ЭКСПО-58 Коу Джонатан
— Как? — Эмили резко повернулась к Томасу. — Вы нас покидаете?
— Боюсь, что да, — со вздохом ответил Томас. — Начальство ЦУИ так распорядилось.
— И когда ваш самолет?
— Завтра утром.
Томас был немного разочарован, что Эмили ничего не сказала, а только рассеянно смотрела в сторону уходящей Шерли.
— Теперь вы понимаете, почему мне было так важно увидеться с вами? — сказал Томас.
— М-мм… Ну, да. Слушайте, Томас, вы меня просто ошарашили! Мы только-только подружились, и нате…
— Да. В этом смысле — время самое неподходящее для отъезда.
— Милый мой, я ужасно буду скучать без вас. Ведь правда, — тут не так и много людей, с которыми хочется дружить.
Томас отпил немного мартини и задумчиво помешал его соломинкой с нанизанной на нее оливкой. Он знал, что теперь надо быть осторожным — возможно, сейчас ему придется сказать самые важные слова в своей жизни. На карту поставлено не только его собственное счастье (хотя, чего уж тут, оно-то и было важнее всего!), но и то самое задание от мистера Редфорда и мистера Уэйна, которое он не мог не выполнить. Томас открыл было рот, чтобы начать, но Эмили опять смотрела куда-то в другую сторону. На этот раз ее внимание привлек мистер Лонгман: вот он открыл дверь на улицу и пошел по дорожке вдоль пруда…
— Мисс Паркер… — настойчиво повторил Томас. — Эмили… Наша дружба уже настолько укрепилась, что я подумал: могу ли я задать вам вопрос, который в иной ситуации прозвучал был довольно дерзко?
— Простите, что? — Эмили повернулась к нему — она опять улыбалась своей обезоруживающей улыбкой. — Простите, я вас услышала, но не совсем поняла. Вы как будто бы взяли эти слова из романов Генри Джеймса.
— Ну да, возможно, стоит поставить вопрос… более прямо. Хорошо. В прошлый понедельник, когда мы совершили нашу вылазку на природу…
— Да, и мне очень там понравилось.
— …и я поделился с вами некоторыми фактами о том, как обстоит моя личная жизнь. В связи с этим, могу ли я надеяться… на ответный жест?
— Ответный жест?
— Ну, да. Я подумал, что, может, вы… Хорошо, буду говорить напрямик, мисс Паркер, была не была. Я хотел спросить вас — вы свободны? У вас кто-то есть?
Но даже и после такого вопроса Томас не смог полностью завладеть вниманием Эмили. Она опять кого-то увидела — кого-то из знакомых, пристраивавшихся за столиком неподалеку.
— Ой, Томас, да это же Андрей!
Эмили помахала Андрею:
— Эй, мистер Черский!
Андрей поднял голову, вежливо и несколько недоуменно улыбнувшись. Эмили жестом пригласила его присоединиться к ним. Обернувшись к Томасу, она извинительно сказала:
— Милый, вы не против, если он посидит с нами?
Томас и пикнуть не успел, как Черский покинул свой столик и направился к ним.
— Ну, — сказал он, отодвигая стул, чтобы присесть, — разве это не лишнее доказательство, что британцы приносят удачу? Стоит только прийти в их паб, как обязательно встретишь старых знакомых. Я на несколько минут, если не возражаете.
— Конечно, конечно, — сказал Томас, подкинув в свой ответ побольше ледяных ноток. — Что будете пить?
— О, да у вас мартини! — воскликнул Андрей. — Какие вы, однако, снобы. А я человек простой, и вкусы у меня — пролетарские. Уверен, что Шерли принесет мне мой «фирменный» джентльменский набор.
Андрей обернулся к бару и махнул Шерли. Та понятливо кивнула в ответ.
— Слушайте, Томас, я тут слышал, что вы уезжаете от нас?
— А откуда вы знаете? — удивилась Эмили. — Он сказал мне об этом только что.
