Удивительные истории о словах самых разных Бабенко Виталий
По слогам: ни-се-ни-т… Ну да, все правильно: «ни се, ни то». «Ни здесь, ни там». «Сюда и туда»…
Бессмыслица. Вздор. Иначе говоря —
Галиматья
Галиматья
И. И. Дмитриев. Эпиграмма (1810)
- Подзобок на груди и, подогнув колена,
- Наш Бавий говорит, любуясь сам собой:
- «Отныне будет всем поэтам модным смена!
- Все классики уже переводимы мной,
- Так я и сам ученым светом
- Достоин признан быть классическим поэтом!»
- Так, Бавий, так! стихи, конечно, и твои
- На лекциях пойдут в пример галиматьи!
Можно, конечно, пояснить, что Иван Иванович Дмитриев (1760–1837) был русским поэтом (и, между прочим, занимал посты обер-прокурора Сената и министра юстиции), что Бавий – бездарный древнеримский поэт, что эпиграмма написана на графа Дмитрия Ивановича Хвостова, тоже русского поэта, но при этом действительного тайного советника и действительного члена Императорской Российской академии и, возможно, по этой причине ставшего предметом насмешек других поэтов и непоэтов, но мы все же не будем вдаваться в подробности литературной полемики и поэтических скандалов начала XIX века.
Нам важно лишь отметить: эпиграмма написана в 1810 году, а слово «галиматья» употреблено в ней вполне обыкновенным, даже обыденным образом, и это значит, что «галиматья» (в значении «вздор, чепуха, бессмыслица») к началу девятнадцатого столетия уже заняла прочное место в русском языке.
Откуда же она взялась, эта «галиматья»?
На сей счет современные этимологические словари говорят едва ли не в унисон. Мол, слово заимствовано в конце XVIII века из французского языка; состоит оно из двух частей: латинского gallus, «петух», и греческого mathia, «знание»; пришло во французские и затем в другие языки из жаргона парижских студентов конца XVI века; и, мол, студенты эти таким вот хулиганским словечком – «петушиное знание» – называли диспуты ученых, уподобляя их петушиному бою.
Так? Солидным этимологическим словарям полагается верить, поэтому – наверное, так.
А вот и не так!
Заглянем в не менее солидный словарь, только французский, – «Ларусс».
Знаменитый французский словарь (это даже не один словарь, а целое созвездие) носит фамилию великого французского филолога, языковеда и лексикографа Пьера Ларусса (Pierre Athanase Larousse). Его фамилия, как и фамилия Руссо, не имеет ничего общего со словом «русский». Она восходит к старофранцузскому слову «ру» (rous), означавшему «красный» или «рыжеволосый». Это словечко становилось прозвищем людей с рыжими волосами, или полнокровных персон с румяным лицом, или же тех, кто в одежде предпочитал красный цвет. Прозвище, как это очень часто бывало, со временем превращалось в фамилию.
Там написано буквально следующее: «galimatias сущ. м.р. Из поздней латыни – от ballimathia, непристойная песня».
Вот те на! Так что же такое «галиматья» – «петушиное знание» или «похабная песня»?
Американский «Словарь Уэбстера» опять возвращает нас к «петухам» и «знаниям», но при этом сообщает, что жаргонным словом galimatias во Франции XVI века называли «кандидата, добивающегося докторского звания» (и, видимо, в силу этого обязанного нести всякую ученую ерунду).
Час от часу не легче.
Заглянем в «Википедию» (я не очень склонен это делать в силу нелюбви к анонимным источникам, но иногда приходится). Там – целый спектр значений:
1. …на французском языке galimafre, на древнеанглийском gallimafrey – кушанье, составленное из разных остатков и обрезков («Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», 1890 – 1907).
2. Выражение получилось в результате латинизации древнегреческой фразы « », букв. «со слов Св. Матвея», намекая на то, что запутанное начало Евангелия было часто непонятно простым, малограмотным людям.
3. В Париже на одном процессе о петухе, украденном у некоего Матвея, адвокат в своей латинской речи постоянно смешивал слова «gallus Mathiae» (петух Матвея) и «galli Mathias» (Матвей петуха); отсюда и вышла галиматья.
4. В Париже ранее жил доктор Галли Матье, лечивший пациентов хохотом, для чего смешил их анекдотами и разной «галиматьей».
5. Арабское слово alima – «знать», «быть сведущим», «учиться» пришло во французский и немецкий языки из испанского (от galimatias).
И чему же верить?
По первому пункту могу сказать, что «древнеанглийское» слово никуда не делось, оно и сейчас существует в английском языке – в виде gallimaufry – и означает «всякую всячину, мешанину» и даже «рагу», но никак не «вздор» и «бессмыслицу». Это слово действительно произошло от старофранцузского galimafre (со значением «неаппетитное блюдо»), образованного соединением двух забавных глаголов: французского galer, «развлекаться», и словечка из пикардийского диалекта французского языка mafrer, «объедаться».
Второй пункт любопытный, но очень неточный. Версия о «латинизации древнегреческой фразы» появилась в статье «Христианские и не-христианские этимологии», написанной двумя докторами филологии – Генри Кахане (1902–1992) и Рене Кахане (1907–2002), не родственниками, а однофамильцами, – и появившейся в «Гарвардском теологическом обозрении» в 1964 году. По предположению лингвистов, греческое народное выражение «ката Маттайон» – буквально: «по Матфею» – высмеивало скучное перечисление родословной Христа в первой главе Евангелия от Матфея (Мф. 1:1–16). Якобы это «катаматтайон» спустя века превратилось во французском языке в «галиматья». Похоже на правду? Что-то не очень…
Можно, конечно, принять на веру пункт третий, только надо иметь в виду, что эта версия была впервые упомянута в словаре «Объяснение 25000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней» А. Д. Михельсона (1865), а затем перекочевала в «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» А. Н. Чудинова (1910). Сам текст этого пункта в «Википедии» – дословное заимствование из «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона».
Пункт четвертый – опять-таки из «Словаря иностранных слов» А. Н. Чудинова, правда, о лечении хохотом там не говорится, лишь сообщается, что слово «галиматья» «иные производят от имени париж. врача Галли Матье, который рассылал своим пациентам листки, в которых напечатаны были разные остроты, каламбуры, словом всякая болтовня».
Если заглянуть в «Этимологический словарь русского языка» А. В. Семенова52, то пункт пятый будет выглядеть там следующим образом: «В русском языке слово появилось в конце XVIII в. и было заимствовано из французского (galimatias – “неразбериха”), где известно с 1580 г. Первоначально слово использовалось только в студенческом жаргоне и лишь с течением времени стало общеупотребительным. По некоторым предположениям, слово “галиматья” пришло во французский и немецкий языки из испанского (от galimatias), куда, в свою очередь, попало из арабского: в арабском alima – “знать”, “быть сведущим”, “учиться”».
По-моему, хватит. Хватит путаницы, неразберихи, мешанины – иначе говоря, хватит галиматьи. Пора все же выяснить реальную этимологию этого слова, то есть дойти до этимона. И здесь ключиком у нас будет не слово или выражение, а… дата. Точнее, год, чуть выше уже обозначенный: 1580-й.
Удивительное дело: до этого года никакой «галиматьи» нигде и никогда не было, а в 1580-м она явилась миру.
Что же произошло в 1580 году? Ну, конечно, много чего произошло, но для нас важно, что именно в этом году вышло первое издание знаменитых «Опытов» французского писателя и философа Мишеля де Монтеня.
И вот там, в первой книге «Опытов», в главе, названной «О педантизме», впервые в истории появляется «галиматья». Судите сами (и не порицайте меня за французский язык, дальше будет перевод и пояснение, а нужное место я выделил полужирным шрифтом):
«J’ay veu chez moy un mien amy, par maniere de passetemps, ayant affaire un de ceux-cy, contrefaire un jargon de Galimatias, propos sans suitte, tissu de pieces rapportes, sauf qu’il estoit souvent entrelard de mots propres leur dispute, amuser ainsi tout un jour ce sot debattre…»
Теперь – то же место в русском переводе Анания Самуиловича Бобовича (1904–1988), по праву считающимся классическим переводом Монтеня:
«Мне довелось как-то наблюдать у себя дома, как один из моих друзей, встретившись с подобным педантом, принялся, развлечения ради, подражать их бессмысленному жаргону [курсив мой. – В. Б.], нанизывая без всякой связи ученейшие слова, нагромождая их одно на другое и лишь время от времен вставляя выражения, относящиеся к предмету их диспута…»
Вот те на! «Жаргон Галиматьи», на котором разговаривают педанты, превратился в «бессмысленный жаргон» педантов. Галиматья – исчезла, словно ее и не было. А вместе с ней исчезло и новаторство Монтеня.
Настаиваю: новаторство! Потому что именно Мишель де Монтень, замечательный писатель, человек скептический и иронический, придумал «галиматью». (Замечу: это не мое единичное мнение, оно подкреплено весьма серьезными и заслуживающими доверие источниками.)
Словотворчество писателей – вообще удивительная вещь. Всю историю письменности хорошие писатели придумывали новые слова, и Монтень не стал исключением. Он взял латинское слово gallus, «петух», и латинское же ballimathia, «непристойная застольная песня», непринужденно соединил их, выбросил «лишнюю» буковку «л» (возможно, чтобы слово не ассоциировалось с «галлами», французами, это было бы чересчур), и получилось galimatias, что лучше всего перевести как «хвастливая непристойная болтовня».
Слово очень понравилось, оно быстро стало популярным во Франции, затем разлетелось по европейским языкам (англ. galimatias, исп. galimatas, ит. galimatias, нем. Galimathias, порт. galimatias и так далее), а в XVIII веке добралось и до России. (Занятно, что во всех перечисленных языках «галиматья» мужского рода, и лишь в русском – женского.)
Осталось немногое – понять, что же это за латинское слово ballimathia, с которого все и началось.
Выше уже говорилось – вспомним «Ларусс», – что слово ballimathia пришло из поздней латыни. «Поздняя латынь» – это латынь Средневековья, ее еще называют «варварской латынью». А что там говорит латынь классическая?
Вот что. «Баллиматия» (ballimathia, варианты: ballematia, vallematia) – это… пляски. Да-да, не песни, а пляски! Но есть и плясовые песни – в латинском языке они называются ballistia. И то, и другое – производные глагола ballare, «плясать». А сам этот глагол – греческого происхождения, и в древнегреческом он выглядел как «баллизейн» (). Кроме как «плясать», этот глагол означал еще «прыгать» и «подпрыгивать». Имейте в виду: русское слово «бал» – отсюда же!
Ну хорошо, с «балли-» разобрались, а «-матия» откуда взялась? Выше мы уже прочитали, что греческое mathia – это «знание». Прочитали, но в суть не вникли. На самом деле правильно не «матия», а «матема» (mathema), и это очень емкое слово. Его значения: «наука», «знание», «урок», а в буквальном смысле – «то, что выучено», потому что произведено это существительное от глагола «мантанейн» (manthanein) – «узнавать, учиться».
«Матема»? Уж не родственница ли она «математики»? Конечно, причем прямая родственница. Употребляя слово «математика», мы не осознаем, что произносим прилагательное. У греков было словосочетание – «математике текне» (mathematike tekhne), что в буквальном переводе на русский звучало бы как… «познавательное искусство», или «искусство знания». Вот прилагательное «познавательный», будучи вырванным из словосочетания, и стало «математикой». А существительное «тек– не» – искусство! – превратилось в «технику». Чудеса с этими словами, да и только!
В слове «хрестоматия» тоже сидит эта «матема» – знание. Греческое слово «хрестос» (khrestos) означает «полезный». Все сразу становится на свои места: любая хрестоматия – это действительно «полезное знание».
Вернемся к «баллиматии». Получается, что это слово означает «плясовое знание»? Ну да, так оно и есть. Чтобы плясать, надо знать, как плясать. Чтобы плясать и при этом петь, надо знать песни. Чтобы петь застольные песни, потом плясать, потом снова пить и петь, опять плясать, надо знать, как подольше удержаться на ногах. Тоже… хм… знание. Не забудем, что «баллиматия» – слово поздней, варварской, народной латыни. Ну конечно, изначальный смысл – «искусство танца» – был переиначен. А потом появился Монтень и переиначил слово еще раз. Вот и родилась «галиматья».
Но все же «плясовое знание» сильно отличается от «петушиного знания», не правда ли?
Может быть, расследование происхождения «галиматьи» несколько затянулось, зато теперь понятно, что слово это не просто забавное, но и очень непростое, а потому – занятное.
Дальше будет еще одно занятное имя, только не нарицательное, а собственное. В ряду «смешных слов» оно, скорее всего, прозвучит как гром небесный. Потому что имя это —
Воланд…
Воланд
Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар.
Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
Как сказал когда-то Остап Бендер Шуре Балаганову: «А дальше что? Дальше ваши рыжие кудри примелькаются и вас просто начнут бить». Вот и я чувствую: мои игры со словами уже примелькались и читатели меня «просто начнут бить». Например, вопросами.
При чем здесь Воланд?
Почему среди обычных слов вдруг – имя?
Не издевательство ли это?
Как можно имя князя тьмы называть «смешным словом»?
Не оскорбляю ли я память Михаила Афанасьевича Булгакова?
И так далее.
Подождите, подождите. Может быть, я еще сумею оправдаться.
Начну с того, что я был в гостях у Воланда и посетил его жилище, а большинство читателей вряд ли догадываются, где это жилище находится.
Вот оно:
Не верите? Пожалуйста – на доме есть соответствующая табличка:
Не буду переводить весь текст, достаточно и того, что написано крупными буквами: «Воландс Торнет». В переводе с норвежского это означает: «Башня Воланда». Почему «с норвежского»? А потому что эта башня находится на территории Норвегии, в окрестностях города Ставангера.
Может быть, я обманул читателей, заявив, что был «в гостях» у Воланда?
Нет, внутри башни я тоже побывал. Очень опрятное и вполне симпатичное жилище. Из окна гостиной открывается прекрасный вид на пригород Ставангера и Ганнсфьорд.
Правда, Воланд так и не появился. Разумеется, он там присутствовал – не мог не присутствовать, коль скоро это его обиталище, – но все же предпочел остаться невидимым и неслышимым. Ну что же, это его право.
