Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски Доманчук Наталия
Да, вот это поворот событий! Такого я действительно не ожидала! Теперь, я думаю, Аньку не оттащишь от Дугласа. А может, и он тоже наконец-то поймет, что худенькая женщина намного лучше толстушки.
Просидев еще час, я начала злиться.
Нет, я, конечно, понимала, что секс превыше женской дружбы, но!!! Пять часов – это уже перебор.
В два часа ночи ресторан опустел. Осталась только я.
Когда я входила в ресторан, то заметила табличку: «Ресторан работает до последнего клиента». В школе мы с Эрикой как раз изучали всякие надписи: «Открыто», «Закрыто», «Осторожно, мокрый пол».
Официант стал подходить ко мне через каждые пять минут. Он покашливал и протягивал меню. Каждый раз я рассматривала меню и просила апельсиновый сок.
За сегодняшний вечер я выпила уже десять стаканов сока и пять раз была в туалете.
Бармен смотрел на меня с ненавистью, а официант постоянно покашливал и смотрел на часы.
Думаю, что завтра утром хозяин поменяет табличку на «Работаем до последнего НОРМАЛЬНОГО клиента», и мелкими буквами будет дописано: «которые заказывают не апельсиновый сок, а виски».
В три часа ночи я не выдержала и стала собираться домой.
Я несколько раз проехала мимо дома. В окнах горел свет.
Оставлять машину на улице было небезопасно, поэтому я решила заехать в гараж. Машины Дугласа не было. Я вспомнила все плохие слова, которые только знала, и открыла входную дверь.
Аньки в гостиной не было. Я начала проверять все комнаты. Когда я открыла дверь в кабинет, то увидела Аньку, которая спала в кресле, свернувшись калачиком. На полу валялась пустая бутылка из-под виски. Я стала тормошить подругу:
– Ань, что происходит?
Она подняла на меня глаза и, потрепав меня, как собаку, по щеке, сказала:
– Ух ты моя толстушечка!
Я была в гневе.
– Вот свинья! – кричала я. – Я шесть часов сидела в ресторане, а ты вместо того, чтобы позвонить мне и рассказать о своем фиаско, напилась до безобразия.
– Фиаско? – Анька смотрела на меня мутным взглядом. – Красивое слово. Где взяла?
Я поняла, что сейчас вряд ли чего-то добьюсь от нее, силой подняла и потащила в спальню.
По дороге она мне на ухо шептала: «Ах, а какой мог быть секс».
Бросив ее на кровать и накрыв одеялом, я пошла к себе и моментально уснула.
День двадцать седьмой
Утром я проснулась от телефонного звонка. На часах было семь. К телефону подошла Анька.
– Хелоу, – сказала она и после длинной паузы добавила: – Ай нот андерстенд инглиш, сори.
Скорей всего ее речи не вняли, и через несколько секунд она вновь повторила свою фразу и грубо бросила трубку.
Увидев меня в дверном проеме, она сказала:
– Уроды какие-то. Я же им на их языке говорю, что не бум-бум в английском, а они тараторят без остановки.
– Точно уроды, – констатировала я, – звонят в семь утра, когда за плечами такая трудная ночь…
– Ну прости, прости. Он уехал сразу. Мне было стыдно звонить тебе. Я решила подождать хоть немного и выпить с горя…
– Но горя оказалось столько, что ты нахрюкалась так, что вообще забыла мне позвонить, да?
– Прости. Что мне сделать, чтоб ты меня простила?
Я вздохнула. Ну что тут скажешь. Я махнула рукой, мол, ладно, забудь, Анька меня расцеловала и поплелась на кухню. Я пошла за ней. Включив чайник, я подошла к окну.
Анька открыла холодильник.
– Так, ну-ка прислушаемся… – сказала она, непонятно к кому обращаясь. – Что ты хочешь на завтрак, маленький мой?
Я удивилась, но постаралась не подавать виду.
А Анька тем временем продолжала:
– Бутербродик? С чем? С копченым мяском? Ах ты мой сладенький!
И тут вдруг до мня дошло, с кем она говорит.
– Ань, – спросила я у нее, – ты беременна?
Она посмотрела на меня, как на полную идиотку, и сказала:
– От кого? От плюшевого шарпея, с которым я сплю?
– А с кем ты разговаривала тогда? – поинтересовалась я.
– С желудком. Ты никогда не разговариваешь со своими внутренними органами? – удивилась она.
– Нет, – промямлила я.
– Странно. Это очень мило. Попробуй. – Отрезав себе кусок пастромы, она направилась в спальню. – Я еще полежу. У нас целый час в запасе есть.
