Пьющие чудо Князев Кирилл

Глава 3, часть первая

Безопасность иллюзорщика – иллюзорна. Мы неуязвимы в Канве, это расхолаживает. И потому на Земле становимся вдвойне уязвимее. Не забывайте, что риску подвергаетесь не только вы, но и ваши близкие. Лучший способ оградить их от неприятностей – любыми способами беречь собственную шкуру. Смотрите по сторонам, взвешивайте слова и дважды обдумывайте каждый шаг. Канва не прощает ошибок.

Из блога Ткача

Это пробуждение можно назвать одним из самых трудных на моей практике. Я минут десять лежу, глядя в потолок, судорожно хватая ртом воздух, чтобы унять боль. Она тисками сжимает голову, давит на виски, перед глазами прыгают «зайчики». Ощущения не из приятных.

Затем поднимаюсь с кровати, неуверенной походкой иду на кухню, к холодильнику. Свет, бьющий из приоткрытой дверцы, режет глаза, разгоняет утренний мрак.

Смачиваю газировкой пересохшее горло. И только сейчас замечаю, как тихо в доме. Включаю настенную лампу, смотрю на часы – всего-то пять утра. Ничего, Женя спит, наверное. Табурет скрипит под моим весом. Не разбудить бы…

Сижу, тупо смотря в окно. Там, за стеклом, уютно падает снег. Хлопья сваливаются на карнизе в миниатюрный сугроб. Пройтись по холоду сейчас бы очень кстати. Мысли, подобно снежинкам, танцуют в голове медленный вальс.

По кусочкам, словно собирая пазл, восстанавливаю события, заставившие меня так резко выпасть из Канвы.

– О Господи, – шепчу.

Надо срочно проверить мобильный.

Уже собираюсь подняться, как слышу мерный перестук, словно кто-то плохо закрыл водопроводный кран. Но раковина за спиной, а звук идёт откуда-то спереди… Губ касается что-то горячее, солёное. Подношу к лицу руку – на пальцах маслянисто блестит кровь. Ругнувшись, бегу в ванную.

Всё, теперь подруга точно проснётся.

Возвращаюсь на кухню, задрав голову, с неприятно набухающей ватой в носу. Ещё не переступив порог, готовлюсь наткнуться на полный укоризны взгляд. Но… нет, я опять один. Ухмыляюсь. Просто праздник какой-то!

Поспешно хватаю тряпку, склоняюсь над столом – нужно скорее вытереть кровь, подруга так любит эту дурацкую, с розочками, клеёнчатую скатерть. И тут мой взгляд падает на сложенный пополам листок бумаги. Прямо посередине – две алые кляксы. Даже отсюда видно, что белая поверхность испещрена убористым почерком. Женя пишет мелко, сильно нажимает на ручку.

Разворачиваю послание.

«Фокси! Прости за вчерашнее. Мне позвонили родители – срочно нужно уехать. На мобильный не звони, я вставила другую симку – мой прежний оператор всё равно не примет сигнал там, где живут предки.

В холодильнике салат, консервы, в общем, что найдёшь – всё твоё.

Запасная пара ключей у тебя есть.

На домашний телефон не отвечай.

Целую, твоя подруга, Евгения.

P.S. Не делай глупостей».

Удивлённо вскидываю брови. Вот это новости! Иллюзорным именем Женя меня называет крайне редко. А уж чтобы она назвалась Евгенией… полного имени своего девушка терпеть не может. Переполняемый мрачными предчувствиями, просматриваю листок на просвет.

Сразу после слова «глупостей» – точка. Но за ней выцарапано, словно у подруги закончились чернила в ручке: «пока не поймёшь, что по-другому нельзя».

Что за фокусы? Сначала клоуны в «хамелеонках» устраивают нам цирковое представление со спецэффектами, в традиции дешёвого приключенческого фильма. Теперь лучшая подруга играет в конспиратора.

Щелкаю выключателем, хитро спрятанным за холодильник. Пластик липкий от прикосновения немытых после готовки рук. Над головой загорается слабенький огонёк. Ещё месяца два назад я вкрутил вместо перегоревшей лампочки новую, энергосберегающую. Горит ярко, но раскочегаривается медленно. Жду, нервно барабаня пальцами по столешнице. Наконец, электричество высвобождает кухню из плена полумрака.

Смотрю на листок ещё внимательней, до рези щурю глаза.

На месте, куда упала капля крови, что-то написано. Силюсь разобрать: чернила гелевой ручки предательски расплылись причудливой радугой.

«…ач» – две последние буквы, которые удалось расшифровать. Обрывок слова, зачем-то написанного между строк. Женя по складу ума – технарь. Можно сказать – эталонный. Кто-кто, уж она лишнюю точку не поставит, а тут – целое слово.

Задумчиво скребу ногтями небритую щеку. Что подруга хотела сказать? Врач? Грач? Усач?

Нервно хмыкаю… нет, бред. Криптографией лучше заниматься на свежую голову. Покажу Данилу, или, лучше, Кышу. Он бывший медик, уж если письмена коллег разбирает, то и здесь справится.

До ушей доносится слабое треньканье из дальней комнаты. Точно, телефон!

Срываюсь с места, едва не опрокинув табурет. В темноте комнаты маячком светит экран мобильного.

«Добрый вечер, Старатель! Вот краткий план действий: найти то, что нужно нам. Обратить то, что нужно нам, в то, что нужно тебе. Ты мог бы, конечно, отказаться. Но. В наших руках – жизнь твоей подруги. Разумеется, ты мог бы отказаться от Работы и в этом случае. Но. В наших силах сделать так, что Ты повторишь Её судьбу. Не медли.

Щедрые Работодатели».

Качаю головой. Ах, какие вежливые! Даже «вечера» пожелали. Доброго. Ничего, на добро мы ответим добром.

Сердце испуганно бьётся в груди, в голове переполошенной стайкой вьются мысли.

Итак, случилось неприятное. Меня выследили. Это ещё не Конец Света – своей безопасностью я частенько пренебрегаю, следов не заметаю. Да, на Земле меня знает узкий круг лиц. Но что мешает кому-нибудь проболтаться? Не со зла, конечно. К тому же по внешности, при известных связях, можно вычислить личность. Не проблема.

Параноиком я никогда не был, и, понимая, что при некоторых усилиях меня найдут – насчёт маскировки не беспокоился.

Найдут и найдут – думал я.

Вот и нашли.

– Зачем же так… жёстко, – бормочу я, подбрасывая мобильный в ладони. – Да к тому же театрально. В духе боевика…

Наконец, рой в голове успокаивается. Мысленно поэтапно выстраиваю план дальнейших действий. Оставлять всё как есть, нельзя. Мало ли.

Возвращаюсь на кухню, ругая себя последними словами, выключаю торшер. Может статься, что мне повезло, и «работодатели» моего пробуждения не заметили. Если они устроили слежку. А я бы на их месте, да при таком подходе, устроил.

В потёмках, подсвечивая телефоном, собираю вещи. Выходит плохо: тёплая одежда, как назло, или в стирке, или убрана Женей в один из шкафов. Или в комод. Или ещё чёрти куда. Делать нечего, вытаскиваю кофту из корзины. Закидываю в рюкзак футболки, носки, бельё.

Молния с трудом застёгивается над беспорядочным ворохом вещей.

Сижу на полу, настороженно вслушиваясь в тишину. Из крана в ванной метрономом капает вода. Холодильники только-только выключились, отсюда слышу, как шумит в трубках фреон. Тикают часы. Наверху, этажами двумя выше, хлопает входная дверь. Кто-то вернулся со второй смены.

Подъезд, дом, город – спят. Им всё равно до проблем человечка, стоящего одной ногой то ли в сказочном мире, то ли в могиле.

Распахиваю дверцу шкафа. Здесь у меня тайник. Под чуть отогнутым листом фанеры. Заначка на три тысячи, и золотая монетка. Баюкаю в руке крохотное, не больше рубля, сокровище, верчу между пальцами. Лёгкий металлический холодок возвращает к реальности.

Это золото добыто из мира Иллюзорного. Значит, ничего не приснилось, значит всё реально.

После резкого выхода непросто прийти в себя. Разум воспринимает и тот и родной мир как сон, фантазию. Фикцию. Одна часть меня всё это осознает, а другая – сопротивляется. Мы не любим выходить из Канвы раньше срока не только из-за крови из носа.

Это страшно: добровольно балансировать на трапеции, растянутой над пропастью безумия.

Прячу монетку в карман джинсов. Туда же – купюры, свёрнутые в трубочку. Одеваюсь, выбираю куртку потеплее. Неизвестно, сколько времени придётся провести на улице, пока не найду себе новое жильё. В родительский дом возвращаться глупо – там меня наверняка ждут. Да и не стану я перетягивать неприятности на родных.

В темноте разбираю мобильный. На ощупь достаю сим-карту. Секунду размышляю – не выкинуть ли? – затем отправляю в кошелёк. Пусть лежит. Рядом с Жениной запиской.

– Ну вот и всё, – вздыхаю, – прощевай, милая нора. Ты была добра ко…

По ушам бьёт резкий, словно электрический ток, гудок звонка. Он у подруги старый, советский. В нормальное время, бывает, вздрагиваешь. А уж сейчас…

Замираю, боясь дышать. Может быть, ошиблись адресом?

Неизвестный звонит ещё, настырно, требовательно. Знает: дома кто-то есть. Понимаю, что делаю глупость, но всё равно крадусь к глазку. Пальцем отодвигаю защитный колпачок. На лестничной клетке стоит незнакомый мужчина. Лет пятидесяти, явно битый жизнью. Щёки покрыты недельной щетиной.

Жениных соседей в лица я не запоминал. Даже имён не знаю.

Всматриваюсь внимательнее. Вроде бы обычный такой мужик, можно сказать стандартный. Застиранная футболка с полустёршимся принтом, обычные брюки – хотя в образ подошли бы скорее растянутые тренировочные штаны. И разношенные домашние тапки на босу ногу. Может он в них и обут, отсюда не разглядеть.

Сосед, что-то недовольно бурча, тянется к кнопке звонка. Над головой снова раздаётся требовательное жужжание.

Я в любом случае не стал бы открывать. Побежал проверить трубы – не протекли? – да, возможно. Но распахивать дверь перед незнакомцами в наше время безрассудно. А уж сейчас, когда на мой след вышли загадочные «работодатели», только конченый дурак будет высовывать нос из норы.

Я искренне полагаю себя человеком вменяемым. Ну, может, не самым сообразительным. Но не дураком, в конце концов.

Придирчиво изучаю облик визитёра. Вроде бы всё в порядке, даже на коже, где возможно увидеть, нет наколок. Только…

Победно ухмыляюсь: новенькие чёрные джинсы поддерживает кожаный ремень с металлической пряжкой. Разве, когда тебя заливают, ты будешь надевать ремень? Да – если штаны так и висели на стуле, как ты их бросил, придя с работы. Если под рукой нет ничего другого. Но, скорее всего, запрыгнешь во что-нибудь поудобнее.

Стараясь не шуметь, возвращаю колпачок на место. Пусть себе долбится в дверь, сколько душе угодно. Или караулит на лестнице.

Я пойду иным путём. Как и положено старателю.

Незастеклённые балконы сейчас мало где встретишь. А в них, между прочим, есть своё очарование. Утеплённая лоджия – тот же дом, та же семейная крепость. А вот балкон… граница между враждебной улицей, владениями общества, и неприкосновенным уютом квартиры.

Летом сюда выходят покурить, зимой – запирают до весны. Чтобы холод не лез за порог.

Мороз кусает кожу, холодный ветер бросает в лицо горсти снега. Осторожно выглядываю между листов шифера, посаженных на металлический каркас. Внизу сонный освещённый фонарями сквер. Дремлющие в ожидании хозяев машины у обочины узкой дороги. И – ни души.

Замечательно!

Осторожно перекидываю ногу через ограждение. Начинаю безумный спуск. Бетон под ногами предательски скользит. Взгляд невольно падает вниз. Три этажа – вроде бы не высоко, ерунда… а поди ж ты, страшно!

Но… отступать некуда. «Щедрые работодатели» взяли меня в осаду, и, честное слово, никакого желания оставаться у врага под носом нет. Как ещё выбраться? Милицию вызывать? «Помогите, мне угрожают в Канве и реальности…».

Переставляю руки, хватаюсь одетыми в перчатки ладонями за перила. Холодное железо не хочет отпускать: дерматин прикипает к нему на холоде.

Не сдаюсь, ползу дальше. Уже сейчас идея побега не кажется столь светлой. Единственно правильной. Может, лучше было не рисковать, остаться?..

Ещё шаг. Достигаю козырька лоджии второго этажа. Приходится лезть чуть левее, к желтеющей газовой трубе. Вздыхаю. Эх, будь сейчас лето! Можно было бы слезть по ней.

Закусив губу, спускаюсь ещё ниже. Здесь, в ночной тишине, особо чувствуется и мороз, и страх, от которого деревенеют мышцы. Половина пути пройдена. Рюкзак за плечами становится вдруг непомерно тяжёлым, неудобным. Пальцы – словно деревянные. Их разгибаю с трудом, не то что цепляться.

Моё лицо напротив заиндевелого стекла. Вот соседям радость будет, если увидят мою перепуганную раскрасневшуюся морду.

Ногами нащупываю опору. Тело вытягивается струной, так, что короткая куртка, свитер под ней, задираются. Холод лижет живот, по телу бегут мурашки.

Я дотягиваюсь правой рукой до перил соседского балкона. Хватаюсь.

И в этот момент случается то, что должно было случиться этажом выше. Левая рука выскальзывает из перчатки. Непроизвольно откидываюсь назад, подошвы скользят. Чувствую, что лечу вниз – но правая рука ещё держится за металл. Недолго – кисть от резкого рывка сводит болью, пальцы разжимаются.

Задев напоследок плечом козырёк балкона первого этажа, падаю. Мир вращается перед глазами. Волнующее мгновение невесомости – и вот я в жёстких объятиях сугроба.

Лежу, боясь пошевелиться. Перед глазами сыплющейся с неба снег. Массив двенадцатиэтажки, бельма фонарей.

Меня трясёт от нахлынувшего адреналина. Так, что встать получается только с третьего раза. Правая рука на каждое движение отзывается дикой болью. Невольно прижимая её к груди, осматриваюсь: не видел ли кто моего позора?

Улица так же тиха и сонна. Люди сладко нежатся в объятиях Морфея. Лишь в нескольких окнах горит свет – пробудились ранние пташки. А я… внизу, и… живой!

– Знай наших, – бормочу.

До ушей, через пелену шума крови, доносится звук автомобильного двигателя. Поднимаю глаза – прямо напротив меня, шурша покрышками, останавливается иномарка. Чёрная, с тонированными стёклами – всё как положено. Боковая дверь открывается, из машины выходит рослый незнакомец, с хорошей осанкой, будто вместо позвоночника – черен. Лишь краем глаза успеваю отметить, что лицо у мужчины довольно интеллигентное. Несмотря на впечатляющий разворот плеч.

Не медля ни секунды, зайцем выпрыгиваю из сугроба. Ещё рывок – я скольжу по асфальту. На дорогу выбегать бессмысленно: перехватят. Мчусь под самыми окнами; мимо пролетают голые палисадники, чужие подъезды.

Голова работает похлеще любого компьютера, вычисляет, где лучше проскочить, бегу так, чтобы слева меня прикрывал частокол хиленьких рябин, целые горы снега, заботливо собранные работниками ЖЭКа.

Добегаю до угла дома, сворачиваю вправо. Периферийным зрением вижу, что машина осторожно, словно крупная кошка, крадётся следом. В груди жжёт, боль в боку кажется ерундой. Но вот дворы пятиэтажек, вжавшихся в землю перед громадой молодых собратьев, пройдены. Уже видна широкая асфальтовая река трассы, чуть наклонённое бетонное заграждение стоянки.

Враг, похоже, мой манёвр предугадал. Водитель заметно прибавляет газу, автомобиль ненадолго скрывается за кирпичными коробками, чтобы вынырнуть на проезжую часть. Ещё немного – и седан перекроет мне путь к бегству, из просторного салона вырвутся мордовороты, закрутят руки за спину… ясно, что они могли сделать это и раньше, просто боялись в спешке потерять из виду, искали путь, как проще перехватить…

Я останавливаюсь на краю обочины, затравленно верчу головой. Звать на помощь – бессмысленно. Трасса ещё пуста, да и кто в наше время отзовётся?

Из-за поворота, слепя фарами, выруливает импортный грузовик. Не раздумывая, прыгаю ему под колеса. Впереди – только вожделенный бетон забора и белое марево света. Рывок, из последних сил: по ушам бьёт визг тормозов, в спину толкает воздухом – стальная махина прошла всего-то в паре сантиметров. Будь я чуть медленней, всё кончилось бы плохо. Для меня.

А так только для незадачливого водителя и «работодателей». Уже возле самого заграждения слышу грохот, треск, звон стекла. Оборачиваюсь. Грузовик впечатался тупой мордой в чёрный бок иномарки. Я успеваю заметить, как машина, рыча, таранит легковушку. Тащит несколько метров, до первого сугроба. И, моргнув фарами, замирает.

Мой последний в этой погоне финт получается неуклюжим: рука болит настолько сильно, что я с трудом переваливаюсь через бетонные плиты. Как хорошо, что стоянка ныне без хозяина, и колючую проволоку поверх забора давным-давно срезали!

Двухчасовое сидение в сугробе, на морозе – испытание для организма не из лёгких. Но я терплю. Место, которое я выбрал для засады, было когда-то раньше игровой площадкой. За моей спиной – бывший детский сад. Дан говорил, что выпускники садика «Колокольчик» не ушли далеко, и работают в тех же стенах, где когда-то росли. Только вместо игровых комнат – офисы. Повзрослевшим детсадовцам больше не нужна огороженная кустарником площадка. Зато ей, судя по разбросанным коробкам-седушкам, воткнутым в куски пенопласта шприцам и пустым пивным бутылкам, успешно пользуются менее благополучные граждане.

Ну и ещё я.

Со стороны дома, за плотным сплетением ветвей, меня не разглядеть. Зато мне всё видно.

Иногда, не выдерживая колючего холода, я прогуливаюсь по захламлённому асфальту, оставляя компрометирующие следы. Выкуриваю одну за другой сигарету, глядя на знакомое окно пятиэтажки. Жду, когда в нём загорится свет. Это будет знаком, что друг вышел из Канвы. Но пока за стеклом темнота. И я жду.

Возле подъезда три машины перемигиваются алыми всполохами сигнализаций. Либо «работодатели» решили подстраховаться и остановились где-то подальше, либо не догадались ловить меня у Дана.

К семи часам город просыпается окончательно. Металлические двери подъездов то и дело хлопают, выпуская жителей на работу. Урчат разогреваемые двигатели авто.

Наконец, когда желание послать всё к чертям и отправиться греться на ближайшую станцию метро овладевает мной, в окне загорается свет. Спустя минут пятнадцать пищит домофон, и на заснеженную улицу выходит Данил. В одной руке целлофановый мешок мусора, в другой – мобильник.

Это наш с Данилом давний способ рандеву. На экстренный случаи, которые нет-нет, да случаются. Можно, конечно, подняться наверх, позвонить в дверь, и дождаться пока друг сам выйдет из объятий Канвы. Но супруга Дана по вполне объективным причинам меня не жалует. Я её понимаю, и нисколько не виню.

Дан мнётся под крышей подъезда, безуспешно пытается меня вызвонить. Затем, убрав мобильный в карман, идёт к мусорным бакам. Я, стараясь держаться тени, двигаюсь ему наперерез.

Друг замечает меня на полпути.

– Ты чего телефон вырубил, – бурчит он, отвечая на рукопожатие. – Я весь на нервах уже.

– Фоксу прищемили хвост, – говорю я. И вкратце описываю утренние приключения.

