Танцующий феникс: тайны внутренних школ ушу Маслов Алексей

Частично недостатки этой классификации объясняются тем, что рассматривались не все стили, но лишь те, которые преподавались в рамках Ассоциации Цзинъу. Тем не менее схема была представлена как универсальная, что, как видим, не вполне отвечает реальному положению вещей.

В большей степени это относится к классической классификации ушу, в соответствии с которой стили подразделяются на южные и северные. «Южно—северное» разделение ушу возникло примерно в середине ХVII в. Первоначально на северные и южные делились не стили, а локальные школы. Южными считались школы, практиковавшиеся к югу от реки Янцзы, северными — соответственно, к северу от нее.

Позже в китайской традиции возникли заметные расхождения по вопросу о южных стилях. По одной из версий, основными представителями южной группы считались стили Уданского направления, а северной — шаолиньцюаньского. К южным относили также всю группу «внутренних» стилей, а к северным — «внешние стили». Теоретик ушу, историк и ученый начала ХХ в. Сюй Чжидун попытался более четко определить содержание этих двух групп стилей, и вот какой вывод он сделал: «В изучении южные стили или стили внутренней семьи, сравнительно просты… Изучение северных стилей внешней семьи различных направлений распространено крайне широко и их даже невозможно перечислить, если говорить весьма приблизительно, их можно разделить на три направления: длинный кулак, короткие удары и кулак лежащего на земле» [227]. В одну группу, таким образом, попадают «внешние», северные и «шаолиньские» стили, в другую — «внутренние», южные и «уданские». Что-то здесь не так, какая-то грандиозная путаница. Прежде всего вспомним, что основными представителями «внутренней семьи» считаются тайцзицюань, синъицюань и багуачжан, возникшие в Хэнани и Шаньси, т. е. отнюдь не в южных, а в северных и центральных провинциях. А по этой классификации получается, что к «внутренним» стилям относится южная группа ушу. Горы Уданшань с определенной долей условности можно назвать южными, так как они находились в провинции Хунань, что дословно переводится «к Югу от озер», но тайцзицюань зародился не там, поэтому объединить понятия «южное направление», «Уданское направление» и «внутреннее направление» с формальной точки зрения просто невозможно.

И все же такое подразделение оказывается весьма подходящим для традиционного китайского сознания, разделяющего мир на бинарные оппозиции. Логически эту классификацию объяснить невозможно. В ее основе исключительно психологические и этнокультурные факторы.

По другой версии, все стили, которые практикуют в южных провинциях Чжэцзян, Гуандун, Фуцзянь, частично в Хунани и Хубэе, относят к «Южному кулаку» (наньцюань), или «Южному направлению» (наньпай), остальные — к «северному направлению» (бэйпай). (Большинство южных стилей сложилось около 300 лет назад. В конце 50-годов ХХ в. на основе некоторых стилей провинции Гуандун, в частности, хунцзя, был создан спортивный стиль наньцюань. Обратим на это внимание, дабы в дальнейшем не было путаницы: следует различать наньцюань как название для большой группы стилей и как современный комплексный стиль).

Подробнее о «Южном кулаке» будет рассказано в специальном разделе, здесь же лишь укажем еще на одну особенность этой классификации. Существует попытка разделить южные и северные стили на основе ряда технических признаков.

В Китае широко распространена поговорка: «На Юге — руки, на Севере — ноги», подразумевающая, что южане больше используют в бою руки, а северяне чаще наносят удары ногами. Хотя подобные технические различия несомненно существуют, они не определяют общей картины.

В реальности, например, в южном стиле «36 связок кулачного искусства Сун Цзяна» свыше 80 % приемов приходится на движение ногами, а северные шаолиньские стили «Красный кулак» (хунцюань) и «Стиль архатов» (лоханьцюань) основной упор делают на технику действий руками. Знаменитый «Стиль императора Тай—цзу» (тайцзуцюань), создание которого приписывается первому императору династии Сун, Чжао Куанъиню (ХI в.), и который возник на юге Китая, отличался тем, что был непревзойден долгое время в ударах ногами. Значит, и формальный признак «на Юге — руки, на Севере — ноги» не срабатывает.

Суть разделения стилей на южные и северные заключается, как видно, не в технических особенностях, а в традиционном противопоставлении Севера и Юга в сознании китайцев. Издавна вся Поднебесная делилась на два огромных региона, естественной границей между которыми служила река Хуанхэ. Многие китайские мыслители пытались объяснить культурные различия между южанами и северянами, например, разницей в их происхождении. Естественно, что противопоставление Севера и Юга затронуло все стороны духовной жизни, в том числе живопись, религию, боевые искусства. Так и появились понятия «наньцюань», «наньпай», обозначающие некую культурную самостоятельность Юга.

Если западный исследователь в этих системах классификации усматривает десятки противоречий и путаницу, то китаец видит какие-то принципиальные, неуловимо тонкие внутренние нюансы, которые даже не в состоянии объяснить, но может обозначить: «южные — северные», «внешние — внутренние», «Уданские — Шаолиньские» и т. д.

Здесь речь идет о символическом языке культуры. Характерно то, что все системы классификации, принятые в ушу, уже существовали раньше, но применялись для других явлений. Например, точно так же китайская живопись была разделена на «южное» и «северное» направления, хотя к ним оказались абсолютно искусственно причислены художники, жившие в разное время в разных районах Китая, географически никак не привязанных к Югу или Северу. В VII в. на северную и южную ветви разделился чань-буддизм. Традиция считает, что южная школа Хуэйнэна «лучше», хотя с рациональной точки зрения объяснить это невозможно. Соответственно, южную школу часто именуют «истинной», «внутренней», что без всяких объяснений говорит о том, почему она лучше, чем северная. Все «внутреннее» есть предтеча «внешнего», его виртуальное преддверие, связанное с истоком всякого бытия.

Следовательно, в основе всех этих классификационных систем лежат мировоззренческие установки, которые были выработаны китайской традицией безотносительно к ушу и лишь позже перенесены на боевые искусства. А поэтому, не являясь прямым отражением реальной ситуации, созданные таким образом схемы оказывались вполне «работающими» в сфере китайской культуры.

Космический символизм воинских искусств

Воинское искусство — это путь обмана. Поэтому надо обратить особое внимание на чудесное искусство инь и ян. И тогда мы сможем управлять и алчными и глупыми.

«Диалоги между Танским Тайцзуном и Ли Вэйгуном»

«Школа стратегов»

Китайское искусство ведения войн (бинфа) является одним од ним из самых изощренных в мире и самым древним на Востоке.

Сражение в древнем Китае подразумевало не просто столкновение двух армий, но прежде всего некий «космический конфликт» между силами инь и ян, которые в результате этого должны прийти к гармонии, уравновесить друг друга. Само же сражение следует вести в соответствии с законами Дао. Представление о внеземном истоке сражения отразили в своих теориях мыслители, в которых благоприятно сочетались полководческие таланты и способности незаурядных философов. Их афористичные сентенции о сущности боя до сих пор можно встретить в трактатах по тайцзицюань, синъицюань, шаолиньцюань. Традиция объединила этих людей названием бинцзя — «школа стратегов».

Они жили в разные эпохи, поэтому единой школой их можно назвать с весьма большой натяжкой. Так, великие представители бинцзя Сунь У (Сунь-цзы) и Сыма Сянжу жили в конце V в. до н. э., знаменитые Сунь Бинь и У Ци (У-цзы), а также менее именитые их современники Гунсунь Ян, Ван Ляо, Эр Лян и Бай Ци проявили свои таланты в эпоху «сражающихся царств» в V–III вв. до н. э., Чжан Лян и Хань Синь жили во II–I вв. до н. э.

Воин династии Хань (II–I вв. до нэ), идущий в атаку с мечом и щитом. В ханьскую эпоху в основном использовался прямой меч-цзянь с кольцом на конце. Воины обряжались в короткие халаты, не мешающие движениям, голову повязывали плотной материей, выполняющей роль шлема; специальные латы были редкостью. Иллюстрация из книги ханьского философа У Ляоцы

Труды стратегов-мудрецов высоко ценились в Китае во все времена и стали даже предметом особого поклонения. По аналогии с каноном конфуцианской мудрости («Пятикнижие»), основополагающие трактаты по воинскому искусству составили компендиум «Семикнижие». По своему содержанию «Семикнижие» весьма разнородно и окончательную форму обрело лишь к ХI в.

Имя одного из ведущих представителей бинцзя, Сунь Биня, в умах поклонников ушу оказалось столь тесно связанным с боевым искусством, что великому полководцу приписывается даже создание целого стиля — суньбиньцюань («Кулак Сунь Биня»). Скорее всего суньбиньцюань появился лишь в XIX в. в провинции Хэбэй. Этот стиль чрезвычайно ритуализован, бойцы на занятиях одеты в традиционные халаты с длинными рукавами, которые, хотя и не позволяют вести эффективный поединок, зато весьма красочны. В некоторых комплексах стиля бойцы имитируют походку прихрамывающего человека, конечно, не случайно. По преданию, Сунь Бинь из-за предательства одного из учеников попал в плен, враги удалили ему коленные чашечки, но несмотря на свою хромоту Сунь Бинь был не только прекрасным полководцем, но и блестящим бойцом.

Просчитывание плана сражения по магическим знакам и расположению звезд. Герои «Речных заводей» Чжу У и Хуан Синь, XV в.

Разумеется, древние стратеги интересны нам вовсе с точки зрения их возможного участия в формировании стилей ушу. Это проблема скорее мифологии, нежели истории. Нам же важно уяснить, какие аспекты их стратегической мысли оказались в основе теории китайских боевых искусств.

Воинское искусство представлялось древним китайским стратегам отнюдь не простым умением следовать ситуации и проявлять полководческие знания. Искусство полководца уподоблено «великому деланию», воплощению Дао в сражении. Обратим внимание на парадоксальное название трактата, который приписывается знаменитому стратегу III в. Чжугэ Ляну, одному из героев романа «Троецарствие», известному своим хитроумием. Этот трактат о воинском деле называется «Синь шу» — «Книга о сердце», или «Книга о сердечном» (т. е. «внутреннем», сокровенном).

Понимание боя как «внутреннего» искусства предполагает существование некоей невидимой «пружины» Дао, благодаря которой и происходят все изменения как в ходе сражений, так и в человеке.

По Чжугэ Ляну, существует по крайней мере три вида этой «пружины». Первый — посыл к действию, или «пружина дел». Если воин не может понять такой посыл, то это свидетельствует о его умственной ограниченности. Второй — «пружина форм». Ее следует не только осознать, но и контролировать, в противном случае боец проявит свое бессилие. Третий — «пружина чувств». Характеризует внутренний настрой человека, а неспособность обнаружить ее в себе говорит об отсутствии мужества.

Посему, «если глупец побеждает мудреца — это судьба, если же мудрец побеждает глупца — это следование Дао. Если же мудрец побеждает мудреца — это знание сокровенной пружины» [327].

«Искусство, необходимое для достижения победы, форма соединения и размежевания, кроется в [осознании] внутренней пружины» [327]. Ту же мысль мы встречаем и во внутренних стилях ушу, где внешняя форма и всякое движение тела — лишь отзвук развертывания внутри человека «сокровенной пружины» Небес.

Полководец не просто следует в своих действиях естественному ходу вещей, его действие (фактически — «недействие», «недеяние») и есть сверхдействие Дао. Важнейшее свойство истока бытия — отсутствие собственной формы: Дао подобно воде, которая точно следует форме сосуда. Сунь-цзы объяснял: «Форма у войска подобна воде: форма у воды — избегать высоты и стремиться вниз, форма у войска — избегать полноты и ударять по пустоте. Вода устанавливает свое течение в зависимости от места, войско устанавливает свою победу в зависимости от противника. Поэтому у войска нет неизменной мощи, у воды нет неизменной формы» [33].

Оказывается, что истинный полководец и воин пользуется лишь тем, что не имеет формы. Именно к такой концепции «бесформенного» боевого искусства пришли через много столетий великие школы ушу. Например, синъицюань, мастера которого объявили высшим мастерством «кулачное искусство за пределами кулачного искусства», или тайцзицюань, в основе которого мысль о том, что «истинный удар исходит из пустоты».

