Незавершенное дело Элизабет Д. Бернье Николь

Кейт вымученно улыбнулась. Дети как зачарованные наблюдали за новорожденными крольчатами. Они бывали в детском зоопарке. Бывали в цирке. Видя, как они радуются, Кейт тоже улыбалась, как и любая мать, у которой нет воспаления под правым ухом.

– Нам надо завести домашнего питомца, – сказала Пайпер. – Кролика. Или котенка.

– Или хомячка, – добавил Джеймс. – У Роберта из нашего класса дома два хомячка. Они грызут коробки и держат еду за щекой.

– Может быть, – туманно пообещала Кейт. – Когда-нибудь. После лета. – Поглаживая дочь по голове, она осторожно развернула ее от кустов и направила к дому. – А вы рассказали миссис Каллум, как хорошо сыграли вчера в мини-гольф? Как попали мячами в одну лунку?

– О, это, наверно, нелегко. Поздравляю. – Миссис Каллум улыбнулась. Ей, конечно, хотелось, чтобы дети остались. – Не знаю, может, уже поздно для полдника, но у меня есть свежее печенье. А там, смотришь, и крольчата проснутся.

– Спасибо, но у нас свои планы на вечер. – Кейт положила руку на плечо Джеймсу. – Если приберетесь и быстро пообедаете, то мы успеем еще раз поиграть в мини-гольф.

Она подождала, пока они придут домой, и только тогда сказала то, что хотела сказать с того самого момента, как увидела детей возле куста.

– А теперь идите и хорошенько вымойте руки. – Кейт отправилась в ванную, прихватив из кухни бутылочку с антибактериальным мылом, и сама взялась за дело. Потом взглянула на этикетку – «убивает 99 процентов микробов» – и вручила каждому по полотенцу. – Вообще-то, у меня предложение получше. Давайте-ка примем душ.

– Душ? Сейчас? – поморщился Джеймс. – Но еще не вечер. Мы даже не пообедали.

– Да, но давайте помоемся, поедим, поиграем в мини-гольф, а потом, может быть, еще и угостимся мороженым. – Кейт бросила на стол свой последний козырь, и теперь в арсенале ничего уже не осталось. – Ну-ка раздевайтесь. – Она открыла дверь душевой и сняла с крючков два полотенца.

Мимо душевой, направляясь в гостиную, прошел Крис.

– Что? Они уже принимают душ?

– Конечно, а почему бы и нет? – пожала плечами Кейт, подкручивая холодный и горячий краны.

– Но еще только четыре.

– Мы могли бы пораньше поужинать, а потом, раз уж мыться будет не надо, поиграть вечером в мини-гольф.

Крис посмотрел на нее так, словно она предложила пообедать в Париже.

– Но это же полная ерунда. Сегодня хороший день. Я думал, что мы сходим на пляж. Дети, хотите сходить на пляж до обеда?

Они тут же встрепенулись. Праздник продолжался.

– Крис, я не думаю…

– Не думаешь что? – Недоуменный тон сменился язвительным. – Мы же в отпуске, Кейт. Не упрямься. И… что это у тебя с шеей?

Она посмотрела в зеркало – волосы повлажнели от пота и слиплись, а на шее, на самом виду, появилось покраснение.

– В саду есть ядовитый плющ? – спросил Крис.

– По-моему, есть. – Кейт небрежно коснулась воспаленного места. – Не проходит. Надо будет взять в магазине какую-нибудь мазь.

– Быстро оно у тебя появилось, – озабоченно заметил он. – Детям надо быть поосторожнее в саду. Ну что, идем на пляж?

Дети выскользнули из душевой и направились к выходу, оставив на полу полотенца. Кейт опустила голову и медленно, глубоко вздохнула, потом подняла полотенца, повесила их на крючки и последовала за всеми.

На пляже было тихо – кто-то прогуливался, кто-то запускал воздушного змея, рыбаки готовили свои снасти, дремали юные парочки. Дети побросали игрушки и направились к воде. Кейт улеглась на песок возле пляжной сумки с обычным снаряжением: бутылки с водой, солнцезащитный крем, бумажник, роман, дочитать который ей, похоже, было не суждено, хотя она и брала его с собой каждый раз.

Крис устроился тут же, на одеяле, с довольным выражением наблюдая за детьми.

– Ох и нравится ж мне здесь.

Для счастья ему требовалось совсем немного. Не потому, что он был таким уж простаком, легкомысленным и беззаботным: его раздражали и люди, стоявшие на пути к выбранной им цели, и те, кому нравилось все усложнять. Но он ценил скромные удовольствия, любил, когда все делается так, как надо, и скорее наслаждался моментом, чем зацикливался на том, что будет или чего не было. Он обладал тем врожденным равновесием, которое другие ищут в кабинете психиатров и объятиях любовниц, и эта внутренняя сбалансированность помогала ему избежать как сумасшедших взлетов, так и оглушительных падений. Обратной стороной этого дара было то, что он не мог сочувствовать людям, чьи проблемы проистекали из чего-то неуловимого, трудно постижимого. Их он называл путаниками. «Им нужно хобби, – говорил Крис, – что-то такое, на что они могли бы смотреть, кроме собственного пупа».

Он выставил подбородок и закрыл глаза, как будто мог спать, опираясь на ладони. Это место было одним из его любимых, а бывать ему довелось на пляжах по всему миру. Иногда в сопровождении Кейт. Но путешествия не испортили Криса, он умел получать удовольствие от самых обычных, порой весьма непритязательных мест. Незадолго до обручения они ездили на Багамы, проверить инвестиционный потенциал старого курорта возле Нассау. Сигнал поступил от одного нового источника, но на месте выяснилось, что отель безнадежен. Они провели там только один день и одну ночь, а вечером отправились пообедать в центр. За окном такси пролетали ветшающие здания в колониальном стиле, прячущиеся за давно не крашенными железными воротами, обклеенными постерами социальных служб. В заведении на Парламентской площади им подали переваренные хвосты омаров в сливочно-шампанском соусе. На веранде, где они расположились, шумная компания американцев то и дело разражалась бесцеремонным гоготом. Потом они сидели за отелем, в темноте, предпочтя песок продавленным и ржавым шезлонгам. Сидели молча, и над ними, как транспаранты какого-нибудь партийного съезда, хлопали кроны пальм. И Крис улыбался тогда… как сейчас.

«Откуда такое хорошее настроение?» – спросила она, удивленная тем, что он, похоже, нисколько не расстроился из-за неудачной поездки.

«А почему бы ему и не быть? Я с тобой». И он снова улыбнулся, как будто этого было вполне достаточно. Если бы тогда, еще до обручения, она заболела, если бы ей поставили такой же, как Элизабет, диагноз, Крис бросил бы все и примчался к ней. Кейт наклонилась вперед и положила руки на колени; в рыжеватых волосках на ноге мужа застряли серые песчинки. В этом она нисколько не сомневалась.

– Что такое на тебя нашло? – Голос Криса оторвал ее от воспоминаний. – Там, в доме?

Кейт вздрогнула от неожиданности – ей казалось, он спит.

– Что ты имеешь в виду?

– Всю эту затею с душем. Сцена в духе леди Макбет. Ты так терла наших бедняжек… – шутливо заметил Крис.

Кейт хотела отделаться какой-нибудь остротой – у нее всегда был в запасе отходной вариант, – но в этот раз ничего подходящего в голову не пришло. Может, стоит для разнообразия ничего не выдумывать, не заметать следы, а сказать правду, все, как есть? Она попыталась представить, что будет потом: Крис станет каждый день оценивать ее состояние, выискивать признаки побеждающей логику и здравый смыл паранойи. В его отношении к ней заведется червячок сомнения. Сочувствие, пусть и искреннее, благонамеренное, разведет их, и Крис будет общаться с ней как с ребенком. Кейт поежилась.

Но что, если она недооценивает мужа? Что, если, начав с туляремии, она пойдет дальше? Крис будет хмуриться, не понимая, в чем дело, но будет и беспокоиться, потому что любит ее, и что случается с ней, то случается и с ним, и со всеми ними. Нет, лучше и не стараться что-то скрыть.

Она сняла очки и повернулась.

– Помнишь туляремию? – Наблюдая за играющими у воды детьми, Крис прикрылся ладонью от солнца. Пайпер не разрешалось заходить глубже чем по колено, если рядом нет кого-то из взрослых. Потом он посмотрел на Кейт, кивнул, давая понять, что слышал, и едва заметно усмехнулся.

Вообще-то, она ждала не усмешки. Она ждала вопроса или комментария – чего-то такого, что открыло бы дверь остальному, но Крис ничем не проявил своей озабоченности и продолжал смотреть на детей.

Понемногу до нее дошло – он просто неверно ее понял. Решил, что она пошутила. «Помнишь туляремию». Усмешка означала, что шутка ему понравилась.

Кейт снова надела очки и повернулась к воде.

– Идите поиграйте с нами, – позвал родителей Джеймс.

Крис медленно поднялся, вытянул руки вверх и выгнулся. В спине у него хрустнуло.

– Ты идешь? – Он снова улыбнулся и протянул ей руку.

Кейт задержалась лишь на долю секунды.

– Конечно. – Она встала, бросила книжку в сумочку и, оставив ее на песке, шагнула за мужем.

Понедельник, 13 августа 1994 года

Сегодня была на приеме у доктора. Прежде чем обсуждать варианты лечения, она спросила, не беременна ли я. Я ответила, что это невозможно. Она все же решила проверить, и тут вдруг выяснилось, что невозможное возможно. У меня застучало в ушах, как у восемнадцатилетней девчонки: как? Как? Невероятно! Глупая, глупая.

Беременная. Беременная и больная. Беременная, больная и одинокая. Как в плохом телесериале. Я бродила по городу, пока не заметила, что уже темнеет, а когда остановилась и огляделась, то увидела, что стою перед Национальным клубом искусств. Я присела на корточки у ограды парка. Те же красивые окна. Те же красивые люди, бокалы и воздушные поцелуи, вытянутые шеи и аплодисменты. Когда тринадцать лет назад я сидела здесь, обдумывая то же решение, то ожидала от жизни другого. Уже не помню, чего именно. Наверное, думала, что это решение подтолкнет мою жизнь в каком-то определенном направлении – выставки, путешествия, культура и все прочее. И ничего такого не случилось. Я рисовала себе путь наверх, со дна к… к чему-то. Не к богатству, но к некоему артистическому сообществу, члены которого трудятся не разгибая спины, занимаясь любимым делом и стремясь создать нечто из ничего. И ничего. Я даже степень не получила.

Упущенный шанс, ушедшие в песок старания… Все пошло не так, как хотелось, и вот уже жизнь растрачена впустую ради неясной идеи, ради цели, к которой я так и не дошла. Я была так уверена в своем потенциале и так оскорблена несправедливостью судьбы. Мои решения и мотивы спутались в такой клубок, что тогда это было простительно. Но можно ли сказать то же самое, найти оправдания сейчас? Не знаю.

В окнах по соседству с клубом зажегся свет. Люди вернулись домой и приступили к обычным делам. Готовили, ели, делали домашнюю работу, дети занимались музыкой. Странный театр – сидеть снаружи и видеть все это. В другом доме, в комнате на втором этаже, появились женщина и ребенок. Девочка только что приняла ванну и никак не могла угомониться, а мать, натянув на нее сорочку, пыталась расчесать ей волосы. Дочка в очередной раз обернулась, женщина рассмеялась, а потом, обняв ее за плечи, повернула вперед и снова взялась за расческу. Глядя на них, я вспомнила, как в двенадцать лет работала нянькой у одной доброй женщины с трехлетней дочкой. Как счастливы они были в своей маленькой вселенной. Комната девочки и окно клуба, где шла вечеринка, находились в нескольких футах друг от друга, но казалось, что их разделяют миллионы миль.

Четверг, 16 июня 1994 года

Врач советует ничего не предпринимать, говорит, что беспокоиться пока не о чем и, возможно, моя проблема решится сама собой. Она записала меня под именем О. Б. и сказала, что мне нужно как можно скорее сходить в пренатальный центр и что мы будем внимательно наблюдать за моими ненормальными клетками. Иногда беременность подталкивает их к быстрому росту, а иногда они просто исчезают без всякого внешнего влияния. Она даже не спросила, как я намерена решать вопрос с беременностью, если что-то пойдет не так.

Думаю оставить Дейву еще одно сообщение и на этот раз набраться смелости и сказать о ребенке. Но не говорить, что я собираюсь делать. Не скрою, мне так и хочется ударить его побольнее, чтобы он не воображал себя семейным человеком, чтобы знал – это все из-за того, что он – трус. С того дня, моего дня рождения, от него ни слова. Ничего удивительного. Как он может появиться после всего, что натворил? И все же в глубине души я надеюсь, что он еще придет. Хочу верить, что тот достойный человек, которого я знала последние два года, не плод моего воображения. Хотя если он появится, это тоже будет иметь свои последствия.

Вторник, 21 июня 1994 года, 2 часа ночи

В квартире кавардак. Прошлым вечером я придвинула диван к стене, расстелила на полу чехол и поставила мольберт. Впервые за несколько лет работа захватила так, что я потеряла счет времени. Приступая, я мыслила категориями форм, красок и энергий, но то, что получалось, выглядело весьма и весьма сдержанно. Незамысловатый контраст между двумя сценами в Грамерси-парке: женщина, расчесывающая волосы дочери, и вечеринка в художественном центре.

Когда я свалилась наконец на кровать, мне приснилась Флоренция и синьора П., но почему-то с моими нью-йоркскими друзьями в кухне. Хевиланд, роскошная и надменная, сидела со своей сигаретой в зубах, и, когда смеялась надо мной, из носа у нее шел дым.

Пятница, 24 июня 1994 года

Оставила ему голосовое сообщение. Сказала о ребенке, записала и отправила – дело сделано. Теперь жалею. Надо было просто поставить его в известность – мол, я сделаю это в любом случае, с ним или без него, – туманно намекнуть на диагноз и посмотреть, что он будет делать. Но подвергнуть его такому испытанию и жить потом с тем, что из этого выйдет, недостает смелости.

В общем, я пошла на трусливый компромисс: сказала, что болезнь проходит в легкой форме и тревожиться не о чем. Я знала, что таким образом, по крайней мере, не вгоню его в паралич и представлю ситуацию в лучшем, чем есть, свете. Дейв не отличается силой характера, но ему очень важно считать себя добродетельным. Я сделала так, как сделала, зная почти наверняка, что теперь он вернется, хотя и не уверена, что он вернулся бы по своей воле, будь я больна по-настоящему. Но такая роскошь не для меня. Я не хочу идти одна.

Будущее подобно скоростной автотрассе через огромную пустыню. Брак, дети, ипотека, пригороды, детские ручки, перепачканные моими красками. Не хочу впадать в сантименты и размышлять о других вариантах, партнерах, образе жизни, обо всех этих «дорогах, которые мы не выбрали». Однажды я так и поступила – и вот он, результат. Все будет хорошо. Но в той цене, которую придется заплатить за отказ сделать все в одиночку, будет заложено понимание, что полагаться на него во всем нельзя.

Глава 16

Кейт в недоумении уставилась на лежащую на кухонном столе пляжную сумку. Еще раз перебрала содержимое: бутылка с водой, связка ключей, крем от загара, книга. Кошелька не было. Она перевернула сумку, и на стол обрушился водопад ручек, квитанций и шоколадных батончиков. Зазвенела и раскатилась мелочь. А вот ключа от сундучка, что и не удивительно, не было. Того самого, которым она пользовалась каждый вечер, когда убирала дневник. Теперь он пропал. Пропал вместе с украденным на пляже кошельком.

Водительские права и кредитки можно заменить. Небольшой суммы наличных не жалко. Но ключ от сундучка… дубликата точно не было. Кейт налила стакан воды и села к кухонному столу. Скорее всего, второй есть где-то в доме у Мартинов – трудно представить, что Элизабет отдала адвокату единственный. Но обращаться за помощью к Дейву не хотелось – это вызвало бы разные неприятные вопросы и объяснения, а самое главное, что Дейв, в чем она не сомневалась, заявил бы, что дневники Элизабет вообще не следовало никому отдавать.

Можно, конечно, позвонить в полицию – узнать, не приносил ли кто кошелек, поискать на пляже и в конце концов вызвать слесаря. Но пока, пользуясь тем, что ее никто не видит, Кейт села и закрыла лицо руками.

