Незавершенное дело Элизабет Д. Бернье Николь

Глава 11

В кухне бунгало звонко, словно лязгнула пустая оловянная посуда, зазвонил телефон. Номер Кейт дала немногим, да и то потому лишь, что ее сотовый не отличался надежностью – то разряжался, то просто ничего не принимал. В общем, по домашнему звонили так редко, что они почти забыли о его существовании, и теперь настойчивое дребезжанье разорвало утреннюю тишину, как вой сирены.

Кейт застыла над бассейном со шлангом в руке, слушая и надеясь, что трубку возьмет Крис. Телефон замолчал на середине третьего звонка. Негромкий и недолгий разговор… тишина…

Отец, подумала Кейт. Что-то с отцом. Он работал допоздна в университете и частенько забывал принять сердечные капли.

Крис, выйдя на крыльцо, посмотрел на нее с непонятным выражением.

– Мои родители?

– Нет. Дейв.

Кейт удивленно вскинула брови, и Крис пожал плечами. Она бросила шланг в бассейн, и он завертелся на мелководье, как выскользнувшая на свободу змея.

Ей бы и в голову не пришло, что Дейв позвонит сюда. Сказать по правде, она бы не удивилась, если бы он вообще не стал возобновлять связь. «Береги себя», – только и сказал Дейв, ставя сундучок в машину, и это прозвучало как прощание.

Кейт взяла лежавшую на кухонном столе трубку:

– Привет. Как дела?

– Все хорошо. У нас здесь чертовски жарко. А как там вы, островитяне? – легкий, шутливый тон. За последний год Кейт, пожалуй, впервые слышала его таким.

– Отлично. Пляж да мороженое, мороженое да пляж. Хотя дети все равно постоянно ссорятся.

– Джона завел старую песню: «Лучше б у меня был брат, а не сестра».

– Каждый получает то, что получает, и нечего хныкать. Элизабет постоянно это повторяла.

Во дворе запищали Джеймс и Пайпер – Крис надел разбрызгиватель и окатил обоих колючей струей. Они отскочили, спасаясь от брызг, но тут же вернулись за новой порцией.

– Детвора, похоже, веселится вовсю. – До Кейт донеслось тоненькое хныканье Эмили – малышка, наверное, ползала где-то рядом.

– Ладно, Эми, ладно. Тебе нужно сменить подгузник, – сказал дочери Дейв. – Кейт, я просто хотел узнать, как вы там и что, и убедиться, что сундучок не рассыпался по дороге.

– С ним все в порядке. Я уже убрала его в надежное место. Это настоящий антиквариат. – Она услышала свой бодрый голос и поморщилась – за наигранно живым тоном проступала очевидная нервозность.

– Достался Элизабет от матери или от тети, что-то такое, – безразлично пояснил Дейв. Сундучок его не интересовал. – Да… ну ладно. Я только хотел узнать, все ли с ним в порядке. Уж и не знаю, что ты с этими дневниками делать собираешься, но, уверен, у тебя все под контролем.

Так вот что ему надо. Поняв это, Кейт немного смешалась и перевела взгляд на побеленные балки потолка. «Что бы такое сказать, чтобы ничего не сказать?»

– Знаешь, я и не думала, но чтение дневника, оказывается, дело долгое. Я сейчас дошла до ее первых после колледжа лет.

Он помолчал, то ли удивленный чем-то, то ли делая вид, что удивлен.

– Так ты решила их прочесть?

– Разве она не этого хотела?

Дейв вздохнул, как будто ему на плечи водрузили еще одну ношу, а когда заговорил, никакого оптимизма в голосе уже не осталось.

– Думал, ты возьмешь их просто так, на хранение.

Кейт собрала в кучку крошки на столе.

– Если бы Элизабет хотела их просто сохранить, положила бы в банковский сейф и обошлась без меня.

– Ну, не знаю. Трудно сказать, – мучительно медленно протянул он. – Иногда люди сами не знают толком, чего хотят. В таких случаях всегда лучше подождать, пока все устоится.

