Хижина в горах Браун Сандра

Глава 18

В Сиэтле часто идет дождь. И это еще мягко сказано!

Рейс специального агента Джека Коннела из «Ла Гуардии» отложили на несколько часов из-за гололеда, снега и сильного ветра. Но лучше зимний кошмар, чем вот такая погода. Коннел успел только сесть в арендованную машину и немного отъехать от аэропорта, а ему уже казалось, что под водой оказалось все северо-западное побережье США.

По дороге из аэропорта в город он одним глазом следил за залитым дождем скоростным шоссе, а другим пытался отыскать кнопку включения стеклообогревателя на незнакомой приборной доске. Чудесным образом, не убив ни себя, ни кого-нибудь из других автомобилистов, Джек Коннел миновал-таки центр города и доехал до причала.

Пейзаж, которым он мог бы полюбоваться в солнечную погоду, скрывали проливной дождь и сильный туман. Стоило парому отойти от берега, как в считаные минуты плотная пелена поглотила город. Впереди раскинулось «великое неизвестное», каким был Атлантический океан для моряков пятнадцатого века.

Коннел никогда не любил корабли. А корабль, пробирающийся сквозь туман, нравился ему еще меньше. Прошло полтора часа до той минуты, когда объявили его порт назначения, и он был очень рад возможности вернуться на сушу. Вернее, на то, что можно было бы назвать таковой, если бы она не была залита водой.

Джек зарегистрировался в гостинице и, не дав себе времени зайти в номер и распаковать чемодан, он снова бросил вызов непогоде. С помощью навигатора он доехал прямо до дома той, которая называла себя Грейс Кент.

Это был двухэтажный дом, обшитый белой вагонкой. Серые ставни обрамляли окна на обоих этажах. Рядом с парадной дверью красного цвета на передней стене дома висел латунный почтовый ящик.

Специальный агент задумался, не дойти ли ему до этого ящика и не проверить ли письма, доставленные хозяйке в этот день. Но он решил, что рисковать не стоит. Скрытность для него самое важное. Вместо этого он доехал до конца квартала и припарковался там под ветвями гигантского хвойного дерева.

Прошло более трех часов. Почти в шесть часов вечера на подъездную дорожку въехал минивэн и остановился перед гаражом, дверь в который открыли пультом дистанционного управления. Дверь опустилась раньше, чем Джек успел рассмотреть, кто сидит за рулем.

Спустя несколько минут парадная дверь распахнулась, и Коннел схватился за фотоаппарат. Он направил объектив на женщину, вышедшую забрать почту.

Грейс Кент – это Ребекка Уотсон. Никаких сомнений.

Это не крошечный шажок в нужном направлении. Это гигантский рывок.

Сэм Найт откинулся далеко назад в своем рабочем кресле и сложил руки на объемном животе.

– Что думаешь?

Грейндж мгновенно ответил:

– Виновен.

Они оба устали, проведя целый день в поисках Эмори Шарбонно. Большую часть времени они находились на морозе или в джипе, пытаясь хоть немного согреться, выслушивая при этом едкие замечания Джефа Сюррея относительно их способностей.

Они высадили его у мотеля – еще один повод для его жалоб – и вернулись в офис, чтобы подвести итоги пустого дня. Потом они разойдутся по домам и постараются хоть немного поспать. На заре им снова вставать.

– Джеф виновен, согласен, – сказал Найт, – но то, что он придурок, это не уголовное преступление.

– Следовало бы принять закон исключительно ради него.

Найт хмыкнул, но ему было не до смеха. Он взял со стола канцелярскую резинку и принялся растягивать ее пальцами.

– Ты думаешь, что Джеф ее убил и спрятал тело.

– Мгновенный развод. Намного меньше хлопот, особенно если речь идет о большом участке земли.

– Который Джеф унаследует.

– Это достаточный мотив, но, возможно, для него не единственный.

– Согласен.

Грейнджу не терпелось развить свою мысль.

– Эмори не отдала свою кубышку его фирме, когда они поженились. Не поддержала она и лекарство, а ведь он уговаривал своих клиентов вложить в него деньги и уверял, что это выгодное вложение.