А победа в бою достигается не силой, жесткостью или наоборот, посредством слабости и податливости, но через «небесную» гармонию, сверхобыденную гармоничность любого, выполняемого в соответствии с естественным ходом Дао. «Тончайшее искусство! Тончайшее искусство! — нет даже формы, чтобы его изобразить. Божественное искусство! Божественное искусство! — нет даже слов, чтобы его выразить» [33]. Это искусство гармонизации жизни, умение обнаружить «небесное» сакральное в земном и, в общем-то, неприятном событии. «Гармонизация людей» (жэньхэ) рассматривалась последователями бинцзя как ключевая задача, которая реализуется в достижении вселенского созвучия между людьми-воинами, а также между человеком и Небом. Чжугэ Лян считал, что «путь использования войск заключен в гармонии людей». [327]. Гармония воинов понимается как единение всех через «дух праведности» (чжэнци), исходящий от полководца, и оборачивается «единосердечием» всего со всем, созвучием воли людей и посылов Неба.

Лики и облик истинного полководца

Именно набор качеств настоящего полководца должен быть свойствен идеальному образу мастера ушу — руководителя школы.

Полководец — это человек запредельных, почти мистических свойств. Как и Дао, он не имеет постоянной формы, что означает умение не только соответствовать ситуации, но находиться в гармонии с природными трансформациями инь и ян. «Искушенный полководец хотя и жесток, но его не сломать, хотя и мягок, но его не согнуть. Поэтому он может путем слабости одолевать силу, а гибкостью побеждать твердость. Тот, кто абсолютно гибок и слаб, будет уничтожен; тот, кто полностью тверд и силен, также погибнет. Не будучи ни гибким, ни жестким, полководец соответствует постоянству Дао» [327].

Беседа двух военачальников, XV в.

Полководцу дано высшее умение «использовать людей». Отборное войско поручают не тому, кто способен построить хитроумный стратегический план, но прежде всего тому, кто, «не обладая сам в достатке знаниями, может поставить себе на службу истинных мудрецов» [327].

Запредельность облика полководца объясняется прежде всего особым характером его мудрости, которая бесконечно превосходит обычную науку о стратегии, но коренится где-то в пространстве Дао. В древнем Китае хорошо различали разные «этажи» знания, начиная от простой информированности до чудесной мудрости. Великий полководец погружен в «великое недеяние», как и Дао, а потому собственными, человеческими знаниями не воюет.

Чжугэ Лян, классифицируя военачальников, выделял высший тип полководца, который качественно превосходит все остальные. Его умение — «неземное», а знания — всеобщи. «Наверху он постигает небесные письмена, в середине поверяет людские дела, внизу знает земные законы, а внутри четырех морей он как у себя в домашних покоях» [327].

Между образами великого военачальника и мастера ушу есть все же малозаметная, на первый взгляд, но тем не менее существенная разница. Полководец — ярок, грозен, «сотрясает своим дыханием Небо и Землю». Мастер ушу, каким его представляли в XVII в., — неприметен, вечно сокрыт, действует как бы исподволь.

Разница в облике полководца и учителя ушу вполне объяснима. Дело в том, что основу облика мастера боевых искусств составили две символические фигуры: «истинный и великий» полководец, с одной стороны, и неприметно-вездесущий дао — мистик, маг и врачеватель— с другой. От первого — сила, мощь, непобедимость, чувственность, яркая выразительность, от второго — мягкое ускользание от мира и следование потоку бытия. Но и тот и другой символизируют запредельную непобедимость, которая имеет «небесный» исток.

36 стратагем и космическая символика сражения

Теоретики бинцзя рассматривали сражение как символическую «перекличку» небесных сил. Так, пускай едва заметно, намечалось начало ушу как духовной системы. Не случайно в более поздние времена о мастерах ушу говорили, что у них «тело человека, но душа — Неба».

Из древнего стратегического искусства в ушу перекочевали многие понятия, представления и даже поговорки. В частности, из трактата «Тридцать шесть планов», или «Тридцать шесть стратагем» («Саньшилю цзи»), где рассказывается с помощью афоризмов о хитростях ведения сражений, причем большинство этих высказываний позже прочно вошли в практику ушу.

Прежде всего наше внимание привлекает сам способ осмысления сражения через категории инь-ян и восьми триграмм. Например, первый «план» гласит: «Коли остерегаешься слишком тщательно, то рискуешь ослабить свой боевой дух. Прежде пристально вглядись, но затем уже не сомневайся. Начало инь находится внутри ян, но отнюдь не противоположно ян. Великое ян и есть великое инь» [25,207]. Вторая часть фразы трактуется так: великая тайна (инь) всегда должна скрываться в самом известном и всем хорошо знакомом (ян) и ни в коем случае не должна противопоставляться обычным, «открытым» делам. А вот то, что всем доступно и знакомо (великое ян), должно содержать в себе истинный секрет и механизм победы (великое инь).

На штандартах воинских отрядов изображались «небесные покровители», чьи образы пришли в большинстве из народных культов и даосизма. Слева — флаг с изображением Гуань Юя с алебардой, справа — одного из воплощений Баошэн Дади (Правителя, сберегающего жизнь) в виде антропоморфного буйвола с трезубцем. Из «Новой книги о достижениях в воинском деле» Ци Цзигуана, 1560 г.

Изречение, знаменитое во многих северных стилях ушу, например, в шаолиньцюань, так объясняет смысл обманных действий в поединке: «Голос слышен с Востока, а удар идет с Запада. Покажи на Небо, но ударь в Землю». Оказывается, что известный нам трактат «Тридцать шесть планов» подробно объясняет смысл этого маневра, а шестой «план» так и называется: «Голос слышен с Востока, а удар идет с Запада». Причем описывается эта стратагема с помощью гексаграмм — графических схем знаменитой «Книги перемен» — «И цзина».

Вот еще один принцип обмана, встречающийся сегодня во «внутренних» стилях ушу: «В улыбке таи меч», т. е. не только не показывай своих истинных замыслов, но дружелюбием, мягкостью дезориентируй противника. В древности он объяснялся так: «Заставь противника довериться тебе и успокоиться, тая при этом скрытый замысел. Сначала тщательно подготовься и лишь затем начинай действовать, дабы он даже и не заметил перемен в тебе. Будь тверд внутри, но мягок снаружи» [207]. Насколько близко стоит такое объяснение, например, к известному изречению мастера тайцзицюань Ян Чэнфу: «Смысл тайцзицюань заключен в преодолении грубой силы с помощью мягкости, поэтому будь тверд внутри, но мягок и податлив снаружи, ничем не обнаруживая своих замыслов»[233].

Так бой у стратегов китайской древности приобрел оттенок эзотерического действия, невыразимо глубокой символичности. В китайской культуре подобное восприятие противоборства наложилось на сакрализованные боевые ритуалы народной архаики. В результате у боевых искусств появился «неявленный», «небесный» образ.

Возвращение к небу

То, что противоречит Дао, погибнет до времени.

«Дао дэ цзин»

Становление методик даоинь: «Следуй Небу во всякое время»

Если воинские искусства явились первой составляющей ушу, то второй стали системы психопрактики и регулирования циркуляции внутренней «энергии» — «пневмы» — ци. Вторая составляющая и позволила ушу через много столетий стать видом духовной дисциплины, «внутреннего подвижничества».

Практически нет такого стиля ушу, который не включал бы в себя раздел, называемый нэйгун — «внутреннее искусство», «внутренняя работа». Уже своим названием он противопоставляется «внешней работе» (вайгун) — физическим упражнениям, но одновременно призван дополнить их. За счет внутренней работы, основанной на управлении сознанием и циркуляцией ци внутри организма, осуществляется, в частности, особое «психо-энергетическое» усилие-цзинь, используемое в ушу.

На протяжении своей долгой истории «внутреннее искусство» имело десятки названий. Самые древние из них — даоинь — «вводить [ци] и проводить [ее по каналам]» — туна («вдох и выдох»), шици («питание ци»), синци («проведение ци по каналам»), фуци («самодополнение через ци»), одно из последних названий, широко распространенное сегодня — цигун («достижение мастерства в управлении ци»).

Содержание понятия «нэйгун» меняется в зависимости от контекста. Зачастую оно подразумевает не только комплекс дыхательных, медитативных упражнений, гигиенических и диетологических предписаний, но и особый тип духовного самовоспитания. В шаолиньском ушу под нэйгун понималась практика укрепления собственного тела путем налаживания циркуляции ци, а также достижение крепости духа через буддийские методы медитации. А вот в ряде школ под нэйгун подразумевались лишь несложные дыхательные упражнения.

Так или иначе нэйгун своими истоками было связано с тайным искусством даосских магов, направленным на достижение бессмертия, слияние с Дао и прозрение собственной изначальной природы. Системы синци и туна описывались особым языком, доступным только тем, кто прошел посвящение в мистических школах. Многие понятия из этого языка мы встречаем и в современном ушу.

Самый ранний текст по управлению циркуляцией ци, обнаруженный к настоящему моменту, датируется китайскими историками 380 г. до н. э. Он представляет собой кусок двенадцатиугольной стелы с вырезанными на ней 45 иероглифами. Вот его перевод: «Циркулируя, ци опускается и концентрируется [в нижней части живота]. Концентрируясь, оно простирается вниз и обретает покой. Обретая покой, оно укрепляется, а укрепляясь, дает росток. Росток вытягивается, затем возвращается обратно, возвращаясь обратно, он достигает Неба. Весна Небесного начала располагается вверху, Весна Земного начала располагается внизу. Тот, кто следует этому, обретает долголетие, а живущий вопреки этому, умирает» [299].

Сразу бросается в глаза параллель между человеком и растением, плавный переход от земного к Небесному. Судя по описанию, имеется в виду следующая методика. Прежде всего необходимо опустить ци в нижнюю часть живота, сконцентрировать его в области («киноварном поле», своего рода «энергетическом резервуаре») даньтянь и «успокоить». Затем в области даньтянь соединить «пневму» ци, «семя» цзин и «дух» шэнь в единую «пилюлю бессмертия», или «бессмертный зародыш» (в тексте — «укрепить и дать росток»; в ранних трактатах результат соединения трех начал чаще назывался не «пилюлей бессмертия», но «желтым ростком»).

Затем ци из нижней области даньтянь поднималось по переднесрединному меридиану думай в верхнюю область даньтянь в голове, потом по заднесрединному меридиану жэньмай возвращалось в нижнее «киноварное поле» даньтянь. Об этом говорит фраза: «Росток вытягивается, а затем возвращается обратно, возвращается обратно и достигает Неба». Здесь «небесный круг» завершается, соединив между собой верхнюю область даньтянь — «Весну небесного начала» и нижнюю — «Весну земного начала».

Мы видим, что уже в то время использовались методики регуляции ци, близкие к современным. Текст стал понятен после несложной расшифровки. Однако таких «шифров» можно насчитать несколько сот. Даосские секты почти соревновались друг с другом, изыскивая эпитеты и метафоры для описания «небесного круговорота» — то это «падающая вода и поднимающееся вверх пламя», то «закат луны и восход солнца», то «борьба тигра с драконом».

Продление жизни, долголетие становится в какой-то мере навязчивой идеей китайской мистической традиции. Термин «даоинь» является, вероятно, одним из самых древних обозначений такого рода искусства. Он состоит из двух иероглифов: дао — «вести, проводить» и инь — «вытягивать». Термин «инь» в древности, например, в текстах II в. до н. э., соотносился с понятием «вытягивание (устранение) болезни». Так, в пояснениях к древним «Таблицам даоинь» («Даоинь ту») речь идет об «устранении (вытягивании из организма) болей в селезенке», «устранении болей в коленях» и т. д. В том же трактате мы встречаем термин «инь» и в другом контексте — «приведение (инь) тела в состояние гибкости» или, проще говоря, «сделать тело гибким». Итак, первоначальное значение понятия «даоинь» — «проведение [ци по каналам] и устранение [болезней]», или «проведение [ци по каналам] и обретение [телом гибкости]». Значительно позже под термином «даоинь» стал подразумеваться целый комплекс оздоровительных, гимнастических и дыхательных упражнений.

