. Тело было избито и ныло, стонало, будто меня действительно избили. Черт, после настоящего битья иногда бывало не так больно. Я прижала к себе одеяло — отчасти чтобы прикрыть наготу, а отчасти от холода.
Откинувшись на спинку кровати, я наморщила брови:
— Ночной, говоришь, кошмар? А который час?
— Около пяти, — ответила Черри. — Я могла сказать «дневной», но, как бы там ни было, ты... — она замялась, — хныкала во сне.
Я натянула одеяло плотнее:
— Не помню.
Она села, потрепала меня по колену через одеяло:
— Есть хочешь?
Я покачала головой. Они с Зейном обменялись тревожным взглядом — из тех, которые дают понять, как за тебя волнуются. Я разозлилась.
— Слушайте, все у меня в порядке!
Они оба посмотрели на меня.
Я нахмурилась:
— Ладно, все у меня будет в порядке.
Кажется, я их не убедила.
— Мне надо одеться.
Они остались лежать, глядя на меня.
— Что означает: брысь, и дайте мне место.
Они снова обменялись тем взглядом, что меня разозлил, но после кивка Черри оба встали и пошли к дверям.
— И сами оденьтесь, — бросила я им вслед.
— Если тебе так будет легче, — ответила Черри.
— Будет.
Зейн отдал честь:
— Твое желание — приказ для нас.
На самом деле это было слишком близко к правде, но я не стала этого говорить. Когда они вышли, я выбрала какую-то одежду, какое-то оружие и пошла в душ, никого не встретив.
Я помылась как можно быстрее, и почему-то не глядя в зеркало. Я пыталась не думать, а увидеть в зеркале, что у тебя глаза потрясенной жертвы — такое заставляет задуматься.
Я надела свои обычные черные трусы и лифчик под цвет. Как-то выяснилось, что белого лифчика у меня нет. Вина Жан-Клода. Черные носки, черные джинсы, черная тенниска, наплечная кобура с «браунингом», «файрстар» во внутренней кобуре спереди почти теряется на фоне черной тенниски. И еще двое наручных ножен с серебряными ножами. Мне не нужна была такая огневая мощь, чтобы бродить по дому, особенно когда вокруг столько оборотней, но я как-то была не уверена в себе, будто мир сегодня стал менее прочен, чем был вчера. Я всегда полагала, что мы с Ричардом в конце концов что-нибудь придумаем. Не знаю что, но придумаем. Сейчас я в это уже не верила. Ничего мы не придумаем. Ничем друг для друга не будем, кроме минимально необходимого. Я даже не знала, остается ли в силе приглашение на должность Больверка. Надеялась, что да. Пусть я утратила его как любовника, но я не дам ему привести стаю к краху. Если он не станет мне в этом помогать, то непонятно, как я смогу это предотвратить, но эту проблему будем решать, когда она появится. Сегодня моя цель — пережить, пережить этот день. Я прижала к себе оружие, как любимые игрушки. Если бы я была в доме одна или только с Натэниелом, я бы взяла Зигмунда, любимого игрушечного пингвина. Сами видите, какой был хреновый день.
Был момент, когда я случайно увидела себя в зеркале спальни и не смогла не улыбнуться. Одета я была с небрежным шиком наемного убийцы. Некоторых своих друзей, наемных убийц или охотников за головами, я дразнила насчет этого шика, но иногда приходится мириться со стереотипами. А кроме того, в черном я выгляжу классно. Черное на черном — и кожа у меня кажется почти прозрачной, будто должна светиться. Глаза у меня угольно-черные. И вид у меня был эфирный, как у бескрылого ангела в несчастливый день. Ладно, пусть я падший ангел, но все равно эффект разительный. Я давно усвоила урок: если тебя не любит мужчина твоей жизни, лучшая месть — хорошо выглядеть. Если бы я следовала этой стратегии до конца, я бы накрасилась, да хрен с ним. Я в отпуске. А в отпуске я не крашусь.
В кухне была толпа. Приказ одеться был воспринят без пререканий. Черри надела джинсовые шорты и белую мужскую рубашку с оторванными рукавами, и рваная бахрома украшала дыры. Концы рубашки Черри завязала так, что был виден живот, когда она расхаживала по кухне. Зейн все время следовал за ней. Не знаю, что чувствовала по этому поводу Черри, но Зейн себя вел как влюбленный или как очень серьезно увлеченный мужчина. Он сидел за столом в кожаных штанах, которые снял ночью, забыв про свой кофе и глядя на Черри.
Калеб прислонился к столу в джинсах с расстегнутой верхней пуговицей, так что было видно кольцо в пупке. Он попивал кофе и со странным выражением лица глядел, как Зейн глядит на Черри. Выражение его лица я поняла, но оно мне не понравилось: он будто думал, как устроить им какую-нибудь пакость. Калеб произвел на меня впечатление человека, которому пакости по душе.
Читать бесплатно другие книги:
