Укус скорпиона Пищенко Виталий

Уровень 6

Утраченная реальность

В коридоре было полно народу. Военные шастали туда-сюда, гражданские жались к стеночке, возле окна торчал полицейский, наблюдавший за порядком.

Передо мной еще было шесть человек. Я отстоял в очереди добрых четыре часа и уже проклинал себя за то, что пришел в Департамент по эмиграции, зная заранее, что все это бессмысленно, что бежать все равно некуда, что мне, как и другим, уже ничем нельзя помочь.

И все же, где-то глубоко в сознании теплилась надежда, что все-таки удастся получить пропуск на острова, куда война хотя и докатится, но произойдет это не скоро, а значит, еще год-два будет отпущено на жизнь, пусть скотскую, но все же жизнь…

Всей военной мощи Земли хватило ровно на три месяца. Виртал прорвался в реальность не только в Долине смерти. Оказалось, что чуть ли не в каждой стране велись исследования по проникновению в виртуальную реальность. Шила в мешке не утаишь, на то и существуют шпионы, чтобы вынюхивать чужие секреты.

В общем, прорвало сразу и везде, как ржавую трубу. Из ВР, сметая все на своем пути, поперла всякая нечисть. В первую же неделю были захвачены Чикаго, Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Ванкувер, Мехико, Буэнос-Айрес, Берлин, Токио, Москва – короче говоря, почти все крупные города мира и тысячи мелких.

Две эскадрильи ВВС совместно с остатками шестого флота пока еще удерживали Нью-Йорк, но силы с каждым днем таяли, ибо верфи были разгромлены, и со стапелей так и не успели сойти четыре новехоньких крейсера, которые спешно начали строить чуть ли не всей страной три месяца назад. А впрочем, могли бы они помочь хоть как-то? Разве что задержать агонию города на день-два…

Все TV и радиокоммуникации были выведены из строя, лишь телефонная связь в какой-то мере еще действовала, а вместе с ней и ИНТЕРНЕТ. Оттуда я и черпал последние новости, хотя каналов связи с каждым днем становилось все меньше и меньше. Вчера отрезало южноамериканскую линию и Канаду.

Никогда не думал, что мы окажемся такими беспомощными. Программа СОИ так и не дала каких бы то ни было ощутимых результатов. Атомная бомбардировка виртуальных полигонов, полностью контролируемых пришельцами, тоже ничего не принесла. Ракеты с ядерными боеголовками взорвались в воздухе, так и не долетев до цели. Что же касается обычного вооружения, то оно было бессильно противостоять фантастическому оружию виртала.

А тут еще оказалось, что ВР заблокирована, причем доступ в виртуальную реальность был закрыт изнутри! Каким образом – я не знал. Это было выше моего понимания.

Вообще, Президент и Правительство долгое время вели себя, как стадо баранов. Отдавались противоречивые, порой нелепые распоряжения. На подавление виртуального прорыва было послано чуть ли не вдвое меньше войск, чем в конце прошлого столетия участвовало в войне в Персидском заливе. Опомнились властьпридержащие только после того, как едва ли не за час было захвачено большинство городов западного побережья. Вот тогда наши лидеры заметались, тогда они бросили на виртуальных пришельцев все силы, тогда объявили всеобщую мобилизацию, да что толку, если время было упущено безвозвратно.

Новобранцы разбежались, потому что дураков, готовых идти в бой с голыми руками, не нашлось. Оружия не хватало и на регулярную армию, ибо хааны первым делом нанесли удары по стратегически важным объектам, в том числе и по арсеналам.

И вот теперь мы имели то, что имели. Добрая треть населения Америки скорее всего погибла, экономика страны была в полном упадке. Подобия законности и порядка кое-где еще сохранялись, но в основном, чуть ли не повсеместно царили анархия и безумие. Человечество агонизировало, священники вопили об Армагеддоне, мародеры грабили и убивали, военные дезертировали, люди бежали куда глаза глядят, надеясь укрыться от пришельцев. Лишь единицы пытались еще что-то сделать, хоть как-то сопротивляться. К их числу я не относился…

Тогда, три месяца назад, чудом оставшись в живых, я попал на базу в Стент-Хопсе. Бедлам там царил полнейший, затеряться труда не составило, и я подался в Нью-Йорк. Нет, поначалу-то я дергался, пытался что-то объяснить, посоветовать, но никто не обращал на меня внимания. Военные, вырвавшиеся из мясорубки, устроенной хаанами, пребывали в состоянии растерянности, а вновь прибывшие «герои-теоретики» были уверены, что легко справятся с врагом и без советов случайно уцелевшего «дилетанта».

Возвращаться в Лэнгли не имело смыла. Все летело в тартарары, и я понимал, что вновь оказавшись в ЦРУ, не протяну и дня. Было ясно, что если я снова попаду в виртал, то обратно уже не вернусь никогда. Да и не хотел я снова в виртуальность. Я устал, у меня больше не было сил убегать, сражаться, прятаться, нырять в зловонную жижу и постоянно быть под прицелом. А то, что ЦРУ не станет меня искать, сомнений не вызывало. Не до того им теперь.

Я снял небольшую меблированную квартирку на Медисон-авеню, неподалеку от того места, где жил раньше. Увы, мою старую квартиру, давно уже заняли другие жильцы, а имущество стало достоянием государства. Пусть оно им подавится! Деньги, которые мне выплатило ЦРУ за время нашего недолгого сотрудничества, я снял со счета и теперь существовал на них. Счет в лондонском банке, на котором лежали средства, нажитые неправедным путем в Дакаре, приказал долго жить. Вместе с банком. Впрочем, деньги стремительно обесценивались, как и сама жизнь. Лучшим товаром стали продукты питания и оружие. Увы, ни того, ни другого у меня не было, так что, при всем желании, нажиться на чужом несчастье я не мог.

Словом, я перебивался с хлеба на воду, часами валялся на диване и, стараясь не думать о будущем, прислушивался к незатихающей канонаде. И еще – торчал каждый день у монитора старенькой «четверки», которую купил за десять баксов на блошином рынке. Такие барахолки разрастались с несусветной скоростью, грозя заполонить весь город. То, что раньше выбрасывалось на помойку, теперь поступало в продажу, вновь приобретая высокое звание «товара». Наверное, для социологов изменения, происходящие в обществе, представляли интерес, мне же на них было наплевать. Да и что я мог сделать? Оставалось тыкаться по ИНТЕРНЕТу, выискивая новости со всего света.

Но когда соседний квартал сгорел дотла, я встал с дивана и пошел в Департамент по эмиграции.

И вот уже пятый час я стоял в очереди, которая тянулась чуть ли не от горизонта, и слушал сплетни об островах в Карибском море, куда, если очень повезет, можно все-таки попасть. Кто-то даже нашептывал кому-то на ухо, что на тех островах есть целый подземный город, который построили на случай атомной войны еще при администрации Рейгана.

Верилось в это с трудом, но что делать дальше, я не знал. Не сгорать же вместе с Нью-Йорком?..

Из кабинета выходит женщина. В ее глазах слезы. С ней двое детей. Лица у них растерянные, испуганные, совсем не детские. Я провожаю их долгим взглядом, но меня уже толкают, интересуются, намерен ли я здесь торчать до скончания века, или все же войду в кабинет?

Комната, в которой я оказался, оставляла ощущение серости. Даже новехонький полированный сейф, казалось, потерял блеск, превратился в тусклый неприметный ящик. Обстановка минимальная: кроме сейфа, стол и два стула. Интересно, где остальная мебель? Вывезли или успели спереть? На всякий случай…

За столом, придерживая рукой бланк с черной каймой, сидел маленький человечек, с ровным пробором в жирных, редких волосах, длинным, крючковатым носом и роговых очках на пол-лица. Голова человечка была склонена набок, и он что-то старательно выводил на этом самом траурно выглядевшем бланке. Внимания на меня он не обращал никакого, и я остановился посреди комнаты, размышляя о том, что вот от такого серого и невзрачного типа зависят человеческие судьбы и моя в том числе.

Наконец, чиновник оторвался от бланка и посмотрел на меня поверх очков.

– Ваше имя? – спросил он.

Я ответил.

– Специальность?

– Консультант по виртуальности.

Человечек как-то странно посмотрел на меня. Злобно? Недоверчиво? Я так и не понял сути гримасы, которую он сотворил на своей физиономии.

– Где работали раньше?

– В Департаменте полиции и «Компьютер-технолоджис», потом в ЦРУ.

Снова та же непонятная гримаса.

– Документы имеются?

Я предъявил.

– Хорошо вы нам…

Но тут громыхнуло так сильно, что задребезжали стекла. Человечек вздрогнул, побледнел, оглянулся на окна, крест-накрест заклеенные скотчем, а потом скороговоркой произнес:

– Отплытие в шесть вечера. Прибудете на пристань возле церкви Святой Троицы.

– У меня дети, – неожиданно для себя сказал я.

– Сколько?

– Двое. И жена.

– Нет. Простите, но придется без жены. Только специалисты и дети. Дети – будущее, но возиться с младенцми времени не будет. Поэтому жены не нужны. Вы уходите под землю на долгие годы, может быть, больше никогда не увидите солнечного света. На вас особая миссия – подготовить Возрождение.

Я промолчал. Чиновник вручил мне три бумажки. Ни фамилий, ни имен на них не было, только короткое: «Допуск».

Он опять странно посмотрел на меня, и я, наконец понял что за выражение, было на его лице. Чиновник завидовал мне! Эта была зависть обреченного человека, который своими руками выдавал другим право на жизнь.

«Неужели и у богов такие лица?» – с тоской подумал я, запихивая бланки в карман куртки.

Я вышел в коридор, быстро спустился по ступенькам, выбежал на улицу и пошел вдоль очереди, внимательно вглядываясь в лица. Я не ошибся, женщина с детьми снова стояла в конце человеческого хвоста. Видимо, у нее теплилась надежда, что в следующий раз клерк ее не узнает, ведь ежедневно мимо него проходят тысячи людей.

Подойдя к женщине, я молча протянул ей бланки допуска. Женщина испуганно посмотрела на меня, на документы… Ее рука нерешительно дрогнула, потом нервным движением выхватила бланки, и женщина потащила детей прочь, со страхом оглядываясь на меня через плечо.

«Ну и пусть, – мелькнуло в голове. – Обойдусь и без слов благодарности».

Я повернулся и побрел обратно домой.

Черт с ними, с островами, мне под землю совершенно не хочется. Я ведь не крыса, чтобы жить под землей. «Бросались крысы в водяную муть…»

Но я понимал, что это только слова, что я себя успокаиваю, потому что минуту назад отдал другим последнюю, пусть призрачную, но надежду…

Взвыли сирены, оглашая окрестности дикими воплями. Редкие прохожие засуетились, заоглядывались по сторонам, потом разом сорвались на бег, устремились к массивному серому зданию с надписью: «Бомбоубежище» и стрелкой, указывающей куда-то вниз.

«Какое к черту „бомбоубежище“, – подумал я. – Хааны бомб не используют, у них лучевое оружие, да те странные, похожие на шаровые молнии сгустки плазмы».

Но ноги уже несли меня к убежищу, потому что оставаться на открытом месте во время налета тоже не хотелось.

Где-то загрохотали зенитные установки, стремительной птицей пронеслась по бетонке тень самолета, затем еще одна…

Я сбежал по лестнице и оказался в огромном подвале, где стояли, сидели, лежали тысячи людей. Когда они успели набиться сюда? А может быть, эти люди просто живут здесь, в сырости и полумраке, который не в силах разогнать тусклый свет десятка лампочек?

Вообще-то, было удивительно, что на город до сих пор подавался свет с приливной энергостанции. Правда, кое-кто утверждал, что пришельцы стараются не трогать токоподающие объекты, чтобы подпитываться техникой и живой силой из виртала.

