Женщины могут все Робертс Нора
Однако полы в помещении оказались чистыми, а в широких коридорах слегка пахло лизолом. Здесь не было тихо, словно на кладбище, но когда София в сопровождении Тая шла в отдел сыска, было слышно, как ее каблуки цокают по полу.
Отдел был заставлен письменными столами, бывшими в употреблении, но совсем не такими исцарапанными и убогими, как представлялось Софии. В комнате действительно пахло кофе, но крепким и вкусным. Оружие здесь было, но в кобурах, свисавших с пояса или плеча, выглядело как-то необычно. Было странно видеть его в хорошо освещенной комнате со множеством компьютеров.
София осмотрела помещение и встретилась взглядом с Клермонтом. Тот покосился на дверь в соседнюю комнату, потом встал и пошел навстречу.
— Здравствуйте, мисс Джамбелли.
— Я должна поговорить с вами о моем отце. О распоряжениях и вашем расследовании.
— Когда я говорил с вами по телефону…
— Детектив, я помню то, что вы сказали мне по телефону. Практически ничего. Думаю, что я заслуживаю большего. В частности, заслуживаю знать, когда нам отдадут его тело. Хочу сказать, что буду действовать через вашу голову. Воспользуюсь своими связями. Можете мне поверить, у нашей семьи есть связи.
— Я это знаю. Не хотите пройти в кабинет лейтенанта? — Он сделал жест и чертыхнулся себе под нос, когда оттуда вышла его напарница с Рене.
Рене очень шло черное. Бледные щеки и собранные на затылке волосы, сверкавшие как солнце, делали ее идеальной вдовой из светского общества. София представила себе, как перед выходом Рене любуется на себя в зеркало и не может противиться искушению подчеркнуть роскошь черного наряда бриллиантовой брошью в виде сверкающей звезды.
София долго смотрела на брошь, прежде чем сосредоточилась на самой Рене.
— Что она здесь делает? — спросила Рене. — Я сказала вам, что она нарушала мой покой. Постоянно звонила и угрожала мне. — Она комкала в руке носовой платок. — Я хочу, чтобы ее подвергли предупредительному аресту. Всех их. Они убили моего бедного Тони!
— Не слишком ли ты торопишься, Рене? — ледяным тоном спросила София. — Это еще нужно доказать.
— Я требую защиты полиции. Они убили Тони из-за меня. Они итальянцы. И связаны с мафией.
София начала смеяться. Сначала еле слышно, потом все громче и громче. Потом попятилась и села на скамью у стены.
— О да, конечно! В доме моей бабушки — очаг организованной преступности. И разоблачает его бывшая манекенщица, корыстная авантюристка, проститутка, пытающаяся всеми правдами и неправдами пробиться в высшее общество!
София не сознавала, что ее смех перешел в плач и что по ее щекам текут слезы.
— Рене, я хочу похоронить отца. Дай мне сделать это. Дай мне принять в этом участие. А потом нам никогда не придется видеться или разговаривать друг с другом.
Рене сунула носовой платок обратно в сумочку и шагнула вперед. В комнате сразу стало тихо. Все ждали, когда София встанет.
— Он принадлежит мне. А тебе не достанется ничего.
— Рене… — София протянула руку и со свистом втянула в себя воздух, получив по ней хлесткий удар.
— Миссис Аванс.. — предупредил Клермонт и взял Рене за локоть.
— Пусть она не прикасается ко мне! Если ты или кто-нибудь другой из вашей семьи еще раз позвонит мне, он будет иметь дело с моими адвокатами! — Рене вздернула подбородок и выплыла из комнаты.
— Она делает это назло, — пробормотала София. — Просто назло…
— Мисс Джамбелли… — Мейгир тронула ее за руку. — Присядьте, пожалуйста. Сейчас я принесу вам кофе.
— Не хочу я никакого кофе. Скажите мне только одно. Ваше расследование сдвинулось с мертвой точки?
— Мне очень жаль, но мы не можем сообщить вам ничего нового.
— Когда нам выдадут тело моего отца?
— Останки вашего отца были выданы сегодня утром его ближайшей родственнице.
