Вечное пламя Бурцев Виктор

12

– Повернули мы туда? – хмуро поинтересовался Колобок, рассматривая пар, валящий из радиатора.

– А черт его знает… – Иван тупо пялился в карту. – Тут же ничего нет… Никаких указателей. Как специально сняли.

– Следопыт… – пробормотал Колобков. – Делать теперь чего?

– Ну, – Иван выбрался из машины, – воду бы найти надо. Зальем холодненькой. И до поворота…

– До какого поворота?!

– Ну, если смотреть по карте, то впереди поворот…

Колобков только головой покачал.

– Странно, что ни одной встречной нет. Ерунда какая-то. – Он вздохнул. – Ладно, пошли воду искать.

Они вытащили из-под заднего сиденья канистру и двинулись в лес.

Отходить далеко от дороги друзья опасались. Леса в этих краях были густые, непролазные. Однако воду нашли. Иван споткнулся о какую-то коряжину и с треском провалился в кусты. Вместо звучного удара раздался плеск.

– О! Водичка! – обрадовался Колобков и полез в кусты. – Ты как там, живой?

Водичкой оказалась маленькая, неглубокая речушка. Практически ручей, впадающий в Щару, которая, в свою очередь, питала Неман. Лопухин, мокрый насквозь, ругался под нос, а настроение Колобкова заметно поднялось. Он даже шутил и на обратном пути рассказывал анекдоты.

Иван взял у Димы канистру, открыл.

– Ты чего? – удивился Колобков.

– Думаю вот, что мокрый сухого не разумеет…

– Э… – Дима сделал шаг назад. – Ты не дури… Вода для радиатора нужна!

Иван догнал его только у машины.

Немного остывший, но все еще горячий радиатор довольно заворчал, когда в него полилась холодная вода.

– Ладно, как-нибудь доедем, – Колобков махнул рукой. – Давай, Сусанин, веди!

Иван тем временем выжал гимнастерку и кое-как оттер штаны от грязи.

– Прыгай уже! – поторопил его Дима. – Не на свидание. Вполне боевой вид. Лишь бы никто не подумал, что ты обмочился…

Лопухин сжал зубы и забрался на сиденье. Холодная ткань неприятно касалась тела.

А буквально за следующим поворотом была война…

Участники тех событий, кто выжил, называли дорогу на Слоним Дорогой смерти. С небольшой возвышенности, на которую выскочили из леса Лопухин с Колобковым, была отлично видна почти вся трасса. Брошенная техника. Дымящиеся машины. Несколько танков, глядящих пушками в землю. Большой санитарный грузовик с ослепительно-белым, а потому нереальным тентом, развевающимся на ветру. Страшный парус…

– Не понял, – пробормотал Колобков. Осторожно они подъехали ближе. – Бомбежка, что ли?

Действительно, вокруг уничтоженной колонны дымились воронки.

– А почему убитых нет?.. – Лопухин крутил головой. – Что за ерунда?

– Есть… – тихо отозвался Дима. – Есть…

Убитые действительно были.

Они лежали по другую сторону от медицинского грузовика. Жуткая, немыслимая куча мала, из которой высовываются окровавленные руки, ноги… Многие были перевязаны, в бинтах.

– Их убили! – с какой-то детской обидой воскликнул Колобков. – Раненых убили! Всех…

Лопухин метался между уничтоженными машинами.

Мертвых, таких незаметных поначалу, было много. Очень много. Водители, конвой, танкисты. Застреленные, сгоревшие, разорванные… Кровь. Гарь. Пепел.

На какой-то момент Лопухин потерял счет времени. Он носился от одного танка к другому, тормошил неподвижные тела, пытался кого-то поднять. Заглядывал в кузова грузовиков. Кричал. Звал. Зачем-то собирал оружие. Пытался копать могилу для какого-то лейтенанта, почему-то показавшегося таким знакомым.

Это была его первая, но далеко не последняя встреча со смертью. И ему можно было простить эту истерику…

Иван пришел в себя, только когда на него навалился всем весом Колобков. Лопухин забился, заверещал, как заяц, попавший в лапы к лисе.

– Ванька! Ванька! – орал чумазый Колобков в лицо Ивану. – Ванька!!! Там живой! Живой там!!! Спрятался…

И как выключилось.

Как оборвалось.

Истерика ушла, словно бы и не было. И только сосредоточенность, спокойная и отчетливая. Будто бы и дышать стало легче.

– Живой там… – Дима тянул Лопухина за собой. – Там…

Это был танкист. Капитан.

Диму спасло только то, что раненый боец расстрелял весь боезапас. Сначала из «ППШ», а потом и из «ТТ»… Капитан, контуженный, со страшной, рваной раной на спине, щелкал и щелкал курком, целясь в Колобкова.

– Капитан! – Иван осторожно вынул из рук раненого пистолет. – Капитан! Свои…

Вместе, осторожно, они выволокли бойца из-под подбитого танка.

Капитан скрежетал зубами и стонал. С губ его текла слюна, перемешанная с кровью.

– Слышишь меня? Слышишь?

Иван попытался вытащить из кармашка гимнастерки документы танкиста. Однако тот, будто повинуясь рефлексу, ухватил его за руку. Лопухин встретился глазами с раненым. Страшные, расширенные зрачки.

– Звери, – прохрипел капитан. – Звери! Слышь меня? Звери! Это были звери! Понимаешь?! Звери! Я троих, троих убил, троих! В упор! Вот так! – Он поднял руку и принялся яростно сжимать пальцы, словно снова и снова всаживая пули кому-то в грудь. – Не падают, не падают… Встают! Троих!

– Тихо, тихо… – Колобков нашел перевязочные пакеты и пытался закрыть рану на спине капитана. – Сейчас все будет хорошо. Все будет в порядке.

– Ничего не будет, – вдруг ясно и без надрыва сказал танкист. – С воздуха… Вы передайте. На Слоним не надо идти. Там ничего уже нет. Вы передайте… – Он говорил все тише и тише, сжимая в пальцах, покрытых коркой засохшей крови, документы. Как в Священное Писание, вцепившись в партбилет. – Мосты…

Капитан вдруг заулыбался, сразу став моложе. Будто встанет сейчас, отряхнется…

Только глаза сделались стеклянными и неживыми.

Лопухин осторожно закрыл глаза мертвому. Колобков сидел, зажмурясь.

– Что он говорил? – спросил Иван. Голос оказался вдруг хриплым и грубым. – Про зверей?

– Бредил. – Колобков поднялся. – Бредил, наверное. Контузило ведь… Да и крови потерял… У него спина располосована вся. С воздуха, говорит…

– Десант?

– Может, и десант…

Они отошли от разбитой колонны. Вернулись к машине.

– А делать-то чего?

– Назад надо возвращаться. Сообщить… – Колобков с тоской посмотрел в небо. – И вечер скоро… Вот дурная ситуация.

– Еще бы знать, куда мы заехали. Не могли мы Слоним так просто проскочить.

– Чего бы это не могли? Легко. Леса тут сам видишь какие… Не туда свернул и привет! Колонна на Слоним шла. А мы с тобой черт знает как, но обошли его стороной. Той же дорогой назад возвращаться? – Он посмотрел на приборную панель. – Топлива не хватит.

– А по этой нельзя. Если десант был, и капитан говорил…

– Да что капитан? Бредил он, поди. Откуда ему знать?..

Дима швырнул пилотку на землю. Сел рядом с машиной.

– Вот влипли…

– Возвращаться надо. Как хочешь, но возвращаться. Сообщить надо. Если десант, они тут могут таких дел наделать! Страшно подумать.

Колобков встал:

– Пошли. Посмотрим, может, в баках горючка осталась.

Они обошли все машины. Однако даже беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы понять: топлива нет. Изрешеченные топливные баки не оставляли никакой надежды.

– Ладно, – махнул рукой Лопухин. – Есть два варианта. Повернуть назад и не доехать или рвануть вперед. Найти там помощь, горючку, сориентироваться, и тогда уже назад. Риск есть, но передовая дальше. Точно дальше! И мы успеем.

Колобков задумался, потер ладонями лицо.

– Черт…

– Давай решайся. В конце концов, мы же военкоры!

Дима вздохнул.

– Ну, давай…

Это решение, несмотря на откровенную авантюрность, спасло им жизнь. Городок Слоним был взят немцами. Все коммунисты расстреляны. А часть, в которой находились военкоры, спешно отходила на север, чтобы через два дня влететь в котел вместе со всем Западным фронтом.

13

Они успели отъехать лишь несколько километров от расстрелянной колонны. Через разбитую бомбами дорогу, через брошенную технику. Через странную, пугающую тишину, которой не может быть на войне. Будто бы несколько часов назад прямо тут люди не убивали друг друга, не рвались снаряды, не визжало небо, падая на стриженые затылки солдат, не вздрагивала земля от страшных ударов. Будто не было ничего. Только стоят грузовики. Только дымятся остовы того, что когда-то называлось танками. Только лежат… лежат люди. И тишина. Мертвая, невозможная тишина. Какая бывает только на войне. В изуродованном пространстве, где может быть все – и самое страшное, и самое великое…

Они успели отъехать всего несколько километров. Может быть, десяток – жутких, кошмарных километров. И через много-много лет Колобкову будет сниться эта дорога. Молчащая дорога, где не слышно даже птиц и цикад… мертвая дорога. И Дима будет просыпаться в крике, в поту. В ужасе от того, что все это не вымысел, от того, что все это ему довелось пережить. Увидеть. Почувствовать.

Но это позже… Позже…

А сейчас они просто ехали, с черепашьей скоростью объезжая препятствия. И позади них один из черных крестиков, облетающих небосвод где-то там, далеко-далеко у горизонта, вдруг вздрогнул. Ушел в сторону. И начал приближаться. Увеличиваясь в размерах. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее… Стремительно вырастая из мелкой чернильной помарки на бумаге неба в страшный черный крест, заставляющий дрожать землю своим надсадным гулом, переходящим в пикирующий визг.

Первым услышал приближающийся самолет Иван. Он завертел головой. И когда увидел, откуда приближается звук, все, чему его учили, вывалилось из головы. Потому что с небес на них падала хищная черная смерть.

– Димка! – гаркнул Иван.

И было в его голосе что-то такое, от чего младший политрук Колобков ударил по тормозам. Толкнул дверцу и вывалился к черту из грузовичка. Следом за ним прыгнул и Лопухин.

Что было сил они побежали от обреченной машины. А с небес уже слышалось: «Та-та-та-та…» – и на дороге уже взлетали пыльные фонтанчики. Грузовичок задрожал, словно живой, когда тринадцатимиллиметровые пули прошили его корпус. «Мессершмитт» пронесся над дорогой, вдавливая все живое в землю ревом и грохотом и оставив за собой развалину, некогда бывшую редакционным грузовиком.

Летчик посчитал, что этого будет вполне достаточно, и не стал делать дополнительный заход, вылавливая двух маленьких человечков. Достаточно уже и того, что ему удалось уничтожить технику.

Черный крест снова начал удаляться. Делаться маленьким. Нестрашным.

– Сука! – орал ему вслед Лопухин, потрясая неведомо как оказавшимся в руке «наганом». – Сука!

Неподалеку из воронки выбрался Колобков.

– Вот тебе и съездили… – проворчал он, отряхиваясь. – Ни черта не понимаю. Откуда они тут вылезли? Что вообще делается?

Лопухин плюнул. Спрятал револьвер. Отряхнулся.

– Да бес его знает, что делается! Может быть, прорыв. Или еще что-то.

Вместе они исследовали грузовичок. Дима даже не стал открывать искореженную крышку капота – все и без того было ясно. Закинув вещмешки за спины, военкоры молча потопали по дороге дальше.

Через пяток километров сделали привал. Солнце цеплялось краешком за далекий лес. Тени удлинились, но жара по-прежнему стояла невыносимая.

– Слушай, Дим… – Иван разминал натруженные ноги. – А если на немцев нарвемся? Дураки мы с тобой. Надо было хотя бы винтовку взять. Там, где колонна разбитая…

– Или гранату, – устало прошептал Колобков. – Или танк лучше. Прям на танке и поехать…

Лопухин усмехнулся.

– Идти надо. До темноты еще время есть… А там заночуем в какой-нибудь канаве.

– Давай…

Они поднялись на ноги. И пока солнце не спряталось окончательно за горизонтом, брели по дороге, видя вокруг только смерть и разрушение.

– Не может быть, чтобы вокруг одни мертвые, – шептал Иван. – Не может быть. Чтобы вокруг.

Они несколько раз проверяли сгоревшие машины. Но ничего, кроме трех фляг со спиртом, бидона с водой и ящика с консервами, не обнаружили. Колобков подобрал полупустой «ППШ». Спирт взяли с собой, пустые фляжки наполнили водой. Консервы распихали, сколько смогли, по вещмешкам.

То тут, то там встречались могилы. Свежие земляные холмики. В основном безымянные, иногда с положенными сверху пилотками.

Когда же солнце окончательно спряталось за горизонтом, Лопухин махнул рукой:

– Все. В темноте не пойдем. Черт его знает, что впереди…

Колобков кивнул.

– Костерок бы…

Иван вздохнул.

– Не уверен я, Дим… Я уже ни в чем не уверен. Костерок, конечно, хорошо, но… А если десант тут где-нибудь бродит? Или… Еще кто. До границы – рукой подать.

– Тоже верно. Хотя без огня как-то… – Дима поежился. – С детства темноту не люблю.

– Давай в воронке сложим. Если будет надо, подожжем. А если нет…

– Годится! – обрадовался Дима.

Они облазили окрестные кусты, собрали сушняк, сложили его в одну из широких воронок. Потом, повинуясь неясному беспокойству, обустроили себе огневые точки, превратив воронку в некое подобие дота.

Ночь мягко опустилась на землю.

Зажглись звезды.

И только тут, словно дожидаясь этого мига, за горизонтом надсадно и тяжело ухнуло! Зарокотало! Полыхнуло на полнеба!

Нет. Не война.

С запада ползла на восток грозовая туча.

14

От дождя укрылись дырявым брезентом, снятым со стоящей неподалеку машины. Ни о каком костре речи уже не шло. Мутные грязные потоки наполняли дно воронки водой. Дрова уже плавали в этой луже, которая медленно, но верно подбиралась к ногам Лопухина и Колобкова.

Стараясь не сильно промокнуть, Иван выглядывал из-под импровизированного навеса. С краев брезента сильно лило. Разобрать что-либо было просто невозможно. И только во вспышках молний, в рваном изломанном свете, удавалось увидеть дорогу, уходящую за холм. Все остальное сливалось с небом – грязь, вода.

– Дураки мы с тобой, Дима! – переждав удар грома, крикнул Иван. Чтобы перекрыть дробь капель по брезенту, приходилось орать.

– Чего это?

– Зачем мы в воронку забрались? Надо было на холм идти. Оттуда обзор лучше.

– И вода вниз стекает, – Колобков кивнул.

– Ага! Прямо к нам! – Иван засмеялся.

Колобкову эта мысль тоже показалась смешной, и некоторое время они дружно хохотали. Вместе со смехом выходил страх. Напряжение. И даже ночь показалась не такой темной.

– Ладно! – крикнул Дима. – Пересидим. Глядишь, не утонем!

Однако Лопухин не ответил. Он напряженно всматривался в темноту.

– Чего там?

Иван пожал плечами.

– Не пойму. Но вроде двигался кто-то.

Колобков осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой грязи, подобрался ближе. Приподнял край тента стволом автомата.

– Где?

Иван молча ткнул пальцем в темноту.

Оба напряженно замерли.

– Сейчас, молния…

Дима не договорил. Над головой зашипело, мир вокруг вспыхнул, а вслед за этим все потонуло в оглушительном раскате грома. Казалось, что молния ударила не где-то далеко в небе, а прямо тут, над воронкой.

Лопухин с Колобковым скатились вниз, зажимая уши ладонями. Дима провалился на самое дно, в обжигающе холодную воду. Тент просел, вниз полились струи дождя.

Иван ухватил Колобкова за руку и вытянул наверх. Тот, ни слова не говоря, кинулся к краю воронки. Выставил ствол «ППШ».

– Там точно кто-то есть! Есть кто-то! – Его била крупная дрожь. – У куста там!

– Ты форму разглядел?

– Ни черта я не разглядел. Он стоял там… Я вообще, черт, не понял. Будто бы голый он!

– Ждем еще молнию?

– А есть вариант?

Лопухин показал Диме ракетницу.

– Прихватил. Красная.

– Погоди, может, пригодится еще.

Они уставились в темноту.