Она была одна. Дети отправились к миссис Каллум, так что можно поработать несколько часов у Макса; а Крис улетел в Камбоджу. Эксклюзивный отель «Ангкор Ват» пребывал в весьма неприглядном виде и уже стоял некоторое время пустой, и теперь, если верить слухам, его нынешний владелец (какой-то саудовский принц) дал понять, что не прочь избавиться от не приносящего прибыли актива. Услышав об этом, президент фирмы, в которой работал Крис, обрадовался так, словно получил координаты местонахождения Святого Грааля. Найти объект недвижимости такого качества в непосредственной близости от знаменитых храмов – неслыханная удача. Крис вылетел в Сием-Рип уже следующим рейсом – проверить все на месте и, если предположения оправдаются, вступить в переговоры. Командировка могла занять от недели до десяти дней. После его возвращения от их отпуска останется неделя.

Когда Крис только упомянул Юго-Восточную Азию, Кейт даже вздрогнула. Он был там несколько раз, но не в последние годы. Она знала, что происходит в регионе. Знала так же хорошо, как и все, кто следил за текущими событиями. В новостных выпусках на картах вспыхивали красным города, где обнаруживались террористические ячейки и тренировочные лагеря. Когда Кейт выразила обеспокоенность мужу – мимоходом, без нажима, – он заверил ее, что там, куда его посылают, обстановка спокойная.

Беспокоиться – естественно. Но Кейт также знала, что за последний год перестала быть наивной и начала реагировать на все как обычная женщина – в сходных, напряженных обстоятельствах. Она видела Криса на городских площадях и рынках, местах, выбираемых отчаянными, движимыми ненавистью людьми для совершения кровавых дел. Что, если он окажется в неподходящем месте в неподходящее время? Взрыв, дым, крики и молитвы… Потом найдут отброшенный к тротуару бумажник, клочки паспорта, обгоревшие по углам фотографии детей.

Кейт встала, вышла и поднялась наверх. Сундучок стоял на полу, в центре чердака, молчаливый укор ее беззаботности. Зачем было класть ключ в кошелек? Она опустилась на корточки и осмотрела потемневший от времени замок. Классическое отверстие, маленькая круглая скважина с крохотным зубцом внизу.

Кейт спустилась, рассчитывая найти что-нибудь, что можно было бы использовать в качестве замены ключу. Заколка для волос, скрепка для бумаг, пилочка для ногтей. Она опробовала все. Безуспешно. Мешал зубец, не позволявший просунуть отмычку в замочную щель. На столике Криса, вместе с мелочью, валялся ключ от ящика с инструментами, но он был слишком толстый. Там же стояла фотография в рамке – сама Кейт, смеющаяся в студии над опрокинутым суфле, – которую Крис, уезжая по делам, всегда брал с собой. Почему же не взял в этот раз? Означает ли это что-нибудь?

Она снова отправилась наверх. Если местный слесарь не поможет, придется поискать какую-нибудь компанию, занимающуюся изготовлением замков и ключей. Мысль мелькнула, но Кейт тут же ее отбросила – этот вариант требовал времени и терпения, которых у нее не было. В конце концов, замок можно просто взломать.

Она присела на корточки и выглянула в чердачное окошко. В раме, между стеклами, лежала тетрадь с улыбающейся на солнце Элизабет. Другая тетрадь, в полоску, лежала на шезлонге.

Сетчатая дверь глухо захлопнулась за спиной.

– Это я, – объявила Кейт, ставя сумку на пол за прилавком.

– Самое время, – донесся из-за занавески голос Макса. – Знаешь, сколько пирогов нам надо приготовить для вечеринки?

Кейт налила себе кофе и подошла к окну, из которого открывался вид на боковой дворик. За самым большим столиком трое мужчин пили кофе с пончиками; рядом, на скамейке, стояли их туфли для гольфа.

– Ребята из Голливуда, – понизил голос Макс. – Заказали пирожков вдвое больше, чем надо, а потом – вот же наглецы! – предложили вернуть лишнее.

У одного из мужчин зазвонил сотовый. Он посмотрел на телефон, состроил гримасу и, не отвечая, нажал кнопку сброса, отодвинул телефон и откинулся на спинку стула.

– Ну нет, не думаю. Только не сейчас.

Его приятель рассмеялся, а Кейт едва сдержалась, чтобы не выйти и не сказать ему: «Возьми же этот чертов телефон и ответь, ты ведь не знаешь, зачем кто-то звонит». Она отвернулась от окна и, отведя штору, прошла в кухню.

– Извини, что опоздала. Пришлось искать няню. Крис улетел в Камбоджу. – Кейт взяла фартук из сложенной на полке стопки.

– В Камбоджу? Зачем?

– Посмотреть какой-то экзотический отель.

– Экзотический отель. Ну да, конечно, – горько усмехнулся Макс.

Кейт взглянула на него с прищуром. Он стоял наполовину в холодильной камере, перебирая ингредиенты. Но Макс просто устал и, конечно, не мог иметь что-то против ее мужа.

– Что слышно от Уильяма? – спросила она, надевая фартук и завязывая за спиной шнурки. – Есть новости? Как он там?

Макс молча, словно и не слышал, обошел разделочный стол, собирая утварь.

– Нет, – сказал он наконец. – И, думаю, их уже не будет.

– Но ведь ты можешь что-то сделать. Предпринять какие-то юридические шаги.

Макс протянул ей взбивалку и резиновую лопатку.

– Не так-то это легко. – Он легонько постучал лопаткой по столу. – В этом направлении я ничего предпринимать не стану.

Кейт хотела сказать, что, вообще-то, Уильям никогда ей особенно не нравился, но толку от такого рода заявления после всего случившегося было бы мало. Весной, когда Макс позвонил и впервые поделился с ней новостью, она примерно так и сказала, но, наверно, опоздала на несколько лет. Предупредить друга следовало раньше, когда она впервые ощутила идущий от Уильяма холодок, его ревность, неприветливость к старым друзьям Макса. Тогда ей просто не хватило смелости. Как, впрочем, и прошлым летом, в тот вечер, на обеде. Она вышла из-за стола и, свернув за угол, к дамской комнате, увидела Уильяма, с откровенной развязностью разговаривавшего с официантом. Эта поза, это выражение… Она и прежде понимала, что Уильям не пара Максу, но в тот вечер подозрения превратились в уверенность. То, как он отвернулся от официанта, – с чувственной томностью, с поворотом бедер и только потом головы – подтвердило ее худшие опасения. Он заметил ее и проскользнул мимо, опустив глаза, как шкодливый кот. Но и тогда она ничего не сказала Максу – а вдруг ошиблась?

Отбирая ингредиенты для глазури, Макс передал сливочный сыр и негромко откашлялся.

– Я решил продать дом.

Кейт вскинула голову. Этому дому отдано столько лет – дизайн, строительство. Книжные стеллажи, вид на море…

– О нет…

Он покачал головой.

– Это всего лишь дом.

Но, конечно, Макс имел в виду другое – пекарня важнее.

Кейт повернулась к нему, но он смотрел в сторону. Она провела по его руке указательным пальцем.

– Мне очень жаль. Когда?

– В ближайшие недели. Сейчас здесь много отдыхающих, постараюсь воспользоваться моментом.

Кейт открыла упаковку со сливочным сыром.

– Позволь сказать, я рада, что ты оставляешь за собой пекарню. Это твое. Не могу представить ее в чьих-то руках.

Макс помолчал, потом насыпал муку в миску. Над белой горкой поднялось легкое облачко. Она взглянула на него исподтишка и увидела влажный блеск в глазах.

– У тебя уже есть риелтор? Может быть, нужна какая-то помощь?

Он улыбнулся и смущенно закашлялся от накативших чувств.

– Что? – притворно обиделась Кейт. – Я продавала дома. У меня глаз на стиль.

Макс скользнул взглядом по ее бесформенной футболке и мешковатым шортам с накладными карманами.

– Конечно, дорогая, – примирительным тоном, словно разговаривая с ребенком, сказал он. – Конечно, у тебя глаз на стиль.

Она выстрелила кусочком сыра, а Макс снял его с воротника ногтем и бросил в миску.

Они стояли друг против друга, по обе стороны деревянного стола, работали слаженно и почти автоматически, смешивая муку, соль и сахар, разделяя тесто на комочки и смазывая их маслом.

В какой-то момент Макс посмотрел на нее и тут же взглянул снова.

– У тебя глаза красные. Что такое?

– Аллергия.

Макс вскинул брови.

– Аллергия? На что? Масло?

Кейт вздохнула.

– Все в порядке. Просто потеряла кошелек, вот и расстроилась. Думаю, его украли вчера на пляже. – Она бросила кусок сыра в другую миску и принялась разминать его ложкой.

На общем фоне потеря ключа не была чем-то таким уж значительным, но некоторые неудобства доставила. Чтение дневников уже вошло в привычку. Играя с детьми, Кейт снова и снова возвращалась мыслями к Элизабет. Почему она все же осталась с Дейвом и что в конце концов случилось? Накануне вечером, когда они потушили свет и пальцы мужа коснулись ее живота над резинкой трусиков, она вдруг вспомнила ту запись Элизабет, которая касалась ее бойфренда, преподавателя живописи, и ее тираду против верности.

– Хорошо, у тебя украли кошелек, – повторил Макс, недоумевая, почему относительная мелочь отозвалась у нее такими эмоциями. – Получишь новые права с лучшей фотографией, запомнишь новый номер кредитки для онлайновых покупок. Это ведь всего лишь кошелек.

– Не всего лишь кошелек. – Кейт зачерпнула муки, посыпала на стол и, разглаживая ее волнистыми движениями, рассказала о дневнике и потерянном ключе.

– То есть остальные тетрадки лежат в сундучке?

– Да. Последние. Одна или две.

Макс выложил тесто на муку и принялся раскатывать.

– Может быть, у мужа есть где-то второй ключ.

Кейт помяла шарик, смягчая его теплом ладоней, положила масло и снова раскатала. В том-то и дело, что обращаться к Дейву ей не хотелось.

– Ключ наверняка есть, – сказала она, обрабатывая тесто короткими, тугими тычками. – Но ситуация немного неловкая. Как, по-твоему, он относится к тому, что я читаю дневник? А теперь представь, что вдобавок к этому я еще скажу, что потеряла ключ.

Сама она представляла реакцию Дейва так: короткий, сухой ответ с холодной ноткой неудовольствия или же взрыв как результат выплеска копившейся годами обиды на несправедливость мира.

– Ну и не говори ему ничего, – посоветовал Макс. – Поставь сундучок к себе в подвал, а если спросит, скажи, что там нет ничего, кроме обычной девичьей ерунды, и что его жена просила выбросить тетрадки в море.

Такой вариант прошел бы в начале лета, но не теперь, когда Дейв проявил интерес и ждал, чем все кончится. Может быть, он и не был таким уж слабаком, каким она его считала. Или же эхо событий годичной давности все еще звучало у него в ушах, и в понимании Дейва то, что принадлежало раньше ей, теперь по праву отошло ему.

Она рассказала Максу о том, что Дейв уже вычитал из дневника: его жена отправлялась на встречу с кем-то по имени Майкл. Предположение о возможной супружеской измене отразилось и на лице Макса – оно тут же посуровело.

– Не понимаю, почему для тебя так важно защищать ее.

– Послушай, я всего лишь пытаюсь сделать то, о чем меня просили. Понять, что делать с дневниками.

Он продолжал разминать тесто, превращая комок в диск, но ничего не сказал.

– Когда кто-то близкий, умирая, просит тебя о чем-то таком, разве ты не должен отнестись к такой просьбе всерьез?

