Когда смерть – копейка… Сивинских Александр

Виталика больше обижать не буду….».

Они говорили!

Глеб Никитин получил, что хотел.

С этой целью он сам три дня трепался много и пусто, к чему совершенно не привык; задавал странные, не совсем тактичные вопросы, грубил, иногда глупо смеялся и ждал.…

Три дня он провел в ожидании того, что заговорят другие.

Глеб не сомневался, что в их словах будет много лжи, корыстной и злой, много пустого вранья, простого и привычного для них, будут жалкие попытки скрыть чего-то нехорошее, желание похвастаться несуществующим, обидеть другого….

Он был уверен, что среди всего этого хлама он обязательно заметит и выберет нужное. Все эти дни ему приходилось быть немного не собой, но зато он имел возможность смотреть в их глаза, прислушиваться к чьему-то внезапно дрогнувшему голосу, отмечать странные интонации, несовпадения ранее сказанных слов…

Глебу были дороги эти люди и он не мог оставить их вот так, такими…

Разгадка была ясна. Результат был близок. Нужно было ещё совсем немного поработать.

– Ладно, садитесь поплотней. Теперь помитингую я, а вы послушаете.

Решительные движения и уверенный тон Глеба резко отличались от всего его вечернего поведения.

Виталик выдохнул про себя.

«Вот оно, дождались!».

Ещё не отошедший от своей явно неспокойной речи Герман пробурчал.

– Ну, ты сейчас, небось, своими серыми клеточками шевелить будешь?

Назар с легкой гримасой потянулся на диванчике.

– Чего ты зарулил как-то неправильно, Глеб.… Не к добру, наверно.

Уже не обращая внимания ни на кого из присутствующих, не слушая сонного шепота Марека, капитан Глеб Никитин начал размеренно говорить.

– …Первый раз в моём городе мне было так плохо. Я всегда ждал возможности сюда приезжать, с удовольствием бросал дела, планировал свой приезд домой, жил здесь несколько дней, встречался с вами. И всегда это было прекрасно. И уезжал я из города моего детства с лёгким сердцем, зная, что скоро, очень скоро меня опять потянет сюда. Но в этот раз с первого же дня меня не покидала тревога. Вы все изменились. Очень изменились. Озлобились, каждый стал подозревать своих, обижаться…

Вы стали бояться друг друга! За те полгода, что я не видел никого из вас, вы научились считать не свои деньги и ссориться из-за них. И стали понемногу умирать. Сначала Маришка, потом Серый…

Никто из нас не ангел, но ведь можно же быть немного поосторожней с теми, кто нас окружает! Каждая такая смерть приносит нам, оставшимся в живых, мысли о том, как много каждым было упущено и как мало сделано, сколько есть между нами позабытого и ещё больше непоправимого! Нет раскаяния более жестокого, чем раскаяние бесполезное. А ведь мы все считаем друг друга своими….

Кого ещё вам беречь в этом городе?!

Кого ещё вы знаете так близко и так долго? С кем растили детей, с кем пили водку, у кого гуляли на свадьбах?!

Помедлив, Глеб улыбнулся.

– Вы не должны рвать жилы, чтобы стать похожими на «больших»! Вы же не умеете и не должны жить как люди из телевизора! Прошу вас – не надо! Вы же живые, настоящие! Все эти дурацкие бизнесы, деньги, однодневные кореша….

Нам всем о близких нужно думать, о женах наших, о детях….

– Ты уж чересчур больно хорошо о своей-то жене заботишься!

Внезапно с раздражением прервав Глеба, Данилов был неприятно едок. Маленький воробушек Панас тут же испуганно моргнул, но не стал вмешиваться.

– О бывшей жене, ты это хочешь сказать, да?

Все мужики очень одинаково уставились на Глеба.

– А чего ж ты молчал, что у тебя уже бывшая?! Давно это с тобой, Глеб? Ты же теперь, получается, у нас единственный холостяк, а?!

– Радостные пузыри по такому случаю пускать не хочу. Да и не об этом сейчас.

Он отмахнулся.

– Что же всё-таки здесь случилось? Что внезапно, необъяснимо произошло совсем недавно в вашей общей жизни? Чего вы сами не можете объяснить и так страдаете?

Это тайна не давала мне покоя с самого первого дня, как я приехал. Прояснить всё могли только вы. Никакой следователь, никакой полицейский начальник не стал бы искать мотивы или причины того, что изменило вас. Зачем это полиции? Это нужно было только вам. И мне. За три дня я придумал кучу разных предлогов, надеюсь, не очень неуклюжих, чтобы встретиться с вами и вашими близкими. По отдельности. И каждый в приватном, милом разговоре пытался мне что-то сказать, но…

Как вы наверно заметили, всегда говорил я, при этом много и, наверняка, невпопад. Ждал, пока разговоритесь вы. Я не хотел никого уличать, выводить на чистую воду или наказывать. Не моё это дело, поверьте, ведь вы мои друзья, мы давно и прочно знакомы. Я просто хотел разобраться. Теперь мне многое ясно.

Не скрывая своего восхищёния Виталик пристально уставился на Глеба.

«Во даёт! Как и не пил».

– Взрыв. С самого начала мне показались слишком подозрительными вся эта возня вокруг него и ваши путаные объяснения. Именно с проклятого взрыва у вас всё и началось. Слушая вас, я убеждался в том, что этот взрыв не случаен, что он кому-то из вас был нужен…

Капитан Глеб властно ткнул пальцем в привставшего было Германа.

– Сиди, не дёргайся! Раньше нужно было геройствовать!

– …Сначала я подумал про ваши запутанные рыболовные дела. Каждая собака в городе знает, что у тебя, Назар, нерешённые вопросы с Мареком по бизнесу. И бизнес намечается вроде как очень серьёзный! Не такие деньги заставляли людей делать гадости похуже этого взрыва! И у тебя, и у него есть давние партнеры, которые каким-то образом рассчитывали на хорошие прибыли от этого вкусного проекта. Если кто-то из вас мог задумать просто попугать друга-конкурента, то люди за вашими спинами вполне возможно могли организовать и его устранение. Следовательно, любой из вас мо что-то знать об этом и врать в разговоре со мной. Вы-то оба живы, хотя на сегодняшний день и не очень здоровы, а вот…

Некоторые из вас говорили мне, что Азбелян сильно нервничал тогда у костра. Почему? Марек тогда приехал первым, мог развести огонь, устроить эту пиротехнику и пойти в затон, якобы на рыбалку. За костром он оставил приглядывать Вадима. Случайность?! И сам Назар, оставшись в одиночестве, имел возможность что-то натворить там и элементарно спрятаться за кустами, когда ничего изменить и предотвратить было уже невозможно. Почему так внезапно не поехала тогда на реку твоя Людмила? Придумала внезапную болезнь для твоей младшей и запретила ей говорить на эту тему с подружками? Или это ты, Вадим, отсоветовал им туда приезжать, а? Каждый из вас, в том числе и ты, Данила, мог обо всём этом догадываться и мстить. Потом именно отсюда, я думал, и пошло всё остальное: и стрельба в Вадика, и такой симпатичный автомобильный наезд на нашего малыша… И дальнейшее изобильное враньё с вашей стороны.

Не скальтесь на меня теперь так злобно и не готовьте в отместку ваше холодное оружие. Сам понимаю, что уж очень противные мысли мне приходилось мыслить в эти тревожные дни.

Оглянувшись на Марека – тот пошевелился во сне и нежно обнял ногу Виталика, капитан Глеб Никитин снова повернулся к столу.

– Как ни прискорбно такое говорить, но стрелять в Назара могла и Галина. Имела возможность сделать это сама, время у неё было, но, скорее всего, если бы она решилась на такое, то попросила бы об этом своих старых, проверенных друзей. Она к тебе раньше насчет постельки не подкатывалась…?

Не сразу поняв, что речь идет о нём, Назар поднял голову.

– Ну, допустим…

– Допустил уже. Галина считала и до сих пор считает, что большие деньги от этих идиотских рыболовных участков почти у неё в кармане. Или в кармане её мужа. Тот, кто удумывал покушаться на эти будущие доходы, становился её личным врагом. То есть ты, Назар. Тем более, что этим врагом был некий замечательный мужчина, который никак не хотел становиться её очень близким другом. Таким образом Галина могла додуматься убрать тебя, Вадик, с перспективной финансовой дороги своего муженька.

Из-за этих же самых «богатств» она могла бы и Марека… Машиной. Тут схема ясная, Герман прав.

Никого не спрашивая Данилов собрал по столу посуду и разлил всем по полной. Себе пододвинул недопитую рюмку Марека.

– Без поллитра никак. Ты уж извини, Глеб, за весь этот навоз, что у нас тут накопился.

Хрустнув зубами по холодному стеклу, капитан Глеб одним глотком, не разбирая вкуса, проглотил налитое. То, как после этого он посмотрел на собеседников, заставило их не очень-то и обращать внимание на закуски.

– Чтобы закончить с моими размышлениями о выстреле…

– По причине всей этой чехарды с взрывом мог Марек стрелять в Назара? Для того, чтобы отомстить или напугать? Мог и имел для этого роскошную возможность. А могли его москвичи таким образом завершать недоделанное тогда у костра? Вполне.

Представьте себе, какой вздор переполнял меня всё это время.

Днём я болтал с каждым из вас, с Галиной, Людмилой, с Жанной, а вечером пытался хотя бы часть услышанного, самое противное, выбросить из своей головы. Не получалось.

Вадим, а Людмиле твои фокусы тоже ведь могли надоесть? До смерти, а? До твоей смерти. Могла она взять ваше семейное ружьишко да и пальнуть внезапно в своего развесёлого супруга? Могла. Чтобы после этого какое-то время честно проплакаться и потом спокойно воспитывать дочерей, оставаясь примерной вдовой и до самой пенсии трудолюбивым членом коллектива?

И до Жанны могли дойти слухи, что тот взрыв, который погубил её дочку, готовил якобы господин Назаров, или его друзья, неважно, в каких корыстных целях и с какими тупыми намерениями.

– Сиди уж и ты. Зубами скрежетать будешь позже. Я говорю то, что мне пришлось передумать и забыть. Бледнеть и нервничать-то и я умею.

Капитан Глеб холодно покосился на Вадима, который действительно сильно побледнел, неудобно опираясь на забинтованную руку и плечо.

– Мог ли я предполагать, что и Жанна дойдёт до такого, что решится убить убийцу своей любимой Маришки?! После этих страшных сороковин могло что-нибудь случиться у неё с рассудком? Могла она где-нибудь раздобыть ружьё, если уж так разом надумала развязаться со всем этим кошмаром? Ну, коллеги, смелее! Отвечайте! Можно не вслух.

А ты, уважаемый бизнесмен Данилов, если бы совершенно точно узнал, что твою дочку, пусть и приёмную, по глупости погубил кто-то из твоих знакомых, ты ни разу не соблазнился бы размазать гадёныша машиной по забору?!

– То, что я имел право так думать, а вы – возможность так действовать, ясно. И не обсуждается. Но вы для меня особенные. Думать обо всём этом дерьме я мог, а утверждать и убеждаться в этом – страшно не хотел и сейчас особенно не хочу!

Поэтому-то я расспрашивал вас обо всём на свете. Из-за этого приставал к каждому с глупыми вопросами и с наглядными примерами из своей личной жизни. Да и тогда, на сорок-то дней, Гера, я там у вас дома, каюсь, провокацию устроил.

– Чего ты гонишь-то? Нормально посидели. Или это ты тогда Жанку-то копейкой-то в пироге напугал?

– Нет, и не думай даже! Тут другое дело. Чтобы вас всех пошевелить или тех, других, кто вокруг этой истории вьётся, я и решил тогда громко-прегромко поделиться с Виталиком на кухне своими соображениями о том, что, мол, этот взрыв неслучайный, что тёмные люди его удумали и осуществили. Наш разговор с Панасом на эту тему подслушали. Кто – не знаю. После этого всё и понеслось.

– Дак, Глеб, ты же ведь и взаправду тогда так думал?! Ну, ты же ещё говорил мне, что… – Искренние бровки Виталика поднялись на небывалую высоту. – Ты же, это…

Решение в последний раз обидеть неразумного друга Глеб Никитин принял мгновенно.

– Не пей, Виталя, из всякого паршивого копытца! Да ещё так часто и помногу. И будешь тогда различать, когда тебя обманывают или используют в своих целях. Я ж тебя разыграл тогда, на кухне-то, ты что, не понял?! Мне нужен был не очень понятливый собеседник, который бы в ответ на мои бредни громко орал, возражая, и привлекал бы внимание подслушивающих старушек. Вот ты и пригодился. Извини, ежели что не так…

Сейчас-то, видишь, всё прояснилось, а тогда это была такая тонкая игра, своего рода тактическая уловка! Ну, не мог же я тебе всего честно тогда сказать, сам пойми, дружище!

Капитан Глеб тяжело, но всё равно вдохновенно врал, с болью в сердце наблюдая, как Виталик молча темнеет лицом и как всё ниже и ниже опускается над тарелками его голова.

– …Я и говорю, тогда-то ведь многое было непонятно, а сейчас всё прояснилось – сейчас можно и правду. С выстрелом дело ясное, старые обиды несчастного инженерного алкаша на Назара, полиция доведёт свои допросы до конца, суд и всё прочее – это их дела, точно. Страшному покушению на Марека Азбеля тоже внезапно нашлось объяснение – хитрый еврейский мальчик умудрился сам себе колесом по физиономии наездить, вот молодец-то какой!

– А Серый…?

Глядя на серьёзное лицо Вадима, Глеб немного притормозил.

– Думаю, что и с Серёгой органы тоже в конце концов разберутся. Может, действительно, бомжи к нему из-за денег пожаловали, подглядели, как Герман ему доллары вручал или сам Серёга по пьянке похвастался дружкам, а потом спохватился и не стал им показывать, где спрятал свои заветные деньги….

В том, что он себя полностью контролирует, Глеб был уверен.

Мужики и не догадывались, как за эти годы он научился говорить, как он умеет убеждать, какое это искусство – нажимать в разговоре на второстепенное, чтобы сделать незаметным и скрыть важное, как на интонации взбурлить плавное течение беседы и на больших волнах изумления или волнения собеседников проскочить опасные рифы ненужной тайны или острые камни нежелательных вопросов. Он точно знал, что самое страшное было уже позади. Оставалось благополучно привести их общий корабль в тихую лагуну, солнечную и радостную.

– Так что со взрывом-то я очень погорячился… Понимаете, только приехал, первый день в городе и сразу же такая серьёзная новость. Ну и вот, не удержался, начал странности разные во всём искать, причины разные придумывать. Виталик меня постоянно осаживал, а я его в сыскном-то азарте и не слушал. Каюсь…

– Ну, и что? Все твои фантазии насчет нас вроде как снимаются теперь?

– Конечно! – Одним щедрым товарищеским движением капитан Глеб обнял по-над столом и спрашивающего Германа, и неподвижного Назара. – Я всё уже прекрасно понял, нисколько теперь не сомневаюсь, что это был случайный снаряд, пролежавший в земле много-много лет! Как говорит Панас, далёкое эхо войны!

– Да я уже тысячу раз перемолол все эти свои сомнения, и так, и эдак всё обмозговывал! И пришел к твёрдому выводу, что ни один из присутствующих, никто из вас, мои уважаемые кореша, ни ваши любезные родственники никаким образом не причастны к этому злосчастному взрыву. Я действительно погорячился. Полиция в этот раз грамотней меня сработала. Так что вот так…. Не обижайтесь на приезжего придумщика особо-то…

– Вадик же говорил, что мы тут все козлы. Я его полностью поддерживаю. Наливайте!

– А вы без меня тут не безобразничали? Тогда хорошо…

Плавно появившаяся над столом помятая мордочка Марека заставила всех улыбнуться.

Ничто другое не смогло бы так долгожданно разрядить обстановку. Мужики дружно грохнули смехом и зашевелились.

– Глянь, флагманский нарколог очнулся!

– Наливай, действительно, чего уж…!

– Заговорились мы тут, как на партсобрании!

Герман протянул над столом волосатую руку.

– А давайте поедем на нашу с Вадимом яхту! Покуролесим там на природе, а?

– Э-э, корешок, не забывай, что «Стюардесса» моя собственность!

– Зато я на ней сплю!

Мельком несколько раз взглянув на хмурого Виталика, капитан Глеб Никитин загадочно усмехнулся.

Воскресенье. После 20.00.

Мальчишник

Закусывали с внезапно жадным аппетитом, как счастливые лесорубы, перевыполнившие план на триста восемнадцать процентов. Продолжали посмеиваться, понемногу начали посматривать друг другу в глаза. Марек шумно требовал к столу прохладительных напитков.

Глеб был оживлён и приятен.

– А вы тоже, все хороши! Стоило мне что-то брякнуть, не подумав, вы уже и перегрызлись! Как будто на поводках вас долго держали, пена изо рта у каждого шла, а я вот, приехал, и спустил вас всех в драку! Гавкали-то вы друг на друга в эти дни до хрипоты!

– Да ладно, Глеб, замнём для ясности! С кем не бывает, не парься, проехали! Мы теперь тут сами всё внутри себя организуем, перетрём помалу, не сомневайся.

– Слова не мальчика! Тогда мне пора. Поеду.

Молчавший Вадим словно встряхнулся от неожиданных слов Глеба.

– Куда это ты? Время-то детское, успеешь ещё.

Время вынужденных улыбок на сегодня уже миновало.

Глеб опять был собран и твёрд.

– Людей неохота своими поздними визитами беспокоить. У вас-то возможность ещё будет, а мне нужно обязательно сейчас заскочить к Серовым. Ненадолго. Поговорить хочу с Маргаритой, попрощаться по-человечески. Завтра с утра никак не успеваю.

Никто Глебу ничего не ответил.

– Марек, давай я и тебя заодно до дома подкину? По пути ведь, а?

– Только я тебя умоляю, Глеб! Не надо меня сейчас никуда подкидывать…

– С этим мы тоже решим. – Допивая из кружки, Герман звучно прополоскал рот компотом. – Я Азбеляна попозже домой сам довезу. Не волнуйся, всё равно мне мотор вызывать. Ты едь, а мы тут ещё немного между собой побазарим. В свете последних событий.

– Договорились. Виталь, ты мне откроешь?

Панасенко невнимательно угукнул в сторону друга.

Уже стоя в проеме двери и, словно что-то важное только что вспомнив, капитан Глеб снова шагнул в кухню.

– Если я вас всех правильно расслышал, ни у кого к Серому претензий по деньгам нет?

– Глеб, ты же умный мужик, а такие гнилые темы! Дерьмо вопрос, всё решено, мы же понятливые!

– Эй ты, особо понятливый, выскочи-ка сюда на секунду. – Глеб пальцем поманил Данилова в прихожую.

– Слушай, Жанка твоя никуда от тебя не уедет. Я уверен. Ты её только сейчас поддержи, остынь от своего тупого бизнеса, а то ведь потеряешь… Всё, не тарахти тут лишнего. Топай, давай, к мужикам.

Крохотное коридорное пространство без Данилова стало вполне нормальной жилплощадью.

По-свойски приобняв сзади за плечи копошившегося у замка Виталика капитан Глеб развернул его к себе.

– Чего тебе? – Виталик нехотя поднял голову.

Лампочка в коридоре была хорошая, сотка, новая.

Ему было бы очень больно увидеть извиняющиеся или лживые глаза Глеба, но Виталик всё-таки пересилил себя, взглянул, и сразу же охнул.

Весёлые, бесшабашные, васильковые.

Только вот что-то такое холодное ещё поблескивало в них…. Не понять.

Капитан Глеб наклонился к уху Панаса.

– Ты с утра не завтракай без меня, договорились?! Я заскочу к тебе на полчасика.

Он никого не встретил ни на булыжной подъездной дороге, ни на череде тёмных асфальтовых тропок. Пахло тёплым дневным дождём и ещё какими-то густыми цветами. Розовое здание тихо дремало в тени высоких берез, в сумраке медленного пространства слабо мерцали два жёлтых окна, открытая дверь над каменным крыльцом тоже нерешительно блестела каким-то особенным внутренним светом.

Ни одного голоса.

Глеб Никитин поднялся по ступеням и вошёл в церковь.

Прямо за дверью невысокая, пожилая, как показалось Глебу на первый взгляд, женщина подметала пол.

Он осторожно остановился, чтобы невзначай не испугать её и потихоньку кашлянул.

Поправив глухой платок на голове, худенькая женщина спокойно взглянула на вошедшего. Не выпуская из рук веника и жестяного совка спросила:

– Вы что-то хотели?

– Да. Я знаю, что здесь можно поставить свечки за упокой, так ведь, правильно?

– Правильно. А за кого вы хотите ставить? Имена-то, говорю, какие у вас?

– Мария и Сергей.

– Проходите.

Уборщица прислонила свои принадлежности к краю конторки, заглянула за неё, наклонилась к каким-то ящичкам, подала Глебу две тоненькие, почти невесомые свечечки. На пороге внутренних дверей перекрестилась и привычно опустила голову.

– Вот здесь, так. Зажечь можно от других, а ставить лучше вот так.

И сразу же незаметно отошла за спину Глеба. Через некоторое время от входа послышался слабые ведёрные звуки и тихие размеренные шлепки мокрой тряпки.

…Не выходя на крыльцо Глеб остановился.

Огляделся.

Тёмные стены, календари, рукописные объявления. Плоскость конторки была заставлена церковными книгами, крохотными иконками и бумажными цветами. Большая латунная кружка блестела какими-то сложными узорами, заклеенными бумажкой с прямым компьютерным текстом. «На устройство и благоденствие приходского кладбища». Маленький прозрачный пакетик с варёными яйцами, карамельками и печеньем стоял на конторке рядом со старенькой хозяйственной сумкой.

Глубоко засунув руку во внутренний карман куртки и подробно пошарив там, капитан Глеб высыпал на ладонь изогнутые, обожжённые и перекрученные монетки. Внимательно посмотрел на них, качнул в ладони, перекинул костровые деньги из руки в руку.

«Этим самое место на кладбище».

Подошел к конторке и тщательно, одну за одной, опустил в кружку.

Быстро, почти бегом, Глеб вышел на крыльцо, жадно вдохнул свободного, живого воздуха. Почти сразу же вернулся.

– Это вам. У меня есть личная просьба.

Женщина удивленно взглянула на пачку протянутых ей денег и в изумлении прикрыла рот краем платка.

Перевела взгляд на Глеба.

– Это же очень много.

Чтобы успокоить её и правильно всё объяснить Глеб взял уборщицу за руку. И пошатнулся.

…Его руки держали горячую и сильную, всё ещё молодую ладонь.

Глаза женщины внезапно сверкнули, она молча, красиво поклонилась Глебу.

– Прошу Вас, поправьте тот памятник, на аллее, чёрный, «Младенец Лизанька». Хорошо?