В 1973 г. в грандиозных скальных пещерах Мавандуй, расположенных недалеко от города Чанша, столицы провинции Хунань, были обнаружены две рукописи «Об отказе от потребления злаков и питании ци» («Шигу шици») и «Таблицы даоинь» («Даоинь ту»), которые соотносились между собой как текст с иллюстрациями. Их создание отнесли к 206–188 гг. до н. э., хотя существуют причины считать, что ряд абзацев написан одним-двумя веками ранее указанной даты. В любом случае перед исследователями открылись самые древние развернутые тексты по искусству «питания ци» и методам самооздоровления. Уже первые абзацы «Шигу шици» ясно указывали: «Чтобы голова была наполненной, ноги легкими а тело подвижным, следует использовать дыхание-цюй и дыхание-чуй и прекращать занятия лишь тогда, когда увидишь эффект». Несомненно, что два упомянутых типа дыхания (цюй и чуй) представляли собой конкретные дыхательные методики (в более поздних системах цюй — это легкое, медленное, поверхностное дыхание, а чуй — дыхание с напряженным выдохом через рот).

Текст утверждал, что прежде всего следует отказаться от «питания злаками». Это можно понимать и как воздержание именно от злаков, и как отказ от пищи вообще. По древним китайским медицинским представлениям, именно злаки вскармливают внутри тела «три вредоносных червя», или «три трупа», которые разъедают организм и в конечном счете ведут к старению и смерти. А отказ от пищи заставит червей голодать и в конце концов изгонит их из тела. «Питаться» же в этот период голодания следует исключительно «пневмой»-ци.

«Таблицы даоинь» представляют собой набор иллюстраций — своеобразное графическое пособие для тренировок, вероятно, применявшееся в учебных целях в одной из закрытых школ даоинь. На куске материи размером 1 на 0,5 м изображены 44 фигуры людей (мужчин и женщин, стариков и юношей)в различных позициях. Интересно, что некоторые из изображенных имеют на голове шапочки, которые носили в те времена простые крестьяне. Значит, в то время даоинь занималась не только образованная элита. Более того, вполне логично предположить, что даосские мастера обучали начаткам своего искусства простолюдинов, т. е. тех, с кем общались чаще всего.

Даосский путь совершенствования собственной природы многосложен. Тем не менее его первые шаги достаточно просты. Главное — успокоиться, не просто отвлекшись от суетных мыслей, но достигнув умиротворения души, равного вечному покою космоса. В этом и заключается смысл «вскармливания собственной природы через успокоение». Несложно уловить мистическую символику этого «успокоения» — ведь в великом покое и неизменном постоянстве пребывает лишь Дао. Когда инь и ян находятся в покое, они соединяются, благодаря чему достигается некая внутриутробная неразличимость любых противоположностей мира — Великое единство (тай и). Когда же противоположности приходят в движение, они разделяются, а это в свою очередь проявляется в рождении всех феноменов мира. Итак, покой и есть восхождение к Дао.

Хотя главной целью даосской практики было обретение бессмертия, оно считалось уделом немногих. Едва ли не основным критерием приобщенности к Дао стало долголетие. Древий даосский трактат «Тайпин цзин» («Книга о Великом покое», II в до н. э.) сообщал, что существуют три вида долголетия — земное, при котором человек живет до 80 лет, человеческое — до 100 лет, и небесное — до 120 лет.

И вот в классическом даосском тексте «Чжуан-цзы» (IV в. до н. э.)мы встречаем интересный пассаж: «Дышащие носом и выдыхающие ртом, вдыхающие и выдыхающие, изгоняющие старое и вбирающие новое, уподобляющиеся карабкающемуся медведю и птице, вытянувшейся в полете, делают это ради долголетия и только. Помыслы мужей, любящих заниматься даоинь и пестующих свое тело, устремлены к достижению долголетия старца Пэн-цзу» [326].

Прежде всего здесь речь идет о какой-то древнейшей технике совершенствования тела путем имитации животных. Вероятно, «карабкающийся медведь» и «птица, вытянувшаяся в полете» — не просто художественные сравнения, но вполне конкретные позиции из гимнастики даоинь. А из выражения «изгонять (ту) старое и вбирать (на) новое» пошло название одной из древнейших систем, основанных на регуляции дыхания — туна.

Что же предлагали древние методики? Прежде всего несложные упражнения, например, наклоны и прогибания в пояснице для обретения телом гибкости. Большинство упражнений так или иначе соотносились с движениями животных, символизирующих природное начало и возвращение в лоно естественности. В древних комплексах упражнений мы встречаем уже известные нам из «Чжуан-цзы» позиции «карабкающегося медведя» и «птицы, вытянувшейся в полете», а также ряд новых, среди них — «северный лебедь», «богомол», «журавль», «дракон, карабкающийся на башню», «умывающаяся обезьяна». Не трудно заметить, что образы всех этих животных нашли свое воплощение в более поздних стилях ушу.

Алхимия и техника дыхания

Дальнейшее развитие дыхательно-медитативных систем во многом связано с именем известного даосского мага и алхимика Гэ Хуна (284–363 гг.) — фигуры во многом загадочной, но безусловно, реальной. Многие современные школы даосского нэйгун связывают свое происхождение именно с Гэ Хуном, хотя он сам относился к дыхательным упражнением с определенной долей скептицизма, считая их лишь вспомогательным элементом даосской практики.

Выходец из знатного, но обедневшего рода, он был приобщен к традиции даосских алхимиков, изготавливающих «пилюлю бессмертия». Ему самому, правда, не удалось достичь бессмертия, зато его труды о рецептуре «сокровенного средства» стали весьма популярны у последующих поколений даосов.

Гэ Хун был вполне традиционен и жестко придерживался древних уложений в описаниях, что-то скрывая, что-то нарочито искажая. Тем не менее сам факт открытого изложения секретных методик был невероятным новшеством. Его знаменитый труд «Баопу-цзы» («Мудрец, объемлющий первоначальную простоту») посвящен искусству алхимии.

Основным способом обретения вечной жизни в даосской среде считалось выплавление так называемой «пилюли бессмертия», которую называли еще «великим средством» (да яо), «золотым [раствором и перегнанной] киноварью» (цзиньдань), «золотым ростком», «чудесным средством». Главными ингредиентами были ртуть, мышьяк, серебро, золото, сера, иногда — куриный или мышиный помет, свиная кровь. Травы ценились весьма невысоко. Например, Гэ Хун считал, что они даже себя уберечь не способны и сгнивают каждый год. Так как же могут они продлить жизнь человеку?

Ингредиенты требовалось подбирать друг к другу в точнейшем соответствии. Затем они сплавлялись между собой в тигле, причем перегонялись до нескольких десятков раз. Полученное средство обычно зарывалось в землю в священных местах на несколько лет, помещалось под алтарь духов Земли. Но и это еще не обеспечивало эффективность пилюли — необходимо было правильно ее принимать. Например, одни снадобья следовало лизать каждый день, другие — лишь обмакнуть в воду, которую затем выпить.

Секреты изготовления «пилюли бессмертия» не могли передаваться тем, кто не прошел сложного посвящения. Овладевший необходимыми знаниями даос обычно удалялся высоко в горы, «взяв с собой лишь собственную тень». Все дни напролет он сплавлял многочисленные ингредиенты, нагревал в тигле мышьяк и серу, серебро и золото, ртуть и ее амальгамы, дробил в порошок минералы, искал в укромных местах помет «волшебного феникса» (в крайних случаях его можно было заменить пометом курицы), добавлял в снадобье кровь молодого зайца. Самые сложные и соответственно эффективные пилюли следовало перегонять не менее девяти раз (они так и назывались — «пилюли девяти возгонок»). Готовились к приему «лекарства от смерти» порой несколько десятков лет, разыскивались нужные составные части, тренировалось собственное сознание, — без этого пилюля могла не подействовать. В последние пятьсот дней даос много занимался дыхательными и медитативными упражнениями, а в течение ста дней до перехода в бессмертие никто не должен был нарушить его уединение.

Но вот постепенно сформировалась мысль: а нельзя ли представить человека в виде тигля, в котором сплавляются ингредиенты для пилюли бессмертия — «пневма»-ци и «семя»-цзин? Ведь и наш мир, — «пространство между Небом и Землей», как учил Лао-цзы, есть лишь меха, которые раздувают огонь, плавящий «человека истинного». Так рождается методика «внутренней алхимии» — нэйдань, которая стала противопоставляться алхимии «внешней» — вайдань. Именно «внутренняя алхимия» и привела к зарождению наиболее развитых и мистически глубоких систем саморегуляции.

Но во времена Гэ Хуна дыхательные и гимнастические системы туна, даоинь и синци в даосской среде рассматривались исключительно как вспомогательные. Не случайно Гэ Хун называл их «малым искусством», считая «великим средством» и «чудесным искусством» выплавление киноварной пилюли. Он признавал, что «благодаря даоинь можно отдалить старость», «благодаря синци можно продлить свои годы», но вот «благодаря чудесному средству можно стать безграничным», т. е. обрести вечность.

В среде закрытых даосских школ в ту эпоху практиковалось немало дыхательных систем. Лишь Гэ Хун упомянул во «Внутренних главах» своего труда около десятка — даоинь, синци, шици, туци («изгнание ци»), яньци («вдыхать ци»), туна и т. д. Но «самый великий» из них — это «зародышевое дыхание» (тайси). Суть «зародышевого дыхания», которое позже стало основным методом внутренней тренировки в некоторых школах ушу, Гэ Хун разъяснял так: «Тот, кто занимается зародышевым дыханием, способен дышать не через рот и нос, как зародыш в утробе матери, и таким образом достигает Дао. Начиная заниматься синци, проводи ци через нос и задерживай дыхание, замедляя число ударов сердца. Досчитав до ста двадцати, можешь потихоньку выдохнуть через рот. Положив лебяжий пух на рот, выдыхай так, чтобы он даже не затрепетал. Учась постепенно увеличивать число ударов сердца, через длительное время сможешь добиться тысячи ударов. Если добьешься тысячи ударов, то старость отступит, множество дней обратятся в один день» [124].

Таким образом, ключевое дыхательное упражнение заключалось в задержках дыхания, едва заметных выдохах и регулировании сердечного ритма психическим усилием.

В эпоху Гэ Хуна появляется около десятка подобных трактатов. Часть из них вошла в «Баопу-цзы», например, «Книга о вскармливании жизненности» («Яншэн шу»), «Канон массажа» («Аньмоцзин»), «Канон даоинь» («Даоинь цзин»), «Канон о питании шести видами ци» («Ши люци цзин»), «Канон зародышевого дыхания» («Тайси цзин»). Сам Гэ Хун не советовал ограничиваться лишь дыхательными упражнениями. Под даоинь он подразумевал и визуализацию различных духов, и долгое созерцание каких-либо предметов, пока они не начинали изменять свой цвет вплоть до слепяще-желтого. Затем следовало удерживать этот цвет в памяти — «сохранять его Единым», ибо считалось, что это свет Дао. Был и особый «грибной даоинь» — прием в качестве оздоровляющего средства древесных грибов. Так система даоинь начала постепенно превращаться в комплекс общеукрепляющих методик.

«Игры пяти животных» и врач Хуа То

Что может быть естественнее, чем сама природа? Она не только пример для подражания, это лоно, в которое надо вернуться. Этой цели и служит «зародышевое дыхание», подводящее человека к состоянию «неродившегося ребенка». Для того же применялись упражнения, имитировавшие движения и дыхание животных. В первых веках новой эры было известно уже несколько десятков подобных упражнений. В конфуцианской канонической «Книге преданий» («Шан шу», VII–III до н. э.) мы можем встретить упоминания о «Танце ста животных», любимыми из которых были обезьяна, символизирующая хитрость и ловкость, тигр — символ ярости и мощи, журавль, образ которого связывался с долголетием и здоровым потомством. В трактате «Хуайнань-цзы» (II в. до н. э.) описан комплекс «Игры шести животных» (люциньси). В него входили такие упражнения, как «карабкающийся медведь», «вытянувшаяся в полете птица», «моющаяся дикая утка», «скачущая обезьяна», «смотрящая сова» и «оглядывающийся тигр». Большинство из них затерялось во времени, некоторые позже оформились в систему цигун и вошли составной частью в ушу. Самый известный «подражательный» комплекс даоинь — «Игры пяти животных» (уциньси) Не сохранилось никаких достоверных сведений о его первоначальном виде. То, что мы имеем сейчас — это комплекс, сложившийся в XVIII в.