Снова полыхнуло. Но теперь уже дальше, где-то за спиной. В дрожащем свете молнии Иван явственно увидел человеческую фигуру. Грязную, с длинными волосами, спадающими на плечи. Вспышка искажала перспективу, и от этого казалось, что руки у человека неестественно длинные, тянутся едва ли не до земли.

Последнее, что увидел Иван, – как фигура пошатнулась и вытянула руки вперед.

Дождь утратил свою силу. Начал сдавать. Колобков и Лопухин сидели на дне воронки, по пояс в воде.

– Видел?

Колобков только быстро и часто закивал.

– Голый. И космы как у бабы.

– Может, баба?

Колобков замотал головой:

– Не баба!

С просевшего тента звонкой журчащей струйкой лилась в лужу вода.

Иван осторожно пополз наверх.

Гроза уходила. Вспышки молний виднелись все реже и реже. Рокот грома доносился издалека, словно бы нехотя.

– Не видно ни черта, – прошептал Дима.

– Может, раненый?

– А чего голый?

– Тихо!

Иван прислушался. В темноте чавкало.

– Ходит… – прошептал Дима. – Ходит…

Лопухин вытащил «наган» и с замиранием сердца услышал, как странный человек бормочет что-то… Или нет. Рычит! Хрипит по-звериному, будто и речь родную позабыл! Несмотря на холодный дождь, Ивану стало жарко.

И когда чавканье послышалось совсем рядом, он зажмурился и сжал револьвер обеими руками.

– Ванька! – прошептал Колобков.

И тут тент над их головой обрушился вниз. В воду. Ивана хлестнуло по лицу.

По ушам ударил не то крик, не то рычание. И что-то большое плюхнулось в воду.

Иван, сам не осознавая, что делает, выстрелил несколько раз в темноту. Почувствовал, что чьи-то холодные руки хватают его за шиворот. И тянут! Тянут!

– Ванька! Бежим!

Это Колобков вытягивал Ивана из ямы. Где ворочался запутавшийся в мокром брезенте голый человек.

Как Лопухин выбрался из воронки, он помнил с трудом. Застряла в памяти только бешеная гонка, неведомо куда, в темноте. Какие-то ямы, куда то и дело проваливался Иван. Какие-то кусты. Больше всего Лопухин боялся потерять Колобкова, а потому вцепился ему в локоть и бежал, бежал!

Так они и неслись сломя голову, пока не рухнули, тяжело дыша. Колобков перекатился на живот и выставил автомат перед собой.

– Чего ж не стрелял? – переводя дыхание, спросил Иван.

– С предохранителя не снял. Представляешь?

Так они и лежали, до утра.

15

Солнце встало из-за далекого леса, свежее, умытое, радостное. Будто и не было ночной грозы, будто и не было войны. Вместе с солнцем проснулись птицы, и каждая громко радовалась тому, что пережила ночь, что встречает новый восход. Каждая маленькая птаха, каждая маленькая божья тварь пела от восторга, и только два человека, едва живые, лежали на холме и покрасневшими глазами всматривались в место, где вчера заночевали.

– Тихо вроде, – пробормотал Колобков. Он выглядел плохо. Лицо осунулось. Под глазами наметились темные круги. Диме казалось, что каждая жилка в теле дрожит, колотится. Во рту было сухо, шершавый и распухший язык едва ворочался.

– Подождем еще и проверим, – ответил Лопухин.

– Ага.

– Воронку вроде до краев залило…

– Нет. Кажется, это брезент так лег… Не вижу, – Колобков потер глаза. – Глаза болят.

– У меня тоже… Ну что, пойдем?

Дима только кивнул.

Они поднялись и осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой траве, двинулись вниз.

После ночной грозы все вокруг заиграло новыми красками. Трава казалась особенно зеленой, сочной, влажная земля набухла.

– Смотри… – Колобков кивнул в сторону.

Иван повернулся и увидел большую, с оплывшими краями яму, наполовину залитую водой.

– Могила, что ли?

– Какая к черту могила, вокруг посмотри!

Лопухин огляделся и только сейчас увидел… Травы вокруг не было. Только мокрая земля, превратившаяся в грязь. Эту землю будто бы месили. Как пекарь месит тесто. Но только… ногами. Грязь вокруг была испещрена сотнями следов.

– Без ботинок… – прошептал Колобков. – Без ботинок.