Когда смерть – копейка… Сивинских Александр

Не заходя окончательно в кухню с балкона, Глеб с весёлым изумлением оглядел Германа.

– Скажи, пожалуйста, мон шер, а тебе случайно вчера вечером скучно не было?

– А чего такое-то?

– Ты ведь в городе вечером появлялся? Так? Я угадал? В хвойный лес, небось, опять захотелось?

– Да брось ты такие вещи вспоминать.… Ну да, правильно, дома собрался, потом съездил к Серому, ну, дельце у меня там было к нему небольшое, а потом на яхту уже окончательно завалился. Спать там так неудобно, в натуре, бока все отлежал!

– Точно?

– Зуб даю.

– Во сколько ты был у Серого?

– Да около десяти, в темноте еле к нему на фазенду по грязище-то проехал.

– А с семи до десяти что в городе делал?

– Послушай, чего-то я тебя не догоняю! Ты следил за мной, что ли? Откуда знаешь, что я в городе-то вечером был?

Глеб Никитин с состраданием посмотрел на Данилова.

– …Или паяльник? Твои кореша этим старинным инструментом всё ещё продолжают баловаться?

Данилов крутил на столе перед собой вилку и тщательно пытался сердито нахмуриться.

– Ну да, правильно.… Ещё кое-куда заехал.… Ненадолго. Твоё-то какое дело?! Ты вот на самолет сейчас прыгнешь и через два часа уже в другом государстве, а мне тут целую неделю без бабы в этом баркасе корячиться… Вот я и заехал напоследок, к этой, из паспортного стола, вроде как за допингом… А чо, нельзя, что ли! Нет, ну, правда, мужики, а?!

– Ладно, кончай истиной исходить, проехали.

Глеб прикрыл за собой балконную дверь.

– Лучше поясни-ка нам, что ты про Галину только что трепанул. Про её поклонников и прочее.

– А чо?! С ней и так всё ясно. Верняк, что это сама Галька кому-то из своих бывших раззвонила про то, что Марчелло наследство-то уже на себя оформил; вот они его и начали прессовать. Если он эту шалаву из дома срочно не погонит, то в ближайшие дни закопают его в лесу эти ребята, а денежки и особнячок через его законную супругу им достанутся. Фактически.

– Думаю, что до этого дело не дойдет. И всё-таки. – Глеб с грохотом пододвинул стул, снова сел за стол, по очереди пристально посмотрев на Виталика, и на Данилова.

– Что мы имеем? Непонятный взрыв месяц назад; во-вторых, вчера утром случился удивительный выстрел в Назара; в-третьих, вечером – наезд машины на Марека. Не многовато ли для такой скромной компании?! Как вы считаете? Да и наша пятничная встреча в парке с молодежью какая-то не совсем случайная была, тут ты прав, Виталик…

Панасенко не успел согласно кивнуть головой, как снова тихо пискнул звонок в прихожей. Дверь в кухню очень скромно приоткрылась и Антонина, с извинениями поглядывая на гостей, махнула мужу, показав, что откроет сама.

Мельком прислушавшись к голосам, Виталик поморщился.

– Соседка…

Прдолжить он не успел.

Данилов даже вздрогнул и уронил на стол свою недопитую рюмку, когда страшно, в голос, запричитала в дальней комнате Антонина.

Мягко шурша тапочками, Виталик мгновенно выкатился из кухни. Во внезапно наступившей тишине было слышно, как он о чём-то громко говорил с женой, что-то спрашивал соседку. Антонина рыдала, потом опять с силой вскрикнула и, уже глуше, ровно заплакала. Голос Виталика тоже как-то потускнел, он перестал требовательно расспрашивать женщин, забормотал и через некоторое время вышел на кухню, к мужикам, бережно и плотно прикрыв дверь в комнату.

Растерянно начал мять ладошки.

– Это соседка наша, с третьего этажа, приходила… Фая, на кондитерской фабрике в сбыте работает… Говорит, что дочка её сегодня на дачах была, с детишками. Ну, мол, и сама, ну, дочка-то её, сама и видела… Серёжу-то нашего, Серова, ведь убили. Полиции там, в обществе-то, много, говорит, к его домику никого не пускают. Вот.

Стараясь не выпускать близкие слёзы из глаз, Виталик очень жалобно посматривал по очереди на своих друзей. Прислонился к косяку и, чтобы как-то занять беспомощные руки, по инерции поднял трубку зазвеневшего телефона.

– Марек. Говорит, чтобы тебя позвали.

Даже не стараясь полностью выслушать все далёкие телефонные крики капитан Глеб Никитин приказал:

– Приезжай. Мигом. Мы все здесь, у Панаса. Кончай сопли пускать, собирай свои костыли и быстро сюда.

И, не заметив, что положил трубку на самый край стола, растерянно взглянул сначала на Виталика, потом, быстро отводя глаза, и на Данилова.

Воскресенье. 17.30.

Мальчишник

– Да что же это такое?! Прямо напасть какая-то свалилась! Нет, с этим что-то нужно делать! Совсем распустились, никого не боятся, сволочи проклятые! На власти городские нужно давить, чтобы расследовали подробно всё, чтобы ответ полный дали! Поехали, мужики, сами разберёмся, что ли!

Виталик, полосато побледнев лицом и покраснев одновременно, кипятился, размахивая над столом короткими ручками.

– Отморозки эти, молодняк…

– Заткнись.

Не подымая глаз, Глеб Никитин тёр подбородок.

Данилов деликатно кашлянул.

– Он ведь всё время какие-то свои заморочки придумывал. То заправку газовую у нас в поселке выдумал поставить, для баллонов и для машин; чертежи всё в папке таскал, бизнес-планы толстенные сам писал, считал. А прошлой зимой шампиньоны удумал ещё выращивать в развалинах церкви. Там подвалы здоровенные есть, сырые такие, тёмные.

Потом, когда он с нами-то встречался, всё ныл, что знакомый его, ну, по морям-то, звонил, предлагал продать здесь аппаратуру банковскую, ну там, видеонаблюдение всякое, стекла непробиваемые, вроде какие-то сертифицированные для касс, ну и всё такое прочее. Говорил, что дешёво можно взять из-за границы по связям того знакомого морячка. Старший Бендриков, отец мента того, ну, свояка-то, марековского, в банке-то, в коммерческом уж который год работает, в охране, вроде старшим смены тогда был. Обнадёжил он Серого, подтвердил, что у них переоборудование, типа, ожидается, по новым требованиям, аппаратура им вроде такая именно в то время была нужна. Серый-то и раззявился, бегал каждый день с каталогами к президенту того банка, вроде всё у них там слепилось, всё чики-чики было. Ну, он и радовался…

Не ожидая, что Глеб и Виталик с таким напряжённым вниманием будут вслушиваться в его слова, Данилов несколько растерялся. Потыкал быстро, без всякого особого смысла, вилкой по тарелкам и, чтобы не замолкать на полпути, продолжил.

– …Дали мы тогда, в этом феврале, я и Марек, денег ему, ну прокрутиться немного на сделке этой, с банком. Он же, Серый-то, долго всё ныл, выпрашивал у нас бабки. Я пробил его эту трепотню по своим каналам, вроде всё на мази было, по-любому сделка-то должна была у него стрельнуть… Да и аппаратура чего-то быстро так пришла, нормально всё складывалось, он тогда ещё сам летал в Калининград на таможню, со своими мореходами там документы ладили, деньги платил куда надо. Потом приехал домой, помчался, радостный такой, в банк, а там уже другие дела закрутились, неважные. Хозяева этого банка, московские и местные, из-за чего-то перегавкались в то время, не до него им было; и аппаратура эта, и камеры, и стекла вроде им стали не нужны….

Серега месяц, наверно, с Бендриковым-старшим водяру с горя глушил, в банк всё опять ходил, просил купить у него технику, сопли там лил. Нам мозги постоянно полоскал: «Ребята, я же верну! Не подведу! Я с машинами на перегон в Калининграде договорился, там квоты на растаможку для меня сейчас покупают, я прокручусь, я обязательно верну деньги!»….

Продолжая по инерции жевать тёплую котлету, Данилов помолчал и расстроено добавил в кухонную тишину:

– А у меня Жанка-то сбрендила совсем. Уезжает, говорит, в Москву собралась. После всего этого, ну, после Маришки-то, понимаешь, она же совсем никакая стала. Да и мне чего-то не по себе, как вспомню эти дела-то.…

Мужики молчали.

Смахнув раз в пятый, наверно, рукавом с лица крохотные непослушные слёзы Виталик с надеждой посматривал на капитана Глеба. Тот, хмурый, не отрывал взгляда от скатерти, всё чертил там черенком ножа что-то уж совсем непонятное. Данилов продолжал делиться с кухонной тишиной своими различными впечатлениями.

– Как вспомню… Первого мая было тепло, нормально, солнце, а второго, когда мы поехали на реку-то, прохладно уже стало, с реки поддувало по-хорошему. Оделись все нормально, в куртках, Назар-то вообще был в камуфляже. Хорошо, что одеться так догадались, посекло нас, но несильно, через одежду-то… Назар тогда суетился всё, глушануло его, ну, так, вроде не очень; он как шальной, схватил Маришку, тряс всё её. Она-то уже не дышала, а он, как придурок, трясет её, дыхание вроде стал делать ей искусственное, я разозлился, насилу оторвал его от девки, чуть не отоварил его там сгоряча-то… Д-да, дела наши, делишки…

Не решаясь прервать непонятное и, поэтому страшное молчание Глеба Никитина, Герман опасливо затих и осторожно потянулся вилкой к солёным грибам.

Воскресенье. 18.05.

Мальчишник

Истерика Марека впечатляла.

Ворвавшись в квартиру Панасенко, он начал верещать ещё с порога.

– Серого убили! Убили! Свояк мне только что, сейчас, звонил, говорит, что весь их полицейский отдел на ушах стоит. Сначала его избили, на лбу синяк, бровь разбита! Оглушили, наверно, Серегу, а потом повесили. Это из-за денег, я знаю, я точно знаю, и из-за долгов его дурацких!

Взъерошенный, в турецком джемперке с оленями и мятых серых брюках, Марек суматошно скакал через всю кухню от двери к балкону, дергая за руки то одного приятеля, то другого. На его худенькой скуле бело выделялся мощный слой пластыря, левый локоть был забинтован так же прочно и толсто.

Герман сграбастал его за одежду.

– Стоп, не суетись, остынь. Плесни-ка ему коньячку, Виталик.

Марек громко глотнул, выдохнул и чуть не отшвырнул пустую рюмку.

– …Свояк говорит, что натоптано там, вокруг дачи, немного, следы все женские, от туфель, на земле у входа, и помада ещё есть на стаканах. Может наркоманки это, в поселке-то у свалки их полно, они молодые ведь, жилистые, запросто подвесить Серегу могли, да ещё и оглушённого-то…

Настойчиво прижимая Марека к диванчику, Данилов с негромкой солидностью продолжал его уговаривать.

– Садись, садись, сейчас ты нам всё подробно расскажешь, без истерики. Выпей ещё, продышись.

И опять…

Промежутки тишины, всё чаще и чаще возникавшие в последние минуты в небольшой кухоньке, напоминали сгустки страхов с мерзким запахом погребального ужаса. Заботливо задавленный Германом в угол дивана, Марек жевал бутерброд, Виталик, блестя мокрыми глазами, примостился на стуле у краешка стола.

Со сжатыми за спиной кулаками капитан Глеб продолжал стоять у балкона, прижимаясь лицом к стеклу. И тоже молчал.

Первым тихо крякнул Марек.

– За Серого бы надо выпить.… Вроде как помянуть.

Со всей ответственностью Герман опять взялся за бутылку. Подняли.

– А ты чего, Глеб…? – Виталик осёкся.

– Я потом.

Данилов недоуменно поднял брови и взглядом показал мужикам на Глеба. Марек продолжал морщиться на выпитый коньяк, Виталик с такой же растерянностью пожал в ответ плечами.