Данил мрачнеет лицом:

– Так, сейчас быстро садись в машину… я подойду чуть попозже.

– А меня там не «того»?

– Тебя на улице скорее «того», неуловимый старатель…

Что ж, довод разумный. Мы, затравленно озираясь, идём до Данового авто. Он припаркован с другой стороны дома, в месте, где окна спальни смотрят на местную стоянку.

Стуча зубами от холода, запрыгиваю в «Форд Мондео». В салоне не теплее, чем на улице.

– Хоть печку включи, садист, – говорю.

– Щас, будет тебе и печка, и пряники с чаем…

Насчёт печки и чая друг не шутил. Но вот пряников я так и не увидел. Мы час петляли по городу, безуспешно пытаясь высмотреть идущий за нами «хвост». Попутно заехали в «Макдональдс», где раздобыли завтрак.

– Я не понял: ты прямо с балкона сиганул? – спрашивает Дан. Машина останавливается на светофоре. Друг поспешно откусывает от бургера, названия которого я не запомнил.

– Не сиганул, – мрачно поправляю я его, – упал. Там скользко было.

– Цирк… дай посмотрю руку. Болит?

Не успеваю ответить: Данил уже задирает рукав куртки. Шиплю от боли: кисть действительно болит, немного опухла.

– Растянул, – вздыхает друг. – Бедовый… ну ничего, в Канве подлечим.

– Кстати, насчёт Канвы, – говорю, – что там у вас?

– Да ничего нового. Девочку отнесли в Кышеву башню. Всю дорогу спала, как младенец. И сейчас спит, наверное. Быстренько сгоняли в город за пряхой. Та лишь руками развела. Говорит, клубок нитей такой запутанный, что проще разрубить, чем копаться – жизни не хватит.

Машина трогается с места. Выезжаем к набережной. Мимо проплывает прикрытая предрассветной мглой Ока.

– Так разрубили бы.

– Нельзя, – качает головой Дан. – Убьём девочку.

– В Канве не умирают, – бурчу я. Данил ничего не отвечает.

Да, здесь я прав: человек не умрёт, пока связан с Землёй. Если эта связь оборвётся, то есть землянин станет фриком, тело в Канве вновь станет смертным. По крайней мере, так принято думать. Кто знает, может это хитрая уловка, чтобы канвианцы не пополняли фриково войско раньше времени? Хоть у нас и нет государства, нет общей идеологии на Той стороне, сильные мира не могут не знать о Иллюзорном мире. Наверняка предпринимают какие-то действия.

Чтобы проследить эти ниточки, ведущие к правительству, нужно жить в городе, среди людей. А не быть старателем.

– Куда едем? – спрашиваю.

– Просто ждём, – пожимает плачами Дан. При этом движении тихонько скрипит кожа куртки, поднятый меховой воротник на мгновение скрывает от меня лицо компаньона. – Когда Хомяк позвонит.

Словно в ответ на реплику, оживает мобильник. Мы как раз выезжаем на съезд, где движение, несмотря на утро, оживлённое.

– Возьми трубку, – просит меня Дан. – Посмотри кто. Если Хома, или Кыш, скажи – едем.

Смотрю на экран. На нем – забавная рожица грызуна, и подпись «Х. Вург».

– Мы едем, – с ходу говорю я.

– Куда? – голос у Хомяка блеклый, опустошённый. Такая интонация бывает у людей, когда случается что-то действительно серьёзное. Будто мешком по голове человека стукнули.

– Не знаю, – честно отвечаю. – Что там у вас?

Хома недолго молчит, словно пытается собраться с мыслями. В динамике что-то шуршит, хлюпает. Только сейчас до меня доходит, что парень плачет.

– Она спит, Фокс, – наконец отвечает элементалист. – Я не могу её разбудить…

– Дан, ты знаешь куда ехать? – спрашиваю я друга, не надеясь на ясный ответ Хомяка.

– Угу.

– Дружище, мы едем, – говорю в трубку. – Держись там!

– Бу-буду…

Прерываю связь. Пересказывать наш диалог не требуется – друг и так всё слышал.