Захватывающее время Тарп Тим

Глава 32

Что ж, возможно, то, что я собираюсь предпринять, не столь же рискованно, как вмешательство Маркуса в драку, затеянную Денвером Куигли, но разве это менее благородно? Сомневаюсь. Ставки, полагаю, даже выше. Я знаю, что на уме у Джейсона. Он думает: «Я хочу надкусить эту гигантскую виноградину и отпробовать сладчайшего нектара». Плохо то, что Кэссиди не знает, против чего я выступаю в данном случае.

– Эй, а где Коди? – говорю я, подходя к Джейсону, который в этот момент наклоняется над Эйми и вдыхает запах ее волос.

– Ушел. – Джейсон сохраняет самообладание. – Наверное, не выдержал конкуренции.

На лице Эйми такое выражение, будто она слезла с экстремальной карусели и ее вот-вот вырвет.

– Что случилось? – спрашиваю я у нее. – Ты еще пила?

Она не успевает ответить, потому что встревает Джейсон:

– Я принес ей стаканчик. – Он хитро ухмыляется. – Ей нужно было немного расслабиться. В плане общения, я имею в виду.

Я беру ее за подбородок, поднимаю ей голову и заставляю ее посмотреть на меня.

– Ты в порядке?

Она пытается улыбнуться.

– Ага, – отвечает она. Это «ага» опять из двух частей: да/нет. – Я не привыкла к алкоголю.

– Ты ошибался насчет Алисы и Куигли, – говорит Джейсон. – Они не разбежались. Кажется, какой-то бедолага уже это выяснил. – Он презрительно хмыкает. Он знает, что я его разыграл, я в этом уверен.

Поэтому я говорю:

– Вот поэтому я и пришел сюда. Их разняли. И Куигли не удовлетворен. Он спрашивает, кто болтал с Алисой до того, как он пришел. Записывает имена, между прочим.

Ухмылка мгновенно исчезает с рожи Джейсона.

– Подожди минутку. Я всего лишь спросил у нее, правда ли, что они разбежались. Она ответила «нет», и я пошел своей дорогой.

– Это круто, – с сочувствием говорю я. – Уверен, Куигли все поймет. Ты же его знаешь.

Теперь уже Джейсон выглядит так, будто его сейчас стошнит.

– Угу, знаю. Черт. – Он косится на Эйми, оглядывает ее бледное маленькое личико, губы в помаде, гигантскую фиолетовую куртку. – Между прочим, мне пора идти. Увидимся в школе.

– Эй, Джейсон, – окликаю я его, когда он быстрым шагом уходит прочь, – я бы на твоем месте шел к машине обходным путем.

Он отмахивается, но можете не сомневаться: он будет держать как можно большую дистанцию между собой и Денвером Куигли.

Эйми пытается выдавить из себя неуклюжую версию улыбки, как бы говорящей: «Ну вот, мы и остались вдвоем», но я, если честно, не знаю, что с ней делать. Я спас ее от секс-маньячных притязаний Джейсона Дойла, а с Коди Дэннисом ничего не вышло. Что в остатке?

Тусовка уже пришла в себя после драки, и я вижу Кэссиди, она стоит в стороне от группы спортсменов. И смотрит прямо на меня. Что происходит в ее женских мозгах, для меня загадка, но когда к ней подходит Маркус и обнимает за талию, она благосклонно отвечает на его ласку. И при этом смотрит прямо на меня, поэтому я делаю единственное, что приходит в голову в тот момент: обнимаю за плечи упакованную в пухлую куртку Эйми.

– Давай пройдемся вдоль озера, – говорю я, не отрывая взгляда от Кэссиди. – Вечеринка уже тихо загибается.

– Серьезно? А на других по-другому?

– Нет, везде одинаково.

Вдоль одной стороны озера тянется тропинка, и на пути к ней я беру у Шоуни клубничный кулер[28], – не для себя, естественно, а для Эйми. Она, судя по всему, не будет возражать против такого напитка.

– Ой, как вкусно, – говорит она после первого глотка. И делает глоток побольше. – Мне нравится.

Мы гуляем под большой, толстой, почти полной луной, снова говорим о коммандере Аманде Галлико и Зостере, о подземном мире Мармота, об Адиниде, прекрасной сирене второй луны с планеты Кош. Я даже подумываю действительно прочитать некоторые из этих книжек. Не исключено, что мне понравится. Читаю-то я много, но, в основном, то, что пишут в интернете, в блогах, в социальных сетях, журналах и так далее.

Обожаю читать в онлайне биографии. Дина Мартина, Сократа, Жанны д’Арк, Распутина, Хэнка Аарона[29], Альберта Швейцера. И, естественно, знаменитостей с тремя именами: Эдгара Аллана По, Ли Харви Освальда и Дженнифер Лав Хьюит. Жизнь людей очень интересна. Книги кажутся мне немного старомодными, но я могу читать и по-старомодному, если написано хорошо.

Допив свое пиво, я достаю из кармана куртки фляжку.

– Слушай, а если бы тебе предложили отправиться в путешествие по этой планете – я имею в виду настоящее путешествие с приключениями, – что бы ты выбрала?

Она отпивает коктейля.

– Наверное, что-нибудь, что было бы связано с лошадьми. Когда-нибудь я отправлюсь верхом в горы, например, в Сангре де Кристо[30] в Нью-Мексико.

– Я там никогда не был.

– Я тоже. Я просто видела эти горы в книге.

– Это круто, – говорю я, хотя мне трудно представить, как бледный «книжный червь» в кожаных ковбойских штанах и стетсоне едет верхом по горной местности. – И что, ты поедешь туда одна?

– Нет, кто-нибудь обязательно поедет со мной.

– Кто? Кто-нибудь вроде Зостера?

– Может быть. – Она опускает взгляд вниз. – Вот ты, например. Поедешь? Какие приключения тебе нравятся?

– Ну, для меня каждый день приключение. Я не из тех, кто строит планы на далекое будущее. Но я подумывал о том, чтобы отправиться к Амазонке. Я приехал бы туда и стал бы бороться против корпораций, уничтожающих тропические леса, изгоняющих аборигенов из их райских кущ и превращающих их в алкашей. Вот на такое приключение я согласен.

– Это было бы интересно, – говорит она, но у меня складывается ощущение, что она надеялась, что я ухвачусь за идею с лошадьми, поэтому я говорю:

– А ты хоть раз думала о том, чтобы поехать верхом по тропическому лесу? Ну, я в том смысле, что тебе бы вряд ли понравилось ходить пешком, подставляя ноги под укусы экзотических тарантулов. А вот загрузить лошадей на лодку, и потом верхом проехать по тропам древних инков – вот что было бы клево.

Моя идея вдохновляет ее.

– И правда, отличная мысль. Спорим, что там есть горы, где еще никто не бывал, с потрясающими видами.

– Да, там, наверно, открываются потрясные виды. Кто знает, а вдруг там еще остались спрятанные от чужих глаз долины, где все еще живут птеродактили?

– Да, – говорит она, – вот это было бы приключение.

Мы идем дальше, и наши плечи соприкасаются, и она смотрит на меня, улыбаясь.

Чуть дальше по берегу есть пирс с навесом, с которого обычно удят рыбу, так что мы сворачиваем на него и усаживаемся на парапете лицом к воде. Яркие звезды отражаются сверкающими крестиками на черной глади озера. Эйми почти допила свою бутылку. Я жалею, что не прихватил для нее еще парочку. Когда она допивает кулер, я беру у нее пустую тару и бросаю ее в урну в двадцати футах от нас. Бутылка громко бьется о металл, и я объявляю:

– Мяч заброшен из зоны трехочковых бросков! В качестве награды я делаю глоток из фляги, и Эйми, как это ни удивительно, просит дать ей попробовать.

– Ты уверена? Эта штука довольно крепкая.

– Я сделаю только маленький глоточек. Хочу знать, на что это похоже.

Она берет фляжку, делает глоток, причем совсем не маленький, и вдруг заходится в кашле, судорожно хватает ртом воздух и выпучивает глаза. Я шлепаю ее по спине, но из-за пухлой куртки от этого нет никакого толку. Наконец, она приходит в себя и говорит:

– Ну и ну, должно быть, попало не в то горло.

– Я предупреждал, что это крепкая штука.

– В следующий раз буду осторожнее.

– В следующий раз? Нет, мне это нравится! Да ты с жирафа упала, ну-ка, быстро залезай обратно.

– Дай мне пару минуток. – В ее глазах блестят слезы, но она улыбается, и эта улыбка совсем не похожа на то жалкое подобие, что я видел на ее лице раньше. Она, черт побери, от души веселится.

Мы сидим и молча смотрим на озеро.

– А знаешь, – говорит она, – есть еще кое-что, что бы я хотела сделать. Это не приключение, это вообще ничего особенное, но для меня имеет огромное значение.

– И что?

Она переводит взгляд на фляжку.

– Можно мне еще немного?

– Еще?

Она кивает. На этот раз она делает маленький глоток. Убедившись, что никаких последствий нет, она делает глоток побольше.

– Очень даже ничего, – говорит она. – Все внутри обжигает, но ничего.

– Ага, хорошая штука. – Я тоже отпиваю из фляжки. – Итак, что это за дело, которое для тебя так важно?

– Ну, я об этом никому не рассказывала, даже своей подруге Кристал. В общем, я очень-очень хочу жить со своей сестрой в Сент-Луисе и поступить в тот колледж, где учится она – в Университет Вашингтона. Это великий университет.

Я спрашиваю себя, почему это такой большой секрет. На первый взгляд, абсолютно нормальное желание.

– Не вижу причин, почему бы у тебя не получилось. У тебя вполне приличный аттестат.

– Дело не в аттестате, за я него не волнуюсь. Дело в моей семье. Мама говорит, что я должна остаться здесь и помогать ей с газетами, счетами и всем прочим. Здоровье у нее не такое, как прежде, сердце пошаливает. Через пару лет на мое место сможет заступить брат, а до этих пор мне придется учиться в муниципальном колледже.

– Ты что, шутишь, да? – я таращусь на нее, изумленный тем, что она говорит, но она продолжает смотреть на черную воду. – Это тебя, такую гениальную, с выдающимися способностями, мама заставляет поступать в муниципальный колледж? Это недопустимо. Ты должна ехать в Сент-Луис к своей сестре tour de suite[31].

Она принимается объяснять положение дел. У ее сестры, Эмбит, был страшный скандал с матерью из-за ее желания поступить в колледж, и теперь они почти не разговаривают. Эмбит получает стипендию, но все равно должна работать полный день, чтобы было на что жить. Так что мать изо дня в день рассказывает Эйми жалостливые истории о том, как погибнет семья, если она перестанет работать на «газетном» маршруте.

А еще есть Кристал Криттенбринк, которая собирается поступать в Университет Оклахомы. Университет всего в двадцати милях отсюда, и она рассчитывает на то, что Эйми будет рядом и останется ее лучшей – и, вероятно, единственной, – подругой.

Я не выдерживаю:

– Ну и ну, все эти люди хорошо тебя обработали!

– В каком смысле?

– Они, знаешь ли, почему-то считают, что ты Атлант, который должен держать на своих плечах весь мир. Но ты не Атлант. Ты такая, как есть. У тебя есть собственные проблемы, которые надо решать. Вот что тебе надо делать. Но сначала глотни виски, чуть-чуть, маленький глоточек.

– Зачем?

– Доверься мне.

– Ладно. – Она берет фляжку и отпивает. – Ого, жжется.

– А теперь повторяй за мной: «Слезай с моей шеи, ты, проклятая Кристал Криттенбринк».

– Что?

– Просто повтори.

Она повторяет, но произносит фразу мягко, без «проклятой». Меня это не устраивает.

– Нет, – говорю я ей. – Ты должна произнести это искренне, так, словно на самом деле так думаешь, и обязательно с «проклятой». Ругательные слова на сто процентов необходимы для таких высказываний.

– Может, мне лучше еще выпить?

Я подаю ей фляжку, она делает довольно большой глоток и еще одну попытку. На этот раз в ее голосе присутствуют некоторые эмоции, но я понимаю, что в плане ругательных слов с ней нужно еще работать. Поэтому я велю ей повторить фразу, только громче, и сам подаю пример, крича во весь голос:

– Слезай с моей шеи, ты, проклятая Кристал Криттенбринк!

Она повторяет, но я требую: «Громче», и она по-настоящему кричит. Я понимаю, что ей от этого становится хорошо, потому что она выкрикивает фразу еще раз, уже без моих понуканий, и ее слова фейерверком разлетаются над озером и вспыхивают яркими огоньками.

– Слезай с моей шеи, ты, проклятая Кристал Криттенбринк!

– Слезай с моей шеи, ты, чертов Рэнди!

– Мама, слезай с моих проклятой и чертовой шеи! Можно в буквальном смысле увидеть, как все мерзкие червяки сомнений, устроившие гнездышко у нее в животе, вылетают вслед за каждым громким криком. Мы кричим все громче и громче, пока не начинаем хохотать, да так, что едва не валимся в воду. Я впервые вижу, чтобы она так хохотала. На это стоит посмотреть, это такое же чудо, как Эйфелева башня или как самая большая на свете луговая собачка.

– Хорошо, правда?

– Нет, – отвечает она, – здорово!

– А теперь нужно сделать еще кое-что. Выкричать еще одного человека.

– Кого?

– Парня, который разбил тебе сердце.

– Какого парня?

– Как, ты хочешь сказать, что еще ни один парень не разбивал тебе сердце, да?

Она смотрит вдаль и постукивает пальцами по коленке.

– Да ладно, – говорю я. – Не может быть, чтобы у тебя до семнадцати лет не было хотя бы захудаленького романа.

Проходит несколько мгновений, прежде чем она отвечает.

– Если честно, то у меня ни с кем не было отношений.

– Ну, я не о глубоких, сложных отношениях. Я имею в виду какого-нибудь чувака, с которым ты гуляла.

Она опускает взгляд на свои руки.

– Мальчики никогда меня так не воспринимали.

– О чем ты говоришь?

– Парни не видят во мне предмет своего внимания, понимаешь? Не считают меня красивой и вообще.

Это жестоко. Я в том смысле, что ослепительной красавицей ее не назовешь, но она и не горгулья.

– Ты с ума сошла? – спрашиваю я. – Разве ты не заметила, как Коди Дэннис и Джейсон Дойл увивались вокруг тебя?

– Ничего они не увивались.

– Увивались. Ты очень милая. Смотри: у тебя тонкие изящные бровки, пухлые губки. Ты сексуальна.

– Ну, конечно. – Эта девчонка категорически отказывается встречаться со мной взглядом. – Ты говоришь все это только потому, что ты хороший.

– Я? Хороший? Ты шутишь? Никакой я не хороший. Я просто говорю серьезно. Если бы я говорил несерьезно, разве я сделал бы вот так?

Я поворачиваю ее к себе и целую. Совсем не по-братски, это не вежливый чмок хорошего парня, а самый настоящий глубокий французский поцелуй со всеми полагающимися к нему приправами.

– Фух! – выдыхает она, когда я отстраняюсь.

– Ты офигенно права, фух. – Чтобы убедиться в том, что она все правильно поняла, я снова целую ее. А что еще мне остается? Так и позволить девчонке сидеть под луной на парапете и думать, что ей суждено прожить одинокой до конца дней?

Глава 33

Похмелье – хитрая штука. Оно похоже на розыгрыш. Никогда не знаешь, как оно по тебе долбанет. Обычно мне даже нравилось похмелье. У меня не болела голова, меня не тошнило, и вообще не было никаких неприятных последствий. Вместо этого я чувствовал себя очищенным. Обновленным. Если тусовка была действительно не детской, на следующий день я ощущал радость спасения, как Робинзон Крузо после кораблекрушения, выброшенный на берег нового дня и готовый к новым приключениям.

Потом, правда, у похмелья наступал период плохого настроения. Это прямая противоположностью радости обновления – неопределенное, непонятное чувство вины. Наверное, это просто химическая реакция, осечка мозга, короткое замыкание в цепи. Или, возможно, все это происходит от того, что ты не можешь вспомнить, что ты вытворял накануне.

Например, я плохо представляю, каким образом мне удалось пробраться в дом так, что мама с Гичем даже не узнали, что я уходил. Обычно это объясняют тем, что бог бережет свою пьянь господню в его восторженном опьянении, но потом человек начинает задаваться вопросом, что еще он учудил прошлым вечером, что говорил, что делал, с кем был. И полдня проходит в ощущении, что ты антихрист, хотя на самом деле ты никому не причинил вреда.

Вот такое похмелье бывает у меня после вечеринок. Я говорю: «Доброе утро», но происходит это после полудня, когда я просыпаюсь. Почему-то, как только я открываю глаза, меня тут же охватывает беспокойство за Эйми. Это нелепо. Я же ничего не делал, только пытался вселить уверенность в девчонку. Ей понравилось целоваться. Это без сомнения. По правде говоря, я тоже получил удовольствие. Я бы обязательно поцеловал бы ее на прощание, когда довел до дома, но мне пришлось придерживать ей волосы, когда она перевесилась через перила крыльца и ее рвало.

Однако то, что было между тем моментом, когда мы ушли с пирса, и нашим прощанием, я вижу как в тумане. Я все пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили по дороге домой, но моя память очень похожа на сломанные часы, когда берешься их чинить, но находишь не все детали. Я знаю, что мы говорили о том, чтобы что-то сделать вместе, но что именно, я не помню. Меня не покидает неприятное ощущение, что я пообещал повести ее на бал выпускников, но я допускаю, что все это проделки похмелья. Зачем мне ей такое обещать? До бала еще далеко, и к этому времени мы наверняка снова будем с Кэссиди.

Тут на поверхность выныривает еще одно воспоминание, и на этот раз я абсолютно уверен, что все это было. Я обещал, что сегодня утром помогу ей развезти газеты. И действительно собирался. Я искренне хотел встать в три ночи и приехать к ее дому с большим термосом, полным растворимого кофе. Очевидно, я не поставил будильник. Это была обычная ошибка. Такое может случиться с каждым. И все же мысли, что она сидела на холодном крыльце и ждала, достаточно, чтобы антихрист поганой метлой вогнал меня в состояние глубочайшей депрессии.

Лучший способ справиться с таким похмельем – это принять душ, проглотить хорошую порцию протеинов, опрокинуть в себя стопку виски и пойти к Рикки. Ничто не возвращает в нормальное состояние действеннее, чем общество близкого друга. При том, что мамы с Гичем дома нет, проблем с тем, чтобы уйти, возникнуть не должно.

Однако события разворачиваются совсем не так, как я ожидаю, причем в довольно неожиданном ключе. Когда я звоню Рикки, его мама говорит, что он еще не вернулся из церкви, куда пошел с Бетани. Это новость сшибает меня с ног. Рикки в церкви? Куда катится мир?

К счастью, он перезванивает мне через час, и я уговариваю его поехать в торговый центр и заняться нашим обычным делом: наблюдать за людьми. О церкви я не упоминаю. Пока. По дороге в торговый центр я замечаю, что он не курит свой косяк. Когда я спрашиваю его об этом, он говорит, что травки у него нет.

– Кончилась? Как такое могло случиться?

– Я говорил тебе, чувак, я завязываю. Какой смысл постоянно ловить кайф? Это больше не котируется. И не приветствуется.

– Думаю, это только один этот взгляд на вопрос. – Я уже начинаю жалеть о том, что свел его с Бетани.

– Кроме того, это немного утомительно – под кайфом идти в кино, смотреть на афишу и гадать, что это: время начала сеанса или цена за билеты.

Я отлично помню, как один раз стоял и думал: «Десять пятнадцать? Что это за цена такая: десять долларов и пятнадцать центов?». Это напрягает.

– Ага, один раз я заправлялся и думал, что цена – это количество галлонов. Я даже поспорил с кассиром. Было прикольно.

– Но это не значит, что я не смогу раздобыть косяк, если ты хочешь укуриться.

– Тогда все в порядке. Ты же знаешь меня: я курю, только когда выпью. Кроме того, у меня с похмелья в голове творится что-то странное.

– Вечер прошел зря?

– Я бы не сказал, что зря. Просто оказывал моральную поддержку слишком активно.

Глава 34

В торговом центре мы берем пару латте и устраиваемся у эскалатора. Одна проблема: мне кажется, что все таращатся на меня, вместо того чтобы смотреть по сторонам. На самом деле никто не таращится, это просто ползучая паранойя, к которой я все не привыкну. Так иногда бывает, если мало выпьешь, прежде чем закурить какой-нибудь сногсшибательный косячок. Кажется, что все вокруг нормальные – бигли или таксы, а я сам нечто большое и шерстяное, что-то среднее между ньюфаундлендом и шетлендским пони. Я буквально слышу, как они думают: «Что этот чертов шетфаундлендский пони делает здесь с латте?»

Рикки замечает:

– Что-то сегодня толпа какая-то скучная. А я в ответ:

– Это потому, что ты не под кайфом. У меня-то есть что выпить.

– Я думал, ты завязываешь.

– Откуда у тебя такие мысли?

– От тебя. Мы говорили об этом. Ты сказал, что завязываешь с выпивкой до выходных.

– Сегодня воскресенье, друг. Это все еще выходные.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Перестань утрировать. Во всем должна быть умеренность.

– Умеренность? Да что с тобой? Траву не куришь, по воскресеньям ходишь в церковь. Послушай, мы же родились, чтобы быть детьми джунглей. Мы родились, чтобы кочевать по дебрям в набедренных повязках с духовыми трубками и ножами в руках. А теперь посмотри на себя. Я не удивлюсь, если ты будешь называть себя дьякон Рикки и примешься стращать меня геенной огненной. А я буду говорить: «Я знал этого чувака в те времена, когда он считал, что цель религии – превратить нас в зомби».

Он качает головой.

– Слушай, а на кой мне духовая трубка? Что мне с ней делать? Добывать с ее помощью бургеры в «Макдональдсе»? Как бы то ни было, я хожу в церковь, потому что туда ходит она.

– Смотрите, мальчики и девочки, пред нами лицемер!

– Да пошел ты, Саттер. Я не лицемер.

Но я не даю ему так просто сорваться с крючка:

– Да, это опять «Рассвет мертвецов» с Рикки в роли главного зомби, ковыляющего по торговому центру. Представь, что тот тип, на эскалаторе – это ты: в сандалиях, в носках, с поясным кошельком и с ребенком на поводке.

Рикки смеется, несмотря на то, что мое ехидство нацелено на него.

– Чувак, – говорит он, – ты не понимаешь, о чем говоришь. Во-первых, я не имею ничего против религии. Я не стану утверждать, что не верю ни в какого бога. Просто весь это треп про святость достает меня. Кроме того, я не стремлюсь к тому, чтобы быть спасенным. Я хожу с ней только потому, что так делают все, у кого есть отношения. Понимаешь? Ты устраиваешься на третьей скамье от начала и сидишь там и думаешь, до какого же отчаяния доведены все эти люди, если им так хочется, чтобы что-то любило их. Они готовы верить любым фокусам. Но твоей девчонке это нравится, а она нравится тебе, поэтому ты и ходишь. Это называется компромиссом. Единственный способ добиться того, чтобы что-то в этом мире продлилось долго, – это работать над ним.

– Верно. И тогда это будет длиться вечно. – Я полон сарказма. – Но разве не ты придерживался теории о моральном износе?

– Это не значит, что я должен просто сдаться. Отношения строятся по-другому.

– Послушай себя. Ты общаешься со своей девушкой всего две недели и уже считаешь себя гуру в любви.

– Ну, я хотя бы не разбегаюсь со своей девушкой. Я откидываюсь на спинку дивана.

– Это удар ниже пояса.

– Извини, но если ты хочешь вернуть Кэссиди, тебе, понимаешь ли, нужно что-то изменить.

– Ты знаешь с мое, а я ничего. – Я рассказываю ему об электронном письме Кэссиди и о нашем коротком общении на вчерашней тусовке. – Все же очевидно, правда? Она испытывает настоятельную потребность в Саттермене.

– Думаешь? Ну, а как же тогда получается, что Шеннон Уильямс, когда мы встретили ее в церкви, сказала, что Кэссиди ушла с Маркусом и что она видела, как ты потащился в лес с какой-то девочкой в огромной фиолетовой куртке – это, как я понимаю, была Эйми Файнки?

– Ха, с кем ушла Кэссиди, не имеет значения. Главное, с кем она останется, и можешь делать ставки, что к концу следующей недели это буду я.

– А Эйми Файнки ты используешь для того, чтобы заставить ее ревновать, да?

– Нет конечно. Я уже объяснял все, что связано с Эйми.

– Ах, да, ты спасаешь ее от пропасти. Но позволь мне спросить тебя о следующем: что будет, когда она влюбится в тебя?

– Влюбится? – я делаю глоток латте. Кофе слегка горчит. – Поверь мне, эта девчонка ни за что не влюбится в такого типа, как я.

Глава 35

В последующие несколько дней в школе я не то чтобы избегаю встреч с Эйми, я просто не сворачиваю со своих обычных маршрутов, чтобы не натолкнуться на нее. Как-никак, у нас с ней нет общих предметов и все такое прочее. С Кэссиди же, так уж получается, я сталкиваюсь часто: на парковке, на парадном крыльце, возле женского туалета. Пару раз она оказывается с Маркусом, поэтому нормально поговорить у нас не получается, мы ограничиваемся смешками, легкими прикосновениям то к руке, то к спине, и все.

К четвергу нам абсолютно комфортно в пространстве друг друга. У нас почти интим.

– Слушай, – говорит она, – а сегодня ты работаешь?

– Нет, Боб сократил мой график до трех дней в неделю.

– Ты все еще наказан?

– Наверное, нет. У мамы и Гича, по сути, нет желания долго отслеживать меня.

– Вот и хорошо, потому что мне надо поехать за покупками, и я не возражаю против компании. Хочешь со мной?

– Может быть, раз уж ты выкручиваешь мне руки. Она хватает меня за запястье – крепко, – и я принимаюсь голосить:

– Ладно-ладно, тетя, я сдаюсь.

– Заезжай за мной в два, – говорит она. – Не опаздывай.

В общем, я решаю последовать совету Рикки, хотя бы отчасти. Он говорит, что мне нужно измениться, чтобы вернуть Кэссиди, ну, вот я и изменюсь. Я даю себе торжественное обещание приехать за Кэссиди вовремя, и что вы думаете? Приезжаю.