Удивительно, но военные этого не понимали! Если бы мы сразу обесточили все системы, то крупномасштабного вторжения произойти не могло. Но кому под силу погрузить во мрак весь мир, пусть даже ненадолго? Это можно было сделать, будь наша цивилизация одним целым, окажись мы действительно Человечеством, а не кучкой рвущих на себя одеяло людишек…

Сзади напирали спасающиеся от обстрела, и мне пришлось протискиваться сквозь толпу в поисках относительно свободного места.

Кто-то с силой подергал меня за рукав. Я оглянулся и увидел заросшее щетиной, незнакомое лицо.

– Хочешь БЭП? Возьму недорого, – шепот был едва слышен.

Я брезгливо отстранился и, поморщившись, спросил:

– Какой еще БЭП?

– Биоэнергетический преобразователь! – удивленно ответил тип, глядя на меня так, словно я с Луны свалился.

– Что? – снова не понял я.

– Вот чайник! Компьютерный блок преобразования, – явно махнув на меня рукой, ответил он, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Покажи! – я ухватил незнакомца за обшлаг длинного суконного пальто.

– А чего смотреть? – ощерился он, показывая гнилые зубы.

– Должен я увидеть товар или нет?

Тип нехотя сунул руку во внутренний карман и вытащил из него плату. Точно такую же, как та, которую я когда-то, тысячу лет назад, извлек из «саркофага» Маргарет Тревор…

– Ну что, берешь? – нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросил продавец.

Он еще что-то бормотал, но я уже не слушал. Плата Маргарет у мелкого спекулянта! Впрочем, почему именно Маргарет? Утечка могла произойти где угодно, да и умельцев, готовых на все, лишь бы сорвать свой куш, среди людей во все времена хватало. Было ясно одно: зараза расползлась по миру. Теперь даже объединение человечества в единое государство не остановит лавину, сорвавшуюся на нас.

– Так покупаешь? – не отвязывался от меня настырный тип.

– А зачем она мне? – оставаясь во власти своих мыслей, пробормотал я. – Все равно виртал заблокирован.

– Брехня, – сплюнув на пол, сказал тип. – Есть полно лазеек, через которые можно пробиться, а за отдельную плату могу подкинуть интернетовский адресок, где продаются билетики в «Мир Тысячи Солнц».

– Куда? – удивленно переспросил я.

Теперь пришло время удивляться ему. Действительно, откуда мог взяться человек, настолько незнакомый с действительностью? С той действительностью, которой жили все окружающие. Поколебавшись мгновение, спекулянт сказал:

– Я пошутил, братец. Это просто звуковая плата. «Саунд бластер-2010.»

– Слышишь, – процедил я сквозь зубы, – не парь мне мозги. Я даже не юзер, я профи, и сталкивался с этой платкой, когда ты о подобном даже не слыхивал, – и, ощущая неистребимое желание съездить ему по физиономии, добавил: – Проваливай!

Но тип меня уже не слушал. Он рванулся сквозь толпу, расталкивая недовольно ворчащих людей. Догонять его я не стал.

Налет завершился через сорок минут. Войскам ПВО опять удалось отбиться, но какой ценой!

Я выбрался из подвала и с ужасом смотрел на пылающий город. Горело много, смрадно чадя дымом, разбрасывая тучи искр. Какой-то солдат, пробегая мимо, крикнул, что пришельцам, наконец, удалось завалить Эмпайр-стейт-билдинг, и что рухнувшая башня подмяла под себя по меньшей мере дюжину зданий.

Плохо, что и среди солдат встречаются паникеры. Еще хуже, что он, похоже, не врал.

Я шел по пустынному тротуару, постоянно спотыкался и проклинал все на свете, обходя горы битого кирпича и редкие машины, опрокинутые или выгоревшие дотла.

Вообще-то, легковушек в городе, практически, не осталось. После первого налета на Нью-Йорк жители рванули прочь из бетонных джунглей. Многокилометровые пробки рассасывались пять дней, но повезло далеко не всем. Однажды я попал на такую «пробку». Сгоревшие автомобили стояли друг за другом в тесной лощине улицы, и ветер гонял от дома к дому жирный серый пепел. Люди сгорели мгновенно. Только что ругались, томились в ожидании, испуганно поглядывали на небо, а потом – вспышка и больше ничего. Сотни жизней сгоревших в едином факеле…

Закрапал мелкий дождик, черный, вперемежку с пеплом. Никогда не думал, что этот бесконечно падающий с неба пепел будет мне так досаждать. Впрочем, что меня нынче не раздражало?

Позади послышался какой-то странный, шкрябающий и дробный звук. Я оглянулся. Следом бежала огромная псина с впалыми боками. Этих породистых и злых собак в последнее время появилось много. Хозяева, уезжая, бросали своих любимцев. Встретившись со мной взглядом, пес вздрогнул, неуверенно вильнул хвостом и шмыгнул в пролом подьезда.

Я повернул за угол и едва не столкнулся с грязной, одетой в какое-то ярко-красное тряпье нищенкой, старательно перекладывающей пустые бутылки в детскую коляску с погнутыми, искореженными колесиками. Зачем ей бутылки, я не знал. У каждого свое помешательство.

Например, мой сосед, живущий этажом ниже, каждый день отправлялся на работу в свой офис, который хааны разнесли в пыль еще полтора месяца назад. Он шел через полгорода постоять над развалинами, а вернувшись домой, заходил ко мне, чтобы в очередной раз с печалью в голосе сообщить, что потерял работу и нового места ему не найти, потому что он слишком стар, чтобы его взяли на новое место, и теперь ему одна дорога – в дом престарелых. Выговорившись, он уходил, чтобы на следующий день прийти снова…

Старуха испуганно вздрогнула, лицо ее перекосилось и она злобно закричала:

– Не тронь! Они мои!

Я попятился, удивленный ее натиском, но нищенка наступала, тесня меня своей коляской.

– Мне ничего не надо, – я попытался успокоить ее, но мой голос еще больше взбудоражил больной рассудок старухи.

Она выхватила из складок своей хламиды что-то черное, отливающее металлическим блеском, и мне в глаза ударила струя газа…

Волна боли отбросила назад, согнула пополам, ослепила, погнала из глаз, носа, рта жидкость. Я обливался слезами, соплями, слюной, чихал и орал от боли. Кто-то навалился на меня сзади, бросил на землю, принялся избивать ногами. А потом сильный удар по голове погрузил меня в омут беспамятства.

Я открыл глаза и увидел, что с неба падают крупные хлопья белого пепла. Он был холодным, этот пепел, а, коснувшись лица, превращался в капельки воды и стекал вниз.

«Снег! – догадался я. – Первый снег. Вот почему мне так холодно».

Я медленно сел, чувствуя как боль отдается во всем теле, и увидел, что совершенно раздет.

В неверном свете сумерек высились передо мной развалины какого-то дома. Висели на обрывках арматурин бетонные блоки, мутно отсвечивали осколки стекла, груды битого кирпича вперемешку с обломками мебели, искореженными листами жести и пластика, гипсовой лепниной потолочных украшений окружали меня. Я огляделся и увидел темные, мрачные, совершенно незнакомые мне здания.

Вспомнилась сумасшедшая старуха с газовым баллончиком, сильные удары ногами, обутыми в тяжелые ботинки. Но что было дальше?

Почему на меня напали, сколько я был без сознания, далеко ли нахожусь от своего дома? – эти вопросы роились под черепной коробкой, словно мухи под потолком общественного туалета, но ни на один из них я не мог дать ответа.

Стараясь не наступать босыми ногами на стекло, я доплелся до ближайшего здания, и принялся заглядывать в окна, надеясь разглядеть хоть слабый отблеск света.

«Не может быть, чтобы меня утащили далеко от Парк-авеню, – пытался успокоиться я. – Да и кому нужен человек без цента в кармане, и даже отдавший пропуск на острова?».