— Ну, любая новость, тем более такая важная, распространяется тут со скоростью молнии. Так вы улетаете завтра, если я правильно понял?
— Вы совершенно правильно поняли.
— Да, без вас будет скучно, уж поверьте. Ваши советы были бесценны. Как раз на днях я рассказывал…
Андрей прервался на полуфразе, так как Шерли принесла ему кружку горького пива и традиционный пакет чипсов Salt’n’Shake.
— Мисс Нотт, вот вы — вы всегда приносите одну только радость, — сказал Андрей, приобняв Шерли за талию. — Обещайте, что после выставки поедете со мной в Москву и выйдете за меня замуж, и будете радовать меня британскими деликатесами на серебряном подносе.
— Ой, ну вас, мистер Черский, вы вечно как скажете!..
— Послушайте, — сказал Андрей, открывая чипсы, — по-моему, пакет стал гораздо больше.
— Совершенно верно, — ответила Шерли. — Это спецпоставка. Пакеты-великаны.
— Пакеты-великаны! Потрясающе! — воскликнул Черский. — Жить стало лучше, жить стало веселее. Кажется, у вас есть такая поговорка: «хорошего помножку».
— Хорошего понемножку, — поправил его Томас.
— О, спасибо за подсказку.
— Ну, если что — зовите, — сказала Шерли. — Как я уже говорила — сегодня все за счет заведения.
Когда Шерли ушла, Томас угрюмо присосался к соломинке. Он был зол, что между ними вклинился Андрей — причем в тот момент, когда он уже почти наладил контакт с Эмили! Но самым неприятным было то, что Эмили не возражала против компании Андрея, а стало быть, вообще не была в курсе, что между ее персоной и Томасом налаживался какой-то там контакт. Дальше — хуже: Эмили потихонечку развернула стул в сторону Черского и теперь смотрела только на него. Практически сидя спиной к Томасу. Она наклонилась к этому русскому красавцу, уткнувшись подбородком в ладони. Она улыбалась и глядела ему прямо в глаза. А дальше… Томас просто не мог поверить своим ушам.
— Андрей, — сказала она, обиженно надув губки. — Вообще-то, это меня вы звали в Москву!
— Разумеется, — ответил Черский. — Только вы посмеялись над моими словами. Вы уже достаточно хорошо меня знаете. Я ужасный бабник!
— Да, но вас не поймешь: когда вы говорите серьезно, а когда нет. И как отличить одно от другого?
— А отличить очень просто. Когда я говорю что-то вам, это всегда серьезно.
Эмили хмыкнула, покраснев.
— И, если уж на то пошло, — продолжил Андрей, — то это вы меня дразните. Я же прекрасно понимаю, что вы не поедете за мной! Выставка закончится, вы вернетесь домой и забудете обо мне навсегда. Тяга ко всему американскому все равно перевесит. Другая страна, другая культура…
— Это неправда, — Эмили украла из пакета чипсину и начала медленно ее покусывать, скрестившись взглядом с Андреем. Томас изумленно наблюдал за ними — он первый раз в жизни видел, чтобы женщина пыталась обольстить мужчину, используя для этого чипсы.
— Это неправда, — повторила Эмили. Я очень хочу увидеть вашу страну, ее прекрасную архитектуру: Красную площадь, Большой театр, Зимний дворец в Санкт-Петербурге.
— Это уже Ленинград, — поправил ее Андрей.
— Ну да, я понимаю, что все не так, как мне представляется. И, возможно, я многое романтизирую.
— Ну, как раз большинство жителей с Запада занимается прямо противоположными вещами. Они все опошляют, считая, будто мы живем убогой жизнью.
— Да? Тогда расскажите мне про свою квартиру. Она достаточно комфортабельна?
— Я всего лишь обычный журналист. И живу очень скромно.
Томас презрительно фыркнул. Андрей и Эмили только на секунду глянули на него и сразу же забыли.
— Что ж, в скромном быте есть свои преимущества, — сказала Эмили. — Но все же, время от времени хочется пожить в роскоши, разве не так?