Макс задумался, но прямого ответа не дал.

– Ну, потеря ключа – не самая большая проблема. Ты же не сами дневники потеряла. А вскрыть эту ерундовину всегда можно. Она ведь не из титана сделана.

Кейт убрала в холодильник сливочный сыр.

– Если понадобится, я так и поступлю. Но, конечно, не хотелось бы ломать такую вещь. Понимаешь, сундучок – что-то вроде семейной реликвии.

– Ну, сундучок семья не увидит, пока ты не примешь тот факт, что не можешь контролировать то, какой ее будут помнить. Что сделано, то сделано.

Он подтолкнул к ней большую чашку с киви. Она взяла один и начала чистить, думая обо всех тех изменах, которые разворачивались на ее глазах в Нью-Йорке, о людях, которых никогда бы не заподозрила в неверности. «Может быть, преданность свойственна лебедям и любителям птичек». Кто бы мог представить, что Элизабет способна на такие чувства. Нет, она не могла оставить дело незаконченным или, узнав что-то, отложить это тихонько в сторонку. Дейв все равно позвонит. Элизабет была умной женщиной, но оставить дневники чужому человеку, не указав точно, что с ними сделать, это… это неосторожно и даже безответственно.

На ее месте Кейт, пожелай она сохранить в тайне свои секреты, поступила бы иначе. Распорядилась бы, чтобы записки были уничтожены.

Глава 17

Кейт сидела на чердаке, прислушиваясь к доносящимся снизу приглушенным голосам. Свет погасили, и дети притихли. Скоро уснут.

Вторая половинка полосатой тетради оказалась толще других. Элизабет дополнила ее страницами, вырванными из других тетрадок, записками, оставленными на обратной стороне рекламных листков, заметками, торопливо набросанными на полях расписаний поездов. Она писала при каждой возможности, где бы ни оказалась. Дейв позвонил Элизабет сразу же по получении сообщения о ребенке, как она и ожидала. Они помирились. Его извинения и раскаяния казались искренними и трогательными, но Элизабет приняла их не сразу.

«Я прошла с ним весь курс. Слезы и извинения, сожаления и зубовный скрежет, потом – парад доброты. Так было нужно, а иначе он не был бы тем, кто есть».

Постепенно аналитический тон ушел, и о возвращении страсти она писала уже без иронии и недомолвок.

Ночь выдалась душная, и даже кондиционер в комнате Дейва не помогал. Лопасти крутились в темноте, всего лишь в нескольких дюймах от кровати, простыни то промокали от пота, то снова нагревались. Дейв встал и отправился за мороженым в кухню, а Элизабет смотрела на него в косом свете уличного фонаря, драпировавшем голое тело наподобие тоги. Он вернулся с двумя стаканчиками, в одном из которых вместо вишенки лежало мороженое.

Кейт прочла это со странным ощущением; так бывает, когда смотришь кино с другом, и в какой-то момент тебе хочется повернуться и сказать: «Как она могла простить и жить с ним дальше? И что это такое с мужчинами, если они суют обручальное кольцо в еду?» Но она тут же поймала себя на том, что повернуться-то хочет к самой Элизабет.

С подругами в Вашингтоне, другими матерями, с которыми Кейт познакомилась через школу, разговоры обычно касались самых общих тем. В общении с родителями всегда присутствовало опасение ляпнуть что-то такое, что недотягивает до требуемых интеллектуальных стандартов, что подорвет уважение к ней как к взрослому, самостоятельному человеку со своими амбициями. С Рейчел… Они были ближе, пока Кейт работала, а когда ушла после рождения Пайпер, то не смогла объяснить свой выбор так, чтобы та поняла ее решение и отнеслась к нему с уважением. Через год, когда они встретились под Рождество, Рейчел уже не сумела скрыть замешательство и разочарование, остро ощущая разделившую их пропасть.

С Крисом – да. Но, читая дневники Элизабет, она как будто подключалась к неотредактированным мыслям, напрямую, что невозможно в реальной жизни. Единственным, кто мог понять ее по-настоящему, была мертвая женщина, и Кейт чувствовала себя более одинокой, чем в начале лета.

Их скромная свадьба прошла в фамильном доме Мартинов в Джорджии. Брат Дейва, Зак, прочитал стихотворение Пабло Неруды; его дети несли цветы и кольца. Элизабет была на четвертом месяце беременности. Дейв сбился, произнося брачный обет, а Элизабет неожиданно для себя пожалела, что рядом нет матери.

«Не важно, какие у нас были отношения. Когда мать умирает до твоего замужества и рождения твоих детей, это нарушает порядок вещей, вызывает эффект домино, рушит вехи твоей жизни».

Кейт не представляла, что было бы, если бы ее мать умерла до рождения Джеймса и Пайпер. Она прилетала перед самыми родами и делила с ней те первые, самые трудные дни материнства, связавшие их так крепко, как никогда раньше. Наконец-то они обрели что-то общее, дочь и мать-интеллектуалка, считаное число раз открывавшая духовку и забывавшая о стоящих на огне макаронах за чтением последнего номера журнала по психологии. Дети были для нее неточной наукой. Ни серьезные изыскания, ни обсуждения на форумах не давали четкого объяснения причин бессонницы и колик – они просто не поддавались научному анализу. Действовать приходилось только методом проб и ошибок, полагаясь на интуицию. В этом отношении мать и дочь были теми самыми сапогами, что составляют пару.

Вторник, 30 августа 1994 года

Курорт не совсем в моем вкусе – более традиционный, но он именно то, что и нужно перед «Милуоки-оупен». Сегодня после полудня я чудно вздремнула возле бассейна. Проснулась от упавших на живот холодных капель – рядом, как большой мохнатый дог, тряс головой Дейв. Он тут же извинился перед ребенком и принялся меня вытирать. Я ношу бикини, потому что мне ужасно это нравится.

Мне нравится мой животик. Это какой-то фетишизм. Я воображаю, что чувствует ребеночек, когда я поглаживаю его. В книжках говорится, что на этой стадии он уже способен реагировать на свет и звук, сосать пальчик и дышать амниотической жидкостью. Жду не дождусь, когда он начнет шевелиться, это должно случиться со дня на день. Мне уже не терпится посмотреть на него на сонограмме через неделю.

В первый раз это было что-то потрясающее. Накануне мы обручились, и Дейв пошел со мной. Я смотрела в темный экран, как будто в открытый космос; черные и белые полоски напоминали буран в какой-то неведомой солнечной системе. А потом появился он, крохотный белый комочек в черной дыре его собственной крохотной вселенной. «Это – сердце», – сказала врач, указывая на пульсирующее ядрышко. Белый свет мигал вопреки всему, вопреки моему неприятию и невниманию. Пи-пи-пи. Потом мы пошли пообедать, и Дейв преподнес мне перевязанную ленточкой коробочку с малюсенькими пинеточками.

Столько лет полагаться на таблетки – средство надежное, но не всегда, – и закончить вот этим. Удивительно. Мы привыкли доверять им, этим хитростям науки, но в конце концов последнее слово всегда принадлежит природе. И когда она произносит это последнее слово, шок и страх сначала оборачиваются неуверенным признанием реальности, а потом – семьей.

Не стану притворяться, будто мне не страшно. По крайней мере, не здесь. Думая о том дне с сестрой-малышкой, с глуповатой ухмылкой, пристроившейся хвостиком за мной, – я чувствую, что произошла какая-то ошибка, что этого ребенка не должно быть. Я никогда не умела обращаться с детьми и не могла представить жизнь с пеленками и бессмысленными песенками. Но, может быть, все выглядит иначе, когда ребенок твой собственный. Надеюсь, что так. Я представляю, как покупаю скромный домик, как расписываю стены по сюжетам из детских книг с картинками. Но, должно быть, я слишком увлеклась поиском дома в одиночку. Сезон подходит к концу, и Дейву нужно использовать оставшееся время с наибольшей отдачей, чтобы поднять рейтинг и выступать в следующем году в турнирах более высокого ранга. Игроки получше отправились в Тернберри и на «Бритиш-оупен», а он поехал в Миссисипи, на соревнование с небольшим призовым фондом. И выступил неплохо: отбил затраты, заработал на медовый месяц и даже заплатил за два месяца за квартиру.

Меня постоянно удивляет, что человек может таким вот образом зарабатывать на жизнь. Наверно, Дейв так привык, но ведь долго это продолжаться не будет. Надеюсь, при моем постоянном заработке у нас не возникнет проблем с получением ипотеки. Я поднимать эту тему не хочу, не хочу нудить. Пусть Дейв прячет голову в песок в том, что касается эмоциональной стороны жизни, но в уважительно-почтительном отношении к семье, в представлении о муже как о добытчике он напоминает героев старых, пятидесятых годов, ситкомов.

15 сентября 1994 года

Два дня назад ходила на плановый прием. Акушерка уложила меня на кушетку и долго водила щупом, поворачивая его и так, и этак, пытаясь найти то, что хотела. Все это время я ждала, когда же появится тот мигающий белый свет.

Ничего не появилось. Щуп поднялся над пупком, спустился ниже, потом вправо и влево. Акушерка прижала его сильнее. Я спросила, в чем дело, но она не ответила, притихла и уставилась в стену. Потом убрала щуп.

«В такого рода ситуациях мы обычно приглашаем для консультации другого специалиста», – сказала она и вышла.

В такого рода ситуациях…

Пришедший вместе с ней врач постарше посмотрел на экран, потом извинился. На мониторе застыла последняя картинка: профиль вполне сформировавшегося туловища, неподвижно замершего над согнутыми ножками.

С тех пор почти не встаю. Не хочу смотреть в зеркало. Не хочу смотреть в собственные глаза. Все время думаю, что же случилось, припоминаю, чем занималась, пытаюсь вспомнить что-то необычное. И не могу. От этого почему-то только хуже. Неужели это все – свадьба и медовый месяц – настолько меня увлекло, что я перестала обращать на него внимание? Вопросам не было конца. Мальчик или девочка? Как это случилось, замедляло ли его сердечко ход постепенно или просто остановилось сразу? Завтра, когда его заберут, будет ли он целым? «Господи, Элизабет», – сказал на это Дейв и, поморщившись, отвернулся.

Врач говорит, что дело, скорее всего, в хромосомах, в каком-то генетическом дефекте, но наверняка никто не знает. Моя дисплазия тут ни при чем, они дали сбой сами. Она снова и снова твердит, что я ни в чем не виновата.

Но я-то абсолютно точно знаю, что это все из-за меня. Из-за того, что я сделала тринадцать лет назад. Пусть не физически, но морально. Это воздаяние за мой тогдашний нравственный изъян. Может быть, он так и остался во мне, как клеймо. Нельзя относиться к жизни бесцеремонно, а потом ожидать от нее милости. Я ничего не просила, но ребенок уже стал частью нашей семьи, если, конечно, нас можно считать семьей. Случившееся – мое наказание, в этом у меня сомнений нет.

Читать эти страницы было тяжело, но сильнее всего Кейт задела реакция Дейва на выкидыш. Он слонялся по дому, как призрак, мог сделать себе сэндвич, а потом оставить его в другой комнате и забыть. Он отправлялся почистить клюшки, и через какое-то время Элизабет заставала его сидящим неподвижно, с ушедшим в никуда взглядом. Они не делились своей болью, как и вообще чем-либо. Никто из них не знал, как справиться с непривычной, свалившейся нежданно ролью без того, что свело их вместе.