Недостаток информации о древних «Играх пяти животных» и о ее создателе, лекаре Хуа То, обильно дополняется домыслами западных авторов. Тут и связь комплекса с шаолиньскими стилями «пяти зверей», и описания похождений Хуа То, и многое другое. Что же донесли до нас источники? Даты жизни известного врачевателя и последователя даосизма Хуа То (141?–208 гг.) установлены лишь приблизительно. Его биография упоминается среди «Жизнеописаний магов» в «Книге истории поздней Хань» («Хоу Хань шу»). Истории о врачебном мастерстве Хуа То пространно излагаются в «Хрониках Троецарствия» («Саньго чжи»). Хуа То родился в государстве Ши, ныне уезд Маошань в провинции Аньхой, там же, где и знаменитый полководец и правитель Цао Цао. Судьба еще не раз пересечет жизни этих двух замечательных людей, одна из которых закончится трагически. По достижении совершеннолетия Хуа То дали второе, «взрослое» имя Юаньхуа — «Первоначальное изменение». В молодости он учился у даосских магов, постигая систему даоинь. По версии, изложенной в «Неофициальной биографии Хуа То», он однажды забрел высоко в горы и заблудился. В горах повстречал бессмертных небожителей, которые и посвятили его в секреты своей практики [204].

Вскоре слава о талантливом лекаре распространилась по соседним провинциям, говорили, что нет таких болезней, с которыми он не мог бы справиться. Богатые правители специально посылали за Хуа То за сотни ли [41].

Рассказывали, что Хуа То сердцем чувствовал, какую дозу лекарства надо дать пациенту, и никогда не ошибался. Широко применял Хуа То искусство чжэньцзю (иглоукалывание и прижигание). Если не помогали ни лекарства, ни чжэньцзю, то Хуа То прибегал к операции. Этот факт весьма необычен, так как по традиционным китайским медицинским представлениям, нельзя было нарушать целостность тела. Хуа То впервые в китайской лечебной практике применил средство для обезболивания — мафосань, которое было приготовлено на основе даосских галлюциногенов. В его состав, вероятно, входили конопля, белый индийский дурман и японский лютик. В результате приема этого средства человек становился подобен мертвому либо пьяному [204].

Мастерство Хуа То в диагностике болезней поражало его современников. Однажды его призвал некий военачальник Ли, у которого тяжело заболела жена. Хуа То, прощупав ее пульс, сообщил: «Ваша супруга беременна, но ребенок не вышел из нее». Ли возразил: «Действительно, моя супруга была беременна, но ребенок уже родился». Однако Хуа То настаивал на своем. Военачальник не поверил Хуа То, и лекарю пришлось удалиться. Однако состояние женщины становилось день ото дня хуже, и почти через три месяца пришлось вновь обратиться к Хуа То. Тот еще раз осмотрел больную и подтвердил свой диагноз: «Ее пульс свидетельствует, что в ней есть ребенок. Раньше она уже понесла двумя детьми. Один ребенок вышел, и было много крови. Другой же ребенок так и не сумел родиться. Мать сама не почувствовала это, не поняли это и окружающие. Неродившийся ребенок не получил жизни и уже мертв». Затем Хуа То поставил несколько игл, и женщина почувствовала схватки, как при родах. Из нее вышел мертвый, весь почерневший ребенок, а сама она была спасена от смерти.

Китайский медик Хуа То (II–III вв.). Считается основоположником дыхательно-гимнастического комплекса «Игры пяти животных». Сегодня — одна из самых эффективных систем цигун

Не меньше, чем лечение больных, Хуа То занимала проблема сохранения физического и психического здоровья человека. На основе даосских гимнастических и дыхательных упражнений он создал комплекс, названный «Игры пяти животных» (уциньси), куда включил движения медведя, тигра, оленя, обезьяны и птицы (позже речь стала идти о журавле). Задачей комплекса было растягивание и скручивание тела в различных направлениях. Легенда рассказывает, что правитель Цао Цао не раз прибегал к услугам Хуа То. Однажды Цао Цао тяжело занемог и приказал разыскать Хуа То. Осмотрев владыку, лекарь сказал: «Быстро этой болезни не поможешь, потребуется долгий срок лечения, он может даже растянуться на месяцы». Хуа То давно не видел своих родных и сильно скучал по ним, поэтому, получив письмо из дома, тотчас собрался и направился в родные места. Цао Цао приказал немедленно вернуть лекаря. Но Хуа То устал от двора правителя и не собирался пускаться в обратный путь, к тому же его жена была тяжело больна. В гневе Цао Цао повелел схватить врачевателя и заточить в тюрьму. Советники уговаривали правителя освободить Хуа То, однако Цао Цао приказал предать его казни.

Лекарь, понимая, что подземный склеп станет его последним пристанищем, записал основы своей системы оздоровления и попросил стражника передать его записи на волю. Однако стражник, убоявшись наказания, сжег трактат Хуа То. А через некоторое время болезнь Цао Цао обострилась, и он понял, что лишь Хуа То может вылечить его недуг, или придется ему умирать [204]. Казалось, система «Игра пяти животных» навсегда потеряна. Но ученики лекаря, У Пу и Фан А, воссоздали ее и стали активно использовать в своей лечебной практике. Однако в настоящий момент никто не знает, как же выглядела уциньси первоначально. Сохранилось лишь несколько строк о ней.

Хуа То считал, что движение — основа жизни, однако движение не любое, но лишь то, которое согласуется с принципами естественности. Объясняя Фан А основы своей системы, он говорил: «Человеческое тело требует движения, но нельзя ничего доводить до крайности. Движение помогает переработать ци, полученное с пищей, способствует току крови и жизненного флюида, а болезни не могут возникнуть. Это похоже на дверной шарнир, который никогда не гниет. Это и есть система даоинь древних бессмертных небожителей, заключавшаяся в том, чтобы, подобно карабкающемуся медведю и птице, поворачивающей голову, скручивать поясницу и двигать суставами, чтобы отдалить старость. Я обладаю искусством, которое называется „Игры пяти животных“: первая — это игра тигра, вторая — игра оленя, третья — игра медведя, четвертая — игра обезьяны, пятая — игра птицы. Этим можно устранить болезни и облегчить передвижения. Если тело нездорово, проделайте одну из игр животных, веселитесь до пота, чтобы лицо порозовело, тело стало легким и появился аппетит» [204]. Хуа То особо выделял принцип игрового начала, советуя «веселиться до пота», при этом, как видно, необязательно было проделывать весь комплекс.

Фан А во всем следовал заветам своего великого учителя. Он прожил более 90 лет, сохранив «зрение и слух острыми и ясными, а все зубы крепкими» [204]. Фан А оказался не только искусным иглоукалывателем, хотя и не «вводил игл безрассудно», но, продолжая систему Хуа То, советовал своим пациентам больше обращать внимания на гимнастические упражнения и правильное питание. Его лечение позволяло без труда изгнать из тела человека «трех червей», которые считались одной из причин самых страшных физических и психических заболеваний. Поселяясь в теле человека, они медленно подтачивали организм. По одним версиям, «тремя червями» были глисты, острицы и солитеры. По другим — глисты, солитеры и аскариды. Вероятно, именно Фан А и завершил создание системы уциньси, которая не ограничивалась лишь гимнастическими упражнениями, но широко сочеталась с иглоукалыванием, прижиганием и диетологией.

Это почти все, что мы знаем о первоначальной системе уциньси и ее создателе. Несомненно, что Хуа То был хорошо знаком с основными положениями трактата «Весны и осени Люй Бувэя». Встречаются даже прямые параллели в высказываниях Хуа То, например, о дверном шарнире, который не гниет благодаря тому, что находится в постоянном движении, а черви-медведки не точат его. Под «вредным ци» Хуа То подразумевал ци, получаемое от питания злаками, подтверждая мнение ряда даосских школ.

Уциньси не являлась собственно оздоровительной системой в современном смысле слова. Это был метод воспитания «мудреца», который, упорядочивая свое тело, упорядочивает и Поднебесную, обретает Дао во всей его полноте. Смысл таких занятий выражался в одной из фраз «Весен и осеней рода Люй» («Люй-ши чуньцю», III в. до н. э.): «Когда вбираешь новое и отторгаешь старое, поры тела освобождаются, рафинированное ци обновляется с каждым днем, а дурное ци полностью удаляется. Это и есть достижение небесного долголетия, а способный к этому называется истинным человеком» [182].

Комплекс «Игры пяти животных»: медведя, тигра, оленя, обезьяны и журавля в том виде, как он сложился к XVIII в.

Уциньси усовершенствовал знаменитый даосский маг, один из патриархов школы Маошань, или Шанцин («Высшей чистоты»), Тао Хунцзин (456–536). В своем трактате «О вскармливании жизненности и продлении жизни» («Яншэн яньмин лю») он описал несколько типов дыхания, практикуемых во время выполнения комплекса: «выдувающее» (чу), «обычное» (ху), «отдувающее» (сюй), «звуковое» (хэ), «вздыхающее» (сы), «выплевывающее» (ту), «тяжелое» (си). Всего же в его системе существовало 12 типов дыхания и шесть видов циркуляции ци. Тао Хунцзин разделил каждое движение уциньси на два, таким образом образовалось 10 движений, шесть из которых выполнялись лежа, три — стоя и одно — сидя [160]. Во время выполнения комплекса занимающийся имитировал походку и повадки животного, издавал крики. Например, выполняя упражнения «игры медведя», надо было ходить, переваливаясь, тяжело дыша. «Игра тигра» требовала «яростного выражения лица», руки следовало держать в положении «тигриных лап», расставив и чуть согнув пальцы, и при этом громко рычать.

Важным этапом подготовительных упражнений была методика полного расслабления тела путем проведения ци по «небесному круговороту» — системе «каналов», по которой проходит суточный цикл циркуляции «пневмы». Затем следовало «обратить взгляд внутрь себя», отвлечься от внешнего мира, достигая недуального состояния «истинного человека». «Великий покой», в котором находился адепт, порождал «великое движение», т. е. движение начиналось как бы само собой, без всякого волевого приказа, естественно и спонтанно.

Перед каждым из пяти упражнений уциньси проговаривался речитатив, настраивающий на необходимое состояние. Например, перед «игрой тигра» говорили: «Образ тигра — могучего и яростного царя зверей. Снаружи он тверд, а внутри гибок, но в гибкости содержится твердость. Он двигается будто ветер, спокоен, как луна. Его удары сокрушающи, боевая мощь огромна».

Во время выполнения комплекса адепт проводит ци по каналам, последовательно «закрывая» или «открывая» активные точки. Если выполнять движения в должном порядке, то пневма-ци, протекая по заднесрединному каналу думай (первые две «игры») и по переднесрединному каналу жэньмай (последние три «игры»), описывает так называемый «малый небесный круг».

Последовательность выполнения упражнений комплекса уциньси была связана с теорией «взаимопорождения» и «взаимопреодоления» «пяти элементов». Каждому из них соответствует свой тип «игры»: металлу — «игра» тигра, воде — медведя, дереву — оленя, огню — птицы, земле — обезьяны [160].

По пятиричной нумерологической схеме строилась вся «игра пяти животных». После того, как занимающийся налаживал циркуляцию пяти видов ци, он переходил к проведению ци по каналам в соответствии со схемой взаимодействия «элементов» и соответствующих им внутренних органов. Все это было призвано предотвратить возникновение «пяти видов болезней» (чжи убин).

Постепенно комплекс уциньси эволюционировал от несложного набора гимнастических упражнений до многоплановой системы, сформировавшейся в XVII–XVIII вв. Впервые система уциньси была описана даосом Чжоу Люйцином в 1821–1851 гг., на основе чего и составлено первое рисованное пособие. Трактат Чжоу Люйцина, хотя и рассказывал об основах уциньси, однако практически не описывал методы управления циркуляцией ци, что характерно для большинства «тайных книг» по ушу.