____
Я пошла к себе в комнату и попробовала устроить пресс-конференцию со своими внутренними органами.
Первым отозвался Мозг. Как только я спросила, как дела, он заявил:
– Я от тебя ухожу!
– Здрасте, пожалуйста. Только прислушалась к тебе, можно сказать, впервые за все годы твоего существования, как ты мне такое заявляешь. Могу я хоть поинтересоваться: куда ты пойдешь?
Мозг начал усиленно думать, потом изрек:
– Я… пойду… пойду к твоей подруге.
– Какой? К какой подруге?
Мозг опять усиленно попытался напрячься:
– Я уйду к Ане.
– Так тебя там и приняли! У нее свой имеется и намного больше, чем ты…
– Ничего! Меня не бывает много! Мне все рады!
– Ну давай, давай, иди. У нее сейчас голова забита всякими английскими глаголами, Альбертиками…
– Кто такие Альбертики?
– Сходи, проведай ее, узнаешь.
– А я могу уйти к Линде.
– О! Тоже мне нашел пустую голову. Хоть она и сволочь, но она умная сволочь. И так тебя напряжет! В первую секунду…
– Ну и пусть! Мозг должен иногда думать. Я не могу валяться, как твой сыр с плесенью, в холодильнике. Я не могу постоянно читать твои бестолковые рассказы, которые ты пишешь на пару со своим ужасным чувством юмора!
– А ты наверняка хотел бы, чтоб я писала на пару с тобой!
– Могла бы хоть попробовать. Может, из нас получился бы неплохой творческий тандем типа братьев Карамазовых.
– Ты совсем иссох, дорогой мой мозг, – констатировала я. – Братья Карамазовы – это не авторы, это персонажи такие. Достоевский написал.
– Вот видишь, что ты со мной сделала! – воскликнуло мое серое вещество. – Все! Ухожу! – И он начал активно дергать всеми извилинами, делая вид, что собирает свои вещи. – Я пойду к Инге. Она женщина серьезная, она меня примет, обогреет…
– Да она тебя ПРОСТО не заметит. Ты по сравнению с ее мозгом будешь как песчинка на Черноморском побережье.
– Да? Ну и пусть. Зато я буду в работе! Зато я буду…
– Ну, если ты хочешь быть песчинкой – тогда иди, – спокойно ответила я и мысленно протянула ему сумку с вещами.
– Даже соберешься куда-то в гости сходить, и некуда, – зарыдал Мозг. – Ну почему мне досталась такая дура?
– А вовсе я и не дура. Я просто необычная.
– Ну почему именно мне досталась такая… Нет! Нет! Решено. Уйду… Да, вот придумал. Уйду к мужчине. – Немного подумав, Мозг поправился: – Да, уйду к Геннадию.
– О-о-о! Иди-иди! Вот туда мне тебя отпускать не страшно! Оттуда ты сам прибежишь!
– Эт-то еще почему? Мы с ним подружимся!
– Конечно подружитесь, – согласилась я. – Вы будете вместе смотреть футбол, бокс, порнушку…
– Я не люблю футбол, ты же знаешь это, – начал капризничать Мозг.
– Футбол не любишь? Ну, прости, мой дорогой, тебя вообще никто спрашивать об этом не будет. Но самое страшное, что во время просмотров этого дурацкого футбола тебя будут заливать пивом!
– Пивом? – переспросил Мозг. – Я ненавижу пиво!
– И об этом тебя тоже не спросят. Но самое страшное будет после! После пива тебя просто отключат.
– Ка-ак? – испугалось серое вещество и задергало извилинами.
– Ну как отключают телевизор? – ответила я вопросом на вопрос. – Раз – темный экран, и ни звука.
– А зачем?
– Затем, что в некоторые моменты мозг мужчине не нужен вовсе, – тут я захихикала и представила, как отключат мой бедный мозг.
– Эт-то… – промямлило мое серое вещество. – А может, я все-таки с тобой останусь…
– Ну, даже и не знаю… – сказала я неуверенно. – Нужен ли ты мне такой, предатель?
– Ну, пожалуйста, разреши мне остаться.... – начал упрашивать меня Мозг и зашевелил всеми извилинами, так что мне даже стало щекотно.
Я почесала макушку и сказала:
– Я подумаю…
– Ну пожа-а-алуйста…
Тут в наш диалог вмешался Желудок, который был явно недоволен политикой кулинарной партии:
– Дорогая моя, – начал он наступление, – если сегодня будет такой же поганый день, как вчера, без грамма сахара, то ты будешь жалеть об этом всю свою жизнь!
– Дорогой мой, – таким же тоном ответила я Желудку, – мне нельзя ставить ультиматумы. Я не мужчина. Со мной это не работает.
– Я… я… я… – тут Желудок радостно защекотал меня, – я МОЗГУ пожалуюсь.
– Мозгу? А это кто? Случайно не то серое вещество, которое по ночам просит у меня кусочек тортика?
– Да, именно! Мозг! Эй, Мозг! Ты меня слышишь? – закричал Желудок и сделал несколько колебательных движений внутри меня.
– Он тебя слышит, но ничего тебе не ответит. Потому что только что пытался от меня уйти. И если он вякнет сейчас хоть слово, то его чемодан будет за дверью.
– Ну, если уж от тебя Мозг сбежать собирался, то мне вообще нечего сказать. О чем говорить с безмозглой теткой, которая сначала приучила свой организм к самой вкусной еде, а потом начала его травить всякой диетической мурой… Я буду только требовать еды…
– Ну и на здоровье, нужен ты мне… Слава Всевышнему, что хоть сердце у меня не такое.
– Правда? – спросило Сердце. – А какое я?
– Ты у меня такое нежное, наивное, лиричное…
– Это я наивное? – спросило оно. – Ты уверена в этом?
– Разве ты не наивное? – переспросила я.
– Нет, я не наивное, а ты истеричка. И постоянно бросаешься в крайности, – добавило Сердечко.
– В какие крайности?
– Какого черта ты опять вчера на ночь нажралась? Я не могло спать всю ночь.
– Слышь, ты, обрубок, – включился в наш диалог Желудок, – если ты ничего не понимаешь в искусстве еды – лучше помолчи.
– Две тарелки борща, полная тарелка жареного картофеля, два стакана молока, жареные цукини с помидорами. И ЭТО ты называешь искусством?
– Я лично ничего против не имею, – вмешался в наш разговор Мозг. – Только бы не на ночь…
– А ну заткнитесь все! Я разговариваю с СЕРДЦЕМ! Значит так: я считаю, что если я дура, то и ты, Сердце, не гений. И вообще все исходит от тебя. Как ты решаешь – так и есть. При виде Сергея ты начинаешь бешено стучать, а при виде другого мужчины вообще никак не реагируешь. Разве не на твои импульсы я должна полагаться?
– Не помню, чтобы я тебе подсказывало пойти танцевать с Геннадием. А потом позволять ему целовать твои руки.
– Да, ты право. Я слишком мягкая. Мне не хватает…
– Мозгов, – закончило за меня фразу Сердце.
– Слышь, ты, шарик с проволочками, кто бы говорил! Я давно ей толкую, что у тебя где-то дырка, что ты, Сердце, дырявое, – заступился за меня Мозг.
– Это я дырявое? Да это вместо тебя у нее в голове опилки, и поэтому она не может принимать правильные решения… – возразило Сердце серому веществу.
– Что? Да как ты смеешь… – возмутился Мозг.
Мое терпение лопнуло, и я крикнула:
– Заткнитесь оба!
– Пойди съешь чего-нибудь сладкого, – попросил Желудок. – Ты слишком нервничаешь. И вообще я бы на твоем месте принял ухаживания Заира. У него столько денег! Ты бы так вкусно питалась. А арабская кухня! Ах, какая это еда! Ты откроешь для себя столько нового!
– Заира? – переспросило Сердце у Желудка. – Нет! Заира надо сразу послать. Далеко! В лес!
– Нет, не в лес. Лес слишком близко. Пошли его… – задумался Мозг.
– Заткнитесь! – опять закричала я.
– Ты опять нервничаешь, пойди хоть одну конфетку съешь, – попросил Желудок.
– Мне нравится Сергей, – сказала я.
– Нет, он не для тебя. Выбери Гену, – посоветовал мне Мозг.
– Ладно, черт с ней, с арабской кухней. Выбери Гену и сходите с ним в ресторан. В любой. Закажи себе мяско, картошечку… мнямммм… – причмокнул Желудок.
– Но мне нравится Сергей! – опять повторила я.
Мозг и Сердце хором сказали:
– Вот ду-у-ура!!! Ну какая же ты дура!
Я встала с кровати и подошла к окну.
– Может, и дура. Но я очень люблю его.
Сердце молчало. Мозг тоже. Даже Желудок не попросил конфетку.
– Вот и славно. Мы достигли консенсуса.Пора идти учить английский, – добавила я и стала собираться в школу английского языка.
* * *
В школе мы изучили двадцать новых слов, новые глаголы: мочь и долженствовать.
После занятий за Анькой приехал Альберт, и они поехали на его машине, а мне пришлось садиться за баранку и ехать домой.
У ворот меня опять ждала машина, водитель вручил мне огромный букет цветов и маленькую коробочку, очень красиво упакованную.
Я расписалась за посылку, села в гостиной на диван и распаковала подарок. Там было маленькое золотое колечко с крошечным камушком, наверняка бриллиантом.
– Ну и почему такой махонький камушек? – удивилась я. – Еще даже не женился на мне, а уже экономишь, да, Заир? – спросила я у пустоты и прочитала на открытке то же послание: «С любовью. Заир».
Настроения не было. Наверное, я неправильная женщина, потому что меня совсем не возбуждают бриллианты, а возбуждают только торты, блинчики и всякая другая мучная дребедень.
Я даже было подумала, что если бы вместо этой маленькой коробочки была большая, на которой было бы написано «Cake», то, может, я пересмотрела бы свой взгляд на мусульманскую религию и на личность Заира.
Все эти воспоминания, или, лучше сказать,мечты о выпечке, заставили мой желудок колыхнуться и несколько раз подпрыгнуть. Начинать дискуссию со своими внутренними органами я не хотела, поэтому пошла на кухню, открыла холодильник и проглотила по куску ветчины и сыра. Без хлеба вкус показался гадким, но другого выхода у меня не было.
Зазвонил телефон, и я подняла трубку.
– Привет, Лор, – это была Инга, – мы собираемся в субботу устроить небольшую вечеринку. Брай по-нашему. Часа в два-три подъезжайте, хорошо?
– Хорошо. Как поживает наш африканский друг? – поинтересовалась я.
– Кто? – не поняла Инга.
– Ну Джимми…
– А… нормально. Жив, здоров. Можешь получить его назад, если хочешь. У меня есть его телефон.
– Нет, спасибо. Что-то в этой стране я стала расисткой и чернокожими больше не интересуюсь.
– Это правильно. Мимолетный романчик с негром раз в жизни – нормально, но всерьез – никогда. А как тот муслим? – спросила Инга.
– Заир? Нормально. Присылает букеты каждый день. Сегодня с колечком прислал.
– Так. – Инга задумалась. – Мне это не нравится. Ладно, обсудим в субботу. Жду вас. Пока.
– Пока.
Я положила трубку и села смотреть телевизор. Показывали какую-то гимнастику-аэробику. Я вспомнила, что возле нашего магазина есть большой спортивный клуб. Делать было все равно нечего, я надела спортивный костюм и поехала туда.
На ломаном английском я попыталась объяснить, что всю жизнь мечтала ходить в этот клуб. Инструктор кивнул и попросил мои документы. Я протянула ему свой внутренний юаровский паспорт, он очень обрадовался, оживился, написал на листочке цифру «двести» и посмотрел в мои ясные глаза.
Двести. Хорошая цифра. Только вот чего? Это мне надо было выяснить. А тем временем меня уже водили по клубу, расписывали его достоинства, расхваливали инструкторов и показывали почти весь спортивный инвентарь. Потом подвели к бассейну и тоже что-то долго говорили. Я кивала и все думала о цифре «двести».
Когда осмотр достопримечательностей спортивного клуба был закончен, мы опять вернулись к этой загадочной цифре, и мне удалось выяснить, что она означает сумму в рандах, которую я должна платить каждый месяц. Я очень обрадовалась, что это не ежедневный взнос, и через полчаса стала членом клуба.
А еще через пять минут я находилась в зале аэробики. Рядом со мной стояло около десяти высоких стройных женщин-девушек, которые вообще непонятно что здесь делали. Мое воображение сразу подсказало мне, что каких-нибудь два-три месяца назад они наверняка выглядели, как я, а то и еще хуже, и вот, благодаря спорту, так преобразились. Мне было немного неловко, что я рядом с ними кажусь настоящей толстушкой, но я быстро успокоила себя тем, что через месяц буду такой же стройной, как они.
Когда на часах было ровно четыре часа, в зал вошел сказочной красоты молодой человек, который оказался инструктором по аэробике. Он поприветствовал моих привлекательных соседок и загадочно посмотрел на меня.
На несколько секунд мое дыхание остановилось, но потом сердечко опять застучало и, как в моем любимом романе, тихо молвило мне: «Вот он». Мне даже захотелось подбежать к окошку, подышать на него и написать заветный вензель «О» да «Е», как меня вдруг осенило, что я вот уж несколько секунд без ума от человека и даже не знаю его имени.