Неужели я хочу сказать, что Воланд по происхождению норвежец? Вовсе нет. Насчет национальности я ни словом не обмолвился. То, что я хотел донести до читателя, я уже донес: неподалеку от норвежского города Ставангера стоит Башня Воланда. Только и всего.
А воздвигнута эта башня на горке, которая называется Воландсхауген – холм Воланда. Парковый массив, окружающий горку, именуется Воландспаркен (то есть «Парк Воланда»). Аллея, огибающая холм, тоже носит название Воландсхауген. Есть и другие аллеи: Воландсвейен («Дорога Воланда»), Воландсштуббен (что можно перевести как «Воландовы пни» или «Воландовы тупики»). Неподалеку располагается заведение, именуемое «Воландс хауген барнехаге» – «Детский сад холма Воланда».
«Ну, это уж чересчур! – воскликнет кто-нибудь суеверный. – И без того сплошная чертовщина, а тут еще “Воландов детский сад”. Это просто чертовская чертовщина! Да кто он такой, этот Воланд, в конце концов?!»
Вот об этом и речь.
Окрестности города Ставангера не представляют собой нечто исключительное. В Норвегии (а также кое-где в Швеции и Дании) есть немало деревень, местечек и местностей, носящих название «Воланд».
Это – обыкновенная топонимика.
В Скандинавии существует множество людей с фамилией Воланд, и есть немало людей, носящих ИМЯ Волнд.
А это уже – обыкновенная антропонимика.
Имена и фамилии произведены от географических названий. Такое встречается сплошь и рядом. Что же касается географического названия «Воланд», то ничего таинственного в нем нет. На древненорвежском «во-» (вариант: «ва-») – это «поворот, угол», а «-ланд» – «земля» (ну, тут дело совсем понятное даже без знания германских языков: Ирландия, Шотландия, Гренландия, Исландия и так далее) или даже «ферма, поместье, хутор».
В сумме получается: «Воланд». И означает это «хутор на повороте дороги (или реки)», либо «ферма в уголке поля (леса)», либо «земля за поворотом». Все очень просто и даже… приземленно.
Мне представляется, что большинство норвежцев (даже весьма образованных) понятия не имеют о «Мастере и Маргарите», – как мы не имеем представления, допустим, о значительном романе «Гарман и Ворше» великолепного норвежского писателя Александра Хьелланна. А те норвежцы, которые всё-таки прочитали «Мастера и Маргариту» (например, в английском переводе), скорее всего, удивились: и чего это автор назвал своего странного героя таким прозаическим, крестьянским именем?
Откуда же Булгаков взял своего Воланда? Ну, разумеется, не из норвежской топонимики. Михаил Афанасьевич позаимствовал имя своего персонажа у… Гёте (исследователям творчества Булгакова это давно известно), взяв его из «Фауста».
Вот только не надо лихорадочно листать великую трагедию! Вы там ничего не найдете.
Дело в том, что в «Фаусте» Гёте – я имею в виду оригинальный текст трагедии – князь тьмы упоминается как Воланд (правильно, кстати, «Фоланд», а не «Во– ланд»)… один-единственный раз.
Вот это место – слова Мефистофеля, прозвучавшие в сцене «Вальпургиева ночь»:
- Platz! Junker Voland kommt. Platz! ser Pbel, Platz!
Перевод мог бы быть таким: «Дорогу! Барин Фоланд идёт. Дорогу, милый сброд!»
Впрочем, это моя собственная версия. В классическом переводе Бориса Пастернака текст выглядит иначе:
- Эй, рвань, с дороги
- И дайте дьяволу пройти!
Заметили? «Барин Фоланд» исчез (немецкое Junker – это «помещик, юнкер, барин»), а вместо него вдруг выскочил «дьявол», которого у Гёте как раз и нет. (При всем уважении к Борису Леонидовичу, исчезли не только «юнкер», «Фоланд» и «милый сброд», исчез гётевский шестистопный ямб, зато появились рифма и другой поэтический размер.)
Есть только один перевод «Фауста» на русский язык – прозаический перевод Александра Лукича Соколовского, вышедший в 1902 году, – где эта строка с «Воландом» переведена хотя и неточно, но близко к оригиналу: «Эй, вы! Место! Идет господин Воланд!»53.
Известно, что Булгаков знал о переводе Соколовского и Воланда взял именно оттуда. Известно также, что Михаил Афанасьевич хорошо знал немецкий язык и делал выписки из «Фауста» именно на немецком. Булгаков долго размышлял, как бы ему назвать князя тьмы, перебирал малоизвестные имена (были, например, варианты «Азазелло», «Велиар»), но остановился всё же на совсем малоизвестном: Воланд (однако же не «Фоланд»).
О Булгакове написано очень много – и о его жизни, и о работе над великим романом. Немало фактов можно почерпнуть, например, в «Булгаковской энциклопедии», – проблема лишь в том, что ни эта энциклопедия, ни какая-либо другая не сможет объяснить, откуда взялось само слово «Воланд».
А взялось оно вот откуда. «Воланд» и похожие слова («волант», «волонт», «волонте») начиная примерно с XVI века действительно обозначали в европейских языках (французском, английском, немецком, итальянском) нечистую силу или беса. Или проказливого беса («лукавого»). Или ловкого жулика. Или же проворного, быстрого, живого, шустрого, а также сообразительного и находчивого человека. Или капризную, взбалмошную личность – словом, ветреника. «Ветреник» – лучший перевод, потому что немецкое «воланд» (Voland) пришло из старофранцузского, где volante, а еще раньше volans означало «способный летать; летающий» (в основе – старая добрая латынь: глагол volare, «летать»).
Имейте в виду: в бадминтоне «волан» – того же происхождения, и означает он «летающий».
Во всех культурах и мифологиях нечистая сила (духи, демоны, дэвы и прочие) обладала способностью к полёту: летание – это проявление сверхъестественных, нечеловеческих свойств.
Жуликов тоже в разных языках называли «летунами»: сейчас он здесь, а через минуту исчез – сделал свое дело и «улетел».
Русское слово «упырь», породившее европейского «вампира» и вернувшееся к нам уже именно «вампиром», означает… «летающий»!
Корень здесь – «-пыр» (старославянское «пър»), тот же самый, что в словах «перо», «пернатый», «парить» и даже «прапорщик» (это слово – производное от старославянского «прапор», означающего «знамя»; что знамя делает? – ну, конечно, развевается, вот «прапор» – это и есть полотно, которое развевается – парит! – на древке, а «прапорщик» – не кто иной, как «знаменосец»).
Летучая мышь «нетопырь» – опять-таки «летающая», причем «летающая ночью» («нето-» – это старославянская модификация латинского noctis, родительного падежа слова nox, «ночь»).
Что еще добавить к разъяснению слова «Воланд»? Ну разве лишь следующее: в европейских странах (не только скандинавских) фамилии Voland (англ.), Volant, Volante (фр.), Volonte (ит.) весьма распространены, и ни один носитель такой фамилии не видит в ней ничего «демонического».
Пусть слово (имя, фамильное имя) «Воланд» не такое уж и смешное, но, во всяком случае, занятное, ибо этимологически оно означает только одно: «летун».
Ну что, читатели, бить будете?
Если да – мне впору откладывать книгу и готовиться к обороне. Или укрыться за забором. Или опустить забрало. Благо, что все выделенные слова… однокоренные! Только имейте в виду, что слово «оборона» – весьма опасное: можно сильно уколоться. Ведь и «оборона», и глагол «бороться», и «забор» с «забралом», и «борона», и «борода», и даже слово «брань» (как в смысле ругани, так и в смысле битвы) восходят к древнерусскому слову «боръ», означавшему не только «сосновый лес», но и «сосну», и «хвою» (то, что колет), а также много чего другого. Ведь «боръ» родствен древневерхненемецкому berjan, «ударять», греческому pharo, «колю», латинскому forare, «протыкать, колоть», и восходит к протоиндоевропейскому корню bher-, обладавшему значениями «колоть, наносить колотые раны, пронзать, сверлить» (надо ли говорить, откуда взялась «бормашина»?). И ведь все складывается: где бор, там и дерево; где дерево, там и колья для забора, и дубина для драки; а где драка, там и ругань.
Так как, опускать мне забрало? (В древнерусском языке было «забороло», и обозначало это слово «крепостное укрепление в виде стены».)
Если нет, тогда перейдем ко второму разделу, который называется так (проницательный читатель, да еще возымевший вкус к игре слов, наверное, уже догадался):
слова веселые, но необязательно смешные…
Слова веселые, но необязательно смешные
Этот раздел мог бы назваться и по-другому: «Слова навскидку». Так получилось, что мои друзья (а среди них мои студенты, которых я тоже, конечно, причисляю к друзьям) предложили мне объяснить им несколько слов – совсем немного, полтора десятка.
Вот они – в алфавитном порядке:
1. Время
2. Гаджет
3. Диплом
4. Досуг
5. Дорогой
6. Здравствуйте
7. Карьер
8. Карьера
9. Любовь
10. Небо
11. Привет
12. Прощай
13. Солнце
14. Студент
15. Фокус
Почему именно эти слова? Я же написал: «так полчилось». Набор мог бы быть совсем другим. И не таким коротким. И не столь простым. И может быть, довольно трудным для объяснения. Но… – мои друзья захотели узнать причины как раз тех пятнадцати слов, которые я перечислил. Я, конечно, удивился – коллекция получилась весьма неожиданной. Но куда деваться? Сам напросился. И мне не осталось ничего другого, как взяться за дело.
Вот только порядок слов я решил изменить и расположил их так:
1. Здравствуйте
2. Привет
3. Небо
4. Солнце
5. Время
6. Досуг
7. Гаджет
8. Дорогой
9. Любовь
10. Студент
11. Диплом
12. Карьера
13. Карьер
14. Фокус
15. Прощай
Почему? Во-первых, так удобнее мне. А во-вторых, так удобнее – уверяю вас! – читателю. Он, читатель, без труда увидит, что все слова связаны друг с другом (вообще говоря, ВСЕ слова связаны между собой, но это особый разговор); отметит, как из одного слова вытекает – выходит! выскакивает! – другое, из другого – третье, и так далее; поймет, что перед ним не просто рассказ о словах, а путешествие от слова к слову; и, наверное, удивится, что предложенные произвольные слова образуют единую, связную цепочку. В-третьих же, такая последовательность представляется мне вполне логичной: она начинается со «Здравствуйте!», а заканчивается: «Прощай». Ну разве не естественный порядок вещей?
Честно говоря, между «здравствуйте!» и «прощай» я мог бы расположить – совершенно непротиворечивым образом! – любое количество произвольных слов. Думаете, хвастаюсь? Попробуйте поймать меня на… на чем? – да на слове, на чем же еще? А можно было бы отправиться в путешествие от слова «начало» до слова «конец», хотя на самом деле в русском языке между «началом» и «концом» вообще нет никакого расстояния, это… однокоренные слова! Или проделать большой алфавитный путь от Абрикоса до Яблока, между тем как эти слова обозначают… одно и то же!
Видимо, оба пути – от «начала» до «конца» и от «абрикоса» до «яблока» – лучше прояснить сразу же. Нехорошо было бы оставить читателя в тумане загадок.
В слове «начало» корень… буква «ч». Это то, что осталось от утраченного слова «чати», которое, в свою очередь, произошло от древнерусской основы *kьnti, а эта основа крайне важна в нашем языке, ибо породила и «начало», и «конец». Главное в *kьnti – буквосочетание kьn, давшее нам слово «кон». А «кон» – это «черта», «граница», иначе говоря, то место, где что-то начинается, а что-то кончается.
Снова – поразительная изобретательность нашего языка, объединившего одним корнем совершенно противоположные слова. В других языках ничего подобного мне не встречалось.
Когда я говорю студентам на лекции: «Граничим новый бег выборов», я лишь заменяю слово «начинаем» на «граничим» и полагаю это вполне естественным.
Под «бегом» я имею в виду слово «курс» (в конечном итоге произведенное от латинского «куррере», currere, «бежать»), а под «выборами» – «лекции», поскольку слово «лекция» тоже пришло к нам – через немецкий язык – из латыни, где глагол «легере» (legere) обозначал «читать», но еще – «судить», а главное – «выбирать»: читателю (и лектору тоже) надо выбрать, чт читать, а судье – выбрать, какой выносить приговор.
Теперь – немного о тех словах, которые с полным правом можно называть «яблочными».
«Абрикос» – это довольно сильно измененное латинское прилагательное praecoquum из выражения malum praecoquum, что означает «рано созревающее яблоко» (над превращением «прекокуум» в «абрикос» поработали византийский греческий, арабский, португальский, каталонский, а затем и русский языки). А «яблоко» – оно и есть яблоко, слово с древним индоевропейским корнем *ab(e)l, которое в английском звучит как «эппл» (apple), в немецком – как «апфель» (Apfel), в голландском – как «аппель» (appel) и так далее.
В галльском для яблока было слово «авалло» (avallo), отсюда остров Авалон.
К «яблочным» словам также относятся «апельсин» (нем. Apfelsine – «китайское яблоко»), «персик» (лат. malum persicum – «персидское яблоко»), «помидор» (фр. pomme d’or – «золотое яблоко») и многие другие.
Вот теперь можно пуститься в давно намеченное путешествие, которое начинается со слова:
здравствуйте!..
Здравствуйте!
Трофимов. Здравствуй, новая жизнь!..
(Уходит с Аней.)
А. П. Чехов. Вишневый сад.Действие четвертое (1903)
Что я только что сделал? Ну, разумеется, поздоровался. И всё? Нет, не всё.
Выражение «здравствуйте!» настолько нам привычно, что мы, как правило, не замечаем его двойственности. А в этом выражении действительно два смысла.
Первый (порядок смыслов может быть и другим): словом «здравствуйте!» мы приветствуем другого человека, потому что у глагола «здравствовать» главное значение – «приветствовать». Когда-то в прошлые времена один человек вполне мог сказать другому человеку: «Я вас здравствую», – и это не было бы неправильным оборотом речи.
(Вот, например, в повести замечательного русского писателя Николая Семеновича Лескова «Грабеж», опубликованной в 1887 году, – любопытнейшее место:
«Маменька с ним здравствуются и отвечают:
– Разве вы, – говорит, – братец, не знаете, какое у нас орловское положение? Постоянно с ворами, и день, и ночь от полиции запираемся».)