Развитие и «обмирщение» даоинь

Наряду с комплексом, приписываемым Хуа То, возникали и другие дыхательные и гимнастические системы, по-прежнему называвшиеся даоинь. Самой знаменитой из них стала бадуаньцзинь — «Восемь отрезов парчи». Ее элементы появились, вероятно, в VII в., но распространение она получила лишь к X в. Бадуаньцзинь считалась «сокровенной и чудесной», не случайно в ее названии присутствует слово «парча» — символ красоты и ценности. Мистические даосские системы, попадая в народные массы, превращались в системы оздоровления и поддержания психического равновесия. Восемь упражнений, входивших в бадуаньцзинь, особой сложности не представляли — плавные повороты корпусом, наклоны, приседания, разведения рук в стороны. Эта система пользовалась колоссальной популярностью среди светской элиты как способ «успокоения сознания». Так, в одном из самых знаменитых сборников сведений из разных областей знаний «Иллюстрированном собрании трех драгоценностей» («Саньцай тухуэй» Ван Чжая), целый раздел посвящен именно бадуаньцзинь. В ту эпоху она оказывается наиболее «репрезентативной» и известной из всех систем даоинь.

Но, как нередко бывает в истории мистических учений, утратив свою эзотерическую направленность, многие системы даоинь начали стремительно усложнять внешнюю форму. Например, бадуаньцзинь в XII в. разделяется на «гражданский раздел», где все восемь классических упражнений выполнялись сидя, и «боевой раздел», где упражнения выполнялись стоя. Возникло несколько десятков версий знаменитого труда по даоинь «Ицзинь цзин» («Канон об изменениях в мышцах»), все они претендовали на безусловную «истинность», хотя подавляющее большинство представляло собой крайне бездарные подделки.

Сунь Сымяо (VI–VII вв), выдающийся ученый, медик, каллиграф. Разработал теорию взаимосвязи «телесного и психического» и их укрепления посредством особого «внутреннего искусства».

Системы, объединенные названиями «яншэншу» («искусство вскармливания жизни»), «даоинь» или «нэйгун», постепенно становились комплексными и многофункциональными, практиковались с самыми разными целями. Эту тенденцию ярче всего выразил известный философ, знаменитый медик и знаток яншэншу Сунь Сымяо (581–682 гг.). Он в равной степени прекрасно знал буддийские каноны и даосские наставления, обучался у лучших медиков своего времени. Его более чем столетняя жизнь (!) пролегла через три сменившие друг друга династии — Северную Чжоу, Суй и Тан. Во время «великой смуты» конца Северной Чжоу (557–581 гг.) он удалился в горы Тайбайшань — «Великие белые горы», где несколько лет жил отшельником. В начале династии Суй его пригласили занять высокий придворный пост, но Сунь Сымяо решительно отказался. Лишь в девяностолетнем возрасте он спустился с гор, понимая, что его знания не должны умереть вместе с ним.

С этого времени великий старец начал преподавание своей системы яншэншу, писал трактаты, рассказывал о способах саморегуляции, рациональном питании. То, что он изложил в своих трудах, является своеобразной адаптацией закрытого искусства для широких, в основном аристократических кругов.

Ключевой принцип Сунь Сымяо звучал так: «телесное и психическое взаимосвязаны» (шэньсинь бинчжун). Однажды к Сунь Сымяо пришел крупный чиновник Лу Чжаолин и поинтересовался: «Когда знаменитый врач желает излечить болезнь, каким путем он следует?». В ответ Сунь Сымяо поведал о древнейшем принципе взаимозависимости Неба и человека: «Я слушаю благие поучения Неба и требую, чтобы люди усвоили их. Человек, понявший эти благие поучения, также будет иметь свой корень в Небе». «Каковы же требования к вскармливанию своих природных свойств?», — продолжал спрашивать чиновник. Сунь Сымяо предъявил к мужу, который стремится к совершенству, два требования: сей муж должен быть серьезен по отношению к самому себе и благоговеен по отношению к окружающему миру [163].

Благоговение — особое, трепетно-доверчивое отношение к жизни. «Коль человек не благоговеен, как же достичь великой мощи? Тот, кто благоговеен, выходит из врат жизни и смерти, сущего и несущего миру» [163].

Сам Сунь Сымяо базировал свою систему на принципе «зародышевого дыхания» мага Гэ Хуна. То, что предложил Сунь Сымяо в качестве системы саморегуляции, хотя и требовало немалого времени, все же было вполне доступно каждому. На начальных этапах Сунь советовал заниматься лежа, полностью расслабившись, прикрыв глаза, и практиковать недолгие задержки дыхания, сначала на три, потом на пять, семь и девять счетов. Тот, кто мог без труда задержать воздух на двенадцать счетов (один счет соответствовал вдоху и выдоху), тот входил в состояние «малого проникновения». Практиковать эти упражнения, следуя даосской традиции, необходимо было в полночь, когда господствует «ци жизни» (шэн ци), в отличие от светлого времени суток, когда властвует «ци смерти» (сы ци).

Но дыхательная практика — лишь половина искусства. Сунь Сымяо и здесь следовал древним даосским рецептам «сохранения Единого». Для него «путь сохранения Единого» заключен в обретении единства телесных ощущений благодаря множественной концентрации. Например, в своем трактате «Наставления об истинной середине» («Чжэнь чжун фан») он советует сосредоточивать внимание одновременно на точке минтан между бровями, на точке тунфан на груди и на нижней области даньтянь. Лишь тогда, считал он, можно достичь той удивительной границы бытия, когда «ушам нечего слышать, глазам нечего видеть, а сердцу не над чем размышлять» (напомним, что для китайцев сердце — средоточие психической и умственной деятельности).

Система яншэн шу позволяла уподобить тело даосской «гулкой пустоте пещеры». Сунь Сымяо так рассуждал по этому поводу: «Тело является полой пещерой для одухотворенной ци. Если одухотворенная ци сохраняется, то тело обретает здоровье и силу… Коль сумел обрести покой и ци не рассеялась, то сердце в теле успокаивается. Когда покой приходит к ним обоим (т. е. в тело и сердце. — А. М.), то тело обретает долголетие и навсегда поселяется в источнике Дао» [163].

Сунь одним из первых заговорил о системе даоинь в рамках чань-буддийской традиции. Его неожиданные сентенции-советы вполне сопоставимы с парадоксальными высказываниями гунъань (яп. «коан») чаньских патриархов: «Этот способ не заключен ни в питании ци, ни в сглатывании собственной слюны, ни в самоограничениях. Если хочешь есть — так ешь, надо отдохнуть — отдыхай. Свобода заключена в самой себе, а коль не будет препятствий на этом пути, то и не будет достижений. Посредством пяти времен и семи моментов (этапы обучения даоинь. — А. М.) войдешь в состояние зародыша и в медитации обретешь внутреннее созерцание» [163]. Итак, главное — не упражнения, не методики, а свобода и «непривязанность» разума, естественность, сводимая к бесконечности узоров первобытного вселенского хаоса.

Методикам Сунь Сымяо следовали сотни людей из числа китайской аристократии, а его трактаты по яншэн шу «Способы даоинь с использованием движений поясницы» («Яотун даоинь фа»), «Упражнения Дамо из Индии» («Тяньланьго Дамо фа») и другие хранились при императорском дворе. Необычность учения Сунь Сымяо заключалось в том, что он всячески предостерегал своих последователей от слепой веры в «метод» и «способ», взывая исключительно к обретению внутренней свободы. Такая метаформа отказа от «метода», который является основным препятствием на пути обретения Дао, звучит в устах и чаньских патриархов: «Не имей метода в качестве метода, откажись от пути, который является путем».

Обратим внимание — китайские мудрецы не проводили границу между здоровым образом жизни и поддержанием духовной гигиены. Формирующийся комплекс боевых искусств не мог не перенять эту своеобразную идеологию «абсолютного здоровья». Всякое боевое действие обретало символическое звучание, становясь не просто методом боя, но способом «пестования внутренней природы».

Книга 2

К «великому пределу»

Предвоплощенная жизнь

Внутреннее искусство таится как в Едином Дао, так и в обыденной жизни. Разве что-нибудь может быть потаеннее? Разве что-нибудь может быть глубже? Но разве что-нибудь может быть проще? Жаль, что этого никто не знает.

Хуан Байцзя (XVII в.)

От практического к мистическому

Согласно китайской традиции, всякому деянию предшествует духовное бытие (как сказали бы китайцы — «образ»), а сама по себе духовная практика исключительно конкретна и целесообразна. Не удивительно, что осознание некоего внутреннего «предшественника» реальной жизни, данного как жизнь внутриутробная, лишь намеченная, становилось критерием высшей ценности и истинности всякого поступка. Достижение такой внутренней глубины всякого действия стало основой для целого ряда стилей, которые китайская народная традиция называет «внутренними». Нам уже приходилось говорить об условности такого названия, поскольку понятие «внутреннего» равносильно понятию «истинного». Поэтому последователи каждого стиля предпочитали именовать его «внутренним».

С рождением «внутренних» стилей начинается особый этап истории ушу: оно обретает полноту мистического содержания, становится способным передать тот духовный опыт, который присутствует в даосизме и буддизме. «Путь боевых искусств не отличен от пути Неба. Это путь просветленного духа», — писал в конце XIX в. великий мастер и теоретик ушу Сунь Лутан [216].

На стыке практического и мистического, вечного и ускользающего зарождается плеяда стилей, которую китайская традиция именует «внутренней семьей» (нэйцзя). К этой группе относят три самых известных стиля: «Кулак великого предела» (тайцзицюань), «Кулак единства формы и воли» (синъицюань), «Ладонь восьми триграмм» (багуачжан). Помимо трех известных стилей следует назвать еще несколько простых и эффективных стилей, вышедших из школ реального боя: «Кулак шести сооветствий и восьми способов» (люхэ бафацюань), «Кулак души и воли глубокой силы семьи У» (уцзя танли синьицюань), «Кулак образа и формы внутренней семьи» (нэйцзя сянсинцюань) и другие. Однако их внутреннее содержание столь близко подходило к эзотерической практике буддистов и даосов, что можно говорить о качественном изменении почти всей системы боевых искусств в конце XVII в.

СуньЛутан, человек-легенда, человек-загадка, мудрец, философ и каллиграф

Как мы уже отмечали, понятие «внутренние стили» во многом психологическое, поэтому елва ли не каждая школа могла причислить себя к ним.

В то же время у китайской культуры существуют веские основания для отнесения к категории «внутренних» прежде всего перечисленные выше стили. Им посвящено множество учебных пособий и научных исследований. В последнее время стали появляться серьезные работы и в России [43]. И все же история рождения даже таких школ, как тайцзицюань и багуачжан, остается до конца неясной. Здесь мы расскажем о тех версиях, которые нам удалось реконструировать на основе самых разных и во многом противоречивых источников. Однако постоянно появлются новые публикации и устные версии, всплывают новые апокрифы и предания, немало современных мастеров стремятся несколько «подправить», в частности, историю тайцзицюань «в свою сторону». Все это лишь подтверждает, что изучение истории этих стилей далеко от завершения.

Долголетие и бессмертие

Зададим вопрос, который для последователей «внутренних» стилей покажется риторическим — зачем надо заниматься ими? Для носителя китайской культуры этот вопрос не требует ответа, ибо проблема приобщения к собственной традиции вообще равна проблеме смысла человеческого существования на земле. Тем не менее китайцы с большой охотой рассуждают, для чего служат «внутренние» стили. К ним с радостью присоединяются сейчас и европейцы.

Всю разноголосицу по поводу стиля тайцзицюань можно свести к трем постулатам. Первый: «внутренние» стили позволяют достичь долголетия и даже бессмертия. Это утверждение непосредственно связано с древними даосскими теориями, причем в эпоху возникновения нэйцзя они распространялись не столько среди тех, кто серьезно занимался тайцзицюань, сколько среди экзальтированных любителей (таковые были и в Китае). Вряд ли кто-то всерьез в XVIII–XIX вв. продолжал верить в физическое бессмертие, достигаемое гимнастическими и медитативными упражнениями. Другое дело — понятие бессмертия как передачи собственного духовного «тела личности» через родовое тело школы, «вечное возвращение». Бессмертие мастера-первоучителя реализовывалось в последующих поколениях учителей и учеников, и таким образом школа была бесконечным единым телом мастера.