— Пожалуй, только всему есть предел.
— Ну, вот, смотрите… — Эмили посмотрела через плечо на Томаса, понимая, что он подслушивает, поэтому подвинулась еще ближе к Черскому. — Нас поселили в дешевой гостинице. А когда что-то начинает меня доставать ну очень сильно, знаете, как я поступаю?
— Нет, не знаю. А как вы поступаете? — спросил Андрей.
Эмили взяла пригоршню чипсов и с вызовом принялась их есть. Заинтригованный, Андрей проделал то же самое.
— Я звоню своему отцу, и он присылает мне денежку. Чтобы я могла себя побаловать.
— Побаловать?
— Да. Иногда я просто еду и снимаю номер для молодоженов в отеле «Астория». Хочу — принимаю теплую ванну, хочу — заказываю в номер икру с шампанским. И несколько часов живу как принцесса.
— Как принцесса? Замечательно, — Андрей загреб еще немного чипсов. — И что, при этом вы остаетесь в полном одиночестве?
— Да, я совершенно одна… — Эмили снова запустила руку в пакет.
— Ну и… — Андрей доел последние чипсы, свернул пакет и положил его во внутренний карман. — И когда же вы планируете побаловать себя снова столь экстравагантным образом?
— Сегодня вечером. И ключ от номера уже при мне.
Эмили раскрыла сумочку, вытащила оттуда ключ с тяжелой медной биркой, на которой красовался логотип дорогого отеля, и поболтала им перед носом Андрея. Наблюдая все это, Томас был уже готов разразиться гневной тирадой, как вдруг над ним раздался знакомый голос:
— О, привет, Фолей! Вот вы-то мне и нужны.
Томас повернулся и увидел перед собой мистера Картера из британского посольства.
— Вы не присоединитесь к нам? Мы собрались тут с несколькими моими коллегами. Вон там, за барной стойкой. Хотим выпить за ваш bon voyage, ну и перекинуться парой слов.
— Да?..
Томас растерянно посмотрел на Эмили с Андреем. Было ясно, что они с радостью от него избавятся.
— Да, конечно, спасибо. Но только ненадолго.
Картер дружески похлопал Томаса по плечу:
— Без вопросов, старина, — сказал он, увел Томаса в свою компанию, и тому пришлось минуть десять обмениваться любезностями с сотрудниками Британского Совета, с которыми у него не было ничего общего, а еще — пришлось пить пиво, к которому сегодня не лежала душа. Уже собираясь откланяться, Томас глянул в сторону своего столика, который оккупировал Андрей, испортив ему все романтическое свидание. И когда он увидел, что Эмили с Андреем встали и направились к выходу, его охватила паника.
— Черт… — пробормотал он, оборвав на полуслове одного из приятелей Картера, который пытался что-то втолковать ему. Отставив кружку, Томас слез с высокого стула, чтобы кинуться вслед за Эмили, но Картер мягким жестом остановил его:
— Останьтесь с нами, Фолей. Вы еще не допили свое пиво.
— Да бог с ним, с пивом. Разве вы не видите, что происходит? Мисс Паркер уходит с Черским!
Картер грустно кивнул:
— Да, и мне очень жаль. Настоящий удар под дых.
— Дело не только в этом. Мы не можем допустить, чтобы этот человек… Это просто невозможно… — Томас не знал, как объяснить ситуацию Картеру. — Просто все гораздо сложнее, чем вы думаете.
Но мистер Картер, похоже, знал обо всем даже больше, чем Томас.
— Об этом не беспокойтесь, Фолей. Оставьте все на меня. Я доведу до сведения нужных людей, что да как.
Томас заколебался — уходить или нет? Как назло путь преградила веселая компания португальских туристов, и мистер Картер отошел в сторонку. Сделав шаг обратно к Томасу, он сказал:
— Мой вам совет: идите к себе и собирайтесь к отъезду. Или, если хотите, оставайтесь с нами и хорошенько напейтесь. Решайте сами. Но я точно знаю, какой вариант из двух я бы выбрал.
Все очень просто
Томас не хотел напиваться. Пару часов он просто гулял по парку, мысленно прощаясь с выставкой. Потом вдруг вспомнил, что еще не отправил Аннеке письмо.
Он свернул на Avenue de Belgique и отправился в сторону Grand Palais. В небе послышались далекие сухие раскаты грома. Томас пересек Place de Belgique (и это тоже было в последний раз), намереваясь заглянуть в Hall d’Accueil.
Hall d’Accueil еще работал: через стеклянную дверь был виден ярко освещенный вестибюль и множество снующих туда-сюда людей. Томас замешкался и еще раз обернулся на Avenue de Belgique, в конце которого царил Атомиум: девять сфер сияли, как девять клятв — о том, что будущее прекрасно, как символ всех его надежд, возлагаемых на эту выставку. Неужели праздник закончен, закончен с таким позором для него? Боже, Эмили ушла с Андреем — он только свистнул, и она побежала за ним, как собачка. Боже, как это унизительно! За какие-то несколько минут из интеллигентной, независимой девушки она превратилась в похотливую шлюшку. (Да-да, именно так он желает выразиться — именно в такой вольной американской стилистике.) И с какой беззастенчивостью она продемонстрировала ему ключ от своего номера! Да она была готова целовать его ноги!..
Внутри у Томаса все сжалось от одной мысли, сколько несчастий навлекла на себя Эмили, выбрав Черского. И он, Томас, не смог удержать ее! Он подвел свое государство. Он подвел своих американских коллег. Что ему будет за это? Он представления не имел. Он знал лишь одно — что совершенно не разбирается в людях. А он-то мечтал, как они переедут с Эмили в Нью-Йорк, снимут огромный пентхаус… И что там обязательно будет камин, и холодными вечерами в нем будут трещать охваченные пламенем поленья… Он представлял себе, как будет шуршать за окном снежная пороша, когда на Манхэттен опустится зима… А летом — ведь оно обязательно будет долгим — летом они поселятся в деревянном доме где-нибудь возле озера Томагавк. Томас представлял, как пляшут на водной глади лучи охряного заката и как вдвоем с Эмили они любуются на всю эту красоту и жарят на гриле рыбу, пойманную на удочку… Все эти картинки крутились в его возбужденном мозгу ночью накануне, когда он готовился к свиданию…
Невозможно поверить, но Эмили предала его.
— Томас?
Томас обернулся:
— Аннеке?
Должно быть, он не заметил, как Аннеке вышла из Hall d’Accueil, где обычно переодевалась после рабочего дня. Сейчас она спустилась по небольшой лестнице, направляясь в сторону Porte des Attractions.[54] Уже в который раз Томас видел ее все в том же голубом платье — очевидно, другого наряда у нее просто не было. Через руку девушки был перекинут серый дождевик. Она с улыбкой подошла к Томасу и по привычке подставила щеку для поцелуя.
— Что вы тут делаете? — спросила она.
— Собственно, я хотел оставить для вас письмо.
— В самом деле? Вы написали мне письмо?
— Да.
Томас вытащил из кармана конверт — он уже помялся.
— И о чем письмо?
Томас хотел просто вручить конверт Аннеке, но затем положил его обратно в карман.
— Я лучше вам так скажу.
Томас взял Аннеке за руку, и они вместе пошли по Avenue des Attractions. Слева от них угрюмо темнело здание стадиона Хейсель, свет в котором был уже погашен.
— В этом письме я сообщал вам о том, что отправляюсь домой, — сказал Томас.
— Обратно в Лондон? Когда?
— Завтра утром.
Аннеке остановилась и убрала руку. Она явно была поражена такой новостью.
— Я понимаю, что все это так неожиданно для вас, — сказал Томас.
Но дело было не в этом.
— И вы просто намеревались уведомить меня об этом в письменном виде?
Томас молча кивнул.
— Не думаю, что мне было бы приятно прочитать такое письмо, — сухо заметила Аннеке.
— Я понимаю. Только теперь я понял, как это нехорошо. Я рад, что мы все-таки свиделись.
Они снова пошли по дорожке, только Аннеке уже не хотела браться за руки.
— Я должен признаться, — сказал Томас, — что совсем запутался в этой жизни.
— Мне тоже так кажется, — кивнула Аннеке. — Я вообще считаю… — Аннеке замялась, словно готовясь сказать что-то очень ей несвойственное. — Вы просто очень непонятно себя вели! И я на вас злилась…
— Вы на меня злились?
— Да, конечно. От вас нельзя было добиться никакой определенности. Сначала вы пригласили меня с подругой, и вчетвером мы здорово провели время. А потом еще и еще, и все было прекрасно. Но все равно мне ничего не было понятно. И вдруг вы начали проявлять интерес к Эмили, что неудивительно, конечно, потому что она очень красивая. Но у вас даже не хватило смелости честно признаться. И вы зачем-то потащили меня в дорогой ресторан и придумали эту идиотскую отговорку, будто мистер Черский — шпион и эти двое странных людей дали вам задание оградить Эмили от его ухаживаний. Слава богу, что Федерико не такой, как вы. Он не выдумывает никаких бредовых историй. И говорит все, как есть. Мы встречаемся всего две недели, а он уже два раза делал мне предложение.
— В самом деле?
Томас не мог сдержать улыбки. И тут они оба расхохотались. Лед растаял, но в любую минуту мог нарасти снова.
— Послушайте, — сказал он. — Вы правы во многом, и я действительно должен извиниться перед вами. Но сейчас в моей жизни должны произойти большие перемены. Возможно, я оставлю свою теперешнюю работу, устроюсь где-нибудь в другом месте. Я не исключаю, что даже, может, перееду в другую страну!..
Дойдя да ворот парка аттракционов, они снова остановились.
— Послушайте, Томас, почему вы все время говорите только про то, что будет? А про сейчас?
Томас не нашелся с ответом.
— Я не маленькая глупенькая девочка. И не хочу, чтобы меня так воспринимали.
Взгляды их встретились. Потом Аннеке обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. Поцелуй был мягким, нежным, долгим. Потом они просто стояли, обнявшись. Мимо проходили припозднившиеся посетители выставки: они исчезали за воротами, оказываясь уже совсем в другом мире, чем этот. Аннеке погладила Томаса по щеке и улыбнулась:
— Вот видишь? В этом нет ничего сложного. Все очень просто.
Когда они подошли к мотелю, Томас все переживал, что Джозеф Сталин не пропустит их вдвоем. Но у Аннеке была идея: от других девушек-хостес она знала, что в заборе есть лаз и им многие пользуются.
Довольно скоро они нашли этот лаз и смогли проникнуть на территорию незамеченными.
…Томас задернул занавески, Аннеке включила лампу на прикроватной тумбочке, но свет все равно был ярким и резким. И тогда Аннеке стянула через голову платье и положила его на тряпичный абажур. Окутанная нежно-бирюзовой дымкой, комната сразу преобразилась.
Томас смущенно посмотрел на полуобнаженную Аннеке — та сидела на кровати и ждала, когда он подойдет ближе. Какое-то время они просто молча сидели рядом, чувствуя, как бегает между ними электрическая дуга счастливого ожидания…
…За окном слышались раскаты грома, в небе вспыхивала молния, но дождь все никак не начинался. Было очень душно. Покрывало давно упало на пол, Томас и Аннеке лежали на кровати обнаженные, горячие, их тела были переплетены.
Томасу опять не спалось. Аннеке тихо дремала, и дыхание ее было ровным и счастливым. Томас так долго желал, чтобы между ним и Сильвией все произошло именно так — не под стыдливым покровом темноты, одеял и простынь, которые словно ограждают влюбленных от неодобрительных чужих взглядов, хотя откуда им взяться в чужой спальне. Да, Томасу не хватало этого праздника неприкрытой наготы и бесстыдства. И вот оно случилось — но только не с Сильвией, а совсем с другой женщиной, которая вовсе не являлась его женой. Для Томаса это было одновременно и потрясением и каким-то радостным прорывом. Если честно, он и сам не ожидал от себя такого! Он повернулся к Аннеке, и его захлестнула волна благодарной нежности к этой женщине, которая отдалась ему так просто и безо всяких оговорок. Действительно, ведь все так просто! Томас коснулся губами ее волос. Почувствовав его дыхание, Аннеке зашевелилась, приоткрыла глаза с сонной улыбкой и крепче прижалась к нему.
— Не спится? — спросила она.
— Пока нет, — ответил Томас. — Но я счастлив.
— Я тоже, — сказала Аннеке и нежно поцеловала его в губы.
Через мгновение она уже опять спала. Какое-то время Томас просто лежал рядом, чувствуя, как мягко вздымается ее грудь. Он просто наслаждался их общей негой и покоем. Наконец, он осторожно высвободился из ее объятий и встал с кровати. Прошел в ванную комнату, почистил зубы. Потом — как есть, голый — присел на унитаз. И даже в этом было что-то раскрепощающее и срывающее всякие условности…
Вдруг раздался грохот, потом — раскат грома, потом — испуганный крик Аннеке. Томас вбежал в комнату. Аннеке сидела в кровати, прижав к себе платье.
— Что случилось? — спросил Томас.
— Я увидела вспышку. Вот там, наверху, — сказала Аннеке, указывая на световой люк.
— Так это же молния.
— Не знаю, наверное. Но оттуда раздался какой-то странный шум — будто что-то упало с крыши. Или кто-то.
Томас натянул брюки и выбежал на крыльцо, всматриваясь в темноту. Ему и впрямь померещились шаги — словно кто-то быстро уходил прочь по дорожке между домиков. Потом все стихло.
Томас еще несколько минут постоял на крыльце, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Потом он подставил ладонь под первые капли дождя. Дождь застучал по крыше все чаще и чаще.
Томас вернулся в домик, запер дверь изнутри и лег рядом с Аннеке. Прикрывшись покрывалом, они только в четыре часа провалились в беспокойный сон. Будильник должен был зазвенеть в семь. Ливень что есть силы хлестал по световому стеклу, а Томасу снились рукоплескания. Слушатели рукоплескали Эрнесту Ансерме. Он стоял спиной к своему оркестру и лицом к залу, отвешивая поклоны…
Праздник закончился
Благодаря разнице во времени самолет приземлился в аэропорту Лондона в 8.45, то есть на пятнадцать минут раньше, чем взлетел в Брюсселе.
Когда Томас подъехал к своему дому, было уже начало двенадцатого. Обвешанный двумя тяжеленными чемоданами, он подошел к дому, поставил их на землю и постучал в дверь. Никто не откликнулся. Томас открыл дверь ключом и вошел.
В доме стояла мертвая тишина. Оставив чемоданы в прихожей, Томас прошел на кухню и присел на стул. Какое-то время он просто сидел, собираясь с мыслями. Полное безмолвие прерывалось лишь побулькиванием воды в трубах, да время от времени урчал их новый холодильник-автомат.
Нетерпение Томаса нарастало. Ему предстояло совершить не совсем приятный для него поступок — так что: чем скорее, тем лучше! Откладывать уже дальше некуда.
Томас вышел из дома и уверенно зашагал по садовой дорожке в сторону дома Спарксов. Голова была легкой — результат упоительной и бессонной ночи, — поэтому Томас ни секунды не сомневался в неотвратимости своего поступка. Да, это был кураж: он сейчас пойдет и сделает все так, как советовала Эмили, а именно — даст в нос этому Норману Спарксу! Тот поступил по-свински и сейчас получит за это.
Томас позвонил в колокольчик, но ему пришлось долго ждать, прежде чем в коридоре замаячила медленно бредущая фигура. Наконец дверь открыли: на пороге стояла Джудит, болезная сестра Спаркса, в тонком халатике в цветочек, прыщавая и до невообразимости бледная Джудит. Она подслеповато моргала, словно крот, случайно вылезший на белый свет.
— Доброе утро, мисс Спаркс. Простите, я бы хотел поговорить с вашим братом.
— Мистер Фолей, мне жаль, но он поехал в автосервис, у него машина на ремонте. Но он вот-вот вернется. Проходите, можете подождать у нас.
— Нет, нет, спасибо. Я только вернулся из Брюсселя и еще даже не видел свою жену.
— Передать Норману, чтобы он заглянул к вам?
— Да, если не затруднит.
Несколько разочарованный, пару раз оглянувшись на соседские окна, Томас медленно пошел к себе. Вернувшись на кухню, он поставил чайник, и буквально через несколько минут услышал, как дверь открывают ключом. В дом вошла Сильвия, вернее пыталась войти, потому что в одной руке у нее была набитая продуктами плетеная сумка, а другой она проталкивала в коридор прогулочную коляску с ребенком, но дорогу перегородили чемоданы.
Томас выглянул из кухни, и возникла неловкая пауза. Кажется, оба они очень устали. Прошло уже почти две недели с тех пор, как Томас узнал про измену жены, и за все это время он поговорил с ней только один раз, а именно — в среду, когда нужно было предупредить о своем возвращении. Томас видел, что Сильвия обижена на него — как будто она не понимала причины такой отчужденности. Но Томас был обижен еще сильнее — и причина на то была.
— Привет, дорогой, — сказала Сильвия. — Ты уже вернулся?
— Да. Ты что, не могла меня дождаться?
— Я думала, что у меня есть полтора часа в запасе.
Сильвия расстегнула страховку коляски и поставила Джил на пол. Та неуверенно затопала в сторону отца, хотя для нее это был просто какой-то там дяденька. Томас подхватил дочь на руки и поцеловал ее:
— Привет, маленькая моя. Ты как?
Сильвия с трудом протиснулась на кухню, потому что муж стоял в дверях, загораживая проход, и, пыхтя, поставила корзину с продуктами на стол.
— Где ты была? — поинтересовался Томас.
— Бегала по магазинам.
— Я понял, но где именно?
— Слушай, если ты хочешь чаю, завари и на мою долю.
Не поворачиваясь к мужу, Сильвия начала выкладывать на стол продукты: консервированные овощи, суп, нарезку ветчины из супермаркета, упаковку сосисек и так далее. Томас удрученно подумал, что ему снова придется привыкать к английской пище, да и вообще — никто тут не встречает его с распростертыми объятиями. Так больше не может продолжаться, поэтому этот неприятный для обоих разговор нужно начать прямо сейчас.
Он аккуратно поставил ребенка на пол и сказал:
— Сильвия, нам нужно кое-что обсудить. Это очень важно.
— А подождать нельзя? — ответила Сильвия, продолжая вытаскивать покупки из своей бездонной сумки. Она даже успела побывать в аптеке, потому что на столе появилась детская присыпка, таблетки от мигрени, бутылочка с магнезией.
— Мне трудно говорить об этом, — сказал Томас, — поэтому давай начистоту. Я знаю, что ты возложила на себя большой груз ответственности и что с моей стороны было довольно эгоистично вот так взять и уехать…
Но тут он замер. Подойдя к столу, он взял со стола знакомую упаковку, брезгливо рассматривая ее на расстоянии вытянутой руки.
— Что вообще происходит? — сказал он. — Ты что, уже затовариваешься для Спаркса?
Сильвия недоумевала, почему ее муж с такой свирепостью размахивает перед ее носом коробочкой с натоптышами от «Кэллоуэя».
— С чего ты взял? Это не для Нормана, а для меня.
На какое-то мгновение Томас просто потерял дар речи.
— Для тебя? — наконец произнес он. — С каких это пор у тебя появились натоптыши?
— Пару месяцев назад и появились. Ты что, не помнишь? Я же тебе говорила: у нас в роду многие этим страдают. А фирму мне посоветовал Норман, потому что знает, какие лучше. Слушай, я же при тебе рассказывала — Спаркс как раз был у нас в гостях.
Томас опустился на стул и тупо уставился перед собой.
— Да, я помню. Вспомнил.
— Ну, вот. У меня это началось где-то в мае-июне.
В дверь постучали.
— Отодвиньте щеколду! — крикнула Сильвия, и через несколько секунд — неотвратимо — в дверях появилось улыбающееся лицо Спаркса.
— Доброе утро! — радостно провозгласил он. — Добро пожаловать домой! Сильвия тут сказала, что вас откомандировали обратно. Да уж, прощай, Брюссель, здравствуй, Тутинг! Прощайте, les belles dames de Belgique![55] Да, понимаю, такое трудно пережить. Так вы заходили ко мне, что-то хотели сказать?
Томас медленно поднял глаза на соседа. Он больше не испытывал ни гнева, ни ненависти, ничего. На Томаса навалилась вдруг апатия, полное отупение. Хотя заехать в нос этому Спарксу все же не помешало бы — он это заслужил. Но сейчас это было бы простой констатацией факта.
— Знаете, — сказал Томас размеренным голосом, с трудом выдавливая из себя слова. — Если честно, я и сам забыл, зачем приходил. Просто из головы выскочило, представляете? Я что-то очень устал.
— А! — заговорщически хмыкнул Спаркс (в своей обычной издевательской манере). — Еще бы вы не устали! Сегодня утро, а вчера был вечер, да еще какой, а? И вдруг вас выкинуло обратно в неотвратимую реальность. Брак такое дело — перемелет все, как мельничные жернова. И снова рутина, работа с девяти до пяти, и все такое. Праздник закончился, и я не удивляюсь, что вы такой хмурый.
Быстро пролетело английское лето. Воскресным днем Томас сидел со своей матерью на скамейке в парке Бокс Хилл,[56] откуда в хорошую погоду открывался вид на мемориал Саломона Хаима. Но сегодня было сыро и зябко, и серый туман укрыл собою и поля, и памятник.
Тем не менее мать с сыном все равно смотрели куда-то вдаль. Только что Томас все честно рассказал про себя, прося ее совета, и теперь сидел, не смея посмотреть ей в глаза.
Наконец, Марта заговорила. Ее голос, и без того лишенный каких-либо модуляций, звучал холоднее прежнего, что выдавало в ней сильные эмоции.
— Ты уж прости, — сказала она, — но лично мне совершенно очевидно, как следует поступить. У тебя ребенок, а это предполагает определенные обязательства. Все, что произошло с тобой в Бельгии, это чушь несусветная. Что до Сильвии, то она не способна на измену. Она преданная и верная жена. Не спрашивай, почему я так уверена, но уж поверь мне! Даже после того, как ты оставил ее тут одну на полгода, когда она очень нуждалась в твоей поддержке, она все равно не стала бы тебе изменять. Как ты мог даже представить себе такое? Вот тебе ошибка номер один. Ну, а если говорить об ошибке номер два, этой девушке из Брюсселя — какого ты ждешь от меня совета? Чтобы я сказала — бросай все и живи с ней? Ты что, совсем дурачок? А ты уверен, что ей это нужно? Ну, я, конечно, понимаю, что атмосфера была соответствующей. Тысячи незнакомых людей съехались в одном месте, и многих потянуло на приключения. Эта девушка наверняка уже жалеет о случившемся, корит себя. И постарается забыть обо всем как можно скорее, что будет весьма разумно с ее стороны. Так что послушай мать: выкинь ее из головы. Она тебе не нужна. Тебе нужны твоя жена и ребенок. Сегодня ты чувствуешь себя несчастным. Но ты сам виноват. Это пройдет. Это не любовь.
Мимо прошла пара с двумя маленькими детьми — те носились между родителями, кидая друг другу красный мячик, и воздух оглашался их радостными воплями.
Томас грустно опустил голову.