«Дейв сидит перед телевизором, и я ловлю его взгляд через окошко в стене кухни. Он виновато отворачивается, делает вид, что и не смотрел. Понять его нелегко, но я знаю – Дейв винит меня. Винит за то, что любил и потерял».

Глава 18

День Бостона. Они устраивали его каждое лето, когда бывали на острове, посещая между ланчем и обедом любимые местечки – Публичный сад и Лебединую лодку, скульптурную группу «Дорогу утятам» и Лягушачий пруд. Прогулка по торговому центру «Авеню Содружества» заканчивалась у памятника пожарнику, где каждый дотрагивался до бронзовой куртки, настолько похожей на настоящую, что, казалось, какой-то огнеборец только что бросил ее на стену после долгого трудового дня. Ходили много, и, когда вернулись домой, детей пришлось нести от машины на руках. Это и есть детские каникулы: уснуть по пути к последнему парому с перепачканными мороженым губами и подбородком.

Билеты взяли на паром, уходящий в 7:45 утра. Пока дети одевались, Кейт заглянула в свою электронную почту и без особого интереса пробежала входящие. Экономические прогнозы, обзоры ресторанов, сообщения об обнаруженных в Индонезии лагерях террористов.

Криса не было уже девять дней. Кейт получила от него два голосовых сообщения, торопливых, полных оптимизма по поводу покупки камбоджийского отеля, и несколько коротких электронных писем. Каждый раз, улетая на Дальний Восток, он становился практически недосягаем. Но она не могла припомнить, чтобы раньше так остро воспринимала разницу во времени, нерегулярность новостей и скудость информации относительно местонахождения мужа.

Первой появилась Пайпер, одетая кое-как, с любимой куклой, изувеченной в недавней стычке с братом. Кейт уже заверила дочку, что оторванная нога будет возвращена на место в кукольной больнице, как только приедут домой; такого рода операции они проводили и раньше. До тех пор лучше всего было бы спрятать ее в чемодан – вид одноногой куклы навевал неспокойные мысли.

– Мило выглядишь. Очень броско, – похвалила Кейт, восхищаясь клетчатыми голубыми шортами и розовой блузкой дочери, и убрала с ее лица прядку волос. Пайпер сама выбрала наряд – это что-то новенькое.

За спиной у них возник Джеймс с зубной щеткой.

– А можно, мы сходим в тот большой магазин игрушек? Купим что-нибудь?

На столе пискнул лэптоп.

«Привет, милая, только что прибыл в Манилу. Планы немножко поменялись. По «Ангкор Ват» договоримся, если купим ему в пару либо местный отель, либо другой, в Джакарте или на Бали, так что я быстренько взгляну на них, а уже потом, надеюсь, домой. «АВ» находится в изумительном месте – дворец в десяти минутах ходьбы от храмов. Скажи детям, у меня появились новые идеи насчет песочных замков. Сочувствую по поводу кошелька. Ты уже заблокировала кредитки? Напоминаю, что наличные есть в нижнем ящике моего стола. Пользуйся пока запасной кредиткой. Обо мне не беспокойся – у меня корпоративный счет.

Пока

Люблю

К».

Манила. Джакарта. Бали. Рука с чашкой кофе остановилась на полпути. Джакарта – это Филиппины или Индонезия?

– Мам? Мы можем купить что-нибудь в большом магазине? Мне эти игрушки уже надоели.

А где новая «горячая точка»? Кейт попыталась вспомнить карту островов с красными пятнышками и мысленно обругала себя за плохое знание географии.

– Мам, я очень хочу «лего». – Джеймс дернул ее за рукав. – Мам?

– А есть такой магазин, где чинят кукол? – спросила Пайпер. – Не хочу, чтобы она без ноги была, – разволновалась дочка.

Дети заспорили, в какой магазин нужно сходить, и их голоса слились в нестройное диссонирующее жужжание.

Кейт попыталась вернуться на сайт с заголовком об Индонезии, но страница не перезагружалась. Она поискала карты и новые статьи. На экране запрыгали слова: «джунгли», «ножи», «головорезы».

Дети стояли перед ней, открывая и закрывая рты. Закружилась голова, в ушах зазвенело.

Кейт зажмурилась и глубоко вдохнула, потом медленно, считая до десяти, выдохнула. А когда открыла глаза, дети уже молчали, вытаращившись на нее. Она решительно захлопнула лэптоп.

– О’кей. Поедем на паром.

Глава 19

17 декабря 1994 года

На следующий год Дейв не получил приглашения от организаторов и не сумел пройти квалификацию. Говорит, что постарается пробиться через участие в мини-турнирах или даже через Азиатский тур, а значит, дома его не будет большую часть года. Говоря это, он смотрит на меня так, словно проверяет мою реакцию. Бросает вызов? Или втайне хочет, чтобы я взяла его за шкирку и сказала: «Хватит, останься со мной».

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Киммерийцам и скифам, кочевым властителям причерноморских степей на протяжении большей части первого...
Метод Иннокентия Анненского, к которому он прибег при написании эссе, вошедших в две «Книги отражени...
Отдавая предпочтение упражнениям для пресса, ягодиц или ножек, мы зачастую забываем про свой «внутре...
Чтобы чувствовать себя красивой, здоровой и сексуальной, достичь гармонии и равновесия, получать удо...
Продвинутые специалисты фитнес-индустрии всегда заботились о красоте женской фигуры, разрабатывая дл...
Недостаток многих фитнес-программ заключается в том, что они очень узко нацелены на проблемные зоны....