«Ци»

С долголетием, обретаемым через занятия «внутренними» стилями, дело также обстоит не просто. Если отбросить мифологию, то реальные мастера ушу живут 70–80 лет, редко — до 90. Возраст, безусловно, солидный, но не запредельный. Основатель стиля Ян тайцзицюань, Ян Лучань, прожил 73 года, его сын Ян Баньхоу — 56, а другой сын, Ян Цзяньхоу, — 76 лет. Создатель стиля У тайцзицюань У Юйсян дожил до 68-ми лет, основатель другого стиля У тайцзицюань У Цзянцюань — до 72-х лет. Знаменитый мастер Сунь Лутан умер в возрасте 61 года, создатель багуачжан могучий Дун Хайчуань дожил до 69 лет, блестящий мастер синъицюань Шан Юньян — до 74-х лет, знаменитый мастер багуачжан и синъицюань Хуан Бонянь — также до 74-х лет. Этот список можно продолжить, но, как видно, фантастического долголетия среди мастеров ушу нам не встретить.

Второй постулат о смысле занятий связан с первым, хотя звучит более реалистично: «Тайцзицюань занимаются для укрепления здоровья». Кстати, именно так формулировал цель этой практики основатель стиля Ян тайцзицюань Ян Лучань. Действительно, современные исследования показывают, что занятия тайцзицюань, синъицюань, багуачжан способствуют излечению даже таких тяжелых болезней, как туберкулез, диабет, гипертония, а также заболеваний опорно-двигательной, костно-мышечной, кровеносной системы. Появились даже сообщения, что тайцзицюань и цигун замедляют рост злокачественных новообразований.

Но неужели все занимающиеся тяжело больны? К тому же тайцзицюань силен как вспомогательное средство, однако в лечении решающее слово остается все же за обычным медицинским арсеналом.

Третье утверждение: «Тайцзицюань — эффективный способ боя». Но, например, современный тайцзицюань, основанный на стиле Ян, весьма мало похож на боевые системы и не слишком пригоден для поединка.

Так что же несет в себе тайцзицюань? Прежде всего, он объединяет методы боя с духовной практикой, с особым способом миропереживания. Формы кулачного искусства стали символами соритмичности человека Космосу, человек отдается вселенской музыке. В процессе занятий приходит своеобразное ощущение пульсации: краски мира то становятся ярче, то вновь тускнеют, мир перед глазами то сужается, то расширяется. Этому соответствует и общая геометрия движений: шаг вперед — шаг назад, поворот влево — вправо, «накопление» ци — «выброс». О таком обнаружении вселенского ритма внутри себя, о пульсации, равной ритму самого Космоса, упоминают каноны тайцзицюань: «Один раз открытое — один раз закрытое: предельное выражение кулачного искусства» [350].

В этом ритме все время звучит мотив Дао. Именно Дао в равной степени обладает и постоянством, превосходя изменения в любых вещах, и изменчивостью, бесконечно трансформируя самое себя. Именно Дао в один и тот же момент пустотно, так как не имеет в себе ни одной определенной вещи, и наполнено, поскольку содержит семена всех вещей.

Форма движений может считаться истинной, если в ее истоке внутреннее движение. Внешнее и внутреннее соотносятся между собой не как сущность и ее символ, но прежде всего как зеркальное отображение друг друга. Когда, например, руки поднимаются вверх, внутреннее ци опускается вниз. При движении корпусом и рукой вперед ци одновременно идет назад. В тайцзицюань эта «разнонаправленность» обозначена выражением: «Внутри ваты таится игла». Создается особое внутреннее натяжение, или напряжение, отличное от обычного напряжения мышц. Оно ощущается как разматывание и сматывание клубка нити тутового шелкопряда — упругой шелковой нити.

Рождение одного начала не просто влечет за собой рождение другого, но означает их моментальное и одновременное появление — «парное рождение» (шуанчэн). В этом и заключается смысл многих сентенций из канонов «внутренних» стилей: «Если появилось левое, тотчас появилось правое», «как только появляется верх, тотчас появляется низ». Переход противоположностей, их зеркальное «переворачивание» возможны лишь в предельный момент существования. Его называют «Великий предел» (тайцзи), выражение Дао на границе явленного и неявленного миров.

«Тело, пронизанное пустотой»

Со временем «внутреннее искусство» (нэйгун) обретало эстетическую чувственность, схожую с восприятием поэзии и живописи. Идеал «пустотного сознания», отторжения внешних форм вещей занимал все больше места и во «внутренних» стилях. Например, «Песнь об истинном смысле тайцзицюань» красочно и поэтично рассказывает о том, что действительно ценно в этом мире:

  • Нет ни форм, ни образов,
  • Все тело пронизано пустотой.
  • Забудь о вещах и пребывай в естественности,
  • Словно сосуд, подвешенный в Западных Горах.
  • Рык тигра и крики обезьян,
  • Чистые источники и незамутненные воды,
  • Клокотание рек и рев океанов.
  • Своими природными свойствами
  • Утверждай свою жизненность.

«Сосуд, подвешенный в Западных горах», вне суетного мира — символ предельного не-наличия (напомним, что пустота сосуда — метафора Дао). В этой «пустоте» проступают природные свойства самого человека, и он начинает реализовывать себя в мире, проходить свой путь — «утверждать жизненность». Формы ушу — приемы, движения, позиции — уже выучены, преодолены и забыты. Остается лишь некое «вскармливание» собственного внутреннего начала, позволяющее ощущать себя разлитым во всех уголках Вселенной и утверждающее присутствие всего во всем. «Рык тигров и крики обезьян, клокотание рек и рев океанов» остаются непреходящим эхом молчаливого образа Дао в человеке.

Во «внутренних» стилях появляется понимание единения различных форм через Дао. Видимые формы ушу суть посредники истинной, но невидимой реальности Дао. Об этом говорит примечательный пассаж Сунь Лутана: «Дао — это корень инь и ян, основа мириад вещей. Но это Дао не проявлено и обнаруживается через Великую пустоту. Когда Дао проявляет себя, оно перетекает в сотни явлений. Дао одиноко — таково оно! На Небе назовем это предопределением, в человеке назовем это природными свойствами, в вещах назовем это принципом, в кулачном искусстве назовем это внутренним усилием. Поэтому искусство „кулака внутренней семьи“ включает три школы — тайцзи, синъи и багуа, которые по своим формам хотя и различны, но в своей предельной форме возвращаются к пустоте Дао и таким образом приходят к Единому» [216].

«Внутренние» стили воспринимаются мастерами как особый тип воспитания. И цель здесь — не здоровье, не укрепление тела и даже не обретение боевых навыков. Нравственный идеал традиции устремлен к тем понятиям, которые всегда считались уделом философов. Обратим внимание, с какой фразы начинает свои знаменитые «Рассуждения о тайцзицюань» Ван Цзунъюэ: «Великий предел порожден Беспредельным и является матерью инь и ян. Приходя в движение, он разделяется, возвращаясь в покой, он вновь соединяется». Практически все остальные труды по тайцзицюань явились комментариями к этому лаконичному, но удивительно емкому тексту. Перед нами фраза, заимствованная у известного неоконфуцианца Чжоу Дуньи, из его трактата «Объяснение схемы Великого предела». В свою очередь сама «Схема Великого предела» заимствована из «Схемы Беспредельного» («У цзи ту») даоса Чэнь Туаня (X в.), а источником последней послужили более древние алхимические труды. Таким образом, философские построения тайцзицюань, хотя и базировались на неоконфуцианской теории XI–XII вв., своим истоком имели древнейшую теорию алхимических и метафизических метаморфоз, схождения и разделения противоположностей.

Такое «истинное движение» рождается само собой. Человек не выдумывает его, не вспоминает, не совершает усилий, чтобы воспроизвести его. Надо лишь дать свободно излиться внутреннему движению и довериться своему духовному ритму. В этом и заключен смысл известного требования: «расслабиться и подчинить свое сознание опустошенному покою».

Схема развертывания Великого предела

«Наполненность формы» и есть момент совпадения внешнего движения и его внутреннего, от природы заложенного в человеке образа. Это и зовется «одухотворением формы», (шэньсин). Так происходит воплощение внутреннего ритма во внешнем действии. Не случайно один из знаменитых «внутренних» стилей зовется «Кулак соответствия формы и волевого импульса» (синъицюань). Названия двух других стилей — «Ладонь Восьми триграмм» и «Кулак Великого предела» — обнаруживают намек на то, что за движениями в этих школах кроется некое космическое сверхдейство, которое человек выражает в конкретных формах ушу.

Внутренний ритм человека не равномерен, он скорее «симфоничен», напоминает музыку, которая разлита в сотнях несхожих обертонов, меняет свой темп, настроение, звучание. Таково и символическое движение во «внутренних» стилях — его ритм не равномерен, в нем отсутствует монотонность.

Эта аритмичность позволяла китайцам сравнивать движения во «внутренних» стилях с мерцанием пламени свечи, с колеблющимся листком на дереве, с полощущимся на ветру знаменем, что определяло смысл внутреннего движения как трепетания самой жизни. Но вместе с тем в основе всех изменений существует удивительная устойчивость — «Великое постоянство». Оно заключается в том, что внутренняя нить, внутреннее течение не должно прерываться ни на миг, как и сознание ни на секунду не должно покидать форму, ибо именно «волевой импульс стимулирует циркуляцию ци».

Путь внутреннего усилия

Мистическое переживание себя как Вселенной заставляет человека сводить время к точке «вечно длящегося сейчас». Как бы быстро ни двигался соперник, последователь «внутреннего» стиля все равно опередит его. Он просто знает обо всем раньше самого нападающего, предваряет собой всякое его действие и всякое усилие. Тайцзицюань учит: «Противник не двигается — я тоже не двигаюсь. Лишь только противник совершил малейшее движение — я все равно двинулся раньше него. Усилие кажется расслабленным — но не расслаблено. Стремлюсь раскрыться, но не раскрываюсь. Усилие может прерываться, но волевой импульс не прерывается» [246].

Понятие «усилия» (цзинь) отнюдь не связано с мускульной силой. Характерные типы такого «усилия» для «внутренних» стилей были «усилие слышания» (тинцзинь) и «усилие понимания» (дунцзинь).

Они представляют собой особое чувствование противника как самого себя, когда боец смотрит на своего соперника как бы изнутри него самого. Именно за счет этих «усилий» чувствований исход поединка решается не только до его начала, но вообще еще до встречи двух соперников.

«Усилие слышания» — «это особое чувствование кожей и внутрителесное ощущение, которое позволяет понять сильные и слабые места противника, его положительные и отрицательные качества, направление его движения» [336].

Овладение обоими типами «усилия» требовало прежде всего определенного волевого импульса, такой работы сознания, которая основана как бы на отказе от всякого целеполагания, всякого помысла. Например, для постижения «усилия слышания» следовало «прежде всего изгнать из тела всякую грубую силу, расслабить ноги и поясницу, успокоить сердце и упростить мысли, дабы вдыхаемое ци и сгустившийся дух пришли в состояние слышания» [359].

Многие современные мастера тайцзицюань и синъицюань считают важнейшим «подвижно-пустотное усилие» (линькунцзинь) или «подвижное усилие» (линьцзинь). Понятие «линь», обычно переводимое как «подвижный» в традиционном даосском лексиконе, связанное с движениями духов, передает, таким образом, ощущение некоего «одухотворенного» движения. Занимающийся как бы вытягивает бесконечную нить из нижнего даньтянь и «сбрасывает» энергию с кончиков пальцев, обычно выполняя волнообразное передергивание всем корпусом. В результате противник может почувствовать мощный толчок без какого-либо видимого воздействия.

«Усилие слышания» позволяет путем легких прикосновений к сопернику «услышать» даже движение его мысли, по малейшим пульсациям тела понять его замыслы. Еще выше стоит «усилие понимания», заключающееся в том, чтобы уловить замыслы противника даже без прикосновения к нему.

«Усилие понимания» долгое время оставалось тайной «внутренних» стилей. Вероятно, одним из первых о нем открыто заговорил великий теоретик тайцзицюань Ван Цзунъюэ в «Рассуждениях о тайцзицюань»: «Тот, кто стремится познать инь и ян, приклеивается [к противнику] и следует за ним, следует [за противником] и приклеивается к нему. Ян неотделимо от инь, инь неотделимо от ян и таким образом инь и ян вспомоществуют друг другу. Это и есть усилие понимания» [123].

Так во «внутренних» стилях формировались понятия «прилипание», или «приклеивания» (те), «следования» (цзо, шунь). Ван Цзунъюэ учил: «Люди жестки, я же податлив — зову это следованием. Я следую, противник отступает — зовется это приклеиванием». Боец учится откликаться на малейшее движение противника, чувствовать его: «Он движется быстро — я тоже двигаюсь быстро, он движется медленно — и мои движения замедляются». При этом следовало избегать трех недостатков: грубой силы, переполнения груди ци (интенсивного поверхностного дыхания с задержками) и прерывистых, не связанных между собой движений. Человек должен войти в резонанс со вселенскими ритмами и благодаря этому «услышать» своего противника.

Практически все виды «внутреннего усилия» основаны на достижении этого космического ощущения. Например, «вопрошающее усилие» (вэньцзинь) — умение понять замыслы противника, ставя ему некие ловушки, «вопросы». Всего же существует несколько десятков типов «внутреннего усилия». Среди них «усилие статичности», «трущее усилие», «переменчивое усилие», «буравящее усилие», «усилие арбалетного заряда», «усилие соположения» и др. Изучение «внутренних» стилей и основывается главным образом на так называемом «пути усилия» (цзиньдао), т. е. овладении такого рода внутренними действиями.

Стили «внутренней семьи» считаются «мягкими». По внешним показателям никогда не назовешь «мягким стилем», например, синъицюань — он базируется на резких, взрывных атаках. Но во «внутренних» стилях «мягкость» отнюдь не равняется расслабленности, а «жесткость» — напряжению. «Мягкость» и «жесткость» зависят от особого распределения усилия. В частности, в синъицюань рассматриваются три основных вида усилия: «светлое» (минцзинь), «темное» (аньцзинь) и «переменчивое» (хуацзинь). «Светлое усилие» связано с понятием жесткости и является непосредственной реализацией физической силы. В частности, все начинающие используют именно «светлое усилие», достигаемое как напряжением определенных групп мышц, так и правильной формой движения, позволяющей включить в удар все сочленения и мышцы. «Темное» и «переменчивое» усилия связаны с умением использовать ци и «пустоту» Беспредельного. Они придают приему мягкость, позволяют сочетать мягкость и жесткость внутри одного движения.

Считается, что кулак или ладонь — средоточие жесткой силы, которые подчиняются средоточию мягкой, «темной силы» — локтю. Например, если локоть приподнять чуть вверх, удар пойдет сверху вниз, если локоть отвести в сторону — удар пойдет по дуге. Таким же «рулем» служит поясница, дающая направление «выбросу усилия» в ударе.

Во «внутренних» стилях исход поединка предрешен еще до его начала, он предчувствуется, и этот результат как бы дан еще до начала свершения действия. Но чтобы достичь его, надо пройти весь путь боя. Боец не размышляет над тем, как построить бой, какую тактику избрать, а лишь следует нити поединка, как мудрец безотчетно следует Дао. Безошибочность выверяется интуицией, «слышанием» и «следованием».

Поединок для «внутренних» стилей — лишь дань своим корням, лежащим в прикладных системах ушу. «Внутренние» стили идут дальше, воплощая для их последователей мистический путь к Небу.

Мистерия и действительность тайцзицюань

Одни говорят, что тайцзицюань — это искусство самозащиты, другие — что это способ пестования своей внутренней природы и метод оздоровления. Я же скажу: воистину тайцзицюань — это Небесный путь, принесенный бессмертными на землю.

Ян Лучань (XVII в.)

В поисках исторических корней

«Никто не знает, кто создал тайцзицюань, а его утонченно-потаенную и искусно-сокровенную сущность детально изложил и довел до конца Ван Цзунъюэ», — написал в «Кратком предисловии к тайцзицюань» замечательный мастер У Юйсянь в середине XIX в. [123]. Это, пожалуй, одно из наиболее точных и откровенных обобщений в истории тайцзицюань, на две трети погруженной в область мифов.

Перелистывая как работы прошлого века, так и труды современных авторов, посвященные тайцзицюань, мы обнаруживаем, что многие «претенденты» на создание стиля жили в разных районах Китая, в разное время и никогда не встречались друг с другом, а поэтому никак не могли передавать знание стиля по прямой линии. Чтобы как-то примирить сложившиеся противоречия, была создана версия о том, что существовали две, практически независимые друг от друга ветви — южная и северная [246]. Широко известный сегодня вид тайцзицюань будто бы принадлежит к северной ветви, в частности, мастерами этого направления были Чэнь Вантин (основатель школы Чэнь), Ян Лучань (основатель школы Ян), У Цзянцюань (основатель школы У) и другие. К южной ветви относят направление ушу, возникшее в районе гор Удан в Сычуани, в числе основоположников и мастеров которого фигурируют как реальные лица, так и полулегендарные персонажи. При этом утверждают, что мастера южной ветви разрабатывали не столько тайцзицюань, сколько практику и теорию «внутренних» стилей (нэйцзя) вообще. Здесь мы без труда узнаем характерную для китайской культуры модель «Север — Юг».

Принято считать, что тайцзицюань, равно как синъицюань и багуачжан, принадлежат к так называемой внутренней семье (нэйцзя). Параллельно с этим китайская традиция (в основном фольклорная) относит тайцзицюань к Уданскому направлению ушу (уданцюань), т. е. берущему свой исток в горах Уданшань.

Таким образом, китайская традиция, а вслед за ней и ряд современных авторов оперируют тремя терминами: тайцзицюань, уданцюань и нэйцзя, подразумевая, что они являются синонимами. Формально они объединены единым создателем, даосским магом Чжан Саньфэном (около XIII в.) с гор Удан. О нем сохранилось немало сведений в династийных историях и уездных хрониках. Но как ни странно, термин «тайцзицюань» не фигурирует ни в одном традиционном рассказе о Чжан Саньфэне. Когда в XVIII в., т. е. почти через четыре столетия после завершения земной жизни даоса, начинают упоминать о том, что он создал именно «Кулак внутренней семьи», о тайцзицюань в этой связи тоже не говорят ни слова.

Рискнем предположить, а чуть позже постараемся и доказать, что приблизительно до середины XIX в. тайцзицюань не имел никакого отношения к понятию «внутренней семьи» и его возникновение не было связано с традицией гор Уданшань. Это означает, что уданцюань (нэйцзяцюань) и тайцзицюань представляют собой абсолютно разные направления ушу.

К такому же выводу пришел и известный историк ушу Тан Хао на основе анализа многих материалов: «Названия форм этого направления (нэйцзяцюань, идущего от мастера Хуан Байцзя. — А. М.), а также способы тренировки абсолютно не схожи с тайцзицюань. Сопоставляя способы нэйцзяцюань и писания тайцзицюань, можно получить именно такой непреложный ответ. Все это опровергает утверждение о том, что тайцзицюань и есть нэйцзяцюань» [235]. Этот вывод Тан Хао сделал еще в середине 50-х годов XX века. Позже он был поддержан рядом исследователей, в частности Си Юньтаем: «Тайцзицюань — это не нэйцзяцюань. Можно лишь сказать, что нэйцзяцюань возник раньше, чем тайцзицюань» [209]. И все же тезис Тан Хао не получил широкого распространения ни в литературе, ни в мире ушу. Слишком уж кардинально он меняет представление о тайцзицюань как о самом ярком представителе «внутренней семьи».

Это привело к возникновению определенной путаницы в истории тайцзицюань, поскольку генеалогическое древо направления нэйцзяцюань переплелось с историей тайцзицюань, которая в действительности начинается не ранее конца XVII в. Далее рассмотрим, какие еще существуют версии и постараемся показать, что тайцзицюань и «Кулак внутренней семьи» — суть абсолютно разные направления ушу.

В сущности мы должны различать два понятия термина «Кулак внутренней семьи» или просто «внутренняя семья» — нэйцзяю. Первое — обиходное, сегодня широко распространенное в мире ушу, утверждает, что тайцзицюань вместе с синъицюань и багуачжан и составляют «внутреннюю семью». Второе — историческое, используемое в основном специалистами, знакомыми с историографией ушу, и фактичеки отражающее истинное положение вещей. Оно подразумевает, что «кулак внутренней семьи» и тайцзицюань принадлежат к абсолютно разным направлениям ушу, никак не связанным между собой. Далее мы будем придерживаться именно второго значения.

Скорее всего, «Кулак внутренней семьи» действительно возник в даосской среде в горах Удан. Но Чжан Саньфэн (о нем подробно мы расскажем чуть позже), хотя и считается патриархом этого направления, вероятно, никак не связан с ним. Он был даосским алхимиком, отшельником. А истоки тайцзицюань лежат в армейских способах боя (в частности, в системе Ци Цзигуана), адаптированных народной средой. Долгое время этот стиль никак не был связан ни с глубокой философской, ни с «психо-энергетической» традицией, которая сегодня ему приписывается. Слияние тайцзицюань с духовной практикой произошло сравнительно поздно, не раньше XIX в.

Реальная история тайцзицюань оказалась не столь глубокой, как того требовала китайская традиция ушу. А потому на тайцзицюань были перенесены многие факты и события из «биографии» совсем иного направления ушу — «Кулака внутренней семьи» (нэйцзяцюань).

Начало «внутренней семьи»

В основе мифологической версии истории нэйцзя лежат даосские легенды о древних алхимиках, создателях внутренней «пилюли бессмертия», небожителях, магах. Легенды о «внутренней семье» насчитывают около десятка фигур «первооснователей», причем общим для подобных рассказов является мотив эзотерического истока. Появились такие легендарные версии сравнительно поздно, не ранее ХVII в., на основе переработки более древних рассказов о даосских «истинных людях». Один и тот же трактат по истории, например, тайцзицюань, мог без видимых затруднений упомянуть трех-четырех создателей стиля, что отнюдь не считалось противоречащим здравому смыслу, но лишь повышало ценность всей системы в глазах последователей.

Вероятно, первое перечисление легендарных создателей именно тайцзицюань, а не «внутренней семьи» вообще мы встречаем в «Исследованиях семейных хроник Сунов о происхождении искусства Великого предела и его ветвей» («Сунши цзячжуань тайцзи гун юаньлю цзи чжипай као»), записанных в XVII в. членом этого рода Сун Шумином. Они гласили, что еще в эпоху Тан (VII–X вв.) даосский маг по имени Ли Даоцзы «обучал искусству Великого предела, называя его Кулак Прежденебесного, а также Длинный кулак… Кулак Прежденебесного еще называют 37 форм, что и было одним из названий Кулака Великого предела. В эпоху Мин его изучали Сун Юаньцяо, Юй Лянчуань, Цюй Юэлян и Чжан Сунси». Вместе с Ли Даоцзы в «Исследованиях семейных хроник…» упоминаются и другие предполагаемые первопатриархи тайцзицюань — даос Хань Гунъюэ (VI в.) и «истинный человек» эпохи Тан Сюй Сюаньпин.