Пару минут они трое опять дружно молчали, одинаково стуча вилками по тарелкам.

Первым пробило почему-то Виталика.

– Да не наркоманы это к Серому-то вломились! Чего ты выдумываешь-то хоть, чепуху-то какую напрасную говоришь! Если бы бомжи его оглушили, то просто бы котелки да ложки алюминиевые у него выгребли бы и приемник бы взяли – и всё, и сбежали бы, а вешать-то человека им незачем, таким гадам кайфу от этого не прибавится.

И Данилов, тяжело сопя, снова повернулся к Азбелю.

– Чего у Серого из вещей-то пропало, Марек, не знаешь?

– Да нет, только-только сейчас его жену на дачу повезли на опознание. Самого-то Серёгу сосед по даче нашёл, шёл мимо, увидел, что дверь в домик весь день открыта, ну и заглянул… Сосед-то этот и опознал его, фактически, когда полицию вызвал.… Теперь им жену ещё нужно туда доставить, для порядка.

Над столом под свет абажура чуть ли не по пояс высунулся Герман.

– Чего тут базарить лишнее, всё срастается?! Наркоши это свалочные, верняк! Практически все мои знакомые кореша, у кого в том обществе дачи-то, говорят, что частенько к ним эти уроды залезают. И бабы у них такие же грязные и наглые! Если бы мужики туда вломились, то они по-другому Серёгу гасили бы, ведь у него рядом с печкой и ножей куча, и топор в чурбаке воткнут.

– Нет, что ты! Сковородой его бабы явно оглушили. А что, вполне женский инструмент, сажа-то на лице у Серого от неё и осталась. Ещё этот, ну как его, эксперт, говорит, что и узел-то на петле какой-то дурацкий был, по-бабски намотанный.

Не поворачиваясь от балкона, капитан Глеб бросил Мареку через плечо.

– Не говори ерунды.

Тот уже не унимался.

– А может это с ним так жена поступила?! Сколько раз она грозилась на людях, что убьёт его, Серёгу-то! И с нами, когда ещё ездили на шашлыки-то вместе, всё орала на него по-всякому! Помнишь, Виталь, как она его на реке поленом по руке хрястнула, а?!

– Ещё раз говорю – не трепись просто так, если не имеешь точных фактов.

Не за стол, не из кухни…

В два шага Глеб встал от балкона под свет.

Обвёл прочным взглядом всех сидящих. Лицо его стало ещё жёстче, пальцы на спинке стула ломали и дерево, и сами себя. Через бахрому абажура Виталик, помаргивая, всё же пытался заглянуть во внезапно нехорошо потемневшие глаза Глеба.

– А кому ещё, кроме вас, он денег был должен?

После этих негромких, но неожиданных слов все ораторы почему-то смутились. Виталик, застигнутый вопросом Глеба у раскрытого холодильника, начал старательно в нём прикуривать, Данилов резко ёрзнул задом в темный диванный уголок, а Марек стал неистово пилить вилкой толстый кусок копченой колбасы, до этого долгое время мирно лежавший у него на тарелке.

– Ладно. Не ломалась у меня в субботу машина. Врал я тогда Назару.

Марек бросил бесполезную вилку, отважно и пьяненько выпрямился за столом.

– И тебе врал, Глеб, что не могу приехать к вам на яхту из-за машины. Я у Серого вчера утром был, а вам специально ничего говорить не хотел, пока…. Я ж к нему приехал, чтобы по деньгам всё порешать…

– Решил? – Обернувшись на него, Виталик сильно хлопнул дверцей холодильника.

Марек замялся.

– Ну, я же не ругаться, наоборот, я к нему ездил-то, чтобы денег дать. Тогда-то, на майские, как раз перед этим взрывом, Серый позвонил мне, ну, всё ещё тогда хиханьки, да хаханьки было; он сказал, что, мол, черви у него есть для меня, ну, то есть, для рыбалки, хорошие. Он так ещё жался как-то странно, говорил, что может, я по-соседски загляну к нему за наживкой-то, может мужикам моим знакомым, рыбакам, выползки нужны. Всё их расхваливал, говорил, что хорошие в этом сезоне у него червячки получаются, просто гимнасты, так и выразился, ну, сказал ещё, что и по другим делам ему нужно со мной поговорить.

Я приехал. Днём, первого мая, после демонстрации по телевизору. Поговорили, червяков я у него взял, действительно, классные червячки тогда были!

Марек всхлипнул, наклонился над столом, начал пощипывать краешек клеёнки.

– …Ну, я и сказал тогда Серому, что завтра, мол, еду на место первым, хочу немного порыбачить в затоне, пока все наши не подъедут. А он под разговор-то под этот, ну, про червяков-то, стал денег у меня просить, понимаете?! Помню ещё, что он глазищи на меня так страшно тогда пялил, говорил, что деньги ему вроде как для сына, для больного.… А вы же знаете, – Марек смущенно глянул на друзей, – какое у меня было тогда собственное-то настроение. Ну, в общем, не дал я ему тогда никаких денег-то.… Наорал я на него немного, сказал, чтобы не занимался он снова всякой ерундой, что у сына его наверняка какой-нибудь пустяк, что есть другие, настоящие болезни.

Тихонько, поймав отворот темы от собственной персоны, делово вякнул на Азбеля Герман.

– Послушай, действительно, а чего ты на людей-то в последнее время стал бросаться? Какой-то смурной, дикий, а ведь всегда песни на всех шашлыках нам пел. А? Чего такое с тобой-то?

– Так это…

Растерянно взмахнув рукой в сторону капитана Глеба, Марек замолчал.

– Я никому ничего про тебя не говорил.

Глеба было едва слышно, но он всё равно не отходил от окна и не приближался к столу.

– Правда?! Так ты ничего такого ребятам не рассказывал?

– Нет.

Марек снова начал тереть глаза.

– Дак я, в мае-то, сам думал, что болею серьезно, с концами. Позавчера только и прояснилось, что всё хорошо, а так…, я уж готовился с вами прощаться. Своими переживаниями был занят, не до Серого мне тогда было, вы уж поверьте.… Вот и говорю, что когда он ко мне со своими сказками про больного-то пацана полез, я на него и взбеленился! Послал я его тогда по полной программе. Сказал ещё, что врет он всё про сына-то, только чтобы денег ещё у нас вымутить на какие-нибудь свои новые аферы.… Посмеялся я потом, послал его подальше, объяснил, что он всех уже достал своими просьбами. Предупредил ещё тогда популярно, чтобы не вздумал больше к нам на шашлыки соваться. Ну, и не выдержал, рванью я ещё тогда назвал Серёгу, извиняюсь…

Оставив в покое скатерть, Марек взглянул на плечи Глеба Никитина и сокрушенно подпёр кудрявую голову руками. Общее тягостное молчание заставило его продолжить признаваться.

– Вчера утром я к нему ездил. Не звонил заранее, ничего… Просто проснулся, настроение было классное, вчера с утра-то. Ну, я и подумал, может, он мне про сына-то своего не случайно тогда трепался? Может, в самом деле, чего серьезного там у пацана с болезнью-то.… Хотел на это дать денег Серому. А вам ничего не хотел пока говорить.

Сложив руки на груди, в углу дивана продолжительно засопел Данилов. Виталик задумчиво вертел в руках крупную луковицу.

В наступившей тишине все опять услышали тихие горестные всхлипы Антонины, Виталик выскочил к ней в соседнюю комнату.

– …Ну, поговорили мы с ним. Сказал я Серёге, чтобы он рассчитывал на меня, ну, вроде как бы, что долларов двести, триста я мог бы ему дать. Дело-то действительно у его мальчишки серьёзное, хотя, если рассудить, можно было бы и у нас тут, в заводском стационаре, кровь-то ему почистить. Вот, всё.… Обещал ему денег.

– Обещал?

– Да!

Марек решительно вскинулся на Данилова и тут же покраснел.

– Просто у меня с собой не было…. Я забыл взять.

– Когда ты был у него?

Опять не увидев лица Глеба, Марек плаксиво скривился.