– С профессиональной точки зрения, – задумчиво произнес Найт, – это два удара по карьере Джефа. Из-за жены пострадал его имидж, и ее поступок мог стоить ему партнерства.

С личной точки зрения, опять-таки все плохо. Жена переигрыает его на всех фронтах. Она известна своей филантропией. Во всех статьях о ней муж упоминается между прочим. Ее любят пациенты, а клиенты Джефа ругают его, если финансовые новости плохие. Она во всем успешнее его, и этот ее успех вызывает у него зависть.

– Деньги плюс недовольство, – Грейндж пожал плечами. – Все кажется таким простым.

– Вот это-то меня и тревожит, – вздохнул Найт. – Все слишком очевидно. И потом, у нас нет тела, нет дымящегося оружия, и у подозреваемого не было возможности расправиться с ней. Когда я сталкивался с этим в последний раз, именно такие улики оказывались уместными, когда ты идешь к окружному прокурору и пытаешься добиться, чтобы мужа обвинили в убийстве жены. Пока у нас не будет чего-то большего, считай, что у нас вообще ничего нет. Мы можем никогда ничего не узнать, – он взглянул на карту на стене. – Она может быть где угодно.

Средства массовой информации назвали поиски доктора Эмори Шарбонно «координированными усилиями», что для многих было неправильным употреблением термина, а для Сэма Найта – шуткой. О координации не могло быть и речи, потому что были задействованы силы трех штатов, и у каждого подразделения был свой план, проблемы с персоналом и бюджетом, а также общая глупость. Среди тех, кто искал пропавшую женщину, было много преданных делу и решительных сотрудников, но их усилия часто сводились к нулю теми, кто не отличался умом и чувством долга, и таких было тоже немало.

Не стоило забывать и о сотнях волонтеров, у каждого из которых была своя причина присоединиться к поискам. Немалую роль сыграла и обещанная награда в двадцать пять тысяч долларов. Опыт не позволял Найту сомневаться в том, что именно деньги заставили многих подключиться к поискам.

Но даже если готовность волонтеров вести поиски в сложной местности и при температуре ниже нуля это чистейшей воды альтруизм, оставалось только бояться того, что кто-то из них в буквальном смысле наткнется на тело Эмори Шарбонно и испортит все место преступления.

Учитывая все это, возможность ошибки была огромной, а путаница – практически гарантирована.

Тем временем Грейндж был убежден, что виновник – муж, и что останки Эмори не будут найдены до тех пор, пока Джеф не покажет им, где искать. Сэму с сожалением пришлось признать, что его коллега, вероятно, прав.

– Суббота вызывает сомнения, – сказал Грейндж. – Где он провел весь день?

– Ты же его слышал. Он бесцельно слонялся по дому, потом ходил за покупками.

– Джеф Сюррей, бесцельно слоняющийся по дому… Картинка не складывается. И потом, он не может назвать никого, с кем он контактировал в это время, – напомнил ему Грейндж. – За целый день ни одного человека. Нет никого, кто мог бы его вспомнить: ни парикмахера, ни продавца. В воскресенье он тоже просидел в подполье до второй половины дня, когда он начал обзванивать друзей и оставлять сообщения, спрашивая, не общался ли кто-нибудь с Эмори.

Найт подхватил нить рассуждений:

– Джеф становится встревоженным мужем, но только после того, как прошел достаточно долгий период времени.

– Играет. Все напоказ.

– Но как он это сделал? – спросил Найт. – Когда?

– Не возражаешь, если я попытаюсь порассуждать?

Найт жестом показал Грейнджу, что он может высказываться.

– Итак, Эмори совершает пробежку в субботу, как и было задумано. Она звонит Джефу и сообщает, что остается на ночь. Он едет туда, и они встречаются в заранее оговоренном месте в назначенное время. Джеф мягко стелет: «Дорогая, прости. Мне следовало проявить больше понимания по отношению к твоим тренировкам ради предстоящего марафона. Давай поцелуемся и помиримся».

– И все это время он только ждет удобного момента, чтобы каким-то образом отправить ее на тот свет, – вставил Найт.

Грейндж кивнул.

– Джеф избавляется от тела и возвращается в Атланту. На следующий день, в воскресенье, он начинает обзванивать знакомых, потом снова едет в Дрейкленд и изображает встревоженного мужа в мотеле, в кафе и во время первого визита в офис шерифа.

– И он даже не сказал «пожалуйста», – сказал Найт.

– Если бы Джеф это сказал, мы бы сразу поняли, что это все игра.

Резинка уже превращалась в тренажер для пальцев Найта.

– Звучит неплохо, но у нас нет улик. Эксперты обследовали каждый миллиметр его машины.

Джеф сразу раскусил их хитрость, когда они ему сказали, что «это рутина». Он заартачился было, но не так яростно, как ожидал Найт. И все возражения были связаны с возможностью повредить салон, отделанный кожей на заказ. Джефа заверили, что департамент возместит все повреждения, если таковые появятся.

Тогда наконец Джеф, словно это было его прерогативой отказать им в осмотре машины, уступил:

– Ладно, обыскивайте. Это пустая трата времени и сил, но мне нечего скрывать.

Возможно, так оно и было. Эксперты не нашли ничего подозрительного. Ни крови, ни частиц кожи, ни волос, ни химических элементов, которые свидетельствовали бы о том, что он чистил машину. Не было и отвратительного трупного запаха.

У детективов отлегло от сердца, когда не нашлось ничего, что указывало бы на несение доктору Шарбонно физических повреждений. В то же время они остались с пустыми руками. Все их вопросы остались без ответов.

Найт заговорил снова:

– Он не потребовал ни адвоката, ни ордера на обыск. Тебя это не беспокоит?

– А тебя беспокоит, как я вижу.

– Точно. Такой парень, как он, хладнокровный, сразу бы пришел с адвокатом.

– Но у него достаточно здравого смысла, чтобы понять: это только привлечет наш интерес к нему.

– Может быть, и так. Но для меня все это только подтверждает, что он заранее знал: мы ничего не найдем в его машине. Так что если муж и убил жену, то он оставил ее на месте преступления. И еще…

Грейндж даже застонал при мысли о том, что найдется еще один аргумент в пользу Джефа Сюррея.

– И еще, – продолжал Найт, – он сразу отдал нам свой мобильный телефон.

– Это увертка.

– Едва ли. Выражение лица подтверждало его неудовольствие. Джеф не слишком упорно спорил с нами для человека, которому необходимо скрыть убийство своей жены.

– И что это значит? – спросил Грейндж.

– Это значит, что он либо невиновен и только выглядит виноватым, либо он чертовски умен.

– Я склоняюсь к последнему.

– Я тоже. Но мы должны расколоть его.

Грейндж постучал по столу ластиком на конце карандаша.

– А что, если эта Элис ближе дружит с ним, а не с Эмори?

Найт накрутил резинку на палец.

– Связь на стороне? У Джефа?

– Ты думаешь, это для него слишком низко?

– Нет, я просто не могу представить, что ему хватит чувств или тока крови, чтобы возбудиться.

– Для некоторых мужчин это не вопрос плоти.

Обдумав слова коллеги, Найт склонил голову к плечу.

– Возможно. Тогда это власть, контроль.

– Жестокость.

– Я старомодный. Я люблю плоть.

Грейндж улыбнулся, потом снова стал серьезным.

– За прошедшие дни, – он заглянул в свои записи, – они созванивались пять раз.

– Элис хороший друг и клиентка.

– С которой он разговаривает поздно ночью? И рано утром?

– Джеф объяснил эти звонки. Элис тревожится об Эмори. «Очень сильно тревожится». Это я цитирую его слова.

Грейндж кивнул.

– Она в любом случает тревожилась бы.

– В любом случае?

– Если она друг им обоим, то в данных обстоятельствах она бы беспокоилась за них обоих. И очень беспокоилась бы. Но она бы беспокоилась и в том случае, если бы ее любовник избавился от жены – знала об этом Элис заранее или нет, неважно – чтобы дать им возможность быть вместе.