Кейт покрутила телефонный провод. За десятилетия резина посерела от трогавших ее беспокойных пальцев и сам шнур спутался, не позволяя отойти от кухонного стола и удерживая Кейт на коротком поводке. Можно было бы напомнить о записке от адвоката с прямым указанием относительно того, что делать с дневниками. Начать «сначала». Но это прозвучало бы слишком грубо – напомнить Дейву, что Элизабет выбрала не его. Крис взялся делать сэндвичи для ланча на пляже, и теперь перед Кейт лежали ореховое масло, хлеб и джем. Может, извиниться и закончить разговор, сославшись на дела?

– Их тут много, этих книжечек, – сказала она наконец, словно сам объем написанного служил неким объяснением необходимости прочитать дневники полностью. Последовавшая за этим пауза как бы намекала, что в юности Элизабет было о чем писать и что потом, во взрослой жизни, чего-то особенного, чем можно поделиться только с дневником, стало меньше. Впрочем, такой намек был бы нелеп уже потому, что самое ошеломительное вышло наружу: Элизабет на одеяле с мужчиной по имени Майкл.

– Детство у нее было не слишком счастливое, – сказал Дейв. – Похоже, что так.

Он снова замолчал. Дети вбежали в дом и вопросительно уставились на Кейт в надежде получить что-нибудь вкусненькое. Она покачала головой и отвернулась.

– Элизабет мало рассказывала о прошлом, – продолжал Дейв. – Мы познакомились уже после смерти ее матери, но она и тогда не любила поднимать эту тему.

– Ужасно, когда рядом с тобой человек умирает от рака.

«Затуманенный морфием взгляд… руки, как прутики…» – много ли рассказывала ему Элизабет про тот год, что провела у постели матери? Понимает ли он, каково ей пришлось?

– Ты уже прочитала конец? – спросил Дейв. – Про то, последнее лето? – Вот и причина звонка. Голос его прозвучал напряженно – он изо всех сил старался выдержать беспечный тон.

– Так далеко еще не забралась. – Кейт не была готова пускаться в откровения. – Начала сначала, как она и просила в записке, которую передала адвокату. – Дейв промолчал. «Пусть знает».

При упоминании о записке Дейв сразу же поспешил закончить разговор.

– Господи, в кухне так воняет, что мне самому впору менять подгузник. Надо идти. Рад, что у вас там все хорошо. Отдыхайте, веселитесь.

Кейт перевела дух.

– Послушай, вы можете приехать сюда в любое время. Места здесь не очень много, но мы с удовольствием потеснимся.

– Ладно, подумаем, – вежливо ответил он, но Кейт знала – они не приедут.

На Норт-Бич было ясно и свежо. У входа на пляж, там, где узкая тропинка между дюнами выбегала на широкий песчаный берег, стояла вешалка для полотенец. Кейт и Крис прошли еще с четверть мили, прежде чем Джеймс нашел подходящее, на его взгляд, место для возведения песчаной крепости.

Крис первым делом заставил детей выкопать окружную канавку, и Пайпер тут же заявила, что ее нужно заполнить водой, чтобы получился настоящий ров. Из сырого песка выложили основание и опоры. Пайпер носила в ведерке воду, но ров никак не желал заполняться – вода упорно уходила в песок. Снова и снова она бегала к морю, Сизиф с жидкими косичками, и каждый раз, возвратившись, находила ров пустым.

Постепенно к ним присоединились дети с ближайших полотенец; Крис сдал пост и, опустившись на складной стул рядом с Кейт, взял бутылочку с кремом от загара и помазал нос и щеки.

«Невероятно». Они сидели.

– Я бы достала книжку, но, боюсь, они заметят, и на этом все кончится. По-моему, мы впервые сидим на пляже с тех пор, как у нас появились дети.

Крис по привычке бросил взгляд на детей.

– А как же Кейп?

– Но тогда их с нами не было.

– Да уж. – Он наклонился и погладил ее по ноге.

В тот юбилейный год Кейт и Крис сняли на уик-энд домик в дюнах, воспользовавшись любезным предложением Рейчел – приехать и побыть с детьми. Когда приехать предложила еще и мать, Кейт не знала, кто из них, она или сестра, вздохнул с облегчением.

