Незавершенное дело Элизабет Д. Бернье Николь

ПАЛМ-БИЧ ГАРДЕНС, ФЛОРИДА.

«Дейв Мартин объявил сегодня, что завершает сезон АПИГ и покидает мир профессионального гольфа. Последним турниром, в котором он принимал участие, был сентябрьский «Белл Кэнедиен-Оупен», завершить который ему пришлось досрочно.

Этот год стал лучшим в его карьере, включавшей шесть сезонов в АПИГ, два года в Национальном туре и еще два в Азиатском.

«Дейв Мартин проводил отличный сезон, и мы сожалеем о его уходе, – заявил распорядитель турнира Тим Финчем. – Он являет собой образец упорства, решительности и непоколебимого спортивного духа, свойственного игрокам, которые не только поднимаются наверх, но и возвращаются».

Мартин принял приглашение в «Тайтлист» на должность директора-консультанта по развитию и теперь будет участвовать в продвижении нового оборудования. К работе он приступит в следующем месяце.

Месяц назад дом Мартина был ограблен, причем во время ограбления там находились его беременная жена и сын.

Сам Дейв утверждает, что два события никак не связаны.

«Я уже подумывал о том, чтобы уйти, потому что участие в турнирах несовместимо с исполнением обязанностей отца, а тут еще и это соблазнительное предложение «Тайтлист», – объяснил он, выступая во вторник с заявлением в штаб-квартире Ассоциации профессиональных игроков в гольф. – Я высоко ценю чудесные годы с АПИГ, в течение которых мне посчастливилось заниматься любимым делом, дружбу и помощь многих великих игроков. Но нет ничего важнее семьи»».

Глава 22

– Твоя очередь, Пайпер. Подойди к площадке, – сказала Кейт. От лунки ее отделяли пещера, ручей и мостик, выглядевшие весьма пугающе. Девочка прошла вперед, как поводок без собаки, волоча за собой клюшку.

Площадка. Кейт сама удивилась, произнеся это слово. Вообще-то гольф представлялся ей некоей карикатурой на спорт – претенциозная форма, притворные аплодисменты – и плохо сочетался с Мартинами. В те дни, когда Дейв разъезжал по турнирам, Кейт почти забывала о том, чем он занимается, потому что в доме подруги, центром которого был малыш, о гольфе напоминали только частые отлучки отца.

Но, размышляя о человеке, отказавшемся от чего-то, чем занимался с таким увлечением и даже страстью, Кейт невольно смягчилась в отношении к гольфу, а после всего прочитанного за последние пять недель ей уже не казалось, что Дейв ушел из спорта без веских на то причин. «Нормальный график, – говорили о работе в «Тайтлист» Элизабет и Дейв. – Стабильный доход». Теперь Кейт поняла, под давлением каких обстоятельств Дейв расстался с гольфом и какое отношение это имело к вторжению в их дом грабителей.

Прошлым вечером она поднялась на чердак с намерением почитать дневник, но вместо того, чтобы продолжить, вернулась к предыдущему разделу. Ключевые слова выступали зримо и ощутимо, как шрифт Брайля. «Ребенок… Веревка и скотч…» И другие, не столь драматические, но не менее волнующие: «…она посмотрела так, словно я назвала Гэри, штат Индиана… Столько такого, что никак от меня не зависит…» От них, как после кошмара или с похмелья, болела голова.

Пайпер махнула клюшкой и, не попав по мячу, с тяжким вздохом поплелась дальше, всем своим видом показывая, что строгие правила гольфа слишком жестоки для четырехлетнего ребенка. Кейт пошла за дочкой, копируя ее вздохи и сутулясь, а Джеймс фыркал от смеха. Пайпер обернулась, посмотрела на обезьянничающую мать и попыталась нахмуриться, но не выдержала и прыснула.

– Давай. Попробуй еще разок, – сказала Кейт.

Пайпер снова подняла клюшку и махнула ею небрежно – с тем же результатом. Увидев, что промазала, она сердито стукнула клюшкой о землю.

До случая с Элизабет Кейт ни разу не сталкивалась с жертвой серьезного преступления. Наутро после ограбления безмятежный покой птах и детей нарушил треск телефона. Кейт схватила трубку. «Вынуждена попросить об одолжении», – просто сказала Элизабет. Не «ко мне в дом вломились грабители» и не «я несколько часов была привязана к детской кроватке» – нет, она попросила об одолжении. Полиция только что ушла, и ей нужно было съездить в больницу – на эмбриональное сканирование, а потом в участок – для дачи показаний. Не могла бы Кейт присмотреть за Джоной? Ее спокойствие пугало. Когда через пару минут Кейт подошла к дому Мартинов, нервы были натянуты до предела. Она приготовилась… к чему? Утешить. Сварить кофе. Помочь в составлении описи украденного. Но Элизабет лишь позволила ей обнять себя и передала Джону, сообщив, что вернется через несколько часов. На ее запястьях были видны рубцы от веревок. В тот же день должен был прилететь Дейв.

Кейт подошла к пятой лунке, остановилась у колышка и ударила по своему желтому мячу. Он полетел как-то лениво и, казалось, едва ли достигнет моста, но потом набрал силу, а упав, прокатился по искусственной траве, остановился на мгновение у самой лунки и – тут где-то в Перу взмахнула крылышками бабочка – скатился в ямку.

– Ух ты! Видела? – выдохнул Джеймс. – Вот чудеса! Одним ударом! Такого у мамы никогда не бывает!

Кейт вскинула руки, как делают на ринге боксеры, и совершила победный обход лунки.

– Хороший удар, мамочка! – воскликнула Пайпер, крепко обнимая ее за талию.

Впервые увидев все оставшиеся на теле Элизабет синяки, Кейт буквально онемела и не нашлась что сказать. Элизабет вообще не распространялась о случившемся – «повезло, все вполне заменимое», – и никто в группе к ней с этим не приставал. Если же кто-то и спрашивал, она твердо отвечала, что все в порядке. И ей все верили. На протяжении нескольких дней Кейт присматривала за Джоной и кормила его, но не расспрашивала подругу о главном. «Было ли тебе страшно? Как нам помочь тебе?» Кейт не хотела совать нос, хотя вернее было бы сказать, что не хотела слушать. Она предпочитала словам дела и знала, что это помогает.

Но однажды, увидев рубцы под рубашкой Элизабет, Кейт неожиданно для самой себя потянулась к подруге, предлагая то физическое утешение, которое так легко и естественно давалось другим. Они сидели в комнате, и Кейт обняла ее за плечи. Элизабет как будто напряглась, потом расслабилась, словно в ней распустились какие-то тугие узлы. Мерно шумел вентилятор. Мальчишки сонно переворачивали страницы книг. Через пару секунд, посчитав, что этого времени вполне достаточно для выражения сочувствия, Кейт отстранилась.

Дети улеглись и скоро уснули. В бунгало стало тихо, и только волны мягко накатывали на берег у границ участка. Кейт устроилась в шезлонге и взяла лежавший на полу дневник. Впервые за все время, что они были здесь, она пожалела, что не захватила одеяло. А еще – чего раньше никогда не случалось с ней на острове – пожалела, что осталась в доме одна с детьми. Она спустилась вниз и заперла дверь; ничего подобного ей и в голову раньше не приходило.

После того случая с грабителями Мартины переехали. Новый дом нашли в том же районе, через несколько улиц от старого места, но для Элизабет переезд символизировал полный разрыв со всем прежним, со злостью, страхом и чувством вины.

«Дейв не выказал сожаления даже тогда, когда АПИГ подвела итоги сезона и стало ясно, что прошедший год стал бы рекордным, если бы он прошел тур до конца. Он говорит, что ему нравится нынешняя работа. Должна признаться, я понятия не имею о том, что творится в укромных уголках его мозга, но и он в таком же положении. Интересно, у других все то же самое? Мы во многом схожи, но в целом пребываем в неведении».

Следующая беременность протекала неровно. Как и в предыдущем случае, она не знала пол ребенка до полного истечения срока в конце февраля.

3 марта 1998 года

Это девочка. Восемь фунтов и три унции – на целый фунт тяжелее Джоны, – с темными, как у Дейва, волосиками, пружинистыми колечками прилегающими к головке. Люди всегда удивляются – какие ж они крохотные. А меня изумляет другое: как такое большое и энергичное помещается внутри.

Все месяцы этой беременности мне постоянно снилась сестра. Сон был тот же, что и раньше: она выходит из зоомагазина с пакетиком золотых рыбок и уезжает первой, мои пакетики летят на землю, рыбки шлепаются, умирают и растворяются в воздухе. Но она только жмет на педали и даже не оглядывается, и мне никак за ней не угнаться. Меня несла волна гормонов и отчаяния. Я лежала на больничной койке; мы с Дейвом обсуждали имена, и когда стало ясно, что на Анну он никогда не согласится, я просто рассыпалась. Анна ехала за мной на велосипеде, как и полагается ребенку в небольшом городке, где нет практически никакого движения. Ей было восемь, она была сообразительная и упорная. Мне уже исполнилось двенадцать, и я хотела, чтобы меня оставили в покое. Я рассказала Дейву, как удирала от сестры, как хотела поскорее от нее оторваться, как виляла из стороны в сторону, чтобы затруднить ей преследование. Он принялся уверять, что я не сделала ничего плохого. Но я умолчала о том, как свернула в переулок, спряталась там и увидела промчавшийся мимо грузовик. Умолчала о том, что Анна позвала меня, но не успела даже договорить мое имя. Ее последние слова оборвались, как оборвалась вся ее жизнь, а без нее у нас так ничего и не наладилось.

Кейт сдержала рванувшийся из горла звук, прижав к губам ладонь, и покачала головой. Как ужасно. Как немыслимо ужасно. И с этой ужасной памятью, с этим темным, глубоко спрятанным секретом, Элизабет жила столько лет.

«Я рассказала Дейву все, и он посмотрел на меня растерянно. Почему я ничего не говорила раньше? Как могло случиться, что он даже не знал, что у его жены была сестра?

Что ответить? Логики в этом нет, но и назвать это верхом нелогичности тоже нельзя. Он так и не подвернулся, тот момент, когда я смогла бы поведать о самом страшном своем поступке. Дейв был, конечно, добрым и заботливым, но я не чувствовала, что, открыв ему свою темную тайну, испытаю облегчение. Я не могла разделить с ним самое худшее, постоянную пустоту от отсутствия той, кем она могла бы стать, того единственного человека, с которым я могла бы по-настоящему обо всем поговорить, и бремя стыда, рожденного пониманием, что она могла бы вырасти, завести детей, и у нее это получилось бы лучше, чем у меня. «Господи, Элизабет», – сказал бы он тем голосом, который остался у меня в ушах после выкидыша. В конце концов я каждый раз возвращаюсь к одному и тому же выводу: доверительность ничего не дает. Другой, кем бы он ни был, не в состоянии предложить тебе ничего полезного, и обычно потом ты чувствуешь себя нисколько не лучше, а иногда даже хуже.

Анна Дэниелла Мартин лежит рядом со мной на кровати, свернувшись между моей левой рукой и бедром, крохотный человечек и уже во всех отношениях девочка: длинные ресницы, пухлый ротик – слава богу, губки ей достались полные, от Дейва, а не узкие, от меня.

Вообще-то я думала, что будет еще один мальчик. Я не склонна к мечтаниям, но и у меня голова идет кругом. Столько возможностей, столько вариантов, этих «дочки-матери», которым я всегда завидовала. Прямо сейчас напишу кровью: она – они – всегда будут окружены любовью, а дом будет уголком счастья и уюта».

Кейт отложила дневник, спустилась вниз, вышла из дому и остановилась на лужайке. Свет на крылечке еще не включили, и ее окружала тьма. Она посмотрела в ясное ночное небо – звезды напоминали светодиоды, подвешенные к невидимой ячеистой сети. Думала ли Элизабет о сестре, глядя в ночное небо? Верила ли она в Бога?

Кейт села на траву, потом легла на спину, как делала в детстве. В кухне Мартинов висела картина, на которой маленькая девочка ела мороженое. За все время ей ни разу не пришло в голову спросить, что она представляет. Теперь картина будет всегда ассоциироваться со всем тем, чем сама Элизабет так ни с кем и не поделилась. Интересно, что подумал Дейв, когда услышал, что у его жены была сестра. В их жизни наверняка случались моменты, когда она могла бы признаться ему, но так и не призналась; моменты, когда в разговоре упоминали его собственную сестру; моменты, когда Элизабет спрашивали, есть ли у нее братья и сестры, а она уходила от ответов. Может быть, он подумал тогда – и уже не в первый раз, – что совсем не знает свою жену.

Сама Кейт сознательно утаила от мужа только одно обстоятельство. Вскоре после их свадьбы ресторан взял нового шеф-повара, мужчину, с которым у нее во время учебы в кулинарной школе случился короткий роман. Ги Жирдо был самым талантливым из всех знакомых ей поваров и самым честолюбивым и заносчивым. Редко бывает так, что человек долго помнит свою ошибку; что же касается Жирдо, то он никогда не признавался в своих. Кейт сочла за лучшее не говорить мужу о том, что когда-то встречалась со своим новым боссом. Тот давний эпизод прошел без последствий, а вот факт, что она работает теперь с ним, каждый день и допоздна, только создал бы напряженность в их еще не проверенном временем браке.

Однажды вечером, когда Кейт задержалась в кухне ресторана, завозившись с уборкой и пятидесятифунтовым мешком муки, из своего офиса наверху спустился Ги. Не сказав ни слова, он подошел и начал помогать. Она попыталась завести разговор, но он только усмехнулся и, не говоря ни слова, продолжил заниматься делом, которое ни в коей мере не соответствовало его положению. В какой-то момент он сделал неловкое движение, и поднявшаяся из мешка мука осела белой пылью на его бровях и черных волосах. Кейт рассмеялась, а он повернулся и посмотрел на нее голубыми глазами, в глубине которых стыли льдинки. Ему было наплевать, что она замужем. Ги стоял близко, и она видела, что его темная щетина под подбородком уже начала седеть. Он подступил ближе. Кейт отодвинулась, стараясь не подавать виду и сохраняя беспечное выражение, потом собрала вещи и двинулась к выходу. Его усмешка обратилась в кривую ухмылку – он понял, что она не прильнет к нему, не поддастся гипнотизирующей силе его взгляда. Ги отвернулся и, отряхиваясь от муки, поднялся наверх.

После этого ее статус в ресторане резко понизился. Дрожа от волнения и злости, Кейт рассказала Крису и о последнем эпизоде в кухне, и о давних отношениях. Он посмотрел на нее так, словно она призналась, что снова переспала с Жирдо. Скрытность была совершенно не в ее духе.

Кейт решила, что никаких секретов больше не будет. Хуже этого холодка в браке не может быть ничего.

Она вспомнила свою, двухнедельной давности, реакцию на крольчат. Вспомнила тайник с запасами воды и пищи, оборудованный в их домашнем гараже. Она не хотела этого, но оно выросло, как сорняк, из каких-то черных корней, душивших все здоровое. Если ей было стыдно за молчание о такой мелочи, то что же чувствовала Элизабет, скрывая существование Майкла?

Кейт поднялась, вытерла мокрые от росы босые ноги и вернулась домой.

14 апреля 1998 года

Два ребенка, которым нет еще и двух. Другие с этим прекрасно справляются, но у Угрюмки, похоже, ничего не получается. Я провела всего один день со своими – плюс несколько часов присматривала за сыном Кейт, – но совершенно вымоталась. («Никаких проблем», – всегда говорю я, когда она спрашивает. Говорю, потому что хочу, чтобы так оно и было.) А вот Дейву хоть бы хны, даже если он проводит с ними целый день. Для себя я объясняю это тем, что он вырос в большой семье, хотя, наверно, дело в другом. Дейв более толстокожий, более терпеливый, чаще улыбается. Детям с ним повезло больше, чем со мной. В самые темные моменты я утешаю себя тем, что, если не будет меня, они не пропадут.

Я всегда подозревала, что просто не создана для этого. Легко расстраиваюсь из-за мелочей. Почтальон звонит в звонок и будит Джону, уснувшего минут двадцать назад, а я уже готова расплакаться. Каждое утро я просыпаюсь с чувством, что попала в чужую жизнь. Ломает усталость. Под веки будто насыпали песок. Пугающие мысли о том, что готова сделать ради еще одного часика в постели, даже не обязательно сна. Просто покоя. Тишины. Одиночества.

Вчера, пока я нянчилась с Анной, Джона наверху раскричался так, что его вырвало. Пришлось прервать кормление, посадить дочку на пол и заняться сыном. Все в порядке, доктор Спок. Одного оставляешь на полу, чтобы помочь другому, и на ком это скажется через двадцать лет? Кому из них я нужна больше?

Кейт опустила на колени дневник, припоминая первое на острове лето материнства и тот день, когда она, оставив пекарню, спустилась по тропинке на берег – посидеть на камнях под грохот волн. На мгновение она представила, как делает шаг со скалы, исчезает в пене и вдыхает воду. Она любила и сына, и мужа, но любовь эта только добавлялась к импульсу. Объяснить такое было невозможно.

Потом она подняла голову и увидела у края тропинки Макса, заполняющего собой просвет в кустах. Он взял ее за руку и повел к себе, в кухню.

Может быть, что-то такое переживали все женщины в их группе? У нее закружилась голова. Что, если у всех матерей случаются моменты безысходности, но никто об этом не говорит?

11 мая 1998 года

Виктория аннулировала договор. В агентстве сказали, что никаких субконтрактов с фрилансерами они заключать больше не будут. Хочется швырнуть в окно телефон или встать на мосту и бросать камни в грузовики. Не то чтобы я много там работала, может быть, пятнадцать часов в неделю, но дело было не во времени и не в деньгах. И даже не в возможности пообщаться иногда – всерьез, по-взрослому – с клиентом, хотя это имело немалое значение. Дело было в идентичности, в идее и ее реализации, в ее праве на что-то, что не имело никакого отношения к Дейву и детям. И вот теперь чувство такое, что эта часть моей жизни закрылась.

23 мая 1998 года

Оставив портфолио и молокоотсос в машине, отправилась к какому-то младшему вице-президенту и попыталась рассказать о четырех проведенных мной кампаниях. Но уже на середине презентации поняла, что он слушает меня только из вежливости. Проблема в том, что в наше время очень немногие агентства используют фрилансеров, а те, что используют, делают это через субконтракт с прежним нанимателем. Все хотят иметь дело с реальным юридическим лицом; нет ничего более досадного, чем фрилансер с его отсталыми, ненадежными технологиями. Разумеется, это не относится к тому, у кого за спиной пищат и плачут детишки. Он сказал, что у них, возможно, появится вакансия на полный рабочий день, и посоветовал обратиться через месяц, но, конечно, полный день меня не устраивает.

Я оставила его с улыбкой, вручив одну из моих новеньких визитных карточек, которые заказала, чтобы дать понять, что я серьезная совместительница, а не какая-то импровизаторша, выполняющая работу на коленке, пока дети спят. Подняв руку, чтобы остановить такси, я ощутила влажное прикосновение блузки и, посмотрев, увидела темные пятна размером с четвертак, столь же заметные, как накладки с кисточками в стриптиз-клубе. Давно ли они у меня? Эта мысль сводила меня с ума. Доехав до Грэнд-сентрал, я вбежала в дамскую комнату, заперлась в туалетной кабинке и включила молокоотсос. Прибор загудел, и оставалось только догадываться, что могут подумать обо мне люди. Электробритва? Вибратор? Перед интервью на прошлой неделе я делала то же самое в тюремном туалете.

Собрав пять унций, я поспешила в главный зал и, пока просматривала информационные табло, успела в кого-то врезаться. Пять унций, везде и всегда. Потом позвонила сиделка. Анна проголодалась, но есть отказывается, когда я буду дома?

Уже в поезде я отвернулась к окну и расплакалась. Кого я пытаюсь обмануть? Можно проделывать все эти фокусы, стремясь провести мать-природу с помощью хитроумных гаджетов, таблеток, молокоотсосов и сиделок, но верх в конце концов всегда берет биология.

20 июля 1998 года

Полночь. Попросила Кейт приглядеть за детьми, объяснив поздним визитом к доктору, а сама забежала в копи-шоп – добавить кое-что к моему портфолио и отослать пару-тройку резюме. Перед тем как выйти, бросила в мусорный мешок несколько рубашек и брюк. Кейт спросила, зачем, и я, не моргнув глазом, ответила, что собираюсь занести их в благотворительный фонд.

После почты я выехала на автостраду. Опустила стекла, открыла крышу, включила какую-то жуткую музыку. Проехала один съезд, потом второй, третий. Свернув на скоростную автостраду Бракнер, я врубила звук на полную, так что ребра задрожали в такт басу. А потом услышала, как хлопнуло колесо.

Стояла с парнем из ААА и в какой-то момент поняла, что моя жизнь – это бесконечное повторение одной и той же сцены. Сколько бы раз я ни представляла, как уезжаю, и сколько бы раз ни делала этого по-настоящему, мне никогда не добраться до аэропорта.

27 августа 1998 года

Дейв улетел на три дня в Техас – какая-то конференция по инвентарю, – и я решила покрасить детскую. Уложила Анну в кроватку в нашей спальне и провела пару ночей в стране маленьких животных и детских стишков. Какое это удовольствие – «связывать два мира», как сказала Надя…

Надя? Кейт попыталась вспомнить кого-нибудь из их общих знакомых или кого-то, упомянутого в дневнике раньше, но так и не смогла.

«…Повсюду кролики Банни, настоящая кроличья оргия. Оказывается, мерло прекрасно помогает понять Беатрис Поттер и великодушнее взирать на прожитый день. Получается все лучше. Я говорю себе это и на 70 процентов в это верю.

На следующей неделе крестины Анны, и я ловлю себя на том, что начала молиться. Молиться не только о том, чтобы найти в себе внутренний источник качеств, необходимых, чтобы стать хорошей матерью, чтобы уметь притворяться таковой, пока не стану «ЖИТЬ, КАК ЕСЛИ БЫ…» – фраза из книжки моей матери».

К середине осени Элизабет нашла правильный ритм, уравновесив приятные для детей развлечения с вещами, которыми хотела заниматься сама. Однажды в пятницу, в конце сентября, пользуясь стоявшим еще теплом, Мартины устроили вечеринку по случаю установки новых качелей. Пока дети топтали грядки с помидорами и сражались за игрушки, а мужья интересовались мнением Кейт насчет ресторанов на Манхэттене, Элизабет тихонько ускользнула, вернулась домой, поднялась наверх и встала у окна. Вечеринка шла своим чередом, все прекрасно функционировало и без ее участия. Возле окна стояли, прислонившись к стене, ее картины. Она перебрала их, разглядывая отстраненно, как посторонний.

«У этой не соблюдены пропорции. Эта – откровенная, присыпанная сахарной пудрой халтура. Вот та неплоха, ее даже продать можно».

Спускаясь по лестнице, Элизабет услышала доносящийся из гостиной приглушенный голос Бриттани, устроившейся на оттоманке и разговаривавшей с кем-то о домашней системе сигнализации.

«…Без датчиков на стекле – ни на что не годится. Надеюсь, она извлекла урок из собственного опыта и поставит здесь что-нибудь получше. До сих пор не могу поверить… Лично я никогда бы…»

Оставаясь вне поля зрения, Элизабет заглянула в гостиную – Бриттани уже сидела рядом с Кейт, которая тихонько баюкала Пайпер. Прислонившись к стене, Элизабет ждала, что скажет подруга, а когда, немного погодя, Бриттани вышла, проскользнула в комнату.

«В такие минуты, когда не надо никого развлекать, она совершенно другой человек. За время беременности Кейт набрала вес, смягчивший очертания ее фигуры. Женщины всегда стремятся избавиться от этого веса, не понимая, что он добавляет им привлекательности и доброты. Я бы нарисовала ее профиль с густыми темными волосами до подбородка. Но мне не хочется спрашивать, а потом видеть тень дискомфорта на лице, попытку изобразить вежливое «нет» или скорее свести все к шутке».

Кейт почувствовала, как все ускоряется: дыхание, сердце… Тело как будто напряглось вдруг – во рту пересохло, глаза вытаращились, на руках и ногах зашевелились волоски. Полчаса назад она чувствовала себя измотанной после долгого дня, начавшегося с миниатюрного гольфа и с тех пор не давшего ей паузы, и уже собиралась закрыть дневник. Полчаса назад, но не теперь. Она как будто получила допуск к конфиденциальному, не предназначенному для чужих глаз отчету.

2 ноября 1998 года

Кейт начала работать в новом бистро, открытом недавно в городе кем-то из ее знакомых по кулинарной школе. Я подумала, что им понадобится какой-то графический дизайн – логотипы, меню, рекламные объявления и все такое. Дети невестки Лесли пошли в сад, так что утренняя няня ей больше не нужна, а значит, ее можно привлечь несколько раз в неделю. Я только намекну, посмотрю, как она отреагирует. Вероятно, Кейт попросит портфолио, так что мне лучше приготовиться. Прошлым вечером я засиделась допоздна, просматривала шрифты онлайн, вспоминала ее описание бистро. «Блидинг ковбойз» – старомодный, стертый по краям, в стиле «вестерн», но умеренном, без перебора. Или вот, «вилкалаизо», рукописный, четкий и незатейливый.

Дейв на три дня улетел в Калифорнию. Жизнь с двумя малышами – примерно то же самое, что бег на трех ногах. Я связана и не могу ни попасть куда-то вовремя, ни ответить быстро. Иногда меня охватывает иррациональный страх: вот-вот случится что-то ужасное, и мне суждено потерять одного из них. Безумие, но на какие-то секунды оно представляется вполне реальным, наказание за то, что я так медленно привыкаю к материнству.

18 ноября 1998 года

Сегодня после собрания коротко переговорила с Кейт насчет работы. Ничего внятного и конкретного: «Хм, я даже не знаю, что у них там с графикой». Она в нескольких словах изложила концепцию бистро, рассказала о людях – все из Нью-Йорка, с большим опытом. Но в конце сделала шаг в сторону, была мила и деловита, как и подобает профессионалу. И все же я поняла по уклончивому тону, что больше эту тему поднимать не стоит.

Если бы у них в штате был кто-то еще, кто занимался бы дизайном, она бы, наверно, так и сказала. Значит ли это, что Кейт не хочет работать с подругой? Или она полагает, что мне недостает таланта? Могла бы по крайней мере попросить портфолио.

Все было так очевидно, что нам обеим пришлось делать вид, будто ничего и не происходит. Кейт просто не хочет рисковать своей репутацией, продвигая меня вне очереди. Я ведь всего лишь Элизабет, и мое – это кролики на стене в детской.

Когда Элизабет пришла к ней с предложением по дизайну, Кейт имела самое смутное представление о ее прошлых успехах. Знала, что Элизабет работала в каком-то рекламном агентстве, но считала, что ее обязанности лежали преимущественно в административной сфере, а потом вообще на какое-то время забыла об этой странице в жизни подруги. Кейт порылась в памяти, где могли сохраниться соответствующие воспоминания, – рассказ Элизабет о работе над рекламным объявлением, ее радость по случаю успешного завершения проекта или отлова нового клиента, – но ничего не нашла. Изредка она вроде бы говорила, что заработалась допоздна и устала, но Кейт полагала, что ей приходилось заниматься счетами и налогами, работой нудной и утомительной. На самом деле она никогда не спрашивала, а потому ей и в голову не пришло поместить Элизабет в одну комнату с нью-йоркскими дизайнерами и шеф-поварами, командой инвесторов, уже брюзжавших по поводу того, что этот городок недостаточно хорош для их ресторана. В то время сама Кейт пыталась перейти от одной жизни к другой, и переход этот давался трудно – две половинки складывались плохо. Тот разговор она припоминала с большим трудом. Просьба Элизабет влетела в одно ухо и вылетела в другое, и Кейт о ней больше не думала. Для нее эпизод не имел последствий.

Ее подташнивало от голода, усталость давила так, словно она пробежала несколько миль. Она не знала, что чувствует, и лишь с нарастающим волнением сознавала, что восприимчивость отключилась, а в некоторых отношениях никогда и не включалась. Кейт вскочила и торопливо спустилась по лестнице. Пройдясь по гостиной, собрала детские книжки. Отложила в сторонку. Поправила подушки на диване. Теперь она видела, что в свое время вынесла поспешное и, как оказалось, неверное суждение. Элизабет представлялась ей человеком правильным и щедрым, уступчивым и всегда со всем согласным, мыслящим просто и приземленно. Ее немногословность, как думала Кейт, объясняется отсутствием страсти, а то, что казалось покорным принятием жизни (даже месяцы спустя после рождения Анны Элизабет слонялась по дому в неопрятной, бесформенной одежде и с немытыми волосами), было в действительности чем-то гораздо более сложным, неким мрачным, унылым местом. Принятая Кейт формула – в чужую душу не залезешь – не распространялась на Элизабет; она не ожидала от подруги многого и транслировала это свое отношение через бесчисленное множество мелочей.

Кейт открыла холодильник и машинально, даже не заглянув в него, закрыла дверцу. Открыла снова. «Могла бы по крайней мере попросить портфолио». Ни чаю со льдом, ни йогурта, ни мороженого. Ходила за покупками, а из этого так ничего и не купила. «…Просто не хочет рисковать своей репутацией». Оставленный на кухонном столе сотовый успел разрядиться. Кейт вдруг почувствовала, что о ней судили по тому, чего она не сделала.

Она подключила телефон к сети и сразу увидела, что получила два сообщения. Первое – от еще одного слесаря, отказывавшегося работать с замком старинного сундучка. Работы сейчас много, кругом взломы, а жизнь такая дорогая…

Кейт удалила сообщение и перешла ко второму.

«Привет, Кейт. Знаю, мы только что разговаривали, но у меня тут новости».

Она сразу узнала голос и тон Дейва, неторопливый и небрежный.

«Компания посылает меня завтра в Бостон, и я подумал, что возьму с собой ребят, а утром, по пути домой, заглянем к вам. Немного развеемся. Если, конечно, тебе это удобно. Где-то ближе к полудню. Позвони».

Дейв собирается в Грейт-Рок. Кто бы мог подумать, что ему захочется провести день в ее компании. Кейт взяла из холодильника банку пива и секунду постояла в холодке у открытой дверцы, прикидывая, каково будет принимать Дейва в отсутствие Криса.

Он обвинил ее в пропаже ключа. Потерян или украден – для него это значения не имело. Кейт приложилась к банке. «Поскорее бы все кончилось».

Она открыла дверь, выглянула в ясную ночь. Прошла босиком по влажной траве. Прогулялась до пристройки, где хранились инструменты. Мотыги, лопаты, молотки, топоры. Взяла молоток-гвоздодер, вернулась в бунгало и поднялась на чердак. Прочитанный на две трети дневник с фотообложкой лежал на шезлонге.

Кейт сделала еще глоток, подняла молоток и ударила по замку. Удар получился скользящий, и на замке не осталось даже царапины. Она ударила сильнее, по краю замка, расщепив дерево. И еще раз. И еще. Старый замок погнулся, но не открылся. Будь на его месте боксер, он стоял бы, мотая головой, на коленях, не желая сдаваться. Она ударила еще раз, и металл не выдержал. Пружина сработала, и крышка криво повисла на погнутых железках.

Кейт подняла ее и заглянула внутрь. На стопке книг лежала последняя, в однотонной светло-коричневой обложке, тетрадь, та самая, в которой Элизабет писала перед полетом в Лос-Анджелес.

Снизу донесся встревоженный крик. Пайпер проснулась и, напуганная странными звуками, звала мать. Спустившись, Кейт увидела стоящую у подножия лестницы дочь. Успокоить, подождать, пока она сходит в туалет, уложить – времени уйдет немало.

Глава 23

В тишине субботнего утра послышались чьи-то шаги по гравию, кто-то бежал со стороны подъездной дорожки. Джона и Анна появились из-за дома и подбежали к крыльцу. За ними неторопливо шел Дейв Мартин, ведя за руку Эмили, неуклюже ступавшую по траве.

Кейт неприятно поразил вид Дейва. Волосы отросли и завивались над ушами, он сильно похудел, и рубашка висела на нем, как пиджак на слишком узких «плечиках», собравшись складками на груди. Поднимались они медленно, то и дело останавливаясь; на Эмили были сандалики на толстой подошве, и каждая ступенька давалась ей с трудом. Кейт стояла, придерживая сетчатую дверь, и ждала.

– Привет! – она прищурилась от утреннего солнца.

– Вы только посмотрите, загорела и похорошела. – Дейв склонился, положив руку ей на плечо, и чмокнул в щеку. Под глазами у него темнели круги, как у человека, работающего в ночную смену. – Чудное местечко вы себе подобрали.

– Потому мы и ездим сюда каждый год. – Кейт склонилась к споткнувшейся у двери Эмили. – Привет. Ты уже хорошо ходишь.

Она придержала дверь, и малышка проковыляла в дом.

– Твои ребята что-нибудь ели?

– Немного. В общем-то, нет. Всякую ерунду на пароме.

Кейт прошла на кухню и сняла с полки еще три тарелки. В доме совсем не было игрушек для малышей, так что она поставила на пол несколько мерных чашек, чтобы Эмили было с чем поиграть.

– Кофе?

– Нет, спасибо. Кола есть?

Кейт жестом указала на холодильник и принялась раскладывать по тарелкам блинчики. Дейв достал и открыл газировку, потом взял молоко для чашки-непроливашки Эмили. Все это он проделал совершенно раскованно, будто они едва ли не ежедневно бывали на кухне друг у друга. Так же вели себя в доме друг у друга женщины из плей-группы. Пока дети играли в другом конце комнаты, взрослые перекинулись ничего не значащими репликами. Может, все еще и обойдется.

– Видишься с кем-нибудь из нашей группы? – спросила Кейт.

Он сделал большой глоток из банки и облокотился о стойку.

– Случается. Но регулярно они уже не собираются. Группа фактически распалась. – «Уже» относилось ко времени до смерти Элизабет, и они оба это поняли.

– Ты же знаешь, сколько появляется новых забот, когда дети идут в подготовительную группу. Но в прошлом месяце мы все же устраивали пикник с Реган и Бриттани.

Бриттани. Кейт встрепенулась, как от звонка будильника. Надо бы позвонить и поговорить. Несколько лет назад, как раз перед рождением второго ребенка, Бриттани узнала, что ее муж завел интрижку с женщиной из своего офиса. Она чувствовала себя ужасно, говорила, что вот-вот лопнет, но держалась стойко и не подавала виду, что что-то случилось. Кейт ни за что бы не догадалась, если бы не странное выражение, с которым она наблюдала за Элизабет с Дейвом, шутливо пикировавшимися на какой-то вечеринке. Во взгляде ее читались зависть и грусть. Позже, в гостиной, где Кейт нянчилась с малышкой, а Бриттани отдыхала на диване и бросала ехидные реплики по адресу системы безопасности в доме у Элизабет, Кейт и задала самый обычный вопрос. «Все в порядке?» И Бриттани не выдержала. Казалось, она только и ждала, чтобы кто-то спросил ее об этом.

Щелк – вспышки света с дивана, где играли дети. Джеймс взялся фотографировать Джону и Анну.

– Поосторожнее там, Джеймс! – крикнула Кейт. – Это наша хорошая камера.

– Я знаю, как ею пользоваться, – ответил он, наводя камеру на высунутый язык Джони.

Эмили захныкала, и Дейв вручил ей лопаточку и мерные ложки, которые взял с сушилки.

– Давно разговаривала с Крисом? – поинтересовался он.

– Несколько дней назад, перекинулись парой слов, пока у него была такая возможность в аэропорту Джакарты.

– Так он в Джакарте.

Кейт послышалось в его голосе облегчение. Она разрезала блинчики на тарелке, словно для игры в крестики-нолики, и взглянула на него, ожидая продолжения. Он взял кусочек для Эмили и склонился над ней. Малышка задумчиво повертела блинчик в руках.

– Как няня, справляется? – спросила Кейт.

– Знаешь, у нее отлично получается. – Он прислонился к столу. – Ребята ее обожают. Девушка только окончила колледж, и энергии у нее хоть отбавляй. Приехала с целым рюкзаком поделок и всего такого. Она с ними до обеда, ждет, пока я вернусь с работы. Если задерживаюсь, купает детей. Так что все более или менее под контролем.

Кейт передала тарелки с блинчиками на детский стол, а одну поставила перед Дейвом.

– Похоже, агентство со своей задачей справилось. Насколько я знаю, с первой попытки получается не всегда.

Кейт отпила кофе и прислонилась к столу с другой стороны. И каково молодой женщине оказаться в доме у только что овдовевшего папаши, целый день проводить в окружении фотографий матери детей, забота о которых легла теперь на ее плечи? Обнимать их, приучать к порядку. Кейт представила, как Дейв возвращается к обеду и входит в кухню, где дети едят куриные наггетсы. «Привет, семья! Я дома». И наверняка возникают неловкие моменты, когда взрослые сталкиваются в тесной кухне, случайно касаясь друг друга. «Извините!» – вежливо говорят они друг другу, торопливо отступая. Рассматривает ли она Дейва только в качестве нанимателя или все же видит в нем еще и одинокого, свободного мужчину? Тот факт, что Дейв – вдовец, может и отпугивать, и притягивать. Человек, понесший тяжелую потерю, вызывает сочувствие.

Яркая вспышка едва не ослепила Кейт.

– Чиииз! – протянул Джеймс.

– Ну ладно! Все, хватит. Оставь камеру в покое, – приказала Кейт. – Сейчас я ее уберу, а потом возьмем с собой.

– Мы пойдем на пляж? – спросила Пайпер.

– Конечно. У всех есть купальники?

– У меня есть, – ответила Анна. – Розовый с юбочкой.

– А на моем нарисованы сандалики и сливочное мороженое, – похвастала Пайпер.

– Вообще-то, у тебя на купальнике настоящее мороженое, – заметила Кейт. – Ты вчера уронила на него свой рожок, и мы его еще не постирали.

– Ну и ладно, – примирительно, с ноткой южной вкрадчивости вмешался Дейв. – Все равно ведь в воду.

Предвечернее солнце, пройдя сквозь кроны высоких деревьев, расчертило газон полосами, как игральную доску. Кейт сидела на ступеньке крыльца, складывая половинки гамбургеров и посматривая на играющих в крокет детей. Эмили, словно маленькая фея, ходила за ними по траве в своей розовенькой ночной рубашечке, сталкивая воротца и пытаясь унести яркие мячики.

Дейв разжег гриль, сел на ступеньках позади нее и, подавшись вперед, наблюдал за детьми. Морская соль припорошила его предплечья и прилипла к темным волосам. На смуглой коже теснились веснушки, отчего он выглядел более загорелым, чем был на самом деле.

– Это бомба замедленного действия.

– Ты о чем? – Кейт положила на поднос кругленький пирожок.

– Когда дети заметят, что Эмили таскает у них мячики и все им перепутала, такое начнется, что и чертям станет жарко.

– Может, и так. – Она прихватила еще пригоршню фарша. – А может, ей скоро все это надоест. В доме есть книжки, пусть почитает. То есть посмотрит.

Дейв вздрогнул, заметив, что Джона размахивает битой в опасной близости от лодыжки Анны.

– Почитать. Давненько ж я ничего не читал. Газеты и журналы забросил с прошлой осени. Они вгоняли меня в депрессию. Забросил и забыл. Лучше бы что-то биографическое, размять мозги. Что-нибудь, кроме телевизора по вечерам.

– Понимаю. У меня здесь есть целая стопка книг, которую я даже не распечатывала.

Кейт тут же, не успели они сорваться с губ, пожалела о своих словах. Если она не читала книги, то лишь потому, что была поглощена чтением другого рода.

– Забыла про булочки. Может, выпьешь пива или чего-нибудь еще, пока схожу?

Дейв кивнул. Она прошла в дом через двери со стороны патио, стараясь вспомнить, осталось ли еще в холодильнике пиво. По пути в кухню заметила свой телефон, который забыла взять с собой на пляж. Новое сообщение.

«Привет, милая. Хотел звонить, чтобы ты там не волновалась. Эти взрывы на Бали довольно далеко от нас. Мы как раз выезжали на побережье. В любом случае наша работа здесь закончена. Сегодня вечером буду в Сеуле, а завтра ночью – дома. И потом до конца недели с пляжа никуда. Поцелуй от меня ребятишек».

Взрывы? Кейт поискала рукой, на что бы опереться. Она весь день не включала ни телевизор, ни радио. Может, потому Дейв и спросил, когда она в последний раз разговаривала с Крисом. И успокоился, услышав, что он в Джакарте. Десять дней, как муж уехал, а кажется, прошли месяцы. И она даже не знала, что Крис уезжал из Джакарты на Бали.

«Выкинь из головы, – приказала себе Кейт. – Все позади. Крис едет домой». Она достала из холодильника пару бутылок пива, открыла и приложила одну к шее. Холодок просочился под кожу, словно анальгетик.

Когда Кейт вернулась на крыльцо, Дейв был на лужайке и показывал Пайпер, как нужно держать крокетный молоточек. Он стоял за ее спиной, придерживая ручки Пайпер так, чтобы молоток мог раскачиваться взад и вперед строго между лодыжками. Кейт подхватила со стола камеру, навела и подстроила фокус. Молоточек раскачивался, как маятник. Ярко-желтый мяч пролетел добрых семь футов и остановился у следующей калитки. Пайпер удивленно уставилась на него. Дейв поднял большой палец. Потом отступил на шаг назад и, размахнувшись, как в пантомиме, повторил движение в замедленном режиме.

Кейт никогда не видела, как Дейв играет в гольф, но представила легко: по тому, как он стоял, слегка расставив ноги, как держал молоток – почти как клюшку для гольфа, – как работали мускулы при замахе, свободно и легко, без малейшего напряжения. В его движениях чувствовалась спокойная уверенность. Интересно, всегда ли он был таким ловким и грациозным или это далось годами практики и многолетними выступлениями перед толпами зрителей и объективами камер. Наверное, она даже в сонном состоянии могла бы испечь булочку с хрустящей корочкой, вот только в раскатывании теста никакой грации нет. Прежде ей как-то не приходило в голову, насколько элегантен гольф. Только наблюдая за Дейвом на собственной лужайке, она поняла, что это на самом деле такое.

Вдалеке от них Джеймс провел мяч через воротца уверенным длинным ударом.

– Есть! – выкрикнул Дейв, в три широких шага подходя к нему со вскинутой приветственно рукой. – И Спенсер на наших глазах вырывается вперед своим знаменитым «берди».

Ладонь и ладошка встретились в воздухе со звонким хлопком.

Примерно так же Элизабет описывала его отношения с племянницей и племянником. Для них он был не только дядей, но и кем-то вроде лагерного вожатого. «Дейв более толстокожий, более терпеливый, чаще улыбается». Когда Элизабет писала эти строчки, она едва справлялась с двумя. А вот Дейву за весь день на острове и трое оказались вполне по плечу. Хотя к тому времени, как появилась Эмили, Элизабет также сделала большой шаг вперед. Кейт вспомнила о том, как Элизабет приезжала в Нью-Йорк, спустя несколько месяцев после рождения Эмили. Кейт была занята своими кулинарными делами, и они встретились в городе на каком-то праздничном концерте для детей. Когда Джона с Анной принимались дурачиться, Элизабет ловко управлялась с ними, восстанавливая порядок без тени раздражения. А когда они снова расшалились, поднялась со своего места и вывела их, положив каждому руку на затылок и придерживая у груди слинг с малышкой Эмили. Она даже оглянулась через плечо и улыбнулась – мол, мы сейчас. Кейт помнила, какой невозмутимой казалась тогда Элизабет. Она еще не дошла в дневниках до этого периода, так что судить наверняка, насколько верным было то впечатление, не могла.

Дейв возвратился и сделал большой глоток из бутылки, которую Кейт поставила прямо на ступеньку.

– Скучаешь по гольфу?

Он замялся, и ей показалось, что он уклонится от прямого ответа, отделавшись фразой, вроде «я же остался в гольфе».

– И да, и нет. Я очень люблю эту игру, само собой. Только это все словно осталось в другой жизни. Чем я занимался до того – и чем занимаюсь после. Акт первый, акт второй.