Она выглядит очень соблазнительно. Белый свитер с «косами», голубые джинсы, сапоги, золотые серьги в виде колец. Девчонка знает, как правильно себя подать, причем чтобы никто не подумал, будто от нее потребовалась масса усилий. Мы обходим несколько магазинов: «Олд Нейви», «Гэп», местную лавочку под названием «Лола Вонг», но там нет тех колготок, которые она хочет купить Кендре в подарок на день рождения.

Должен признаться, что раньше, когда я возил Кэссиди по магазинам, я большую часть времени ждал ее в машине. Я в том смысле, что я не понимаю женскую одержимость шоппингом. Что до меня, то я просто прихожу в магазин, покупаю то, что хочу, и ухожу. Девчонки же действуют по-другому. Они словно ведут следствие. Все улики тщательно изучены. Они даже готовы брать с собой набор криминалиста.

Я – новый, терпеливый Саттер. Я захожу с ней в каждый магазин, разглядываю каждую вещь, киваю и издаю звуки, свидетельствующие, что я слушаю: всякие «гм», «угу», «о». Я даже позволяю ей приложить колготки к моей талии, чтобы она увидела, как они будут смотреться. Как будто у нас с Кендрой похожее телосложение! Для меня все колготки одинаковые, но ни одни не соответствуют тем параметрам, которые нужны Кэссиди. К счастью, я захватил с собой фляжку.

Между прочим, это хорошо, что нам приходится обходить так много магазинов. Мне хочется, чтобы этот день не кончался. У нас есть масса времени, чтобы изредка прикладываться к фляжке и постараться преодолеть неловкий компромисс, когда бывшие влюбленные пытаются изображать из себя добрых друзей. К тому моменту, когда мы выходим из «Лолы Вонг», мы уже веселимся вовсю, игриво толкаемся, хохочем буквально над каждой фразой – только что не держимся за руки.

Она говорит: к черту магазины, она может купить подарок Кендре и позже, поэтому я под завязку заливаюсь бензином, чтобы поехать кататься. Причем неважно куда. Спешить нам некуда. Вся вторая половина дня в нашем полном распоряжении.

Я перевожу разговор на те времена, когда мы были вместе, на вечеринки, на концерты, на дом с привидениями в Хэллоуин. Со всем этим у нас связана масса смешных историй. Одно воспоминание особенно сильно трогает ее за душу: прошлый август, мы под дождем сидим на крыше моего дома и наблюдаем, как на западе беснуются молнии. Мы понимаем, что это опасно, но нам плевать.

– Да, было здорово, – говорит она, и ее глаза загораются. – Дождь так приятно холодил кожу. И молнии распарывали все небо – красивее, чем на шоу фейерверков. Наверное, мы очень рисковали, не знаю, но я чувствовала разлившееся в воздухе напряжение, как будто электричество текло по венам.

– Это действительно было опасно, – говорю я. – Но в ту ночь мы были защищены от молний. На нас было наложено заклятие.

– Это точно. На нас было заклятие. – Она секунду молчит. – Не знаю, сколько раз я чувствовала себя так, как тогда. По пальцам можно пересчитать. И всегда только с тобой.

Я улыбаюсь ей улыбкой прежнего Саттера.

– Ну, ты же знаешь меня – Удивительного Саттера, мастера-престидижитатора.

– Да, ты и в самом деле такой. – Она улыбается и смотрит вперед через лобовое стекло. – Ты несешь с собой волшебство. Я и сейчас так же себя чувствую. Такое ощущение, будто нас ничто не может коснуться, будто все в мире – проблемы, ответственность, обязанности – просто исчезло. Как будто мы в нашей собственной вселенной. Я буду скучать по этому всему, если мы этого лишимся.

Я кладу руку ей на шею и ласково сжимаю.

– Тебе не надо ни по чему скучать. У тебя все есть прямо сейчас. Ни тревог, ни страхов, только длинный вечер четверга, принимающий нас в свои нежные объятия.

Она наклоняется ко мне и трется щекой о мое плечо.