— Понятно. Я даром потратила свое и ваше время. — Она вышла, рывком вынула из сумочки мобильный телефон и набрала номер Элен Мур. Ей ответили, что та находится в зале суда и что связаться с ней невозможно.
— Думаешь, она сможет остановить Рене?
— Не знаю. Я должна попробовать. — Затем София позвонила Джеймсу Муру и с досадой узнала, что он на совещании. Придя в отчаяние, она попросила соединить ее с Линком.
— Линк? Это София. Мне нужна помощь.
Пилар сидела в саду на каменной скамье. Было холодно, но она отчаянно нуждалась в глотке свежего воздуха. В доме она чувствовала себя как в каменном мешке. Такого прежде не было. В каменном мешке со стенами и окнами, под охраной людей, которые любили ее больше всего на свете.
«Эти люди следят за мной как за инвалидом, который может умереть в любой момент», — думала она.
Они убеждены, что Пилар горюет. Ну и пусть. Это не самый большой из ее грехов. Пусть верят, что она безутешна.
На самом деле она ничего не чувствует. Не может чувствовать.
Разве что, к собственному ужасу, намек на облегчение.
Да, сначала она испытала шок, ощутила горе, скорбь и печаль, но это быстро прошло. И Пилар было стыдно этой бесчувственности, так стыдно, что она изо всех сил избегала своих родных. Так стыдно, что она почти все рождественские каникулы провела у себя в комнате, боясь посмотреть дочери в глаза. А вдруг София увидит в них фальшь?
«Неужели женщина может так быстро перейти от любви к равнодушию, а затем и к полному безразличию? Неужели я действительно никогда не испытывала ни настоящей страсти, ни сострадания? И не это ли оттолкнуло от меня Тони? — думала Пилар. — Или мои чувства убило его беспечное отношение к нашему браку?»
Впрочем, сейчас это не имело значения. Тони мертв, а она пуста.
Пилар встала и пошла к дому, но остановилась, увидев на тропинке Дэвида.
— Я не хотел тревожить вас.
— Все в порядке.
— Я старался держаться от вас подальше.
— В этом не было нужды.
— А мне казалось, что была… Пилар, вы выглядите усталой. «И одинокой», — подумал он.
— Наверно, все мы устали. Я знаю, что в последние дни вы взяли на себя множество дополнительных обязанностей. Надеюсь, вы знаете, как я ценю это. — Когда Дэвид шагнул вперед, она едва не попятилась, но заставила себя остаться на месте. — Как вы встретили Рождество?
— Мне пришлось нелегко. Могу сказать только одно: я жду не дождусь, когда кончатся каникулы и дети пойдут в школу… Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Едва ли. — Пилар хотела извиниться и снова сбежать к себе. Но во взгляде этого человека было что-то, что не позволило ей так поступить. Она смотрела на него и слышала свой голос как бы со стороны. — Дэвид, от меня нет никакого толку. Я не могу помочь Софии. Она пытается забыть о своих делах и проводит много времени в кабинете, пытаясь научить меня секретарской работе. А я все порчу.
— Извините, но это глупости.
— Нет, правда. Я недолго работала в офисе, но это было больше двадцати пяти лет назад. За это время все изменилось. Я не умею пользоваться этим чертовым компьютером, не знаю иностранных языков и не догадываюсь о назначении половины документов. София должна была бы бить меня линейкой по рукам, а она гладит меня по головке, боясь огорчить. Но огорчается именно она, а я не могу помочь ей.
Пилар прижала пальцы к виску.
— Вот я и убежала. Это у меня чертовски хорошо получается. Я убегаю, потому что не могу смотреть ей в глаза. Она убивается из-за Тони, пытается уговорить Рене не предъявлять права на его тело. Она очень горюет. Просто не показывает виду. Вопрос остается открытым, и так будет, пока полиция не… Но ей нужен этот обряд, этот ритуал и то, чтобы тело ее отца не досталось Рене.
— Она нуждается в нем по-своему. Вы знаете это. А вы — по-своему.
— Я не знаю, нуждаюсь ли в нем вообще… Мне нужно идти. Не желая оставлять Пилар одну, Дэвид пошел с ней к дому.
— Пилар, вы думаете, София не знает, как много она для вас значит?