Так вот в чем дело! Видимо кто-то шел за мной от самого эмиграционного Департамента, кто-то, не заметивший, что я отдал бланки женщине, которая, небось, уже и забыла о моем существовании. Могли ограбить меня и озверевшие молодчики, выпущенные из тюрьмы во время тотальной мобилизации, да так и не водворенные на прежнее место, потому что теперь не до них.

Но зачем налетчикам понадобилась моя одежда? Заходи в любой дом – там множество брошенных квартир с кучей барахла, которое прежние хозяева, покидая город, не взяли с собой. Просто у них не было возможности забрать все. Мы же, черт побери, так привыкаем к вещам, к комфорту и роскоши и, словно пчелы, тащим и тащим в свои ульи вещицу за вещицей, будто у нас впереди десять жизней, чтобы сносить, потребить, переварить, использовать все добытое…

Я обогнул очередной из черных домов и увидел огрызок бетонного пальца, упирающийся в небо. По растрескавшемуся фасаду узнал останки Крайслер-билдинга. Значит, досталось сегодня и ему…

Зато я наконец-то знал, где нахожусь и что до дома мне, можно сказать, рукой подать – всего несколько кварталов.

Дрожа от холода, я брел дальше теперь уже в кромешной тьме. За эти месяцы мы научились светомаскировке. Мы многому теперь научились. И жить одним днем, и ненавидеть всеми фибрами души, и любить под грохот канонады. Мы научились стоять в очередях и довольствоваться малым. И еще мы научились хоронить людей, сбрасывая трупы, словно деревянные чурки, в общие для всех: женщин и детей, богатых и нищих – ямы, глубокие, но недостаточно, чтобы там поместились все. Мы научились разгребать завалы и бороться с пожарами.

Когда пылали дома – сбегались все, кто жил окрест, тушили огонь подручными средствами, не дожидаясь, покуда приедут пожарные, потому что тем доставалось больше всех: работали они на пределе, и даже сверх того. И еще доставалось полиции. Ночами часто слышались выстрелы, крики, свистки, а утром на площадях появлялись новенькие виселицы, где болталась, высунув языки, мразь, которая не могла уняться даже когда мир катится в тартарары…

Домой я вернулся к полуночи. Приходилось прятаться и от полицейских патрулей, и от каких-то темных личностей, крадущихся вдоль темных стен. И еще я обходил стороной развалины, почему-то считая, что именно там обитают все отбросы общества. Такой уж стереотип выработался у нас за тысячи лет существования цивилизации. Но как бы то ни было, я добрался до дома, ввалился в свою квартиру и в изнеможении упал на кровать, закутавшись в теплое пуховое одеяло.

Так я лежал час, не меньше, без сна и без мыслей. Потом встал, оделся и отправился на кухню. Там заварил остатки кофе, вскрыл банку консервированного тунца и проглотил то и другое. С сожалением покосившись на вторую и последнюю банку с рыбой, я оставил ее на утро, как и последнюю плитку шоколада, и, вернувшись в комнату, включил компьютер.

С минуту я сидел перед экраном, бездумно наблюдая, как загружается 2010-й Windows, а потом вошел в Internet-news.

Тут же на экран вылетела надпись: «Парижа больше нет» с припиской другим шрифтом: «И Сиднея тоже». Я вздохнул, с удивлением поймав себя на мысли, что за последние недели привык к таким вот коротким, словно росчерк молнии на черном грозовом небе, сообщениям, за которыми стояли миллионы имен и лиц, скрывались надежды и устремления, коим не суждено уже воплотиться в жизнь.

Я вошел в меню «Вид» и отметил значком «только не прочтенные сообщения», а потом долго бегал глазами по строкам, леденея от ужаса.

…В России пошли на обесточивание всей энергосистемы, результат – взорвались три атомных электростанции и радиоактивное облако несет на Ближний Восток.

…В Африке – полный бедлам. Сведений, практически, нет. Известно только, что самые мощные на этом континенте египетские ВВС полностью уничтожены.