Пасмурная погода разогнала едва ли не всех отдыхающих. Кейт и Крис сидели в тихом местечке, за верандой, читали, дремали и играли в «скрабл», доску для которого нашли в домике, на полке. На закате они прихватили еду и вино и устроились на травянистой лужайке. Она лежала с закрытыми глазами, когда Крис ушел за второй бутылкой, и лишь потом, когда он снова опустился рядом, заметила, что муж, отлучившись, не позаботился хотя бы минимально прикрыться. Вырвавшийся громкий смех привлек внимание прогуливавшейся неподалеку пожилой пары. Вернувшись домой, они решили, что им крупно повезло: обошлось без штрафа и без более серьезных последствий в виде ребенка, которого, как ни крути, пришлось бы назвать Сэнди.

Пайпер не сдавалась, продолжая свою безнадежную вахту. В конце концов она, чтобы удержать воду, просто улеглась в канавку и вскоре, позабыв обо всем, принялась вертеться и ерзать. Кейт попыталась вспомнить, когда ей самой надоело возиться в песке, в каком возрасте пришло осознание того, что «от этого чешется, это грязно» и даже что «такая-то и такая-то выглядят лучше меня в купальном костюмчике». Торопить дочь, тащить ее к этому пониманию она не спешила.

– Я вчера узнала, что мать Элизабет умерла от рака молочной железы, – сказала она, с удовольствием зарываясь пальцами в теплый песок. – Элизабет изучала искусство во Флоренции и вернулась домой, чтобы заботиться о ней. Вот так просто, собрала вещи, все бросила и улетела, чтобы стать сиделкой.

– Представляю. Господи, рак… Жестоко.

– Ужасно. Это медленное угасание. Должно быть, самая страшная смерть.

– Не знаю. Болезнь Шарко тоже не сахар. Или нападение акулы. Или умирание от обезвоживания в пустыне.

– Не надо так шутить. Рак потому так страшен, что он – обычное явление, а не какая-то редкость. – Кейт надела очки и опустила пониже стул. – Как хорошо, что ты бросил курить.

Крис согласно хмыкнул. Она на секунду задержала взгляд, ожидая какого-то знака признания вины, но он не покраснел, не стиснул зубы, а продолжал все так же, без всякого выражения, смотреть перед собой. Если бы можно было найти какие-то слова, которые вернули бы их к прежнему, абсолютному доверию и переменили тон каникул…

Между тем к Джеймсу и Пайпер присоединились уже пятеро детишек со своими ведерками и лопатками, и теперь они сообща возводили второй ярус крепостных стен.

– Молодцы, ребята! – крикнул им Крис. – Только не мочите слишком песок. Мокрый, он тяжелый, и стены могут не выдержать. – Он взял свою бутылку с водой и приложился к горлышку. – Так что там Дейв утром сказал? Они приедут?

Вот, значит, как. Они и дальше будут притворяться, будто ничего не случилось.

Кейт попыталась вспомнить, когда они ездили в Кейп-Код и какую годовщину отмечали. Три года назад? А кажется – так давно.

– Не знаю. Я повторила приглашение, но, судя по тону, Дейв ловить меня на слове не станет.

Крис кивнул.

– Дейв хорошо держится, но что правда, то правда – с вежливостью у него перебор. Не помню, чтобы видел его недовольным, раздраженным. Такое впечатление, что он позволяет тебе увидеть только то, что он сам хочет показать.

Кейт выдавила на ладонь побольше крема и принялась кругами втирать его в грудь и шею.

– Он спросил утром, сколько я прочитала. По-моему, ему жуть как хочется узнать какую-то правду, но не хочется это показать.

Крис покачал головой.

– Пережить потерю, а потом узнать, что у человека, которого ты вроде бы знал, были такие секреты… Это нелегко. – Он посмотрел на Джеймса, который, желая быть единственным хозяином замка, стоял над ним, расставив ноги. – Наверно, до конца другого человека никогда не узнаешь. Никогда бы не подумал, что Элизабет может изменять мужу.

– Только не надо делать слишком поспешных выводов. Я это к тому, что семья была для нее всем. И она все для них делала.

По берегу, у самой воды, там, где дети строили замки, прошли две женщины в бикини. Когда песок от лопатки Джеймса попал им под ноги, обе отпрянули, манерно, словно их обожгло, поднимая ноги. Длинные, роскошные волосы у обеих были тщательно расчесаны и уложены, груди под топами бикини подпрыгивали, как буйки на воде.

Крис проводил их долгим взглядом и, только заметив, что Кейт смотрит на него, отвернулся к детям и песочным замкам.

– Если Элизабет была образцовой матерью, это еще не значит, что она не могла завести роман на стороне. Но если это так, ты собираешься рассказать Дейву? Или отдашь дневники? Или что?

Кейт посмотрела на удаляющихся женщин.

«Справедливая и чуткая».

– Мне еще нужно разобраться и решить, как будет правильно. Я не знаю, что лучше – передать Дейву доказательства или оставить все как есть, и пусть изводит себя подозрениями и сомнениями. И то и другое жестоко. Думаю, все зависит от того, пойдет ли правда ему на пользу или только причинит боль.

Крис нахмурился.

– А ты не слишком много берешь на себя, когда решаешь, с какой правдой он может справиться, а с какой – не может?

– Я ничего не «решаю». Я просто не знаю, насколько многим стоит поделиться. Дейв и дети помнят Элизабет по-своему, и эту память так легко испачкать. Этого она бы точно не хотела.

– Ну, может, ей следовало подумать об этом раньше, прежде чем заводить шашни и писать об этом в дневнике. Разве Дейв не вправе знать, что его жизнь была притворством?

– Притворством? Перестань. Супруги всегда утаивают друг от друга какие-то мелочи. Что думают, что делают. Или вредные привычки. – Она постаралась произнести это так, чтобы не выделить два последних слова, глядя не на мужа, а на воду. – Но даже если и были секреты, у нее все равно остается право на личную жизнь. И пожелания остаются в силе, даже если человек умер. – Кейт откинулась на спинку стула. «И с чего это я так разволновалась?»

Крис повернулся к ней, но его глаза оставались за темными стеклами очков.

– Но Дейв жив, и с его чувствами тоже нужно считаться. – Он потянулся за бутылкой и, увидев, что она пустая, бросил на песок. – Не обижайся, но, по-моему, ты приняла это все слишком близко к сердцу, вообразила себя ее защитницей.

Кейт подалась вперед и уже открыла рот, но ее остановили долетевшие со стороны песочного замка крики. Шестеро детей, включая Пайпер, прорвались за стены крепости и прыгали, руша остатки башен и укреплений и вопя от восторга. Джеймс стоял в стороне, с трудом сдерживая слезы.

– Перестаньте! Перестаньте! – кричал он. – Здесь я король! Это мой замок! Не трогайте!

Но было поздно, и от стен уже ничего не осталось.

Глава 12

Третья неделя отпуска планировалась как островок свободы – предполагалось, что дети будут посещать лагерь. Кейт рассчитывала, пользуясь тем, что дети будут пристроены, спуститься по реке на каяке и сходить на экскурсию, организаторы которой обещали наблюдение за птицами в естественных условиях. Но каждое утро, после того, как дети уезжали, а Крис садился за работу, больше всего на свете ей хотелось делать две вещи. Прежде всего, поплавать в океане, заново открыть для себя мягкую текучесть движения, приходившую, бывало, так легко и естественно. А потом, натянув поверх купальника хлопчатобумажное платье на бретельках, пойти в кафе и почитать.

В Нью-Йорке Элизабет нашла для себя кучу дел. Вступила в союз графиков-дизайнеров, записалась в клуб любителей бега. Город вновь очаровал ее.

«Мое субботнее утро: пробежка в парке, потом взять бейгл с лососем у диковатого парня в местной кулинарии и посидеть у фонтана, где устраивают свои дерби скейтбордисты. Они устанавливают бум-боксы, громадные колонки и стойки, и люди там собираются самые разные – дети, кроссдрессеры, чудаковатые старички. Сумасшедшее место, и мне безумно там нравится. Им нет дела до того, кто как выглядит, но все улыбаются, катаются и ведут себя совершенно естественно».

Элизабет со многими встречалась, зачастую со случайными людьми из спортзала или бара. Одно такое знакомство закончилось не очень хорошо, парень из спортзала, на первый взгляд вполне положительный, перешел к угрозам, и она дала себе зарок – не путаться больше с незнакомцами.

«Новые правила, система «Два пункта»: иметь дело только с теми, о ком есть два отзыва, за кого могут поручиться двое. Снова в седло, Угрюмка. Но отныне – только два пункта и никаких исключений».

Кейт положила дневник на стол и оглядела внутренний дворик кафе. Учась в кулинарной школе, она обзавелась широким кругом знакомых и коллег в Нью-Йорке. У нее не было опыта свиданий с совершенно незнакомыми людьми, за которых никто не мог поручиться. Исключением стал Крис. Но в нем с самого начала ощущалась серьезность, основательность, уверенность и надежность. Он был учтив, с ним она чувствовала себя комфортно – и в компании, и наедине. Большим риском было бы не дать ему номер телефона. Но Кейт подстраховывала сетка безопасности – подруги по комнате, всегда знавшие, где она и с кем. Элизабет жила одна. Встречаться с незнакомцем в Нью-Йорке – дело рискованное.

Приехав в Манхэттен, Кейт как будто открыла для себя секрет, заговор Западного побережья: оказывается, лучшее место на земле – не Калифорния, а Нью-Йорк. Люди здесь перемещались с той же, что и она, скоростью, у них было то же, что и у нее, чувство юмора. Здесь перед каждым открывались невероятные возможности, здесь каждый мог найти занятие по душе. Кейт не замечала ни шума, ни грязи. Она стала таким патриотом города, что родные и друзья в Пало-Альто только закатывали глаза, слушая ее. Тогда же Кейт вынесла для себя урок: люди, живущие за пределами Нью-Йорка, не питают теплых чувств к его обитателям, для которых именно «Большое Яблоко» – центр всего и вся. Разумеется, сами ньюйоркцы свой город так не называли. Позднее, уже записавшись в плей-группу, она узнала, что лишь немногие женщины приезжают сюда, если только это не какая-то их годовщина или они вывозят детишек в Радио-Сити. Рассказывать о городе с точки зрения инсайдера, расхваливать его рестораны так, словно их пригород – жалкая деревушка, – то же самое, как если бы приехавший на родину экспат расписывал неоспоримые преимущества Европы.

Кейт еще раз посмотрела дату перед последней дневниковой записью. 12 июня 1989-го. Сама она к тому времени уже год как закончила кулинарную школу и жила в Верхнем Вест-Сайде, но еще не познакомилась с Крисом. Как жаль, что они с Элизабет не встретились тогда. Кейт и сама удивилась, поймав себя на этой мысли. Ей и в голову не приходило, что она могла бы делить те давние дни – немного сумасшедшие, беззаботные и бездетные – с Элизабет.

До окончания лагеря оставалось чуть больше часа. Кейт вернулась в кафе за булочкой и еще одним кофе.

Элизабет записалась в класс живописи по художественной программе в Виллидже. Преподаватель пользовался среди юных художниц непререкаемым авторитетом благодаря доступу в лондонские галереи и высокому статусу на городской общественной сцене. Элизабет занималась у него три семестра с надеждой собрать материал для портфолио. Занятия проводились по вечерам, и вскоре она стала задерживаться, а потом и оставаться в студии на ночь.

Представить Элизабет с мужчинами до Дейва оказалось нелегко. Для Кейт близость всегда имела две стороны, чувственную и физическую: контакт в кухне, нарастающий жар желания, кипение страсти и, наконец, вечер, уйти с которого одной уже невозможно. Но для некоторых женщин сексуальный аспект был чем-то вторичным, вопросом исключительно биологическим. К ним, похоже, принадлежала и Элизабет.

8 февраля 1990 года

Сегодня утром, когда зазвонил будильник, Тед посмотрел на меня раздраженно. С ним такое бывает, хотя занятия начинаются в девять и времени в запасе у него в любом случае немного. Я приняла душ и, пока вытиралась, поймала его провокационный взгляд. Провокационный не в том смысле, что, мол, давай-ка сделаем это еще разок, но в смысле нарочито раздражающий. Я надела трусики – пусть будет, как будет. Либо он пройдется по поводу моей худосочной бледной задницы, либо зацепится за что-то.

«Не понимаю, как ты можешь держаться за эту работу», – сказал он.

Но это было еще не все. Дальше он сказал, что я продаюсь на рекламу водки и брошюры по гольфу и всего лишь «стучу по клавишам».

Я бы нашлась что ответить, но умные мысли приходят слишком поздно, а тогда сподобилась только на банальное: «По крайней мере, я сама плачу за квартиру, а ты, похоже, даже этого не в состоянии сделать».