Второй смысл: пожелание здоровья. И действительно, «здравствуйте!» – не что иное, как повелительное наклонение (второе лицо, множественное число) глагола «здравствовать» в значении «желать быть здоровым». Мы можем еще сказать: «Будьте здоровы!» – и это будет то же самое пожелание.
Итак, приветствие и пожелание здоровья одновременно. Насколько все же замечателен русский язык! В других языках я такого сочетания не встречал.
То, что в слове «здравствуйте» пропала буква «о», имеющаяся в слове «здоровье», не должно нас смущать: выпадение гласных, по-научному – «неполногласие», – естественная вещь в нашем языке, так же как и «полногласие». В старые времена говорили «здравый», а не «здоровый», и слово «здравствовать» произведено именно от «здравый» (лингвист сказал бы: «глагол “здравствовать” – суффиксальное производное»).
Ну хорошо. Надеюсь, читатели согласились со сказанным, и теперь они вправе задать вопрос: а само слово «здоровье» – откуда? Как оно родилось и что означает?
Вот здесь и начинается интересное. В слове «здоровье», как и полагается многим словам, есть приставка, корень, суффикс и окончание. Главная закавыка – в приставке, потому что в иных словах мы ее встречаем не часто. Эта приставка – «з-». Сейчас мы в таких случаях употребляем «с-». Замена «с» на «з» – в определенных случаях – называется озвончением. Корень же – «до– ров», и произведен он от старорусского «дорво», означавшего… ну да, «дерево». Если сложить слово «здоровье» по-новому (или, если хотите, по-старому), оно будет выглядеть так: «с + дерево». Можно проще: «как дерево».
Да, да! Наши предки, желая ближнему здоровья, советовали ему быть «как дерево»!
Тут читателю впору – в очередной раз – возмутиться. Что это значит – «как дерево»? Каким таким деревом наши предки предлагали быть собеседнику? У нас с деревьями связаны не самые «здоровые» поговорки, выражения и метафоры.
Если человеку говорят: «Ну ты дуб!» – это не значит, что ему желают здоровья, скорее отрицательно характеризуют его, человека, умственные качества.
А еще про такого человека порой говорят: «голова еловая».
Осина дала нам выражение: «дрожит как осиновый лист».
Береза – «березовую кашу»: так в старые времена именовали… порку розгами!
Ива чаще всего – «плакучая».
И так далее…
Что имелось в виду под «деревом»? В том-то и дело, что никакое конкретное дерево не имелось в виду. Смысл выражения «быть как дерево» – в дереве как таковом. Высоком, раскидистом растении, обладающем завидным долгожительством, с прочным стволом и корой, защищающей от непогоды и вредителей, стойком, выносливом, непокорном… Во все времена в разных культурах «дерево» служило символом силы, крепости, дюжести, бодрости, долгой жизни – и, таким образом, здоровья. Ну конечно же, здоровья! Поэтому пожелание «быть как дерево» – очень доброе и важное. А конкретные дуб, береза или осина здесь совершенно ни при чем.
В этом месте можно было бы сделать остановку и задуматься: а не испробовать ли боковые пути? Они тоже интересные и ведут в разных направлениях. Почему бы не исследовать слова «дуб» (любители кельтской мифологии, имейте в виду: «друиды» – это «дубовые люди»!), «береза» (выражение «береза белая» – чистой воды тавтология, то есть повторение одного и того же), «осина» (как ни странно, наша осина – буквальная родственница английскому aspen, «осина»), «сосна» (серая как… заяц!), «ель» (колючая как… ёж!) и еще один-другой десяток названий деревьев? Почему бы не разобраться с самим словом «дерево» и понять, как оно связано с существительным «деревня» и глаголом «драть»? А от «деревни» можно было бы перейти к «веси», «селу», «городу», «столице»… И еще хотелось бы больше понять про полногласие и неполногласие и, может быть, открыть для себя «закон открытых слогов», сыгравший немалую роль в нашем языке.
Опасные размышления! Если мы будем так поступать, то наш путь будет ветвиться, и ветвиться, и ветвиться, и до конца маршрута мы вряд ли доберемся в обозримом будущем.
Лучше все-таки придерживаться выбранного курса, хотя без параллельных тропок мы все равно не обойдемся.
Вот я выше написал: «словом “здравствуйте!” мы приветствуем другого человека». Так-так. А что значит «приветствовать» или
«привет»?..
Привет
Сергей Есенин.Письмо к матери (1924)
- Ты жива еще, моя старушка?
- Жив и я. Привет тебе, привет!
- Пусть струится над твоей избушкой
- Тот вечерний несказанный свет.
Наверное, понятно, что слово «привет» – производное от «приветствовать». Однако сам глагол «приветствовать» – тоже производное, только от той глагольной формы, которая в нынешнем русском языке не употребляется. Форма эта – «привтити», что в старославянском языке обозначало, конечно же, «приветствовать». Если убрать приставку «при-», то получится глагол «втити», который в нашем старом языке значил «говорить».
Что же, «при-ветствовать» – все равно что «приговаривать»? А «при-вет», получается, – «при-говор»?! Нет, конечно. Приставка «при-» выполняла и выполняет много разных функций. Посмотрите: «при-вычный», «при-даное», «при-ключение», «при-льнуть», «пристойный», «при-частие», «при-ятный» наконец. Вполне можно (и нужно) вообразить, что «приветствовать» – это «говорить приятное».
Удивительный глагол – «втити»! Не менее удивительный, чем существительное, его породившее, – древнерусское слово «ветъ», обозначавшее «совет, слово». Да– да, слово! Иначе не было бы «втити» – «произносить слова».
Как же много слов, произведенных от «ветъ», мы употребляем ныне! Вот всего лишь несколько: вития, вече, ответ, завет, совет, обет…
«Вития». Так мы говорим (не часто, но все же говорим) про многословного оратора. Когда-то это слово обозначало просто «говорящий речь». Буква «е» заменилась на «и» – как говорят лингвисты, в результате смыслового сближения с глаголом «вить» (старославянское «ви`ти»), – и слово «вити`я» обрело дополнительный смысл: «тот, кто вьет слова», – хотя глаголы «втити» и «ви`ти» совершенно разные.
«Вече». Народное собрание. Событие, во время которого говорят слова.
«Ответ». Тут все понятно. Приставка «от-» обозначает направление движения слова. Тебе что-то сказали, ты – в ответ – говоришь «от» себя.
«Завет». Очень важная приставка: «за-». Человек должен отвечать «за» свои слова: говорить важное, веское, предназначенное не только для современников, но и потомков. Отсюда – «завещать», завещание».
«Совет». Казалось бы, все очень просто: приставка «со-» + корень «ветъ» = «совет». Так, да не так. Слово пришло к нам из старославянского языка, и этимологи поясняют, что родилось оно когда-то как… заимствование – правильнее называть это «словообразовательной калькой» – из греческого языка, где существовало слово «симболон» (), имевшее много значений: «знак; указание; лозунг; клич; призыв; разрешение; право голоса» и, наконец, «совет». Надо понимать, что русское «совет» – не перевод с древнегреческого, а именно калька, то есть слово, рожденное похожим образом. Греческая приставка «сим-» (-) – это наше «со-», а «бол» () преобразилось в «вет». Именно преобразилось, на самом деле это очень непохожие слова.
Само греческое «симболон» почти в первозданном виде тоже было заимствовано русским языком (и не только русским – оно вошло практически во все европейские языки). Это слово «символ».
Все, привал закончен. На очереди – давно обещанное слово «обет». (Читатель, который, наверное, понял, что я словами не бросаюсь – ни параболически, ни гиперболически, ни дьявольски, – должен догадаться, что тавтология в предыдущей фразе – намеренная.) Каким образом «обет» стал родственником «привета»? Неужели и здесь вмешался греческий язык со своей буквой «б», которую мы упорно заменяем на «в»? Никоим образом!
«Обет» – чисто наше, общеславянское слово, произведенное от старого глагола «обтити» – «обещать». А «обтити» образовано от «втити» – с помощью приставки «об-», – и означало это слово: говорить ОБ очень важном, говорить торжественно, клясться в том, что сказанное будет непременно выполнено.
Куда же делась буква «в» из «втити»? А вы попробуйте произнести «обвтити». Не очень складно получается, правда? Вот и нашим предкам такая нескладность не нравилась, поэтому букву «в» из слова просто выкинули. Как-то резало слух – и речь – это буквосочетание «бв», поэтому, где только можно, от него избавлялись.
Было «обвлшти» (от «влшти» – «тащить, тянуть») – стало «облечь».
Было «обволка» (от «волочь, влечь») – стало «оболка», а потом – с уменьшительным суффиксом – «оболочка».
Было «обволкти» (со значением «одевать, окружать») – стало «облакти».
Теперь понятно, откуда взялось слово «облако»? «Облака» – это то, что «одевает», «обволакивает» небо. Удобно ли нам было бы говорить «обволок» или «обволки»? Вряд ли. Вот мы и не говорим. «Облака» нас вполне устраивают. (Между прочим, слова «наволочка», «волок», «волокита», «влачить», «проволока» – того же корня. А «войлок» – нет. «Войлок», к слову сказать, – древнерусское заимствование из тюркских языков. Мы лишь добавили букву «в» – так удобнее произносить, – а изначально было: «ойлык» – «покрывало, покров; кошма».) Как там я написал выше? «“Облака” – это то, что “одевает”, “обволакивает” небо…» Вот о небе сейчас и поговорим. И не забудем про облака – только подойдем к ним совсем с другой стороны.
Итак —
небо…
Небо