…В Китае за последние три месяца население сократилось предположительно на полмиллиарда человек. Уцелевшие города стремительно пустеют, люди убегают в сельскую местность, в горы в труднодоступные пустынные районы. Там, где скопление людей – там смерть.

…Европейское сообщество пало. Держались только Мадрид, Лондон, Вена да несколько городов поменьше.

«Лондон, – подумал я, – как там Сюзи, жива или нет»?

Я не сердился на Сюзан. Разве можно было винить одинокую и испуганную девчонку за то, что она из-за меня оказалась втянута в совсем не детские игры?

Нестерпимо захотелось поговорить с кем-нибудь. Не с Сюзи, что я мог ей сказать? Просто тишина пустой квартиры давила, нервное напряжение последнего времени требовало разрядки.

Минут десять я просидел с занесенными над клавиатурой пальцами, а потом вышел на хакерский чат и отстучал пальцами по клавишам:

– Тук! Тук! Тук! Можно?

– Кто это? – ожил ответным сообщением монитор.

– Это я, Растерявшийся.

– Все мы сейчас растеря… – буква за буквой начало было печататься предложение, и вдруг рука печатавшего замерла, но лишь на мгновение, а потом с бешеной скоростью посыпались слова. – Это ты, черт бы тебя побрал? Сколько мы ждали, что ты опять с нами свяжешься! Ты же сбежал, оставив кучу вопросов и ни одного ответа.

– Ты не прав, оператор. Я сказал все, что знал на тот момент.

– Но ты не сказал, где искать вход на свалку.

– Я и сейчас не знаю, где он. Случайно влетел туда, выходя из игры.

– Не врешь?

– А какой смысл?

– Черт! Три тысячи раз черт, черт, черт!

– Ты сам откуда? – отбарабанил я на клавиатуре.

– А что?

– Как там у вас?

– Хреново. Как и везде.

– Неужели мы не сможем остановить их?

– Разве ты не понял? Мы уже проиграли.

– Но тогда зачем тебе до сих пор эта свалка?

– Понимаешь, эти твари никак не могут быть разумными. Это же всего-навсего одушевленные графобы. А графобы, даже обретшие плоть, не могут мыслить не выходя за рамки модулятора случайных чисел.

– Я тоже думал об этом. Но вся беда в том, что они-то действуют, как разумные существа.

– Вот именно. Знаешь, что вчера у нас случилось? В небе появились какие-то древние самолеты, и с них посыпались нацисты. Да-да, настоящие нацисты времен Второй мировой. Видать, из какой-то игрушки выползли. Сейчас маршируют по городу с факелами, горланят военные марши. И пришельцы их не трогают – вот в чем вся соль! Они знают, что это свои, хотя этих наци от обычных людей не отличишь.

– И что это значит? – уже почти догадавшись, каков будет ответ, спросил я.

– То, что в виртале существует нечто, которое управляет всем этим.

– Ты хочешь сказать, что виртуальность породила некую субстанцию, способную мыслить?

– Да! И находится этот квазимозг где-то на свалке. Ты, может быть даже видел его, но не понял, что это такое.

Я задумался. А ведь и впрямь было там что-то такое, огромное и ворошащееся за прозрачной стеной.

– Ты прав, – отпечатал я. – Что-то там есть.

– Как оно выглядит?!!

– Я не знаю. Что-то большое, просто огромное.

– Боже мой, как же ты все-таки туда попал? Многие из нас потом не вылезали из виртала, но так ничего и не нашли. Теперь почти никого из них нет. В чат редко кто сейчас заходит. Да, чуть не забыл, тут тебе оставил сообщение какой-то Дэвид Нортон? Просил, если ты вдруг объявишься, перезвонить ему по видеокомпу.

– Кто? – поначалу не понял я, а потом перед глазами возникла физиономия хиппи из Лэнгли, с пучком волос, стянутых на затылке резинкой. – Ах, да… Давай номер.

Он сбросил шестизначное число на мой «винт», а потом на дисплее долго не появлялось никаких сообщений. И тогда я набрал:

– Слушай, ты думаешь, можно еще что-то исправить, если удастся туда попасть?

– Не знаю. Но попробовать мы обязаны.

– Хорошо, – ответил я, – Постараюсь больше не теряться. Конец связи.

– Удачи тебе…

Удача, это хорошо. Она нам всем нужна. Но зачем я, интересно, понадобился Нортону? И почему меня разыскивает он, а не спецагенты или Стрэдфорд, что было бы логичнее?

Додумать я не успел, потому что на экране монитора вновь появились буквы:

– Здравствуйте, Хопкинс.

Я озадаченно покрутил головой, поколебался и отстучал:

– Кто это?

– Кэрол Тренси.

Вот уж кого не ожидал! Я растерялся по-настоящему, так, что не сразу сообразил, что собеседник ждет ответа.

– Вы на связи? – появилось на экране.

– Да, – заставил себя отозваться я.

– Послушайте, Эндрю, неужели вы всерьез верите в то, что в Зоне Сброса может образоваться какое-то подобие центра, координирующего действия виртала? Поверьте мне, это откровенная чушь. Проще допустить, что там формируется Правительство нового правопорядка – ).

– Это не смешно! – сердито отстучал я.

– Согласна, – отозвалась невидимая собеседница. – Хотя политика всегда появляется там, где концентрируется человеческая боль. Правда, к нашему случаю это не имеет отношения.

– А что же, по-вашему, происходит в этой треклятой зоне?

– Ничего. Свалка, как вы ее называете, это всего лишь граница между мирами, граница, которую обитатели Зоны не в состоянии пересечь.

– О каких мирах вы говорите? Реальном и виртале?

– Нет, Эндрю. Таких миров в чистом виде больше нет.

– То есть, по вашему мнению, наш мир, мир человечества прекращает свое существование?

– Не так. Он изменяется, но только по вине и желанию самих людей, ведь виртал – порождение человеческой цивилизации.

– Я не верю вам! Нужно сделать все, чтобы сохранить человечество и его достижения.

– Какие, например?

Мне показалось, что этот вопрос полон ехидства и я ответил не задумываясь:

– Все без исключения! Прежде всего, свободу выбора.

– Господь с вами, Эндрю, – появилось на экране, – Посмотрите на себя. Разве у вас была когда-нибудь свобода? В лучшем случае, от сих до сих. Люди упорно цепляются за свою иллюзорную независимость, но не дай Бог, случится что-то серьезное, и куда все пропадает? Способны к борьбе единицы, абсолютное же большинство, поворчав, принимает все изменения, от кого бы они не исходили: власти, более сильных соседей, хозяев, начальничков…

– Что из этого? Нужно просто любить человечество!

– Со всеми его ошибками и недостатками?

– Да! Кто-то сказал, что недостатки, суть продолжение достоинств. Не стоит об этом забывать. И если какая-то черта свойственна человеку, ее необходимо сохранить!

– Мне жаль вас, Хопкинс…

– Не стоит. Я понял главное: на этот раз отсидеться не удастся никому. И я не буду отсиживаться. Я разберусь с тем, что происходит на свалке. Да и не я один. И остановить нас не удастся! Считайте, что Эндрю Хопкинс вновь вышел на тропу войны.

– Мне жаль вас…

Разговор прервался. А я уже не мог успокоиться. Черт! Как легко все у нее получается… И как же нужно презирать и ненавидеть человечество, чтобы спокойно наблюдать за его гибелью?.. Жаль только, что так и не понял, какие миры она имела в виду. Поторопился, поддался эмоциям. Ну, ничего, узнаю при встрече…

И я набрал номер видеокомпа Дэвида Нортона.

Экран долго мерцал голубым светом, не выдавая никакого изображения. Я включил повторный набор номера – опять ничего. И только после четвертой попытки на экране появилось усталое, осунувшееся лицо Дэвида.

– Хопкинс?! – оживился он. – Жив-таки. А мы уж думали, что тебя…. Ты ведь попал с этим полковником в самое пекло.