Игра окончена. Ну и ладно. Было славно – все эти презентации на открытии выставок, обеды… Видит бог, он знал, чем меня взять. И занятия мне тоже нравились; в студии я забывала обо всем на свете. Но что толку? Кого я обманываю? Я никогда не откжусь от своей работы ради того, чтобы стать художником. Все дело в том, что мне она по душе. Ну вот, сказала. Готовить эскиз страницы, которая станет картинкой на упаковке, попадет в журнал или на баннер, подбирать нужный шрифт и цвет. В этом тоже есть артистизм и красота. Да и деньги лишними не бывают. Эта худосочная бледная задница держится за работу, но не за бойфренда.

В записях за весну и лето проступала женщина, вполне довольная жизнью. Элизабет стукнуло двадцать семь. Она общалась с членами клуба любителей бега, пробежала половину марафона и пережила короткий и неудачный роман со своим боссом – Фитчем.

«Не понимаю, откуда у меня это моральное обязательство быть верной ему, когда он совершенно определенно не чувствует себя обязанным? Может быть, преданность свойственна лебедям и любителям птичек, слишком близоруким, лишенным воображения и не способным углядеть альтернативы?»

«Альтернативы», «преданность» – эти два слова стояли перед ней, словно написанные красными чернилами.

То немногое, что Элизабет записывала потом на протяжении нескольких месяцев, касалось по большей части работы. Ей поручили вести направление, связанное с рекламой крепких напитков и спортивных событий. Она потратила едва ли не все сбережения на покупку большого монитора, чтобы брать работу на дом, и прихватывала заказы на стороне. Накопления понемножку росли, позволяя надеяться на покупку своего уголка. Других отношений после Фитча было немного – короткие и пылкие романы с мужчинами, которых она обозначала только инициалами. Из осторожности или, может, из осмотрительности.

Потом Фитч ушел, и в отделе начались перестановки; место, на которое рассчитывала Элизабет, получил кто-то другой. У нее были отличные отзывы, она провела несколько больших кампаний. Они обе проработали в отделе примерно одинаковое время. Элизабет пришла к выводу, что либо в отделе кадров пронюхали о ее отношениях с боссом, либо он проболтался, что у нее нет степени.

«…Разговаривая с людьми, я уже несколько раз замечала, что они относятся ко мне с покровительственным сочувствием. Знаю, Фитч думал, что, если бы у меня был стимул, я бы вернулась и закончила. Возможно, он прав. Я – недоучка. Лентяйка. Будем называть вещи своими именами. Тогда все выглядело цепочкой не связанных между собой случайностей: решение остаться во Флоренции, возвращение домой, к матери, выход на работу и нежелание что-то менять. Но на самом деле все закономерно; есть только решения, воспринимающиеся как случайные и следующие одно за другим. Они выводят тебя на определенную дорогу и ведут по ней, набирая силу инерции, которую уже не преодолеть».

Кейт отложила – даже почти отбросила – дневник, и он шлепнулся на деревянный столик. Сидевшая неподалеку женщина коротко взглянула на нее и снова занялась своими детьми.

Эту сторону Элизабет – хладнокровную, расчетливую, злую – Кейт не видела ни разу. Это строгое признание последствий выбора, вовсе и не казавшегося таковым в момент принятия решения, было противоположностью фатализму. Получается, для них обеих колледж стал больным местом. Может быть, выходя за Дейва и рожая детей – троих, одного за другим, – Элизабет думала, что ломает модель случайного выбора, совершает некий решительный акт. Интересно, что в их разговорах эта тема (предвидение материнства) не всплывала. Кейт даже не помнила, чтобы Элизабет хоть раз упомянула о том, как познакомилась с будущим мужем.

Подруга Элизабет по прежней работе, Пег, перешла на другое место и, чтобы отметить это событие, предложила прокатиться на фолк-фестиваль в Теллурайд. Пег и Джоди оставили детей дома, с мужьями. Втроем они гуляли, посетили массажный салон и даже побывали в шахтерском городке-призраке. Они танцевали с мужчинами в рубашках-варенках, и пиво выплескивалось на голые ноги. Один из этих мужчин попросил у Элизабет номер телефона, но она отказала, за что получила выговор от Пег – «хочешь познакомиться, так уж будь добра, постарайся». Элизабет не нравились свидания вслепую, но она все же согласилась встретиться в Нью-Йорке с кузеном Пег, Стивеном, – «только бы та больше не приставала».

Они встретились в модном ресторане в Нижнем Ист-Сайде. Когда Элизабет пришла, Стивен уже сидел у стойки – в пальто «бербери» и со стаканом мартини в руке. Она заметила маникюр и тут же придумала причину, чтобы уйти пораньше. Но он ее удивил – оказался внимательным собеседником, задавал интересные вопросы. В разговоре Стивен смотрел ей в глаза, улыбался, избегал сомнительных и негативных тем. Он больше расспрашивал ее, чем говорил о себе, и его внимание было приятно; пусть ненадолго, она почувствовала себя интересной кому-то.

Они чмокнули друг друга на прощание и отделались невнятными обещаниями встретиться как-нибудь снова, но Элизабет уже знала – никаких свиданий больше не будет. И все же она извлекла полезный урок: как быть раскованной в компании, как внушить человеку, что у тебя есть с ним что-то общее. Именно из-за отсутствия этих навыков она в свое время и не получила ожидаемого повышения.

7 сентября 1992 года

Турнир по гольфу в этом году получился забавнее, чем обычно. Там был тот парень, с которым я познакомилась на фолк-фестивале в Теллурайде. Сначала мы подумали, что он прикалывается, представляясь профессиональным игроком, но вчера в палатке увидели, как он наставляет нашего клиента, своего старого приятеля. Я с трудом его узнала – весь такой чистенький, в белой рубашке-поло и модных клетчатых слаксах.

«Что такое? – спросила я, щелкнув его по козырьку. – Не разрешают носить варенку, а, Дэн?»

«Да, чтоб мне провалиться, – сказал он с невесть откуда взявшимся южным акцентом, – если это не та самая красавица, что не пожелала даже дать мне свой номер».

Весь день он был занят, слонялся с шуточками по палатке в сопровождении здоровенного черного пса, с которым, похоже, никогда не расстается, хотя, вообще-то, собак сюда не пускают. Взялся обучать меня правильному пату, хоть я и отнекивалась: мол, «что толку учить человека, который никогда толком и не гольфировал». Тут он поправил: «Не играл в гольф. Гольф – имя существительное». Потом он положил руку мне на плечо, будто мы какой-то котильон выплясывали. Выглядело это все так, будто парень над своей же неуклюжестью и подтрунивал.

Пег устроила целый спектакль со смешками да подмигиваниями, передавая ему мой номер, а я даже и шум поднимать не стала. Он, конечно, задавака, но, похоже, безобидный. Только вот можно ли засчитывать два пункта, если один из них – ты сама с прошлогоднего отпуска?

«Пока, Дэн», – сказала я и сделала ручкой через плечо. У меня это считается флиртом.

«Когда бы ни позвонила, дорогуша, я всегда готов, – сказал он. – Только вот зовут меня – Дейв».

Глава 13

Кейт вошла в булочную под звон колокольчика. Старая сетчатая дверь хлопнула, закрывшись у нее за спиной.

– Секунду, сейчас выйду, – донесся голос откуда-то из глубины.

Она обвела взглядом тесное помещение. Заведение выглядело так же, как и прошлым летом, да, пожалуй, и семь лет назад, когда Макс только купил лавку, или даже пятнадцать, когда магазинчиком владели еще его первые хозяева. Макс лишь чуть освежил домишко, добавив зеленой краски, да придал немного уюта, обшив стены деревянными панелями и поставив кое-где расписанную вручную глиняную посуду и свежие цветы. В остальном все осталось по-прежнему. Скрипучую дверь можно было бы легко починить, заменив старую пружину, и тот факт, что сделано это не было, вряд ли объяснялся упущением с его стороны. Изъян этот – или, как сказали бы некоторые, умышленная небрежность – отражал гордость хозяина и его уверенность в том, что товар скажет все сам за себя. Кое в чем Макс, может, и ошибался, но только не в этом. Будет жаль, если ему придется продать бизнес.

Крепкие, мясистые руки отодвинули занавеску, отделявшую торговый зал от кухни, и оттуда появился белый фартук, едва прикрывавший пеструю гавайскую рубашку.

Увидев, кто пришел, Макс широко улыбнулся.

– Кэээээти. – Он развел руки и заключил ее в объятья, прижав к могучей, усеянной гибискусом груди. – Иисус, Мария и Иосиф, а я уж собирался нанять студенточек.

– Только не это. Давай не будем торопиться.

Они еще подержали друг друга в объятьях – как-никак не виделись после того черного дня в его жизни. Потом Кейт отступила и посмотрела на него. Седые волнистые волосы, когда-то такие густые и сияющие, что одноклассники прозвали его Видалом, поредели с прошлого лета, под глазами набухли темные круги. Макс ответил ей ослепительной улыбкой и насмешливо кивнул: «Все в порядке, народ. Жизнь продолжается».

– Ох, Макс…

Улыбка потухла. Он потер ее плечо костяшками пальцев, что служило у него знаком глубокой привязанности и теплых чувств, и прошел за занавеску.

– Сколько у тебя недель в этом году? Немножко больше, чем в прошлом, так?

– Семь. – Она последовала за ним в кухню. – Пробили хорошую сделку, а Крис может поработать отсюда. – Квадратное помещение за шторой вызвало уже знакомое ощущение упорядоченной дворовой распродажи. На деревянных полках вдоль стен разместились далеко не новые, но продуманно организованные кухонные принадлежности и емкости. Кейт заметила и царапины на стенах, и отшелушившуюся краску. Раньше Макс никогда не забывал привести кухню в порядок к началу нового сезона.

– Как бизнес?

– Вполне. Хорошо. – Макс протянул руку к заставленной выпечкой стеклянной витрине за спиной у Кейт и небрежно, словно избавляясь от чего-то ненужного, бросил ей ругелах. – Инвесторы уже делают разного рода предложения. Хотят добавить столики и беспроводной Интернет. И вот тогда сюда хлынет весь мусор, всякие писатели, мамаши с колясками и прочая публика. Здесь все будет не то, они просто убьют мой бизнес. Нет, я на это не пойду.

– И правильно сделаешь. Мир прекрасно обойдется без еще одной точки, где можно проверить электронную почту.

– Аминь, сестра.

Кейт прислонилась к разделочному столу.

– Так что по этим предложениям? Ты уже решил?

– Нет. – Он взял губку и принялся вытирать стол.

– И когда нужно дать ответ? Скоро?

– Время еще есть. Хотя и немного.

Булочная-пекарня была особенной, со своей историей. Многие годы, задолго до того, как Макс купил заведение, островитяне каждое утро приходили сюда, на Харвест-роуд, за выпеченными по старинке пончиками. О булочной не распространялись, о ней знали только местные и немногие посвященные из приезжих. Потом заведение купил Макс, бизнес расширился, и к обычной публике добавились летние отдыхающие и туристы, приезжающие на выходные. В ассортименте появился киш с начинкой из необычных овощей и сыра. Маффины с ревенем. Вишневые тортики, глазированные мармеладом с амаретто – в коробочках, красивые, как яйца Фаберже. Кейт представила, как он начинает все сначала, помощником шефа в какой-нибудь бездушной пекарне. Как будет сидеть ночами, пить скотч и пытаться привыкнуть к работе на кого-то и смириться с одиночеством.

– Господи, как мне это не нравится. – Она сердито пнула деревянный стол. – Нет, честно, я его ненавижу. – Голос сорвался, и Макс посмотрел на нее усталыми глазами. Они уже поговорили обо всем по телефону.

Он шагнул ей за спину, обнял обеими руками за плечи, и Кейт окутало его тепло, аромат теста и мыла, всегда ассоциировавшийся у нее с ним. Мягкие седые волосы щекотали щеку; с отцом ничего подобного она никогда не испытывала – он всегда стригся коротко.

– Давай поедем в Италию. Найдем его там.

– Одного только жаль. Если уж так хотел меня обчистить, прихватил бы заодно все это свое спортивное оборудование. Ненавижу железки в доме, стоят как роботы.

– Продай. Выбрось. Запрограммируй их так, чтобы месили тесто.

Он улыбнулся.

– Ладно. Так когда сможешь прийти? Пообещай, что поработаешь следующую неделю. Мне нужно приготовить кучу тортов для обеда в один дом у гавани.

Дети в лагере, Крис работает, но никуда не собирается. Кейт подошла к сушильному шкафу и выдвинула два противня с маффинами.

– Думаю, что смогу освободиться. Только уточню, согласится ли Крис присмотреть за ребятами после лагеря.