Разочарование, как и сама любовь, пришло очень быстро. Как только красавец включил музыку и начал раздеваться. Под костюмом «Адидас» оказались лосины, которые обтягивали все его прелести. Нет, лучше сказать, все его недостатки. Потому что кроме того, что этих недостатков было очень скромное количество, они еще некрасиво и отчетливо выделялись. Кроме лосин под спортивным костюмом была маечка, из тех, какие носят или геи, или… нет, только геи.
Мой Евгений Онегин, так я его про себя назвала, встал в третью позицию, хлопнул в ладоши и начал танцевать.
Я пыталась сосредоточиться и все нужные движения выполнять автоматически, он надрывно кричал «Хоп!» и прыгал. Мне было очень стыдно за державу, и я тоже пыталась прыгать, как и все мои великолепные соседки.
Когда весь этот ужас закончился, мне захотелось только одного – никогда больше не видеть ни его, ни этих красоток, с которыми он обсуждал что-то и истерически хохотал.
Когда я завязывала шнурки на кроссовках, он подошел ко мне и сказал:
– Хай!
Я улыбнулась совсем не доброй улыбкой, но все-таки, протянув ему руку, сказала:
– Хай, айм рашн Лора.
– Лорент, – представился мой новый друг.
Потом произошло что-то невероятное. Он говорил мне что-то, я практически все понимала, даже отвечала ему, и он меня понимал и опять что-то говорил.
Мы обменялись номерами мобильных телефонов, вместе вышли из зала и направились к парковке.
И в этот момент, когда у машины он поцеловал меня в щечку и сказал «Бай», я поняла, что, несмотря на то что буквально час назад я нашла и потеряла любовь всей своей жизни, я обрела друга-гея.
Домой я приехала около семи часов. Аньки еще не было. Я уселась у телевизора, но через несколько минут мне это надоело, и я пошла в кабинет заниматься сочинительством.
Искательница приклюЧений
«Ну, и что ты на меня уставился?
Да, повторю тебе еще раз. Я ухожу от тебя. И не смотри на меня такими грустными глазами. Ты должен был об этом догадываться. С твоим ужасным характером… Любая бы убежала на следующее утро. А я тебя два года терплю. Да еще и твою собаку… И твою кошку… И твою маму…»
Я смотрела на свое отражение в зеркале и репетировала речь, которую собиралась сказать своему дорогому.
Нет, про маму не надо, это будет перебор. А то он точно скажет: «Ну и проваливай, раз тебе моя мама не нравится».
Надо, наоборот, придумать что-нибудь хорошее про маму.
Попробуем еще раз. На чем мы остановились? А, да… «…И еще и твою сoбаку… И твою кошку… Только маму твою мне немного жалко. Хорошая она женщина…»
Нет, тоже перебор. Не поверит.
Что же придумать?
Маму точно нужно упомянуть в разговоре. Но вот как? Попробуем еще раз:
«…И собаку… И кошку…» Чего я к ним прицепилась?
Нормальные животные. Знают свое место. Не гадят, меня любят. Их тоже не надо затрагивать в нашей перебранке.
Ох, и что же у нас осталось?
А, да. «С твоим ужасным характером…»
А он возьмет и скажет: «Что именно ужасного в моем характере?»
Надо подготовить аргументы, чтоб потом не бекать и мекать.
Итак, что меня в нем раздражает? Что же меня в нем раздражает? Ну, думай-думай. О, вспомнила: он храпит. Ужас как храпит. И мне приходится просыпаться и толкать его в бок. А потом я не могу заснуть. И эта фраза, которую он мне сквозь сон скажет: «Прости, малыш», – меня не устраивает. Я уже проснулась. Меня разбудил его храп. Все. Заснуть не могу. Лежу и мучаюсь. А он сразу спокойно засыпает. Несправедливость…
Итак, что у нас есть? Несправедливость. Отлично.
Что еще? Еще, когда он пьет чай, он хлюпает. И очень громко иногда. И не важно, что потом он смотрит на меня виновато и говорит: «Бывает». Хлюпает ведь!!! А это называется невоспитанность.
Итак: у нас уже есть несправедливое отношение + невоспитанность.
Сейчас еще найдем.
Вот, уже нашла. Носки свои постоянно разбрасывает по комнатам.
Каждый день чистые надевает и каждый день он их сворачивает и разбрасывает.
А потом я удивляюсь, почему в квартире такой тарарам.
А ведь главная причина – носки. Именно из-за носков такой беспорядок.
Читать бесплатно другие книги:
