Оскал Анубиса Чернецов Андрей

Глава тринадцатая

ПЕЧАЛЬ ВЕЛИКОГО ДОМА

…Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?

“Слава вам, великие боги, создавшие небо и землю по своему разумению, покровительствующие мне вечно и продлившие имя мое на все времена. Ибо я великодушен. Я щедр к вам. Я забочусь о том, что вы любите… Счастлив тот, кто внемлет словам бога, ибо замыслы его безупречны. Да будет все совершено по воле вашей, потому что вы — владыки. Я отдал жизнь мою и мои силы вам, изыскивая в вас добро для себя. Сделайте так, чтобы памятники мои навечно остались для меня и мое имя, Сети Мернептах Менмаатра, продлилось на них!” — владыка Обеих Земель прервал молитву и совершил первое из положенных по ритуалу возлияний.

Его величество прибыл в Абидос по случаю празднества в честь вечно живого бога Осириса, ежегодно устраиваемого жрецами храма Пер Нечер.

Храм был основан им, фараоном Сети, несколько лет назад.

Та-Вер — Высокая Земля, как еще иногда называют Абидос, — был славен тем, что именно здесь, как гласят святые предания, богиня Исида нашла голову своего царственного супруга Осириса, вероломно убитого братом и соперником Сетом. Тело покойного Сет разделил на четырнадцать частей и разбросал по всему Та-Кемету. Исида с Анубисом отправились в долгое путешествие по землям Двух Царств, разыскивая священные останки. И там, где они обретали какой-либо из фрагментов тела Осириса, основывался храм в память о великом усопшем. Голова — это наиболее важный орган человека. Неудивительно, что Абидос занимал главенствующее место в осирическом культе.

В принципе для Сети Осирис не был столь уж великим богом. Царь, как и его покойный отец, основатель Девятнадцатой династии Рамсес Менпехтира, в молодости носил титул верховного жреца Сета. Братоубийцы. Свою родословную правители нового царского дома возводили по прямой линии к самому Темному. Так что причин для особого возвеличивания Осириса у Менмаатра не было. Однако же традиция есть традиция. Она освящена веками, и ее нужно блюсти.

И все же, несмотря на то что формально храм в Абидосе был посвящен Осирису, самые большие сооружения этого грандиозного религиозного комплекса прославляли другого бога, Амона, культ которого со времен предшествующей династии стал главенствующим в Та-Мери.

Сердце его величества испытывало небывалую гордость за свое любимое детище. Строительству храма в Абидосе он уделял внимания даже больше, чем сооружению собственной гробницы в “Большом и величественном некрополе миллионов лет Жизни, Силы и Здоровья фараона в Западном Уасет”.

А еще в этом сравнительно небольшом городке ему дышалось намного свободнее, чем в столице.

И на то была веская Причина. Очень веская…

Праздник этого года мало чем отличался от всех предыдущих. Ритуал мистерий Осириса не претерпевал изменений уже много веков. Еще со времен правогласного Джедефхора, сына фараона Хуфу, сочинившего текст действа.

С утра государь облачился в ритуальные одежды, приличествующие торжеству. Бедра обернул гофрированной повязкой, поддерживаемой широким поясом с металлической пряжкой. Сверху надел длинную прозрачную тунику с короткими рукавами и таким же прозрачным поясом, завязанным спереди. Само собой, не были забыты и украшения: нагрудное ожерелье из золотых пластин, бусин и шариков; три пары браслетов (на предплечья, на запястья и на щиколотки); перстни. Коротко остриженные волосы покрыл простым круглым париком, после чего надел на голову синий царский шлем “хепреш” со священными змеями-уреями на лбу и двумя лентами на затылке.

Пешком, босиком Менмаатра дошел до святилища Осириса. Здесь его уже поджидали жрецы и сановники. Верховный жрец Иунмутеф с низким поклоном подал царю курильницу. Ароматный дым терпентина очистил покои. Процессия приблизилась к наосу со статуей бога.

Сети осторожно снял глиняную печать, открыв обе створки двери. Взглядам смертных предстало прекрасное золотое изображение владыки царства мертвых. Фараон, а вслед за ним и все присутствующие распростерлись ниц перед величеством Осириса Уннефри. Затем владыка Обеих Земель обрызгал статую благовониями, .окурил возжиганиями и прочел необходимые молитвы. До этих пор бог был как бы безжизнен, а теперь к нему возвратилась жизнь. Сети показал Осирису магические амулеты: Уджат — Око Гора и статуэтку Маат — богини истины, дочери Ра.

Старшие жрецы вынесли статую из наоса. Фараон совершил туалет бога, омыв, умастив и одев изваяние. Вновь обрызганное благовониями, оно наконец было помещено на носилки, и процессия покинула храм. Торжественный выход Осириса начался.

Обойдя весь храм и полгорода, пестрая колонна вновь приблизилась к святилищу. Во главе процессии двигалось изображение Упуата — “Открывателя путей”. “Враги” Осириса в исполнении молодых жрецов попытались задержать процессию, но верные слуги бога под предводительством Гора и Анубиса разогнали многочисленное воинство противника.

На следующий день праздника было представлено убийство Осириса. Участники выказывали великую скорбь и неимоверное горе. Особенно старалась молоденькая жрица, представлявшая сестру и супругу бога Исиду. Очень натурально играл и парень, перевоплотившийся в Анубиса. А вот Иунмутеф, которому досталась роль Тота, был как никогда неуклюж и неповоротлив. “Стареет он, что ли?” — подумалось Великому Дому.

День третий был посвящен торжественному избиению врагов Осириса и его воскресению. Толпы народа ликовали, приветствуя священную ладью “нешмет” владыки подземного царства, на которой бог возвращался в Абидос и водворялся в свои чертоги.

Завершились празднества ритуалом поклонения царя Та-Ур (“Великой Земле”) — священному штандарту города. Штандарт состоял из древка и кругловерхого цилиндрического предмета, символически представляющего голову бога Осириса, похороненную в Абидосе. Увенчанный солнечным диском, уреями и перьями, он был установлен на прямоугольной подставке. Внизу его подпирали фигуры двух львов. На верхней плоскости подставки находились маленькие серебряные и золотые фигурки фараона Сети: четыре из них поддерживают руками древко, другие, преклонив колени, подносят штандарту священные сосуды “ну”. По углам подставки также расположены уреи, а по центральной оси — два шакала.

Да, все как всегда.

Вот только…

Государь к своему глубочайшему удивлению и разочарованию отметил, что роль Исиды в этом году исполняла не Бентрешит…

Три года назад Менмаатра, в очередной раз приехавший в Абидос на праздник воскресения Осириса, был поражен в самое сердце красотой юной девушки, представшей перед ним в облике Исиды.

О Маат! Сети уже прожил достаточно много лет. И повидал на своем веку немало красавиц. Сколько их было: большеглазых хабиру, нервных и трепетных, как лань; грудастых нубиек, чьи горячие ненасытные ласки способны свести с ума любого, даже самого трезвомыс-лящего и хладнокровного мужчину; поэтичных ливиек, услаждавших сердце волнующими песнопениями.

Было, было. Военные походы, кусок мяса, приконченный над костром, кубок хмельного пива, а на закуску объятия очередной красавицы.

Впрочем, он и сейчас обладает целым цветником. Такого гарема, как у владыки Обеих Земель, не имеет ни один из правителей великих и славных царств. Его Великая Царская Невеста Туйа, с которой Менмаатра прожил уже много лет в мире и согласии, непрестанно заботится о пополнении “коллекции” живых цветов фараона. Не проходит и месяца, чтобы какой-нибудь мелкий соседний князь не присылал в жены Сети свою дочь-красавицу. Ну, в жены там или нет, это уж как Великому Дому будет угодно. Сойдет и в наложницы. И так великая честь.

Их было так много, что для всех просто не хватало места в огромном дворце царицы. Иногда, когда количество живых цветов превышало определенную Туйей норму, повелительница испрашивала у государя разрешение на то, чтобы осчастливить кого-либо из принцев или вельмож невестой. И, получив “добро”, отправляла десяток-другой девушек на хлеба к высшим сановникам царства. В последние годы Менмаатра несколько охладел к гаремным утехам. То ли возраст сказывался (все-таки

уже около пятидесяти), то ли еще что. Однако большее время он проводил если не в военных походах, то в хлопотах по возведению многочисленных дворцов и хра-:мов. Абидос, храмы Амона в Ипет-сут и Ипут, великая царская гробница вдолине, государев “храм миллионов лет” — “Славный Сети на Западе Уасет” в городке Хефт-хер-небес. Всего и не перечислить. И за всем нужен хозяйский глаз.

“Его величество был в Южном Городе, — фиксировал повседневные хлопоты государя его придворный писец, — сотворяя благо для отца своего Амона-Ра. Проснувшись же, помышлял о прекрасном для всех богов Та-Мери. Вот, на следующее утро, его величество вызвал царского посланника и собрал 1000 людей и войска и снарядил корабли с экипажем для того, чтобы сотворить памятники из прекрасного прочного песчаника для своего отца Амона-Ра, а также для Осириса и его сонма богов… Вот его величество увеличил то, что было выделено для военных из числа умащений, мяса, рыбы, овощей без счета. Каждый из них получал 4 меры хлеба каждый каждый день, а также овощей и порции жареного мяса и 2 меры зерна ежемесячно… Они работали для его величества с любящим сердцем — его желания были по душе людям, которые были с царским посланником. У него же был хлеб прекрасный, мясо, вино, масла, мед, фиги, виноград, рыба и овощи день каждый, а сверх того большой букет цветов его величества, выданный ему из храма бога Себека, господина Сильсилэ, собираемый ежедневно; сверх того 6 мешков зерна из закромов для носителей штандартов его армии”.

Спрашивается, когда же тут за девчонками волочиться?

Но Бентрешит поразила царя в самое сердце. Высокая, стройная, с гордым, даже немного дерзким взглядом прекрасных карих глаз. Ее черные волосы были чернее мрака ночи и волной ниспадали на смуглые плечи, прикрывая восхитительные полные груди. Уста, сладкие, словно виноград и финики, прикрывали два ряда белоснежных зубов, выровненных лучше, чем зерна.

Улучив удобный момент, Сети, лично пожелавший участвовать во втором дне представлений и надевший личину Анубиса (это чтобы быть поближе к Исиде, своей “приемной матери”), договорился с девушкой о свидании. Смущенно окинув взором могучую, высотой почти в четыре локтя фигуру повелителя, на целых полторы головы возвышавшуюся над толпой, нежная Исида легонько кивнула в знак согласия.

— Прекрасный юноша, — звучал мелодичный голосок жрицы, — приди в дом свой. Давно, давно не видели мы тебя. О прекрасный, играющий на систре, приди в дом свой, оплаканный нами, когда ты был вдали от нас.

Она обращалась к мертвому Осирису, но фараону казалось, что слова эти предназначены ему. Столько в них было властного призыва, мольбы о ласке, нежности.

Поздним вечером царь и жрица встретились в храмовом саду.

Бентрешит, так звали девушку, родилась в бедной семье и была отправлена в северный абидосский храм (строительство храма Менмаатра тогда только начиналось). Ей дали воспитание, приличествующее “хенере-тет” — жрице. Два года назад, когда девушке исполнилось двенадцать лет, ее призвал к себе верховный жрец Иунмутеф и спросил: хочет ли она отправиться в мир и выйти замуж или желает остаться в храме. Не знакомая с большим миром, который пугал молодую послушницу, Бентрешит выбрала второе. Она была посвящена в жрицы Исиды и дала обет девственности.

Государь тогда глубоко задумался. Стоит ли посягать на то, что по праву принадлежит богу? Он, конечно, тоже живое божество, сын Амона-Ра и все такое. Однако вступать в соперничество с богами небесными небезопасно даже для фараона. Память об ужасной участи безбожного фараона Аменхотепа, назвавшегося Эхнатоном, и его наследников еще была свежа в Та-Мери. Сети не хотел, чтобы после смерти его телу было отказано в официальном погребении и имя Менмаатра стерли со всего того, где оно было начертано. Тогда его душе Ка никогда более не удастся воплотиться.

И еще жрецы. Они ревниво оберегают традиции, освященные веками. Как они воспримут проступок того, кто сам должен быть хранителем и воплощением Закона? Но страсть затуманила рассудок. Он был сам не свой и просто не соображал, что делает, когда нарушил девство Бентрешит. Правда, девушка по своей воле пошла на этот шаг. Она призналась царю, что по уши влюбилась в него еще несколько лет назад, во время очередного визита Сети в Абидос. Возможно, ее решение посвятить себя служению богам было как 'раз и вызвано сознанием безнадежности мечтаний быть рядом с любимым мужчиной.

— Грех на мне! — сказала она царю. — Ты ни в чем не виноват перед богами! И разрыдалась.

Девушка плакала у него на плече, а Гор, Обе Владычицы, Золотой Гор, Владыка Обеих Земель, Сын Амона-Ра Сети Мернептах Менмаатра чувствовал неимоверную легкость в душе. Такого ему не доводилось испытывать уже давно. С тех самых пор, когда он впервые прижал к груди жалкий орущий комочек, который был его первенцем, ныне наследником престола Рамсесом. Владыка вновь стал ответственным за чью-то конкретную жизнь и счастье, а не просто повелителем судеб целого народа. Народ— это как-то слишком много, неопределенно и размыто. А вот это теплое, нежное, мягкое, уютно уткнувшееся носом ему в подмышку…

Их безмятежное счастье длилось целый год. До той самой поры, когда Анубис или какой там еще завистли

вый бог подсказал владыке мысль восстановить древнее святилище Осирион, по преданию возведенное на том самом месте, где Исида нашла голову божественного супруга. О Храм, обследованный Сети, находился в плачевном состоянии. Он почти полностью обветшал. Некогда мощные каменные стены покрылись трещинами. Хотя рельефы, вырезанные древними мастерами, еще кое-где сохранились. Нужно было приложить немало усилий, чтобы воссоздать святыню, достойную быть центром паломничества роме.

Государь приказал скопировать для себя все надписи. Запершись в “Доме Жизни” — книгохранилище аби-досского храма Анубиса Хентиаменти, он, иногда с Иун-мутефом, реже с Бентрешит, а чаще всего в одиночку разбирал древние писания, начертанные предками более тысячи лет назад.

Выяснилось, что сооружение храма началось еще при царе Шепсескафе и закончено было при его преемниках Усеркафе и Сахура.

— Какие имена! — восторгался Сети, обращаясь к Бентрешит. — Ты только представь! Внуки строителя Великой Пирамиды. Возможно, они сами были здесь. Вместе с царицей Хенткавес, дочерью мудреца Джедеф-хора!

Сети радовался, словно малое дитя, получившее новую игрушку. Он вообще трепетно относился к истории своего государства, много сил отдавая восстановлению древних памятников. Держава без прошлого — это слабая держава.

Особенно заинтересовала владыку история камня Бен-Бен, записанная на южной стене Осириона. От имени царя Усеркафа повествовалось о том, как безбожный чародей Хуфу похитил святыню и как разгневалась на него за это птица Бену, прилетевшая в Иуну на великий праздник в ее честь. Народ взбунтовался. Были осквернены горизонты правогласных владык на плато Расетау. Он, Усеркаф, умилостивил гнев богов, найдя Бен-Бен и сделав его центром поклонения в новом храме в честь Ра, построенном фараоном по велению Светлого отца, владыки Сахебу.

Менмаатра всегда считал, что Бен-Бен — это всего лишь красивая легенда. Из области преданий седой древности. Которые нельзя проверить и которые полагалось просто принять в сердце свое вместе со священными историями о деяниях великих богов Та-Мери.

И вдруг наткнуться на свидетельство существования легендарного камня! Вот бы найти его и преподнести в дар Амону-Ра.

Лихорадочно роясь в свитках папируса, сберегавшихся в “Доме Жизни” на протяжении многих веков, Сети обнаружил кое-какие зацепки. Это была копия донесения одного из военачальников своему царю, последнему из государей Пятой династии, основанной Усеркафом и Хенткавес, Унасу. Хнумхотеп, так звали вельможу, сообщал, что “благая тяжесть, порученная его заботам, благополучно доставлена в Идфу и упокоилась в золотом руднике”.

Что это за “благая тяжесть”? Из легенды было известно, что Бен-Бен, несмотря на свои относительно небольшие размеры, обладал тяжелым весом. А вдруг повезет, и “тяжесть”, о которой говорит Хнумхотеп, как раз то, что нужно? В любом случае необходимо проверить. Даже если это будет старинный клад золота и драгоценностей, припрятанных Унасом на черный день, все равно неплохо.

Недолго думая, Сети снарядил экспедицию в Идфу и лично возглавил ее.

Бентрешит пыталась отговорить возлюбленного. Она поведала ему о том, что ночью к ней явился сам Хенти-аменти. Песиголовец злобно оскалился и ничего не сказал ей, только провел ладонью себе по горлу, словно перерезая его кинжалом.

— Дурной знак! — заломив руки, волновалась молодая жрица.

— Успокойся, — поглаживал ее по плечу фараон, — успокойся, любимая! Анубис не властен над живыми. Он же владыка загробного царства. Вероятно, он просто хотел напомнить тебе о том, что ты должна совершить молебен о душах усопших родственников.

— Нет! — не сдавалась Бентрешит. — Он вещует несчастье! Возможно, смерть. Мою смерть! Не покидай меня! Молю тебя, о могучий бык!

— Оставь! — с досадой оторвал от себя ее руки Сети И оттолкнул девушку.

Та упала на пол и смотрела на повелителя снизу вверх глазами побитой собаки. Менмаатра стало не по себе. Однако упрямство взяло верх. Он таки поехал в Идфу.

Придворным было объявлено, что царь отбыл инспектировать золотоносный рудник, на котором вроде бы выявлены хищения драгоценного металла.

“Год 9-й царствования Менмаатра, третий месяц лета, день 20, — записал в официальном отчете об этой поездке царский летописец. — Вот в этот день его величество пересек пустыни справа от гор. В желании его было увидеть копи, что дают золото. Когда его величество миновал большой путь, он остановился для отдыха в пути поразмышлять. Затем он сказал: “Как тяжела эта дорога безводная! Что станет со странниками, кто поможет их высохшему горлу? Кто утолит их жажду? Ведь вода так далеко, а пустыня безлюдна — горе человеку, жаждущему в пустыне! Как я могу позаботиться о них, о продлении их жизни?” Затем его величество взвесил это в мыслях своих, он разведал пустыню, выискивая низменность, чтобы вырыть шахту; бог руководил им, ибо Он исполняет желания им любимых. Строителям было приказано вырубить шахту среди гор, дабы охладить сердца жаждущих, опаленные летней жарой”.

И только нескольким наиболее приближенным к царю лицам было известно, что в глубокой, в сто двадцать локтей, шахте, вырытой по приказу Сети, была найдена не вода, а пирамидообразный тяжелый камень, привезенный в Абидос и надежно укрытый в подвалах “Дома Жизни” Хентиаменти. Весь отряд, принимавший участие в походе, по приказу главного чати Пасера был уничтожен. Визирь не пожалел даже собственного племянника. За свою исключительную исполнительность Пасер и был ценим и отличаем государем.

Фараон не спешил делиться тайной с абидосскими жрецами. Вначале он сам хотел как следует изучить великую святыню, а уж затем можно будет подарить ее жителям Та-Мери в виде особой царской милости. Возможно, это стоит приурочить к празднику “сед” — Великому Царскому Юбилею, когда отмечается тридцатилетие восшествия государя на престол. И ничего, что до “седа” Менмаатра еще целых двадцать лет. Явления Бен-Бена ждали тысячу лет. Потерпят еще немного. Тридцать и тысяча — сопоставимые ли сроки?

А пока нужно все продумать, написать специальный ритуал для действа. Это можно поручить хотя бы верному Иунмутефу. Он, конечно, не Джедефхор, но талантом его боги тоже не обделили.

Бентрешит, естественно, удостоилась великой чести узреть святыню.

— Интересно, зачем это Унасу понадобилось прятать Бен-Бен? — размышлял вслух Сети. — Возможно, он чувствовал приближение неурядиц и разрух, которые вскоре потрясли Та-Мери, и хотел обезопасить камень от осквернения? В любом случае нам этого не узнать.

Девушка молчала. В немом благоговении она рассматривала находку.

Как-то ей довелось побывать в Хепку-Пта, куда она сопровождала Иунмутефа. Верховный жрец сводил Бен-трешит на плато Расетау, где находились Великие Пирамиды. Бен-Бен был точной копией горизонта Хуфу. Или это царь скопировал камень, просто увеличив пропорции?

Четыре грани Бен-Бена имели форму треугольников и были гладкие-прегладкие. Под слоем полировки проглядывались неведомые значки, похожие на священные иероглифы. Было непонятно, каким образом нанесены эти рисунки на поверхность и почему их видно. Словно кто-то покрыл камень слоем толстого, но прозрачного стекла. Однако ж не стекло это было.

Жизнь, казалось бы, вернулась на наезженную колею. Царь, как и прежде, частенько наезжал в Абидос. Наблюдал за строительством храма, подолгу беседовал со жрецами. Отдавал пыл тела Бентрешит. Но дольше всего пропадал в подвалах “Дома Жизни” Хентиаменти. А вот характер молодой жрицы сильно испортился. Она стала какой-то раздражительной. То и дело жаловалась Сети, что ей почти еженощно снится скалящийся Анубис, грозящий смертью. Сердилась из-за того, что-де он, Менмаатра, больше внимания уделяет мертвому древнему камню, а не ей, живой и еще такой молодой. Даже поддразнивала его, цитируя слова любовной песни:

Вот он какой бессердечный! Его я желаю обнять, а ему невдомек. Хочу, чтоб у матери выпросил в жены меня, А ему невдогад.

Если тебе Золотою заступницей женщин

Я предназначена, Брат,

Приходи, чтобы я любовалась твоей красотой,

Чтобы мать и отец ликовали,

Чтобы люди чужие тобой восхищались,

Двойник мой прекрасный!

Великий Дом только удивлялся переменам, произошедшим с его возлюбленной.

Пару месяцев назад все наконец-то прояснилось. Причиной резких изменений в характере Бентрешит явилась… беременность юной жрицы, понесшей от своего возлюбленного и повелителя.

Он не знал, радоваться ему или огорчаться. После некоторых раздумий Менмаатра решил посоветоваться с Иунмутефом. Старый жрец не был фанатиком, хоть и искренне верил в богов. Он поймет. Нужно будет попросить его разрешить Бентрешит от святых обетов. Отпустить ее в мир. А там Сети купит ей небольшой домик на окраине Уасет. Царица Туйа не ревнива. Они уже столько лет вместе. У них взрослые дети. Еще один незаконнорожденный ребенок не станет серьезной помехой для семейного счастья.

Спешные государственные дела, связанные с организацией очередного похода в Ливию, призвали царя в столицу. Он так и не успел переговорить с Иунмутефом. Какая разница? Месяцем раньше, месяцем позже.

Вырваться в Абидос удалось вот только сейчас, на праздники в честь Осириса.

Однако где же это Бентрешит? Или уже подошло время, и она просто не может показываться на людях из-за величины своего живота?

Менмаатра призвал к себе верховного жреца.

Прямо спросить Иунмутефа об интересующем его предмете он сразу не решился. Сначала поинтересовался, как идут работы по завершению строительства святилищ Ра-Хорахте и Птаха. Затем они обсудили, что еще нужно для украшений заупокойного храма в честь фараона. Жрец попросил заменить старшего в бригаде художников, расписывающих храм Исиды. Мастер стал стар и уже не может как следует руководить людьми. Плавно и незаметно Сети перешел к обсуждению прошедшего празднества.

— Кстати, кто это нынче представлял Исиду? — как бы невзначай поинтересовался он.

— Его величество обратил внимание на девушку? Она и впрямь обладает редкостным артистическим талантом. Моя внучка, — не без гордости сообщил Иунмутеф.

— А где та жрица, которая обычно исполняла эту роль?

Осторожно. Главное, чтобы не показать заинтересованности.

— Она умерла, — сухо процедил сквозь зубы жрец. Боль. Сердце сжала тяжелая рука.

— Как это произошло?

— Его величеству лучше не знать. Это грязная история. Бентрешит, так ее звали, оказалась недостойной служанкой богов. И великие ее покарали!

— Однако…

— Государь, — сурово посмотрел жрец в глаза Сети, нарушив придворный этикет, — не стоит копаться в навозе. Он может забрызгать царские одеяния. Будет смердеть.

Фараону ясно дали понять, что дальнейшие расспросы не приведут ни к чему хорошему. Происшедшее с Бентрешит — это внутреннее дело жреческой касты. А жрецы не любят выносить сор из дома.

Отпустив Иунмутефа, владыка Обеих Земель погрузился в горькие раздумья. Как выяснить, что же на самом деле произошло с его возлюбленной. Боги, хоть вы помогите!

Наверное, молитва сына Амона-Ра была услышана кем-то из небожителей. В помещение “Дома Жизни”, где Сети предавался печали и унынию, просочился гладко выбритый человек средних лет, одетый в леопардовую шкуру.

— Ты кто? — вскинулся Менмаатра и схватился за кинжал. — Тебе чего?

— Жизнь, здоровье, сила его величеству! — запричитал жрец бабьим голосом. — Я Небуненеф, великий жреи Хатор в Дендера!

— Чего хочешь?

— Справедливости, государь, справедливости!

— Ну! — грозно насупил брови Сети.

Разбираться в жреческих интригах ему сейчас ох как не хотелось. Но может быть, слуга Хатор знает что-либо о судьбе Бентрешит. Посмотрим, послушаем.

Небуненеф донес о святотатственных поступках своих собратьев из храма в Дендера. Оказывается, жрецы Хатор нарушают законы древней религии. Они невероятно жадные и свои личные сокровища, золотые монеты, драгоценные камни, прячут прямо в саркофаге Хатор в ее усыпальнице, находящейся под самой кровлей храма.

— Неслыханно! — восклицал толстяк. — Я до этого был великим жрецом Инхара в Тине. Принял должность в Дендера как великую честь, будучи много наслышан о благочестии тамошней братии. А на поверку вышло, что все их благочестие показное.

Сети милостиво кивал. Вот кого нужно поставить верховным жрецом Амона в столице. Он-то уж наведет там порядок. А то зарвались святые отцы. Совсем зарвались. Хотят стать выше фараона.

— А здесь, в Абидосе, ты не заметил ничего необычного?

— Боги великие! Его величество, жизнь, здоровье, сила, зрит в самый корень. Неслыханное святотатство! Одна из здешних жриц Исиды спуталась неизвестно с кем, нарушила обеты девства и забрюхатела.

— И где она сейчас? Говори!

— Ее схватили и пытали. Жестоко пытали, государь. Хотели узнать имя богохульника. Девчонка не выдержала мук и покончила жизнь самоубийством. Так и не выдав милого дружка. Вот мерзавка-то…

— Довольно! — сдавленным голосом прервал его Великий Дом. — Ступай! Я подумаю, как мне наградить тебя.

“За что, о Хентиаменти? За что? — в который раз с горькими словами молитвы обращался Сети к статуе Пе-сиголовца, таинственно скалившейся на него из полумрака. — Чем я прогневил тебя? Я ли не украшал храмы богов и твои в том числе? Я ли не был щедр к жрецам? А то, что я посягнул на Бентрешит, так тебе ведомо, что помыслы мои были чисты. И собирался же уладить все это по закону. Да ведь тебе, знаю, нет дела до суеты живых. Ты хранишь покой мертвых…

Ужели моя вина в том, что пренебрег твоим предупреждением и потревожил многовековой покой камня Бен-Бен? Будь он проклят во веки веков! Или прав был мудрец Джедефхор, заклинавший не ворошить прах давно минувших времен?

Прости же меня, о Хентиаменти! И дай мне возможность вновь встретиться с Ней!”

Фараон совершил возлияние и, на что-то надеясь, продолжал всматриваться в оскаленную морду бронзового Анубиса.

На какой-то неуловимо короткий миг ему показалось, что Песиголовец оскалился еще шире и… кивнул.

Или это просто заслезились утомленные глаза? Или отбросил блик мигнувший факел? Или…

На следующий день его величество Сети Мернептах Менмаатра покинул Абидос, увозя с собой в .столицу найденную им “благую тяжесть”.

Через два месяца во время охоты на крокодилов государь погиб.

Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?..

Глава четырнадцатая

ЗМЕЯ

Конечно же, расспросить Мону о татуировке Енски так и не успел.

Как оказалось, девушка была непричастна ко всем этим рождественским покушениям. И скорее всего татуировка в виде Ока Гора всего лишь дань местной моде. Мона вообще заходится в священной истерике от всего, что связано с историей ее родины. Алекс улыбнулся.

“Все равно это не избавит ее от объяснений, что же ей от меня все-таки надо”, — думал он.

Убийца найден и наказан. Конечно, Ральфу пришлось несладко. Убить человека — это не шутка. Впрочем, парень держался молодцом. Интересно, как он сам вел бы себя на месте студента?

Экспедиция превратилась в одно большое объяснение с полицией. Это очень огорчало профессора. Масса времени потеряна на нелепые бумаги и дурацкие объяснения.

Но, с другой стороны, все эти мучения скоро подойдут к концу. Сегодня утром он виделся с Бетси, и девушка многозначительно сообщила, что они уже близко. Близок успех, близки открытия…

А это значит, что можно будет вернуться домой. К любимой семье, уютному дому. И засесть за написание отчета. Самой сладкой была мысль о доме и уюте. То ли возраст все-таки необоримо брал свое, то ли свадьба сына так повлияла на его характер, но профессор все чаще задумывался о досуге, чем о работе. Алекс даже прикрыл глаза, предвкушая, как он греется у любимого камина с рюмочкой коньяка. Все эти нелепые метания из гостиницы в дом Хусейна и обратно утомили его. Возраст все-таки уже не тот. Наверное, возраст.

Алекс вздохнул.

Подходило время обеда. Пора готовиться к встрече с Моной.

Он снял с колен недовольно заворчавшую кошку и отправился в ресторан. Естественно, под “конвоем” шей-ховых “моджахедов”. Старик держал слово, данное мисс МакДугал. Хотя опасность, кажется, миновала.

Был полдень.

Войдя в ресторан, Алекс на минуту ослеп от темноты. Придя в себя, он осмотрелся. Ресторан больше походил на какую-то придорожную забегаловку. И хотя он сверкал чистотой и порядком, такой основной вещи, как уют, не наблюдалось. Какие-то нелепые искусственные цветы по углам, маленькая сцена в центре зала с монументальными портьерами. Если бы не сидящие за столиками арабы, можно было с уверенностью сказать, что ресторан — это пережиток Второй мировой войны периода немецкой оккупации. Разве только нафталином не пахло.

“Удивительно, — подумал Енски, — Мона производит впечатление очень образованной и богатой женщины, а иногда выдает номера под стать дешевой уличной девке. Откуда с ее финансами любовь к такого рода заведениям?”

Брезгливо морщась, он нашел более или менее достойный столик и заказал холодный чай каркаде. Что-то он к нему пристрастился в последнее время. Шейх Ху-сейн утверждает, что ибискус весьма способствует мужскому здоровью.

В точно назначенное время появилась она. Алекс замер. Черные волосы подобраны в конский хвост. На руках позвякивают тончайшие золотые браслеты. На шее удивительной красоты обруч, который так же удивительно гармонировал с обручем на лбу. Одежда, перетекающая цветами перезревшего грейпфрута. На мгновение показалось, что все это он уже где-то видел. Но где? Енски вспомнил. Одеяние и украшения Моны полностью дублировали одно из изображений Клеопатры, что он видел в Британском национальном музее. В обстановке ресторана Мона смотрелась как золотой фунт среди медяков.

“Работаем на контрастах, — подумал он. — Женская тактика”.

— Добрый день, дорогая, — поздоровался археолог.

Как истинный джентльмен он поцеловал руку даме и усадил ее за столик. С каждым движением Моны по залу разносился мелодичный перезвон от ее браслетов, а сама она распространяла какой-то теплый запах восточных благовоний и сладких цветов.

“Слишком тяжелый аромат, — отметил профессор. — Долго я так не выдержу в закрытом помещении. Обязательно разболится голова”.

— Здравствуй, Алекс, — тихо поздоровалась девушка, опустив глаза в пол.

— Что случилось? Почему такая печальная?

— Я думаю о том, что ты когда-нибудь уедешь, и я снова буду одна… — начала она.

— Девочка моя, я уеду скорее, чем ты думаешь. Работы на раскопе осталось максимум на пару недель. Сразу после Нового года закончим. И, уладив все формальности, я немедленно вылетаю в Лондон.

Он стал раздражаться. Песня про “я тебя люблю” уже слегка поднадоела. Одно дело мило побеседовать с красивой девушкой, ни на что другое профессор уже просто не был способен и отлично отдавал себе в этом отчет. Другое дело — выслушивать заведомо явную ложь. Хотя Алекс отметил, что когда он сказал про скорый отъезд, глаза Моны вышли из состояния вечного “анабиоза” и даже слегка расширились.

— Ты так скоро заканчиваешь работу? — переспросила она.

— Да, — просто ответил он и в свою очередь задал вопрос: — А почему тебя интересует моя работа?

— Меня интересуешь ты, а не твоя работа. — Голос ее снова стал ватным и глухим.

В аромат восточных цветов грубовато вплелся душок мексиканских сериалов. Алекс вздохнул и чуть позволил показать свои истинные эмоции.

— Девочка моя, это очень глупо с твоей стороны — утверждать, что ты любишь меня, — раздраженно начал он. — Понимаешь, из твоих слов можно сделать два вывода. Первый: это то, что ты сама себя обманываешь. Второй: ты обманываешь меня.

Алекс взял ее за подбородок и заглянул в глаза. Лучше бы он этого не делал. , Пустота.

Так бывает в ночном лесу. Когда идешь один, постоянно ощущая чье-то присутствие у себя за спиной. Но когда оборачиваешься… Обнаруживаешь позади себя пустоту. От этого становится действительно страшно.

Это для него уже было слишком.

Ему почему-то очень хотелось чуть-чуть придушить ее. Какая-то она была слишком яркая, слишком горькая и слишком холодная.

“Нет, — сказал он про себя, — южные женщины — это не мой идеал”.

— Я никого не обманываю. Я просто хочу быть с тобой, — глухо сказала бездна. Профессор даже встряхнулся.

— Мона, это невозможно. Понимаешь? Это противоестественно. — Последнее слово он сказал по слогам. — У меня сын старше тебя.

— Ну и что?

— Упрямая девчонка! — хлопнул себя руками по коленям профессор.

Официант принес заказ. Аппетита не было. Вяло по-ковырявшись в тарелке, он отложил вилку.

— А зачем ты сделала себе татуировку в виде Ока Гора? — как можно равнодушнее спросил Алекс. Мона вспыхнула и громко, умоляюще зашептала:

— Ты только родителям не говори.

Алекс даже с первого раза не сообразил, о чем идет речь. Только через мгновение он понял, что все-таки находится в Египте, а не в продвинутой Англии, и здесь такого рода эксперименты над своим телом у женщин не приветствуются. Вот поэтому татуировка была сделана в столь укромном месте, чтобы родители не заметили и чтобы подружкам можно было похвастаться.

— Не скажу, — торжественно пообещал археолог. — Хотя бы потому, что не имел чести быть им представленным. Но почему именно Уджат? — не унимался он.

Алекс хорошо помнил египетский пантеон богов и историю с Оком Гора. Если все упростить, то этот Глаз был даром Анубиса Гору. И это самое Око давало дар ясновидения и проникновения в людские души. Кроме всего прочего, предприимчивый Гор, затолкав в рот вышеупомянутый артефакт любимому и невинно убиенному папочке Осирису, чудесным образом оживил его. То есть если совсем коротко, то это волшебное изобретение Анубиса дает дар ясновидения и воскрешения из мертвых. У Алекса заломило виски. Если девочка в курсе, а учитывая то, что она учится на истфаке, обязательно должна быть в курсе этой истории, это значит, что Мона не просто так выбрала именно этот Знак.

— Просто, — начала она и замялась. — Это так романтично.

— И все? — недоуменно переспросил Алекс. Такого глупого ответа он просто не ожидал.

— Ну, мне кажется, что это очень красиво…

В общем, далее пошел какой-то бессвязный бред на различные возвышенные темы, которые никакому логическому анализу не поддавались. Алекс терпеливо слушал, думая тем временем про себя: “Удивительно! Мона полна неожиданных контрастов. То демонстрация материального фейерверка, то дешевые рестораны. С одной стороны — родители, с другой — странная тяга к человеку, который, возможно, даже старше этих самых родителей. Если об этом рассказать Фрейду, он сам бы слег на кушетку”.

Интуиция подсказывала ему, что эта женщина — мина замедленного действия. Он еще не мог дать точного ответа, что же его беспокоит, но был точно уверен, что не хочет этого выяснять. Слишком опасным ему казалось это предприятие, потому как спектр истинных мотивов ее поведения мог колебаться от невинной женской глупости до нестабильных истерических состояний.

“Все, — подумал Алекс, — пора прекращать этот карнавал”.

Они еще немного побеседовали. Разговор шел вяло. В основном говорил .Енски: о раскопе, о скором окончании экспедиции. Мона слушала и была задумчива.

Через некоторое время они вышли и у дверей ресторана попрощались. Девушка как-то грустно улыбнулась, коротко сказала “прощай” и, резко развернувшись, исчезла в толпе, даже не взяв такси.