Он не стал уточнять, что имел в виду под «до того». Теперь большинство «до того» связывались со смертью Элизабет, но в данном случае вполне могло относиться к тому ограблению, после которого ему пришлось выйти из турнира.

– Я не много знаю о гольфе, но у тебя ведь перед уходом были неплохие результаты?

– Шло хорошо, – легко согласился Дейв, пощелкивая ногтем по этикетке на бутылке. – Чем выше в рейтинге, тем лучше деньги. Только для этого требуется пожертвовать всем. Меня никогда не было дома. Ну, а когда в семье происходят определенные изменения… Каким я был отцом. Да и мужем, наверно… Так что пришло время подыскать другое занятие.

Он встал, взял у нее поднос с пирожками и стал раскладывать их на решетке гриля – как крупье карты.

– Но так и есть, уходить из турнира было нелегко. Как и попасть туда.

Казалось, все, что касалось гольфа, его больше не беспокоило. Кейт ожидала, что тема окажется запретной. Может, так оно и было какое-то время. А может, это объединяло их с Элизабет – оба замыкались в своем разочаровании. Каждый создал для себя определенную версию другого и не допускал ни вариаций, ни слабости.

– Элизабет тоже было тяжело отказаться от работы, – полувопросительно сказала Кейт.

Дейв помедлил, вертя в руках кухонную лопаточку.

– Да, до некоторой степени.

Он прижал гамбургер к решетке, и тот зашипел.

– Работу она на какое-то время подсократила, но контракт решила не возобновлять после рождения Анны.

– Элизабет «решила»?

Дейв быстро на нее посмотрел. Пламя полыхнуло от стекающего с гамбургеров жира.

Кейт уже пожалела, что спросила, и хотела взять свои слова обратно.

– С двумя детьми свободного времени почти не оставалось, – сказал он, – просто не продохнуть.

Дейв больше не смотрел на нее. Но Кейт и так знала, что вряд ли сможет прочесть в его взгляде, верит ли он сам в то, что говорит.

Мороженое текло по рукам, капли шоколада покрывали пятнами пижамы. На дворе стемнело, дети упивались праздником молча.

– Наверно, мне будет не хватать этой лужайки, когда мы снова вернемся в Вашингтон, – сказала Кейт, слизывая подтаявшее мороженое со своего рожка. – Лучше всякой няни – открываешь дверь, и они выходят; шум и драки сразу наполовину сокращаются.

– У нас свой дом, – заметил Дейв. – Пока не польет, мы всегда на улице. Почти и не ходим больше никуда. Народ сам к нам приходит. – Он открыл пластиковый контейнер, зачерпнул пригоршню черники и положил несколько ягод перед Эмили. – Сколько лет вы сюда приезжаете?

– Этот уже десятый. Я очень люблю это место. В доме даже есть комната для чтения. Наверху, где обычно устраивают чердак, такой маленький закуток. Я там много времени провожу.

Дейв поигрывал ягодкой, прикрывая ее ладонью, а дочка отгибала его пальцы один за другим.

– Похоже, ты нашла неплохое место для чтения дневников.

Кейт замялась, откусила мороженого.

– Так и есть. По ночам, когда никому не нужна. Так здорово смотреть оттуда на воду в темноте, на все эти огоньки, горящие на судах.

Дейв держал прямо перед собой пивную бутылку, перекатывая ее между ладонями. Эмили давила пальчиком ягоды на столе и вытирала сок о свою пижаму.

– Кейт, я знаю, как серьезно ты к этому отнеслась…

Струйка мороженого поплыла вниз по рожку на палец, и она неторопливо ее слизнула. Подтаявший шоколад мягко таял между зубами. Дейв помолчал, ожидая ответа.

– Стало быть, ты собираешься поступить с ними по-благородному – убрать сундучок в подвал, оставить детям или что там еще она хотела. Только вот в то последнее лето Элизабет была сама не своя. Не думаю, что она поступила бы так в другое время, передала сундучок постороннему.

Он сказал это, глядя в глубину двора, но потом пристально посмотрел на Кейт.

– У меня есть право знать, и я имею в виду не только последнее лето. Так что ты, конечно, читай, но мы оба знаем, где эти тетради должны быть.

От его взгляда ей стало не по себе. Язык тела не выражал угрозы, но смысл послания дошел до нее на каком-то интуитивном уровне: где бы она ни жила, куда бы ни уехала и сколько бы времени у нее ни заняло чтение дневников, он всегда будет рядом. Будет ждать.

Дейв поставил свою бутылку на стол, что, по всей вероятности, должно было означать «я сказал все, что хотел, и разжевывать не намерен». Он выразился с большей прямотой, чем Кейт могла ожидать, и с большим самообладанием, а то, как смотрел на нее, противоречило всем ее представлениям о нем. Либо она составила о нем неверное мнение, либо он изменился.

Под его взглядом Кейт почувствовала, как уверенность снова вливается в нее и заполняет трещинки. Дейв хочет, чтобы она сказала «ладно», но этому не бывать.

– Ммм… хммм, – пробормотала она.

Он кивнул и спокойно уселся на ступеньку рядом с ней. Кейт ничего не добавила, а он не спросил.

Через минуту Дейв встал.

– Ребята, через десять минут уезжаем! – крикнул он через лужайку. Подобрал чашку-непроливашку Эмили и смахнул в ладонь крошки, бросив Кейт через плечо:

– Не станешь возражать, если я по-быстрому схожу в душ, а ты пока присмотришь за Эмили? Хочу сполоснуться перед поездкой.

Тон жесткий, но не враждебный. Он уедет, не держа зла, потому что они поняли друг друга. Больше говорить нечего – ситуация ясна.

– Конечно, – ответила Кейт. – У нас прекрасный открытый душ. Там, за углом дома.

– Ничего, если я воспользуюсь тем душем, что в доме?

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Киммерийцам и скифам, кочевым властителям причерноморских степей на протяжении большей части первого...
Метод Иннокентия Анненского, к которому он прибег при написании эссе, вошедших в две «Книги отражени...
Отдавая предпочтение упражнениям для пресса, ягодиц или ножек, мы зачастую забываем про свой «внутре...
Чтобы чувствовать себя красивой, здоровой и сексуальной, достичь гармонии и равновесия, получать удо...
Продвинутые специалисты фитнес-индустрии всегда заботились о красоте женской фигуры, разрабатывая дл...
Недостаток многих фитнес-программ заключается в том, что они очень узко нацелены на проблемные зоны....