Найт секунд десять обдумывал эти слова.

– Завтра, пока я буду нянькой при Джефе, ты поедешь в Атланту, встретишься с соседями Элис и спросишь, были ли у нее посетители в пятницу и субботу, когда Эмори уехала из города.

Грейндж усмехнулся.

– Ставлю двадцатку, что возле ее дома видели шикарную машину Джефа с кожаным салоном, сделанным на заказ.

Глава 19

– Док?

Эмори склонила голову к руке, лежавшей на ее плече, и потерлась о нее щекой.

– Ты просыпаешься или продолжаешь спать?

– Гм?

Эмори медленно проснулась и открыла глаза. Кисть руки, к которой она прижималась щекой, принадлежала мужчине в вязаном свитере, чьи широкие плечи закрывали от нее потолок.

Он склонился над ней, его лицо было совсем близко. Отсветы огня в камине делали черты резче, подчеркивали высокие скулы и сильный подбородок, высвечивали серебристые нити в его волосах, делали глубже складки вокруг рта и накладывали таинственные тени вокруг глаз.

Эмори отчаянно хотелось, чтобы он поцеловал ее.

Мужчина убрал руку и отошел от кровати. Эмори села. Жалюзи на окнах были все еще закрыты, но по их краям не было дневного света. Одуревшая после сна и дезориентированная, она спросила:

– Который час?

– Шесть тридцать вечера. Ты проспала почти весь день.

– Не могу поверить, что я так долго спала.

– У тебя выдалась тяжелая ночь. Я не знал, стоит тебя будить или нет.

– Я рада, что ты меня разбудил.

– Твои легинсы, – он протянул их ей.

Эмори откинула одеяло, встала и отправилась в ванную. Она воспользовалась туалетом, надела легинсы, прополоскала рот и провела рукой по волосам, которые, высохнув, приняли весьма причудливую форму и спутались, потому что она легла спать с мокрой головой.

Когда Эмори вышла из ванной, мужчина стоял перед книжными полками, изучая корешки. Она подошла к камину и проверила майку и куртку.

– Все еще мокрые, – сказала она. – Мне придется еще какое-то время поносить твою рубашку.

Мужчина не ответил. Он явно что-то обдумывал, и Эмори захотелось нарушить молчание.

– Честно говоря, я не в лучшей форме. Я не пользовалась увлажняющими средствами три дня. У меня на голове солома. Если бы ты увидел меня в нормальном виде, ты бы меня не узнал.

Стоя к ней спиной, он произнес:

– Я бы узнал.

Мрачный тон и отстраненность предполагали подтекст в этой простой фразе. И когда Эмори поняла смысл, осознание того, что он отвергает ее, навалилось на нее с такой же тяжестью, что и его куртка накануне.

– Но этого никогда не случится, верно? Как только я окажусь дома, мы никогда больше не увидимся.

– Да.

Он ответил прямо. Не придумывал никаких условий. Он объявил об этом, как об окончательном решении.

Эмори не знала, что сказать. Но даже если бы она знала, то едва ли смогла бы произнести хотя бы слово. Горло у нее перехватило от эмоций, которые ей не следовало бы испытывать. При мысли о возвращении домой ей следовало бы испытать чувство облегчения и счастливого предвкушения. Вместо этого она испытала отчаяние.

Разумеется, как только она вернется к своей жизни, она справится с этой глупой и необъяснимой печалью. Она любит свою работу и своих пациентов. Впереди ее ждет марафон. На нее рассчитывают люди. Как только она попадет домой, у нее не будет свободного времени. Ей придется сразу вернуться к делам и наверстать упущенное время, то время, которое она провела в этой хижине.

И очень быстро эти несколько дней покажутся ей сном.

Но почему у нее такое чувство, что она проснулась до того, как сон подошел к счастливому концу?

Прервав поток ее мыслей, мужчина предложил:

– Если хочешь что-нибудь съесть, не стесняйся.

– Я не голодна.

Судя по всему, ему есть тоже не хотелось. Кухонная зона была темной. Он взял книгу с одной из полок и пошел с ней к шезлонгу.