– Да чего ты так-то уж.… Около одиннадцати я уже выезжал от него. Да, около этого. Примерно. А приехал туда в полдесятого! Точно, точно, я запомнил! Мы с Серегой в это время были у него в домике! Целый час, наверно.

Внезапно Глеб шагнул от балкона, легко подхватил кухонный стульчик и прочно сел к столу.

– За аппаратуру он вам деньги вернул? За банковскую?

Кусая ноготь, Марек посмотрел на Данилова. Тот закряхтел, но вынужден был наклониться ближе к столу.

– Забрал я у него тогда его барахло. Вопрос-то дерьмовый на самом-то деле был. Звякнул своим партнерам в Сибирь, через пару дней всё на мази было. Там в Уренгое какой-то банк у них открывался, филиал типа, они прикинули, что к чему, ну, короче, срослась тема без вопросов. Через неделю от них мужики с бабками приехали, проверили всё и забрали.

– Серёга знал, что ты получил деньги за его железяки?

– Да я как-то…. Всё некогда было. А зачем ему знать-то? Он чего, решает чего-нибудь, а?

– Значит, Серёга ни тебе, ни Мареку ничего всё это время не был должен?

– Ну, в принципе…

Герман очень правильно почувствовал, что ему лучше опять отшатнуться в тёмный уголок.

– Да что ты, Глеб! Серёга же на нас никакого зла и не держал никогда! Он всё время с нами по-доброму был, понимал, что у каждого свои сложности, свои дела… Он и на Назара никогда не ругался, если тот его посылал из-за денег-то!

– Я ж позабыл! Во даю!

Радостно просияв, Марек вскочил с диванчика и приобнял капитана Глеба.

– Ребята, самое-то главное я и не сказал вам! Со свояком-то сегодня про Серого мы много говорили, ну он ещё и сообщил мне, что инспектора рыбинспекции на берегу в эллингах мужика нашли, ну, тоже катерник, я его так, чуток знаю. Данила, и ты же его знаешь! Помнишь, прошлой зимой ты ещё ко мне в магазин с ним приезжал? Рыжий такой, невысокий, ну, он в «Водоканале» ещё инженером долго работал, помнишь, а?! Ну, так вот, именно этот тип, сам в усмерть, в соплях весь, валялся в камышах и ревел, что он людей убил на яхте! Вспомнил, Карташов его фамилия!

– Знаю! Он же вместе с нами, с Назаром ещё, гонял машины, задолжал ему бабок после того, как транзитный «Лексус» по пьяни разбил в Белоруссии. Ну и чего он треплется про стрельбу-то? Он, что ли, Назара-то подстрелил?

– Ага! Потрясли его в отделе, он пока и наговорил, что с пятницы они там в эллингах с мужиками нажрались, а в субботу он не проспался как следует, глотанул то, что оставалось с вечера, ну и по пьяной лавочке увидел Назара и решил за старые долги ему отомстить, лодку его любимую продырявить. Говорит, что утром много раз стрелял, остальное, вроде как, не помнит…

– Так что… – Марек облегчённо выдохнул и слабо улыбнулся. – С Назаром-то теперь всё ясно. Никто на него и не покушался. И не из наших, ни со стороны никто. Ну, я имею в виду, по-серьёзному. Вот так.

– Осталось выяснить, кто тебя бортанул, Марек…

Долго молчавший в проеме кухонной двери Виталик мрачным взглядом обвёл всю компанию. Даже Глеб с любопытством прищурился на своего решительного приятеля.

Лёгкого и спасительного триумфа у Марека не получилось. Улыбка сразу же пропала с его вдохновенного лица. Он опять шмыгнул носом.

– Вы уж меня извините. Перепугался я очень…. Когда ты, Глеб, позвонил, что в Назара-то стреляли, я сходу и прикинул, что на меня обязательно про это подумают. Я ж всегда против был, чтобы на рыболовные участки-то назаровские автомобильные бандюганы залезали. Вы же все об этом знали! И в городе все в курсе были! Они бы там всё раздербанили! Ничего путного не сделали бы, а бизнес загубили бы, фактически! А места-то там, на реке, обалденные! Для москвичей там можно такого понастроить, бог ты мой, Назару-то и не снилось!

….Ну, я и размышлял всякое такое про Вадика-то. Стрельнуть-то в него мог любой мужик в городе, а подумали бы в первую очередь на меня! Я же и на яхту утром не приехал, а обещал ведь вам…. Алиби-то у меня никакого не было. Вообще.

Сокрушенно Марек тряхнул кудрями, не глядя в глаза суровым товарищам.

– Ну, я и решил, что раз Вадик пострадал, значит и мне тоже вроде как потерпевшим нужно быть…. Вот и я трахнулся лбом о запаску на своей машине. Сильно так размахнулся головой, изо всей силы, честное слово. Сначала думал об крыло удариться, но оно же железное, больно было бы, ну, и помять боялся. Крыло-то. А запаска сзади без чехла, резиновая. Да и след на лбу получился, как от машины, настоящий. Я смотрел в зеркало. Вот так вот…. Чего это вы?!

Кающийся изо всех сил Марек в недоумении поднял взор.

Данилов откровенно хрюкал сквозь неприличный смех, уткнувшись лицом в диван; Виталик тоже прикрывал рот ладонью, высоко вздёрнув бровки над круглыми смеющимися глазами. И только капитан Глеб Никитин внимательно и как-то уж очень по-педагогически серьёзно смотрел на него.

– …А куртку я потом порвал на своём заборе, ну, подошёл просто, зацепился специально карманом за железку. И дёрнулся. Вот.

Марек объяснялся виновато уже по инерции, понемногу понимая происходящее. Голос его стремительно креп.

– Я свояку сразу же позвонил, чтобы он вызов оформил, как будто автовария со мной произошла. Потом ещё сам в грязь упал нарочно у своего дома. Губу-то я не и хотел себе разбивать, так уж получилось…

– То есть, вы думаете, что я как бы зря всё это сделал, да? – Робко и вопросительно Марек посмотрел на тёмного лицом капитана Глеба.

Воскресенье. 19.30.

Мальчишник

За следующие двадцать минут Данилов успел довести своими подначками Марека до очередной истерики.

Глеб молчал, совсем не стараясь останавливать их.

Виталик явно что-то чувствовал в таком странном поведении друга и терпеливо сновал по кухне в ожидании неизбежного.

Но сначала они дождались Назара.

– Понимаешь, не мог! Как это так – не проститься с тобой, Глеб?! Медсестричка дежурная помогла, практикантка. Такая, понимаешь, толковая девчушка, и формы у неё уже приличные, не по возрасту. Поняла больного дяденьку правильно и…, сразу же принесла ему курточку и штанишки!

Герман и Марек объяснили Вадиму про Серегу.

Выпили.

Назар не стал выдумывать никаких версий про его смерть, просто коротко глянул на мужиков.

– Козлы мы тут все.

Потом Виталик достал свою деревенскую самогоночку, стали наливать всё чаще, а закусывать получалось как-то всё меньше.

Пьяненький Марек очень трогательно принялся ухаживать за Вадимом.

– Назар, я же врач! Поверь, я в здоровье лучше тебя в тыщу раз понимаю, фактически! Ты не должен был вставать с кровати! Постельный режим назначают не просто так! Не всем он полезен, знаешь?! В твоём состоянии просто необходимо тупое спокойствие, никаких стрессов! Иначе – хана…

Получая неподдельное удовольствие от развития событий, при которых так быстро и удачно решались страшно мешавшие в последнее время его жизни проблемы, Герман не забывал и про самогон.

– Так ты же военным ветеринаром, кажется, был, а, Марчелло? Кавалерию-то ты явно в современных войсках не застал, так что это же получается – ты рыб лечил на флоте?! Виталь, он же в чёрном пиджаке всегда ходил, как сейчас помню, с погонами-то, да? Капитаном какого ранга ты был до отставки-то, Азбелидзе?

Тот не отвечал, грозно наклоняясь над сидящим на диванчике Назаром.

– Вадим, тебе срочно нужно измерить давление! Срочно! Панас, у тебя же есть прибор? Тащи…!

Чтобы отвязаться от него, Вадим предложил Мареку щупать пульс и измерять давление друг у друга на брудершафт.

Тот с удовольствием согласился, но после очередной выпитой рюмки устало и кротко прилег на коротком краю диванчика.

– Пусть спит, не мешайте. – Виталик накрыл его большим кухонным полотенцем.

Немного поковырявшись вилкой в закуске, Назар неловко повернулся к Данилову.

– Ну, как, не отлежал себе бока-то на яхте? Кофеёв-то там для тебя никто ведь не приготовит!

– А мне уже без разницы! Никая падла не достаёт, не щемит! Без телевизора, правда, засыпать не в масть, но ведь ты, кажется, планировал телик-то там устроить?

– Не для тебя, паренёк, все навороты на моей «Стюардессе»! И текущие, и будущие!

– Ну, хоть на эту недельку подгони мне видак какой-нибудь раздолбанный! И детективчиков парочку подкинь. Отблагодарю же ведь, знаешь!

– А Серега сейчас в морге.

Виталик вздрогнул и медленно посмотрел на капитана Глеба.

– Мы тут водку глушим, а он всё…, своё отпился.

Пронзительно синие глаза капитана Глеба Никитина смотрели на всех спокойно и далеко.

– Я вчера с ним разговаривал, от него смертью пахло. И помоями. А помните, ведь у него в школе всегда самые белые рубашки были.

– Да-а, житуха…

– Пикировать-то он начал не так уж и давно, месяц, два от силы. Скажи, Назар, ведь зимой-то он ещё вроде суетной был, шевелился помаленьку, чего-то делал, придумывал. А тут, последнее-то время.… Хмурый, нелюдимый стал, на улице часто плакал. Из-за сына, что ли, так переживал? Или с деньгами допекло его так…

Виталик затряс поднятыми кулаками.

– Ёкарный бабай! Да чего мы тут всё лыбимся-то?! Найти нужно, кто это с Серёгой сделал, и разодрать скота напополам!

И сразу же ощутил на плече тяжёлую руку Глеба.

– Не нужно.

– Чего не нужно-то?

– Ни искать, ни драть.

– А чего?! Всё так опять и останется, органы-то все улики замылят, никого к ответственности не привлекут.… А Серый…, Серёга… Он ведь нашим другом был! Ты, Глеб, против того, чтобы отомстить? Да, против, что ли?!

Вздохнув полной грудью, Герман махнул рукой, приобнял Вадима и Виталика.

– Я, мужики, честно, наверно последний, кто вчера видел Серёгу-то. Судя по всему, я у него был после тебя, Глеб. Он какой-то дикий к вечеру-то был, всё за голову хватался, мычал чего-то непонятное, плакать начинал несколько раз даже. Когда на поминках-то вы все такого хорошего про Маришку-то наговорили, меня и пробило, что с детишками поаккуратней как-то нужно обходиться.… А потом, когда мы ещё курили там все вместе, я и решил, что, в натуре, доберусь до Серёги, дам ему, наконец, денег каких-нибудь для пацана-то его. Не мог же Серёга так про собственного сына врать! Да, зимой и я ему не поверил! Не дал! А вчера дал. Триста бакарей! Ну и что, ну и пусть…. А-а, чего там сейчас-то после всего этого говорить!

Невозможно, чтобы эти люди так волновались и были бы при этом неискренни. Капитан Глеб Никитин очень внимательно слушал разгорячённых мужиков и так же пристально, поочерёдно, смотрел в лицо каждому.

«Годы идут и это уже совсем не те мальчишки, которых я прочно запомнил с тех пор. Они изменились, да и я… Конечно, изменился. Они научили меня многому….

Герман останется таким же. Ни хуже, ни лучше сегодняшнего. Многое не будет знать и понимать. Или не захочет знать. Его просто жалко.

Назар после всех этих событий явно что-то решил. Стареет, ковбой.… Или становится практичным. И то хорошо.

Марек справится со всем. Разберется. Он – умный, жадина. Такие выплывают всегда.