— Знает. Как и то, что для отца она не значила ничего. Ребенку трудно жить с этим.
— Верно. И все же они живут.
Она остановилась у террасы и посмотрела на Каттера:
— Вы когда-нибудь боялись, что одной вашей любви им не хватит?
— Каждый день.
Она грустно усмехнулась:
— Это ужасно, но ваши слова принесли мне облегчение…
Пилар открыла боковую дверь и увидела бледную как полотно дочь, безвольно сидящую на софе, и Линка Мура, державшего ее за руку.
— Что? — Пилар подбежала к дочери и опустилась перед ней на корточки. — Малышка, что с тобой?
— Мы опоздали. Линк сделал попытку. Даже получил решение об отсрочке выдачи тела, но слишком поздно. Мама, она кремировала его. Договорилась обо всем заранее…
— Мне очень жаль. — Расстроенный Линк, продолжавший держать Софию за руку, потянулся к Пилар. — Она забрала тело и сразу же отвезла в крематорий. Ритуал начался еще до того, как мы получили решение.
— Мама, его больше нет…
ГЛАВА 11
Всю долгую зиму лозы спали. Поля тянулись акр за акром, впитывая дождь, застывая от мороза и вновь оттаивая после недолгих, дразнящих оттепелей.
Ближе к февралю обложные дожди приостановили обрезку. Чувство досады умерялось предвкушением обильного урожая, который сулила влажная зима. Над полями и холмами клубился туман.
Февраль был месяцем ожидания. Кое-кому это ожидание казалось бесконечным.
Кабинет Терезы располагался на третьем этаже виллы. Она предпочитала третий этаж, потому что остальная часть дома напоминала муравейник. Кроме того, ей нравилось обозревать свои владения с высоты.
Каждый день она поднималась по лестнице, что было хорошим упражнением для тела, и работала там три часа. Не меньше, а в последние дни иногда больше. Комната была удобной. Она считала, что в удобной обстановке лучше работается. Кроме того, она была не прочь побаловать себя, если это шло на пользу делу.
Письменный стол Терезы достался ей в наследство от отца. Он был старым, дубовым, с глубокими ящиками. Это было данью традиции. На столе стояли два телефона и мощный компьютер — символ прогресса.
Под столом чихала старая Салли — добрый дух дома и семьи.
Тереза безоговорочно верила в ценность и одного, и другого, и третьего.
Именно поэтому сейчас в кабинете Терезы находились ее муж, внук, ее дочь и внучка, Дэвид Каттер и Паоло Борелли.
Она ждала, пока подадут кофе. По крыше и окнам стучали крохотные кулачки дождя.
— Спасибо, Мария. — Это означало конец светской беседы и переход к делам. Когда экономка неторопливо вышла, закрыв за собой дверь, Тереза сложила руки на коленях.
— Прошу прощения, — начала она, — за то, что до сих пор мы не смогли встретиться в полном составе. Уход отца Софии и обстоятельства его смерти заставили отложить дела. А потом нам помешала болезнь Эли.
Тереза посмотрела на мужа. Казалось, он еще не оправился. Эли бросало то в жар, то в холод, и это ее пугало.
— Все в порядке, — ответил Эли, успокаивая скорее ее, чем остальных. — Еще слегка познабливает, но это скоро пройдет. У мужчины нет другого выхода, когда вокруг столько нянек.
Тереза заставила себя улыбнуться, хотя слышала слабые хрипы в груди мужа.
— Пока Эли выздоравливал, я пыталась рассказывать ему новости. София, я получила твой отчет и проект кампании по празднованию столетия. Мы еще обсудим его с глазу на глаз, но я бы хотела, чтобы ты ввела собравшихся в курс дела.
— Конечно. — София поднялась и открыла портфель с набросками рекламных объявлений, полными отчетами о состоянии рынка и выборочными данными о потреблении продукции фирмы в определенных регионах.
— Первый этап кампании начнется в июне с рекламных объявлений, размещенных так, как показано на рисунке…
Пока она говорила, Таилер отвлекся. Все это он уже слышал. Господи помилуй, это делалось у него на глазах. Он научился ценить работу Софии, но интересом к рекламе так и не проникся.
Долгосрочные прогнозы погоды сулили потепление. Слишком сильное, слишком быстрое и способное заставить некоторые сорта винограда преждевременно очнуться от спячки. За ними нужен был глаз да глаз. Нужно было вовремя заметить малейшие признаки набухания почек и слабое выделение влаги из шрамов на местах срезанных побегов.
Ранний рост повышал опасность заморозков.
Он был готов к этому, но…
— Кажется, я мешаю Тайлеру спать, — негромко сказала София и потрепала его по спине.
— Нет, не мешаешь. Но раз уж ты прервала мой сон, скажу: второй этап связан с общественными мероприятиями. С дегустацией, экскурсиями по винограднику, встречами, аукционами, праздниками как здесь, так и в Италии. Это будет способствовать повышению авторитета компании.
Он поднялся, взял кофейник и налил себе еще чашечку.
— София знает свое дело. Едва ли кто-нибудь из присутствующих станет с этим спорить.
— А как у нее получается в поле? — спросила Тереза. — Там она тоже знает свое дело?
Он выдержал паузу и сделал глоток кофе.
— Для новичка неплохо. Способная ученица.
— Перестань, Тай. Твои комплименты смущают меня.
— Отлично, — пробормотала Тереза. — Дэвид, у вас есть какие-нибудь соображения насчет рекламной кампании?
— Умно, стильно, тщательно продумано. Мое единственное замечание как отца двух подростков: реклама, рассчитанная на потребителя от двадцати одного до тридцати лет, чересчур заманчива.
— Так и задумано, — ответила София.
— Верно, — согласился Дэвид. — Но я побаиваюсь, что перед такой рекламой не устоит и более юная публика. Во мне говорит отец, — признался он. — Но я сам был мальчишкой и если хотел напиться, то делал это без всякого влияния рекламы.
Казалось, Пилар хотела что-то сказать, но передумала. Однако Дэвид — естественно, сидевший рядом — почувствовал это.
— Пилар, что вы об этом думаете?
— Нет, я просто… ну, вообще-то я считаю, что кампания продумана отлично. Я знаю, как упорно София над ней работала… конечно, и Тай, и вся ее бригада. Но я думаю, что относительно этого третьего направления Дэвид прав. Трудно рекламировать товар, предназначенный для молодежи, чтобы не привлечь внимание более юной публики. Если бы можно было использовать что-нибудь вроде предупреждения…
— Предупреждения вызывают скуку и снижают эффективность… — начала София, но тут же оборвала: — Конечно, если не сделать их забавными, остроумными и в то же время информативными. Дайте подумать…
— Хорошо. Теперь ты, Паоли…
Теперь не слушала уже София. Тем временем главный винодел рассказывал о лозах и состоянии вин различного урожая, хранившихся в бочках и металлических цистернах.
Возраст, думала София. Возраст. Урожай такого-то года. Совершенство. Ей была нужна приманка. Терпение. Для получения хорошего вина требуется терпение. И награда за него. Возраст, награда, терпение. Кажется, нашла!
У Софии зачесались руки. Ей лучше работалось, когда она видела слова на бумаге. Она встала, чтобы налить себе кофе, повернулась спиной к окружающим и что-то быстро набросала на. салфетке.
Паоли закончил, и слово предоставили Дэвиду. София ожидала услышать проекты освоения рынка, анализ цены, прогнозы и множество цифр, однако бабушка отложила письменный отчет Каттера в сторону.
— Все это мы обсудим позже. Сейчас меня интересует ваша оценка деятельности собравшихся здесь людей.
— La Signora, все это есть в моем письменном отчете.
— Да, — подтвердила она и красноречиво подняла бровь, ожидая продолжения.
— Ладно. Тайлер справляется с виноградниками без моей помощи и знает это. По долгу службы я должен наблюдать за виноградниками и обладаю нужными для этого знаниями, однако сталкиваюсь с его сопротивлением. С сопротивлением, за которое не могу его осуждать, однако это не слишком эффективно. Помимо сказанного, могу добавить только то, что качество управления виноградниками Макмиллана отменное. Во всяком случае, не хуже, чем управление виноградниками Джам-белли. Кое-что можно улучшить, но то, как он соединяет операции и управляет бригадами, выше всяких похвал.
София вполне прилично работает на виноградниках, хотя это не ее конек. Так же как реклама и маркетинг не конек Тай-лера. То, что она сосредоточивается на последних, в то время как он работает в поле, дает хорошие и очень интересные результаты. Однако в нашем городском офисе есть некоторые трудности.
— Я знаю о трудностях, — сказала София. — И справляюсь с ними.
— С ней, — поправил Дэвид. — София, у вас есть трудная, вспыльчивая, упрямая служащая, которая уже несколько недель пытается подорвать ваш авторитет.
— Я встречусь с ней завтра днем. Дэвид, я знаю своих людей. И умею находить с ними общий язык.
— Вам неинтересно знать, как я выяснил, что Кристин Дрейк упряма, несговорчива и вспыльчива? — Он слегка выждал. — Она ведет переговоры с конкурентами. За последние две недели ее характеристики поступили в пять-шесть компаний. Согласно моим источникам в «Ла Кер», если она считает, что нашла подходящего слушателя, то предъявляет вам множество упреков и обвинений.
Услышав о предательстве, София досадливо кивнула:
— Я поговорю с ней.
— Подумай над этим как следует, — посоветовала Тереза. — Если служащий не может быть лояльным, то он по крайней мере обязан сохранять достоинство. Нельзя мириться с тем, что штатный сотрудник использует сплетни и наветы как средство для перехода в другую компанию… А как Пилар?
— Учится, — ответил Дэвид. — Но бизнес не назовешь ее сильной стороной. La Signora, мне кажется, что вы используете ее не по назначению.
— Простите, не поняла.
— По моему мнению, вашу дочь следует использовать в представительских целях. Кабинетная работа приводит к тому, что ее обаяние и элегантность пропадают втуне. Меня удивляет, что вы не просите Пилар проводить экскурсии и дегустации. Посетители будут счастливы лично познакомиться с членом семьи, а это может принести компании дополнительную прибыль. La Signora, она отличная хозяйка, но отличным клерком ее не назовешь.
— По-вашему, я совершила ошибку, ожидая, что моя дочь научится семейному бизнесу?
— Да, — небрежно ответил Дэвид, заставив Эли закашляться.
— Не нужно, не нужно! — замахал рукой старик, когда Тайлер встал, чтобы дать ему воды. — Я просто пытался побороть смех. Господи, Тереза, ты сама знаешь, что он прав. — Он взял у Тайлера стакан и осторожно отпил, восстанавливая дыхание. — Ты терпеть не можешь ошибаться, но иногда случается… София, мама тебе хорошо помогает?
— У нее было слишком мало времени… Ужасно, — призналась София и прыснула со смеху. — Мама, извини, но худшего секретаря, чем ты, наверное, просто не бывает! Я ни за что не рискнула бы отправить тебя в город и взять в свой отдел… Ты высказываешь удачные мысли, — добавила она, видя, что мать молчит. — Например, сегодня, когда заговорила о предупреждениях. Но ты высказываешь их только под нажимом и не знаешь, как это использовать на практике. Более того, ты проклинаешь каждую минуту, проведенную в моем кабинете.
— Я пытаюсь справиться, но ничего не получается, — тихо сказала Пилар и поднялась с места.
— Мама…
— Нет, все верно. Я предпочитаю, когда со мной говорят честно, а не опекают. Позвольте мне облегчить вашу задачу. Я ухожу. Постараюсь найти себе дело, с которым смогу справиться. Например, элегантно и обаятельно сидеть где-нибудь в углу.
— Я поговорю с ней… — начала София.
— Не нужно, — помахала рукой бабушка. — Она взрослая женщина, а не ребенок, и не нуждается в утешениях. Сядь. Совещание еще не окончено.
«Ну вот, — довольно подумала Тереза, поднося к губам чашку с кофе. — Моя дочь проявила что-то похожее на характер». Наконец-то.
У Дэвида не было времени для утешений. Однако он чувствовал себя слегка виноватым и поэтому отправился искать Пилар. В последние недели основным источником информации о том, что происходит в семье, стала Мария. С ее помощью он обнаружил Пилар в оранжерее.
Пилар, облаченная в фартук и садовые рукавицы, возилась с рассадой.
— У вас найдется свободная минутка?
— Хоть все время на свете, — холодно сказала она, не удостаивая его взглядом. — Я ничего не делаю.
— Вы ничего не делаете в кабинете. Потому что секретарская работа не приносит вам удовлетворения и кажется бессмысленной. Это совсем другое дело. Прошу прощения, что моя оценка обидела вас, но…
— Но это бизнес. — Пилар подняла взгляд и мрачно посмотрела ему в глаза.
— Да. Это бизнес. Пилар, вам нравится набирать тексты и создавать файлы? Нравится сидеть на совещаниях, посвященных рекламным кампаниям и рыночной политике?
— Я хочу чувствовать себя полезной. — Пилар отложила лопатку.
«Неужели они считают, что я похожа на здешние цветы? — подумала она. — Может быть, так оно и есть? Может быть, мне нужны искусственный климат и тщательный уход, чтобы ничего не делать, а только привлекательно выглядеть в подходящей вазе?»
— Я устала. Устала чувствовать себя ненужной. Человеком, у которого нет ни умения, ни таланта, ни мозгов.
— Значит, вы меня не слушали.
— О нет. Я все слышала. — Она сняла рукавицы и швырнула их в сторону. — Я должна быть обаятельной и элегантной. Как нарядная кукла, которой играют в подходящее время и в подходящем месте, а потом прячут в шкаф. Спасибо, не надо. Я и так достаточно долго пролежала в шкафу.
Дэвид накрыл ладонью ее руку, но Пилар вырвалась и попятилась. Однако когда он взял ее за другую руку и удержал на месте, потрясенная женщина уставилась на него во все глаза.
К ней давно никто не прикасался. Это было просто невозможно.
— Постойте.
— Уберите руки.
— Подождите минутку. Во-первых, обаяние — это талант. Элегантность — искусство. А без мозгов невозможно понять, что следует сказать в нужное время в нужном месте, чтобы люди почувствовали себя непринужденно. Вы это умеете, так почему бы не воспользоваться своим умением? Во-вторых, если вы считаете прием туристов и сбор заказов во время экскурсий и дегустаций синекурой, то вскоре поймете, что сильно ошибаетесь. Конечно, если у вас хватит смелости попробовать.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы мне говорили…
— А по-моему, нуждаетесь.
Пилар, не привыкшая, чтобы ее перебивали, чуть не ахнула. И тут она вспомнила, как Дэвид срезал Тони на празднике. Сейчас он разговаривал с ней тем же холодным и жестким тоном.
— Напоминаю вам, что я не ваша служащая.
— А я напоминаю вам, — возразил он, — что вы ошибаетесь. И до тех пор, пока вы не сбежите, как избалованный ребенок, вы будете считаться моей служащей.
— Va… al diavolo.
— Сейчас мне не до путешествия в ад, — в тон ответил он. — Я просто не хочу, чтобы вы зарывали в землю свои таланты. Вам будет нужно освоить правила проведения экскурсий и набраться терпения, чтобы без конца отвечать на одни и те же вопросы. Рекламировать свою продукцию так, чтобы никто этого не заподозрил. Быть изящной, любезной и сообщать людям нужные сведения. Но прежде чем вы приступите к этой работе, вам придется как следует порепетировать перед зеркалом и перестать выглядеть женщиной, брошенной человеком, который не ценил никого на свете, кроме себя самого.
Пил ар лишилась дара речи.
— Вы говорите ужасные вещи, — наконец дрожащими губами пролепетала она.
— Может быть. Но рано или поздно кто-то должен был их сказать. Вы продолжаете чувствовать себя ненужной. Эта мысль приводит меня в бешенство.
— Вы не имеете права говорить мне это. Пост, который вы занимаете в компании «Джамбелли», еще не повод быть жестоким.
— Вы правы, пост в компании не дает мне права говорить правду в глаза. И на это тоже не дает права, — добавил он, притягивая Пилар к себе. — Это личное.
Пилар была слишком потрясена, чтобы остановить его и выразить хотя бы малейший протест. И когда Дэвид припал к ее губам сердитым, жестким поцелуем, она просто замерла, отдавшись давно забытым ощущениям.
Горячий, твердый мужской рот. Сильные и жадные мужские руки. Требовательные объятия, заставившие ее прижаться к нему, почувствовать его жар и возбуждение. Сексуальную угрозу.
Кровь бросилась ей в голову, затопив удушливой волной. И ее тело, ее изголодавшаяся по мужской ласке душа погрузились в пучину наслаждения.
С тихим стоном она обвила Каттера руками. Они натолкнулись на рабочий стол, и цветочные горшки попадали, ударяясь друг о друга со звоном скрещивающихся мечей. Долго дремавшие чувства и желания в одно мгновение вырвались наружу. Окружающее перестало существовать, колени Пилар ослабели, и она страстно прильнула к губам Дэвида.
— Что? — задыхаясь, спросила она, когда Каттер поднял ее и опустил на стол. — Что мы делаем?
— Решим потом.
Он должен был прикоснуться к ней, ощутить руками ее плоть. Дэвид быстро задрал на ней свитер, чувствуя себя подростком, обнимающим свою первую подружку на заднем сиденье «Шевроле».
Дождь стучал по стеклянным стенам, теплый и влажный воздух был пропитан ароматом цветов, земли и разгоряченных тел. Пилар сотрясала дрожь, с губ срывались негромкие блаженные стоны.
Дэвиду хотелось проглотить ее целиком и ни о чем не думать. Он забыл, когда в последний раз испытывал столь же яростное желание.
— Пилар, позволь мне… — Он боролся с пуговицей ее слаксов.
Если бы Дэвид не назвал ее по имени, Пилар забыла бы, как ее зовут. Забыла бы все и просто подчинилась требованиям собственного тела. Но этот звук заставил ее опомниться. И удариться в панику.
— Подожди… Нет.
Она отпрянула, хотя мозг велел обратное, а тело дрожало от прикосновения его горячих губ.
— Дэвид, нет. Подожди. Остановись.
— Пилар… — Он не мог унять дыхание, не мог справиться с собой. — Я хочу тебя.
Сколько лет прошло с тех пор, как она слышала эти слова? Сколько лет прошло с тех пор, как она видела это желание в мужских глазах? Столько, что потеряла рассудок, едва это случилось…
— Дэвид… Я еще не готова.
Он все еще сжимал руками талию Пилар. Обнаженная кожа под свитером была гладкой, теплой и трепещущей.
— Не морочь мне голову.
— Я не ожидала… — «У него такие сильные руки, — думала она. — Сильные и твердые ладони. Так непохожие на…» — Отодвинься. Пожалуйста…
Он не стронулся с места.
— Я мечтал о тебе с той самой минуты, как первый раз тебя увидел в дверях дома.
Она ощущала удовольствие, страх и ошеломление одновременно.
— Я…
— Нет, — коротко бросил он. — Не говори, что ты польщена.
— Конечно, польщена. Ты очень привлекательный и… — Но когда Дэвид прикасался к ней, она не могла связно мыслить. — Пожалуйста, отпусти меня.
— Ладно. — Но это далось ему дорогой ценой. — Ты сама знаешь, что такое со мной случается нечасто.
— Я думаю, мы застали друг друга врасплох… — начала она, осторожно сползая со стола.
— Пилар, мы не дети.
— Нет, не дети. — Она оправила свитер и вздрогнула, вспомнив, как касались его большие, горячие руки ее кожи. — И это одна из причин. Мне сорок восемь лет. А тебе… тебе меньше.
Дэвид не думал, что в такой ситуации можно смеяться, но не смог с собой справиться.
— По-твоему, разница в несколько лет — это предлог?
— Это не предлог, а факт. Кроме того, мы знаем друг друга совсем недолго.
— Восемь недель и два дня. И все это время я мечтал прикоснуться к тебе. — Каттер гладил волосы Пилар, а она не сводила с него глаз. — Я не собирался бросаться на тебя в оранжерее и стаскивать с тебя одежду в окружении цветочных горшков. Это получилось само собой. Ты хочешь, чтобы все произошло в более привычной обстановке? Тогда я заеду за тобой в семь часов и повезу обедать.