– Возможно, ты не так уверен по поводу намерений Флойдов, как ты хочешь меня уверить, – сказала Эмори.

Когда он поднял на нее глаза, она кивком указала на пистолет, лежавший на придиванном столике под настольной лампой на расстоянии вытянутой руки.

– Они не показывались, – ответил он, – но я мог и ошибиться.

Эмори села на диван.

– Откуда ты узнал, что это были братья Лизы?

С отсутствующим видом он провел кончиками пальцев по названию на обложке книги.

– Я не знал, пока она мне не сказала. Лиза так не хотела, чтобы кто-то узнал о ребенке, даже когда она его потеряла. Думаю, любая пятнадцатилетняя девочка в такой ситуации боялась бы того, чтобы о ее положении узнали. Но Лиза особенно настаивала на том, чтобы не узнала Полина.

А в это время эти мерзавцы пили пиво. Их просто забавляло ее положение. И я вдруг понял почему. Это было их домашней шуткой. Я надеялся, что ошибся. Но когда я спросил Лизу напрямую, она расплакалась и рассказала мне.

Эмори обхватила себя за локти.

– Это был единственный случай? – с надеждой спросила она.

– Нет. По словам Лизы, это длится достаточно давно.

– Как Полина могла этого не замечать?

– Она знает, Док. Разумеется, знает, но не признается, пожалуй, даже самой себе, что ей все известно. Как ты думаешь, почему она отправила Лизу жить в город к своей сестре и зятю?

Эмори уперлась локтями в колени и обхватила голову руками.

– Это непристойно. Читаешь об этом, слышишь рассказы в новостях, но мне очень трудно поверить, что такие вещи происходят в реальности.

Мужчина невесело рассмеялся.

– О, такое случается. Бывает еще хуже. Твой милый, чистый мир защищает тебя от уродливой стороны нашего общества.

Эмори опустила руки.

– Не смей этого делать.

– Чего?

– Так оскорблять меня.

– Я не…

– Нет, ты меня оскорбил, – Эмори встала. – Я ничего не могу поделать с тем, что мои родители были богаты. Я не по своей воле появилась на свет в милом, чистом мире, как и Лиза ничего не может поделать с обстоятельствами своего рождения.

Он отложил книгу и провел пальцами по волосам.

– Ты права. Я прошу прощения, я погорячился.

– И не относись ко мне покровительственно.

– Я этого не делал.

– Еще немного, и ты снова назовешь меня благодетелем человечества.

Он встал с кресла.

– Ладно, тогда подскажи мне такие слова, которые не будут тебя раздражать.

Все еще сердитая, она спросила:

– Что будет с Лизой?

– Надо надеяться, что тетя и дядя возьмут ее обратно.

– Мне не показалось, что у этих людей добрая душа. В приемной семье ей, возможно, будет лучше.

– В приемной семье?

– Социальные службы могут найти для Лизы новый дом.

– Что?

– Социальные службы это…

– Я знаю, что такое социальные службы, – оскорбленно парировал он. – Но чтобы они начали действовать, Лизе придется заявить о сексуальном насилии.

– Разумеется, она заявит об этом!

– Пока что она этого не сделала.

– Но сделает! Этим двум дегенератам место в тюрьме.

– Согласен. Но этого никогда не случится. Никогда.

– О чем ты говоришь?

– Я знаю, как они настроены, Док. Это менталитет клана. Они будут защищать своего. Полина пыталась ничего не видеть до последней минуты. И будет продолжать это делать. Она разберется с этим, но вне закона и без вмешательства властей.

– Если ни она, ни Лиза не сообщат об этом, если ты тоже этого не сделаешь, тогда это сделаю я.

– И ты поступишь так с Лизой? Заставишь ее терпеть последствия такого поступка? Ведь Норман и Уилл обязательно отыграются и на ней, и на их матери. Им придется несладко.

– Значит, нам следует смотреть в другую сторону и позволить, чтобы изнасилование сошло им с рук?

Он промолчал, но Эмори содрогнулась, увидев выражение его лица.