Заметим, что «Исследования семейных хроник…» несли характер компендиума, прямого и безыскусного перечисления всех версий, которые ходили вокруг тайцзицюань, что с точки зрения китайской традиции и являлось постижением его исторических корней. Нетрудно заметить попытку обнаружить исторические корни тайцзицюань в древних даосских системах даоинь, что в общем-то не совсем правильно. Но вместе с тем ряд из перечисленных персон можно считать реальными историческими лицами, хотя истории из их жизни поистине ирреальны и чудесны. Например, о Чжан Сунси и Сунь Юаньцяо можно найти немало упоминаний в уездных хрониках: они считались учениками одного из самых известных легендарных основателей тайцзицюань Чжан Саньфэна. Примечательно, что Чжан Сунси и Сунь Юаньцяо жили в ХVII в. а Чжан Саньфэн — в ХIII в. Значительный временной сдвиг в изложении истории стиля не нарушал «логического хода» событий (ушу существует в мифологическом времени), а лишь приближал последователей тайцзицюань к «высокой древности», связывая индивидуума с универсальностью самого учения тайцзи, переданного на землю через древних учителей. Вместе с этим Чжан Сунси скорее всего принадлежал к направлению «Кулак внутренней семьи» и напрямую с тайцзицюань связан не был. «Исследования семейных хроник…» таким образом намеренно привязывают Чжан Сунси, равно как и знаменитого мага Чжан Саньфэна, к традиции тайцзицюань.

Ли Даоцзы — Ли «Даосский мудрец», о котором упоминают «Семейные хроники», вероятнее всего следовал одной из даосских школ, связанных с практикой даоинь. Он жил на рубеже VIII–IX вв. в горах Уданшань, в монастыре Наньяньгун — «Южного утеса», т. е. в тех же местах, где через несколько веков, по преданию, будет жить Чжан Саньфэн. Само имя этого даоса напрямую связывало его с основателем даосизма Лао-цзы. Можно предположить, что Ли — это реминисценция родового имени Лао-цзы, который по материнской линии имел фамилию Ли. Легенда, увязывая исторически несопоставимое и логически необъяснимое, создавала образ тайцзицюань, подобный следу прошедшего когда-то мудреца.

Стиль, якобы созданный Ли Даоцзы, назывался сяньтяньцюань — «Кулак Прежденебесного», или «Длинный кулак» (чанцюань), что было собирательным названием для многих стилей кулачного боя. Традицию этой школы перенял клан Юэ из южного округа Нинго, и через два столетия, в эпоху Сун, Китай узнал о замечательных бойцах — Юэ Цинхуэе, Юэ Ичэне, а в ХIII в. — об Юэ Ляньдане.

По преданию, тайные методы Ли Даоцзы позволяли достичь удивительного мастерства, которое «начинается в том, что не имеет ни формы, ни образа (т. е. в Дао. — А. М.), продолжается через опустошение всего тела и завершается в естественности проявлений вещей» — проходит полный круг трансформаций в промежутке между явленным и неявленным, охватывая целостность космоса. Некоторые приемы, как гласят предания, перешли в тайцзицюань, но полная форма тайного стиля была утрачена [246].

Одной из самых известных и одновременно загадочных персон ранней истории тайцзицюань считается отшельник Сюй Сюаньпин. Многие речитативы, которые декламируются во время выполнения упражнений ушу, например, «Песнь восьми иероглифов», «О сердечной встрече», «О великом пользовании всего тела», «Песнь о пользовании мастерством» и другие утверждают, что именно Сюй Сюаньпин является создателем тайцзицюань, причем приводят немало подробностей о внешнем виде и структуре его стиля. Многие китайские исследователи и носители традиции тайцзицюань склонны считать его одним из создателей тайцзицюань, причем эта версия стала особенно популярна с начала 20-х годов нашего века [223]. Этой версии придерживаются Ли Сяньу и У Тунань. Известный знаток тайцзицюань У Тунань оставался последователем этой версии практически до конца своей жизни, повторив ее в своем фундаментальном труде «Исследования Кулака Великого предела» [246].

Жил Сюй Сюаньпин в династии Тан в области Наньвэй (на юге — современная провинция Аньхуэй, уезд Шисянь), а затем удалился в отшельнический скит в горах Шиян. По описаниям, его облик поистине был впечатляющ: ростом знаменитый Сюй был под семь чи шесть цуней (свыше 2 м), «борода его доходила до пояса, а волосы — до ног» [246]. Одна из неофициальных хроник ХI в. «Основное и второстепенное в записках о деяниях танских поэтов» добавляет несколько необычных черт к его описанию: «избегал питания злаками (в данном случае, пищей вообще — А. М.), передвигался же как волшебная кобылица-тай» [123].

У Тунань

Фольклорные рассказы об отшельнике гиганте Сюй Сюаньпине гласят, что он практиковал некий стиль ушу, в который входило 37 основных «форм», сам же стиль назывался «Длинный кулак» (чанцюань). Примечательно, что список названий приемов чанцюань действительно включает по крайней мере 30 таких, которые встречаются в современном тайцзицюань [246]. Это можно было бы считать подтверждением истинности происхождения тайцзицюань от Сюй Сюаньпина, если бы не было установлено, что подобные списки появились достаточно поздно, приблизительно в ХIХ в., когда тайцзицюань уже широко практиковался.

Почти через столетие, в начале X в., традиция этого стиля якобы перешла к некоему Юань Гао, который усовершенствовал его до такой степени, что стиль «обрел много общего и имел мало различий» с тайцзицюань. Полный его комплекс стал насчитывать уже 42 формы, а структура соответствовала даосской идее бесконечности вселенских трансформаций — комплекс не имел первой и последней позиции, т. е. начала и конца. Его можно было начинать с любой формы и выполнять, повторяя позиции сколь угодно долго.

Есть в этой истории один важный момент, который, думается, стоит принять за правду. Речь идет о безостановочном выполнении комплекса, который не имел ни начальной, ни конечной позиции, при этом, как говорится в историях о Сюй Сюаньпине, движения «накатывают одно на другое без малейшего промежутка между ними». Вероятно, именно так выглядели ранние комплексы «внутренней семьи» ушу.

Другим создателем тайцзицюань китайская традиция называет загадочную персону по прозвищу «Борода до земли» (Ху Цзиньцзы). Настоящее имя этого человека неизвестно, жил он в Янчжоу.

При Шан Лихэне — мастере третьего поколения школы, идущей от Сюй Сюаньпина, стиль приобрел название «Кулак Посленебесного» (хоутяньцюань) [246]. Включал он 15 основных приемов, причем все они представляли собой технические действия локтями: удары, толчки, сбивы, блоки, подставки, атаки двумя локтями одновременно. Однако нет ни малейшего основания полагать, что он как-нибудь был связан с современным тайцзицюань. Не встречается и упоминаний о том, какие теоретические принципы лежали в основе «Кулака Посленебесного». Создается впечатление, что такое название фигурирует в предании для того, чтобы «уравновесить» в традиции школу «Кулака Прежденебесного», создание которой приписывается Ли Даоцзы.

Скорее всего, все эти персонажи были носителями систем даоинь и параллельно практиковали бой с оружием, как было принято в эпохи Тан и Сун (VIII–XIII вв.). Весьма сомнительно, чтобы Ли Даоцзы, Сюй Сюаньпин и другие могли оказать заметное влияние на формирование «Кулака внутренней семьи», и уж точно они не имели отношения к традиции тайцзицюань.

Чжан Саньфэн — миф в истории

Центром схождения как традиции «внутренней семьи» ушу, так и направления тайзицюань в мифологической истории ушу стал образ даосского монаха Чжан Саньфэна.

Рассказы о Чжан Саньфэне — типичная метафора ушу, воплощенная в одном персонаже. В связи с историей боевых искусств традиция указывает сразу на нескольких людей, носивших такое имя. Наибольшую известность приобрели алхимик, выплавлявший «пилюлю бессмертия», Чжан Саньфэн (Чжан «Три пика»), живший в XII—ХIII вв., и даосский маг XIV–XV вв. с одинаково звучащим именем (Чжан «Три изобилия»). Написание их имен разнилось лишь последним иероглифом-омофоном, поэтому в устной речи их могли путать, пока вместо нескольких героев в умах последователей ушу не сложился образ единого внеисторического Чжан Саньфэна. Но вполне возможно, что в реальности существовал лишь один Чжан Саньфэн, имя которого могли по разному записывать в зависимости от традиции и вкусов переписчиков. Чжан Саньфэна считают в равной степени основателем всего направления «внутренней семьи», стилей «Кулак гор Удан» (уданцюань) и тайцзицюань. Однако реальность его личности и причастность к созданию направлений и стилей боевых искусств вызывает, пожалуй, наибольшие споры у историков ушу. В авторитетных современных исследованиях можно встретить порой кардинально противоположные мнения. В частности, один из наиболее полных трудов по истории «внутренней семьи» — «Исследования по истории направления уданцюань» указывает: «Чжан Саньфэн был создателем направления уданцюань» [256]. В рецензии на эту книгу содержится диаметрально противоположное мнение о том, что Чжан Саньфэн никак не связан с созданием ни уданцюань, ни какой-либо другой школы ушу [109]. У известного знатока ушу, У Тунаня, не вызывает сомнений тот факт, что именно Чжан Саньфэн был создателем тайцзицюань. Причем У Тунань проводит прямую линию от Чжан Саньфэна до современных мастеров этого стиля [245].

Можно ли считать Чжан Саньфэна основателем традиции «внутренних школ» ушу и соотносится ли эта традиция с тайцзицюань? Сведения в средневековых хрониках подтверждают реальность личности этого даосского мистика. В частности, ему посвящена часть главы «Истинные указания о золотой пилюле» и «Тайные речения о золотой пилюле» из «Истории династии Мин» [193]. Но его жизнеописание помещалось в разделы, посвященные изготовлению пилюли бессмертия, из чего можно заключить, что традиция относила Чжан Саньфэна к даосским алхимикам, а не к мастерам ушу.

Однако постепенно образ Чжан Саньфэна расцвечивается новыми, в основном легендарными подробностями и эпизодами, которые традиция обычно приписывала «людям необычайным». И вот в 1733 г. в Сычуани выходит трактат «Полное собрание сведений о Чжан Саньфэне» («Саньфэн цюаньшу»), принадлежащий кисти даоса Ван Силина, а в 1844 г. он был вновь опубликован, дополненый обширным комментарием, составленным даосом Ли Хуайсюем. Эти труды и завершили формирование образа полулугендарного Чжан Саньфэна, а не реальной личности.

Впервые о Чжан Саньфэне (XII—ХIII вв.) как об основателе «внутренней семьи» (а не тайцзицюань!), сообщается в тексте «Эпитафия на могильной плите Ван Чжэннаня» («Ван Чжэннань мучжи мин», 1669 г.). Он опубликован в сборнике «Литературное собрание из Наньлэя» («Наньлэй вэньцзи»), принадлежащем кисти известного философа Хуан Цзунси (1610–1695 гг.). Сам Хуан Цзунси принадлежал к известному клану, практиковавшему стили «внутренней семьи», а в его роду был мастер Хуан Байцзя, считающийся основоположником теории «внутренней семьи». Поскольку Ван Чжэннаня, которому посвящен текст, относили к прямой линии традиции «внутренних стилей» (о нем самом мы расскажем чуть ниже), то Хуан Цзунъи счел необходимым изложить и всю предысторию поколений тайцзицюань.

«Существует еще и так называемая внутренняя семья (нэйцзя), где покоем одолевают движение. Лишь только противник поднимет руку, как тотчас падает ниц. Этим отличаются от шаолиньцюань, который является внешней семьей. А пошла [внутренняя семья] от Чжан Саньфэна, что жил в эпоху Сун. [Чжан] Саньфэн был алхимиком с гор Удан. Был он призван к себе правителем царства Вэй, однако дорога оказалась непроходимой [из-за местных бандитов]. В ту же ночь во сне он получил от Изначального владыки (Юань-ди — даосское божество, в других вариантах — Сокровенный владыка, Сюань-ди. — А. М.) методы кулачного искусства… Искусство [Чжан] Саньфэна через сотню лет распространилось в провинции Шэньси и так в конце концов дошло до Ван Цзуна» [209,256].

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Новую книгу уже хорошо известного российскому читателю автора составили лучшие произведения, снискав...
Книга режиссера и сценариста Вилена Визильтера стала одной из лучших отечественных легенд о телевиде...
Иллены – герои притчи-сказки «По ту сторону радуги» – не фантастические персонажи, а по сути, земные...
В книге осуществляется многоаспектный анализ права как инструмента определения пределов осуществлени...
Новая монография доктора исторических наук, профессора Игоря Олеговича Князького посвящена жизни и д...
Истории из жизни одного из величайших святых Индии XX века – А. Ч. Бхактиведанты Свами Прабхупады. К...